ТАЙНЫЯ ВОСПОМИНАНІЯ.
правитьВо всей той мѣстности нѣтъ замка болѣе стараго и болѣе славнаго, чѣмъ мой печальный, наслѣдственный замокъ.
Я происхожу, — сказалъ онъ мнѣ, — я, послѣдній Гаэлъ, — изъ семьи Кельтовъ, твердыхъ, какъ наши скалы. Я принадлежу къ тому роду моряковъ, знаменитому цвѣту Арморики, откуда вышло столько удивительныхъ воиновъ, геройскіе подвиги которыхъ принадлежатъ къ числу украшеній Исторіи.
Одинъ изъ этихъ предковъ, которому наскучилъ, еще въ молодости, видъ ближнихъ, а также ихъ глупыя отношенія, удалился навсегда и съ сердцемъ, исполненнымъ презрительнаго забвенія, изъ родного замка. Это было во время Азіатскихъ экспедицій; онъ отправился воевать рядомъ съ Сюфреномъ и вскорѣ отличился въ Индіи таинственными нападеніями, которыя онъ совершилъ одинъ вы глубинѣ Мертвыхъ Городовъ.
Эти города, подъ бѣлыми и пустынными небесами, покоятся въ развалинахъ посреди чудовищныхъ лѣсовъ. Кустарникъ, трава, сухія вѣтки покрываютъ и загораживаютъ тропинки, бывшія людными аллеями, гдѣ заглохнулъ шумъ колесницъ, оружій и пѣсенъ.
Ни вѣтерка, ни щебетанья птицъ, ни напѣва фонтановъ среди спокойнаго ужаса этой мѣстности. Даже бенгальскіе зяблики избѣгаютъ здѣсь старыхъ стволовъ чернаго дерева, считающагося въ иныхъ мѣстахъ ихъ любимымъ растеніемъ. Между развалинами, скученныя на прогалинахъ, рвутся ввысь огромныя и чудовищныя поросли цвѣтовъ на длинныхъ стебляхъ; гибельныя чащи, въ которыхъ горятъ острыя стрѣлы солнца, испещренныя лазурью, оттѣненныя огнемъ, съ жилками, проведенными киноварью, подобные лучезарному оперенію цѣлаго миріада исчезнувшихъ павлиновъ. Теплый воздухъ смертоносныхъ ароматовъ давитъ нѣмые останки: какъ бы дымъ изъ погребальныхъ курильницъ, синяя, пьянящая и мучительная испарина благовоній.
Смѣлый коршунъ, паломникъ Кабульскихъ плоскогорій, останавливается надъ этой страной и смотритъ съ вершины какой-нибудь черной финиковой пальмы лишь затѣмъ, чтобы, вдругъ запутавшись въ ліанахъ, трепетать въ неожиданной агоніи.
Тутъ и тамъ разбитыя арки, безформенныя статуи, камни, надписи на которыхъ стерты болѣе, чѣмъ въ Сардахъ, Пальмирѣ или Корсабадѣ.
На нѣкоторыхъ изъ нихъ, на тѣхъ, что украшали въ этихъ городахъ фронтоны воротъ, нѣкогда терявшіеся въ небѣ, глазъ еще можетъ разобрать и возстановить едва различимую вендскую надпись, властный девизъ прежнихъ вольныхъ на родовъ:
«…И Богъ не одолѣетъ!»
Молчаніе нарушается лишь скользящими гремучими змѣями, которыя извиваются среди упавшихъ стволовъ, колоннъ или, свистя, свертываются въ кольца подъ рыжеватыми мхами.
Порой, въ сумеркахъ, во время грозы, отдаленный крикъ джиггетая, уныло чередуясь съ раскатами грома, тревожитъ уединеніе.
Подъ развалинами продолжаются подземныя галлереи, входы въ которыя затеряны.
Тамъ, въ продолженіе многихъ вѣковъ, спятъ первые цари этихъ дивныхъ странъ, этихъ народовъ, позднѣе оставшихся безъ владыкъ, — цари, имена которыхъ болѣе неизвѣстны. И эти цари, конечно, согласно съ какимъ-то священнымъ обычаемъ, были похоронены подъ этими сводами, съ ихъ сокровищами.
Никакой свѣтъ не освѣщаетъ гробницъ.
Никто не помнитъ, чтобы когда-нибудь шаги раба заботъ Жизни и Желанія нарушили сонъ ихъ эхо.
И только факелъ брамина, — этого призрака жаждущаго Нирваны, этого нѣмого духа, простого свидѣтеля всемірнаго прорастанія судебъ, — трепещетъ иногда, въ минуты покаянія или божественныхъ созерцаній, на самомъ верху распавшейся лѣстницы и отбрасываетъ, со ступени на ступень, свое пламя, омраченное дымкой, до глубины гробницъ.
Тогда руины, смѣшанныя съ сіяніемъ, вдругъ. загораются какой-то чудесной пышностью. Драгоцѣнныя цѣпи, которыя переплетаются съ костями, какъ-будто прорѣзываютъ ихъ неожиданными сверканьями. Царственный прахъ, какъ пылью покрытый драгоцѣнными каменьями, сверкаетъ!.. Такъ послѣдній закатный лучъ, передъ наступленіемъ мрака, алымъ свѣтомъ зажигаетъ прахъ дорожный.
Магараджи поручаютъ отрядамъ избранныхъ охранять опушки священныхъ лѣсовъ, особенно доступъ къ прогалинамъ, на которыхъ въ безпорядкѣ начинаются эти слѣды. — Точно такъ же запрещенъ доступъ къ берегамъ, къ водамъ и тѣмъ обрушившимся мостамъ, которые проходятъ поперекъ ихъ. Мрачныя воинства сипаевъ, съ сердцами гіенъ, неподкупныя и безжалостныя, бродятъ безпрестанно, всюду въ этихъ смертоносныхъ мѣстахъ.
Въ продолженіе, многихъ вечеровъ, герой уничтожалъ ихъ мрачныя хитрости, избѣгалъ ихъ засадъ и приводилъ въ смятеніе ихъ бродячую бдительность!.. Трубя неожиданно въ рогъ, среди ночи, въ различныхъ мѣстахъ, онъ разобщалъ ихъ этими ложными тревогами, потомъ внезапно появлялся, подъ свѣтомъ звѣздъ, среди высокихъ цвѣтовъ и быстро распарывалъ брюхо ихъ лошадямъ. Солдаты, какъ при видѣ злого духа, приходили въ ужасъ отъ его неожиданнаго появленія. Одаренный силой тигра, онъ валилъ ихъ на землю одного, за другимъ, однимъ прыжкомъ! — душилъ ихъ сначала наполовину въ этомъ короткомъ сжатіи, — потомъ, возвращаясь къ нимъ, онъ предавался на свободѣ избіенію ихъ.
Такимъ образомъ, Изгнанникъ сдѣлался бичомъ, ужасомъ и гибелью этихъ жестокихъ стражниковъ съ лицами землянистаго цвѣта. Однимъ словомъ, это былъ тотъ, кто оставлялъ ихъ пригвожденными къ толстымъ деревьямъ, съ ихъ собственными ятаганами въ сердцѣ.
Проникая затѣмъ въ глубину этого разрушеннаго прошлаго, въ аллеи, на перекрестки и улицы этихъ старинныхъ городовъ, онъ достигалъ, несмотря на одуряющій ароматъ, входа въ единственныя гробницы, гдѣ покоятся останки этихъ индусскихъ царей.
Такъ какъ ихъ двери охранялись лишь яшмовыми колоссами, въ родѣ чудовищъ или идоловъ, съ неясными зрачками изъ жемчужинъ и изумрудовъ, — съ формами, созданными воображеніемъ забытыхъ теогоній, — онъ легко проникалъ туда, хотя каждый шагъ по ступенямъ лѣстницъ приводилъ въ движеніе длинныя крылья этихъ боговъ.
Тамъ, не щадя ничего вокругъ себя, въ темнотѣ, преодолѣвая удушливое головокруженіе черныхъ вѣковъ, духъ которыхъ виталъ вокругъ, касаясь ихъ облика своимъ челомъ, онъ собиралъ въ молчаній тысячи чудесныхъ вещей. Кортецъ въ Мексикѣ и Пизарро въ Перу присваивали себѣ сокровища кациковъ и царей съ меньшимъ безстрашіемъ.
Съ мѣтками, полными драгоцѣнными каменьями, на днѣ лодки, онъ снова плылъ безшумно, вверхъ по рѣкамъ, избѣгая опаснаго луннаго свѣта. Онъ плылъ, согнувшись надъ своими веслами, посреди утесиковъ, не трогаясь жалобными дѣтскими призывами, которые выкрикивали кайманы подлѣ него.
Въ нѣсколько часовъ онъ-достигалъ, такимъ образомъ, отдаленной пещеры, знакомой лишь ему одному, въ тайникѣ которой онъ и укладывалъ свою добычу.
О его подвигахъ говорили. — Отсюда возникли легенды, медленно распѣваемыя факирами еще и теперь, во время пиршествъ у набабовъ, подъ аккомпанементъ теорбъ. Эти неопрятные трубадуры — не безъ стариннаго трепета завистливой ненависти или почтительнаго ужаса — присудили въ своихъ пѣсняхъ этому предку титулъ Хищника гробницъ.
Случилось, однако, что безстрашный перевозчикъ далъ соблазнить себя коварными и сладкими рѣчами единственнаго друга, котораго онъ когда-либо приблизилъ къ себѣ, въ обстоятельствахъ исключительно опасныхъ. Этотъ человѣкъ какимъ-то поразительнымъ чудомъ спасся! — Я говорю о достославномъ, слишкомъ знаменитомъ полковникѣ Сомбрѣ.
Но, благодаря атому криводушному ирландцу, славный Искатель приключеній попалъ въ засаду. Ослѣпленный кровью, пораженный пулями, окруженный двадцатью палашами, онъ былъ захваченъ врасплохъ и погибъ среди ужасныхъ мученій.
Орды гималайцевъ, опьяненныя его смертью, бросились къ пещерѣ, скача въ побѣдной пляскѣ. Какъ только они отыскали сокровища, они вернулись въ проклятую долину.
Предводители ихъ съ благоговѣніемъ побросали эти богатства въ глубь мрачныхъ гробницъ, въ которыхъ покоятся низверженныя души царей ночи вселенной. И старинные каменья понынѣ сверкаютъ тамъ, подобно взглядамъ, всегда свѣтящимся надъ народами.
Я унаслѣдовалъ, — я, Гаэль, — увы! — только пламенныя мечты великаго воина и его надежды. — Я живу здѣсь на Западѣ, въ этомъ старомъ укрѣпленномъ городѣ, гдѣ тихая тоска оковываетъ меня. Равнодушный къ политическимъ заботамъ моего вѣка и моей отчизны, къ минутнымъ злодѣяніямъ тѣхъ, которые являются представителями этихъ заботъ, я люблю смотрѣть, какъ вечера торжественной осени пылаютъ на очервленныхъ вершинахъ окружныхъ лѣсовъ. — Посреди сверканій росы я брожу одиноко, подъ сводомъ черныхъ аллей, какъ бродилъ мой Предокъ подъ криптами блистающихъ гробницъ! Инстинктивно, какъ онъ, я избѣгаю, самъ не знаю почему, враждебнаго сіянія луны и опаснаго приближенія человѣка. Да, я избѣгаю ихъ, когда, мечтая, брожу, — наединѣ съ своими грезами!.. И я чувствую тогда, что въ душѣ моей таятся отсвѣты безплодныхъ богатствъ, погребенныхъ въ гробницѣ забытыхъ царей.