Нашъ въ корняхъ непоколебимый нигдѣ русскій бытъ, наше дивное исконно-русское искусство въ главныхъ своихъ видахъ, архитектурѣ, поэзіи, даже живописи, въ лицѣ чудесныхъ Новгородскихъ иконъ, сохранились на сѣверѣ Россіи въ формахъ наиболѣе древнихъ, наиболѣе драгоцѣнныхъ.
Совершенно естественно, что въ спеціальной ученой и художественной литературѣ Сѣверу принадлежитъ первое мѣсто. Съ каждымъ годомъ все больше и больше пріѣзжаетъ въ Архангельскій край людей чуткихъ ко всему дѣйствительно цѣнному, своеобразно-красивому свѣжему. И смотрятъ, любуются, учатся.
Но, что самое главное, чѣмъ мы жители Двинской земли и всего Бѣломорья можемъ особенно гордиться, — это нашъ архангельскій сѣверный народный говоръ.
Говоръ Двинского понизовья Поморья — говоръ господина Великаго Новгорода и древней Москвы. Но главнымъ образом Новгорода.
И это совершенно естественно. Новгородцы утвердились на сѣверѣ еще въ XI вѣкѣ. Кегостровъ, Заостровскія деревни, Лявля и большинство архангельскихъ деревень и посадовъ были основаны и заселены новгородцами. И нынѣшнее населеніе сѣвера потомки древнихъ новгородцевъ. Въ теченіе многихъ вѣковъ Заволочье, Двинская земля, какъ звали наши края, находились въ политической и религіозной зависимости отъ своей матери-города, Новгорода.
Все что въ сѣверномъ крестьянинѣ такъ бросается въ глаза, его свободное, ровное обращеніе съ начальствомъ и съ «барами», любовь къ независимости, духъ свободомыслія, все это, думается, не только вліяніе сѣверной природы съ ея широкими, полноводными рѣками, дремучими лѣсами, морскимъ безконечнымъ просторомъ, но и безсознательная духовная память о свободномъ, вѣчевомъ, великомъ Новгородѣ.
Вліяніе самодержавной Москвы на Архангельскую область началось гораздо позже, не ранѣе XVI вѣка, хотя завидущие глаза «Бѣлокаменной» были жадно устремлены на богатства сѣвера еще со временъ Ивана Калиты.
Впрочемъ, говоря о различіи въ нарѣчияхъ, надо сказать, что вѣка назадъ московская рѣчь имѣла, безусловно, очень мало общаго съ современным искусственнымъ, «свысока», выговоромъ московскаго простонародья. Въ древнихъ рукописяхъ Москвы много близкаго и пріятного сѣверному уху. Собственныя имена нерѣдко пишутъ такъ; «Ондрей, Оликсѣй, Оѳонасей» и т. п.
Языкъ новгородскихъ письменныхъ памятниковъ еще болѣе чѣмъ историческія причины показываетъ почти полную тождественность древне-новгородскаго и нынѣшняго архангельскаго нарѣчія.
Помимо всѣхъ этихъ, «Олекса», «Оѳонька», новгородская орфографія постоянно допускаетъ ц вмѣсто ч и обратно: «Цюдо», «плацюсе», «уличи», «черкви», «..ащели попъ переставится и въ тѣ поры поцнутъ мыти его водою оболокати во всю смертную скруту» говорится въ древнемъ чинѣ «Како погребити попы и діяки и мірскіе человѣки».
Тамъ же «Плацюсе и рыдаю, егда помышляю смерть»… «А вопу да крыку того, да прицету плачному въ черкви не быти, ино на уличи ли на могилищѣ жонкамъ плакище творити по чину».
Въ рукописяхъ свѣтскаго характера, разныхъ грамотахъ, актахъ, записяхъ подобныхъ примѣровъ еще больше.
Нисколько не удивительно и то, что вѣка не измѣнили сѣвернаго говора. Инородческое вліяніе несущественно и ничтожно, а отъ Центральной Россіи слишкомъ сѣверъ обособленъ. Мало было сношеній и мало шло народу на сѣверъ изъ среднихъ губерній, гдѣ давно стерлись грани между отдѣльными нарѣчіями[1].
Сохранивъ невредимо свои особенности въ теченіе вѣковъ, говоръ архангельскій пріобрѣтаетъ совершенно исключительный интересъ.
Оставивъ въ сторонѣ археологическую цѣнность сѣвернаго нарѣчія, посмотримъ на него со стороны грамматической и художественной. И тутъ выступаетъ его изумительное обилие формъ, богатство синонимами, оборотами, гибкость, несравненная полнота.
«Море вздохнуло», говорятъ о приливѣ; «Взводень рыдаетъ», въ бурю; «вѣтры пали со полуночи», подули съ сѣвера вѣтры. Эти выраженія не изъ какихъ либо поэтическихъ произведеній, а изъ живой обыденной, народной рѣчи.
Послушайте говоръ крестьянъ по Двинѣ, говоръ поморовъ. Какое нескончаемое богатство выраженій! Какая археологическая правильность, я бы сказалъ, стильность въ построеніи фразъ! Говорятъ всегда громко, полногласно, емко, съ богатѣйшими интонаціями. Особенно женщины.
Когда говоритъ поморъ, не только въ его словахъ, но и въ музыкѣ его рѣчи слышится и видится и морской просторъ и полетъ суденышка изъ какой нибудь «госпожи Кандалухи губы на Грумантъ, на Матку, въ Норвегу……… Дуетъ бодрящій шелоникъ или обѣдникъ. Носятся и кричатъ чайки. Выпучивъ бѣлыя груди-паруса, рѣзво взбѣгаетъ шилка на взводень, стрѣлой несется внизъ… Хлещетъ соленая пѣна. Поскрипываютъ мачты. Лопочутъ флюгера…… Такъ и рѣчь помора.
Имѣя въ виду всю археологическую ценность, богатство и своеобразную красоту сѣвернаго нарѣчія, такіе истинные художники собиратели сказаній, пѣсенъ, былинъ, какъ г-жа Озаровская, должны съ величайшей точностью записывать всѣ особенности архангельскаго говора. Имѣя музыкальный слухъ, должны умѣть передать все богатство интонацій, всю пѣвучесть рѣчи. И эта музыка голоса, при устной передачѣ слышаннаго и записаннаго народнаго произведенія, такъ же важна, интересна и не допускаетъ фальши, какъ и самый текстъ.
Надо чтобы русское общество узнало о древности сѣвернаго говора и оцѣнило его образное богатство.
Пусть цѣнитъ свою рѣчь и сѣверный людъ и этимъ почитаетъ память Великаго Новгорода.
Примѣчанія
править- ↑ Литературнаго языка не касаюсь.