Боже! как смотришь на эти лиловые горы,
Ярко-оранжевый запад и бледную синь на востоке,
Мраком покрытые виллы и рощи глубокой долины;
На этот город, прилепленный к горному склону,
Белые стены, покрытые плющем густым, кипарисы,
Лавры, шумящие воды, и там на скале, озаренный
Слабым сияньем зари, на колоннах изящных,
Маленький храмик Цибелы, алтарь и статуи, —
Грустно подумать, что там за горами, на полночь,
Люди живут и не знают ни гор в багряницах
Огненных зорь, ни широких кругом горизонтов!..
Больно; сжимается сердце и мысль… Но грустнее
Думать, что бродишь там в поле, богатом покосом,
В темных лесах, и ничто в этой бедной природе
Мысли твоей утомленной не скажет, как этой
Виллы обломки: «Здесь некогда, с чашей фалерна,
В мудрой беседе, за долгой трапезой с друзьями,
Туллий отыскивал тайны законов созданья»;
Розы лепечут: «Венчали мы дев смуглолицых,
Сладко поющих Милета и Делоса дщерей,
Лирой и пляской своей потешавших Лукулла»;
Воды: «Под наше паденье, под музыку нашу
Ямб и гекзаметр настроивал умный Гораций»;
Гроты, во мраке которых шумят водопады:
«Здесь говорила устами природы Сивилла;
Жрец многодумный таинственно в лунные ночи
Слушал глаголы богини и после вещал их
Робкой толпе со ступеней Цибелина храма…
В недрах горы между тем собирались, как тени,
Ратники новыя веры, и раб и патриций;
Слышались странные звуки и чуждое пенье.
Будто Везувий, во мраке клокочущий лавой, —
И выходили потом, просветленные свыше,
В мир на мученье, с глаголом любви и смиренья…»
