Я. Б. Княжнин
правитьТраур,
или
Утешенная вдова
Комедия в двух действиях
править
Воспроизводится по изданию: Я. Б. Княжнин. Комедии. СПб.: Гиперион, 2003.
Электронная публикация — РВБ, 2007.
Действующие лица:
правитьИзабелла, вдова.
Милена, сестра ее.
Постан, друг их и дядя Ветрана.
Ветран, племянник его и любовник Милены.
Карачун, лекарь.
Евдоким, слуга Изабеллы.
Действие происходит в доме Изабеллы.
Действие первое
правитьЯвление 1
правитьСто рублей золотых заплатить лекарю Карачуну, который лечил барина… покойного… странное дело — дело, совсем противное справедливости… Когда бы он вылечил, я, любя барина, своих бы денег приложил… а то плати за то, что уморил… За это надобно бы с лекаря взять. Однако, уж я, по добродушию своему, то уступаю ему, что на нем… а этих денег не видать ему, как ушей своих… Я за барина на этого живодера так сердит, так сердит, что деньги себе в карман положу.
Явление 2
правитьВетран
(осматривая все)Какая перемена! все здесь уныло! без меня этот веселый дом сделался монастырем… Вот я каков! где нет Ветрана, там скука, грусть…
А, Евдоким! ты весь в черном! по ком тебе сгрустнулось?
Ах, сударь!
Я из твоего ах ничего не понимаю. Сказывай скорей!
Увы!
Ты меня бесишь.
Печаль у меня отняла язык.
Как же ты это мог выговорить?
С великою нуждою.
Да скажешь ли ты мне?..
Ах, сударь! такой печали не было и не будет. Все, что ни есть в доме, грустит… рыдает.
Кто же у вас умер?
Вы знаете ли барынину постельную собачку?
Она?
Нет, сударь; она жива; да с грусти все визжит… еще знаете ли вы нашего попугая, который такой говорун?
Черт с ним, когда он околел!
Он жив, да от тоски, повеся голову, ни слова не говорит.
Долго ли тебе меня мучить?
Вы знаете, сударь, обыкновение, чтобы печальную весть не вдруг сказывать… Я вас не хочу уморить.
Чтоб тебя черт взял! ты и так твоею медленностью меня уморил… Я не смею спросить… Жива ли Милена?
Жива, сударь, только отчаянием своей сестрицы Изабеллы так тронута, так тронута, что чуть дышит.
Все живы и все чуть дышат!.. да кончишь ли ты?
Неужто вы догадаться не можете?
Нет; я знаю, муж Изабеллы, Добросердов, мой друг, мой покровитель, твой барин, жив.
А почему вы это знаете?
А потому, что я от него письма имею, что я, по его просьбе, от полку уволен жениться на дорогой, на прекрасной Милене, которую я обожаю.
Да разве, написав вам письма, нельзя умереть?
Что слышу! он умер?
Да, сударь, изволил скончаться!..
Какое несчастие!.. Ну, да ежели это случилось, так и быть… Мне очень жаль его; он был мне вместо отца… Однако, по дружбе к покойнику, я хочу за его милость одолжить его и, рассея веселие в его доме, утешить всех, и даже жену его… и для того иду…
Постойте, сударь, велено никого не впускать.
Никого, быть может… а меня, меня, который взрос, воспитан у них в доме как сын…
Вас-то именно и не велено впускать.
Врешь!.. для чего?
Для того, сударь, что барыня моя, Изабелла, лишь увидит покойниковы туфли, то зальется слезами и обомрет.
Бездельник!.. разве я похож на туфли?
Нет, сударь; однако вы ему близки были, он вас любил, как сам себя. И для того-то ваш дядюшка, Постан, который во время печали управляет всем вместо барыни, и запретил вас впускать. Его благоразумие боится вашей пылкости и ветрености.
Его благоразумие бредит.
Кто это идет в черном платье? Не родня ли какая Добросердова?
Родня, сударь, и очень близкая… Он его уморил.
Как?
Вы очень стали недогадливы… Это лекарь.
Явление 3
правитьЕвдоким! доложи барыне, что я пришел ее кондолировать.
Как вам не стыдно, господин Карачун. В таком ли теперь она состоянии, чтоб могла быть кондолирована.
Ох! пожалуй доложи; это необходимо нужно, и мне надобно исполнить мою должность.
Да что это такое? зачем вы пожаловали?
Это не твое дело.
Я тебе растолкую. Это все то же, что поздравить с благополучным отъездом на тот свет.
Господин офицер, я вас не знаю, и уверяю, что никому не дозволяю со мною шутить, разве только моим больным, в случае нужды, для растягивания их селезенки.
Поэтому вы для больных великий шут, для того, что они все до смерти захахатываются.
Чем вы можете это доказать?
Господином Добросердовым.
Я не отвечаю за это.
И вправду; ведь он взялся лечить, а не вылечить.
Постарайтесь эту харю выгнать.
И доказать могу, что я его как должно, во всей форме лечил. Я не виноват, что его натура такая упрямая, что с формою медицины никак не согласилась.
Разве люди сделаны для медицины, а не медицина для людей? Поэтому я сделан, чтоб шубу греть, а не шуба меня?
Как вы осмеливаетесь такую священную науку равнять с шубою и думать, чтоб она была выдумана для всех людей без разбору? Есть только избранные, привилегированные натуры…
Разумею… которых медицина одолеть не может.
Мне с вами говорить долго не можно. Кто великую практику имеет, тому нет времени пустословить.
Скажи же барыне, что я приехал с кондолированием.
Поезжайте с Богом, господин Карачун. Я ей скажу, что вы были и сказывали мне, как вам жаль покойного.
Да разве только?
А что ж еще?
А за труды-то мои заплатить?
А сколько бы, например?
С другого бы я гораздо более взял; но, по знакомству и по приязни моей с покойным, я только двести рублей возьму.
Двести рублей! Ах, господин Карачун! хотя вы лекарь, однако надобно быть христианином. Двести рублей!.. если будете так дорожиться, кто вперед захочет у вас умереть?
И ты уж начинаешь шутить… Тебе можно бы лучше других знать, что он сам виноват в том, что умер. Оставя его натуру, которая так была глупа, он не все то исполнял, что я ему предписывал.
Ах, сударь! нельзя точнее исполнять: он ни черты не пропускал.
Я знаю то, что говорю.
А что бы такое например?
А вот что… я тебе скажу… Что бишь такое? Да, да, я ему велел прописанные мною порошки принимать из чайной чашки, а он их из стакана принимал.
Чему вы смеетесь? Вы не знаете, что малейшее против ордонации медицины преступление наказывается смертью.
Слышишь ли, Евдоким, я должен неотменно получить двести рублей… Ты знаешь, как долго болезнь барина твоего меня волочила.
Волочила, как будто старинный воевода челобитчика. Однако вы апелляцию внесли в коллегию смерти.
Знаете ли вы, что я сердиться начинаю за ваши плоские шутки.
Плоские? Ах ты, побочный сын Эскулапа! подкидыш Бургава! знаешь ли ты, что я могу тебе кровь пустить!
Ах, сударь, не заводите шуму.
А ты знаешь ли, молодчик мой с темляком, что у меня последний цирюльник лучше тебя это разумеет?
Господин лекарь!
Знаешь ли ты, что ежели б каким сверхъестественным случаем ты стал лечить меня, и если б ты своим смертоносным искусством довел меня до крайности, то я бы тебе наперед заплатил за твои труды, велев выкинуть тебя за окно?
Господин Ветран!
Я рад, что ты так прост и открылся. Я постараюсь, чтоб ты при самом начале твоей болезни без чувства был.
Господин Карачун!
А как я еще здоров и в совершенной памяти, то теперь же исполню мое обещание… и в задаток…
Господин Ветран! опомнитесь, что вы делаете в печальном доме!
Господин лекарь, извините его, он молодой человек и был лучший друг моего барина; успокойтесь и поезжайте с Богом, возить себя по больным вашим… В другой раз можете заехать… Неужто вам покойниковы двести рублей дороже, нежели жизнь ваших больных, которые еще живы и которых, я думаю, очень много, потому что вы модный лекарь.
Изрядно.
Слуга ваш! слуга!.. до первой горячки.
Явление 4
правитьТак, я узнал, что мой племянник приехал, и кому бы другому можно было так шуметь?
Здравствуйте, дядюшка.
Здравствуй. С кем ты здесь шумел?
С лекарем, который недоволен тем, что уморил моего благодетеля, да еще и против меня неучтив.
Так ты уже знаешь о нашем общем несчастии? Но удивляюсь, что ты так равнодушен.
Что ж, дядюшка, разве вы хотите, чтоб я так же морщился, как вы? Верьте, что мне его более жаль, нежели вам, что я ничего бы не пощадил для него; но плакать не могу. Я и тогда не заплачу, если и сам умру.
Однако благопристойность велит, чтоб ты умерил твою живость, которая не может быть приятна Изабелле, неутешной о муже, и сестре ее Милене; а лучше бы всего сделал, если бы возвратился в полк.
Возвратился? нет, сударь, я честный человек. Я отпущен жениться и непременно то исполнить должен.
Да такое ли время?
А для чего не такое? Я могу во всякое время жениться.
Этому быть нельзя теперь, хотя б Изабелла и Милена не в таком были отчаянии; но во время траура, благопристойность…
Пускай ваша благопристойность не прогневается на мою любовь; и что тут неблагопристойного? Я Милену люблю, она меня любит; притом же мой друг, Добросердов, выпросил меня в отпуск, чтоб жениться на ней: он хотя умер, однако ж, как честной человек должен сдержать свое слово… Слово честного человека никогда не умирает.
Все это хорошо; да разве нельзя отсрочить?..
Отстрочить?.. Нельзя, сударь… я также дал всему нашему полку честное слово жениться. Вы знаете, ежели офицер отправлен за чем-нибудь от команды, а того не исполнит, то его военным судом засудят.
Ты, любезный племянник, там приучился повесничать, что и отучиться не можешь.
А вы, дорогой дядюшка, так благопристойничать некстати привыкли, что никак не хотите от того отстать.
Кто же из нас выиграет?
Я думаю, мое ремесло веселее вашего; следовательно перевес на моей стороне.
Я уступаю. А что твоей женитьбе великая остановка, сама Милена тебя уверит, и, как мне кажется, теперь ее желание быть замужем за тобою не так уже велико.
Не верю.
А для чего?
А для того… мне кажется, вы хотите меня опечалить, чтобы и я так же нахмурился, как вы… Да вам не удастся… Я печалью себя безобразить не буду.
Когда не веришь, сам увидишь.
Увижу?.. Я посмотрю, как осмелится!
А что ж ты сделаешь?
А что я сделаю? она увидит… я занемогу; а чтоб ее доканать, то и умру. И если не для меня, то, конечно, для отечества она не погубит такого храброго офицера.
Да где же был ты храбр?
Не был, так буду. Я для того и спешу жениться, чтоб в нынешнее военное время сделать ей честь умереть ее мужем.
Того-то она и боится. Пример ее сестры…
Какая разница! Добросердов умер на постеле, а я умру на поле чести.
Для жены это все равно.
Да, для жены какого-нибудь мякенького дядюшки; а моя иначе думать будет.
Да вот и она.
Явление 5
правитьОбожаемая Милена! какое для меня счастие и несчастие!.. счастие видеть вас, а несчастье видеть вас такою печальною, такою смутною… Ну, да как же быть? Теперь если вы меня любите, о чем я не сомневаюсь, возьмите с меня пример. Я, видя вас, забываю нашу общую грусть; видя меня, забудьте и вы ее и хотя немного улыбнитесь.
Вы не можете сомневаться, что я вас люблю; но это самое умножает мою тоску. Как я ни креплюсь, при вас мои слезы более текут.
Ежели от радости, это хорошо.
Нет, сударь, от горести.
Это новое! Разве вы не рады, что я приехал?
Можете ли вы так думать?
Я вас не понимаю. Вы любите меня, а вам горько меня видеть.
От того-то и горько, что я вас люблю.
Дядюшка! мне кажется, вы правы.
Я тебе сказывал, но ты верить не хотел.
Однако я на своем поставлю, и уверяю вас, что вы солгали. Мне, сударыня, мой дядя сказывал…
Правда ли то, что он говорил?.. Вы молчите… Жестокая! я вижу, вы хотите смерти моей… и будете довольны. Я теперь же занемогу и велю себя лечить лекарю Карачуну. Прощайте, сударыня!
Вы, сударь, вините меня, не выслушав; но если узнаете мои мысли, то отдадите мне справедливость и согласитесь со мною.
Вот что хорошо! Я соглашусь на вас не жениться! Я соглашусь!.. мне вами не владеть, все то же, что не жить.
Но благоразумие велит, для избежания больших бед, подвергнуться не так великим. Не правда ли, сударь?
Неправда. Я вижу, куда ваше благоразумие гнет.
Тем лучше, если вы догадались.
Нет, сударыня, я не догадался. Я ничего не знаю, и знать не хочу, кроме того, что я вас люблю как душу… что я вас люблю… так же, как мою роту… что я приехал сюда на вас жениться… и что верно женюсь, или беда вам.
А какая, сударь?
Когда я умру, то полк с вас ответ возьмет, для чего вы меня уморили?
Вы шутите. Станемте говорить дело… Что я вас люблю более всего… что все мое счастие в том полагаю, чтоб вечно быть вашею, — об этом вас уверять не хочу: вы без того знаете.
О! я точно уверен…
Какое самолюбие, племянник!
Дядюшка! вы всегда не в свое дело мешаетесь; и с вашею благопристойностью вы очень неблагопристойны.
Я знаю, дорогая Милена, что вы меня любите, и уверен в том, не для того, чтобы я был всех лучше; есть сто раз меня знатнее, прекраснее, богатее, которые за счастие почли бы, если бы вы их любили; но я крепко в том стою, что никто из них так смертельно, как я, не станет вас любить… Вы это увидите, как будете моею женою.
Ах, сударь!
Что значит этот ах?
Видя страдание моей сестры, которая мужа любила, так же как я вас люблю, и по ее отчаянию соображая то, что хотя горько лишиться любовника, но сто раз несноснее потерять любимого мужа, мне брак кажется союзом ужасным. Состояние моей сестры хуже смерти.
Только, сударыня?.. Не верьте же вашей сестрице; она вас морочит… Знайте, что мужа, самого любезного, легче лишиться, нежели любовника, каков бы он ни был.
Ах, сударь, как вам не стыдно это говорить! Если б я вас меньше знала, то получила бы дурное мнение… Однако со всем тем вы меня рассердили.
Не сердитесь, сударыня, это мне несносно, потому что вам не к лицу… Чтоб вас не сердить, я верю, что муж дороже любовника… Я верю, и для того, женясь, прежде вас не умру; если хотите, я дам в том подписку.
Вы военный человек и ближе других к смерти.
На войне умереть не смерть, а слава. Подумайте, как это прекрасно! завтра или послезавтра я на вас женюсь. Через неделю, или много через две, как Марс из рук Венеры, от вас отправлюсь в полк. При расставании, любя меня, вы будете плакать. Я вас так же много любя, плакать не буду; потому что не слезами, а моим поведением хочу доказать, что я вас достоин. Полк наш пойдет против неприятеля. При первом случае, для того, что я упрошу прежде всех меня послать, при первом случае покажу я, что вы отдали себя не подлому человеку. Если я останусь жить, вообразите себе восхищение, когда вы увидите меня в лаврах; а если убьют, ну что ж делать, ведь надобно ж когда-нибудь умереть. Когда убьют меня, и тогда еще не умру. Я стану жить в вашей памяти и всех честных людей. Все станут говорить о Ветране, рассказывать о его делах. Вы будете расспрашивать о том и о сем, в которое место его убили. Ежели в сердце, вы вспомните, как оно вас любило, как оно, видя вас, трепетало, как рвалось из меня к вам… Вы плачете, прекрасная Милена! не плачьте, я еще жив… или для того вы теперь плачете, чтоб тогда меньше плакать? Ин плачьте… Потом, сударыня, видя вас, все станут говорить: вот она, вот она! вот прекрасная Ветранова вдова! как печаль по муже к ней пристала!.. молодые щеголи будут к вам подходить, станут ласкаться к вам, будто для меня; ничего не бывало, для вас. Между тем, кто-нибудь из них проворнее, милее, вкрадется в ваше сердце, и вы прежде будете на него вбок смотреть, и потом прямо, а потом далее, да далее… вы отворачиваетесь, вы сердитесь и хотите уверить, что этого быть не может? О, сударыня! Поверьте, что вы тем досады мне не сделаете: я не из тех вечных мужей, которые на своих женах и после смерти хотят быть женаты. Я вам наперед даю позволение, хоть на другой день, после меня, а не при мне выйти замуж.
Вы, сударь, много наговорили, и все, что ни говорили, одни только вашего воображения басни. Посмотрите на мою бедную сестру, и вы узнаете, как вы совершенно ошибаетесь.
Прекрасная Милена! как вы добросердечны! поверьте, эта басня, которую я говорил, истинная история вашей сестрицы.
Нет, сударь, я в ее отчаянии уверена моими собственными чувствами; и чем более вас люблю, тем менее соглашусь за вас выйти.
Поэтому вы хотите выйти замуж за противного, за мерзавца, за урода, чтобы обрадоваться, когда он умрет. Дядюшка, вы вдовец: уж не за вас ли она хочет?
Ни лета мои, ни благоразумие Милены, не дозволяют мне льститься таким счастием.
Если я за вами не буду, то нет такого человека, за кем бы я быть могла.
Так вы намерены вечно девицей быть? Нет, сударыня, я до этого греха вас не допущу. Я взял вас на свои руки и не хочу Небесам дать ответа. Послушайте, сударыня, вы для того не хотите выйти за меня замуж, что боитесь быть неутешною после смерти моей?
Точно так.
И ваша сестрица вас настращала?
Конечно.
Так будьте же уверены, что я ее утешу.
Этого быть не может.
Это так же возможно, как месяц поймать зубами. Кажется, мы все способы употребляли, но ничто не помогло.
Вы все способы употребляли, и не успели; это не мудрено; надобно за всякое дело уметь приняться. Я ручаюсь, что не только ее утешу, да она будет у меня сегодня же петь и танцевать.
Она, которая гнушается светом?
Она не ест, не пьет.
Все это будет. Она у меня и покушает. Я с этого-то и начну.
Пустое, любезный племянник, ты бредишь.
Не изволишь ли об заклад, любезный дядя?
Что хочешь стану держать, любезный племянничек!
Я не хочу, любезный дядюшка, ввести вас в великий убыток. Не изволите ль о тысяче рублях: это мне на свадьбу пригодится?
С радостию! поздравляю тебя без тысячи рублей.
Увидим!
Прекрасная Милена, вы, я надеюсь, позволите мне и у вас выиграть заклад несравненно дороже дядина; то есть, выйти за меня завтра же если увидите, что сестрица ваша не только утешится, но будет танцевать и песенки попевать.
Согласна, сударь. Но если вы проиграете, то не принуждайте меня быть за вами.
О, вы моя! вы моя жена. Это так верно, что я теперь же еду приготовляться к свадьбе. И тотчас ворочусь.
Шалуну и ветренику все возможно кажется… Евдоким! заплатил ли ты лекарю?
Нет, сударь.
А для чего?
Он меньше двухсот и слышать не хочет.
Он врет! этого много.
Конечно много, сударь.
Сделай с ним счет… уходит.
Счет с лекарем! это трудно; однако если он силен в сложении, то я не слаб в вычитании. Ах, если бы изо ста мне хоть сколько-нибудь осталось!
Действие второе
правитьЯвление 1
правитьВот я и заехал.
Черт бы тебя взял!
Сказывал ли ты, что я был здесь?
Сказывал.
Ну, что же?
Все хорошо… велено мне вам заплатить…
Господин лекарь, вы не знаете, как я вас люблю.
Благодарен, давай же деньги?
И как почитаю.
Спасибо.
Я не только для того одного вас люблю, что люблю, да и для того, что вы великий лекарь, и быть вашим больным ужасное удовольствие, — и такое удовольствие, что по мне лучше от ваших лекарств умереть, нежели от другого вылечиться, потому что вы не так долго мучите.
Итак, я тебе и вправду нравлюсь?
Ах, сударь! неужто вы иное могли обо мне думать? Я и сплю и вижу, как бы мне занемочь, чтоб у вас полечиться.
С охотою, мой друг, с охотою. Хотя ты и слуга, но за то, что ты меня любишь, буду лечить так же усердно, по такой же строгой медицинской методе, как и барина твоего.
Покорно благодарствую за ваши отеческие милости. Когда вы барина лечили, я не мог довольно вашею методою налюбоваться.
И в самом деле, мой друг, ты видел, как все хорошо шло. Я не проронил ни черты употребляемой формы; что бы, впрочем, ни могло случиться, но больной всегда может быть уверен, что все по порядку происходит.
И покойник на вас ни в чем не может пожаловаться. Это великое утешение и вам, и вашим покойникам, что они на вас сердиться не могут.
И конечно. Ежели умереть, то всякий рад по крайней мере методически умереть; впрочем, я не из тех врачей, которые дают волю болезням долго шалить. У меня, по вашей русской пословице: либо полон двор, либо корень вон, то есть: или болезнь к черту, или больной со двора.
Я то же самое вот перед вами с офицером говорил, который охотник медицину за окно кидать.
Разве он здесь еще?
Нет, сударь; да скоро будет.
Заплати же мне скорей, чтобы мне за добра ума убраться.
Я вашу сторону против него брал и доказывал ему, как вас должно почитать.
Что ж он?
И слышать не хочет.
Докуда здоров; а как занеможет, увидим.
Чего моя усердная к вам любовь и преданность не делала?
Послушай, Евдокимушка, продолжай всегда так любить меня, и защищай против шалунов, которые моей науке не верят; а за то из тех денег, которые мне заплатишь, возьми себе рублей… два.
Как, сударь, за такую любовь только два рубля?
Ну, ну, возьми себе три.
Нет, господин Карачун, менее пяти не уступлю. Я знаю мою любовь: она слаба не бывает.
Согласен, заплати же остальное.
За любовь Евдокима к господину Карачуну, изо ста пять рублей; в остатке девяносто пять.
Что это? не изо ста, а из двухсот.
Нет, сударь. Я господина Постана просил, но он говорит, что это дорого. Вообразите себе, какой скупой человек: за лучшего друга своего не хочет двухсот рублей заплатить!
Какая негодность! если бы я знал, иначе бы поступил.
А что ж бы вы сделали?
Я бы его просто, а не методически лечил. И вот за все труды, за все попечения великим людям какая плата! я все мое знание истощил на покойника. Ты помнишь, когда он жаловался на сильную боль в голове? Мне это по симптомам показалось сомнительно. Я всех авторов перерыл… Какого труда мне это стоило! однако же доискался в Галиене, что болезнь врет, и что не голове должно болеть, а печенке.
Смотрите, какая лгунья болезнь.
Если так станут платить, то медицина всех искусных людей потеряет, а останутся одни простаки, которые не умеют ценить ее сокровищей и даром бросают свой бисер. Ну, да как быть: это вперед мне наука. Подавай же хоть сто рублей.
А пять-то рублей за мою любовь?
Нет, это теперь слишком дорого.
Как изволите, я тверд в своем слове; и не уступлю… господин лекарь, право я вам пригожусь.
Ну, перед тобой; подавай же остальные?
Постойте.
Что еще?
Господин Постан приказал и в этих с вами счет сделать.
Счет! какой?
Он всем вашим товарам цену назначил.
Посмотрим, какую.
Извольте вы наперед сказывать вашу; а чтоб не ошибиться в платеже, то я по назначенной господином Постаном цене, за каждую вещь буду отсчитывать деньги.
Изрядно, пиши. В первые три дня за шесть раз кровопускания, по пяти рублей за раз: пятью шесть тридцать пять.
Изрядно. В первые три дня за шесть раз кровопускания, по два рубли за раз: дважды шесть, десять рублей.
Я менее пяти не возьму, чтоб не унизить достоинства врачей под такую подлую цену.
Я более двух не дам, чтобы не унизить достоинства слуг под брань господина.
Притом же арифметика твоя не верна: дважды шесть двенадцать, а не десять.
А разве ваша вернее? пятью шесть тридцать, а не тридцать пять.
Ныне всякий дурак хочет уметь считать; разве ты не знаешь, что это счет медицинский?
Вот вам десять рублей; а остальные два останутся в этом империале.
Слышишь ли, меньше пяти…
Что-то шумит; конечно, давишний офицер.
Отдай это, а в остальном после сочтемся.
Постойте, сударь; нет никого.
Что Ветран так долго не едет?..
Продолжайте ваш счет.
За десять дней визитов; всякий день по три раза, тридцать визитов; по крайней мере за каждый визит по три рубля; итого трижды тридцать, девяносто.
Не стыдно ли вам, господин лекарь, обсчитывать честных покойников, как дураков? В эти десять дней, вы дни три ни разу не приезжали.
Не все ли равно? микстуры мои у него были вместо меня.
Ветран все еще не едет.
Нет, сударь; за микстуры особливая была плата.
За три дни ничего. За остальные семь дней, по рублю на день, итого семь рублей. Семь да два, что от кровопускания осталось, итого девять…
Вот вам десять рублей; теперь на вас один рубль.
Ни йоты не уступлю. Как можешь ты думать, чтоб я это взял? Знаешь ли ты, что мои лошади гораздо более рубля мне в день стоят?
Какой этот Ветран, все не едет!
Кто же виноват, господин лекарь? ездили б вы не четверкой, а на парочке, или бы еще на одной: тогда бы вам и от лошадок ваших кое-что осталось. Впрочем, больным вашим нет нужды, как вы ездите. Или вы хотите, чтоб они и лошадям вашим, как вам, платили за визиты? Ведь лошади к медицине не принадлежат.
Я сам к господину Постану иду.
Какое счастие!
А вот и господин офицер, и как сердит! он вам заплатит.
Подай десять рублей.
Хотя на вас рубль, однако квит.
Явление 2
правитьСкажи Милене и дяде, что я воротился, и что готов начать мою операцию. Поди, а наперед вели внести все крендели, которые из Выборга я привез.
Конечно, для покойного господина Добросердова.
Да.
Как же он их жаловал! если бы он ведал, что вы их привезете, может быть, погодил бы умереть.
Кто ж виноват? на что он так спешил?
Теперь ваши убытки пропали?
Ничего не бывало; они мне более пригодны, нежели ты думаешь. Да это не твое дело. Поди и сделай, что я тебе велел. Послушай, не забудь велеть, чтобы шеколат был готов.
Явление 3
правитьНадобно мне как можно более печальным при Изабелле казаться. Чтобы понравиться тому, кого хочешь утешить, должно точно так же пригорюниться, как тот, кто стонает. Но мне не случалось ни о чем печалиться, и не знаю, как за то приняться. Однако я видывал разного рода унылых. Когда оригинала нет, и копия хорошая годится. Неужто нельзя подделаться под страсти чужие? можно… Искусные актеры, преобратясь в героя, охают и плачут лучше тех, которые в самом деле плачут… Вот зеркало, начнем твердить роль.
Какие странные черты! никоторая не хочет склониться к печали: все бы им смеяться… Ну, Ветран! протягивай лицо… длиннее… еще длиннее… вот так… чтоб рот был немножко разинут… хорошо!.. и щеки впали… очень хорошо! пошевеливай губами и горлом, будто хочешь плакать и насилу удерживаешься. Надобно при этом всхлипывать… Беленький платок в руке. Нет слез… табак есть; но это я успею сделать и при Изабелле осторожно… Веки надобно на глаза опустить, будто и на свет не хочется смотреть… Изрядно!.. а если не нарочно взглянешь, то, чтобы зрачки были красны, будто от многого плаканья… для этого есть кулаки, чтоб натереть глаза. Прекрасно!.. В сильной печали не надобно прямо и твердо на ногах стоять, немножко сгорбиться, будто голова с плеч валится… и пошатываться. О, этому я горазд! такая печаль мне знакома от портера… Голос!.. А! это очень нужно! надлежит говорить протяжно, с перерывкою, будто язык не ворочается… и томным умирающим голосом… вот так…
(При сих словах выходят Изабелла, Милена, Постан.)
Несчастная Изабелла!.. злополучный Ветран!.. дорогой! любезный!.. дрожайший Добросердов! на кого ты нас бедных покинул?
Явление 4
правитьАх, бедный Ветран! помня дружбу его, так же отчаян, как и я!
Ах, сударыня!.. видя вас… промолвить не могу… ноги меня не держат.
Ах, дорогой Ветран!.. кто б это думал!.. поддержите меня!..
Какое злейшее несчастие!.. мой благодетель!..
На свете все кончилось для меня…
Я не дивлюсь, что вы так отчаянны… Если б вы видели мое сердце!..
Я вижу, любезный Ветран!.. ваше лицо мне доказывает.
Скажите мне, как это случилось?
Ах!..
Не стыдно ли, племянник, растравлять горесть, твердя о печальном случае.
Растравлять горесть!.. я виноват ли, что не могу одолеть себя? А ежели я моей тоской несносен, то лучше выйду отсюда, чтоб наедине по воле плакать.
Не оставляй меня, любезный Ветран! Мне приятнее быть с тем, который мне сострадает, нежели с тем, который утешает; и если что может, хотя и не утешить, но по крайней мере усладить мое отчаяние, то ваши слезы о моем любезном супруге.
Ах, сударыня! какой он был пребесценный человек.
Ах!..
Нежный муж.
Ах!..
Добрый друг!
Ах!
Добродетельный гражданин!
Ах!
Как он любил добро делать! как любил вас! как любил меня!.. а его уж нет с нами… уф! я тресну от тоски!
Ах! я чувств лишилась…
Ты, я думаю, хочешь ее уморить… Шалун! можно ли быть так жестоку!
Вы радуетесь этому. Вам кажется, что вы уже выиграли заклад.
Любезная сестра, опомнись… она чуть дышит. Помогите ей! Изабелла! Изабелла!
На что вы стараетесь возвратить мне чувства? как бы я была счастлива, если бы навеки перестала себя чувствовать!
Сударыня! если бы вы не были так умны, так рассудительны, я не удивлялся бы вашему малодушию; но вы имеете рассудок превосходный и столько твердый, что если захотите им воспользоваться, то можете умерить вашу горесть и не допустить себя до самоубийства, зная, что вы тем только сделаете ужасное пред Небесами преступление, а не возвратите того, которого им угодно было взять у вас.
Пошла проповедь! эти умные люди очень глупы.
Вот твои друзья, несчастный супруг! не хотят, чтоб я тебя и оплакивала.
Я посмотрю, как осмелятся меня утешать.
О! ты можешь пробыть и без утешения.
Вот какие ныне друзья!.. покойника не велят оплакивать, а живого не хотят утешать!.. да хорошо и делают. Я ни для кого не перестану плакать и рваться.
Пожалуй, сколько угодно будет.
Ах, бедный Добросердов!.. мой покровитель!.. мой наставник!.. Ты из памяти моей ни на минуту не выйдешь. Я вижу тебя; ты как будто передо мной стоишь: вот кроткая его поступь!.. вот привлекательная его улыбка!.. вот так-то он язычок мило выставлял… ах!..
Ах!
Как я счастлив, что я тобою воспитан, наставлен… как я радовался, что, видя меня, говорили: он как две капли с г. Добросердовым… А теперь только одна капля осталась!..
Ах, любезный Ветран!
Я не знаю, как это сделалось; но все его чувства, даже все его вкусы стали моими… Помните ли, сударыня!.. начнемте с самого утра, когда он с постели вставал… сперва, бывало, поцелует вас нежно…,
потом… время завтракать… выборгские крендели… а! сударыня! как он их жаловал! и я, в горести моей, ничего кроме их не ем
Они и потому мне приятны, что он их очень любил, и потому, что я ими не себя, а горесть мою питаю. Когда я их ем, мне кажется, что не я, а г. Добросердов их кушает… Я все знаю его приемы… как он, чтоб продолжить сладость вкуса, их сухие долго жевал.
Нет, дорогой Ветран, вы забыли, он их не сухие, а всегда с шеколатом кушивал…
Точно так, сударыня!.. Евдокимушка, подай шеколату… Мы, сударыня, не для укрепления себя станем пить его, но для того, чтобы воспоминовением всех и самомалейших подробностей любимого человека, продлить тоску, которая без того может ослабнуть…
Он всегда любил, чтоб я ему подавал. Бывало, о любезный человек! с какою приятностью, накроша целый крендель в шеколат, все вместе выкушивал.
Нет, мой дорогой Ветран, он не клал кренделей в чашку, а откусывал и запивал шеколатом.
Как, сударыня?
Вот точно так.
Дядюшка! что же вы не кушаете?.. видно, вам не так жаль того, который мне был вместо отца.
Шалун, поминанье делает шеколатом.
Ты знаешь, что я его в рот не беру.
Тем больше бы жертвы принесли, принудя себя… Если бы покойник и деготь кушивал, я со вкусом стал бы его пить… когда он пивал шеколат, тогда был веселее, нежели в другие часы. Как остро шутил, как приятно рассказывал прибасенки… Вы помните, сударыня, рассказы его о том, как он на вас женился… о первом-то случае, как вы, слыша то, краснели! А я как хохотал!.. А теперь хотя улыбнемся вместе, потому что его уж с нами нет!
О, Боже мой! уж нет его!
Примечаете ли, что стоны слабее становятся. Я начинаю думать, что он у нас выиграет.
Я от всего сердца желаю проиграть.
Вы прибыльно проиграете; а я тысячу рублей! однако еще далеко до совершенного успеха…
О чем бишь мы говорили?.. да, что его лучшее время было за шеколатом… Чего он не делал? шутил, резвился, пел песни… Признайтесь, сударыня, что у него голос был очень приятный.
Ах! нельзя приятнее!
А особливо, когда он певал любимую свою песенку… Я его голосом и манером точно ее спою…
Нет, сударь, не так.
Кажется, точно так.
На конце он иначе выводил. Притом же с превеликою приятностью поднимал и опускал, то вверх, то вниз.
Куда как бы я хотел точно так же делать!..
Повеса выиграет!
Точно так, сударыня. Я признаюсь, что я без вас далеко отставал, но вы мне помогли поймать настоящий его тон; повторимте еще…
Какой прекрасный голос этой песни!.. нельзя и не быть, потому что покойник ничего дурного не мог любить… Какой у него был вкус во всем высокий!
Ах, сударь, очень высокий! вы лучше всех чувствуете, сколь велика моя потеря.
Нельзя не чувствовать: она равно и моя. Он в нас только в двух разделен, и в нас только будет продолжать жизнь свою по смерти. Мы всякий день будем делать то, что он делал: поплачем, да и попоем; попоем да и поплачем… Какой приятный долг для печальных питать горесть беспрестанно. Мы, сударыня, живя так, скорее можем быть сочтены покойниками, нежели г. Добросердов, потому что мы оба будем не мы, а г. Добросердов.
Как вы мне милы, любезный Ветран!.. Каждое ваше слово есть новое одобрение любви моей к супругу, которая никогда не угаснет.
Я не понимаю безрассудства этих говорунов, которые хотят утешить, которые желают уменьшить горесть о любимом человеке. Я их никогда не слушаю… Они смешные пустомели… Не правда ли, дядюшка?
Правда, правда.
Вы при мне не смейте рта разинуть со своим утешением… Слышите ли? я хочу печалиться… О, милый Добросердов! что ни говорю, а ты-таки тут, как тут… Когда развеселится, какой же он был живой; бывало, на балах беспрестанно танцует… как теперь гляжу… когда он танцовывал свой любимый контроданс, в котором он отменно мастерски делывал плечом… По справедливости, его почитали душою танцев, потому что без него все было мертво… какая приятная живость! какая неподражаемая быстрота в ногах!..
Однако без фигуры нельзя показать всего искусства!.. Прекрасная Милена, будьте моею парою; а вы, дядюшка, хоть со стулом.
Мне танцевать?
Да; со стулом… только, чтобы показать госпоже Изабелле, что я умею его любимый контроданс, и которой он сам выдумал…
Нет, ошибся.
Ошиблись, любезный Ветран; балансировать должно с дамою не сначала, а обошед пару.
Это правда, да пара-то у нас другая деревянная… Так ли я теперь сделаю?
Вот тут-то он делывал свой любимой па, с отменною приятностью… Вот этак.
Не так, сударь.
Которою ногою он начинал?..
Кажется так?
Нет, сударь, начинал этою, и вот этак делал.
Станьте с дядею, а я с госпожою Изабеллою.
Вот теперь точно так.
Еще один раз…
Ну дядюшка, начинайте.
Я не умею.
Покажите ему…
Я более не могу.
О, женщины!
Я и тем доволен, что вы мне помогли
у вас выиграть.
Сударыня, как приятно мне разделять с вами горесть мою!
Я рада, что в вас вижу сотоварища моей тоски; что вы, не утешая меня, печалитесь вместе со мною.
Любезный наш покойник будет в нас двух беспрестанно жить… Мне хочется, чтоб ваша сестрица поближе участвовала в том, вышед за меня. И нам троим еще веселее будет печалиться. Согласитесь на мое счастие, которое наш любезный Добросердов мне определил.
Можете ли вы сомневаться, чтоб я не согласилась?.. но теперь… сами рассудите…
Сударыня, не беспокойтесь об этом; мы сделаем такую тихую, такую печальную свадьбу, что все будут плакать.
Что скажешь, сестрица?
Я не могу не согласиться на то, к чему и мое и все дает право Ветрану.
Я согласна, будьте счастливее меня.
Нет, сударыня, мы не намерены быть счастливее вас, а так же, как вы, не переставая крушиться…
Любезный дядюшка, о женщинах спорь до слез, а об заклад не бейся.
Я вижу, что повесы, такие как ты, из них все могут сделать.
Комментарии
правитьВпервые: Собр. соч. Т. 5. М., 1803. Написана, вероятно, не ранее конца 1787 г.: в собрание сочинений 1787 г. пьеса не вошла, время действия охарактеризовано как военное, а война с Турцией началась 13 (24) августа 1787 г. Еще вероятнее предположить, что пьеса написана после начала войны со Швецией (21 июня (2 июля) 1788 г.), ведь офицер Ветран прибыл в отпуск из Выборга. Первые известные даты постановок комедии в Петербурге — 22 мая и 11 октября 1789 г. Трудно сказать, почему пьеса была снята со сцены, но после ее возобновления в 1795 г. в Петербурге (4 февраля) и постановки в Москве (10 декабря), «Траур» стал одной из самых репертуарных русских комедий. В 1795—1800 гг. прошло 29 спектаклей в Петербурге и 11 в Москве, в 1802—1809 — на обеих столичных сценах вместе 21, в 1811—1816 — 20 представлений, в 1819—1822 гг. комедия была еще 5 раз дана в Москве. Вероятно, прекращение постановок «Траура» объяснялось тем, что некоторые реалии устарели. 22 мая 1839 г. в Петербурге и 11 октября 1844 г. в Москве (словно в ознаменование пятидесятилетия премьеры) была представлена переделка комедии Княжнина (как специально оговорено в афише) «Чего на свете не бывает, или У кого что болит, тот о том и говорит», водевиль в 1 действии В. В. Годунова. Успех этой переделки был весьма значителен и прочен: в Петербурге (1839—1893 гг.) пьеса прошла 119, в Москве (1844—1883 гг.) — 37 раз.
Действующие лица
правитьПостан — видимо это имя должно ассоциироваться со словом «постоянный» и противопоставляться имени легкомысленного Ветрана.
Карачун — простонародное наименование смерти. Поскольку Карачун говорит: «по вашей русской пословице» (д. II, явл. 1), видно, что он иностранец, а его имя стилизовано под русифицированное прозвище.
Действие I
правитьС. 169 Сто рублей золотых — 100 руб. золотыми монетами (империалами), приравненными к 10 руб. серебром (золото ценилось в 15 раз дороже, чем серебро).
С. 170 Бездельник — см. примеч. к «Хвастуну» (с. 512).
С. 171 Кондолировать — от лат. сondoleo — соболезновать.
…никому не дозволяю со мной шутить, разве только моим больным, в случае нужды, для растягивания их селезенки — растягивание селезенки, органа, регулирующего образование и обращение крови, связывается в сознании людей XVIII в. с шутками, видимо, через популярную тогда теорию «гуморов», согласно которой сангвинический (полнокровный) человек расположен к веселью и шуткам. Вместе с тем, увеличение объема селезенки — признак скорее патологический, чем благоприятный, поэтому цель, которой добивается Карачун, заставляя пациентов смеяться, их гибель. Однако представление о враче как о враге смеха сформировано не антимедицинской комедиографией, а восходит к трудам Гиппократа: «Тот врач, который изливается в смехе и сверх меры весел, считается тяжелым, и этого должно в особенности избегать» (Гиппократ. Клятва. Закон о враче. Наставления. Минск, 1999. С. 18).
С. 172 Двести рублей — сумма для оплаты одного визита огромная: столько денег получал в год лекарь, состоящий на государственной службе. За 200 руб. после смерти Княжнина издатель И. П. Глазунов купил все его ненапечатанные рукописи, а в 1787 г. за 400 руб. 150 экземпляров четырехтомного собрания сочинений писателя.
…он сам виноват в том, что умер… — типичные для комедийных врачей аргументы Карачуна восходят к совершенно серьезным аргументам Гиппократа, защищавшего не сумевших вылечить больного врачей: «Не гораздо ли правильнее думать, что они-то предписывают надлежащее, а те больные натурально не могут повиноваться как следует, а не повинуясь, подвергаются смерти. И причину этого люди, неправильно рассуждающие, возлагают на совершенно безвинных, а виновных оправдывают» (Гиппократ. Клятва. Закон о враче. Наставления. С. 54).
Ордонация — от лат. ordinatio — назначение, предписание.
Волочила; как будто старинный воевода челобитчика. Однако вы апелляцию внесли в коллегию смерти — воеводами в народе продолжали называть и после петровских реформ начальников государственных учреждений; подобная терминология использовалась в сатирических текстах для отвлечения цензуры, не случайно воевода назван старинным. Челобитчик — проситель. Апелляция — прошение о пересмотре решения низшей инстанции при судебном процессе. Коллегия — высшие органы исполнительной и судебной власти в XVIII в.
С. 172 Эскулап — греческий бог врачевания.
Бургав (Бургаве) Герман (1668—1738) — голландский врач и химик, противник шарлатанства и создатель первой научной клиники, впервые использовавший в медицине термометр и лупу. При видимом уважении к Бургаве уподобление античного божества и новейшего ученого должно было в XVIII в. дать комический эффект, особенно если Княжнин имел в виду не великого врача, а его племянника Германа Каау-Бургава (1705—1753) — лейб-медика императрицы Елизаветы Петровны и президента российской Медицинской коллегии, или Абрагама Каау-Бургава (1715—1758) — медика, профессора Петербургской Академии наук.
Молодчик мой с темляком — особенностями офицерского мундира в XVIII в. были шелковый черно-золотой шарф, повязанный на поясе, и шпага с темляком (петлей, прикрепленной к эфесу, чтобы удобнее держать оружие) из черно-желтой ленты, часто с кистями, а также трость.
…последний цирюльник — в XVIII в. цирюльники не только стригли и брили, но выполняли простейшие хирургические операции (делали кровопускания и т. д.).
С. 174 …ежели офицер отправлен… и т. д. — в екатерининскую эпоху начинает складываться офицерское сообщество, решение которого оказывается законом для всякого его члена, слово данное товарищам по полку является нерушимым. Ветран поэтому с шутливым ужасом уподобляет суд офицерского сообщества трибуналу, а нарушение товарищеского обещания дезертирству.
С. 175 Нынешнее военное время — см. общий коммент. к пьесе (с. 532).
С. 176 Мою роту — ротами командовали капитаны (чин 9 класса).
С. 177 …как Марс из рук Венеры от вас отправлюсь в полк — в римской мифологии бог войны Марс был возлюбленным богини любви Венеры.
С. 179 …о тысяче рублях — приблизительно трехмесячное жалование Ветрана.
Шалуну и ветренику — см. примеч. к «Неудачному примирителю» (с. 528).
Он врет-- см. примеч. к «Хвастуну» (с. 521—522).
Действие II
правитьС. 182 …однако же доискался в Галиене, что не голове должно было болеть, а печенке — великий римский медик Клавдий Гален (129—201?) считался непререкаемым авторитетом, и его имя часто использовали шарлатаны для придания весомости своим речам.
С. 182 Даром бросают свой бисер — отсылка к фразе из Нагорной проповеди Христа (Мф. 7, 9): «Не давайте святыни псам и не мечите бисера своего перед свиниями, дабы они не попрали его ногами своими и, обратившись, не растерзали вас».
…в первые три дня за шесть раз кровопускания — пристрастие к кровопусканиям — типичная черта врача в старинной комедии, однако она не является выдумкой. В лечебниках XVIII в. предлагалось пускать кровь при насморке и зубной боли (Тиссо А. И. Наставление народу в рассуждении его здоровья. СПб., 1781. С. 108, 116), при горячке, полнокровии и глазных болях — фунт (4 унции), даже при головной боли с похмелья рекомендовалось выпить холодной воды и пустить две унции крови (Рост Х. Деревенский лечебник. М., 1793. С. 8, 9, 11). Но если предположить, что Карачун при каждой операции ограничился всего одной унцией (109 г.), что, как было видно из примера, не было принято даже при легких заболеваниях, то за три дня Добросердов потерял очень много крови, не менее 650 г., и это крайне обессилило больного.
С. 183 Империал — золотая десятирублевая монета.
Мои лошади гораздо более рубля в день стоят — Карачун несомненно преувеличивает стоимость содержания лошадей.
С. 184 Крендели… из Выборга — в Павловской слободе Выборга выпекались крендели, не черствевшие в течение 10 дней, поэтому перевозившиеся в соседние области России и пользовавшиеся широкой известностью. После отхода Выборга к Финляндии производство их постепенно прекратилось и секрет был забыт. Технология приготовления выборгских кренделей подробно исследована В. В. Похлебкиным (Похлебкин В. В. Моя кухня и мое меню. М., 1999. С. 360—362), который, к сожалению, не будучи знаком с комментируемой пьесой Княжнина, ошибочно утверждает: «Выборгские крендели „родились“, по-видимому, в третьем десятилетии XIX в. До тех пор о них никто и нигде не упоминает». Тесто приготовляется в три приема: сперва густое, наподобие замазки, тесто из пшеничной муки на молоке и пресных дрожжах; после подхода опары в нее добавляются мука, молоко, яйца, сливочное масло, сахарный песок и кардамон; поднявшееся тесто взбивают до пузырьков, загибают крендели в форме восьмерки и оставляют их подходить. Перед тем как посадить крендели в русскую печь, их на специальной лопате, покрытой соломой, быстро окунают в кипяток, благодаря чему они и не черствеют.
С. 189 Контроданс — (от франц. contredanse) бальный танец, который считался веселым и танцевался 2-4 парами. Дамы и кавалеры становились друг напротив друга и исполняли разнообразные фигуры, в которых допускалась импровизация.
…без фигуры нельзя показать всего искусства — фигурой называется движение пары (или пар), а не одного танцора.