Тайна XV (Ла-Ир)

Тайна XV
автор Жан Де Ла-Ир, переводчик неизвестен

Оригинал: фр. Le Mystère des XV, опубл.: 1911. — Перевод опубл.: 1911. Источник: az.lib.ru

Жан де Ла Ир

Тайна XV

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
Сэнт-Клер-ле-Никталоп

I
Прибытие на остров Аржир

Проснувшись, Ксаверия Сизэра оставалась некоторое время в оцепенении. Но вдруг страшный, безумный ужас охватил ее. Она хотела кричать, но из горла вырывались только отрывистые, хриплые звуки. Она смутно сознавала, что сейчас потеряет сознание, или сойдет с ума. Отчаянным усилием воли молодая девушка победила свое трепещущее сердце, разбитые нервы, поборола ужас, охвативший ее сознание, и в одну секунду снова вернула свое всегдашнее хладнокровие и то мужество, которым наделила ее природа.

Первым следствием этой победы разума над телом было то, что Ксаверия смогла говорить:

— Где я? — закричала она.

Звук ее голоса укрепил еще больше желание жить и узнать все. Туман, заволакивавший ее глаза, рассеялся и Ксаверия могла осмотреться вокруг. Прежде всего, молодая девушка увидела, что туловище ее, руки и ноги привязаны к спинке, ручкам и ножкам какого-то странного кресла из блестящего металла, на котором она сидела. Перед ней, сквозь выпуклое стекло, виднелось бесконечное ночное небо… Блистали бесчисленные звезды; а впереди, как раз напротив, огромная красная звезда, все увеличиваясь, приближалась с головокружительной быстротой…

Был ли это кошмар?.. Но нет!..

И снова Ксаверия почувствовала себя охваченной мучительным, смертельным страхом.

— Ах! Нет! Нет! Я не хочу! — крикнула она.

Это была новая борьба духа со слабостью материи, из которой создано человеческое существо, начиная с частей тела, которые движутся, и до мозга, который мыслит. И из этой борьбы Ксаверия вышла разбитой, но снова победительницей.

Она опять взглянула на красную звезду. Звезда еще увеличилась и стала ближе. Вокруг нее простиралось бесконечное звездное небо…

Ксаверия повернула слегка голову налево и увидела человека, — настоящего человека, одетого в белое, с каской, какую носят в колониях, на голове, обутого в мягкие сапоги из бурой кожи. Этот человек сидел неподвижно в металлическом кресле, придвинутом к креслу Ксаверии и, казалось, спал…

Молодая девушка с изумлением его рассматривала. Потом инстинктивно она повернула голову вправо и увидела другого человека, одетого совершенно так же, как и первый, с той только разницей, что рукав его куртки украшал обшлаг, цвета которого нельзя было определить при кровавом отблеске звезды. Этот человек не спал. Его широко открытые глаза с неослабным вниманием наблюдали за компасом, прикрепленным к тонкому металлическому стержню, привешенному к стеклянному своду; а его нервные, длинные руки сжимали колесо, похожее на автомобильный руль…

Ни шума, ни сотрясения… А, между тем, это колесо вызывало представление о каком-то направлении, а следовательно, и о движении. Несмотря на это, у Ксаверии было впечатление полной неподвижности. Придвигалась ли красная звезда к ним, или они к ней?

Мысли бешеным вихрем носились в уме молодой девушки. В ее измученном мозгу царил беспорядочный хаос.

— Боже мой! — прошептала она. — Успокоения, покоя! Я хочу знать, что это?

И она продолжала смотреть на человека направо, который, казалось, не слышал ее, не подозревал ее присутствия.

— Это очевидно безумие! — произнесла она еще раз. — Если это сон — надо проснуться.

Машинально она хотела сделать движение, тронуть человека… Но рука ее была привязана ремнем с блестящими пряжками.

— Нет! Я не сплю!

Затем обратившись решительно к человеку направо, она сказала:

— Милостивый государь, скажите мне: где я? И кто вы такой?

Быть может, она ожидала, что этот человек, как это бывает во сне, исчезнет, как только к нему обратятся, и была сильно поражена, заметив, что он повернул к ней свое спокойное лицо и сказал твердым и вежливым тоном:

— Вы на радиоплане VI, который движется по направлению к планете Марс. Я — Коинос, предводитель XV-ти…

В продолжение двух минут Ксаверия представляла живую статую изумления. Радиоплан, планета Марс, предводитель XV-ти… Что все это значит?..

Но, ведь, она же не спит, не умерла!.. Она живет!.. Сколько часов протекло с тех пор, как она уснула у себя в комнате, после того как ее поцеловал в лоб, как и каждый вечер, ее отец, морской министр, адмирал Сизэра?..

Как ясно она теперь вспомнила все это!.. У них был большой обед, после которого был прием… Она танцевала, потом гуляла в саду, в этот чудный сентябрьский вечер, со своим женихом Сэнт-Клером, сыном умершего 10 лет тому назад капитана Сэнт-Клера-ле-Никталоп, как его называли в среде моряков, за его необыкновенную способность видеть ночью лучше, чем среди белого дня.

Все это было реально, до того реально, что при мысли о своем столь любимом женихе, этом Лео Сэнт-Клер, Ксаверия почувствовала, что ее сердце бьется быстрее.

Она заснула в своей кокетливой комнате, выходившей в сад (потому что морское министерство находилось уже не на улице Рояль; его недавно перевели в древнюю семинарию святого Сульпиция), она заснула счастливая от сознания, что она молода, прекрасна и любима… И вот она просыпается в неизвестном месте, несомненно, пленницей двух людей, из которых один сказал:

— Вы на радиоплане VI, который направляется к планете Марс… Я Коинос, предводитель XV-ти.

Ведь от этого можно сойти с ума, можно умереть от отчаяния и ужаса…

Как выразить те мысли и те беспорядочные впечатления, которые толпились в голове Ксаверии?

Однако старшая дочь адмирала Сизэра хотя и была очаровательно женственна, наследовала от отца стойкость духа. Энергичным усилием воли она прогнала беспорядочные мысли, нежные воспоминания и сожаления и, сразу окунувшись в настоящее положение, она сказала уверенным тоном:

— Сударь, скажите мне сейчас же, должна ли я страдать и приходить в отчаяние, лишена ли я той жизни, которая была моею и в которой я находила счастье. Отвечайте мне, я хочу знать, я буду задавать вам вопросы постепенно. Очевидно, я нахожусь у вас в плену; способом, который я узнаю позднее, меня похитили из моей постели одетою, похитили так, что я этого и не заметила… Мой сон был так глубок?

Коинос просто ответил:

— Оранжад, который вы пили в конце вечера, содержал сильное наркотическое.

— Хорошо! Зачем меня похитили?

Последовал сухой ответ:

— Вы это потом узнаете.

— Куда вы меня везете?

— Я вам уже сказал: мы двигаемся по направлению к Марсу.

— Но это безумие! — воскликнула Ксаверия. — Со мною играют комедию! Я читала Фламмариона, как и все, и я уж не знаю, сколько миллионов миль отделяет землю от…

Коинос улыбнулся. Он прервал молодую девушку:

— Ровно четырнадцать миллионов миль, сударыня… Радиоплан, на котором мы находимся, движется вперед, благодаря безостановочному распространению волн Герца, со скоростью трехсот тысяч километров в час. Продолжительность путешествия между землей и Марсом составляет таким образом с точностью до нескольких минут, семь дней, семь часов, семь минут. Мы в данный момент находимся на сорок восьмом часу нашего путешествия… Между тем вот уже четыре дня, как вас похитили из вашей комнаты.

— Четыре дня! Я спала четыре дня?!

— Да, сударыня. Потому что мне нужно было два дня, чтобы перенести вас из Парижа в центральную Африку, где находится радиодвигательная станция, сообщающаяся с островом Аржир.

— Остров Аржир! Где он?

— На планете Марс.

Наступило молчание. Снова Ксаверия почувствовала в мозгу водоворот беспорядочных мыслей. Она решила шаг за шагом проследить эти головокружительный события.

— Сударь, — сказала она, — это вы…

Но с внезапным ужасом руки ее сжали ручки кресла, все тело ее оцепенело.

— Помогите! — закричала она инстинктивно.

Что же она увидела?

Там, направо, горящая масса катилась с невообразимой быстротой на встречу радиоплану… Ксаверия почувствовала себя объятой, смятой, захваченной огненной бурей.

— Успокойтесь, сударыня, — сказал невозмутимо Коинос. — Это болид.

Он проследил за раскаленной массой, вычислил ее траекторию, повернул руль и исправил направление радиоплана… Огненный болид прошел очень далеко, окруженный ярким блеском… И снова настала тишина в междупланетном пространстве.

Ксаверия несколько минут чувствовала себя подавленной. Потом силы и хладнокровие, мало помалу вернулись к ней.

Она поймала нить своих мыслей, овладела своими чувствами и сказала, возвращаясь к прерванному вопросу:

— Это вы меня похитили?

— Да, сударыня.

Это было сказано просто, без иронии, без резкости, без хвастовства — это было корректное «да», как будто дело шло о самом банальном вопросе. Но молодая девушка вздрогнула и взглянула на своего похитителя.

Высокого роста, широкоплечий, он производил впечатление человека, обладающего большой физической силой; а его бритое лицо, с квадратным подбородком, с выдающимися скулами, с орлиным носом и большими черными, властными глазами, свидетельствовало о могучей энергии.

Коинос был красив. Но Ксаверия чувствовала к нему ужас и глубокую, все возрастающую ненависть, в которой не было, тем не менее, никакого отвращения. Между похитителем и пленницей началась борьба, и Ксаверия выразила это в словах, полных бессильной ярости:

— Каков бы ни был повод, по которому вы меня похитили, я вас презираю и ненавижу.

Коинос не отвечал ни слова.

Молодая девушка подумала о своем отце, о своей младшей сестре Ивонне, о своем женихе Лео Сэнт-Клер, о всем том счастливом существовании, отныне потерянном… Будущее представлялось ее сердцу и уму как нечто ужасное… Эта планета Марс… Но нет! Это безумие!.. Она хотела бороться с действительностью, выйти из этого ужасающего кошмара. Но она была привязана к креслу из белого металла, в хрустальном колпаке, движущемся с головокружительной быстротой в междупланетном пространстве, и красное светило там, впереди, все увеличивалось и увеличивалось… Это была действительность, от которой ей некуда было уйти!

Невыразимая тоска сжала ей сердце, схватила за горло; нервная дрожь потрясла ее всю, и она опять потеряла сознание, опрокинув свою восхитительную головку на спинку кресла…

— Альфа, — сказал спокойно Коинос: — дай ей эликсиру… пусть она спит до момента спуска… Ты будешь ее питать прописанными вспрыскиваниями каждые четыре часа.

Человек налево нагнулся, открыл ящик, взял небольшой флакон; потом, раздвинув тихонько лопаточкой зубы Ксаверии, он влил на язык бывшей в обмороке девушки несколько капель эликсира. Затем он вытащил из ящика тампон из ваты, пропитанной спиртом, которым сильно потер руки молодой девушки.

Под кожу, сделавшуюся таким образом нечувствительной, он вспрыснул посредством шприца Праваца несколько центиграммов новой жидкости. Несколько минут спустя, краска жизни и молодости вернулась на лицо Ксаверии, и ее прелестные, полуоткрытая губки пропустили легкое, правильное дыхание.

И так протекали часы и дни. Три раза на радиоплане VI помощник Альфа заменял у руля Коиноса. Вместо питания они делали себе каждые четыре часа подкожные вспрыскивания. И в то время, как один спал, другой бодрствовал.

Движимый вперед волнами Герца, беспрерывно посылаемыми радиодвигательной станцией, расположенной в центре Африки, радиоплан VI приближался к планете Марс. За ним один за другим скользили в эфире четырнадцать других радиопланов. И каждый, кроме двух человек экипажа, нес еще спящую молодую девушку. Такие события переходят границы всякого воображения и можно подумать, что они плод пылкой фантазии романиста. А между тем нет ничего реальнее, как эти из ряда вон выходящие факты. Они произошли в течение двадцать пятого года, следовавшего за тем, в котором славный памяти «Иктанэр» взволновал весь цивилизованный мир.

Беспроволочные телеграф и телефон, управляли на расстоянии автоматическими торпедами Габэ, опыты с которыми увенчались полным успехом на Сене в Мезон Ляфит, близ Парижа, 31 августа 1909 года, все это было только началом радиотехнических изобретений, самым логическим выводом из которых являлся радиоплан таинственного общества XV-ти. С другой стороны, никто в цивилизованном Мире не сомневался в открытиях астрономов, касающихся планеты Марс и условий ее населяемости, которые были изложены и объяснены французским ученым Камиллом Фраммарионом. Вся земля была еще взволнована марсовским нашествием, ареной и жертвой которого стала Англия, и которое подробно передал английский ученый Х. Г. Уэллс в своем произведении The War of the World (Борьба миров), вследствие чего американский астроном W. H. Pickering (В. Г. Пикеринг) пытался, но безуспешно, сообщаться помощью системы оптического телеграфа, с жителями Марса.

И вот 25 лет спустя, в году, названном в истории человечества годом Иктанэра, таинственное никому неизвестное общество XV-ти использовало вышепоименованные исторические события и научные открытия.

Как бы ни казалось невероятным положение, в котором находилась Ксаверия, но через четыре дня после своего загадочного похищения, она, так же как и прочие четырнадцать молодых девушек, была перенесена новоизобретенным таинственным радиопланом через междупланетное пространство в страну этих чудесных, но вполне жизненных Марсиан, которых так точно описал ученый историк и физиолог Х. Г. Уэлльс (H. D. Wells). Описание это, между прочим, вполне соответствует образчику марсовской расы, хранящемуся в Естественно-историческом музее в Лондоне.

Как сказал Ксаверии Коинос, перелет с земли на планету Марс должен был продолжаться семь дней, семь часов и семь минут.

На шестом часу седьмого дня Коинос прекратил употребление эликсира, и Ксаверия проснулась. Потребовалось несколько минут, прежде чем к ней вернулось сознание окружающей среды. На этот раз, благодаря этим воспоминаниям и тождественности впечатлений и ощущений, она не сомневалась более в действительности. Несмотря на стойкость души, она жестоко страдала от разлуки, как она думала вечной, с сестрой Ивонной, с женихом Лео и со всем тем, что она любила и что составляло на земле ее счастье и радости. Около нее Коинос и Альфа оставались безучастными, первый у руля, а второй со скрещенными на груди руками, неподвижный, как хорошо выученный выездной лакей.

Наконец, источник слез иссяк, и бедное дитя мало помалу вернуло свою жизненную энергию. Что касается физических сил, то к ее удивлению они остались нетронутыми и даже увеличились: она не знала о подкожных вспрыскиваниях XV-ти, этой удивительной поддержке и могучем возбудителе животного здоровья.

Ум ее был полон скорбных мыслей и отчаянных сожалений, но спокойно овладев собой и своими чувствами, она прежде всего посмотрела вперед.

Случалось ли вам быть на воздушном шаре в час, когда солнце поднимается над землей?

Она как будто была в лодке воздушного шара, парящего на высоте 3000 метров. Она увидела золотистые огни, которые зажигались на востоке неизвестного Мира. Небо было ясное, голубое, без единого облачка. Под небом, почти сливаясь с ним, расстилалось серебристо-голубое море, среди которого вырисовывалась красноватая земля, обширный остров почти круглой формы. Внезапно, на краю горизонта брызнул луч, за ним другой, потом еще один и появился самый диск солнца, зажигая небо и море, окрашивая в ярко красный цвет равнины на уединенном острове, окружая мир раскаленным сиянием.

Ксаверия не могла удержать крики восторга. И тогда важный голос направо от нее проговорил:

— Сударыня, через час мы приедем. В настоящее время мы находимся на расстоянии трех тысяч метров над планетой Марс. Я постепенно уменьшаю ход радиоплана, чтобы мягко опуститься. Остров, который вы видите там — это остров Аржир, который XV завоевали у Марсиан. Море, которое его окружает — это Астральное море. Если вы читали Фламмариона, то должны помнить им опубликованную карту Марса, карту очень неточную для нас, но во всяком случае удивительную, принимая во внимание слабость способов, которыми обладают земные астрономы для исследования планет.

Ксаверия дрожала от волнения. И так, это правда! Мечтания, которыми поддерживались полу-научные, полу-шутливые разговоры в салоне ее отца, эти мечтания становились действительностью. Она будет попирать ногами почву планеты Марс!.. Увы! Зачем это должно случиться при обстоятельствах столь прискорбных, благодаря похищению, оторвавшему ее от семьи, от глубокой и нежной любви, которую она носила в сердце.

— Monsieur, monsieur!.. — пробормотала она.

Нет! она его ненавидит, этого человека! Она не станет с ним говорить!

Между тем Коинос смотрел на молодую девушку и по ее челу и глазам следил за смутным развитием ее мыслей. Она удивилась странной мягкости его голоса, когда он произнес:

— Сударыня, не восставайте против того, что есть. Новая жизнь начинается для вас, жизнь могущественная, властная, в волшебном Мире, который мы завоюем, и который передадим земле через пространство… Вы примите участие в этой славе…

Какой мягкий и вместе с тем торжественный голос! Кто был этот странный человек, этот похититель молодых девушек, говоривший с такой царственной простотой о завоевании планеты?

Она попробовала подшутить:

— Завоевать Марс! — сказала она. — Марсиане значит принадлежат к той же породе, что и те, которые заполонили Англию десять лет тому назад? В таком случае…

— Сударыня, — прервал спокойно Коинос, — марсиане страшные существа, гораздо более обширного ума, чем мы. Но то нашествие, о котором вы говорите, открыв нам отчасти их силы, позволило нам поднять наше сознание и нашу ученость до одного уровня с ними… Победа не обойдется без ужасных опасностей для XV-ти… Эти опасности вы часто будете разделять с нами… Но у вас, я знаю, возвышенная душа…

Он не шутил! Он уже перестал говорить, а она, казалось, все еще слушала его, таким убеждением, таким внутренним могуществом звучал его голос.

Но когда она поняла, что он перестал говорить, у нее явилась мысль: почему она, Ксаверия, здесь, около этого человека?

Она увидела, что ее отвязали, что она свободно владеет всеми членами. Резко повернувшись к Коиносу, она сказала страстным голосом:

— Почему я? Почему не какая-нибудь другая? Почему вы меня увезли, меня, Ксаверию Сизэра, а не кого-либо из моих подруг? Эту новую жизнь, о которой вы говорите, зачем вы мне ее навязываете вместо той жизни, которую я создала себе с моей семьей и женихом?

Она забыла об удивительном путешествии, о планете Марс, столь близкой. В ней возмущена была ее человеческая личность, гордая своей свободой, правотой своего существования, живого и деятельного в той среде, куда поставило ее происхождение. Она восставала, как женщина, которую отняли у человека, который ее любит.

Прежде чем ответить, Коинос взглянул на молодую девушку.

Ах! Как прекрасна была Ксаверия! Во всем блеске своих двадцати лет, просто одетая, в белое для тенниса платье, которое она сняла после полудня 21 сентября, чтобы переодеться в парадный туалет, и в которое ее одели, прежде чем похитить. Она была в одно и то же время изящна и сильна; мускулистая, среднего роста, брюнетка с чудными волосами, которые еле скрывала белая косынка; с громадными черными глазами, полными огня, с губами, удивительными по окраске и рисунку, с длинной, полной, но гибкой шеей, с кожей удивительной тонкости…

Как прекрасна была Ксаверия! Коинос любовался ею, потом, вперив свой властный взор в страстные глаза девушки, он медленно произнес:

— Вы, а не кто другой здесь со мной, потому что вас одну я заметил.

Она почувствовала, что задыхается. Прерывающимся голосом она спросила:

— Вы меня заметили?..

— Да; вспомните 14 июля, во время парада… Американский офицер, находившейся за вами в официальной трибуне, передавший вам лорнет, который вы уронили…

— Это были вы, вы!?..

— Это был я!..

Наступила продолжительная тишина, скрывавшая бурю. Несмотря на это, Ксаверия была спокойна, даже холодна, когда сказала:

— В самом деле, я теперь вас узнаю… Я вас так мало видела… Я вас даже не разглядела…

Но Коинос принадлежал к могучей породе, так же как и Ксаверия. Он мягко улыбнулся:

— Сударыня, вы чувствуете, я вижу, некоторое удушье; чтобы постепенно приучить ваши легкие к атмосфере Марса, я открыл отдушину, через которую почти земной воздух, которым мы дышим, мало помалу заменился воздухом исключительно марсовским. Но спросили ли вы себя, каким образом мы могли дышать во время перелета по огромным междупланетным пространствам, где воздух до того разрежен, что там невозможно жить?

— Нет! — сказала она, как во сне.

— Поверните слегка голову… Видите ли вы позади два маленьких аппарата?.. Один высасыватель углерода, другой производитель кислорода. Они поставляли нам воздух, необходимый для дыхания, и поглощали углекислоту от выдыхания… А не задавали ли вы себе вопросы о том, каким образом мы могли перенести смертельный холод эфирных областей?..

— Нет! — сказала она еще раз.

— Дело в том, что у нас под ногами специальный электрический лучеиспускатель, который превращает в теплоту бесконечно малую часть волн Герца, по которым мы движемся вперед…

Коинос наклонился, повернул маленький кран, приделанный к металлической коробке, помещавшейся между двумя стойками его кресла и, выпрямившись, сказал:

— Там вы еще более почувствуете разницу в воздухе… Немного стеснения в груди, которое, впрочем, вскоре пройдет, так как атмосфера Марса, хотя и отличается в некотором отношении от земной, почти тождественна с ней с точки зрения человеческого дыхания…

Он умолк, взглянул на молодую девушку и несколько минут не произнес ни слова. Затем, переменив тон, сказал серьезным, несколько взволнованным голосом:

— Вы только что сказали, что вы даже не посмотрели на меня…

Она вздрогнула и направила на него вопросительный взгляд.

Несколько стесненное дыхание заставляло ее часто переводить дух.

— Уверяю вас, — продолжал он, — я не надеялся тогда на такую честь. Но время и обстоятельства не позволили мне добиваться этого. Я вас увидел, и с тех пор я охотнее отказался бы от моей завидной судьбы, чем от возможности разделить ее с вами. Добровольно я этого сделать не мог, время и обстоятельства противились этому… Я сделал это насильно: благоволите простить меня, и не осуждайте за прошлое, чем измерите глубину будущего…

Это было великолепно. Ксаверия не нашла ничего возразить. Еще раз воцарилось молчание. Потом, слегка побледнев, снова брошенная в водоворот своих мыслей, она сухо сказала:

— Хорошо!..

Теперь она чувствовала себя сильной. Бросившись на кресло, она стала наблюдать землю, на которую ее уносил Коинос. И в тайнике сердца, настойчивый голос надежды шептал ей:

— Жди! Борись! Не ослабевай! Эти таинственные XV — люди. Но есть и другие люди, такие же умные, сильные и такие же храбрые. Твой жених отдал бы за тебя жизнь, твой отец могуществен и богат. Они тебя будут искать. Они откроют в центре Африки радиодвигательную станцию, откуда отправляются междупланетные радиопланы. И ты можешь победить Коиноса, как ты победила уже свое сердце.

И в то время, как слова эти в глубине ее души звучали на тысячи вариаций, глаза ее и разум поддавались очарованию чудесного зрелища, которое представляли виды планеты Марса для ее земных глаз и ума.

Она слегка задыхалась, но без всякого страдания, и зрелище, которое ей представлялось, сделало ее вскоре нечувствительной к этому неудобству.

Солнце все еще стояло над горизонтом. Прищурив глаза, Ксаверия могла прямо смотреть на него. Оно показалось ей меньше, чем если смотреть на него с земли. Воздух был удивительно чист, без облачка, без тумана. Астральное море казалось теперь цвета блестящего серебра, а остров Аржир, песчаный и низменный у берегов, представлял из себя большое, ярко-красное пятно, выделявшееся посередине неровностями почвы.

Вскоре они оказались не более, как на высоте пяти-шести сот метров над планетой. Спуск радиоплана сильно замедлился. Коинос повернул руль, радиоплан полетел по косому направлению и тогда Ксаверия заметила, что неровности были не что иное, как что-то вроде укрепленного лагеря, построенного как раз в центре острова, в середине которого нагромождены были постройки. Красная окраска остальной части острова происходила от фантастических растений неизвестной породы.

Пять минут спустя, радиоплан, без толчков и без сотрясений, пристал к обширной террасе одного из зданий.

Альфа нажал коммутатор и в хрустальной оболочке радиоплана, почти на уровне террасы, открылась невидимая до тех пор дверь.

Коинос поднялся. Один шаг, и он был на террасе. Подавая левую руку Ксаверии, он сказал:

— Добро пожаловать на планету Марс!

С бьющимся от тысячи противоречивых волнений сердцем, Ксаверия оперлась решительно правой рукой на руку Коиноса и соскочила на террасу. Она почувствовала себя легкой, как стрекоза. Легкий прыжок, который она сделала, отнес бы ее гораздо дальше вперед, если бы Коинос не удержал ее. Это поразило ее. Он улыбался.

— Вы привыкнете к этой легкости вашего тела и к этой удивительной легкости движений, — сказал он. — Простите, если я прибавлю несколько цифр к моим словам. Вы должны знать, что на Марсе тела весят в три раза меньше, чем на земле. Мускульная сила, которую вы развиваете при движении, таким образом в три раза сильнее… Один ваш шаг отодвинет вас на расстояние трех шагов и вы сделаете без усилия прыжок в несколько метров. Все эти аномалии вскоре станут для вас обыденными…

Он остановился. Ксаверия не слушала его, потому что зрелище, в одно и то же время изумительное и причиняющее страдание, предстало перед ее глазами.

Вокруг дома, к которому пристали они, были расположены другие, также с террасами. Ксаверия видела, как у каждой из террас остановился радиоплан с хрустальным колпаком, снабженный двумя крылами, с натянутыми на них металлическими нитями. Кроме того, над колпаком возвышалась мачта, оттянутая к крыльям металлическими веревками.

Ксаверия насчитала пятнадцать радиопланов…

Она видела, как постепенно из каждого выходило два человека и одна молодая девушка. Мужчины везде поддерживали шатавшихся или даже выносили на руках девушек, бывших в обмороке.

— А! — воскликнула она. — Так, значит, я не одна!..

Но тут же она воскликнула, всплеснув руками:

— Ивонна! Ивонна!..

В одной из бесчувственных девушек она узнала свою сестру Ивонну. Это было на соседней террасе, отделявшейся от террасы Коиноса только широкой улицей. Ксаверия хотела броситься туда, но Коинос удержал ее.

— Сударыня, — сказал он, — через несколько минут ваша сестра будет в ваших объятиях…

Между тем, в эту минуту Ивонна и ее стража спустились по лестнице с террасы и скрылись из глаз.

— Скорей! Скорей! — воскликнула Ксаверия, охваченная и инстинктивной радостью, и мучительным страхом. — Моя сестра в обмороке… Я хочу ее видеть сейчас же. О, Боже мой! Она может умереть!..

Слезы брызнули из ее глаз. Коинос повел ее. Легко и быстро сошли они с лестницы, прошли обширные комнаты; потом очутились на улице и тотчас же вошли в дом, расположенный напротив.

Тут Ксаверия увидела Ивонну, лежавшую на широком диване.

Она сейчас же заметила розовый цвет лица сестры, улыбку, спокойствие ее положения и правильность дыхания.

У дивана стоял человек, одетый, как и Коинос.

— Сударыня, — сказал он гортанным голосом, — ваша сестра уснула вследствие действия эликсира… Она проснется через несколько минут… Коинос, оставим на минуту дам одних.

— Очень хорошо, Алкеус.

И спрашивая себя еще раз, не безумный ли это сон, Ксаверия увидела, как оба человека, почтительно поклонившись ей, вышли каждый в противоположную дверь.

Она упала на колени перед своей спящей сестрой и долго смотрела на Ивонну сквозь слезы, заволакивавшие ее глаза.

Но вдруг голос металлического тембра, выходивший, казалось, из стен, произнес:

— На юге показались гидропланы Марсиан. Космополис, вниз!

В испуге Ксаверия искала смысла этих слов, как вдруг ей показалось, что дом задрожал.

Ужасный раскат грома поразил ее слух. Ее охватило чувство беспокойства, которое испытываешь в подъемной машине, падающей слишком быстро… Стеклянные просветы, через которые проходил дневной свет, были внезапно чем-то заслонены, а на потолке обширной комнаты зажегся электрический фонарь, внезапно бросивший яркий свет на мертвенно-бледное, безумное лицо несчастной Ивонны, которая очнулась в порыве ужаса.

II
Разъяснения

Выйдя из комнаты, где оставались обе девушки, Коинос прошел несколько шагов по улице и вошел в уединенный дом на маленькой площади, которая составляла центр укрепленного лагеря XV-ти.

Едва лишь успела автоматически захлопнуться за ним дверь, как послышался вибрирующий звон и голос металлического тембра раздался в трубке фонографа, скрытой в толще стены.

— Появились гидропланы, — произнес голос, — сигнализовано на юге. Космополис, вниз!

Вдруг дом задрожал, послышался раскат грома. Стеклянные просветы, пропускавшие дневной свет, были чем-то неожиданно заслонены; на потолке совершенно пустой комнаты, в которой находился Коинос, внезапно зажегся электрический фонарь.

Коинос, казалось, не обратил никакого внимания на эти явления. Он прошел к противоположной стене и нажал большим пальцем торчавшую кнопку слоновой кости.

Тридцать секунд спустя, перед Коиносом открылась вторая дверь и он прошел в нее.

Перед ним появился карлик-негр.

— Мой господин вас ждет! — сказал гном.

Коинос, не отвечая, последовал за карликом, который мелкой рысцой побежал вперед. Пройдя третью дверь, Коинос вошел в обширную, круглую комнату, с обстановкой роскошной библиотеки. Две электрические люстры освещали ее. Глубокие диваны, над которыми висели полки, уставленные книгами, стояли у стен. Посередине, между подвижными на осях глобусами Марса и Земли, стоял длинный и широкий стол, занятый почти целиком развернутой картой неба. За этим столом, у желтого металлического кресла, стоял человек.

Это был Оксус! Тот самый, который двадцать лет тому назад, при содействии монаха Фульберта, теперь уже умершего, наводил ужас на землю своим гениальным изобретением Иктанэра.

Время покрыло сединой его волосы и его длинные галльские усы, но хотя ему было уже шестьдесят лет, а жизнь его была полна борьбы, лишений, жестоких волнений и трудов, глаза его светились блеском энергичной молодости, и он держался прямо, как крепкий, молодой дуб.

В ответ на поклон Коиноса, он спросил:

— Все исполнено?

— Исполнено, начальник. Пятнадцать молодых девушек находятся в Космополисе, на руках у братьев. Большинство еще под влиянием эликсира и находятся в забытьи.

— Хорошо! Ты отправишься назад на землю. Распорядись, чтобы радиодвигательная станция в Конго была разрушена в назначенное время. Чтобы не осталось ни одной нетронутой рейки.

— Что сделать с механиками, которые останутся после моего отъезда?

— Ты их предупредишь, чтобы они явились в назначенный день и час во Французский банк, где они получат каждый обещанные два миллиона… Впрочем, я уверен в их верности.

— А Бастьен?

— Ты отправишься в Париж и там увидишь его; предложи ему следовать за тобой. Если он согласится, он будет нашим братом. Если же откажется, заколи его кинжалом… И убедись, как следует, в его смерти!

Коинос поклонился.

— Сигнализировано приближение жителей Марса, — продолжал Оксус, — но они еще так далеко, что ты можешь безопасно отправиться… Иди!

Коинос почтительно поцеловал руку, которую ему протянул Оксус, и пять минут спустя, входил в комнату, в которой оставил Ксаверию.

Она сидела на диване; глаза ее были сухи. Ивонна, полуоблокотившись на сестру и положив голову ей на плечо, тихо плакала. Дрожа, молодые девушки сжимали друг другу руки.

Коинос подошел и сказал без предисловий:

— Сударыня, я уезжаю на землю и буду в отсутствии около двадцати дней; я назначаю этот срок для вас, так же, как и для себя, так как дни на Марсе продолжительнее земных дней всего на сорок минут… Во все это время вас не разлучат с сестрой. Постараются заставить вас принять и полюбить вашу новую жизнь…

Наступило молчание. Коинос поклонился и хотел удалиться, когда Ксаверия произнесла уже с меньшей холодностью:

— Могу я вас просить об одном одолжении?

— Слушаю…

— Можете ли вы, не изменяя вашему долгу, дать знать моему отцу об этом невероятном происшествии, о том, что мы находимся на планете Марс и доказать ему это?

Коинос колебался. Наконец, понизив голос, он ответил:

— Не нарушив моих обязанностей, я не могу этого сделать. Но…

Он замолчал. Ксаверия вздрогнула.

Коинос посмотрел на нее. Она устремила на него свои большие, чарующие глаза и, также понизив голос, сказала:

— Я вас прошу…

Он побледнел и опустил голову. Ужасная борьба происходила в его душе.

— Я вам даю слово, — пробормотал он, наконец… — Я исполню это…

И капли пота выступили у него на лбу.

— Вот, — прибавил он, протягивая Ксаверии записную книжку и стилограф, который он вынул из кармана, — напишите сами вашему отцу. Одно ваше слово будет лучшим и единственно возможным доказательством того, что вы на планете Марс.

Сильно взволнованная, Ксаверия встала. Она все поняла, все поняла. И она согласилась! Согласилась на то, чтобы Коинос, ради нее, по ее просьбе, «нарушил свой долг».

Она схватила записную книжку, открыла ее на чистой странице, набросала несколько строк и возвратила ее Коиносу.

Слезы застилали ее глаза, пока она писала.

Наступило продолжительное молчание… Сидя на диване, Ивонна более не плакала. Она смотрела на сестру и покраснела, когда Ксаверия, протянув руку Коиносу, просто сказала:

— Благодарю вас… Идите!..

Он схватил протянутую ему руку, слегка коснулся ее губами и быстро направился к выходу; но голос ее опять остановил его:

— Сударь! — сказала она еще раз.

Он обернулся, спрашивая ее глазами.

— Увидим ли мы других пленниц? — спросила молодая девушка.

— До моего возвращения вы будете жить вместе, сколько вам угодно. Вам довольно только будет сказать, и ваши желания будут исполнены…

И резко повернувшись, он вышел.

Несколько минут спустя, Коинос, в сопровождении механика Альфа, вышел на террасу. Радиоплан был тут же. Но сама терраса опустилась до уровня земли. Улицы между домами были тоже на одном уровне с террасами. По-видимому, Коинос и Альфа сжились с этими аномалиями, потому что они, казалось, не замечали их. Альфа заставил радиоплан описать полукруг на салазках, а в это время Коинос нажимал ногой коммутаторы…

Альфа был уже на радиоплане. Коинос последовал за ним; хрустальный свод герметически закрылся. Предводитель схватил руль, в то время, как механик наклонил малый рычаг. Тогда радиоплан стал чувствительным к волнам Герца, исходившим от радиатора, возвышавшегося на востоке острова. Радиоплан поднялся, заколебался на минуту, затем вдруг поднялся вверх… Затем он начал удаляться от Марса со своей обычной скоростью 300,000 километров в час.

Пролетая сквозь лучезарный свет солнца и звездные очарования ночи, он походил на огненную стрелу в бесконечности… И ровно через семь дней, семь часов и семь минут после того, как он покинул Аржир, радиоплан тихо спускался в атмосферные слои земли над Африкой, в стране Бельгийского Конго, в пункте, отмеченном пересечением первого градуса южной широты и двадцатого — восточной долготы.

Радиоплан спустился на обширную эспланаду, среди которой возвышался радиатор, подобный тому, что был на острове Аржир. Пятнадцать жилых помещений с террасами, окруженные непроходимыми девственными лесами, которые покрывают центральные области независимого государства Конго, вытянулись в линию вокруг эспланады.

В ту минуту, как Коинос и Альфа выходили из радиоплана, на пороге домика, построенного у подножия радиатора, показался человек и побежал на встречу Коиносу.

— Ничего нового? — сказал без всякого предисловия предводитель, как будто он возвращался с обыкновенной экскурсии по окрестностям, а не с планеты Марс.

Впрочем, человек, казалось, привык к этому обращению, потому что он просто ответил:

— Вчера прибыла обыкновенным путем телеграмма из Парижа в Браззавиль.

И он протянул лист бумаги, сложенный и запечатанный.

Коинос сорвал печать, развернул и стал читать.

Окончив, Коинос поднял голову; ни один мускул не дрогнул на его лице.

— Это Бастьен, — сказал он. — Я должен быть послезавтра в Бордо… Расстояние 5,400 километров. Это займет часов тридцать. Мой моноплан готов?

— Да, начальник.

— Вели его подвести. Мы едем.

— Надолго?

— Туда и назад, конечно… Четыре дня самое большое… но если бы я опоздал, будьте осторожны! Где Норман?

— Он спит… Теперь моя очередь сторожить!

— Хорошо! Убери радиатор, опусти дома под землю. Мы не одни на свете пользуемся аэропланами, у них на службе тоже дирижабль Бордо-Тимбукту… А я опасаюсь Никталопа!..

— Как? — воскликнул его собеседник, не будучи в состоянии скрыть изумления. — Г-н Сэнт-Клер знает что-нибудь?

— Он все отгадал! Неосторожность Гамма принесла свои плоды. И он вполне заслужил двенадцать пуль, которые пронзили его грудь… Ну, иди, скорее моноплан!..

Коинос продолжал говорить сам с собою:

— Я этого боялся! Никталоп силен, я его знаю! Он один достаточно исследовал эти края, чтобы открыть пункт радиомотора. Все должно быть уничтожено, прежде чем он будет здесь… Потому что он может сесть на дирижабль Бордо-Тимбукту, который выходит из Бордо 9-го и 20-го числа каждого месяца, и продолжить путь из Тимбукту на аэроплане. Ах, если бы я мог возвратиться на Марс сейчас же… Но надо слушаться Оксуса, необходимо повидать Бастьена… Кроме того, по правде говоря, я рад, что могу помериться силами с Никтолопом. Он меня некогда победил на почве географических исследований. Я буду гордиться перед самим собой тем, что, в свою очередь, могу победить его на более опасном поприще… Я взял уже у него Ксаверию. Дело идет о том, чтобы ее сохранить, потому что этот дьявольский человек способен придти оспаривать ее у меня даже на Марсе. По счастью, кроме этих двух механиков, никто в Мире не знает об изобретении радиопланов. На этот раз, благодаря Оксусу, я буду сильнее. Все дело в том, чтобы помешать Никталопу прибыть сюда прежде, чем я сам окончательно не буду на острове Аржире.

Этот монолог Коиноса был прерван появлением на террасе чего-то вроде белой птицы, которая грациозно опустилась в нескольких шагах от Коиноса. Это был аэроплан, похожий на Блерио, на котором этот знаменитый авиатор перелетел Ла-Манш. Но мотор был совершенно иной, потому что XV изобрели электрический мотор малого веса, который поглощал электричество из окружающего воздуха.

Человек, встретивший предводителя, соскочил с сидения. Сидение было двойное. Альфа, который до тех пор не произнес ни слова, молча уселся; Коинос сел около него, взялся одной рукой за руль, другой за рычаг поворота.

— Уведи радиоплан и сейчас же исполни мои приказания.

— Будьте спокойны, начальник. До вашего возвращения на эспланаде ничего не будет; Норман и я выйдем только на ваш зов.

— Хорошо!

Коинос нажал ногой педаль… Аэроплан покатился на трех колесиках, его подвижные крылья затрепетали, он поднялся на воздух и понесся вперед… Через две минуты он исчез за деревьями девственных лесов, по направлению к северо-западу.

8 октября, в четыре часа утра, буфет на вокзале в Бордо, пустой с полуночи, наполнился вдруг путешественниками, прибывшими к поезду на Баионну. Громкие голоса путешественников, шум и свист локомотивов, скрип багажных тележек — все это сливалось в один однообразный гул. Сутолока у касс была страшная…

В то время, когда волна путешественников начала прибывать, в зал вошел человек, в фуражке туриста, надвинутой на глаза, с поднятым воротником. Он уселся в самый темный угол к маленькому столику, на котором дымился стакан кофе. Нервно мешая ложечкой в стакане, он внимательно осматривал всех входивших. Вдруг его маленькие, быстрые глаза заблестели, он перестал мешать кофе и сделал быстрый жест левой рукой.

В ту же минуту какой-то путешественник отделился от толпы и пошел прямо к уединенному столику.

Человек, который ждал, встал, протянул руку подошедшему и тихо сказал:

— Да хранит вас Бог, начальник. Здравствуйте, Коинос!

— Начальник силен! Здравствуйте, Бастьен! Я совсем промерз. Дайте мне немного вашего кофе и идем. Мы переговорим на тротуаре.

— Пейте!

Коинос взял стакан из рук того, кого называл Бастьеном и кто в Париже был секретарем г. Санглие, начальника полиции. Он быстро сделал несколько глотков и отдал стакан Бастьену, который опорожнил его до конца. За кофе было заплачено заранее, что позволило обоим сообщникам сейчас же выйти.

Выйдя на тротуар, они прошли в тень, остановились в амбразуре наглухо забитой двери и здесь, убедившись, что никто не мог их услышать, сказали в одно слово:

— Здесь нам будет хорошо.

— Бастьен, — сказал путешественник, — ваша телеграмма меня обеспокоила. Я ее получил третьего дня из Леопольдвилля по беспроволочному телеграфу. Я сейчас же прибыл, сделав в 27 часов 5400 километров, разделяющих Космополис от Бордо.

— Вы прибыли на Эклере?

— Да, он планирует в настоящую минуту на высоте трех тысяч метров над бассейном Аркашона: я должен быть на следующую ночь, ровно в двенадцать, на назначенном месте берега между Аркашоном и Тестом. Аэроплан прилетит туда за мной.

— Кто его ведет?

— Альфа. Но говорите, ваша телеграмма больше пугает, чем объясняет. В чем дело?

— Ну, так вот, — сказал Бастьен, — Сэнт-Клер открыл…

— Сэнт-Клер Никталоп, исследователь центральной Африки?

— Да. Он знает, что похищения совершены при помощи пятнадцати аэропланов… Этот кинжал в сердце Жоливе был совершеннейшей глупостью. Он навел на след проницательный ум Сэнт-Клера.

— Глупость наказана. Гамма, который оставил кинжал в сердце Жоливе, расстрелян.

— Отлично.

— И это все? При чем тут в сущности то, что Никталоп…

— Подождите. Прочтите это. Это заметка в «Petit Bleu» из Брюсселя.

Коинос взял бумагу, которую ему протянул Бастьен, и при свете далекого электрического фонаря прочел следующие строки:

Независимое государство Конго.

Леопольдвилль, 21 сентября. — Курьер из Луолета доносит, что туземцы побережий озера Леопольда II, или Акилона, видели в начале августа пятнадцать больших белых птиц, неизвестной в той стране породы, которые летели стаей в продолжение более часа над озером. Предполагают, что это были орлы из неисследованных областей Базанга и большого экваториального леса. Если эти сведения верны, то это доказывает, что африканские орлы живут не только парами. Но туземцы побережья озера Леопольда II, или Акилона, не внушают доверия.

— Это ясно! — сказал Бастьен. — И для молодчика, подобного Никталопу, это известие стоит доклада в пятнадцать страниц.

— Ну и что же? — проворчал Коинос.

— Ну, так вот в двух словах. Слушайте хорошенько. Сэнт-Клер, адмирал Сизэра, его адьютант Дамприх, Роже Бонтан, камердинер Сэнт-Клера Тори и Максимильян Жоливе, брат той из молодых девушек, отец которой был заколот Гаммой, в общем шесть человек солидных и решительных, находятся в Бордо.

— А вы, Бастьен?

— Как только мне удалось выведать у Санглие половину секрета экспедиции, я отгадал другую; я заставил прикомандировать себя к адмиралу. Это было нелегко. Но, в конце концов мне это удалось.

— Ладно. И теперь?

— Завтра мы едем на дежурном дирижабле в Браззавиль.

— Но он доходит только до Тимбукту…

— Ошибаетесь! Вот уже четыре дня, как линия продолжена до Браззавиля… В Конго, по приказанию адмирала, который, не забывайте этого, морской министр, готовится экспедиционный отряд: морская пехота и туземные стрелки. Военные аэропланы, обслуживающие колонию, как французские, так и бельгийские, приведены в готовность… Четыре других сложены в багажном отделении дирижабля… С другой стороны радиографические станции Франции и Англии отмечают с некоторых пор, что волны Герца, огромного напряжения, исходят из области Конго… Теряются в догадках. Это раздражает Никталопа, который отлично знает центральную Африку… Раньше чем через неделю он будет в сердце этой страны. Сколько у вас там людей?

— Два! Механики Бретон и Норман! — ответил Коинос сердитым тоном.

— Все уже на Марсе?

— Все… И если бы не вы, я был бы уже по дороге на Марс и плевал бы на Никталопа… Но Оксус хотел, чтобы я не покидал земли, не спросив вас, едете ли вы к нам или остаетесь.

— Остаюсь! — ответил ясно Бастьен. — Я предпочитаю удачу на земле приключениям на Марсе… Я не такой завоеватель Миров, как вы…

Шпион произнес слова, которые были его смертным приговором. Он этого и не подозревал. И равнодушный тон, каким Коинос ответил: «Хорошо, вы останетесь», не мог внушить ему ни малейшего страха.

Между двумя людьми наступило молчание.

— Что вы намерены делать? — спросил Бастьен.

— Помешать во что бы то ни стало Никталопу доехать до радиомоторного поста ранее, чем через полные десять дней. Мне необходимо это время, чтобы исполнить волю Оксуса и возвратиться на остров Аржир… А потом, что мне экспедиция адмирала… Пост будет разрушен в полночь десятого дня… У нас теперь 8 октября, это будет, значит, 18-го… Послушайте, Бастьен! Вот мой план… Как называется дирижабль?

— Жиронда.

— Есть там еще свободные места?

— Нет, но на всякий случай я удержал две каюты, одну на имя маркиза де-Вриаж, финансиста, другую на имя г. Девиспонтена, промышленника, и…

В эту минуту с грохотом подошел поезд, заливая перрон светом своих вагонов.

— Идите! — сказал Коинос, просунув руку под локоть Бастьена.

Они отошли, продолжая тихо разговаривать и скоро скрылись во мраке за зданиями, примыкавшими к вокзалу. Через четверть часа, когда они появились снова на перроне, поезд уже отошел.

— Итак, решено, — сказал Коинос, — я отправлю аэроплан без себя, а сам сяду на дирижабль.

— Переодевшимся и загримированным, а? Потому что Сэнт-Клер вас знает… Не забудьте, что вы были соперниками в землях Африки.

— Будьте спокойны, дорогой Бастьен; вы меня и сами не узнаете. И как только Жиронда пустится в путь, мы начнем действовать.

— Черт возьми!

— И при первом же случае мы бросим Никталопа за борт!

— Я немедля найду этот случай.

— Во всяком случае не надо, чтобы Никталоп приехал в Браззавиль. Что касается экспедиции адмирала, то она меня мало беспокоит. После исчезновения Никталопа, никто не сумеет открыть поста раньше 18 октября… а тогда найдут только развалины.

— Конечно, дорогой Коинос. Это доставит много огорчения m-lle Ксаверии, которая, как мне казалось, особенно благоволила к Сэнт-Клеру!.. До завтра, Коинос, на Жиронде. Не забудьте, что вы Девиспонтен. Ах, да, чуть не забыл, вот ваши документы, они могут оказаться необходимыми. Я их сфабриковал собственными руками в конторе моего патрона г. начальника охранной полиции. Одна для Девиспонтена, другие для г. де-Бриаж.

Коинос сунул в карман бумаги, которые передал ему Бастьен.

— До завтра, Коинос, на дирижабле! Я возвращаюсь в отель.

— До завтра. Да хранит вас Бог, начальник.

— Начальник силен.

И с этими словами сообщники расстались. Коинос вошел в зал вокзала, а Бастьен направился к выходу, отдал свой перронный билет служащему и вскочил на одного из извозчиков, стоявших перед вокзалом. Сказав адрес кучеру, он надвинул еще более фуражку на глаза, поднял до ушей воротник пальто и пробормотал:

— Наконец-то я буду богат и силен!.. Отправив на тот свет Никталопа, я схожу в Тимбукту, сажусь на обратный дирижабль, захожу во Французский банк с чеком, который должен мне дать Коинос. И… да здравствует широкая жизнь!..

Одну минуту он оставался в задумчивости, затем мысли его перешли на другой предмет. Он посмотрел на часы.

— Пять часов. Надеюсь, что все еще спят, и никто не увидит, как я войду.

Почти в ту же минуту коляска остановилась перед швейцаром, который как раз открывал дверь; Бастьен вбежал на лестницу.

Повернув по коридору, он толкнул дверь своей комнаты, которую оставил полуоткрытой, и бесшумно вошел, пробормотав:

— Никого!

Но в ту минуту, когда он запирал дверь, человеческий силуэт отделился от темного угла, тихо подошел к двери и приложил ухо к замку, в котором с легким скрипом поворачивался ключ. Долго он оставался в том же положении.

Потом таинственный подслушиватель выпрямился и тихо исчез в глубине коридора.

В эту эпоху правильные рейсы дирижаблей были установлены во всем Мире. Во Франции они были организованы трансатлантической воздушной компанией, основанной незадолго перед тем. Дирижабли были примитивного типа «Республики», столь популярного в 1909 году, но затем значительно усовершенствованного. Линии Париж-Бордо, Париж-Лион, Париж-Гавр, Париж-Лилль обслуживались три раза в неделю взад и вперед; два раза в неделю линии Марсель-Тананарива и Бордо-Тимбукту, эта последняя линия теперь была заменена линией Бордо-Браззавиль с остановкой в Тимбукту.

Адмирал Сизэра, вместо того, чтобы взять миноносец, который мог ему предоставить правительственный указ, ввиду национальной важности экспедиции, предпочел занять вместе со своей свитой места на дирижабле Жиронда. Он попросил только трансатлантическую воздушную компанию продолжить путь до Браззавиля. И компания без затруднений согласилась. Надо заметить, что таинственное исчезновение пятнадцати молодых француженок вызвало небывалое волнение! Вот вкратце факты, которые произошли со времени похищения и до 8 октября. Эти факты взяты из многочисленных розысков, произведенных полицией, журналами, проверенных и изложенных Лео Сэнт-Клером, знаменитым исследователем Азии и Африки, который при этих обстоятельствах выказал себя сыщиком-любителем, достойным Шерлока Холмса.

В ночь с 17 на 18 сентября в Париже пятнадцать молодых девушек одинаково прекрасных и здоровых, исчезли, не оставив ни малейшего следа. Не было при этом ни взлома дверей или окон, ни кражи денег, бумаг, или каких-либо иных предметов. В одном только случае было насилие и пролилась кровь: отец одной из исчезнувших, Гастон Жоливе, бедный рабочий, спал в одной комнате с дочерью. Постели их отделялись только занавеской. Интересная подробность: дочь Жоливе, Фелиси, была выбрана королевой королев в последнем карнавале.

В одной семье, а именно в семье морского министра, адмирала Сизэра, были похищены две молодые девушки. Тринадцать других семейств были погружены в отчаяние.

17 сентября, в послеобеденное время, во все четырнадцать семейств заходил с некоторыми промежутками мальчик от кондитера, и везде под различными, довольно правдоподобными, предлогами заставлял принять пирожные с кремом, которые, впрочем, были довольно вкусны… В тринадцати семействах съели эти пирожные и на утро 18-го, после пробуждения, стало очевидным, что пирожные содержали усыпительные средства.

Ценная деталь: было доказано, что убитый Гастон Жоливе не ел этих пирожных. Следовательно, он был разбужен шумом при похищении своей дочери, и удар кинжала, во время нанесенный, помешал ему крикнуть. На кинжале, вошедшем по самую рукоятку в левую сторону его груди, была вырезана следующая загадочная надпись:

«Клятва XV-ти».

Все пятнадцать похищений имели много общего.

Родители всех девушек констатировали, что они вошли в свои комнаты 17 сентября вечером; ночью никто из швейцаров не был разбужен; никто не выходил из дому; утром все двери и окна оказались запертыми изнутри; у адмирала Сизэра не найдено подозрительных следов ни в парке, ни в аллеях сада; следовательно, молодые девушки не выходили и не были похищены обыкновенным способом.

Так как все эти таинственные признаки похищений совершенно согласовались, и все произошло в столь непродолжительный промежуток времени, что один похититель, даже наделенный сверхчеловеческой личностью, не мог похитить пятнадцати девушек, то надо было допустить, что все похищения были делом сообщества неизвестных… и что это сообщество состояло из пятнадцати членов, как на это указывала надпись, выгравированная на клинке: «Клятва XV-ти».

Сэнт-Клер доказал, что пятнадцать девушек были похищены из окон или форточек, ловко открытых и затем закрытых, и что похитители находились на аэропланах неизвестного типа, способных оставаться неподвижными в воздухе, могущих спускать одного или двух пассажиров без аттеррисажа [Спуск аэроплана на землю].

Дальше общественное мнение терялось в догадках.

Один только Лео Сэнт-Клер, наведенный на след странной заметкой в «Petit Bleu», догадывался с некоторым основанием, если не о личностях похитителей, то, по крайней мере, об их местопребывании. Тем более, что в его уме, склонном к дедукции, эта заметка подтверждала сотни других догадок и выводов.

III
Первый конфликт

Из всей группы людей, стоявших на дебаркадере, были особенно замечательны два человека.

Один, в возрасте около пятидесяти лет, был строен, высок, с прекрасной военной выправкой. Хороший цвет лица еще более выделялся, благодаря коротким, черным бакенбардам, глаза стального блеска и выбритая верхняя губа, крупная и мясистая, свидетельствовали о доброжелательной энергии и о чувственности хорошо пожившего человека: это был адмирал Сизэра.

Другой, выше среднего роста, тонкий, но с широкой грудью и плотной шеей, производил впечатление гибкого и сильного человека. Ему могло быть не более тридцати лет. Его бритое, квадратное лицо, с выдающимися скулами, с тонкими губами, которых не оттеняли усы, с суровым подбородком, было странно освещено необыкновенными глазами. Они были громадны, широко прорезаны, а расширенный зрачок золотисто-желтого цвета окаймлялся широким темным кругом, наводящим ужас, как глаза сфинкса. Странный каприз природы! Этот человек, очень красивый, даже обольстительный в блеске своей мужественной энергии, имел загадочные глаза одной из тех птиц, которых считают властителями ночи. Этот человек был Лео Сэнт-Клер, исследователь таинственного Тибета и центральной Африки. Его называли Никталоп за его способность видеть ночью так же хорошо, как и днем.

Как и другие члены экспедиции, Сизэра и Сэнт-Клер были одеты в костюмы цвета хаки, обуты в высокие сапоги, доходившие почти до колен, и с колониальными касками на голове. Каждый из них держал в руках лишь небольшой чемоданчик, так как багаж их был привязан к крыше конусообразного вагона, предназначенного для пассажиров. Над этим вагоном возвышалась огромная, не лишенная элегантности, масса воздушного шара. В вагон попадали через палубу, находившуюся на заднем конце дирижабля.

Вдруг барьер, отделявший платформу, был поднят и путешественники взошли на палубу дирижабля.

Среди путешественников, которых было около двадцати, медленно и с трудом подвигался какой-то старик, с большой белой бородой, сгорбленный бременем лет.

Пять минут спустя, сирена с Жиронды испустила пронзительный сигнал, начальник станции ответил свистком, и, медленно, величественно дирижабль пустился в путь.

Пока путешественники устраивались в своих каютах, прежде чем сойти к общему столу, Жиронда, постепенно увеличивая скорость, неслась вдоль Гаронны. Затем, переменив вскоре направление, пошла к юго-западу, дабы, миновав Барселону, Средиземное море и Алжир, достигнуть Тимбукту, где она должна была оставить мешок с депешами.

Отправившись из Бордо 9 октября, Жиронда должна была бросить якорь в Браззавиле 12 октября, около шести часов утра.

В столовой, где на конце стола собрались члены «экспедиции Сизэра», Сэнт-Клер был погружен в расчеты.

Направо от Сэнт-Клера, отделенный от него двумя приборами, сидел старик с белой бородой и медленно ел, не обращая, казалось, никакого внимания ни на спутников Сизэра, ни на других пассажиров. Но во время еды старик бросал взоры на Сэнт-Клера. И, странное дело, глаза Бастьена, сидевшего на другой стороне стола, напротив Никталопа, часто впивались взором в глаза старика. Один только из сидевших за столом заметил случайно этот маневр и стал наблюдать за ним; это был мичман Дамприх, адъютант адмирала.

Когда вышли из-за стола, мичман Дамприх постарался пропустить вперед Бастьена и удержать Сэнт-Клера, шепнув ему на ухо:

— Мне надо поговорить с вами… на палубе. Оставьте Бастьена говорить с адмиралом. Нам изменяют.

Сэнт-Клер вздрогнул и яркая краска залила его бледные щеки.

Три минуты спустя, исследователь и мичман стояли в самом уединенном углу платформы дирижабля, облокотившись на барьер. Платформа была погружена в темноту ночи, которую прорезывал только луч, исходивший от электрического фонаря.

Они тихо разговаривали и ветер уносил их слова в темноту ночи.

— Ну, что? — сказал Никталоп.

— Вы заметили странное поведение Бастьена? — спросил тотчас же мичман.

— Странное поведение Бастьена? Нет.

— А я видел.

— Что вы видели?

— Помните, прежде всего, как он настаивал в Париже, чтобы его взяли в экспедицию?

— Это может быть усердие, любопытство или любовь к приключениям.

— Хорошо! Но, быть может, это и шпионство.

— Ну, ну!

— Послушайте! В ночь с 8-го на 9-е октября в Бордо Бастьен, прячась, ушел из отеля в час ночи; он вернулся в пять часов утра тихонько, с надвинутой на лицо фуражкой, с поднятым воротником пальто. Он оставил дверь своей комнаты полуоткрытой. Он ни слова не сказал нам об этом. Почему?

Сэнт-Клер пожал плечами.

— Продолжайте, — сказал он, — потому что это еще не все.

— Нет, это еще не все. Здесь после обеда у Бастьена в каюте был разговор с одним из пассажиров.

— С каким пассажиром?

— Со стариком, который за обедом сидел направо от вас.

— А! Это все?

— Нет. Бастьен и старик во время разговора, который я подслушал, назначили себе свидание здесь на палубе, этой ночью.

— Ого!

— Подождите! Сейчас, когда все любовались видом Пиренеев, Бастьен вошел в вашу комнату и тщательно рылся в вашем чемодане.

— Черт возьми!

Сэнт-Клер вздрогнул. Наступило молчание.

— Это все? — спросил еще раз Никталоп.

— Да, пока все! — ответил мичман.

— Благодарю вас, Дамприх. Этого довольно, чтобы проследить поближе за этим молодчиком. Но как вам пришло в голову следить за ним?.. Никогда бы я этого не подумал; я его получил от этого добряка Санглие, а ведь он осторожен.

— Я крайне нервен, господин Сэнт-Клер, а нервные люди, сверх того, что они подозрительны, обладают еще чем-то вроде предупреждающего их инстинкта, который держит их настороже против возможного врага. Этот Бастьен был мне антипатичен с первого взгляда. Я хорошо его рассмотрел.

— Больше и лучше, чем я это сделал! Еще раз спасибо! Еще одно слово!

— Говорите.

— Вы не могли услышать их разговора во время совещания?

— Нет, — ответил мичман, — они говорили тихо. Я слышал о назначении свидания, потому что в этот момент один из них уронил что-то, и чтобы поднять, должен был приблизиться к перегородке, за которой я стоял настороже.

— Черт возьми! Вот какие предосторожности принимает Бастьен, чтобы разговаривать с индивидуумом, которого мы не знаем… Вы говорили об этом адмиралу?

— Нет, ни слова.

— Это хорошо… Незачем его беспокоить, пока мы все не узнаем. Я выведу все дело на чистую воду…

Он вытащил из кармана ящик с сигарами, вынул сигару, разрезал ее пополам, одну половину закурил сам, а другую отдал Дамприху.

— Пойдемте к адмиралу, — сказал он. — Он должен быть в биллиардной! Если Бастьен там, он подумает, глядя на наши выкуренные сигары, что мы возвращаемся с послеобеденной прогулки на воздухе.

Адмирал, Бастьен и молодой Максимилиан Жоливе, с сигарами в зубах, смотрели, как Бонтан и Тори соперничали по ловкости в игре на бильярде. Несколько пассажиров следили с интересом за борьбой.

Совершенно непринужденно Сэнт-Клер и Дамприх остановились перед бильярдом, в стороне от группы путешественников.

Среди этой группы стоял старик и внимательно следил за белыми и красными шарами.

Действуя совершенно натурально, Сэнт-Клер стал ходить взад и вперед, а затем бросился в кресло, как будто от усталости. Сел он так, чтобы не быть замеченным Бастьеном, а самому видеть лицо подозрительного старика.

Старик сгорбившись сидел, в толстой дорожной фуражке, с очками на носу. Он должно быть очень зяб, потому что кутался в дорожную шубу, застегнутую высоко под бородой. Он опирался на толстую палку с серебряным набалдашником и, казалось, страстно следил за партией бильярда…

Напрасно Сэнт-Клер сосредоточил на старике все свои взоры и все усилия своего ума, он ничего другого не заметил в старике как то, что видели и все другие.

— Ну! — проговорил он про себя. — Дамприх может быть ошибся? Во всяком случае, если Бастьен в стачке с этим человеком для какой-нибудь изменнической проделки, мне придется иметь дело с сильным противником, потому что этот старик кажется слишком невинным, чтобы не быть большой силой… Но, прежде всего, старик ли это? Волосы, усы, борода: все это может быть фальшиво. Люди высокого роста легко изображают согнутых летами стариков… И шуба может отлично служить для того, чтобы скрыть молодые, крепкие формы…

На этом месте размышления его были прерваны квартирмейстером Бонтаном, который воскликнул при особенно удачном карамболе:

— 200! Я выиграл. До завтра, решающая партия!

— Идем спать! — сказал адмирал.

Сэнт-Клер не покидал глазами старика. Он видел, как тот покачал головой, как бы одобряя последний удар Бонтана или слова адмирала. Затем старик медленно вышел из зала, опираясь на палку, как будто ему было трудно двигаться…

В это время Бастьен говорил г. Сизэра:

— Я пойду докончу сигару на мостике. Спокойной ночи, адмирал!

— Спокойной ночи!

— Пойдемте, Дамприх! — произнес Бастьен, проходя мимо мичмана.

— Нет, у меня есть работа для адмирала.

— А г-н Сент-Клер? — продолжал Бастьен. — Где он?

— Здесь, здесь, дорогой Бастьен, я не докурил еще сигары, — я с вами!.. До свидания, адмирал, Дамприх… До завтра, Жоливе…

— Берегитесь, друг мой, — прошептал Димприх ему на ухо, — у меня печальное предчувствие… Берегитесь!..

— Будьте спокойны, — живо отвечал Сэнт-Клер, в то время как Бастьен проходил вперед. — А главное, не идите за мной, оставайтесь у себя. Здесь сталкиваешься на каждом шагу, вы можете возбудить подозрение, а этого не надо.

Они обменялись последним взглядом, и Сэнт-Клер вышел из залы вместе с Бастьеном.

Они стали прогуливаться взад и вперед по палубе, обмениваясь банальными замечаниями и казалось были всецело заняты куреньем сигар и наслаждались теплотой ночи.

Жиронда должно быть находилась на малой высоте, так как слышен был ясно шум волн бурного моря.

Напрасно Никталоп, наблюдавший за Бастьеном краем глаза, старался подметить на его лице нетерпение или досаду.

— У них может быть не назначено свидание сегодня ночью, — подумал он, — или же оно назначено гораздо позже.

Сэнт-Клер первый бросил остаток сигары, который был у него в зубах, и, протягивая два пальца, сказал:

— До завтра, Бастьен. Пойду спать.

— Я не замедлю последовать за вами, потому что и моя сигара кончается. Доброй ночи!

Сэнт-Клер направился к лестнице, которая вела к его каюте. Но как только он вышел из поля зрения Бастьена, он прошел прямо в каюту, которую занимали вместе Бонтан и Тори. Оба они курили трубки и играли в карты на койке. Сидя перед ними, Максимилиан Жоливе считал очки.

— Скорей, — сказал Сэнт-Клер, закрыв тщательно дверь, — скорей, Тори, мой костюм старика!

И в то время как Тори открывал перед изумленными Бонтаном и Жоливе сундук и разные пакеты, Сэнт-Клер продолжал:

— Ты заметил старика с большой белой бородой, который смотрел на вас, пока вы играли на бильярде?.. Я должен быть на него похож… Скорей!

В продолжение пяти минут Сэнт-Клер преобразился в человека, согнутого от старости, с усами, бородой и волосами, блестевшими белизной; у него были очки и толстая дорожная фуражка.

— Моя шуба! Она не совсем похожа на ту, но ночью…

И он надел широкую шубу, которую ему подавал Тори.

— Теперь палку! Так, отлично! Дай-ка мне также и кинжал.

— Но, сударь, есть, значит, опасность, — рискнул заметить Тори.

— Может быть.

— Тогда я последую за вами, сударь.

— Нет, ты останешься здесь, и вы будете продолжать прерванную партию.

— Но, сударь…

— Довольно, Тори!

— Как угодно, сударь.

— Что касается вас, дорогой Бонтан, ничего не говорите.

— Даже адмиралу?

— Я скажу ему все сам, если будет нужно. Но в данную минуту в его интересах ничего не знать.

— Слушаю, сударь, я ничего не видел.

— Прекрасно.

И Сэнт-Клер вышел из каюты. Правой рукой он опирался на палку; левой сжимал в кармане рукоятку короткого и крепкого кинжала. Быстро взошел он на палубу, но придя туда, он стал медленно подвигаться, сгорбившись, делая вид, что колеблется в выборе направления. А между тем он шел наверняка, потому что его глаза, глаза Никталопа, позволяли ему различать в темноте малейшие детали на палубе.

Он вздрогнул, когда увидел человека, стоявшего неподвижно в темноте. Это был Бастьен, Фальшивый старик пошел прямо к молодому человеку и, схватив его за руку, потянул к барьеру.

— Как случилось, что вы зашли сюда? — сказал Бастьен быстро и несколько взволнованный. — Еще нет двенадцати часов, а мы назначили свидание в два.

— Все открыто! — прошептал Сэнт-Клер, изменив голос.

— Коинос! — воскликнул Бастьен, — возможно ли это?

Но вдруг старик выпрямился, сбросил шубу, сорвал резким движением бороду и волосы и, толкнув шпиона в полосу света от фонаря, показался ему. Бастьен открыл рот и оцепенел… Но прежде чем крик ужаса вырвался у него, Сэнт-Клер произнес:

— Молчите, Бастьен! Молчите, или смерть вам! — И он приложил кончик кинжала к горлу молодого человека.

Бастьен вытаращил глаза; все тело его было охвачено страшной дрожью.

— Вы, вы!.. — бормотал он.

— Я подозревал это. Имя Коиноса, вырвавшееся из ваших уст, убедило меня… Бастьен, если вы дорожите жизнью — покоритесь. Потому что, клянусь вам, я не поколеблюсь всадить вам кинжал в горло и выбросить вас за борт.

Но происшедшее было так необыкновенно, так непредвиденно, что Бастьен был не в состоянии сообразить.

Он снова пробормотал:

— Это вы, Сэнт-Клер?

И глаза его выразили безумный ужас. Он смутно чувствовал себя погибшим, он видел уже, что все открыто, его проекты разрушены навсегда, Коинос арестован… Но Сэнт-Клер зарычал:

— Кто это Коинос?

Он пробормотал:

— Это предводитель XV-ти…

— Будете вы повиноваться?

— Что надо сделать?

— Бороться! — глухо крикнул новый голос. И человек, колосс вырос за Сэнт-Клером, который почувствовал руку, сжавшую его горло, в то время, как другая зажала ему рот.

— Коинос! — прошептал Бастьен.

— Да! Ко мне!

И менее чем в минуту Никталоп был брошен на пол, завернут в собственную шубу; Коинос поднял бесформенную массу, подбежал к решетке и бросил Никталопа за борт.

На мгновение Коинос нагнулся над пропастью, в глубине которой шумело невидимое море, потом он обернулся с самодовольным смехом.

Он увидел, что Бастьен едва держался на ногах; подавленный столь противоположными и сильными потрясениями, молодой человек был близок к обмороку.

Дрожь охватила Коиноса.

— Этот один, кроме XV, все знает, — сказал он. — Он изменил Санглие, он может выдать и нас. Я буду действовать без него… Пусть он исчезнет! Кроме того Оксус его приговорил… Я должен его заколоть, прежде чем уйти… Море лучше кинжала!

Ни минуты не колеблясь, Коинос схватил Бастьена, поднял его и одним движением выбросил за борт.

— Одним врагом и одним изменником меньше в одну ночь, — прошептал Коинос. — Чистая работа! Учитель останется доволен… и Ксаверия моя…

Но в эту минуту страшный крик отчаяния послышался из туманной глубины… Чей это был крик? Сэнт-Клера или Бастьена?..

Убийца вздрогнул и, спрятавшись в угол, куда не проникал свет от фонаря, ждал и слушал…

Но крик не повторился и ничто на Жиронде не зашевелилось. Может быть, дремота дежурного офицера была потревожена этим криком. Но он мог принять его за крик морской птицы или за галлюцинации.

Как бы то ни было, несколько минут спустя, старик с белой бородой медленно прошел, опираясь на палку, в свою каюту, на двери которой стоял номер 17. Он никого не встретил ни на палубе, ни в коридоре, ни на лестнице.

Через четверть часа из этой каюты вышел человек, неся в руках легкий чемоданчик. Человек этот был высокого роста, широкоплечий, с орлиным носом и властными глазами. Он бросил быстрый взгляд вокруг и живо прошел до каюты номер 15. В правой руке он держал ключ, который засунул в замочную скважину; дверь отворилась, человек вошел и бесшумно заперся.

— Все-таки мне повезло, — говорил он про себя, — что я увидел, выходя из курительной комнаты, этого старика, который был на меня так похож. Без этой случайности я бы погиб и Бастьен тоже… Для Бастьена судьба не изменилась; но для меня… Ах, этот Сэнт-Клер, что за сильный человек!.. К счастью и я не слабее… Бедный адмирал!.. Никто не будет теперь оспаривать у меня Ксаверию.

И через минуту, улегшись одетым на кушетку каюты номер 15, человек пробормотал:

— Утром капитан будет иметь сюрприз! Три пассажира исчезли в эту ночь! И какие пассажиры! Сэнт-Клер — знаменитый исследователь; г-н Бастьен — тайный агент парижской полиции, и г-н Девиспонтен — богатый старик, космополит, оригинал, занимающий каюту номер 17… Да! Но в виде компенсации капитан познакомится с маркизом де-Бриаж, жителем, до сих пор не видимым, каюты номер 15.

И при этих словах на губах у Коиноса появилась спокойная и самоуверенная улыбка.

На другой день, в десять часов, квартирмейстер Бонтан, по приказанию адмирала, постучал в дверь каюты Сэнт-Клер. Не получив ответа, он пошел в библиотеку, в курительную комнату, в ванную, в столовую, в залу; он обошел палубу, расспрашивал экипаж, офицеров, пассажиров: Сэнт-Клер и Бастьен исчезли.

Тори, которого сейчас же предупредили, стал искать со своей стороны, но тоже напрасно.

Когда моряк и слуга вошли в каюту адмирала Сизэра, чтобы дать отчет об отрицательных результатах поисков, в каюте находился мичман Дамприх.

Адмирал и мичман выслушали их с возрастающим изумлением.

— Проклятие! — сказал адмирал. — Дирижабль не девственный лес! Вы везде искали?

— Везде.

— Расспрашивали?

— Да, адмирал, всех расспрашивали.

— Странно, странно, — сказал адмирал, охваченный беспокойством.

Но удивление перешло в ужас, когда Тори и Бонтан рассказали все случившееся накануне в их каюте. Рассказав о переодевании, Тори добавил:

— Мой хозяин взял даже кинжал.

— Кинжал! — сказал адмирал. — Значит он думал защищаться!.. И вы не пошли с ним?

— Он мне формально запретил следовать за собой.

— Здесь скрывается страшная драма! — воскликнул Дамприх.

— Адмирал, пойдем, переговорим с капитаном дирижабля. Но сначала слушайте.

И он рассказал все, что знал.

— Идем! — сказал с волнением адмирал, — идем, Бонтан, следуйте за нами, Тори!

Все четверо пошли к капитану дирижабля ле-Рогеку, который, выслушав внимательно рассказ обо всем случившемся, сказал:

— Если не ошибаюсь, таинственный старик, г-н Девиспонтен, занимает каюту № 17… Необходимо произвести следствие, не привлекая внимания… Потрудитесь подождать, господа, я отдам приказ обыскать дирижабль, а пока пойду сам постучу в каюту № 17.

И капитан вышел.

Прошло четверть часа, двадцать минут, полчаса, а капитан не возвращался. Невыразимое беспокойство охватило четырех человек, а в особенности адмирала и мичмана, которые спрашивали себя, не попали ли Бастьен и Сэнт-Клер в западню…

Наконец, после почти часового отсутствия капитан вернулся в каюту; брови его были нахмурены, а бледность лица доказывала крайнее волнение.

— Господа, — объявил он без предисловий, — в эту ночь на моем дирижабле произошла ужасная, непонятная драма…

Капитан приблизил к себе всех присутствующих и, понизив голос, сказал:

— Дирижабль был обыскан до самых отдаленных углов и ничего не найдено. Что касается таинственного старика, то он тоже исчез. Его каюта пуста, в его сундуке полный порядок и ничего подозрительного не найдено. Его исчезновение так же загадочно, как и исчезновение ваших друзей.

— Но, — воскликнул адмирал, — три пассажира не могут исчезнуть без того, чтобы…

— Адмирал, — возразил ле-Рогек, — они исчезли; я совершенно уверен, что их нет на дирижабле… Но это еще не все…

— А!

— Сегодня ночью, около одиннадцати часов, дежурный офицер слышал крик, который он принял за визг сирены проходящего под нами морского парохода или за крик морской птицы… Дело в том, что в эту минуту мы были всего на высоте ста метров над волнами…

— Что же из этого следует?

— Ничего, кроме того, что надо продолжать расследование. Мое мнение таково: они сброшены за борт. Но кем и как? Как бы то ни было, я прошу вас держать все втайне. Мы вместе будем работать над выяснением инцидента.

Дирижабль подходил уже к Браззавилю, а тайна все продолжала быть тайной. Чтобы не возбуждать любопытства, было объявлено, что гг. Сэнт-Клер, Бастьен и Девиспонтен чувствуют себя нездоровыми и не выходят из кают.

Первый пассажир, который после обычных формальностей ступил на мостик, соединяющей платформу дирижабля с дебаркадером в Браззавиле, был маркиз де-Бриаж.

Чувствуя себя вначале больным, он только во вторую половину путешествия принял участие в общей жизни на дирижабле. Джентльмен с головы до ног, он привлек к себе всех своим серьезным и вместе с тем живым характером, своим веселием бонвивана и простотой, с которой он проигрывал крупные суммы в покер.

Покидая дирижабль, он пожал руку капитану и, обращаясь к адмиралу, с которым часто беседовал о военном искусстве, сказал:

— Надеюсь с вами встретиться, адмирал, в девственном лесу, где-нибудь в загоне.

Все знали, что маркиз ехал развлечься охотой на диких зверей, в Конго. Он приехал один, по собственному капризу, надеясь собрать на месте достаточно местных охотников, и приглашал не раз адмирала принять участие в охоте. Но адмирал не отвечал на приглашение маркиза. Он с грустью думал, что цель, для которой он прибыл в Африку, а именно разыскание Ксаверии и Ивонны и тринадцати других девушек, имела столько же шансов на успех, как и охота маркиза.

Выйдя в Браззавиле, адмирал, мичман Дамприх, Бонтан, Тори и Жоливе отправились во дворец губернатора. Там они были встречены самим губернатором, который после первых же приветствий передал адмиралу бумагу, говоря:

— Эта радиотелеграмма, которая прибыла двадцать минут назад.

Удивленный адмирал развернул бумагу и вдруг воскликнул прерывающимся от счастья голосом:

— Это шифр Сэнт-Клера! Он жив! Он жив!

В самом деле, у обоих начальников был шифр, который им служил для секретных переговоров.

С лихорадочной поспешностью адмирал вынул из портфеля карту, покрытую знаками, служившую ему ключом, и быстро разобрал телеграмму, к немалому изумлению губернатора, ничего не знавшего об исчезновении трех пассажиров дирижабля. Текст телеграммы был следующий:

«Сэнт-Клер адмиралу Сизэра.

Спасен. Нахожусь в Пальме, Балеары. Ждите Браззавиль. Не возвращайтесь ни под каким предлогом. Вас окружает смерть, будьте всегда вооружены. Приготовьте экспедицию, аэропланы. Главное не принимайте никого в группу. Были выданы Бастьеном, но Бастьен выдал все мне. Он умер. Если о нас ведется следствие, велите прекратить. Уверен в успехе. Тайна обо всем. Отвечайте радио. Адрес: Дюто. Терминус отель. Пальма».

— Прочтите еще раз! Еще раз! — сказал задыхаясь Дамприх.

Двадцать раз прочитали эту счастливую весть, среди криков восторга, который возрастал с каждым разом.

Наконец адмирал сложил бумагу, положил ее в карман и смеясь сказал:

— Успокойтесь, дети мои, успокойтесь! Мы теперь знаем уж это наизусть.

Губернатор все еще ничего не понимал.

Адмирал изложил ему весь ход событий и, еще раз тщательно разобрав телеграмму, пришел к заключению, что необходимо ждать и готовиться к экспедиции…

— Прежде чем заняться организацией похода, — сказал наконец адмирал, обращаясь к губернатору, — потрудитесь приказать принести наш багаж сюда, чтобы мы могли привести себя в надлежащей порядок после путешествия.

Губернатор вышел, но тотчас же возвратился, держа в руке белый конверт.

— Господин министр, — сказал он, — вот это передали сейчас вестовому.

Внимание всех снова было возбуждено. Адмирал схватил конверт, который дал ему губернатор. Он разорвал конверт и вытащил белый листок бумаги, сложенный вдвое… Он развернул бумагу и радостный крик вырвался из его груди, а волна крови залила лицо.

— Ксаверия!..

И держа листок в своих дрожащих руках, он прочел его громко, среди всеобщего изумления, к которому примешивалось сначала некоторое недоверие:

«Отец! Ивонна и я на планете Марс, жертвами самых невероятных событий. Тринадцать девушек так же как и мы в плену. Я не сошла с ума. Я пишу тебе свободно и с возможным хладнокровием. Не сомневайтесь и освободите нас; мы на планете Марс. Твои дочери, полные отчаяния, призывают тебя. Ксаверия».

— Это несомненно ее почерк, — пробормотал адмирал, — это она… я ее узнаю… Друзья мои, не сошел ли я с ума. Слышали вы то, что я сейчас прочел?

И глаза его безумно смотрели на окружающих.

Дамприх схватил его за руку.

— Адмирал, будьте хладнокровны!

И бросив взгляд на необыкновенный лист бумаги, мичман воскликнул:

— Адмирал, это еще не все… Там еще три строчки, другим почерком…

При этих словах адмирал пришел в себя и спокойным голосом прочел:

«Изменяя клятве XV-ти, но послушный просьбе m-elle Ксаверии, подтверждаю подлинность вышеизложенных известий. Коинос. Предводитель XV-ти».

Наступила минута молчания. Молчание ужаса, во время которого в мозгу загорались безумные мысли… Удрученный адмирал сидел в кресле, смотря на страшную бумагу вышедшими из орбит и полными слез глазами… Дамприх яростно ходил из угла в угол.

Вдруг он остановился и хриплым голосом сказал:

— Адмирал, надо телефонировать Сэнт-Клеру… Он столько знает! Он будет действовать.

Г. Сизэра вздохнул и махнул рукой.

Тогда Дамприх почти вырвал из его рук радиотелеграмму Сэнт-Клера и записку Коиноса и выбежав из губернаторского дворца, бросился к станции радиотелеграфа и телефона.

В то же время какой-то человек удалялся быстрыми шагами от последних домов Браззавиля… Он шел около часу по дороге, проложенной через поля. Придя на опушку небольшого леса, он остановился, вынул из мешка, находившегося за его плечами, две большие ракеты; к каждой из них приделал две длинные палочки, которые вырезал из соседнего кустарника. Потом он зажег фитили и ракеты исчезли со свистом в тучках, заволакивавших в тот день почти все небо.

Десять минут спустя, аэроплан, похожий на большую белую птицу, описывая спираль, спустился тихо на покрытый травой холмик, в двадцати шагах от пустившего ракеты.

Человек соскочил с сидения аэроплана и, кланяясь, сказал:

— Предводитель, вы довольны?

— Да, Альфа, я доволен! Мы можем отправиться на радиомоторный пункт и вернуться на Марс. Сэнт-Клер умер, Бастьен тоже. Я знаю, что адмирал не подозревает о существовании нашей африканской станции… Никогда экспедиционный отряд не доберется до радиомоторного поста… или если доберется, то слишком поздно: он найдет там только развалины. Вперед! Учитель будет доволен!

— Учитель силен! — сказал Альфа, кланяясь снова.

Тотчас же аэроплан поднялся и исчез в облаках, унося на радиомоторную станцию XV-ти торжествующего похитителя Ксаверии Сизэра.

IV
Одиссея Сэнт-Клера

Когда Сэнт-Клер почувствовал себя брошенным на палубу, он не потерял своего обычного хладнокровия. Он сохранил самообладание даже тогда, когда почувствовал, что Коинос перебрасывает его через борт.

— Я погиб! — произнеслось у него в уме.

Он закричал, но крик его был заглушен полою шубы. Сердце его страшно сжалось… Он падал… Но луч надежды промелькнул в его уме: шуба, он отдавал себе в этом отчет, вздымаясь от ветра, образовала парашют… Падать не было страшно, это был быстрый, но не смертельный спуск. Вдруг он услышал громкий крик; что-то ударило его по ногам и он перевернулся… В ту же минуту он погрузился в воду, ногами вперед, так счастливо, что не почувствовал сотрясения… А шуба задерживала его, так что он не погрузился на большую глубину…

Ясно владея своим умом и членами, он сделал необходимые движения и менее чем через минуту вынырнул на поверхность моря…

И перед ним появилось другое тело, другой человек.

Ночь была самая темная, но для глаз Сэнт-Клера Никталопа мрак не существовал. Он увидел человека и узнал его.

— Бастьен! — закричал он.

Три взмаха руками и он достиг Бастьена в тот миг, когда тот погружался снова в воду. Сэнт-Клер схватил его левой рукой и стал плыть правой.

В темном небе уже не было видно Жиронды, но на бурном море заблестели огни парохода и так близко, что Никталоп слышал плеск волн, рассекаемых винтом.

Сэнт-Клер поднялся над волнами, работая правой рукой, снова погрузился, опять вынырнул и все кричал, как в бреду…

Масса парохода была в нескольких саженях.

Он увидел на борту человека, нагнувшегося и бросавшего буек, привязанный к канату, который развернулся как громадный змей… Крик потряс его слух, он захлебнулся, захваченный волной и потерял сознание.

Придя в себя, он оказался лежащим на койке спасшего его судна… Его окружали люди. Один из них, стоя на коленях, натирал его обнаженное тело…

— Благодарю! Благодарю!.. — говорил он. — Я был не один… Мой товарищ…

— Он спасен от потопления, — отвечал судовой доктор. — Но он умрет через четверть часа…

— Почему?

— Ужасное общее потрясение… кровоизлияние…

— Может он говорить? — воскликнул Сэнт-Клер, вставая.

— Да, шепотом.

— Где он?

Люди с правой стороны расступились и, при свете электрических ламп, освещавших лазарет, Сэнт-Клер увидел Бастьена, лежавшего на маленькой кровати.

— Господа, позвольте! — произнес Никталоп.

Он встал, шатаясь, подошел к кровати умирающего и опустился на колени.

— Бастьен, слышите меня?

— Да, — прошептал несчастный.

— Как вы упали?

Бастьен открыл рот, но не произнес ни звука. Сэнт-Клер приложил ухо к губам умирающего и услышал:

— Коинос… чтобы избавиться от сообщника… берегитесь!..

У него началась предсмертная икота, но он продолжал чуть слышным голосом:

— Земная станция XV-ти на пересечении 1R южной долготы и 20R восточной широты… Ах! Я умираю… Планета Марс… молодые девушки… Слушайте!.. Будьте на станции раньше 18, если нет — все пропало… Потом… Марс… планета!..

Начались судороги… Его холодевшая голова резко ударилась о голову Сэнт-Клера и сейчас же упала на подушку…

Никталоп взглянул. Бастьен был мертв.

Сэнт-Клер остался недвижим. Разоблачения изменника остались в его памяти. Он их мысленно повторял. Но что они значили? Земная станция, планета Марс? Не был ли это бред умирающего…

— Я после это обдумаю, — сказал себе Сэнт-Клер.

И снова овладев собой, он поднялся, пошел к своей постели и преспокойно улегся.

— Господа, — сказал он присутствующим, которые с волнением следили за этой сценой, — господа, с моим товарищем все кончено… Мое имя Поль Дюто. Мы случайно упали с парохода Фернандо VII, который обслуживает линию Барселона-Алжир. Мы ехали в Алжир…

— Теперь вы поедете в Пальму на Балеарах, — отвечали ему.

Ему сказали, что он был на борте английского парохода «Карпатик» и показали матроса, который услышал его крик и первым бросился, чтобы спасти его.

Сэнт-Клер поблагодарил храброго матроса с волнением, которое он не старался скрыть. Потом ему дали поесть и он спокойно уснул около трупа Бастьена, покрытого голубым полотном.

На утро после этой трагической ночи «Карпатик» вошел в порт Пальма. Санитарам, которые первые вошли на борт, Сэнт-Клер назвался Полем Дюто, а Бастьена выдал за своего слугу, воспользовавшись тем, что при нем не было никаких бумаг; затем, тело Бастьена положили в гроб и отправили в Барселону для научных исследований.

В полдень Никталоп записался в список отеля Терминус, под именем Поля Дюто из Парижа. Его сопровождал Пири О’Бриен, его спаситель, который с радостью согласился покинуть пароход, чтобы следовать за «господином Полем Дюто» хоть на край света.

Первым делом, Сэнт-Клер отправился на радиотелеграфную станцию, чтобы отправить шифрованную радиотелеграмму адмиралу Сизэра в Браззавиль.

Потом он пошел к французскому вице-консулу Балеарских островов, открыл ему свое настоящее имя и спросил, не существует ли, по его сведениям, какой-нибудь аэроплан на острове Майорке.

— Нет, — ответил вице-консул, улыбаясь, — испанцы не так далеко ушли, как мы, и они еще не снабдили каждый гарнизон аэропланом… Но вы найдете лучше… Знаете ли вы Клептона?

Сэнт-Клер вскочил.

— Клептона, изобретателя аэрокорабля из алюминия, приводимого в движение мотором с жидким воздухом?

— Да!.. Вы знаете, без сомнения, что три года тому назад Клептон исчез и что о нем ничего более не слышно?

— В самом деле, как и все, я считал его умершим… Он жив? Вы его знаете?

— Его я не знаю, но я знаю, где он находится. Вам, конечно, известно, что Балеарские острова состоят из трех островов: Майорки, Минорки и Ибицы; этот последний остров дикий и малодоступный; жители его противятся всем новшествам цивилизации. И вот, три года тому назад какой-то таинственный иностранец получил от муниципалитета острова Ибица позволение устроить там мастерские. Я узнал затем, что к нему прибыло около десятка англичан, которые жили и работали с ним… Случай помог мне спасти жизнь одному из этих англичан. Благодаря ему, я узнал, что таинственного незнакомца зовут Клептон. Я поклялся не разглашать эту тайну. Но вам я сообщаю, считая, что этим принесу большую пользу человечеству, чем оставляя тайну для себя.

Дрожа от радости, Сэнт-Клер поблагодарил вице-консула и стал думать о способе попасть на остров Ибица.

— Отправляйтесь туда ночью. За несколько дуэро вас туда доставит каждая рыбачья лодка. Клептон, наверное, знает по имени знаменитого Сэнт-Клера. Если вам удастся ему передать, что вы хотите его видеть, он, наверное, вас примет. Я могу теперь только пожелать вам успеха.

Через четверть часа после этого разговора, Сэнт-Клер бродил по набережной Пальмы. Он скоро нашел нужную лодку и рыбака. Условие было заключено, и отъезд назначен на восемь часов вечера.

Сэнт-Клер вернулся в отель, где ждал его Пири. Сказав своему новому слуге, что он свободен на целый день, Сэнт-Клер заперся в своей комнате, вынул из кармана записную книжку, тщательно записал последние слова Бастьена, и погрузился в глубокие размышления.

Размышления эти были прерваны резким стуком в дверь.

— Войдите!

Дверь отворилась и слуга гостиницы подал на подносе широкий, желтый конверт.

— Радиотелеграмма, — сказал он.

Никталоп развернул телеграмму.

— Хорошо, — сказал он, — это шифр адмирала.

Он достал ключ шифра и принялся дешифрировать телеграмму.

По мере того, как он приводил в ясность радиотелеграмму, Сэнт-Клер краснел от возбуждения и радости.

— А! Вот удивительно, вот необыкновенно! — думал он.

Он вскочил и начал шагать по комнате, бормоча про себя совершенно спокойно:

— Марс! Планета Марс! Теперь я понимаю Бастьена!.. Что за люди эти XV?.. Но я буду сильнее их… Я вырву Ксаверию у этого загадочного Коиноса… Марс!.. Я тоже пойду туда… Но почему Бастьен сказал, что все потеряно, если я там не буду до 18-го?.. Все равно, я разберу это, когда буду там. Только бы Клептон меня понял!.. Я ему заплачу семь миллионов, если понадобится. Адмирал доверил мне все свое состояние, чтобы отыскать дочерей, три миллиона. У меня собственных четыре… Я все отдам, чтобы возвратить Ксаверию… Отправлюсь на Марс. Но как, каким образом?.. Там я буду до 18-го. Даже если Клептон откажет, я поеду в Париж… 10, 11, 12; я могу быть в Париже 12-го. Еще четыре дня и 16-го буду в Центральной Африке. Но все это зависит от случайностей. Нет, мне, во что бы то ни стало, надо Клептона.

И Сэнт-Клер, снедаемый страшным беспокойством, делал страшные усилия, чтобы вернуть себе самообладание. Он машинально пообедал, не заметив, что О’Бриен уселся, по наивности, за его столом.

Когда он вставал, к нему подошел метрдотель, подавая открытую книгу.

— Не угодно ли вам будет сделать нам честь расписаться в книге почетным посетителем?

— Я не почетный посетитель, — отвечал Сэнт-Клер ворчливо.

— Простите, — продолжал метрдотель, — но я служил на банкете, который вам давало Географическое общество по возвращении вашем из Центральной Африки… И я отлично вас знаю, г-н Сэнт-Клер…

Исследователь пожал плечами.

— Ладно, — сказал он, — вы меня узнали; но я должен сохранять инкогнито и вас прошу соблюдать его.

Взяв перо, он подписался посередине страницы, на половину покрытой подписями. В то время как он писал, глаза его прочли имя, которое было выше, и он подскочил, пораженный одной идеей.

Подпись, которую он прочел, была: Камилл Фламмарион.

Он отдал перо метрдотелю, надутому от тщеславия, говоря:

— г-н Камилл Фламмарион здесь?

— Да, сударь!

И, отвечая, управляющий странно улыбался, что наверное заинтриговало бы Сэнт-Клера, если б он взглянул на своего собеседника, вместо того, чтобы смотреть на список.

— В отеле?

— Да, сударь.

— И в настоящее время?

— Да, сударь. Он приехал утром из Барселоны, чтобы отсюда наблюдать затмение солнца.

— Пойдите, спросите г-на Камилла Фламмариона, не будет ли он любезен принять Сэнт-Клера. Дело большой важности! Он и я, мы знаем друг друга только по имени; теперь или никогда мы можем ближе познакомиться.

Через три минуты метрдотель открывал перед Никталопом дверь одной из комнат.

Знаменитый астроном пошел на встречу Сэнт-Клеру, протягивая ему обе руки.

Камиллу Фламмариону шел уже шестьдесят второй год, но он выглядел моложе своих лет.

— Какая счастливая случайность, — проговорил он, показывая этим, что он знает, кто этот посетитель.

— Учитель, — почтительно произнес Сэнт-Клер, — я сейчас случайно узнал о вашем присутствии в этом отеле. Простите меня за то, что я беспокою вас в такое неурочное время; но я пришел сделать вам предложение, самое неожиданное и необычайное, но вместе с тем и самое логическое, какое можно сделать такому ученому и любознательному астроному, как вы…

Улыбка, бродившая на устах Фламмариона, вдруг исчезла. В голосе Сэнт-Клера было что-то торжественное и странное.

— Садитесь, прошу вас, и говорите… я вас слушаю.

Собеседники сели друг против друга и Сэнт-Клер начал.

— Учитель, вы написали удивительную книгу, огромной научной важности и до некоторой степени пророческую: Планета Марс и условия ее населяемости. И вот предлагаю вам проверить на месте ваши наблюдения; я вам предлагаю провести теорию сквозь горнило опыта; я вам предлагаю оставить кабинетные исследования для изучения прямого, материального…

— Что вы хотите этим сказать?

— Я вам предлагаю отправиться со мной на Марс!

Фламмарион вытаращил глаза.

— Да, — продолжал Сэнт-Клер, — планета Марс населена не только Марсианами, но и такими же людьми как и мы с вами.

Фламмарион быстро встал. Сэнт-Клер последовал его примеру. Глаза его метали искры.

— Учитель, вы знаете, что пятнадцать молодых девушек были таинственно похищены из Парижа?

— Да; но какое отношение…

— Похитители их находятся на планете Марс.

Фламмарион отступил и инстинктивно поднял обе руки вперед.

Сэнт-Клер улыбнулся:

— Вы меня считаете сумасшедшим… Послушайте еще, прошу вас.

И он рассказал всю эту невероятную историю похищения и последующего события вплоть до последнего дня.

— Да, учитель, существуют люди, которые решили эту задачу… Каким способом? Я не знаю. Но мы узнаем его, хотя бы мне пришлось для этого умереть! Мы будем до 18-го на назначенном Бастьеном месте! Вот копия письма Ксаверии, моей невесты, переданная мне по радиотелеграфу г. Сизэра… Успел ли я вас убедить — идете ли вы со мной? Я получу от Клептона все, что захочу, если б мне пришлось даже грозить ему смертью.

Когда он кончил, наступило молчание.

— Я еду с вами, — сказал просто Фламмарион. — Могу я протелеграфировать жене?

— Прошу вас… Теперь не к чему хранить тайну. Ваша телеграмма приготовит человечество к необыкновенным открытиям, которые мы им укажем.

Камилл Фламмарион вышел из отеля, отправился на телеграф и написал у решетки телеграмму.

Но странное дело, эта телеграмма не была адресована г-же Фламмарион, как объявил собеседник Сэнт-Клера. Еще более странно, что она была составлена на каком-то неизвестном, иностранном языке.

Впрочем, вот она в том виде, в каком ее нашли во время следствия, которое велось впоследствии об этой ужасной истории XV-ти:

Господину Франд Монталь.

Всемирный Аэрогараж, в Париже.

«Sudivio sigma ut abrenti dyrlag consarta te di ornimu, bartir xylos at romanu porta rasigno ut myrtilas. Nan to mazos armet Saint-Claire costa remno bartir caledon. Ustala. — Thoth».

Десять минут спустя, три человека сели на набережной в Пальме на лодку, которая была уже отвязана. Это были Фламмарион, Сэнт-Клер и Пири О’Бриен, который нес два тяжелых чемодана. Лодка отчалила.

— Мне необходим Клептон и его воздушный корабль! — повторял про себя Сэнт-Клер.

И он решился на всевозможные жертвы, на все насилия, когда соскочил на скалу острова Ибица.

Хозяин лодки носил имя Франческо. Было решено, что он доведет путешественников до главного входа в учреждение Клептона.

После двадцати минут ходьбы испанец, с факелом в руке, остановился перед дощатыми воротами, за которыми вырисовывалось в темноте несколько строений.

— Здесь, — сказал он. — Нажмите эту кнопку. Звонок разбудит сторожа. Он вам откроет, если ему будет угодно.

— Ты свое сделал, — сказал Сэнт-Клер, — можешь возвращаться домой.

— Тогда да хранит вас Бог!

— Да хранит тебя Бог! И помни, Франческо, ты поклялся никому не говорить о том, что привел сюда иностранцев.

Человек повернулся спиной я ушел со своим дымящим факелом.

Сэнт-Клер позвонил.

Прошло две минуты и вдруг на верхушке дощатого забора зажегся фонарь. В то же время в центре ворот открылось маленькое окошечко и ворчливый голос спросил по-английски:

— Кто там?

Сэнт-Клер знал язык Соединенного королевства и потому ответил:

— Два посетителя к г-ну Клептону.

— В такое время ночи?

— Приходят когда могут.

— Но вас трое!

— Меня сопровождаете мой слуга.

— Что вам надо от г-на Клептона?

— Я могу это сказать только ему, — отвечал Сэнт-Клер, — но дело очень важное и из-за него стоит разбудить г-на Клептона в три часа утра.

— Откуда вы? Из Пальмы?

— Нет! Из Франции. Наш корабль стоит на якоре в двух милях отсюда.

— Ваше имя?

— Оно ничего не скажет вашему господину. Но вот моя карточка. Как только он ее прочтет, он велит вам открыть.

— Хорошо!

Сторож, лицо которого они не видели, но который мог их хорошо разглядеть при свете фонаря, взял просунутую через решетку карточку Сэнт-Клера, потушил электрический фонарь и ушел, оставив путешественников в темноте.

Они прождали добрую четверть часа, не говоря ни слова. Наконец, фонарь снова зажегся, послышался лязг отодвигаемых засовов и замков; потом ворота отворились и показался человек высокого роста, который сказал:

— Следуйте за мной: г-н Клептон вас ждет…

Десять минут спустя, пройдя по двору, среди дощатых бараков, путешественники вошли в маленький дом. Заспанная служанка провела их в рабочий кабинет, весь заставленный книгами. Посередине комнаты стоял большой стол, покрытый планами и заставленный различными инструментами.

Электрический шар, подвешенный к потолку, заливал все ярким светом.

Едва они вошли, как дверь в углу кабинета открылась и вошел человек.

Он был маленького роста, худой, нервный, живой, с проницательными, глубоко сидящими глазами, под черными нависшими бровями. Волосы, усы и подбородок были выбриты. Странное лицо костлявого аскета, сухое, чистое; в общем лицо оригинальное и умное.

— Доброе утро, господа, — сказал он по-английски. — Я Клептон.

— Вот г-н Фламмарион, а я Сэнт-Клер, которого вы встречали во Франции три года тому назад, — сказал жених Ксаверии. Пири О’Бриен скромно стоял в стороне с шапкой в руках.

— Сэнт-Клер? — сказал Клептон. — В самом деле, я узнаю исследователя центральной Африки, которую не исследовал Стенли. Я счастлив пожать вам руку. Что касается г-на Фламмариона, то кто же им не восхищается в целом свете.

Изобретатель приветливо улыбнулся и, усаживаясь на стул, прибавил:

— Этот ночной визит вызван наверно важными причинами. Какие они? Я вас слушаю… Вы можете говорить по-французски: ваш язык мне знаком.

Сэнт-Клер поклонился и сказал по-французски:

— Будем кратки и точны. Можете ли вы построить воздушный корабль, подобный тому, модель которого я видел три года тому назад, но в большем виде?

— Да. И даже значительно усовершенствованный, потому что я работал над ним все эти три года. Теперь он готов. И я собираюсь завтра отправиться в Пальму, чтобы объявить в газетах, что я берусь строить аэро-корабли по два миллионна за штуку.

— Великолепно! — сказал Сэнт-Клер. — Я приехал как раз во время, и покупаю у вас первый аэро-корабль.

— Можете получить, как только взойдет солнце, — сказал невозмутимо Клептон.

— Согласен! — ответил Сэнт-Клер, трепеща от радости.

— Вы заплатите наличными?

— Наличными… Но это еще не все.

— Слушаю.

— Я вас приглашаю самого в качестве капитана аэро-корабля, который вы поведете под моим начальством. Этот договор считается на шесть месяцев, и может быть возобновлен только по моему желанию еще на шесть месяцев.

— Это все? — сказал Клептон все также невозмутимо.

— Нет еще. В то время, как вы будете со мной, ваши мастерские должны быть закрыты, люди отпущены на моем содержании. Ваши планы, чертежи, выкладки будут перенесены на аэро-корабль, или, если хотите, отданы на хранение в банк в Пальме.

— Хорошо. А сколько вы мне даете за договор, и сколько за возмещение убытков, причиненных остановкой производства?

— Миллион за службу в продолжение полугода.

— Принимаю. Дальше.

— Миллион за убытки в тот же период времени.

— Принимаю! — сказал Клептон. — В общем четыре миллиона.

— Совершено верно. Заплачено будет сейчас же.

— Хорошо! Последней вопрос: куда пойдет корабль и какая цель путешествия?

Сэнт-Клер усмехнулся. Он ожидал этого вопроса.

— Господин Клептон, — сказал он. — Я преследую не коммерческую цель; я предпринимаю дело неслыханной важности и прошу сохранить в тайне все, что вы слышали и что еще узнаете от меня.

Клептон пожал плечами.

— Говорите все откровенно. Если я не соглашусь — все останется так, как будто я вас не видел и не слышал.

— Благодарю вас.

И жених Ксаверии стал посвящать еще одного человека в тайны трагического происшествия, известного уже читателю.

Он кончил так:

— Господин Клептон, хотите быть нашим? Вы рискуете жизнью…

— А если я откажусь, — сказал инженер, — что вы тогда сделаете?

— Я научусь управлять сам аэро-кораблем, за который заплачу вам два миллиона, и отправлюсь сам с экипажем, которым вы меня снабдите. За миллион я куплю у вас обещание, что вы никому не продадите другого аэро-корабля до 18 числа текущего месяца… Таким образом интерес моей экспедиции будет обеспечен, так как 18-го я буду или мертв, или в дороге на планету Марс. Тогда мне не будет никакого дела до вашей коммерции.

Клептон встал и, протянув обе руки Сэнт-Клеру, сказал:

— Давайте руку, я ваш союзник.

— Вы согласны?

— Я согласен ехать с вами через час, согласен управлять аэро-кораблем и приостановить до нашего возвращения жизнь и работу в моих мастерских.

— Клептон!..

— Обождите! Я не хочу ваших денег, вы заплатите только стоимость корабля и моим рабочим за год вперед. Они мне преданы и будут ждать, сохраняя секрет.

— Но вы, вы сами! — воскликнул взволнованный Сэнт-Клер.

— Я, если возвращусь, быстро наверстаю потерянное. Но я не хочу еще думать об этом. Вы меня очаровали. Будущность, которую вы мне обещаете, сулит всемирную славу. Я еду с вами и поступаю к вам на службу, без всяких условий.

Сэнт-Клер был вне себя от радости. Он уже не сомневался в успехе. Оба союзника обменялись рукопожатием, и это стоит больше, чем самый формальный контракт.

Во весь остаток ночи на острове кипела лихорадочная деятельность.

И в 6 часов утра первый воздушный корабль, названный Кондором, стоял готовый к полету.

Кондор, огромная сигара из специального металла, легкого, как алюминий и способного электризоваться в целях защиты от нападений, вмещал двадцать человек. Два огромных крыла из тончайшей стали, также способные электризоваться, поддерживали его в воздухе. Он мог развивать скорость до 360 километров в час. Это была громадная птица, вечная мечта всех занимающихся воздухоплаванием. Мечта, которую осуществил Клептон, благодаря изобретению мотора, приводимого в движение жидким воздухом, очень легкого и страшной динамической силы. Устойчивость в воздухе и различные другие усовершенствования делали его идеальнейшим воздушным кораблем.

Это было разрешение проблемы, волновавшей весь ученый мир и в том числе Фламмариона.

В семь часов без десяти минут Сэнт-Клер выдал чек в банк в Барселоне, для уплаты Клептону и рабочим, и ровно в семь часов утра все были на службе Кондора; восемь человек экипажа, капитан Клептон, командир экспедиции Сэнт-Клер, начальник научного отдела Фламмарион и Пири О’Бриен.

Экипаж занял свои места, а Фламмарион, Сэнт-Клер и Клептон вошли в обширную комнату, обставленную мягкими диванами, над которыми были прикреплены авиаторские и плавательные инструменты, доска с электрическими кнопками и два телефонные аппарата. В центре комнаты находился подвижной стол, на котором лежали карты и атласы неба. Между круглыми окнами, теперь закрытыми, висели полки из алюминия, наполненные книгами. На одном конце стола стоял открытый ящик с сигарами.

Флегматично Клептон взял сигару, закурил ее, опустился на диван, взял в руки телефонную трубку и сказал:

— Итак, решено. Я распоряжаюсь двигателями, а вы направлением.

— Совершенно верно, — сказал Сэнт-Клер, предлагая зажженную спичку для сигары Фламмариона.

— Значит, вперед! — сказал Клептон и передал в трубку телефона: — Алло, алло, Дервинг?.. Все готово? Хорошо… Двести километров в час… Высота тысяча метров… Вперед…

В свою очередь Сэнт-Клер сказал в свой аппарат:

— Алло, алло!.. Джонсон!.. Юго-восток по прямой линии до нового приказания…

В ту же секунду все три человека почувствовали легкое сотрясение и легкий мерный шум достиг их ушей.

— Поехали! — сказал Клептон. — Я не выйду отсюда, пока мы не приедем.

— Ни я, — сказал Сэнт-Клер.

— Ни я, — прибавил Фламмарион.

И чтобы скрыть свое волнение, это люди стали молча курить свои сигары с какой-то странной жадностью…

Когда электрические часы прозвонили восемь ударов, Клептон бросил свою сигару в пепельницу и сказал:

— Взойдем на платформу.

— Идем, — сказал Сэнт-Клер.

— Это интересно! — прибавил Фламмарион.

Они вышли из каюты, сделали несколько шагов по узенькому коридору по направлению к крутой железной лестнице.

Клептон первый взошел на нее, поднялся на десять ступеней, опустил подпорку, приделанную к перилам лестницы. Дверцы открылись и изобретатель в сопровождении своих спутников прошел вперед.

Они очутились на спине Кондора. Платформа в двадцать метров длины и четыре метра ширины, окруженная решеткой, шла от переднего полупортика, пропускавшего свет в будку пилота, до заднего полупортика, ведущего к часовому.

— Берегитесь ветра! — предупредил Клептон.

Все три человека облокотились на решетку и стали смотреть вниз.

Земли не было видно; ее заслоняли густые, темные облака.

Громадные крылья аэро-корабля, распростертые горизонтально, похожи были на крылья большой птицы, которая собирается спуститься на намеченное место. Внизу, закрывая солнце, расстилались серые облака, принимая по краям серебристый оттенок. Потом сквозь разорванные облака показалось Средиземное море, едва видимое, как сквозь сетку сильного дождя. Вдруг показалось солнце и залило все ослепительным светом.

Сэнт-Клер оглянулся вокруг. Грудь его широко вздымалась; несказанная радость охватила все его существо, и он долго вглядывался в необозримое пространство.

— Где мы? — сказал взволнованный голос.

Оба начальника оглянулись и увидели Пири, бледного, с горящими от радости глазами.

Клептон улыбнулся, а Фламмарион любезно ответил:

— Час ходу, по 200 километров в час мы сделали немного более 200 километров, Пири. Мы находимся над Средиземным морем, около ста километров на север от алжирского берега.

Клептон подошел к рупору, прикрепленному к решетке.

— Алло!.. Дервинг!.. Возьмите угол, чтобы подняться на 6000 метров в течение двух часов. Скорость 300 километров!.. Хорошо.

— Держитесь крепче, — продолжал Клептон. — Через три минуты нам нельзя будет оставаться на платформе. Нас снесет ветром.

— Пойдем, посмотрим экипаж.

Они сошли по той же лестнице в коридор, прошли на передний конец Кондора, открыли маленькую дверцу в будку пилота, который сидел неподвижно, не оборачиваясь.

Перед ним было круглое окно из толстого стекла, через которое он смотрел вперед. У ног, другое окошко открывало вид на море.

Клептон объяснил все подробно своим спутникам. Потом они зашли в каюту для экипажа и, наконец, прошли в машинное отделение, где главный механик, Дервинг, сидел перед какой-то машиной, наблюдал за ней, смазывал…

— Все в порядке? — спросил Клептон.

— Все в порядке! — отвечал механик.

Одного механика достаточно было, чтобы пустить в ход и управлять этим мотором со сжатым воздухом и электрической машиной. Все здесь было чисто и блестело, как на выставке.

Еще раз Сэнт-Клер не мог удержаться, чтобы не выразить Клептону своего восторга. А Фламмарион прибавил:

— Вы в самом деле гениальный человек. Кто бы мог поверить, что в этих цилиндрах заключается такая чудесная сила, которая нужна Кондору для его движения в воздухе.

Была ли это иллюзия? Но Сэнт-Клеру казалось, что в словах астронома слышна ирония.

— Ба! Но это очень просто, — сказал Клептон. — Нужно было только немного поискать и найти… Все это изобретение теперь просто детская забава… Посмотрите, нужен только один знающий человек, который бы наблюдал за машиной, смазывал ее…

— А что, если бы что-нибудь сломалось? — спросил шутя Сэнт-Клер.

— Вы знаете, — сказал Клептон, — что все сделано безукоризненно. Самый большой риск был бы при падении; но Кондор упал бы на землю, как парашют, а на воде он бы поплыл.

— Все это мне известно, — сказал Сэнт-Клер, — но каждый раз, когда вы мне это повторяете, я прихожу в восторг.

Произведя осмотр всех помещений, полные изумления перед гениальной простотой устройства аэро-корабля, все три сообщника вошли в каюту с картами.

Фламмарион бросился в кресло, положил голову на руки и, казалось, погрузился в бесконечные научные размышления, к каким способен только астроном.

Что касается до Сэнт-Клера, он уселся за стол, говоря:

— Я хочу высчитать, за сколько часов мы будем на пересечении 1R южной широты и 20R восточной долготы.

— Считайте, — сказал Клептон, — я буду курить.

И он закурил сигару в то время как Сэнт-Клер справлялся с картой и писал цифры на бумаге.

Через четверть часа он сказал:

— Господа!

— Что такое, друг мой? — сказал Клептон, в то время как Фламмарион поднял голову, как будто пробудившись от сна.

— От Алжира таинственная станция XV-ти находится на расстоянии 4500 километров с птичьего полета. Кондор все время будет идти 300 километров в час?

— Да!

— Таким образом путешествие от Алжира до станции займет 15 часов.

— Превосходно!

— Мы пройдем над Алжиром в 9 часов с минутами, а завтра, 12 октября, немного раньше часа утра мы будем над станцией XV-ти…

— Теоретически да, — сказал Фламмарион. — Но надо иметь в виду следующее: подходя, нам надо будет замедлить ход… Таким образом мы прибудем точно в час утра.

— Отличное время, — сказал Сэнт-Клер, — это будет среди ночи… Мы можем наблюдать в бинокли, не рискуя быть замеченными.

— Конечно! — сказал Клептон. — Но адмирал Сизэра… Что вы с ним сделаете?.. Мы не пройдем над Браззавилем?

— Ах! — воскликнул Сент Клер, ударив себя по лбу. — Эта таинственная станция XV-ти так меня заинтересовала, что я не думаю больше об адмирале. Ну, в таком случае остановимся над Браззавилем, я сойду на землю, переговорю с адмиралом, который будет очень удивлен, увидев меня так скоро…

— И затем, после часовой остановки, мы отправимся на станцию XV-ти, — сказал Фламмарион.

— Совершенно верно! — подтвердил Клептон.

И он снова взял свою сигару, тогда как Сэнт-Клер, развернув большую карту независимого государства Конго, отмечал что-то маленькими красными и синими черточками на белом листе и нагромождал цифры на цифры…

Что касается Фламмариона, он по-прежнему погрузился в мечты о планете Марс и о способах, которыми воспользовались пятнадцать похитителей, чтобы перенести туда своих пленниц.

В чистом небе, под жгучими лучами солнца, Кондор летел на всех крыльях, наполняя беспредельное пространство ритмическим шумом своей могучей машины.

В тот же день, около полуночи, Кондор медленно прошел в тысячи метрах над Браззавилем. С помощью сильного ночного бинокля Клептон открыл в окрестностях столицы французского Конго что-то вроде обширной просеки, среди уединенного леса.

Ровно в полночь Кондор планировал на высоте ста метров над землей. Пири О’Бриен был спущен в шлюпке, осмотрел окрестности и окружающие кустарники; потом вернулся опять на Кондор.

— Итак, решено, — сказал Клептон по возвращении О’Бриана. — Мы вас ждем здесь.

— Да, — ответил Никталоп.

Сэнт-Клер пожал руки астроному и англичанину и три минуты спустя был на земле. Кондор забил крыльями, сразу поднялся на воздух и исчез в звездном небе.

Пронзительные глаза Сэнт-Клера позволили ему быстро ориентироваться в темноте глубокой ночи. Он направился по тропинке, которая, по наблюдениям с Кондора, должна была вести в Браззавиль.

Исследователь знал с давних пор столицу Конго. Он отправился во дворец губернатора. Перед дверью шагал часовой.

— Друг мой, — сказал Сэнт-Клер, — позовите начальника поста.

Солдат закричал, и почти тотчас же на пороге смежной двери показался унтер-офицер.

— Сержант, — сказал Сэнт-Клер, — доложите г-ну адмиралу, что г-н Дюто из Парижа хочет его видеть. И передайте ему это.

Тон был такой авторитетный, что сержант взял карточку ночного посетителя и бросился во дворец…

Через минуту Сэнт-Клер пожимал руку адмирала Сизэра и его адъютанта.

Объяснения с одной и другой стороны были быстры и точны. По мере того как Сэнт-Клер говорил, г-н Сизэра и Дамприх все более таращили глаза. В особенности им показалась забавной идея, что знаменитому Фламмариону, может быть, на практике придется проверить все то, что он писал о планете Марс. Адмирал сиял, потому что, как ни велики были препятствия к достижению цели, судьба все время, казалось, благоприятствовала ему, и он мог убаюкивать себя надеждой найти и освободить Ксаверию и Ивонну и их подруг по плену.

Действительно, ни одному отцу никогда не пришлось проехать 5,600,000 километров междупланетного пространства, отделяющих землю от планеты Марс, преследуя похитителей своих дочерей. Самая богатая фантазия никогда не могла сравниться с этой печальной действительностью…

Решение было сейчас же принято. Губернатор Конго, которого вызвал адмирал, взял на себя распоряжения по отношению экспедиционного отряда, чтобы, в случае затруднений, быть наготове. Адмирал, Дамприх, Бонтан, Тори и Максимилиан Жоливе должны были отправиться с Сэнт-Клером на борт Кондора, и после того, как откроют и по возможности исследуют таинственную земную станцию XV-ти, должны были действовать смотря по обстоятельствам.

Было два часа ночи, когда на открытой просеке в окрестностях Браззавиля Сэнт-Клер пустил целый сноп сигналов. И через мгновение пара за парой, шесть авантюристов — потому что это название подходит к ним как нельзя больше — были подтянуты на шлюпке к аэро-кораблю.

Представление произошло в каюте с картами. Затем быстро Клептон был ознакомлен с тем, что произошло.

— Хорошо, — сказал он, справившись с картой, — отсюда к намеченному пункту около 900 километров. Делая 300 километров, мы будем там около шести часов утра.

— Великолепно! Вперед!

Взяв трубку телефона, Клептон отдал приказ дежурному механику:

— Алло, алло… Мерляк!.. Пункт направления на 1-й градус южной широты и 20-й восточной долготы… Прямо… Поняли? Хорошо!..

В продолжение двух часов предводители воздушной экспедиции (Бонтан, Тори и Жоливе были отправлены вместе с Пири в помещение экипажа) беседовали о предстоящих необыкновенных событиях. Но их нетерпение, их возбуждение были так сильны, что разговор был довольно несвязен.

Пробило пять часов.

— Следовало бы, может быть, — сказал Сэнт-Клер, — уменьшить ход, чтобы мы могли взойти на платформу и обозреть страну.

— Страну и небо, — сказал Клептон, — потому что, если Бастьен дал верные указания, очень возможно, что мы встретим какой-нибудь враждебный аэроплан около этой таинственной станции.

— В таком случае идем на платформу.

— Отлично… Я жду, чтобы вы отдали приказ Гайнору замедлить ход.

И оба предводителя, согласно уговору, отдали каждый свои приказания.

Затем Сэнт-Клер взял карту, которую, с помощью кнопок, прикрепил к квадратной доске, взял под мышку два бинокля и направился к лестнице в сопровождении адмирала, Фламмариона и Дамприха. Наверху их ожидал Клептон с колониальными касками в руках.

— Оденьте каски, — сказал инженер. — Через несколько часов солнце начнет жечь: не следует входить на платформу с открытой головой.

Освободившись от биноклей, Сэнт-Клер одел каску — и все пятеро вышли на платформу.

Зрелище, которое представилось им, вызвало у них крик восторга.

На востоке небо было пурпурного цвета; в этом величественном свете плавало несколько маленьких облаков, бледно-голубых сверху и серебристых внизу, лучи еще скрытого солнца прорезывали их как будто сверкающими стрелами. В зените бледнели звезды перед наступающим днем. Воздух был необыкновенно чист и ароматен.

Внизу восходящее солнце озаряло золотистым блеском море зелени, расстилавшееся далеко под ними: девственный лес, лес еще неисследованный человеком, населенный слонами, гиппопотамами, носорогами, пантерами, леопардами. В реке и ручьях кишат крокодилы… Девственный лес! Жилище тайны и ужаса, где человек с трудом прокладывает себе дорогу; где поминутно грозит ему смертельная опасность. Кондор летел над всеми этими ужасами и препятствиями; летел в небесах стремительный и недосягаемый победитель этой суровой природы, с которой с незапамятных времен борется человек!

Сидя на платформе с картами на коленях, с биноклями и телефонными трубками в руках, Сэнт-Клер и Клептон внимательно следили за полетом Кондора. Остальные были погружены в созерцание величественной картины.

То смотря на карту, то на горизонт, где величественно поднималось солнце, то обращая внимание на лес, над которым на высоте 500 метров пролетал Кондор, Сэнт-Клер предавался мечтам, наполненным прелестными личиками, среди которых гордо улыбался энергичный и благородный образ Ксаверии.

И молодой человек, перелетая через препятствия одним скачком своего страшного воображения, видел будущее, сиявшее любовью и счастьем…

— Эй! Эй! — воскликнул вдруг Клептон. — Не будемте забывать главного.

— Что такое? — спросил Сэнт-Клер, удивленный этим призывом к действительности.

— А оружие!

— Черт возьми! Вы правы. Оружейник Варе предупрежден?

— Нет!

Клептон схватил трубку телефона и нажал среднюю кнопку; он ждал тридцать секунд.

— Вот он и предупрежден.

Затем стал отдавать приказания:

— Алло, алло!.. Варе? Позовите ваших товарищей, чтобы каждый был на своем посту; все свободные люди должны вам помогать в оружейной… Алло… приготовьте спиральные торпеды, взрывающиеся на пятьсот метров, а также ударные… Приготовьте также разрывные снаряды для бросания с верхней платформы… Алло!.. Идем на врага… Хорошо…

— Воздушный флот XV-ти может теперь показаться, — сказал Сэнт-Клер, — и один Варе, нажимая электрические коммутаторы при всякой нашей команде, уничтожит аэропланы, как ловкий стрелок убивает одного за другим жаворонков.

Он встал. Нервы его были напряжены мечтами, сознанием, что Ксаверия пленница его недругов и мыслью, что наконец, может быть, тайна XV-ти рассеется.

— Где мы точно? — спросил адмирал.

Клептон нагнулся над картой.

— Делая тридцать километров в час, мы подвигаемся не особенно быстро. Мы прибудем к желаемому месту не раньше половины десятого, десяти…

— Пусть так! — сказал Сэнт-Клер, не отдавая себе отчета в противоречиях своей воли. — Я предпочитаю медленно двигаться и все видеть.

Он облокотился на решетку и стал рассматривать океан зелени, расстилавшийся на пятьсот метров ниже его.

Целый час прошел в молчании. Клептон наблюдал позади, Сэнт-Клер не покидал передней части платформы. В небе ничего кроме фантасмагории облаков, клубящихся в сиянии солнца. На земле все тот же девственный лес, прорезываемый изредка ручьями или полянами.

В восемь часов позиции переменились. Клептон перешел вперед, а Сэнт-Клер занял его место позади. И так как зрелище стало довольно монотонно, исследователь предался снова мечтам, в которых ему улыбались Ксаверия и Ивонна…

И вдруг, в то время, как он был весь погружен в мечты, крик Клептона пробудил его и заставил быстро обернуться.

— Сэнт-Клер! Там, наверху! Впереди!..

Он поднял голову и испустил что-то вроде радостного ворчания, которому в ответ послышались восклицания адмирала, Фламмариона и Дамприха.

Там, в вышине, на расстоянии может быть трехсот метров, над Кондором летала какая-то фантастическая птица, с большими ослепительной белизны крыльями и широким хвостом.

— Аэроплан, — прохрипел Сэнт-Клер, который в эту минуту потерял все свое обычное хладнокровие.

Фантастическая птица быстро приближалась к Кондору. Вскоре она оказалась над ним и стала описывать большие круги, не отдаляясь, но и не приближаясь. Несомненно, аэроплан наблюдал за Кондором и изучал его.

Вдруг он остановил свои движения, повернул к северо-западу и понесся. Он уменьшался, делался почти не материальным, представлялся только точкой и готов был исчезнуть совсем, как вдруг из него вылетела, из его хрупкой белизны вырвалась полоса света, как будто заряд. С невообразимой быстротой этот заряд достиг Кондора, вспыхнул с резким свистом в метре расстояния от неподвижных Сэнт-Клера и Клептона… Он пролетел, все его проводили глазами и вдруг вздрогнули и побледнели… С ужасающей детонацией снаряд разразился в виде шатра из белого пламени, похожий на страшный клубок из молний.

Показался дым, потом все исчезло.

Сэнт-Клер и Клептон посмотрели друг на друга; они были бледны, пот выступил у них на лбу…

— Друг мой, — сказал один из них, — если б взрыв произошел на двадцать секунд ранее, мы были бы убиты как ударом грома…

— Да, — сказал другой, — сожжены, уничтожены…

— Это одно из их орудий…

— Это нечто ужасное…

Они замолчали, и смотря друг на друга, сознавали, что на лицах их виден инстинктивный испуг… Тогда они повернулись к адмиралу и Дамприху; те тоже были бледны, как и они, и стояли с расширенными зрачками.

В этот момент сумбурного страха один только Фламмарион казался спокоен… И даже странная, суровая складка прорезала перпендикулярно его лоб, обыкновенно ясный и спокойный.

Там, на северо-западе, сказочная птица исчезла.

Тогда одинаковым движением Сэнт-Клер и Клептон резко пожали плечами, и еще бледные, но холодные и решительные, ясным голосом, со сдвинутыми бровями, они сказали:

— Мы идем туда?

— Да, идем к назначенному месту.

— Это именно под 1-м градусом широты…

— И под 20-м восточной долготы…

— Мы там будем через двадцать минут…

— Хорошо!

— Клептон, вы пойдете к рулю?

— Да, и вы пойдете со мной…

— Разумеется. Нужно знать…

— И я велю наэлектризовать оболочку, крылья и пропеллеры чтобы отбросить все электрические заряды врага…

— Да. Таким образом мы будем неуязвимы.

— Если только нет у них еще более страшных орудий, — сказал Сэнт-Клер.

— Может быть, Клептон. Но единственный способ узнать это — лететь туда…

— Это и мое мнение!

— И наше тоже! — сказал серьезно адмирал, жестом указывая на Дамприха, который стоял выпрямившись около него…

— Конечно, — подтвердил Фламмарион.

Но Сэнт-Клер уже направился к выходу. Он не заметил, что в этом «конечно» слышалась угроза, как шипение гадюки.

Все сошли вниз и заперли выход; внизу лестницы, в коридорчике они разделились: Сэнт-Клер и Клептон пошли прямо к задней части корабля; адмирал, Фламмарион и Дамприх прошли к наблюдательному посту впереди.

Две минуты спустя, механики Дервинг и Гаинор, бывшие оба на службе, в виду важности событий, получили от Сэнт-Клера следующий приказ:

— Алло! Алло! Поднимитесь на 3000 метров перпендикулярно… Потом ход вперед; скорость 350 километров в час… Берегитесь!.. Мы идем на врага!..

И вздрагивая всей своей наэлектризованной металлической оболочкой, Кондор подскочил и понесся к небесам…

V
Маленькая сестра Сэнт-Клера

11 октября, в 10 часов утра, Франц Монталь, директор всемирного Аэрогаража в Париже, сидел в своей конторе, готовясь, с помощью своего секретаря, разбирать обширную утреннюю корреспонденцию.

Магазины, бюро и платформы всемирного гаража находились в верхнем этаже громадного двенадцатиэтажного дома в Нейли.

В эту эпоху укрепления, которые когда-то окружали Париж, не существовали больше. Они были срыты, рвы засыпаны и на этом обширном пространстве были устроены бульвары, обсаженные рядами деревьев.

Свет октябрского солнца проникал в бюро через громадные римские окна, выходившие на широкую террасу, куда приставали и откуда отправлялись аэропланы.

Быстро, сухим тоном диктовал Франц Монталь своему секретарю ответы на полученные письма. И секретарь быстро стенографировал диктуемое.

У директора было худое, костлявое лицо, теперь ярко освещенное солнцем, лицо это было без всякого признака усов и бороды; рыжие коротко остриженные волосы, маленькие и холодные глаза, нос с легкой горбинкой, губы узкие, презрительно сжатые, энергичный подбородок… Этому тонкому, нервному человеку могло быть лет сорок.

Он читал последнее письмо, когда раздался звонок. Франц Монталь нажал одну из кнопок слоновой кости, бывших на столе. Дверь тотчас отворилась и вошел лакей.

— Телеграмма, — сказал он.

Он подал директору синий листок и удалился.

Монталь резким движением распечатал телеграмму и пробежал ее. На лице его изобразилась странная смесь уважения и грубости.

— Господин Людовик, можете идти. На это ответите утвердительно.

Он бросил последнее письмо секретарю, который взял его, собрал в кучу все остальные письма и вышел.

Тогда Франц Монталь нажал другую кнопку. Странный, резкий звонок раздался по всему бюро и магазинам. Он означал, что «патрона» ни под каким видом нельзя беспокоить в продолжение четверти часа.

Монталь встал, подошел к окну и спустил белые занавески, которые не столько предохраняли от света, сколько от нескромных взоров. Возвратясь к столу, он не без волнения прочел еще раз телеграмму. Потом, вытащив записную книжку, он выбрал чистую страницу и написал:

«Телеграмма от Тота из Пальмы, Балеары, 11-10-10-20-м.

Перевод:

Привет. Нахожусь с Сэнт-Клером. Отправь в безопасное место его сестру и предупреди немедленно африканскую станцию вывесить на эспланаде смертный приговор для нее. Тот».

Сделав это, Франц Монталь тщательно прочел перевод. Потом вырвал страницу из записной книжки, прикрепил ее к телеграмме, сложил и положил все в конверт, который запечатал, приложив печать со своими инициалами Ф.М.

Потом он встал, подошел к большому сундуку, занимавшему угол конторы, и в продолжение двух минут возился с механическим затвором. Послышался короткий стук, в верхней части сундука отскочила стальная крышка и открыла углубление, сделанное в стенке сундука. Монталь бросил туда конверт, повозился снова с механизмом и крышка захлопнулась, герметически закрыв отверстие.

Директор сел опять к столу и на листе бумаги с заголовком «Аэрогараж» он написал под нижеследующим адресом: «Феликс Нума, Браззавиль, Конго». Восемь строк на том же неизвестном языке, что и телеграмма Тота.

Сделав это, он нажал кнопку. Дверь отворилась и вошел тот же лакей.

— Это в радиотелеграфное бюро Эйфелевой башни, — сказал Монталь, отдавая ему листок. — Мой моноплан IV на платформу сейчас же. Поведет Мальтест.

Слуга поклонился и вышел.

Через пять минут Монталь сидел пассажиром на моноплане, снабженном секретным мотором, развивавшим скорость до 200 километров в час. Другое сидение занимал пилот Мальтест, огромный детина с угрюмым, смуглым лицом фанатика-монаха. Когда аэроплан перелетал Сену близ Шату, Монталь сказал:

— Мальтест, ты опустишься на перекрестке Девяти дорог, в лесу. По моим сведениям m-lle Христиана, сестра Сэнт-Клера, в хорошую погоду регулярно каждый день, с одиннадцати до двенадцати часов, приходит в сопровождении гувернантки, или одна, посидеть на перекрестке.

— Вы там ее и похитите?

— Да, здесь скрещиваются широкие дороги; ты прокатишься над одной из них, чтобы сделать спуск, как будто хочешь потом опять продолжать путь… Переоденемся и переменим номер моноплана. Если похищение будет иметь свидетелей, они дадут показания и номер, не соответствующие нашим.

— А куда потом?

— В замок Пьеррефор-Канталь.

— Хорошо, хозяин!

И Мальтест пассивно стал приводить в исполнение приказание, поводы которого он даже не старался понять.

Между тем Монталь открыл ящик, находившийся у него под ногами, вынул оттуда черную бороду и прикрепил ее к подбородку, другую, светлую бороду, он одел Мальтесту, затем оба они одели авиаторские очки. Затем он вынул из сундука легкую синюю куртку и одел ее. Этим способом Монталь сделал неузнаваемым себя и своего спутника. Потом, сняв с задней части моноплана номер, он заменил его другим.

Когда он опять сел на свое место, Мальтест сказал:

— Хозяин, на перекресте всегда бывает много людей, похищение молодой девушки могут заметить.

— Пустяки, — отвечал Монталь, пожимая плечами. — Наш моноплан такой же как и другие, наш номер такой же как у самого префекта полиции. Мое alibi неоспоримо, на случай если бы полиция напала на наши следы… Да, кроме того, приказание Тота должно быть исполнено; а когда он выбирает местом «убежища» замок Пьеррефор-Канталь, — значит дело первостепенной важности… Тем более, что я послал уже радиотелеграмму Нуме, что дело сделано.

Моноплан еще раз перелетел Сену и был уже недалеко от Сен-Жермена.

Моноплан Монталя не был единственным в воздухе; направо, в ясном осеннем небе виднелись силуэты еще двух бипланов, которые, казалось, преследовали друг друга, направляясь в сторону Аржантейля; а еще дальше, на высоте Марейля, описывал круги моноплан, скрываясь иногда в черном дыму фабричной трубы.

При виде этих трех белых птиц, легко скользивших в воздухе, Монталь наморщил брови.

— Надеюсь, они нам не помешают, — сказал он.

— Мы поднимемся потом на три тысячи метров, — отвечал Мальтест, — а вы знаете, что не много авиаторов отважатся последовать за нами. Здесь нужны профессионалы, а эти, судя по их полету, наверное новички-любители. Притом наш мотор пока единственный в Мире, дающий двести километров в час при продолжительном полете.

— Вот и перекресток Девяти дорог!..

— Вижу, хозяин!

И Мальтест, выключив мотор, стал готовиться к атеррисажу, бесшумно спускаясь планирующим полетом на широкую дорогу, ведущую к перекрестку.

Предчувствия являются одним из самых необъяснимых феноменов человеческой природы. В это утро Христиана Сэнт-Клер проснулась в каком-то странном состоянии беспокойства… Сон ее ночью был беспокоен, вперемешку с нервной бессонницей, и без всякой причины в ее уме проносились картины ее прошлого, прошлого всего шестнадцати лет.

Хотя она носила имя Сэнт-Клер, но не была сестрой Никталопа. Она не знала своего имени. Все, что она могла узнать со слов того, кого она называла братом, это, что морской офицер Сэнт-Клер, отец исследователя, нашел ее на острове Таити во время страшного циклона, вызвавшего наводнение, опустошившее весь остров. Ей тогда был год. Туземка, которую нашли около ребенка и которая спасла его от наводнения и голодной смерти, объяснила офицерам, объезжавшим остров, что ребенка зовут Христианой. Она передала Сэнт-Клеру бумаги и драгоценности, принадлежавшие родителям сироты. Потом женщина умерла от истощения.

Молодая девушка никогда не видела ни этих драгоценностей, ни бумаг, которые Сэнт-Клер, умерший шесть лет спустя, отдал своему сыну с приказанием отдать их тогда, когда Христиана выйдет замуж за человека, которого полюбит.

Она жила беззаботно и счастливо со своим большиим братом Лео, а после с гувернанткой и старым, пользовавшимся доверием слугой, когда Сэнт-Клер отправлялся в путешествия, так быстро прославившие его имя.

Христиана жила в Сен-Жермене, в старом аристократическом доме, принадлежавшем семейству Сэнт-Клер. Она вела жизнь спокойную и уединенную, занимаясь чтением, музыкой и рукоделием. Каждую неделю она принимала несколько дружеских семейств, знакомых Сэнт-Клера, у которых были молодые девушки ее лет.

Это одиночество и таинственное прошлое способствовали развитию в ней характера, так что в шестнадцать лет Христиана умела вести дом и размышляла над важными вопросами жизни. Это не мешало ей быть невинной и чистой, восхитительной в своей молодости, подобной расцветающей лилии.

В сердце ее жило только одно чувство, в душе только одна страсть: любовь к ее старшему брату Лео. Это было глубокое, всепоглощающее чувство, ставшее почти культом, и такое чистое, такое бескорыстное, такое братское, что молодая девушка не думала, чтобы оно могло когда-либо приобрести характер иной любви. Она знала, что Сэнт-Клер любит Ксаверию и с радостью присутствовала на их помолвке, как сестра обожавшего ее брата, который был ее единственными защитником, единственным другом…

Христиана обладала исключительной красотой и притом крайне редкой в том смысле, что при нежной, матовой коже брюнетки и волнистых черных волосах у нее были голубые глаза, такие небесные, чистые и глубокие…

По обыкновению, 11 октября, около 9 часов, она завтракала в столовой в обществе своей гувернантки, почтенной г-жи Рондю. Баптист, старый метрдотель, который вместе с горничной и кухаркой составляли всю прислугу дома (во время пребывания Сэнт-Клера к ним прибавлялся еще Тори) — Баптист подавал шоколад и хлеб с маслом.

— Выйдете вы сегодня? — спросила г-жа Рондю, прибавляя сахару в шоколад.

— Да, — ответила Христиана. — Утро прекрасное, это мне будет полезно, я чувствую себя не совсем хорошо.

— Я пойду с вами.

— Нет! Нет! Вот именно я хочу быть одна… Мне нужно помечтать… А когда вы со мной, вы прогоняете все мои мечты, моя дорогая, потому что вы разговариваете…

Это было сказано с такой дружелюбной улыбкой, что г-жа Рондю не могла рассердиться, хотя и была очень щепетильна.

— Хорошо, хорошо! — сказала она, немного надувшись. — Ваши мечты, надеюсь, не помешают вам есть с аппетитом фруктовый торт, который я приготовлю в то время, как вы будете мечтать. Только не ходите дальше перекрестка Девяти дорог, прошу вас.

Христиана улыбнулась.

Через час, одна, с книгой в руке, прелестная в своем белом платье и маленькой шляпе из белого фетра, она направилась в парк… Выйдя за решетку, она пошла лесом по дороге мимо сторожевой будки.

Маленькие часики, бывшие у нее за поясом, показывали одиннадцать, когда она уселась на скамейку у перекрестка Девяти дорог.

Она вспомнила брата Лео. Где-то он теперь? В каких неизвестных странах? Узнал ли он, куда скрылись похитители Ксаверии, Ивонны и других несчастных девушек? Потом она обратила внимание на искусную езду на бициклетке какого-то молодого человека. Проехал галопом всадник; проехали две элегантный амазонки… Прошел старик, читая газету и с трудом волоча ноги…

Христиана была одна. Она открыла книгу, которую принесла с собой; но строчки прыгали у нее перед глазами, и после пяти минут бессознательного чтения, она бросила книгу.

— Что это со мной? — произнесла она в полголоса.

Необъяснимое, страшное желание заплакать сжало ей горло, остановило биение сердца…

— Что это со мной? — повторила она в страхе.

Почти в ту же минуту она услышала за собой легкий шум, как будто кто-то шел по сухим листьям… Дорога была пуста… Христиана испугалась, она хотела повернуть голову назад, хотела сделать движение…

И вдруг она вскочила… Крик ужаса, отчаянный зов не вырвался у нее из горла, потому что тяжелая маска закрыла ей лицо… Она вырывалась, извиваясь в ужасе… Две руки схватили ее за талию, подняли ее… Она хотела крикнуть, но маска душила ее. Она задыхалась… теряла сознание…

Смутно она почувствовала, что ее подняли, посадили на сидение и привязали за талию, за руки и за ноги…

Потом она услышала мерное гудение, беспрестанное покачивание; ветер ударил ее по лицу, по рукам… Она вздрогнула; ее укутали чем-то. Судя по ощущению на голых руках и затылке, это была шуба…

Вдруг она вскрикнула: с нее сняли маску.

В одну минуту Христиана отдала себе отчет во всем.

Она была привязана к одному из двух сидений аэроплана. У ее ног, скорчившись, сидел человек. Около него, на другом сиденье, сидел другой, держа в руках ручки двух рычагов.

Она посмотрела на него; глаза их встретились: она не знала этого человека. Да и трудно было разглядеть его лицо, до того оно было закрыто надвинутой шляпой и большими очками авиатора.

Аэроплан плыл в чистом, прозрачном воздухе очень высоко, не слышно было никаких других звуков, кроме стука мотора.

В продолжение нескольких секунд Христиана испытывала чисто физическое наслаждение от этого воздушного полета; но тотчас она пришла в себя и, спокойно повернув голову, сказала:

— Куда вы меня увозите? Кто вы такой?

Авиатор добродушно улыбнулся и сказал вежливым голосом:

— Сударыня, я не могу ответить ни на один из ваших вопросов. Соблаговолите извинить меня… Я вам только скажу, что вам не грозит опасности, пока вы со мной.

— Пока я с вами? — воскликнула она.

И ее пронизала дрожь.

— Ну, а потом, потом! — прибавила она раздирающим душу голосом.

— Прошу вас, сударыня, — сказал Монталь со снисходительной холодностью, — не спрашивайте меня более…

Только теперь Христиана поняла свое положение. Ее телесные силы не могли противиться ужасному удару, поразившему ее душу; она вздохнула и потеряла сознание… Не будь она так крепко привязана, то неминуемо свалилась бы… Но она сидела крепко и аэроплан уносил ее, как мертвый предмет…

Замок Пьеррефор находился в самом пустынном и диком месте Канталя, вдали от больших дорог и железнодорожных линий. Он возвышался мрачный и черный своими четырьмя феодальными башнями на вершине огромной скалы, свешивавшейся над небольшой рекой. Обширные, сосновые леса окружали его со всех сторон.

Наверху квадратного здания с четырьмя башнями по углам была устроена терраса.

На террасу эту ровно в час дня спустился аэроплан, пролетев в сто двадцать минут четыреста четыре километра — расстояние по прямой линии от Пьеррефора до Сен-Жермена.

В момент аттеррисажа на небе нависли тучи, так что аэроплан почти прямо из облаков спустился на террасу, окруженную каменным барьером в два метра вышиной; таким образом, если кто-нибудь из крестьян и находился поблизости замка, то он не мог видеть этой механической птицы.

Христиана уже не была в обмороке. Вернувшись к сознанию, молодая девушка опять почувствовала себя хладнокровной и спокойной. Она не произнесла ни слова, когда аэроплан опустился на террасу замка и Мальтест отвязал ее от сиденья.

Она потянулась, выпрямляя застывшие члены.

— Сударыня, — сказал, кланяясь, Монталь, — добро пожаловать в этот замок. Я принужден сейчас же вернуться обратно… Но вы будете поручены заботам моего брата. Пока вы здесь, никакая опасность не грозит вам…

Он замолчал, повернув голову к человеку, который в это время показался у края лестницы, ведущей из дома на террасу.

— Сударыня, — продолжал Монталь, — имею честь представить вам моего брата Ноэля, известного под именем Ноэля де-Пьеррефор, по названию замка…

Христиана, усилием воли поборов охватившее ее чувство ужаса и отчаяния, окинула вновь прибывшего высокомерным, полным презрения взглядом и спокойным тоном произнесла:

— И так, это вы будете моим тюремщиком? Поздравляю вас! Вы участвуете вместе с братом в этой шайке неизвестных, которые похищают молодых девушек?

Ноэль де-Пьеррефор поклонился, не ответив ни слова на этот вызов.

Христиана спокойно продолжала:

— Могу ли я узнать, по крайней мере, мотивы и цель моего необъяснимого похищения? Буду ли я здесь одна в плену? Будет ли мне позволено иметь подруг и оплакивать вместе с ними наше несчастие? Отвечайте!

Ноэль де-Пьеррефор поднял голову и посмотрел на Христиану, не скрывая своего восхищения. Как! Эта слабая шестнадцатилетняя девушка говорит с таким благородным мужеством, в то время, когда всякая другая на ее месте плакала бы и падала в обморок по несколько раз в минуту.

— Сударыня, — сказал он не без достоинства, — мы не бандиты и не палачи. Вы осудите нас потом. Пока позвольте мне выразить восхищение вашему поведение и признать в вас все мужские качества вашего брата-исследователя.

Христиана, удивленная, в свою очередь, этой любезностью хорошего тона при таких странных обстоятельствах, покраснела и посмотрела внимательно на своего собеседника.

Безусловно он был красив. Среднего роста, хорошо сложенный, голубоглазый, с тонким и смелым лицом, с резко обрисованным ртом и белокурыми, завитыми кверху усами. Его вьющиеся волосы развевались по ветру. Он был одет в элегантный охотничий костюм и высокие, до колен, сапоги из светлой кожи, что придавало ему несколько военный вид. Это был в полном смысле слова «красивый и гордый кавалер», как сказали бы в доброе, старое время…

Он заметил на себе внимательный взор Христианы, понял, что в общем впечатление было для него благоприятное, и искра удовлетворенного самолюбия промелькнула в его живых глазах.

— Сударыня, — произнес он с поклоном, — теперь более часа пополудни и вас ждет завтрак.

Потом, обернувшись к брату:

— Ты позавтракаешь, Франц?

— Нет… Послушай!

Монталь взял под руку Ноэля, и пока Христиана, несколько смущенная предыдущей сценой, осматривала окружающую дикую страну, двое мужчин отошли в угол террасы.

— Ноэль, — сказал Франц Монталь, — откуда ты знаешь, что она сестра Сэнт-Клера?

— Я ее видел в Париже на приеме в министерстве колоний, три месяца тому назад. Подобная красота не забывается…

— Не вздумай только влюбиться!

Ноэль пожал плечами.

— Потому что приказ ужасен! — продолжал Франц. — Приказ от Тота, и там есть выражение «в безопасном месте», тут кроется угроза смертью, в случае если…

Ноэль побледнел.

— Ты не знаешь подробностей?

— Вот приказ Тота: «Привет. Нахожусь с Сэнт-Клером. Опасный. Отправь его сестру в безопасное место и предупреди немедленно африканскую станцию, чтобы на эспланаде был вывешен ее смертный приговор».

— Черт возьми! — выругался Ноэль, сдвинув брови.

— Ты понимаешь, — настаивал Франц, — я знаю, что пока Христиана здесь, она в самом деле «в безопасном месте». Но мы, знающие цену словам, понимаем, что когда получится приказ увезти ее отсюда, тот, кому мы должны будем ее передать, будет неумолим, если, конечно, это не будет ее брат.

Он остановился, но затем продолжал:

— Ноэль, умоляю тебя, будь с нею невозмутим и холоден. Не позволяй себе увлечься очарованием, которое исходит от этой очаровательной девушки! Мы в руках XV-ти; наша честь, наше богатство, жизнь наша в их власти. Надо покориться, во что бы то ни стало! Будь с ней любезен, сколько хочешь; но когда придет приказание, какое бы оно ни было, — исполни его… Ноэль, ты знаешь, как я тебя люблю. Но если ты изменишь, клянусь тебе, я сам, собственными руками, заколю тебя кинжалом!.. Потому что я жду от XV-ти для нас обоих еще больше, чем они нам дали до сих пор… Девушек красивых, как Христиана, бесконечное множество! Колоссальное же богатство и королевское могущество вещи редкие; я не хочу, чтобы мы потеряли все это из-за нее… Я все сказал. Верю в твое мужество, в твой здравый смысл и твое самолюбие. Прощай, Ноэль!

— До свидания, Франц!

— Ты будешь верен?

— Да! Буду!

И крепко пожав друг другу руки, братья вернулись на середину террасы.

— Кстати, — сказал Ноэль, — учитель на Марсе?

— Да, с XV-ю и молодыми девушками, кроме Коиноса и Бастьена, которых Сэнт-Клер задерживает на земле, судя по извещению Тота.

— Просматривал ты вчера «Астрономический указатель»?

— Нет! А что?

— А, вот так история! Говорят, Камилл Фламмарион приписывает странные явления, замеченные астрономами с некоторых пор в марсовской атмосфере, попытками Марсиан сообщаться с землей…

— Знаю… Вчера вечером на обеде в аэроклубе Фламмарион развивал эту теорию… Он близок к истине и, вместе с тем, далек от нее.

— Если когда-либо учитель призовет нас на Марс, — сказал, смеясь, Ноэль, — я поеду в Париж специально для того, чтобы предложить Фламмариону ехать с нами…

Они подошли к аэроплану.

— До свидания, Мальтест! — сказал Ноэль. — Счастливого пути, Франц!

И он предложил галантно руку Христиане, в то время, как Франц Монталь и Мальтест садились на аэроплан.

Христиана жестом отказалась от руки.

Почти в ту же минуту аэроплан прокатился по террасе, рванулся вперед и одним взлетом очутился в облаках.

Христиана вздохнула и спокойно сказала Ноэлю:

— Идите вперед, я следую за вами…

Но тут в первый раз мысль о гувернантке пришла девушке в голову.

— Боже мой! — воскликнула она. — А madame Рондю и бедняга Баптист, в каком они теперь отчаянии!

— Кто такая г-жа Рондю? — проговорил Ноэль де-Пьеррефор, оборачиваясь.

— Это моя гувернантка.

— Успокойтесь, сударыня, мой брат предусмотрительный человек. Как только он вернется в Париж, то есть через два часа, он пошлет г-же Рондю записку с сообщением, что вам не грозит опасность и что вы в безопасном месте!..

Это было сказано странным тоном, которого не могла не заметить Христиана, но причины которого она не могла объяснить себе. Она вытерла слезы, набежавшие на глаза и, покорившись судьбе, шатаясь, последовала за своим загадочным тюремщиком.

VI
Никталоп принимает меры

Через двадцать четыре часа после того, как во Франции Христиана была заключена в замке Пьеррефор, в 1,350 милях от него, в Средней Африке, под 1R южной широты и 20R восточной долготы, происходили необыкновенные события.

Ровно в 8 часов четыре минуты утра, 12 октября, воздушный корабль Кондор, спустя минуту после взрыва электрического снаряда, брошенного таинственным аэропланом, несся к желанному месту, где, по словам умирающего Бастьена, должна была находиться «Земная станция XV-ти».

В киоске пилота на Кондоре Клептон держал руль поворота, в то время как Сэнт-Клер, заложив руки в карманы, холодный и невозмутимый, с нервами напряженными до последней степени, не сводил глаз с рефлекторов, отражавших поверхность земли.

В зеркале рефлектора, как на экране кинематографа, пробегал с молниеносной быстротой девственный лес, со всеми его прогалинами, оврагами, ручьями, скалами, видимыми сверху. Все это было в страшно маленьком виде, но совершенно ясно, как в подзорной трубе.

Вдруг Сэнт-Клер воскликнул:

— Стоп!

Клептон дал по телефону приказание остановиться. Но нельзя сразу застопорить машину и аппарат, пущенные с быстротой втрое больше той, какую развивают самые быстрые экспрессы. Когда Кондор остановился, зеркало не отражало более того, что вызвало крик Сэнт-Клера; видно было только безграничное море леса.

— Назад, — сказал Никталоп, — опуститесь до пятисот метров и не двигайтесь быстрее двадцати километров в час.

Клептон скомандовал. Аэро-корабль быстро спустился перпендикулярно вниз, остановился на пятистах метрах высоты и медленно двинулся назад.

Прошло четверть часа.

— Стоп! — крикнул снова Сэнт-Клер. Моментально Кондор остановился, планируя…

И два человека, тревожно наклонившись над зеркалом, смотрели полные бесконечного изумления и разочарования.

Зеркало отражало что-то вроде пустой эспланады, которую окружали тесным кольцом деревья леса. Никакого жилища, никакого углубления, только ровное пространство, голое и пустынное, необозримая площадь…

— А эта мачта посредине, верхушка которой, если судить по тени, находится на расстоянии едва двухсот метров от Кондора! — сказал Клептон.

— Да… Но посмотрите… Не замечаете ли вы, что веревки, по-видимому, металлические, привязывают мачту к эспланаде?

— Подождите!.. В самом деле… Но тогда это мачта радиотелеграфа!..

— Удивительно!.. Значит станционные сооружения находятся под землей?.. Клептон, надо сойти посмотреть поближе… Какова бы ни была опасность, которая нам грозить, надо сойти, Клептон. Потому что….

Но голос остановился у него в горле, холодный пот выступил на лбу, глаза забегали и, опираясь на плечо Клептона, он произнес:

— Друг мой… не сошел ли я с ума, видите ли вы то же, что и я?

— Да, да, я вижу… Ваша сестра!..

— А! Бандиты! — закричал Сэнт-Клер! — и глаза его пожирали зрелище, отражавшееся в зеркале.

На эспланаде, залитой солнцем, происходило нечто необъяснимое: вдруг открылось квадратное отверстие, как будто часть эспланады провалилась — и на провале заблестели светящиеся буквы, подобные рекламам, которыми в цивилизованных городах освещают по вечерам фасады и крыши домов. Из этих букв, кроваво-красного цвета, образовались на темном фоне провала совершенно ясно следующие невероятные слова:

«Христиана со вчерашнего дня в плену у XV-ти. Если Кондор спустится более чем на пятьсот метров над уровнем моря, Христиана умрет».

Пять минут — пять лет для Никталопа прошло, а глаза его не могли оторваться от зловещей угрозы…

И вдруг буквы потухли.

— Ах! — вскрикнули разом Сэнт-Клер и Клептон.

Но в темном квадратном отверстии показались сейчас же другие буквы:

«Если Сэнт-Клер сделает малейшую попытку против мачты раньше 18-го этого месяца, Христиана умрет».

Еще пять бесконечных минут… И вдруг и это второе извещение потухло. Отверстие скрылось и эспланада на всем протяжении осталась пустая и голая, только по-прежнему на залитой солнцем поляне стояла высокая мачта.

Тогда только Сэнт-Клер и Клептон посмотрели друг на друга. Они были мертвенно бледны, а их широко открытые глаза выражали ужас. Однако они быстро пришли в себя.

Сэнт-Клер первый усилием воли поборол себя, но слезы брызнули у него из глаз. Никталоп плакал! Клептон был этим глубоко потрясен. Одинаковый порыв бросил этих людей в объятия друг друга.

Но тотчас же, благодаря их сильной натуре, они успокоились и вернули себе обычное хладнокровие.

— Друг мой, что вы решили? — сказал Клептон.

— Я решил, — ответил Сэнт-Клер ясным голосом, — что раньше 18-го эта таинственная станция должна быть в моей власти, и я должен знать, как XV отправляются отсюда на планету Марс.

— Мой друг, у вас есть сестра…

— Да, Клептон, и я люблю ее больше всего на свете… Ах, если хоть один волос спадет с ее головы!.. Но там, в неизвестности, моя невеста и четырнадцать других молодых девушек, столь же невинных, как и моя сестра… Мой долг перед Ксаверией такой же, как и перед Христианой…

— И что же в таком случае?..

— Итак, поднимемся опять на 3000 метров… Подчинимся этим адским гениям XV-ти… Они сильнее нас… но… я буду хитрее их… Соберем совет: я изложу мое намерение… Но как? Как узнали здесь, под нами, что я на этом воздушном корабле?.. Как узнали об этом в Париже, чтобы похитить Христиану?.. Клептон, мне изменили в Пальме, кто-нибудь, кто обладает способностью разгадывать людей и знает тайны радиотелеграфа… Подумайте об этом могуществе, об организации этих людей, Клептон, у них агенты повсюду. Их приказания передаются и исполняются с быстротой молнии… Ах! я отдал бы жизнь, чтобы восторжествовать над ними хоть раз! Но Христиана не умрет, Клептон, нет, она не умрет… потому что мы повинуемся!..

— Мы планируем на высоте 3000 метров, — сказал спокойно Клептон.

— Хорошо! — сказал Никталоп, вздрагивая, как будто просыпаясь от сна. — Пойдем в комнату с картами.

И по дороге он бормотал:

— Но кто, кто нас выдал в Пальме?.. Потому что только в Пальме и нигде более… Ага!.. нашел!..

Он ударил себя по лбу и, обернувшись к Клептону, сказал:

— Насколько помню, Камилл Фламмарион должен находиться на балконе… Потрудитесь его попросить принять участие в вашем совещании.

— Но, мой друг, разве вы думаете, что адмирал…

— Я вас прошу, Клептон.

Это было сказано категорически. Полный ужасного предчувствия, изобретатель направился к балкону, а Сэнт-Клер вошел в каюту с картами.

Клептон вскоре вернулся в сопровождении Камилла Фламмариона, адмирала и Дамприха.

Они нашли Никталопа стоящим перед столом с картами. Едва они вошли и Клептон закрыл дверь, как Сэнт-Клер с торжественной важностью в жестах и голосе произнес слова, которые повергли в ужас всех присутствующих:

— Адмирал, Дамприх и вы, Клептон, прошу вас сесть… Вы будете судьями… Я буду обвинителем!.. Что касается вас, господин Камилл Фламмарион, вы обвиняемый — будете стоять!

Все глаза обратились на знаменитого астронома и в продолжение двадцати секунд все спрашивали себя, не сошел ли с ума Сэнт-Клер.

Фламмарион олицетворял собой статую удивления.

— Я не понимаю, — сказал он взволнованным голосом, — я ничего не понимаю.

— Господа, вы видели угрозы, напечатанные огненными буквами, которые мне делали таинственные обитатели подземелий, скрытых под этой эспланадой… Вы видели это так же, как и я, не правда ли?

Сэнт-Клер говорил спокойным тоном, но голос его был сух и пронзителен; глаза метали молнии, руки нервно дрожали… Он был страшен.

Все трое утвердительно кивнули головой.

— И вот эти угрозы и все, что они влекут за собой, оказались возможными потому, что один предатель в Пальме узнал мои проекты… А в Пальме я говорил о своих планах только с г-ном Клептоном и с Камиллом Фламмарионом. Г-н Клептон вне подозрений, остается господин…

И повернувшись к астроному, Сэнт-Клер произнес:

— Я вас обвиняю в том, что вы шпион Общества XV-ти… Я вас обвиняю в том, что в то время как вы пошли, по вашим словам, послать телеграмму г-же Фламмарион, вы предупредили одного из ваших агентов, находившегося в Париже.

Наступило молчание… Но Фламмарион сказал спокойно:

— Сначала я был взволнован… Теперь я в отчаянии, потому что несомненно то, что вы только видели, поразило вас до такой степени, что ослабило ваши…

Жестом Клептон прервал фразу и, очень бледный, проронил эти слова:

— Кто нам докажет, что вы астроном Фламмарион?

Сэнт-Клер поднял быстро руки:

— А! — воскликнул он. — Благодарю, Клептон, вы разрубили узел.

Он ринулся вперед — и прежде чем Фламмарион мог стать в оборонительное положение, Сэнт-Клер бросил его на пол и стал на колени около него. Почти сейчас же он поднялся и положил на стол белый парик.

Потом вынул из кармана револьвер и сказал насмешливым тоном:

— Встаньте. Клептон, сделайте мне одолжение, принесите воды и салфетку, этот господин разгримирует свое лицо и покажет нам настоящие свои черты.

Клептон быстро вышел.

— Хорошо сыграно, — сказал Никталоп, держа наведенный револьвер. — Вы принадлежите к опасной расе, и я должен принять предосторожности… Поэтому извините за револьвер, но он выпустит пулю только в том случае, если вы сделаете малейшее движение к вашим карманам.

Клептоп вернулся. Он поставил на стол графин, кружку и салфетку. Не колеблясь, неизвестный налил воды в кружку, обмакнул салфетку и принялся крепко тереть лицо и шею. Когда он положил обратно грязную салфетку, морщины исчезли с его лица, ресницы, брови и усы почернели — и он оказался человеком лет тридцати пяти, с энергичной и холодной физиономией.

Никто не произнес ни слова во время этого странного превращения. Клептон уселся налево от адмирала, Сэнт-Клер подвинул себе ногой стул между адмиралом и Клептоном и тоже сел. Ширина стола отделяла судей от подсудимого, который продолжал стоять.

— Согласны ли вы отвечать? — сказал спокойно Сэнт-Клер, обращаясь к подсудимому.

— Охотно, — отвечал неизвестный. — Я давно уже научился жертвовать жизнью ради клятвы XV-ти. Я мог бы молчать и вы убили бы меня, как, без сомнения, убьете, когда я заговорю. Но мне не хочется оставить без ответа все ваши вопросы. Допрашивайте меня: я вам буду иногда отвечать; это будет мне наказанием за то, что я не так блестяще исполнил свою роль, как вы сделали мне честь, признавая это…

Это было сказано спокойным тоном, с благородной простотой.

— Что за стойкие люди! — пробормотал адмирал.

— В самом деле, нам трудно будет с ними справиться, — сказал Сэнт-Клер, — но мы их победим.

Неизвестный слегка пожал плечами и скептическая улыбка пробежала по его губам.

— Кто вы такой? — спросил Никталоп.

— Я — Тот, генеральный делегат XV-ти для Европы.

— Вы один из XV-ти?

— Нет, участие в верховном Совете XV-ти может состояться только по наследству, со смертью или падением одного из членов. Ни один из XV-ти еще не умер и не пал.

— Скажите, что это за верховный Совет XV-ти, какова его цель, организация его…

— Бесполезно! — прервал Тот. — Я не стану отвечать на этого рода вопросы.

Сэнт-Клер сделал движение досады и поднял слегка револьвер… Затем он опустил его видя, что Тот презрительно улыбнулся.

— На какого же рода вопросы вы будете отвечать в таком случае?

— В сущности это правда! — возразил Тот беспечно. — Я поддался чувству вполне естественной гордости, чтобы выказать мою храбрость. Простите меня: это и есть слабость с моей стороны. Я более не буду отвечать. Единственно, что я скажу, это то, что в моих похождениях в Европе я часто изображаю из себя Фламмариона. Некоторое сходство в чертах лица и одинаковый цвет глаз позволяют мне это делать. Даже более осведомленные лица, лично знающие астронома, попадаются подобно вам. Сказав это, я умолкаю.

И его застывшие черты лица и холодные глаза выразили непоколебимую решимость. Сэнт-Клер понял это и более не настаивал.

— Господа, — сказал он, смотря по очереди на присутствовавших. — Это один из наших врагов. Он силен, хитер, у него повсюду сообщники, и я думаю, что метрдотель Терминуса знает кое что… Мы допросим его впоследствии, так как г-н Тот отвечать не хочет. Но что нам делать с г-м Тот? Оставить его здесь опасно, потому что у нас недостаточно людей, чтобы можно было дать ему постоянного стража. Если передать его губернатору Конго, он убежит…

— Конечно! — сказал Клептон.

— С другой стороны, — продолжал Сэнт-Клер, — война, которую мы ведем, война на жизнь и на смерть. XV доказали это, выбросив меня в море вместе с Бастьеном… Бастьен умер, Коинос хотел лишить жизни и меня… Взвесив все это, надо еще прибавить, что Тот присвоил себе имя и наружность уважаемого целым светом знаменитого астронома Камилла Фламмариона и был главным виновником похищения моей сестры Христианы… Господа, какой приговор вынесем мы господину Тоту?

— Смерть! — сказал адмирал с важностью.

— Смерть! — сказал в ту же минуту Дамприх.

— Смерть! — сказал Клептон, после краткого колебания.

— Смерть, пусть будет так! — сказал Сэнт-Клер равнодушно. — Но не забудьте, господа, что жизнь моей горячо любимой сестры висит на волоске… Мы оборвем эту нить, если спустимся ниже на 500 метров над эспланадой и если XV узнают о смерти г-на Тота. Вот что поэтому я вам предлагаю. Кондор отправится к озеру Леопольда II. Мы спустимся ночью на 500 метров над озером. Тот будет расстрелян бесшумно из наших карабинов без детонации, на платформе Кондора. Его труп будет положен в кожаный мешок, с двух сторон которого мы прикрепим два ядра достаточной тяжести, чтобы тайна наша была навеки погребена на дне озера… Господа, принимаете ли вы мое предложение?..

Адмирал, Дамприхт и Клептон вместе ответили:

— Принимаем!

— Вы слышали? — спросил Никталоп, повернувшись к Тоту.

— Слышал.

— Вы ничего не скажете по этому поводу?

— Ничего.

— Признания, если они будут нам полезны, могут спасти вам жизнь, а клятва не принимать участия в открытой войне между нами и XV-ю может вернуть вам свободу.

Сэнт-Клер вынул часы.

— Теперь полдень. Вы будете расстреляны в девять часов вечера. Перед вами значит девять часов на размышление.

— Я уже подумал, господа, — сказал стойко Тот. — Я не сделаю никакого признания, не дам никакого обещания.

— Вы повторите нам это в девять часов вечера и тотчас же будете расстреляны.

Тот поклонился.

Пять минут спустя, крепко связанный, так что не мог сделать малейшего движения, он лежал на кушетке в каюте с картами. Адмирал и Дамприх сторожили его. Сэнт-Клер и Клептон ушли в свои комнаты, чтобы немного отдохнуть, в чем они сильно нуждались.

В восемь часов вечера Пири их разбудил. Они прошли в столовую и наскоро пообедали. На смену им пришли адмирал и Дамприх.

Кондор, сообразно с полученными рулевым и механиком приказаниями, планировал над озером Аквиланда или Леопольд II, которое находится на западе бельгийского Конго.

В десять часов без пяти минут все люди экипажа были отправлены на посты. Сэнт-Клер развязал ноги Тота.

— Можете вы идти?

— Да, — отвечал спокойно осужденный.

— Тогда благоволите следовать за мной.

Сэнт-Клер пошел вперед, за ним шел Тот, остальные следовали за ними, вооруженные карабинами.

Сэнт-Клер нес под мышкой кожаный мешок, к которому были привязаны ядра.

Воздушный корабль стоял неподвижно над серединой озера…

Бесчисленные звезды делали ночь светлой; луна всходила за невидимым горизонтом… кругом царствовала полная тишина.

Сэнт-Клер провел Тота к концу палубы и привязал к решетке веревкой, которая сзади связывала ему руки. У ног Тота он положил мешок и раскрыл его. Потом, выпрямившись, сказал, устремив свои пылающие глаза на осужденного:

— Будете вы говорить и дадите обещание?

— Ни показаний, ни обещаний! — отвечал спокойно Тот.

— Вы храбрец! — воскликнул Сэнт-Клер. — Вы умрете, прощайте!

Он посторонился, и, подняв правую руку, скомандовал:

— Пли!

Не последовало никакого звука, — только три языка пламени прорезали сумрак дивной тропической ночи… Подогнув колени, Тот упал головой вниз. Сэнт-Клер одним ударом кинжала разрезал веревки, привязывавшие труп к решетке.

Две минуты спустя, Сэнт-Клер и Клептон перебросили через ту же решетку полный мешок.

Он перевернулся в воздухе… Послышался всплеск спокойных вод озера… Потом настала тишина.

— Это был храбрец! — сказал адмирал.

— Да, — сказал Сэнт-Клер, — но мы были бы такими же храбрецами как и он, потому что он никого бы не пощадил.

— С Бастьеном, — сказал Дамприх, — это составит два мертвых шпиона, которые умерли приблизившись к нам.

— Берегись третьего! — пробормотал Клептон. Все сошли вниз, в общую каюту.

После этой трагической сцены никто из судивших, казалось, не решался заговорить первым.

Все уселись, куда попало. Адмирал, Клептон и Дамприх смотрели на Сэнт-Клера, который задумался, опустив голову на руки.

Наконец, Сэнт-Клер отнял руки, выпрямился и все с изумлением увидели, что он плакал. По крайней мере на щеках его видны были следы слез.

— Друзья мои, — сказал он разбитым голосом, — это моя последняя слабость… простите меня… Я думал о моей маленькой Христиане, которая умрет, если мне не удастся то, о чем я думал…

— Что вы хотите делать, Лео? — воскликнул адмирал, глубоко взволнованный.

— Я пойду один на земную станцию XV-ти, — сказал просто Никталоп.

— Один! — вскричали все.

— Это необходимо. Если Кондор опустится более чем на 500 метров над уровнем моря, над эспланадой, Христиана погибла. Если мы разрушим таинственную мачту раньше 18, Христиана умрет, эти люди сказали так, а вы знаете их могущество и неумолимость… Итак, я пойду один… Один, ночью, благодаря моим глазам, я пойду, я узнаю то, что хочу знать…

— Сэнт-Клер! — воскикнул Клептон.

— Нет! Я решился. Я здесь начальник по вашей воле! Если мы пойдем все вместе, то будем открыты и Христиана погибла. Если откажемся от предприятия, — сможете ли вы это, адмирал? — Ксаверия, Ивонна погибнут навеки… Один я могу все спасти!

— Но вы сами идете на верную смерть! — воскликнул адмирал.

— Нет! И кроме того, идти на смерть, это для меня спасти Христиану и попробовать все, что в пределах человеческой возможности для того, чтобы спасти Ксаверию. Итак, не спорьте со мной и послушайте меня!

Он встал и царственное величие выразилось на его лице. Адмирал, Клептоп и Дамприх склонились перед ним.

— Клептон, — сказал Сэнт-Клер, — вы спустите меня в лесу на возможно близком расстоянии от эспланады. Затем вы подниметесь на 400 метров над эспланадой. Чтобы не быть замеченными, вы пойдете с потушенными огнями. Следите днем и ночью: взрыв ракеты будет сигналом того, что вы должны спуститься со всей возможной скоростью… Если до полуночи 18-го ракеты не будет, значит я погиб… И тогда адмирал, Клептон и Дамприх отправляйтесь в Париж и посвятите все ваши усилия и ваше состояние на то, чтобы освободить Христиану, как я посвящу свои силы, свое состояние и свою жизнь, чтобы спасти Ксаверию… Христиана не на Марсе… У меня есть веские данные предполагать, что XV могут сообщаться с планетой Марс с этой земной станции, которую мы видели… Адмирал, Клептон, Дамприх, поклянитесь мне в том, что вы спасете Христиану!

Три человека встали и торжественно произнесли клятву.

— Благодарю вас! — сказал Сэнт-Клер. — Клептон, в дорогу! Я пойду приготовиться…

И Никталоп отправился в оружейную.

Три часа спустя, Кондор планировал на высоте двадцати пяти метров над маленькой прогалиной, как раз достаточной, чтобы спуститься на нее, не задевая крыльями верхушек деревьев.

На палубе у спускающегося челнока стояли Сэнт-Клер, адмирал, Клептон, Дамприх, Жоливе, Тори, Пири О’Бриен и Бонтан. Лица их выражали сосредоточенность, глаза были влажны.

Сэнт-Клер был одет в мягкую кожу, которую тонкий слой каучука делал непроницаемой. Толстые сапоги доходили до колен, колониальная каска покрывала голову. Два автоматических двенадцатизарядных пистолета висели у пояса, за который еще был заткнут топор. Кроме того, на перевязи он имел сильный американский карабин.

Но Сэнт-Клер шел не один.

Размыслив зрело, он решил взять с собой компаньона, чтобы с ним разделить опасности и славы экспедиции. Конечно, все, начиная с адмирала и кончая Бонтаном, предложили свои услуги. Но Сэнт-Клер давно уже начал отличать самого скромного и незаметного из всего маленького отряда. Он заметил по многим признакам живой ум, сообразительность, ловкость и хладнокровие молодого Максимилиана Жоливе, брата одной из похищенных.

Вот почему семнадцатилетний Максимилиан стоял возле Сэнт-Клера, которого он считал величайшим героем и чуть ли не богом.

— Пора, друзья мои! — сказал Сэнт-Клер.

Все руки протянулись к нему, он их пожал. Потом пришла очередь Максимилиана Жоливе, лицо которого сияло счастьем.

Сэнт-Клер толкнул его в лодку и сам последовал за ним.

— С Богом! — сказал адмирал Сизэра. Вся его душа, благодарная и страждущая, вылилась в этом старинном возгласе моряков.

— Будьте спокойны, — ответили Сэнт-Клер. — Но если я не вернусь, подумайте о Христиане!

— Подумайте о Христиане, подумайте о Ксаверии, об Ивонне, подумайте обо всех и о себе и возвращайтесь! — воскликнул Клептон, обнимая Сэнт-Клера.

— Вниз! — скомандовал Сэнт-Клер.

Клептон поднял рычаг, шлюпка начала опускаться. С Кондора было видно, как она уменьшалась в ночной тишине. Канат все удлинялся… Вот шлюпка достигла земли… Две тени выпрыгнули из нее, это были Сэнт-Клер и Жоливе. Пустая шлюпка поднялась обратно, а смелые искатели приключений углубились в девственный лес, направляясь к таинственной земной станции XV-ти.

Ксаверия и ее подруги — на планете Марс во власти XV-ти, которые ведут войну с Марсианами.

Христиана — пленница в замке Пьеррефор-Канталь.

Сам Коинос на своем радиоплане в междупланетном пространстве в дороге на планету Марс.

Никталоп пошел во тьму. Какой свет обретет он там? Такое положение вещей было в ночь с 12 на 13 октября…

Конец первой части

Первая интермедия

Если внимательно просмотреть огромное и бесполезное дело о XV-ти и планете Марс, дело занимающее не менее тридцати четырех портфелей, набитых документами, то можно только удивляться тому, что таинственное общество XV-ти было совершенно неизвестно Миру в ту самую эпоху, когда оно совершало подвиги и преступления, вызывавшие в свою очередь противников его на новые подвиги и преступления, которые должны были обессмертить уже и без того знаменитое имя Сэнт-Клер Никталопа.

Да, нельзя поверить, что в продолжение многих месяцев, в то время, как нарождался и осложнялся конфликт между Сэнт-Клером и таинственными XV-ю, ни одна из полиций Мира не подозревала о существовании этого общества.

Начиная с года Иктанэра, Оксус сумел основать это общество XV-ти, распространить его и сделать его могущественным, благодаря его чувствам, качествам его сотрудников и сообщников, благодаря неисчислимым богатствам, которыми оно располагало, изобретениям и научным открытиям, которых тайну оно ревниво охраняло. Никогда за весь двадцатипятилетний период, который прошел со времени исчезновения Оксуса и до исчезновения пятнадцати молодых парижанок, никогда ни один полицейский не подозревал, что существуют пятнадцать человек, которые захватили щупальцами своей темной организации всю землю и не боятся даже идти войной на ту самую планету Марс, которая чуть не завоевала землю, судя по трагическому рассказу историка Уэльса.

И даже когда пятнадцать парижанок так таинственно исчезли ночью, ни один из полицейских не смог сколько-нибудь помочь разгадке этого похищения. Один только человек открыл след, который должен был повести за собой столько происшествий. Этот человек был Сэнт-Клер Никталоп. Он поведал свое открытие только адмиралу Сизэра и его спутникам, которые последовали за нам в экспедицию, тотчас же предпринятую им.

Похищение молодых девушек произошло в ночь с 17 на 18 сентября. 11 октября соединенные полиции всех стран не нашли еще ничего, что могло бы пролить свет на это исчезновение. Сэнт-Клер опубликовал результаты своего расследования, приведшего его к неоспоримому заключению, что похищение произведено было при помощи аэропланов. Напрасно производились обыски у владельцев аэропланов, которые все должны были дать отчет в своем времяпрепровождении во время фатальной ночи с 17 на 18 сентября. И эти обыски, как показывали телеграммы в конторе г. Еннион, заместителя г-на Лепина, умершего три года тому назад, эти обыски доказывали, что в Англии так же, как и в Китае, в Испании, как и в Канаде, ни один авиатор, профессионал или любитель, не пользовался своим аэропланом для какого бы то ни было похищения в ночь с 17 на 18 сентября. Все полиции Мира были в смятении и г-н Еннион в недоумении, а публика, как в Париже, так и в Нью-Йорке, принялась трунить, а в то же время и негодовать, как это почти всегда бывает, когда полицейские ходят кругом да около и ничего не в состоянии открыть. Как вдруг 11 октября новый факт увеличил до невероятных размеров это негодование и веселость, это недоумение и смятение.

В полдень 11 октября, мадам Рондю, достойная гувернантка Христианы Сэнт-Клер, ожидая возвращения ее, ворчала в продолжение первых пяти минут; затем ею овладел непродолжительный припадок гнева; затем она побледнела от беспокойства; потом заплакала от страха. Она чуть не свалилась в обморок в 4 часа пополудни, когда старый слуга Баптист вернулся после безрезультатного обыска всех окрестностей перекрестка Девяти дорог. В половине пятого мадам Рондю в слезах, а Баптист в ярости, пошли дать знать полицейскому комиссару в Сен-Жермен о необъяснимом исчезновении Христианы Сэнт-Клер.

В течение всей ночи, комиссар, в сопровождении двадцати агентов, всех лесников и сотни обитателей Сен-Жермена, производил поиски в лесу.

В 12 часов утра, не открыв никаких следов, он решился вскочить на моноплан и лично доложить обо всем г-ну Еннион, префекту Парижской полиции.

Телеграф, радиотелеграф и радиотелефон возвестили всему прокурорскому надзору Франции и всем полициям Мира об исчезновении девицы Христианы де-Сэнт-Клер. При этом в сообщении значилось, что исчезновение это находится в связи с событиями ночи с 17 на 18 сентября.

На следующий день, 13-го, в полдень, г-н Санглие, начальник сыскной полиции, явился к г-ну Еннион и, не говоря ни слова, положил перед ним письмо и телеграмму.

В письме заключалось следующее:

Комиссариат полиции в Сен-Жермен.

13 октября, 10 час. утра.

"Господин начальник сыскной полиции!

Честь имею донести, на всякий случай, что мадам Рондю, гувернантка девицы Христианы Сэнт-Клер, исчезла в эту ночь. Стекло в окне ее комнаты было вырезано. С другой стороны следствие выяснило, что наркотическое средство было вчера вечером примешано неизвестной рукой к вину за обедом г-жи Рондю и слуге Баптисту, которого я нашел спящим и который еще не проснулся.

Продолжаю следствие.

Агент-авиатор, который доставит вам это письмо, ждет приказаний.

Комиссар полиции".

Что касается телеграммы, то написанная сложным шифром для секретных и конфиденциальных сообщений полиции, она была переведена г-ном Санглие, и вот текст этого странного послания:

Барселона 12-10-8 часов.

Санглие, Охранная полиция. Париж.

"Похищение Христианы, могу дать точные сведения. Приезжаю сюд-экспрессом. Сохраните в строгой тайне мое существование, мое вмешательство и прибытие.

Бастьен".

— Вот странно! — сказал Еннион. — Разве Бастьен не входит в состав экспедиции адмирала Сизэра?

— Да, господин префект.

— Неужели эта экспедиция в Барселоне? Это невозможно! Они уехали 9-го на Жиронде и министр колоний получил вчера радиотелеграмму из Браззавиля, где губернатор сообщает, что экспедиция отправилась дальше вглубь Конго.

— Может быть Бастьен сошел в Барселоне, которая лежит по пути следования Жиронды, — сказал г-н Санглие.

— Возможно. Но это не менее удивительно… Подождем.

Гг. Еннион и Санглие были бы еще более удивлены, если бы знали, что Бастьен, как труп, был отправлен из порта Пальма в зал для вскрытий медицинского факультета в Барселону. Но они этого не знали.

— А исчезновение мадам Рондю? — сказал Санглие.

— Ба! Это еще новая история! Садитесь на аэроплан агента-авиатора из Сен-Жермена и посмотрите сами… Все это дело, кажется, ведется людьми, которые много сильнее нас… Видите ли, в полицейском деле случай это лучший помощник… На этот раз случай называется быть может Бастьен… Подождем Бастьена! Не хотите ли сигару, они великолепны.

— И без акциза — сказал Санглие, громко захохотав.

— Конечно!

Через два часа, Санглие вернулся из Сен-Жермена; он не узнал ничего сверх того, что было уже известно полицейскому комиссару этого симпатичного города. А это было не много.

Взбешенный начальник полиции не оставлял своего кабинета, решив дождаться прибытия Бастьена. День тянулся монотонно… Санглие принимал инспекторов, читал телеграммы из Франции и из-за границы; пришел изобретатель, предлагавший аппарат собственного изобретения для анализа атмосферы тех мест, где совершено преступление; каждый человек, по его словам, имеет свой особый запах, по которому легко напасть на следы преступления. Санглие спрашивал себя, не послать ли изобретателя в больницу, но потом вежливо простился с ним, сунув ему в руку сто су… Изобретатель рассыпался в благодарностях и три раза побожился, что как только приготовит аппарат, сейчас же поднесет его в подарок начальнику сыскной полиции.

Прошло еще два часа. Справившись с путеводителем, Санглие убедился, что сюд-экспресс должен был уже прибыть в Париж. Куда же девался Бастьен.

Наконец, вошел мальчик, в сотый раз после полудня, и приблизившись к начальнику, таинственным голосом доложил:

— Пришел какой-то господин, который не хочет назвать себя. Он поручил только доложить вам, что он прибыл из Барселоны…

— Проси! — прервал его Санглие.

Мальчик вышел и вместо него появился какой-то очень бледный субъект с великолепной светлой бородой, с глазами, скрытыми зелеными очками; он опирался на крепкую палку. Вид у него был крайне истощенный…

Когда дверь за ним закрылась, Санглие сделал несколько шагов на встречу ему и, схватив этого мертвеца за руку, воскликнул:

— Это вы?

— Это я! — ответил человек. — Говорите тише, прошу вас.

— Бастьен? — прошептал Санглие.

— Бастьен; заприте дверь на ключ.

Начальник полиции запер на ключ обе двери кабинета и, вернувшись к столу, увидел на нем белокурою бороду и синие очки. Он поднял на пришедшего глаза и не мог удержать крика:

— Но вы же совсем мертвец!

— Я был им на самом деле! — прошептал, задыхаясь, Бастьен, с закрытыми глазами, падая в кресло. — И когда воскресаешь, черт возьми, на лице остается некоторое время отпечаток того Мира…

Его истощенное лицо было мертвенно бледно, а провалившиеся глаза блестели лихорадочным блеском.

— Так вы были мертвы? — прошептал озадаченный Санглие.

— Почти. То есть я был в каталепсии. А вы знаете, что каталепсия дает человеку все наружные признаки смерти. Я вам расскажу мое приключение, когда у нас будет время. Сегодня у нас есть дело поважнее. Но, скажите, нет ли у вас стакана рому? А то я чувствую, что упаду в обморок.

Санглие бросился к шкафу, открыл его, налил рому в стакан и поднес его к губам Бастьена, готового действительно упасть в обморок.

Когда стакан был опорожнен малыми осторожными глотками, Бастьен поставил его на угол стола и несколько окрепшим голосом сказал:

— Вы ничего не открыли?

— Ничего.

— Похищение Христианы Сэнт-Клер не сопровождалось никаким другим событием?

— Исчезла мадам Рондю, гувернантка Христианы.

— Когда?

— В эту ночь.

— Нет каких-либо указаний?

— Ничего.

— Хорошо. Потрудитесь сесть на ваше обыкновенное место, берите перо и стенографируйте все, что я вам скажу, чтобы ничего не было забыто, в случае если меня убьют.

— Вас убьют! — вскричал пораженный и несколько испуганный Санглие. — Но кто, здесь, в моем кабинете?

— Ба! — сказал Бастьен, пожимая плечами. — Почем я знаю, что вы не из их союза?

Начальник полиции задрожал и, не прибавив ни слова, бледный, с руками дрожащими от нервного возбуждения, уселся в бамбуковое кресло, подвинул к себе пачку министерской бумаги, взял перо и просто сказал:

— Говорите. Я готов.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Через Миры

I
Никталоп, вперед!..

Выйдя из шлюпки Кондора, Сэнт-Клер и Максимилиан Жоливе шли без перерыва до восхода солнца.

Под огромными деревьями ночь была непроницаема. Но глаза Никталопа легко проникали во тьму, или скорее тьма для них не существовала. Ориентируясь каждые четверть часа с помощью превосходной карманной буссоли, Сэнт-Клер быстро подвигался, находя без колебания дорогу среди лабиринта тропинок, проложенных дикарями и дикими животными. Что касается Жоливе, глаза которого не обладали невероятною зоркостью глаз Сэнт-Клера, то он прикрепил себе к куртке на груди электрическую лампочку, бросавшую свет на спину Сэнт-Клера. Маленькая световая звездочка, танцевавшая на спине Сэнт-Клера, служила Жоливе путеводной звездой, за которой он шел эластичным и уверенным шагом с карабином на плече.

В продолжение нескольких часов Сэнт-Клер и Максимилиан не обменялись ни одним словом.

Но когда первые лучи солнца показались сквозь густую сеть лиан и древесных ветвей, Сэнт-Клер остановился и сказал:

— Четверть часа отдыха, Макс!

Потом, посмотрев на компас, хронометр и шагомер, он сказал:

— Эти тропинки завели нас слишком на юг, надо будет пройти напрямик прямо на северо-запад. Повесь ружье на спину и возьми в руки топор. Я знаю девственный лес и по некоторым признакам вижу, что дорога будет трудная. Ты не устал?

— Совсем нет, начальник!

— Браво, Макс! Закусим и пойдем дальше. К ночи мы должны засесть на опушке леса у таинственной эспланады XV-ти.

— Если вы там будете, и я с вами, начальник!

— Ты славный малый, Макс! Будь покоен, мы отыщем твою сестру.

— И m-lle Сизэра, начальник, — смело ответил Жоливе.

Сэнт-Клер вздрогнул и, смотря на молодого человека, с волнением сказал:

— Вот как. Я думал, что знаю тебя вполне, но вижу, что у тебя больше качеств, чем я думал.

И с тоном непередаваемого авторитета, он прибавил:

— Я доволен тобой, Макс!

— Благодарю, начальник! — воскликнул парижанин, краснея от счастья и гордости. Он живо отвязал ранец, который у него был на спине на манер солдатского, и вынул оттуда две галетки, коробку с консервами и бутылку с кофе.

Завтрак продолжался десять минут. Потом ранец был закрыт, перекинут за спину и они пустились в дальнейший путь с ружьями на перевязи и топорами в руках.

Никталоп сказал правду, говоря о трудностях перехода. Но Сэнт-Клер принадлежал к тем редким в наше время людям, которых настойчивость и энергия возрастают по мере необходимости. А Макс старался быть достойным своего начальника.

Привыкшие быстро подвигаться вперед, они теперь должны были постоянно останавливаться и ударами топора прокладывать себе дорогу в лианах, свешивавшихся с деревьев. В то же время деревья обдавали их каплями росы. Над их головами густолиственные ветви совершенно закрывали солнце. Они пробирались в полусумраке, какой бывает в умеренном климате после заката солнца.

Скоро тинистая почва, по которой они шли, обратилась в вязкую грязь, из которой при каждом шаге брызгала вода.

А сверху на них все падала и падала роса; платье их промокло насквозь, а каски, казалось, были сделаны из олова.

Но не буду описывать всех невообразимых трудностей, которые им пришлось преодолеть…

Истомленные, запыхавшиеся искатели приключений только к двум часам добрались до опушки леса.

Наконец Сэнт-Клер остановился и сдержанным голосом сказал:

— Стой, отдохни!

Они находились перед прогалиной, усыпанной скалами, между которыми извивался ручей, источник которого находился под колоссальным бананом. Тропинка по другую сторону ручья носила многочисленные следы ног и когтей слонов и других диких животных.

— Давай завтракать! — сказал Сэнт-Клер. — Постой вот здесь, на этой гладкой скале!

В самом деле, среди прогалины находился природный стол, образованный большим плоским камнем круглой формы.

И вот, в то время, как Макс вытаскивал всевозможные вещи из ранца, а Сэнт-Клер чистил свой карабин, смоченный росой, в нескольких шагах от них ветки банана тихо раздвинулись, а между широкими листьями его показалась ужасная гримасничающая физиономия. Мало помалу показалось и все тело человека, готового исчезнуть при малейшем движении людей, которых он подстерегал.

Что за необыкновенное существо! Огромная волосатая голова на маленьком голом туловище, нервном, мускулистом, как будто вырубленном топором. Весь он был цвета грязно-каштанового и ростом не более метра.

Вновь прибывший устремил живые и свирепые глаза на Сэнт-Клера и Макса.

Вдруг он поднял лук, который держал в левой руке, и приставил к нему правой рукой длинную стрелу. Потом, как будто раздумав, он опустил лук и снова ушел за банан.

Сэнт-Клер и Макс не подозревали об опасности, которой подвергался по крайней мере один из них. Они продолжали заниматься каждый своим делом.

— Кушать подано, господин начальник! — провозгласил Макс, выпрямившись.

Сэнт-Клер бросил взгляд на консервы.

Никталоп направился в лес.

Макс с кружкой в руке направился к ручью за свежей водой. За спиной у него был карабин. Он повернулся спиной к банану, за которым спрятался карлик; тогда карлик вышел, сделал два шага вперед, поднял лук и прицелился в Макса. Стрела полетела. Но в эту минуту Макс сделал резкое движение, и это спасло его… Стрела скользнула по его руке и со свистом погрузилась в реку.

Быстрее молнии, Макс повернулся и увидел карлика. Одним движением он схватил карабин, приложился и, почти не целясь, выстрелил.

Чудовище подпрыгнуло и свалилось.

— Ну вот, Макс! — сказал Никталоп, который в эту минуту выходил из лесу с пучком бананов в руке и не слышал выстрела.

— Начальник, — ответил Макс, волнуясь, потому что опасность уже прошла, а молодая натура брала свое, — я убил карлика, одного из тех, о которых вы мне говорили; он пустил в меня стрелу… Тогда я, следуя вашему совету, убил его.

— Отлично сделал! — сказал просто Сэнт-Клер. — Это предупреждение для нас, минута невнимания, и мы погибли.

Решено было, что они усядутся спина к спине на камне, чтобы таким образом видеть всю площадку. С карабинами на коленях они принялись есть.

— Я должен тебя похвалить за ловкость и быстроту; ты не терял даром времени в стрелковой школе, — сказал Никталоп.

— Он был всего в десяти шагах! — сказал скромно Макс Жоливе.

В три часа, выкурив папиросу, Сэнт-Клер и Макс пустились снова в путь через лес, направляясь все время к северо-западу.

В семь часов в лесу наступила непроглядная темнота и путники остановились, чтобы снова отдохнуть, на этот раз побольше.

— Если мой шагомер меня не обманывает, мы находимся всего в двух километрах от станции XV-ти. Мы останемся здесь до полуночи. Поевши, я засну на два часа, а ты будешь сторожить, Макс, потом твоя очередь.

— Хорошо, начальник.

— Все, что мы сделали до сих пор, ничего не значит! — сказал Никталоп. — С полуночи мы должны будем напрячь все наши силы интеллектуальные и физические. Надо проникнуть на станцию XV-ти, завладеть ею хитростью или силой. Завтра 14 октября, до 18 мы имеем полных три дня, чтобы победить или погибнуть. Ты понял, Макс?

— Понял.

Хронометр Сэнт-Клера показывал ровно двенадцать часов, когда после короткого сна, не нарушенного никакой тревогой, они двинулись вперед.

Никталоп был холоден, решителен, все чувства, все силы его были страшно напряжены. Макс, более молодой, хуже владевший собой, дрожал от возбуждения. Шли они на этот раз с большими предосторожностями. Никталоп шел молча впереди, пронизывая своим взором темноту, за ним осторожно, по звуку шагов, следовал Макс, не имея на этот раз электрической лампочки. И тот и другой держали карабины в правой руке, готовые стрелять при малейшей опасности. Если бы кто-нибудь из них был ранен зверем или дикарем, все надежды на успех погибли бы безвозвратно.

Три четверти часа прошло со времени их отправления от места их последней остановки, когда Сэнт-Клер, схватив Макса за руку, прошептал:

— Стой! Мы пришли!..

Глубокая тишина царствовала кругом.

Максимилиан слышал, как билось его сердце. Однако он был тверд и решителен.

— Что вы видите? — спросил он Никталопа. Потому что для него черная ночь оставалась такой же непроницаемой как и прежде, и в потемках он видел только светящиеся фосфорическим блеском глаза Сэнт-Клера.

Тот отвечал:

— В двадцати шагах отсюда, между деревьями, я вижу эспланаду.

— Что нам делать? — спросил Макс.

— Стой здесь неподвижно… Повернись в эту сторону… Если ты услышишь мой свист, иди прямо перед собой… Я буду смотреть в твою сторону и блеск моих глаз будет указывать тебе дорогу; но если я не свистну, то что бы ты ни видел, что бы ни слышал, не двигайся!

— А если на меня нападут?

— Убей! Человек или зверь — целься между глаз. А если столкнешься лицом к лицу, — у тебя пистолеты и топор. Главное спокойствие и хладнокровие… Без суеты!..

— Будьте спокойны, начальник!

— Давай руку… Хорошо! Она не дрожит… Я ухожу!..

И гибкий, ловкий, быстро протискивался Сэнт-Клер между стволами деревьев и бесшумно скользил к эспланаде. Он шел, держа карабин в обеих руках, готовый каждую секунду выстрелить.

Скоро он достиг опушки леса. У ствола одного дерева он стал на колени и стал смотреть…

Перед ним расстилалась огромная эспланада, плоская и чистая, как твердо убитая и чисто выметенная площадь… Посередине ее высился пилон мачты в триста метров вышины… Металлические проволоки направлялись от эспланады и шли диагонально, теряясь в арматуре пилона.

— Это колоссальный радиотелеграф, — сказал себе Сэнт-Клер; — но где же посты и где работают люди?

Сэнт-Клер схватил на кусте две гибкие веточки, согнул их и связал одну с другой концами. Таким образом, если бы он вернулся, то легко нашел бы то место, откуда вышел из лесу.

Потом выпрямившись, медленно, легко, насторожив уши, он сделал двадцать шагов вперед, остановился, прислушался, посмотрел вокруг себя… Ничего! Почва эспланады была как будто цементирована… Он пошел дальше… Прошло, может быть, минут пять. Он остановился, опять ничего!

— Несомненно, — подумал он, — эспланаду не сторожат: меня могли бы двадцать раз убить с тех пор, как я вышел из леса!

Потом, быстро на этот раз, он пошел вперед. Он шел до тех пор, пока не добрался до подножия огромного пилона. Ничего!..

Он тщательно исследовал все. Восемь подпорок у подножия пилона углублялись в эспланаду, оставляя широкие пустые промежутки. Никталоп прошел под металлическими нитями, смотря себе под ноги… Ничего, кроме гладкой поверхности. Тогда он поднял голову. Это была головокружительная высота. Металлические устои, скрепленные между собой гигантскими брусьями в форме креста, казалось шли до бесконечности. Восемь огромных кабелей, обшитых изоляторами, были обвиты вокруг устоев.

— Что это за дьявольская машина? — сказал себе Сэнт-Клер.

Вдруг у него мелькнула мысль.

Он лег во всю длину и приложил ухо к холодному цементу.

Он вздрогнул, бормоча:

— Черт возьми!

Глухой, мерный шум слышался под эспланадой, поверхность которой почти нечувствительно дрожала.

И Сэнт-Клер подумал:

— Там внизу, они живут, работают, сторожат и приводят в движение эти неизвестные, колоссальные машины. Но как они туда входят? И как выходят? Потому что эти люди должны же, наконец, от времени до времени дышать воздухом.

Ему пришла в голову другая мысль и он встал.

— На этой эспланаде я найду углубление, где внезапно появлялось ужасное предупреждение о гибели Христианы. Вперед!

Но напрасно ходил он во все стороны, все было голо и пусто.

У опушки леса пространство, покрытое цементом, внезапно обрывалось и дальше шел натуральный чернозем. Сэнт-Клер стал топором рыть в том месте землю. Но он наткнулся на цементную стену; прорывши еще около метра глубины, он не видел ничего, кроме все той же стены.

Сэнт-Клер поднялся.

Занималась заря. Звезды побледнели.

— До следующей ночи, — пробормотал Сэнт-Клер не без досады.

И ориентировавшись, он быстро пошел к лесу, чтобы сойтись с Максом. Скоро он нашел две ветки, которые связал, отправляясь на эспланаду, и вошел в лес. Чтобы привлечь внимание Макса, он тихо засвистал.

Почти тотчас же Сэнт-Клер остановился, дрожь пробежала по его спине. Он узнал дерево, возле которого оставил Макса, пожимая ему руку.

Никталоп посмотрел кругом и на землю. На влажном черноземе он ясно различал там и сям следы ног своих и Макса; углубленные следы Макса в одном месте свидетельствовали о том, что он долго стоял там, виден был также и след карабина, на который он опирался, стоя в обыкновенной позе отдыхающего часового.

Но самого Макса не было. Он исчез.

Рискуя быть застигнутым дикарями или людьми с таинственной станции XV-ти, Сэнт-Клер в продолжение четырех часов продолжал разыскивать Макса, но безуспешно. В полдень, разбитый и усталый, он прервал свои поиски и, спрятавшись получше в заросли, съел несколько бананов, единственная пища, которая ему осталась, так как вместе с Максом исчезли и все запасы.

Положение было отчаянное. Что сделалось с Максом? Как он мог исчезнуть, не оставив ни малейшего следа? На месте, где он стоял, не видно было никаких следов борьбы. Ночью, находясь на эспланаде, Сэнт-Клер не слышал ни малейшего шума. Что же тогда?.. Не ушел ли он добровольно? Такая гипотеза была абсурдом.

Еще одна задача прибавилась к прежним.

Для обыкновенного человека было отчего придти в отчаяние. Но Сэнт-Клер не знал ни отчаяния, ни даже разочарования, как новорожденное дитя не знает преступления. Только глухой гнев подымался в нем.

Тем не менее, съев несколько бананов и обдумав положение со всех сторон, он сказал себе:

— Я должен беречь свои силы, и потому должен уснуть на несколько часов. А будущей ночью начну опять охоту…

Но вот прошло двадцать четыре часа, и в результате только необъяснимое исчезновение Максимилиана. Умер ли он? Жив ли? В плену ли он у XV-ти? Жертва ли он дикарей Вуатуа? Надеюсь, что будущей ночью я найду ответ хотя на один из этих вопросов.

И совершенно скрытый в огромном кустарнике, вытянувшись на ложе из зарослей, Сэнт-Клер уснул.

Некоторые люди, у которых нравственная энергия преобладает над физической, имеют способность просыпаться в назначенное себе время. Никталоп сказал себе: «Я проснусь на закате солнца». И когда лучи солнца исчезли, уступая место ночной темноте, Никталоп открыл глаза. Он сейчас же встал и почувствовал себя бодрым и сильным.

Он съел три оставшиеся банана и сейчас же принялся за поиски.

— Бесполезно, — сказал он себе, — разыскивать Макса, не имея никаких указаний. Я должен снова осмотреть эспланаду, не произошло ли там чего-нибудь нового.

Увы, ночь прошла в бесплодных усилиях. На эспланаде и вокруг ее ничего…

Ничего, если не считать постоянного шума в таинственных подземельях, замеченных им уже прошлой ночью.

К утру, нервный, чувствуя как в нем кипели волны гнева, Никталоп забыл всякую предосторожность. Он бродил вокруг эспланады, как будто бы никакая опасность не грозила ему. И мало помалу он дошел до того, что стал спрашивать себя, не было ли светящееся послание, угрожавшее Христиане, просто галлюцинацией.

Но однако нет! Клептон его видел и адмирал, и Дамприх, и Тот, которого мы расстреляли. Это правда! Блестело на этой глупой эспланаде. Но где, на каком месте?.. Можно было разбить себе голову об этот цемент, который не хотел открыться, чтобы выдать секрет…

К вечеру 15 октября Сэнт-Клер опять ушел в кустарник, который служил ему убежищем в предыдущую ночь. Он хотел уснуть, но на этот раз напрасно.

Страшная злость овладела им.

— Сегодня 15 октября, — говорил он себе, — передо мной только два дня. Два дня!..

И его всегдашнее хладнокровие покидало его.

Наступила ночь. Никталоп вернулся на эспланаду, ходил по ней бешенными шагами, стучал револьвером по устоям пилона. Но никто не вышел, ничто не нарушило тишины, никто не напал на Сэнт-Клера.

— А, здесь можно с ума сойти!

И он действительно сходил с ума от досады, стыда, ненависти, от любопытства и от отчаяния…

— Выходите! Выходите же, разбойники! — кричал он в темноте ночи. — Идите сюда, нападайте на меня, будем бороться.

Он думал о Ксаверии, Христиане, Клептоне, адмирале, Максе, Коиносе, Бастьене и всех человеческих существах, замешанных в эту фантастическую авантюру, где опасности появлялись, когда их не ожидали, и исчезали, когда шли к ним навстречу.

В эту ночь его охватило ужасное сознание своего ничтожества.

День 16 октября прошел, как и предыдущий. Ни одного человека, даже ни одного зверя не видел Никталоп. Наступила полночь.

Настало 17 октября. Еще двадцать четыре часа и начнется 18. Тогда все погибло. Бастьен сказал: «Раньше 18»… И огневое явление гласило — «Если 18»…

— Час утра! — сказал Никталоп, посмотрев на свой хронометр… Только двадцать три часа… А! Разбойники, разбойники… Что если я вызову Кондор?.. Ракеты у меня в мешке… Клептон предупрежден, он сейчас спустится; один взрывчатый снаряд и вся эта проклятая эспланада разлетится вдребезги… Да, но тогда Христиана умрет, потому что теперь еще не 18 октября. О! я отдал бы всю свою кровь капля по капле…

И как безумный, готовый размозжить себе голову, он пробежал в тысячный раз эспланаду, стал под пилоном и начал бить по устоям топором. Он дошел до того, что начал стрелять из револьвера.

Ничто не откликнулось.

Ночь прошла; быстро настал день. Сэнт-Клер не принял даже предосторожностей войти в лес. Он стоял на эспланаде, опершись на один из устоев, весь дрожа от нервного возбуждения, конвульсивно сжимая курок своего карабина.

Он не ел три дня… он не пил… Он чувствовал как безумие охватывает его мозг… но что-то в нем, что не было им самим, противилось этому безумию…

Каждую минуту он смотрел на свой хронометр.

— Еще семнадцать часов… еще шестнадцать… Еще тринадцать… Полдень… Еще двенадцать…

Он их считал и его отчаяние возрастало все боле и более, пошла ночь, а Сэнт-Клер не двинулся ни на одну линию… И вдруг в ту минуту, когда мрак поглотил последний луч дня, Никталоп вздрогнул и пошел.

Между тем под ногами у Сэнт-Клера, ниже голой поверхности эспланады, устои пилона продолжались, прорезывали обширный подвал, и затем среди огромной подземной залы опирались своим огромным основанием на восемь циклопических массивов из цемента.

Между этими массивами высились ярко освещенные электрическими фонарями огромные машины.

И эти машины жили. Бесчисленные хрустальные плиты вертелись, рычаги подымались и опускались, все дрожало и двигалось, все рычало и шипело.

В центре залы находилась группа восьми соединенных машин, откуда шли толстые кабели, которые там, наверху, оборачивали у основания устои пилона.

Перед одной из этих машин стояли, молча, два человека, положив руки в карманы и устремив глаза на вольтметр невиданных размеров, расположенный на широкой плите красного дерева.

Вдруг один из людей заговорил:

— В котором часу должно быть короткое соединение?

— В назначенный час.

— Восемь часов 18-го?

— Да.

— Мы будем далеко, не правда ли, Бретон?

— Я думаю, Норман, что мы улетим на моноплане в семь часов.

Наступило молчание. Какой-то цилиндр позади их сильно загудел, заглушая голоса.

— Видишь ли, — сказал Норман, возвышая голос, — произойдет нечто вроде землетрясения… Вся эспланада взлетит на воздух; пилон будет разбросан по кусочкам на расстоянии целых километров, лес будет опустошен, как бы циклоном, на две мили в окружности… Произойдет такое сотрясение воздуха…

— Ба! — сказал Бретон, пожимая плечами. — Мы будем в двух километрах отсюда и, если захотим, на высоте двух тысяч метров. Мы почувствуем, может быть, порыв ветра…

— Бурю!

— Нам она не страшна…

— Надеюсь, Бретон, но я предпочел бы выехать раньше.

— Невозможно! Коинос прибудет на Марс завтра утром, когда наш центральный хронометр здесь будет показывать семь часов. Мы не смеем прервать тока ни на минуту раньше.

— А химический состав?

— Все отлично рассчитано. Медная проволока погружена в него. Соединение произойдет в восемь часов. Мы будем далеко.

Наступило опять молчание. Между колоссальными машинами в громадном подземном зале, эти люди казались пигмеями.

Бретон вынул часы.

— Десять часов. Не пойти ли нам спать?

— Да, но что мы сделаем с молодым человеком?

Бретон захохотал.

— Потешная история! — сказал он. — Я чуть не лопнул от смеха, когда этот мальчик признался, что люди с воздушного корабля поставили его часовым. Часовым как раз перед воздушным трапом. Вот повезло-то ему… Ты видел, как мы его поймали: раз, два и готов! Он не успел произнести ни звука!

Норман хохотал от всего сердца.

— Ну, — сказал Бретон, — он не трус. Сначала он ничего не хотел говорить. Помнишь? Нужно было ему хорошенько пригрозить, чтобы заставить говорить… А завтра в восемь часов этот воздушный корабль получит хорошую встряску!.. Правда, он в четырех тысячах метров, но прямо над эспланадой, по прямой линии… Взрыв будет такой силы, перемещение воздуха столь ужасно, что даже на таком расстоянии аэрокорабль будете унесен, опрокинут, помят… Ха, ха, ха!

Бретон продолжал:

— Его, кажется, зовут Максом, этого мальчика?

— Да; однако, надо что-нибудь решить… Что мы с ним сделаем? Не оставлять же его взлетать на воздух вместе со станцией…

— Черт возьми! Но если мы возьмем его с собой, то он после проболтается…

— Ну, он так мало сам знает!

Наступило молчание и оба человека задумались над судьбой своего пленника.

Наконец, Норман воскликнул:

— Знаю! Мы возьмем его с собой, если он поклянется, что никогда никому не скажет о своем приключение. Не то он умрет. Он молодой, честный и не изменит своему слову.

— Да, ты прав. Идем спать.

— Здесь все в порядке?

— Все идет хорошо.

— Поверни регулятор.

— Готово!

Оба человека отошли от группы машин, прошли огромную залу, открыли дверь полированной стали и вошли в комнату, где было четыре маленьких кровати, стоявшие одна возле другой у стены, обитую полированным деревом.

На одной из кроватей спал или делал вид что спит, Макс. Мягкий свет, падавший от зеленоватого шара, освещал всю его фигуру. Связанный по рукам и ногам, он тяжело дышал.

Оба механика, стоя перед кроватью, смотрели на него.

— Норман, — сказал один из них тихим голосом, — он страдает.

— Бедный мальчик! — сказал Норман. — Правду сказать, мой сын, если бы он жил, был бы теперь таким молодцом, как этот. Скажи, Бретон, что если мы его развяжем, а то ему тяжело так. Не удерет же он, в самом деле!..

— Конечно, развяжи! Куда тут спать, когда руки и ноги связаны.

Норман вытащил из кармана нож, открыл его, подошел к Максу и тихонько, как бритвой, разрезал веревки на руках и ногах. Макс не шевельнулся… Потом он глубоко вздохнул, руки его скользнули по краю кровати, ноги отделились одна от другой и он повернулся на правый бок, продолжая спать.

Оба человека с довольным видом посмотрели друг на друга и отправились к кроватям. Через три минуты они уже лежали.

— Бретон, на какой час поставил ты будильник?

— На шесть с половиной.

— Тогда надо спать, завтра и послезавтра будут трудные дни. Спокойной ночи!

Прошло несколько минут и мирный храп двух голосов показал, что Бретон и Норман погрузились в самый мирный сон.

Еще прошло несколько минут.

Но вот на одной из трех кроватей кто-то зашевелился; поднялась голова, чьи-то два глаза блеснули в полутьме комнаты. Макс наблюдал за своими сторожами.

— Спят! — прошептал он сквозь зубы.

Он посмотрел на спящих, потом на открытую дверь в залу, где блестели машины, залитые электричеством.

— Ну, пойдем! Я хорошо все заметил, когда они меня несли. Найду дорогу, — подумал он.

И скользя по паркету, он прошел комнату, переступил порог и исчез.

Прошел час, другой, третий. Бретон и Норман все спали… Их храп вторил под сурдинку страшному, непрерывному реву машин.

И вдруг в дверях появилась фигура… темная фигура скользнула вперед… Это был Макс… Он прошел прямо к кровати и растянулся на ней… Металлическая кровать заскрипела…

В ту же минуту в светлой рамке дверей показалась другая темная фигура, которая при скрипе кровати спряталась за стену.

— Кто там, что такое? — пробормотал Бретон, приподнимаясь.

Не отвечая, Макс вытянул руку, вздохнул и перевернулся на живот.

Бретон пожал плечами и пробормотал:

— Проклятые кровати, не смазаны уже больше месяца.

И он снова улегся. Норман не просыпался вовсе. Спустя две минуты, Бретон спал.

Скоро темная фигура снова показалась в дверях. Верхняя часть этой фигуры обозначалась двумя фосфорическими точками, как будто это были глаза Никталопа.

В ту же минуту Макс поднялся на кровати.

Тогда все стало просто.

Сэнт-Клер сделал три шага к кровати Нормана; Макс проскользнул к кровати Бретона. Оба сжимали в руках рукоятки револьверов.

Одинаковым движением Сэнт-Клер и Макс подняли левые руки и приложили их к плечам, один Бретона, другой Нормана. Оба спящие подскочили и услышали голос, который сказал:

— Сдавайтесь! Или смерть!

Перед глазами их стояло маленькое черное отверстие хорошо им известного оружия.

— Ого! — сказал Бретон.

— Ба! — откликнулся Норман.

Настала минута молчания.

— Сдаешься? — спросил Сэнт-Клер.

— Прежде всего, кто ты? — крикнул Норман, не двигаясь ни одним членом.

— Никталоп!

— Никта…

И он вытаращил глаза, слегка повернув голову к Бретону.

— Ты понимаешь?

Тот пожал плечами и решительно сказал:

— Господин Сэнт-Клер, не так ли?

— Да, он самый!

— Я не понимаю ничего. Мальчуган нас надул.

И, помолчав, прибавил:

— Сдаюсь.

— Я также, — сказал товарищ.

Макс втихомолку подсмеивался.

— Вам не сделают ничего дурного. Вы были добры ко мне, вы меня развязали, чтобы я мог спать спокойно. Спасибо!

Сэнт-Клер подтвердил все сказанное наклонением головы и, заткнув револьвер за пояс, сказал:

— Руки вверх!

— Вы нас свяжете? — сказал Бретон.

— Конечно… Так будет спокойнее разговаривать, а нам есть о чем поговорить…

— Ладно! Пришла наша очередь, — проворчал Бретон.

И в то время, как Никталоп, заметив в углу веревку, пошел за ней, Бретон нагнулся к Норману и шепнул ему на ухо:

— Соединение произойдет автоматически в восемь часов; медная проволока в растворе… Молчи! Все взлетит на воздух, и они, и мы с ними…

— Я об этом думаю! — сказал Норман, со странной улыбкой смотря на Максимилиана, который сиял от счастья.

Сэнт-Клер и Макс и не подозревали, что в этот самый час, когда победа казалась полной, они были ближе к страшной опасности, чем когда бы то ни было.

Но инстинкт часто подсказывает людям мысль об опасности. Вот почему первый вопрос Сэнт-Клера механикам был:

— Почему Бастьен сказал мне, умирая: «Раньше 18-го или все погибло». Почему сияющая угроза на эспланаде гласила: «Раньше 18…»? Теперь четыре часа рокового 18-го… Что должно произойти здесь сегодня? Отвечайте!

Бретон и Норман подняли головы и, посмотрев друг на друга, сказали вместе:

— Нет.

— А! — сказал Сэнт-Клер.

— Мы не ответим на этот вопрос! — сказал решительно Бретон.

Норман посмотрел с тоской на Максимилиана, и побелевшими губами сказал:

— Вы сами знаете! Мы не должны отвечать на этот вопрос!

II
Изумление Оксуса и любовь Коиноса

Как раз в ту минуту, когда Сэнт-Клер поставили ужасный вопрос, на который Бретон «не хотел», а Норман «не должен был» отвечать, на расстоянии пятидесяти пяти миллионов ста тысяч километров от земной станции XV-ти, в междупланетном пространстве, в сфере притяжения Марса, Коинос спал на сидении своего радиоплана. Механик Альфа держал руль поворота.

Прошло уже семь дней, четыре часа и четырнадцать минут с тех пор, как они покинули землю.

Устремив глаза на хронометр, Альфа прождал пятьдесят три минуты, потом тронул левой рукой плечо Коиноса, который сейчас же проснулся.

— Предводитель, — сказал Альфа, — через три часа мы приедем.

Радиоплан в самом деле был менее чем в девятистах тысячах километров от острова Аржир.

Коинос сказал:

— Я долго спал.

— И крепко, предводитель! — прибавил Альфа.

Коинос потянулся и, зевая, сказал:

— Альфа, через три часа всякое сообщение земли с Марсом будет прервано и наши союзники не услышат ничего о нас до тех пор, пока Учителю не угодно будет послать кого-нибудь из XV-ти на землю.

— Значит станция в Конго?..

— Разрушена!

— Как! Все эти машины, пилон, подвижная эспланада, которые стоили столько труда и денег?..

— Все будет разрушено, Альфа! Ровно в восемь часов Бретон и Норман улетят на моноплане в Париж, а станция взлетит на воздух.

— По счастью мы будем уже на месте!

— Да! Потому что, если бы взрыв произошел раньше нашей высадки, Альфа, то волны Герца перестали бы нас поддерживать, и мы упали бы, как простой болид, где-нибудь на планете Марс…

— А если бы падение совершилось с высоты тысяч километров…

— Достаточно и сотен, Альфа, чтобы мы погибли без славы, разбитые, размозженные в бесформенную массу…

Действительно, часы прошли без приключения, радиоплан летел к Марсу все с увеличивающейся скоростью и в семь часов тридцать минут и сорок пять секунд, когда на земле было ровно семь часов с половиной, радиоплан легко коснулся своими полозьями террасы дома Коиноса на острове Аржир и, немного прокатившись, остановился.

— Раньше к учителю, — пробормотал Коинос, — а к Ксаверии сейчас же после него.

Однако он помог Альфе отвести радиоплан, затем прошел в свою туалетную комнату, где пробыл до восьми часов, потому что в это время, ни минутой раньше, ни позже, ждал его Оксус.

Начальник нашел учителя в его рабочем кабинете.

Он поклонился, поцеловал протянутую ему руку и просто сказал:

— Учитель, все ваши повеления исполнены.

— Без приключений?

— Без приключений. Сэнт-Клер умер.

Оксус вздрогнул.

— Умер Никталоп?

— Да, учитель, и от моей руки. Это было необходимо. То же самое произошло и с Бастьеном, который не хотел следовать за мной на Марс. Что же касается станции в Конго, то она в настоящую минуту уничтожена.

Оксус самодовольно усмехнулся. Потом машинально повернул голову к аппарату, записывавшему напряженность волн Герца, исходящих из станции в Конго.

— В таком случае, — сказал Оксус, повернув голову, — этот аппарат долго не будет действовать и мы…

Он остановился, открыв рот. Коинос, глаза которого устремлены были на аппарат, побледнел.

— Что это такое? — прошептал он.

Стрелка на циферблате показывала 150.

— Она должна быть теперь на нуле! — пробормотал Коинос.

Но дрожащая стрелка, как всегда, показывала 150.

Оксус подошел к аппарату, положил палец на черную кнопку и серьезно сказал:

— Коинос, прибор действует превосходно.

— Что же это значит?

Предводитель XV-ти победил уже свое необъяснимое волнение и ответил:

— Хронометр земной станции, вероятно, опаздывает.

— Это возможно! — сказал Оксус. — Однако, хронометр этот обладает математической точностью… Подождем!

Они подождали десять минут. Стрелка оставалась на 150.

— Когда произойдет взрыв, — сказал машинально Коинос, — не будет больше волн Герца и стрелка вернется на ноль.

— Подождем! — сказал еще Оксус сухим голосом.

Еще десять минут прошли одна за другой, дрожащая стрелка стояла все на одном месте.

Коинос был бледен, Оксус сдвинул брови, и так стояли они, молча, перед циферблатом, который показывал им, что там, на земле, в четырнадцати миллионах миль расстояния, их распоряжения не были выполнены.

— Ты уверен, что Никталоп умер? — спросил Оксус спокойным голосом.

— Учитель! — отвечал начальник со сдерживаемой яростью, — я сам, собственными руками, бросил его в море с платформы Жиронды, которая летела на высоте по крайней мере ста метров над уровнем моря.

— Действительно, он должен был бы быть мертв! Но с Сэнт-Клером обыкновенные законы природы часто бывают не действительны.

И ужасный в своем спокойствии, Оксус прибавил:

— Коинос, ты поступил легкомысленно. Ты причина тому, что я первый раз в жизни чувствую себя удивленным. За то, что ты дал мне испытать новое волнение, — я тебя прощаю… Иди к себе и жди моих приказаний. Ступай! Но берегись третьей победы Никталопа! Ты тогда умрешь.

Когда дверь автоматически закрылась за удаляющимся предводителем XV-ти, Оксус поднял руки к небу и дал волю сдерживаемому до сих пор гневу.

Он ожесточенно ходил вдоль и поперек по кабинету, каждый раз посматривая на циферблат указателя; стрелка была все на 150.

Тогда учитель резко пожал плечами, и нажал одну из кнопок, симметрично расположенных на столе.

Три минуты спустя, открылась дверь и на пороге показался Алкеус.

Это был рыжий гигант, с голубыми глазами и огненного цвета усами и бородой. Он производил впечатление страшной силы и жестокости, между тем, его широкий лоб и живые глаза показывали большой ум.

— Алкеус, — сказал учитель, — садитесь.

Алкеус сел на табурет и бросил взгляд на автоматический указатель. Лицо его выразило величайшее удивление.

— Да, — сказал Оксус, заметив удивление Алкеуса, — станция в Конго посылает нам беспрерывно свои радиомоторные волны. Это вас удивляет, Алкеус?

— Учитель, если ваши приказания не были отменены, то станция должна быть уничтожена уже два часа тому назад, и волны…

Тогда Оксус посвятил его во все, что сам знал по вопросу о станции в Конго.

— Коинос дурак! — грубо сказал Алкеус.

— Нет! — поправил его Оксус. — Вас ослепляет ваше соперничество!.. У Коиноса только слабое сердце. Он не знает того, что для того, чтобы победить, нужно вырвать свое сердце.

Наступило молчание.

— Что же делать, учитель? — спросил, наконец, Алкеус.

— Ждать и бодрствовать. Тщательно наблюдать небо. В то время, как Марсиане подготовляют на нас новую атаку, положим не особенно опасную в виду наших способов защиты, подумаем об атаке Сэнт-Клера, когда он появится в атмосфере Марса.

— Итак, вы думаете?..

— Я всего ожидаю! Если Никталоп захватил земную станцию в Конго, он не замедлит открыть секрет пилона… В складах есть неоконченные радиопланы; в архивах планы некоторых моих изобретений: мы не могли забрать всего с собой, время было слишком дорого, а на это потребовались бы месяцы! Я рассчитывал на полное разрушение станции и исчезновение секретов в воздухе и в огне взрыва. Надо иметь мужество стать лицом к лицу с гипотезой, которая будет скоро действительностью. Сэнт-Клер придет сюда, как пришли мы… Нам остается помешать ему прибыть, или взять его в плен, когда он будет здесь.

— Конечно, это будет легко, если он высадится на наше полушарие, но если он спустится далеко от острова Аржир, на какой-нибудь неизвестной точке Марса, может быть, у наших антиподов?

— В таком случае ему придется иметь дело с Марсианами, которых ему не избежать. Но благодаря нашим телескопам, мы увидим радиоплан Никталопа гораздо раньше, чем он спустится, а вычисления укажут и место спуска. Если это будет на нашем горизонте, то наши электрические пушки уничтожат Сэнт-Клера и радиоплан, когда он будет еще на высоте пятидесяти километров; а если это произойдет вне нашего горизонта — предоставим это сделать Марсианам: они опаснее для Сэнт-Клера, чем мы.

— Но вы, учитель, забываете наше главное орудие. Мы можем направить тоже волны радия, которые, встретясь с волнами земными, поставят радиоплан Никталопа между двумя разными силами и сделают его неподвижным.

Оксус улыбнулся:

— Это была моя первая мысль, Алкеус. Но вы забываете, что Сэнт-Клер найдет в моих планах способ нейтрализовать действие противных волн. О! Я очень раскаиваюсь в этом моем изобретении!

— В таком случае, — сказал Алкеус, подымаясь, — я сажусь на мой радиоплан и возвращаюсь на землю.

— А если Сэнт-Клер отлетит от нее в то время, как вы туда полетите и вы разойдетесь в междупланетном пространстве?

— Нет! Потому что, если я захочу, то мы там встретимся в смертельном бою, в смертельном для меня, но также и для него, — закричал рыжий гигант с огнем в глазах.

— Как! — воскликнул Оксус. — Ты принесешь себя в жертву, сын мой?

Алкеус подбежал к нему, упал на колени, схватил руки Оксуса и, содрогаясь от страсти, простонал хриплым голосом:

— Учитель, учитель! Вы нас погубили, позволив женщине поселиться здесь!

— Что ты хочешь этим сказать? Говори!

— Учитель! Смерть мне будет сладка… Я люблю ту девушку, которая выпала на мою долю… а она меня ненавидит…

— Алкеус!

— Она меня ненавидит до такой степени, что хочет умереть с голоду… И вот, чтобы Ивонна не умерла, я должен был поклясться, что никогда не покажусь ей больше на глаза, что никогда не увижу ее… А я ее люблю… В минуту, когда вы меня позвали, я хотел убить себя… Теперь вы меня понимаете. Если я останусь, я умру как трус… Если я уеду, я умру как герой, славной смертью за вас и за моих братьев… за наше великое дело…

Он плакал. Его горячие слезы текли по сухим и холодным рукам Оксуса…

— Встань, сын мой, — сказал Оксус, — и иди! Ты велик, как бог! А я только человек, и я принимаю твою жертву, потому что великие дела поведет она с собой. Чье сердце пронзит женщина, тот обречен на несчастие… Ты не будешь больше страдать… Иди на смерть!..

Алкеус вскрикнул и выбежал из комнаты.

Пять минут спустя, радиоплан с одним только человеком вылетел с террасы и быстро понесся в далекое небо…

Между тем Коинос вошел в свой дом. Дом этот состоял из четырех комнат, расположенных анфиладой.

Первая из них выходила прямо на улицу. Она была пуста; стены, пол и потолок были покрыты наэлектризованной кожей. Она могла вместить пятьдесят человек и все они могли быть убиты в одно мгновение. Это был оборонительный пост.

Вторая комната, смотря по вкусу и занятиям обитателя, была лабораторией, мастерской и библиотекой.

Третья комната была столовая. Все комнаты посредством подъемной машины соединялись с обширными подземельями.

Не останавливаясь, Коинос прошел все три комнаты, и сообщив звоном о своем прибытии, вошел в последнюю комнату.

Это была прелестная комната, окна-двери которой выходили в чудный сад, с удивительными растениями. Вся роскошная обстановка ее вывезена была с земной станции.

Когда Коинос вошел, на диване отдыхала женщина с книгой в руке. Это была Ксаверия. Все перенесенное ею нисколько не повлияло на ее красоту, не уменьшило блеска ее глаз. Она была одета в кимоно, вышитое шелками, которое оставляло открытыми шею и плечи. Ее великолепные руки видны были из широких рукавов. Черные волосы тяжелыми волнами падали на затылок.

При появлении Коиноса, она приподнялась на локте и ее загадочные глаза устремились на вошедшего, который, сильно побледнев, низко склонился перед ней.

— Сударыня, — сказал он серьезным голосом, — вот я и вернулся.

Ксаверия смотрела на своего победителя и угадывала в нем побежденного… Торжествующая улыбка показалась на ее губах, в то время как невозмутимый взор продолжал оставаться непроницаемым.

— Коинос, — сказала она, — расскажите мне все, что вы сделали, все…

Если он признается в том, что хотел убить Сэнт-Клера, то сделается для молодой девушки, которую он любил, предметом отвращения, ненависти, ужаса… И он солгал перед Ксаверией, как невольно солгал перед Оксусом. И в то время, как безнадежная любовь сделала Алкеуса героем, Коинос сделал подлость в надежде на любовь.

Он рассказал свое путешествие на землю, обходя молчанием трагический инцидент с Сэнт-Клером и Бастьеном.

Ксаверия вздрогнула. В рассказе его ее поразило то, что он ни одним словом не упомянул о Сэнт-Клере. Ксаверия поняла, что в рассказе было что-то недосказанное.

Молчание, последовавшее за рассказом, продолжалось так долго, что казалось пыткой Коиносу.

Но вдруг голосом ясным, спокойным, без всякой иронии, Ксаверия произнесла эти неожиданные слова:

— Итак, Коинос, вы меня любите?

Это было как удар грома. Он весь задрожал и, бросаясь на колени, как безумный отвечал ей обычным криком страсти.

— Люблю ли я вас, Ксаверия?.. Ах, я стыдился бы своей любви, если бы не любил вас больше жизни!

Рыдание прервало его голос, и глаза, полные слез, умоляюще смотрели на невозмутимую Ксаверию.

И этот человек, сила, лицо и походка которого напоминали величие льва, упал лицом на открытые руки молодой девушки и заплакал.

Она смотрела на него, думая о Сэнт-Клере и мысленно сравнивала их… И улыбка иронии, та улыбка, которая сделала Джоконду бессмертной, блуждала на ее закрытых устах.

Знала ли она, какие чувства ее волнуют?..

Воля продиктовала ей слова ее, но что сделало тон их таким бесконечно мягким?

— Коинос, посмотрите на меня…

Он поднял голову и увидел, что она улыбается, но в этой улыбке не было иронии. И тогда столько счастья нахлынуло на него, что он чуть не потерял сознания.

— Коинос, — продолжала она, — я не знаю люблю ли я вас.

Он выпрямился, дрожа.

— Но я буду это знать, когда вы мне расскажете о Сэнт-Клере…

Коинос вскочил. Крик ужаса вырвался из всего его существа. Волна крови залила лицо.

Она тоже встала, положила обе свои белые руки на плечи колосса и спокойная, но побледневшая, устремила свой блестящий взор в зрачки его.

— Да, Коинос, я буду знать, люблю ли я вас или ненавижу, когда вы мне скажете о Сэнт-Клере. Где он? Что делает? Видели вы его?

Коинос закрыл глаза, почти теряя сознание… Он собирался что-то бормотать, как вдруг раздался троекратный звон.

— Оксус! Это Оксус зовет меня!

— Кто это Оксус? — спросила Ксаверия.

— Учитель!

Повелительный звон раздался снова.

Коинос отступил, резко вырвался из рук Ксаверии и пробормотал:

— Я вернусь… Я вам расскажу о нем!

Павший предводитель нашел учителя в кабинете. Оксус стоял, опираясь локтем на медный экватор земного глобуса.

— Учитель, вы звали меня, — прошептал он.

— Да, Коинос. Знаете вы, где Алкеус?

— Нет.

— Слушайте!

И Оксус сообщил Коиносу о геройском отъезде Алкеуса. Бледный от стыда и унижения, предводитель слушал, опустив голову. Важным и строгим голосом Оксус продолжал:

— Вот что сделал Алкеус. Но его жертва не должна остаться бесплодной… Может случиться, что Алкеус достигнет земли раньше, чем Сэнт-Клер покинет ее… В таком случае он погибнет без пользы; но другой брат, который последует за Алкеусом, будет хладнокровнее и счастливее там, где первый потерпит неудачу… Этот второй брат, Коинос, будешь ты…

— Я знаю это, учитель! — сказал начальник твердым голосом.

И Коинос выпрямился, как будто возродившись.

— Итак, ты должен ехать, — продолжал Оксус. — Ты доведешь скорость радиоплана только до двадцати пяти тысяч километров в час… И если Никталоп оставил землю слишком поздно для того, чтобы Алкеус встретил его в воздухе, Никталоп встретит тебя… Ты налетишь на него, и вы исчезнете в пространстве… Так ты исправишь то зло, которое причинил… Иди на смерть, сын мой, как пошел умирать Алкеус.

— Я иду на смерть, учитель!

И поцеловав холодную руку Оксуса, Коинос вышел.

Но едва выйдя за дверь, он яростно пожал плечами и вскричал в глубине души:

— Безумец! Трижды безумец тот, кто думает, что у нас никогда не будет других страстей, кроме тех, что у него! О, эта клятва XV-ти, я отрекаюсь от нее, отрекаюсь навсегда!..

И бросившись в комнату Ксаверии, Коинос схватил руку молодой девушки, которая быстро вскочила при его появлении, весь дрожа от огромной радости, заговорил:

— Ксаверия, вы просили меня, чтобы я сказал вам все о вашем женихе. Ну, так слушайте же. Сэнт-Клер, по всей вероятности, захватил радиодвигательную станцию в Конго; он легко завладеет радиопланами, находящимися там… Он понесется на Марс… Оксус знает это. И Алкеус отправился, чтобы встретить Сэнт-Клера в междупланетных пространствах, столкнуться с ним и вместе погибнуть…

У Ксаверии вырвался крик ужаса.

— А! Ты любишь его, ты любишь его! — прохрипел Коинос.

С лицом искаженным от страсти и страдания он проговорил:

— Слушай, Ксаверия! Я тоже сейчас еду. Оксус приказал мне идти на смерть, как и Алкеусу, и постараться встретить Сэнт-Клера, если это не удастся Алкеусу… Слышишь ли ты?

Он схватил ее за плечи и, теряя последние силы, сказал:

— И вот я иду!

— Коинос! — закричала Ксаверия.

— Что, что такое? Говори, говори! Я могу уничтожить Сэнт-Клера, но я могу также и спасти его, если Алкеус его не встретит… Говори, чего ты хочешь?

— Спасите его!

— А! ты любишь его! — воскликнул он раздирающим душу голосом. — А я, а я? Я люблю тебя, Ксаверия!.. Если я спасу твоего жениха, если я…

Он упал на колени, содрогаясь, с прерывающимся от рыданий голосом, обезумевший от страшного напряжения страсти.

Но силы, покинувшие мужчину, вернулись всецело к женщине… По телу Ксаверии пробежала дрожь, но мысли ее и чувства внезапно успокоились…

Прикосновением руки она подняла недвижимого Коиноса, стала перед ним и, смотря ему глубоко в глаза, спокойным голосом сказала:

— Иди, спаси его… и… в день, когда Сэнт-Клер, победитель Оксуса, войдет сюда, в тот день, Коинос… я буду твоя…

— В тот день… или никогда!

Он дрожал всем телом.

— А потом? — пробормотал он.

— Потом я буду принадлежать на всю жизнь моему жениху…

Он зарычал:

— А я! А я!

Но она отвечала ледяным голосом:

— Ты значит любишь меня только для себя, Коинос?

— Если я спасу его, я убью себя у твоих ног, Ксаверия, а ты только отдашь мне поцелуй, который я тебе даю!

Он схватил обеими руками голову молодой девушки, приблизил ее к себе, обжог поцелуем и бросился из комнаты, оставляя дверь открытой…

Почти тотчас же на пороге двери показалось белокурое, бледное, почти неземное дитя в длинном, белом платье, без пояса, — Ивонна Сизэра. Она подошла к сестре и бросилась в ее объятия.

— Ксаверия, я все слышала. Ах, если б я знала, что Алкеус отправляется против Сэнт-Клера…

— Ты знала, что Алкеус уехал?

— Да. Вот записка, которую он мне велел передать.

И Ивонна протянула Ксаверии записку, на которой были написаны карандашом следующие слова:

«Я люблю вас, я иду к земле и к смерти! Прощайте».

— Я могла бы удержать Алкеуса одним словом, — прошептала Ивонна, краснея.

Ксаверия опустилась в кресло, притянула сестру на колени и нежно прижав ее к сердцу, сказала с полными слез глазами:

— Не жалей ни о чем, Ивонна. Не тебе, моя бедная милочка, приносить себя в жертву… Коинос спасет моего Лео…

Ксаверия тихо убаюкивала сестру, повторяя разбитым голосом:

— Нет, нет, Ивонна, не отчаивайся. Ты не могла знать… Коинос спасет его… О! если бы я не надеялась на это, я давно бы умерла, потому что у меня нет больше сил…

Обе сестры, углубившись в широкое кресло, сидели спиной к открытой двери. А на пороге этой двери некоторое время стоял высокий силуэт: это был Оксус, молчаливый и неподвижный. Он хотел посмотреть на девушку, за которую Алкеус пошел на смерть… И там, стоя сначала в соседней комнате, а потом на пороге этой, он узнал об окончательной измене Коиноса… Измене, последствий которой он теперь не в состоянии был избежать. Правда, он мог убить Коиноса, прекратив ток радиомотора, но тем же ударом он убивал и Алкеуса. Значит надо было предоставить обоих их собственной судьбе.

Но слова двух девушек удивили его еще более, чем раздражали.

Гениальный Оксус вооружился против всех сил человеческих земли и Марса; но он забыл вооружить своих XV против слабости женщины. Оксус предчувствовал, что XV могут быть побеждены нежными девушками, которых он привез сюда для удовольствия мужчин. Эти пятнадцать девушек должны были служить рабынями капризов XV-ти и начать население Марса потомками его победителей. Но теперь, благодаря этим девушкам, Алкеус пошел на смерть, Коинос на измену; и если Сэнт-Клер был теперь в дороге на Марс, — то тоже только благодаря им.

Оксус спрашивал себя, не должен ли он вместе с Алкеусом и Коиносом убить и пятнадцать девушек. Теперь особенно важно уберечь оставшихся тринадцать от опасности любви.

Но может быть уже слишком поздно? Может и эти уже сделались жертвами своих пленниц, как Алкеус и Коинос?

А Ксаверия и Ивонна и не подозревали присутствия Оксуса, который удалился, чтобы созвать совет XV-ти.

В это время Алкеус и Коинос, как болиды, неслись в междупланетном пространстве со скоростью трехсот тысяч километров в час. Первый, чтобы убить Никталопа и погибнуть вместе с ним. Второй, чтобы спасти его.

III
На земле

— Что должно произойти сегодня? — спросил Сэнт-Клер Нормана.

Бретон ответил:

— Мы не ответим.

Но Норман, бросив нежный взгляд на Максимилиана, который напоминал ему его сына, пробормотал не без колебания:

— Вы сами понимаете, мы не должны отвечать…

Никталоп не смутился этим ответом. Как проницательный психолог, он заметил взгляд, которым обласкал Норман Максимилиана и понял глубокий смысл слов «мы не должны».

Поэтому совершенно спокойно и мирно, почти улыбаясь, он вытащил из ранца пакет с табаком и стал крутить папиросу, говоря:

— Друзья мои, ясно, что то, что должно произойти сегодня, ставит наши четыре жизни в опасность. Вы, я вижу, приносите свои жизни в жертву. Почему бы и нам с Максом не сделать того же?

И повернувшись к молодому человеку, он сказал:

— Макс, я думаю, что если мы сейчас же не уйдем отсюда, то мы живыми не выйдем. Что касается меня лично, то я себя чувствую превосходно и намерен выкурить здесь с дюжину папирос… Поэтому я не двинусь с места… А ты?

— Я остаюсь с вами! — просто сказал Макс, слегка побледнев.

И вот произошло не то, что предполагал Оксус, а то, что должно было произойти по закону природы, которая дает большинству людей чувствительное сердце.

В пять часов с половиной Бретон делал вид, что спит лежа связанным на кровати; тогда Норман придвинулся к Максу и сказал ему на ухо:

— Убирайся мальчик! И беги скорее… Уже немного поздно!..

Макс покачал головой и улыбнулся, встретив ободряющий взгляд Сэнт-Клера.

В шесть часов сорок пять минут Норман выпрямился и открыл рот…

— Изменник! — прошипел Бретон, который не спал и все видел.

Норман упал на подушки. На лбу его выступил пот, глаза блуждали. Никталоп с живым интересом следил за этой трагической борьбой, оставаясь, по-видимому, совершенно спокойным и куря папиросу за папиросой.

Вдруг раздался ясный звон, повторившийся семь раз.

— Нет! нет! — закричал Норман, вскакивая. — Нет! Я не хочу, чтобы мальчик умер!

Несмотря на связанные ноги, он быстро вскочил с кровати и холодно, почти грубо, сказал Сэнт-Клеру:

— Развяжите меня!

— Изменник! — закричал Бретон.

Он уже был свободен. Сэнт-Клер поспешно, тремя ударами ножа, разрезал связывавшие Нормана веревки.

Тотчас же механик с криком бросился в машинный зал.

Прошло пять минут.

Норман возвратился совершенно спокойный.

— Готово! — сказал он уставшим голосом.

Он смотрел на Макса; Макс, чувствуя на себе его взгляд, поднял голову. И в неудержимом порыве они бросились в объятия друг друга.

Первый разнял руки Норман и, повернувшись к Сэнт-Клеру, сказал:

— В восемь часов станция должна была взорваться на воздух и все мы с ней… Теперь я…

— Норман, — прервал его Бретон, — ты остановил радиомотор?

— Нет!

— Хорошо!.. Так как эти господа оставляют тебя на свободе, ты остановишь ток в семь часов тридцать… Пусть хоть половина приказаний учителя будет исполнена.

— Хорошо, хорошо! — сказал Сэнт-Клер. — Норман ничего не остановит… Станция не взорвется: это хорошо. Если в интересах учителя, как вы говорите, чтобы радиомоторное течение было прервано в половине восьмого, то в моих интересах, чтобы это течение продолжалось и дальше.

— Вы правы, — сказал Норман, — потому что вы теперь здесь хозяин… Я изменил раз, чтобы спасти Макса, но больше изменять я не хочу… Если вы меня оставите свободным, я остановлю течение, и предупреждаю вас, что я больше не отвечу ни на один вопрос. Самое лучшее, что вы можете сделать, это убить Бретона и меня. Этак вы не будете терять времени на лишние допросы и на присмотр за нами.

— Мой милый, — сказал Сеит-Клер, — то, что вы говорите, совершенно основательно… Но убить вас было бы преступлением, а убить Бретона бесполезной жестокостью… Дайте клятву один и другой, что без моего позволения вы не выйдете из этой комнаты.

— Нет! — вскричал Бретон.

Но рассудок взял верх, и они поклялись.

Первое, что Сэнт-Клер захотел наследовать, это был выход из подземелья. Он позвал Макса, и они вместе пошли обозревать станцию.

Едва они вошли в машинный зал, как за ними раздался сильный звон.

— Сэнт-Клер подбежал к аппарату, издававшему звон, и увидел что-то вроде пишущей машины, которая выбрасывала через широкое отверстие тонкую бумагу, развертывавшуюся с неровным постукиванием.

— Ого! — сказал он в полголоса. — Это, должно быть, беспроволочный телеграф.

Аппарат остановился и Сэнт-Клер схватил бумагу, которая была наполнена цифрами без промежутков между словами.

— Как! — вскричал Сэнт-Клер. — Но ведь это шифр адмирала!.. Неужели это он телеграфирует мне с Кондора? Возможно ли это!

Сэнт-Клер сел за маленький столик, разложил загадочную бумагу и стал дешифрировать радиотелеграмму. Между тем как Норман, Бретон и Макс, не скрывая своего удивления, нагнулись над столом.

И вот что он записал дрожащей рукой между линиями радиотелеграммы:

17 октября вечером.

«Я в Париже. С радиодвигательной станции на башне Эйфеля официальным радиотелеграфом через Пальму и Браззавиль, я посылаю эту весть в надежде на то, что Сэнт-Клер в настоящее время овладел станцией и что он получит это послание, которое он один может понять.

Христиана в плену у второстепенных союзников XV-ти, никакая опасность ей не угрожает, пока Тот из Пальмы не узнает о взятии станции Сэнт-Клером. Как только станция будет взята, найти Тота и убить его. Нашел следы Христианы и спасу ее.

Не был мертв, а лишь в состоянии каталепсии.

Сообщите сведения радиотелеграфом А. Г. до востребования, башня Эйфель, шифром Сизэра». Бастьен.

Не веря своим глазам, Сэнт-Клер протянул бумагу Максу и прерывающимся от волнения голосом, сказал:

— Читай! Читай громко!

— Вы знаете Бастьена? — спросил Сэнт-Клер.

— По имени — да, — ответил Норман. — Это был начальник союзников во Франции.

— Он был мертв… его убил Коинос…

— А! — сказал Бретон, не вполне понимая.

— Да, — продолжал Сэнт-Клер радостно. — Я тоже был мертв… По крайней мере, так думал Коинос… Но я и Бастьен, мы живы; а кто действительно умер, так это Тот, о котором мне телеграфирует Бастьен… И вот почему Христиана спасена!.. Понимаете?

И он разразился смехом, молодым, свежим, счастливым, звонким, как звон золота по хрусталю!

Оба механика, бывшие молчаливыми свидетелями этой сцены, ничего не поняли из содержания телеграммы. Они смотрели на Сэнт-Клера с почтительным изумлением и в глубине души у них нарождалось сознание, что этот человек с необыкновенными глазами обладал могуществом, достойным соперничать с могуществом Оксуса.

Между тем бурная веселость Сэнт-Клера окончилась, и важным голосом, хотя глаза его еще блистали искрами радости, он сказал с царственным величием:

— Бретон и Норман, что надо сделать, чтобы ответить Бастьену?

Они были побеждены, сражены, очарованы и захвачены.

— Вот! — сказал Бретон.

— Вот там! — вскричал Норман.

Один открыл створку стенного шкафа; другой повернул ручку коммутатора. Они толкали друг друга, стараясь изо всех сил.

— Вот здесь, — сказал Норман.

— Да! — подтвердил Бретон.

— Я опустил ручку… Ударяйте по значкам, которые вам нужно…

— Хорошо, — прервал их Сэнт-Клер. — Понимаю. Спасибо!

И он дактилографировал в продолжение двух минут…

Когда он кончил, Бретон нагнулся к нему и робко спросил:

— Что вы написали Бастьену?

Сэнт-Клер вздрогнул. Окинув его своим властным взглядом, он спросил:

— Ты со мной?

Бретон вздрогнул, побледнел, посмотрел на Нормана, который был также бледен, и оба они в один голос произнесли;

— Мы с вами, начальник!

Сэнт-Клер, кивнув головой, сказал:

— Хорошо! Вот что я ответил Бастьену:

«Тот расстрелян. Владею станцией. Иду на Марс. Поручаю вам Христиану. Освободите ее. Берегите ее для меня».

И обращаясь к Максу, прибавил:

— Макс, Норман проведет тебя на эспланаду. Пусти ракету, чтобы призвать Кондора.

— Идем, малый! — сказал Норман без колебаний.

И они вышли через дверь, которая до тех пор была заперта.

— А вы, Бретон, дайте мне, пожалуйста, есть, я умираю от голода и жажды.

Бесполезно приводить подробно события, случившиеся в этот день, 18 октября.

Вызванный ракетой, Кондор спустился. После первых счастливых минут радостного свидания с товарищами, Сэнт-Клер весело принялся за разгадку тайны XV. Оба механика охотно помогали ему в этом. Они были совершенно очарованы Сэнт-Клером и готовы были сопровождать его на Марс; но было решено, что они откажутся от вознаграждения, которое им предлагали XV после разрушения станции, и будут продолжать как и прежде, исполнять свои обязанности на станции, теперь уже на службе у Сэнт-Клера.

И мало помалу, расспрашивая механиков и внимательно изучая все части подземелья, Сэнт-Клер проник в чудесные тайны XV-ти. Теперь он мог, так же как и они, пронестись по волнам междупланетного пространства на Марс!

Пока Норман и Бретон объясняли и показывали, Никталоп не произнес ни слова. Когда они кончили говорить, он сказал:

— Расскажите нам теперь все, что вам известно о XV-ти, потом о молодых похищенных девушках, о положении их на планете Марс и о планах XV-ти…

— Если позволите, мы поговорим об этом за столом. Уже шесть часов, а сегодня никто не завтракал в полдень.

И в пять минут механики накрыли стол в прежней столовой XV-ти, в доме Оксуса.

После обеда, состоявшего исключительно из консервов, впрочем очень хороших, все собрались в салоне, прилегавшем к столовой, и Бретон рассказал все, что было ему известно, а Норман добавлял иногда пропущенные подробности.

Когда все было сказано, Сэнт-Клер поднялся и сказал:

— Здесь имеются спальные комнаты. Пойдем спать. Шесть часов отдыха на хорошей постели, какое несравненное наслаждение!.. Да, я забыл… Бретон, сколько потребуется времени, чтобы привести в надлежащее состояние пять радиопланов, которые вы мне показали?

— Самое большое два дня.

— Итак, господа… Теперь час утра 19 октября… В час утра 21 октября мы отправляемся на Марс!

— В каждом радиоплане имеется три места, — продолжал Сэнт-Клер, — всех мест, следовательно, пятнадцать… Кроме вас, адмирал, Клептона, Дамприха, Макса и меня, мы возьмем еще десять человек с Кондора, в том числе Пири, Бонтана и Тори… В числе пятнадцати, мы отправимся освобождать пленных девушек и покажем, каким образом можно попытаться завладеть планетой Марс!..

Это решение вызвало взрыв энтузиазма.

IV
Громовой удар

В девять часов утра 21 октября, Алкеус пролетел двадцать один миллион шестьсот тысяч километров… До земли ему оставалось еще тридцать четыре миллиона четыреста тысяч.

— Только бы Никталоп выехал мне на встречу, — повторял яростно Алкеус.

— Сэнт-Клер! Сэнт-Клер! — кричал Алкеус, как будто этот крик мог быть кем-нибудь услышан.

Он не спал, не ел, не пил… С руками на руле направления, с глазами устремленными в пространство, справляясь поминутно с компасом, он мчался спокойный, отважный, безумный…

Прошло еще двадцать четыре часа… Вперед! вперед!..

И вдруг Алкеус замолчал, он стал неподвижен; его глаза широко открылись и две слезы, две тяжелые слезы выкатились из его глаз… Там, в однообразной бесконечности, он увидел светящиеся точки. Одна, две, три, целая линия светящихся точек.

Эти точки на глазах увеличивались. Радиопланы! Они были совсем близко, они проходили…

Алкеус заревел в полубреду:

— Пять! Который? Который из них?

Но рассуждать было некогда. Одним поворотом руля он бросил машину навстречу пяти…

Произошло столкновение, удар грома, блеск молнии… И потом ничего… небытие!..

Из пяти блестящих точек одна исчезла… Четыре продолжали путь на Марс, как четыре падающих звезды.

Конец второй части

Вторая интермедия

В ту эпоху военным министром во Франции был генерал д’Амад. Этому храброму солдату Франция обязана организацией батальонов авиаторов, которые обслуживали специальные военные аэропланы.

23 октября генерал д’Амад находился в своем кабинете, где совершенно неожиданно для себя принимал г-на Санглие, шефа охранной полиции.

Проводив г-на Санглие, министр велел дежурному ординарцу ввести следующая посетителя.

Вошел лейтенант флота Дамприх. Когда дверь за ним закрылась, министр предложил лейтенанту сесть и сказал:

— Я вас слушаю, лейтенант.

Лейтенант подробно изложил всю таинственную историю, в которую был замешан. Дойдя до того места, где он сам выступал на сцену, он сказал:

— Прежде чем сесть на радиоплан, Сэнт-Клер, сначала думавший взять меня с собой, предпочел возложить на меня миссию явиться к вам, господин министр. Он снабдил меня конфиденциальным письмом к вам. В сопровождении механика с Кондора, я прибыл сюда из Конго на аэроплане, нигде не останавливаясь. Я вернусь только с вашим ответом, который передам Сэнт-Клеру по междузвездному радиотелеграфу.

С этими словами лейтенант вручил министру большой запечатанный конверт и связку бумаг. Генерал д’Амад молча вскрыл конверт, развернул письмо и прочел.

Вот текст этого курьезного письма, приложенный к делу XV-ти.

Радиодвигательная станция Конго, 22 октября.

Господину генералу д’Амад.

Военному министру. Париж.

Господин министр!

"Через несколько часов я буду на пути к планете Марс.

О способе моего передвижения лейтенант Дамприх может дать подробные объяснения.

На планете Марс, куда я прибуду 29 октября, я буду смотреть на себя только как на разведчика французского экспедиционного корпуса. Этот корпус может быть исходатайствован, Вами, господин министр, от нашего правительства и направлен на радиодвигательную станцию в Конго.

Этот экспедиционный корпус, по моему мнению, должен состоять всего лишь из трех тысяч человек, взятых по возможности из авиаторских батальонов и обслуживающих пехотные митральезы. К ним должно присоединить сто испытанных механиков.

Под наблюдением механиков станции гг. Бретона и Нормана, в продолжение месяца, должно быть построено 250 радиопланов, нужных для доставки трех тысяч человек на планету Марс.

Вооружение отряда должно состоять из электрических ружей, сделанных по образцу найденных мною в складах радиомоторной станции.

Очень важно, чтобы решение правительства состоялось в 24 часа и отряд отправлен на станцию на военных аэропланах в течение восьми дней.

Было бы хорошо, чтобы к экспедиционному корпусу был прикомандирован астроном, например г. Камилл Фламмарион. Что касается меня, то я свое тридцатидневное пребывание на Марсе употреблю на то, чтобы устроить славному французскому отряду достойную встречу.

Благоволите принять, господин министр, уверение в моем совершенном почтении и глубокой преданности.

Лео Сэнт-Клер".

«P.S. Г-н лейтенант Дамприх снабжен всеми необходимыми планами и в продолжение двадцати четырех часов будет в распоряжении правительства, чтобы дать все нужные объяснения».

Генерала д’Амад трудно было удивить чем бы то ни было.

Между тем, на этот раз он был совершенно изумлен.

Наконец он сказал самым спокойным голосом, но тем резким тоном, которым привык командовать:

— Лейтенант, ваш адрес?

— Гранд-отель, господин министр.

— Благодарю вас. Ждите моих распоряжений, через четверть часа я увижу г. Барту, президента Совета, и мы решим этот вопрос в совете министров, который соберется завтра.

Г-н Барту был в отсутствии и военный министр был принят г. Морисом Реклю, директором кабинета президента совета.

Президент совета питал полное доверие к своему шефу кабинета, вот почему генерал д’Амад передал г-ну Реклю удивительное предложение Сэнт-Клера.

— С Никталопом мы старые друзья, — сказал Морис Реклю, — и если Сэнт-Клер объявляет о своем путешествии на Марс, значит это путешествие возможно.

На следующий день был созван совет министров в полном составе, на котором присутствовали также президент совета г-н Бриан и президент палаты г-н Пенлеве.

Дамприх давал объяснения.

Прения были бурны и длительны.

По причинам, оставшимся невыясненными, решение совета министров не было присоединено к обвинительному акту по делу XV-ти.

В тот же вечер агентство Гаваса разослало в газеты следующее извещение:

«Военная авиатика.

Военное министерство решило произвести пробную мобилизацию военной авиации. Три тысячи людей и тысяча аэропланов, выпущенные из различных гарнизонов метрополии и Алжира, должны будут в назначенный день собраться в окрестностях Браззавиля в Конго.

Эти маневры устроены по инициативе г. Барту и генерала д’Амад. Эти три тысячи человек останутся в Конго целый месяц.

Нужные кредиты на эту оригинальную мобилизацию будут взяты из бюджета военного министерства».

Министерские газеты восхваляли эту патриотическую идею.

Оппозиционная пресса находила идею глупой, смешной и опасной.

Но ни один журналист, ни один читатель и не подозревали даже, что правительство пошлет эти три тысячи людей на планету Марс, не сообщая об этом даже в палату и сенат. Правда, палата и сенат были тогда на каникулах.

Правда еще и то, что министры хорошие психологи и с помощью преданной прессы в один месяц так подготовили общественное мнение, что 23-го ноября оно приняло с энтузиазмом тот проект, который 24-го октября считало безумным.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
На Марс

I
Заря новых времен

Лео Сэнт-Клер на радиоплане, который он занимал вместе с Максом Жоливе, заметил в бесконечности междупланетных пространств появление светящейся точки — радиоплана Алкеуса.

И прежде чем он успел сделать предположение об этом явлении, направо от него произошло столкновение радиопланов.

Никталоп повернул голову и испустил крик ужаса. Экспедиция состояла теперь только из четырех радиопланов. Четыре! Кто командовал погибшим?

— Макс! Сделай перекличку, — приказал Сэнт-Клер. Благодаря блеску хрустальных колпаков на радиопланах, Сэнт-Клер не мог различить лиц сидящих в них.

Расположение радиопланов справа налево было следующее: Радиоплан I: Сэнт-Клер, Макс Жоливе. Радиоплан II: Клептон, Гайнор, Мерляк. Радиоплан III: Бонтан, Тори, Пири О’Бриен. Радиоплан IV: Плакар, Тардье, Джонсон. Радиоплан V: Сизэра, Дервинг, Дюпон.

Который из пяти погиб в невообразимом столкновении? Единственный способ узнать, было сделать перекличку. Гениальная система беспроволочных телефонов соединяла радиопланы бесстрашных путешественников.

Макс, нервы которого хотя и были сильно расстроены катастрофой, послушно нагнулся к телефону и крикнул:

— Алло! Алло! Клептон?

— Есть! — ответил голос.

— Алло!.. Бонтан?

— Есть!

— Алло!.. Плакар?

— Есть!..

Сэнт-Клер побледнел… Все кроме одного ответили… Значит…

— Алло! Алло! Адмирал Сизэра?

Сэнт-Клер почувствовал, что его сердце перестало биться…

Ответом было молчание.

— Алло! Ало!.. Сизэра, — повторял Макс, дрожа.

Молчание.

— Алло! Ал!..

— Довольно, Макс!.. — нервно крикнул Сэнт-Клер. — Это адмирал… с Дервингом и Дюпоном…

И он подумал:

— Я приеду к Ксаверии, если только я приеду, с известием о смерти… Ее отец!..

Но не время было предаваться печали. Девять остальных радиопланеров уже знали о смерти адмирала, потому что переговоры по телефону начались в одно время на всех аппаратах.

Вдруг на одном радиоплане заметили приближение новой светящейся точки. Сейчас же это было передано по телефону.

Но на этот раз появление не было так неожиданно, как раньше.

Сэнт-Клер сейчас же отдал приказание разойтись шире и уменьшить ход.

Макс хладнокровно передавал приказ Сэнт-Клера.

Четыре радиоплана рассеялись в разные стороны. И почти тотчас же с трехсот тысяч километров в час скорость была уменьшена до тридцати тысяч.

— Уменьшить еще! — кричал Сэнт-Клер.

Указатель отметил три тысячи километров…

— Еще!..

Наконец скорость доведена была только до тридцати километров.

А блестящая точка все увеличивалась. Но и она двигалась очень медленно и вскоре, как казалось, остановилась.

Сэнт-Клер посмотрел на хронометр. Прошло одиннадцать минут после катастрофы с адмиралом и двумя его компаньонами.

Вскоре стало ясно, что враждебный радиоплан перестал совсем двигаться.

— Чего он хочет, этот? — прошептал Сэнт-Клер.

Он не долго ждал.

Марсовский радиоплан медленно подвигался с минимальной скоростью тридцати километров в час. Сэнт-Клер мог вскоре заметить, что на нем находился всего лишь один человек, и Макс в ту же минуту узнал человека, лицо которого ясно было видно сквозь хрустальный колпак, который с той стороны не блестел.

— Это тот, которого на Жиронде называли маркизом де-Бриаж! — воскликнул молодой человек.

— Это Коинос! — сказал Сэнт-Клер с легким волнением.

В это время радиоплан Коиноса изменил направление и пошел рядом с радиопланом Сэнт-Клера.

С невыразимым волнением Никталоп сказал Максу:

— Дай мне телефон!

Потому что он увидел, что Коинос нагнулся к телефону.

Сейчас же начался разговор.

— Алло! Алл!.. Сэнт-Клер.

— Да! Коинос?

— Да!.. Видели вы радиоплан?

— Прежде всего кто вы, друг или враг?

— Друг… пока!.. — возразил Коинос.

— Хорошо… радиоплан в самом деле прошел от Марса; он исчез, уничтожив один из наших радиопланов с тремя людьми.

— Это был Алкеус и он шел на вас, Сэнт-Клер. В числе погибших был кто-нибудь кого я знаю?

— Да, — адмирал Сизэра!

— Отец Ксаверии?

Странно устроено человеческое сердце! При этом имени в устах Коиноса, Сэнт-Клер почувствовал ревность, как будто его кто-нибудь полоснул ножом.

Он отвечал почти грубо:

— Да, Ксаверии и Ивонны.

— Я здесь, — продолжал Коинос, — чтобы исполнить волю Ксаверии… И вот, нарушая клятву XV-ти и мой долг, я пришел сказать вам… Алло! Алло! — вы слушаете?

— Слушаю.

— Не приставайте на Марсе у острова Аржир. Там ждет вас неминуемая смерть… Оксус обладает разрушительными средствами, которые уничтожат вас… Верите вы мне?.. Я говорю от имени Ксаверии…

— Я вам верю, — сказал Никталоп.

— Хорошо!

— Где же мне пристать?

— Остров Аржир находится в южном полушарии, которое в настоящее время года обращено к земле… Приставайте у острова Нилиак, в северном полушарии, на озере того же имени. Там вы найдете обширные леса и покинутые мастерские армии Марсиан… Вы все хорошо слышали?..

— Слышал, — сказал Сэнт-Клер. — Но ваша помощь ограничится только этим?

— Пока этого достаточно… Я возвращаюсь на остров Аржир, где Ксаверия может быть в большей опасности, чем будете вы, сойдя на Марс…

— В какой опасности?

— Не знаю ничего определенного… Но я боюсь Оксуса!.. Прощайте, берегитесь XV-ти и Марсиан!.. Ваша авантюра — чистое безумие.

Сэнт-Клер хотел отвечать, но услышал стук повешенной телефонной трубки…

Коинос уже повернул свой радиоплан и мчался к Марсу…

Некоторое время Сэнт-Клер оставался в полном недоумении, как и Макс, но через минуту велел Максу передать свои приказания на остальные радиопланы.

— Повторяй! — сказал он Максу.

И он продиктовал следующее:

— За мной в одну линию, приблизительно на расстоянии пяти километров один от другого… Максимальная скорость… Повторять мои движения и следить за телефоном… Вперед!..

И четыре земные аэроплана возобновили свой чудесный бег в междупланетном пространстве…

Проходили часы… Мимо наших радиопланов проносились болиды и другие астральные тела; впереди виден был уже громадный шар Марса, к которому неслись жители земли, спокойные, холодные, невозмутимые, как сама судьба…

В конце седьмого дня Сэнт-Клер, спавший все это время только изредка, закричал, а Макс передал его возглас по телефону:

— Озеро Нилиак в виду! Уменьшайте ход по одному градусу в минуту… Постройтесь в фронтовую линию…

Озеро Нилиак, огромное, настоящее море, расстилалось под ними едва заметное в тумане… Ослепительное для земных людей солнце только что скрылось за озером Нилиак…

Вскоре посредине черных вод озера стал виден остров…

В такую грустную, зимнюю ночь четыре радиоплана легко и без толчков спустились на почву планеты Марс. Две луны Марса, его спутники, Деймос и Фабос, смягчали ночную темноту.

Тишина была полная; вода стояла неподвижно.

Четыре радиоплана быстро раскрылись и воздушные путешественники выскочили оттуда и бросились друг другу в объятия.

Итак, это Марс!

В том, что увидели люди земли вокруг себя не было ничего ужасного, ничто вокруг не вызывало мысли о чем-то красном, кровавом; тогда как на земле они представляли себе Марс в ужасном виде. А тут все было прекрасно…

Они ждали войны, а очутились в идиллической обстановке, в которой охотно предаешься тихим мечтам!..

Сэнт-Клер высказал свое впечатление, которое разделяли его спутники.

Он сказал или скорее прошептал со вздохом:

— Здесь прелестно!

Было около 6 часов, когда земные люди сошли на Марс. В продолжение восьми дней они спали только урывками. Поэтому, несмотря на странность обстановки, они скоро устали наблюдать за двумя лунами Марса и следовать за их быстрым ходом по звездному небу…

Самый слабый из одиннадцати человек первый уступит природе.

— Я спать хочу! — сказал Макс.

И он вздрогнул, потому что ночной воздух был свеж.

Голос Макса напомнил Сэнт-Клеру его обязанности начальника.

— Друзья мои, — сказал он, — Макс прав. Войдем снова в радиопланы, куда не проникнет холодный воздух, и будем спать. Восходящее солнце, позолотив хрустальные колпаки, разбудит нас.

Две минуты спустя, одиннадцать человек заперлись в своих радиопланах и все погрузилось в сон.

Проходили часы… Пробила полночь, потом тринадцать часов, четырнадцать, потом пятнадцать, шестнадцать. Восток таинственной планеты окрасился в бледно-палевый цвет, потом перешел в зеленовато-оранжевый и затем порозовел… восходило солнце… начинался светлый, хороший осенний день.

Хронометры радиопланов, разделенные на 24 часа, показывали 17 часов 35 минут, когда первым проснулся Сэнт-Клер…

Он протер себе глаза… и увидел недалеко спящего Макса, который улыбался во сне…

— Пусть он поспит еще! — сказал Сэнт-Клер и вышел первым из радиоплана. Вдали над красноватыми лесами, покрывавшими низкие холмы, небо окрашивалось яркими цветами… Это продолжалось долгие минуты… окраска горизонта менялась целой гаммой ярких цветов… Наконец показался первый, потом второй, третий луч… потом целый сноп лучей… И солнце начало выходить из-за леса…

— Солнце! Солнце Марса! — крикнул Сэнт-Клер.

И все пробудились от сна…

Крик энтузиазма вырвался из груди людей земли:

— Да здравствует Франция! — кричали французы.

— Да здравствует Англия! — вторили им англичане.

На этот раз первый, к кому вернулось необходимое хладнокровие, был англичанин Клептон.

Жестом он собрал вокруг себя своих товарищей и энергично заговорил:

— Друзья мои, вчера мы достаточно наслаждались природой… Теперь надо жить, уметь бороться и побеждать… Мы имеем в консервах на радиопланах на восемь дней съестных припасов. Наше вооружение годится для борьбы со зверями и с людьми на близком расстоянии. Но против Марсиан, если они нас откроют, оно не больше чем игрушка. В ближайшие восемь дней мы должны устраивать себе убежище и приготовить лучшее вооружение… Мы находимся почти в отчаянном положении… Если нас увидит хоть один из Марсиан, мы погибли. Тем более, что отсюда мы не можем ни вернуться на землю, ни послать известие на станцию в Конго. Через месяц три тысячи человек отправятся с этой станции. Если мы их не предупредим, они прибудут на остров Аржир, где Оксус их уничтожит раньше, чем они ступят на почву Марса. Вот задачи, которые требуют неотложного решения.

Одиннадцать человек уселось на траве красного цвета и составили совет. Каждый свободно изложил свои мысли и все решили, что раньше всего надо наследовать остров Нилиак.

Коинос говорил о военных мастерских. Следовало найти их.

С общего согласия маленький отряд выбрал предводителем Сэнт-Клера, помощником которого был избран Клептон. Решено было идти на север.

Быстро вооружившись, маленький отряд двинулся вперед.

По дороге люди наблюдали странную природу планеты. Деревья, которые им приходилось ломать, были гораздо мягче, чем земныя деревья, но они были гораздо выше. Точно также и кусты достигали вышины в шесть раз превышавшей человеческий рост.

Что касается окраски, то они были всех оттенков красного цвета.

Так сквозь фантастический лес двигались люди вперед, как вдруг раздался крик Сэнт-Клера:

— Стой! Там впереди развалины!

Одним прыжком все бросились вперед.

В самом деле, в глубине неожиданно открывавшейся аллеи, они увидели циклопические развалины…

Огромные глыбы красного базальта образовали как бы стену.

Сэнт-Клер первый бросился карабкаться на стену, за ним все остальные.

Через минуту они очутились на эспланаде, полузаросшей кустарником, на краю которой возвышалась круглая башня, сложенная из тех же громадных глыб.

Мерляк обежал эспланаду, обогнул башню и закричал:

— Там еще четыре такие же башни.

В ту же секунду послышался шум крыльев и с вершины первой башни вылетел апокалипсический зверь, клюв которого был такой же величины, как и туловище. Он взмахнул крыльями, закаркал и исчез за вершинами деревьев…

— Браво! — крикнул Бонтан. — Значит есть же здесь живые существа.

— Мерляк, — спросил Сэнт-Клер, — вы не видели дверей по ту сторону башен?

— Нет, начальник.

— В таком случае, друзья мои, надо найти способ проникнуть туда.

— У меня есть способ! — вскричал Тори.

— Какой?

— Срубить самое толстое и самое высокое дерево; обрубить ветки, оставив концы их у ствола так, чтобы можно было по ним взойти на башню. В этом странном краю все предметы так легки, что не трудно будет это сделать, затем приставить дерево к стене, как лестницу.

— Принято! — сказал Сэнт-Клер.

Когда после долгих усилий дерево было срублено и прочно укреплено в яме, по стволу его поднялись на башню все участники экспедиции.

II
Совет XV-ти

Пока Алкеус и Коинос неслись на встречу Сэнт-Клеру, Оксус размышлял, осведомлялся, спрашивал, наблюдал…

Тут он открыл то, чего никогда раньше и не предполагал: он открыл, что в сердцах этих людей жило не одно только честолюбивое желание побеждать; что у них было и другое желание, детское желание быть любимым, обожаемым молодыми девушками-пленницами.

Только один из его учеников, казалось, не поддался общему влечению. Его звали Киппер… Это был худой, нервный человек, среднего роста, англо-саксонской расы, сухой, подвижный и холодный, как стальное лезвие. Ему могло быть лет около сорока. Это был математик-инженер.

Судьба предоставила этому Кипперу веселую, прелестную, Фелиси Жоливе, жизнерадостную парижанку, которая за несколько дней перед похищением была избрана королевой королев, по старому парижскому обычаю.

Киппер сделал себе из нее служанку, не на черные работы, конечно, так как для этой цели у XV-ти было много невольников африканских негров.

На обязанности Фелиси лежало содержать в педантической аккуратности рабочий; кабинет и библиотеку ее господина, чистить, набивать и зажигать его трубку, качать гамак, в котором Киппер имел обыкновение лежать, занимаясь сложными математическими выкладками.

И когда Оксус осторожно стал его расспрашивать, Киппер ответил:

— Моя пленница удовлетворяет меня в достаточной степени.

— Она так же красива, как и другие? — промолвил небрежно Оксус.

— Красива? Я не видал других и никогда не присматривался к Фелиси.

И Киппер удивленно посмотрел на учителя.

— Я хотел сказать, — продолжал удовлетворенный Оксус, — что иногда женщина имеет внешнюю прелесть, которая приятно поражает глаз мужчины…

— Фелиси опрятна, покорна и молчалива, — сказал сухо Киппер, — это все, что я от нее требую.

Киппер ни разу не пропустил случая осмотреть наблюдательные посты Марса, где перед аппаратами негры-невольники были готовы каждую минуту поднять тревогу.

Один в своем рабочем кабинете Оксус видел, что игла на радио-автоматическом указателе все стоит на 150, показывая этим, что станция в Конго посылает свои волны максимального напряжения.

Вдруг размышления Оксуса были прерваны сильным звоном.

Старик вздрогнул, поднял голову и посмотрел на фонографический павильон, откуда послышался голос:

— Алло! алло!.. Учитель, в районе нашего наблюдательного поста появился радиоплан, направление от земли, скорость максимальная…

Облокотившись на стол, Оксус держался обеими руками за голову.

— Кто это? Алкеус? Коинос или Сэнт-Клер?.. Абсолютная неизвестность.

Через три дня после предупреждения, Оксус находился на террасе своего дома в тот час, когда должен был прибыть загадочный радиоплан… Оксус был вооружен электро-зеркалом, ужасным переносным прибором, который выделял электрический ток такой интенсивности, что убивал на значительном расстоянии…

Радиоплан показался в небе, озаренном кровавым отблеском заката.

Он опустился на террасе дома Коиноса, и из него вышел хозяин этого дома.

Вновь прибывший низко поклонился Оксусу и скрылся в отверстии лестницы, ведущей в дом.

Две минуты спустя, Оксус, сидя за рабочим столом, между картами земли и Марса, принял Коиноса.

Коинос стоял посреди комнаты спокойный, в своей естественной позе.

— Говори, — сказал учитель, — что случилось?

— Алкеус умер…

— Каким образом?

— Я следовал за ним, я видел.

Коинос лгал, но он потерял счет своей лжи.

— Радиоплан его столкнулся с радиопланом, шедшим с Земли, и погиб в пламени…

Оксус даже не вздрогнул. Его бледное лицо было все так же невозмутимо, взор все так же светел, холоден и строг…

— А ты что сделал? — допрашивал Оксус.

— Я тотчас же вернулся назад, подхваченный волнами, шедшими от земли…

— Почему ты не продолжал путь к земле?

— Я думал, что это бесполезно… Очевидно, что если бы радиопланы могли, то их полетело бы несколько сразу… В такой путь человек не рискнет отправиться один…

Наступило молчание.

Не сказав ничего о четырех радиопланах, Коинос изменял клятве, но он уже не считал своих измен…

— Хорошо! — сказал Оксус.

И после минутного молчания он продолжал:

— Пусть же прошлое будет забыто. Коинос, сын мой, ты главная причина смерти Алкеуса… Это больше чем ошибка, это преступление… Я тебя прощаю… Но больше я уже не прощу…

Он замолчал опять, затем, снова тем же спокойным голосом, продолжал:

— Иди… Отдохни эту ночь… Завтра соберется совет XV-ти… Я скажу мою волю…

Голос его стал еще суровее, когда он прибавил:

— И я надеюсь, что никто не посмеет противиться моей воле… Ты ее узнаешь завтра… Ступай, сын мой!

Он встал и протянул над столом руку. Коинос приблизился и спокойный, невозмутимый, без всякого угрызения совести, взял эту руку и поцеловал ее.

Вслед за тем он вышел из обширного рабочего кабинета Оксуса.

Но когда дверь за ним закрылась, он пожал плечами и прошептал:

— Оксус, ты слеп… Ты дал мне другого повелителя!.. Велениям Ксаверии подчиняюсь я теперь…

И он побежал со всех сил к ее дому, так было велико его нетерпение.

Когда он вошел в первую комнату, раздался обычный сигнал и необыкновенный город Космополис опустился под землю, как то делалось каждый вечер.

В комнате, освещенной электрической люстрой с колпаками из светло-зеленого стекла, сидела в кресле Ксаверия. У ее ног, примостившись на пуфе, сидела Ивонна.

Обе сестры были погружены в неясные, но печальные мысли…

Мечты эти прерваны были появлением Коиноса.

— Коинос! — воскликнула Ксаверия, вставая.

Ивонна повернула голову и посмотрела на начальника XV-ти презрительным взглядом. Не видя Ивонны, он прямо подошел к Ксаверии и бледный, глухим голосом, просто сказал:

— Он спасен!

Она устремила на него свои глубокие глаза… И в то время, как по щекам ее текли слезы, она протянула ему руку и, вздохнув, сказала:

— Благодарю!

Он взял эту руку и пожал ее, не смея поднести ее к губам. Этот сильный человек был теперь слабее ребенка.

— Садитесь и расскажите мне все.

Он послушно сел. Почти неслышным голосом, быстро рассказал он все, что произошло. Когда, назвав Алкеуса, он вслед за тем сказал «умер», Ивонна закрыла лицо руками.

— Знаете ли вы кто был на борту того радиоплана, который был уничтожен Алкеусом? — спросила Ксаверия.

Коинос колебался… Но Ивонна схватила его за руку и умоляющим голосом произнесла:

— Прошу вас, скажите нам все.

Коинос сделал головой движение непритворного отчаяния и прошептал:

— Я прибыл слишком поздно, чтобы, помешать… Я мог бы, может быть, отстранить Алкеуса, но я даже не видел… Сэнт-Клер назвал мне жертв катастрофы…

— Жертв? — сказала Ксаверия.

— Из них один только вас интересует, — прошептал Коинос.

— Кто он? Говорите!

— Ваш…

— Мой отец! — крикнула Ивонна душу раздирающим голосом.

И бедное дитя упало навзничь без чувств.

Болезненное рыдание потрясло Ксаверию, но более сильная чем сестра, она победила свое страдание, подняла бесчувственное тело сестры и понесла его на кровать… В это время Коинос открыл какой-то ящик, достал из него нюхательные соли и подал Ксаверии…

Через несколько минут Ивонна открыла глаза.

— Я вам больше не нужен, я удаляюсь, — сказал Конное.

— Да, уходите, — сказала Ксаверия тихо.

— И еще раз благодарю! — И снова протягивая ему руку, она прибавила: — Коинос, не забудьте, что Сэнт-Клеру грозит еще опасность… Вы знаете, где он… Помогите же ему!..

— Я помогу ему! — сказал он.

На этот раз он не мог удержаться, чтобы не поцеловать протянутую ему ручку.

Час спустя, электрический авион, едва превышавший по величине земного орла, поднялся с террасы дома Коиноса.

На этом авионе был только один человек. Это был — Альфа, слуга и друг Коиноса, готовый по его приказанию убить самого Оксуса.

На этом авионе, который развивал скорость только до пятисот километров в час, Альфа, одетый в хрустальную каску и каучук, вез четыре заряженных электро-зеркала. Альфа направил свой полет в сторону острова Нилиак.

Расстояние от острова Аржир до острова Нилиак равняется, с птичьего полета, приблизительно 1200 милям или 4000 километрам. Делая по 350 километров в час, Альфа должен был пройти это расстояние в 14 часов; полагая два часа на остановку и четырнадцать часов на обратный путь, Альфа должен был отсутствовать из Космополиса почти тридцать часов.

Утром в тот день, когда Альфа летел из Аржира, специальный звон возвестил XV-ти, что Оксус, учитель, созывает их на совет.

В круглую залу, устроенную в центре дома Оксуса, вошли четырнадцать человек, одни порознь, другие группами по два и по три человека.

Посреди зала стоял стол и вокруг этого стола поставлено было пятнадцать кресел… Шестнадцатое, более высокое и богаче украшенное, составляло центр.

Эта зала со строгими голыми стенами, единственную меблировку которой составляли стол, стулья и два обширных шкафа с ящиками, получала свет из стеклянного купола. Окон в ней не было. Две двери были проделаны одна против другой.

По мере того как члены XV-ти входили, каждый из них становился за своим креслом. Когда все места были заняты, раздался звон и дверь, остававшаяся до тех пор закрытой, распахнулась… Черный невольник, одетый в красное, появился и закричал:

— Учитель!

— Слава учителю! — ответили четырнадцать присутствующих.

Вошел Оксус. Как остальные, он был с обнаженной головой, одетый в белое, в высоких зеленых сапогах из мягкой кожи.

Важно и величественно занял он председательское место.

— Братья, садитесь! — сказал он.

Потом не без некоторой торжественности он сказал:

— Объявляю триста восемьдесят седьмое заседание совета XV-ти открытым!

Наступила минута молчания.

Оксус повернул голову к тому креслу, которое было пусто, и сказал невозмутимо:

— Одного брата не достает. Кто это?

— Алкеус, — ответили в один голос два брата, сидевшие рядом с незанятым креслом.

— Кто-нибудь знает причину его отсутствия? — продолжал Оксус.

Один брат поднялся, это был Коинос. Он произнес холодным тоном:

— Я знаю.

— Какая это причина?

— Смерть!

При этом слове одним движением тринадцать союзников вскочили и скорбное удивление отпечаталось на их лицах.

Оксус один оставался невозмутимым.

— Какая смерть? — спросил он спокойным, ясным голосом.

— Смерть славная, на своем посту, — ответил Коинос.

— Присутствовали вы при ней?

— Нет! Но я знаю причину ее и следствия.

— Хорошо! Вы сообщите это подробно, письменно. Завтра это будет объявлено в полуденном приказе. Затем подробности смерти Алкеуса будут высечены на мраморной доске, которая будет прибита на стене почетной залы! Да будет брат Алкеус вознагражден и прославлен!

— Навеки! — воскликнули вместе все четырнадцать и все сели снова.

Оксус после нескольких минут молчания продолжал быстро и властно, опустив глаза:

— Я решил, что брат Киппер будет возведен в ранг предводителя и что он получит все прерогативы Алкеуса…

— Благодарю, учитель! — сказал Киппер сухим тоном, хотя краска удовольствия выступила на его лице.

Оксус поднял голову, бросил на Коиноса испытующий взгляд и продолжал, снова опустив глаза:

— Я решил, что товарищ Альфа будет возвышен до степени брата и примет место, права и имя Алкеуса…

Коинос побледнел.

Чего хочет Оксус? Было ли это сделано для того, чтобы почтить Коиноса, воздавая честь его товарищу?.. Или Оксус знал об отсутствии Альфа? Не предугадывал ли он цели… Но нет, это невозможно! Альфа уехал ночью, когда воздушная стража спала под действием наркотика, подмешенного в табак… При том же Оксус не знал о высадке Сэнт-Клера и жителей земли на острове Нилиак.

Но Коиносу не было времени приводить в порядок свои мысли, полные смятения.

Оксус поднял голову и приказал:

— Раб! Пусть найдут Альфу и пусть он явится без оружия видимого или скрытого, с завязанными глазами, между двумя безмолвными носителями кинжала и чаши!

Черный страж дверей поклонился и вышел.

Коинос страшно бледный, думал:

— Если Оксус знает, угадывает или предчувствует, я погиб… и Ксаверия со мной…

Учитель опустил голову. Все братья были погружены в свои размышления… Коинос старался в это время собраться с мыслями.

Наконец, дверь отворилась, появился негр и закрыв дверь, сказал:

— Альфы нет в Космополисе. Его служебная табличка указывает, что он производит разведку около острова Аржир. Но воздушный часовой не записал его выезда. Альфа отправился 8-29-XX.

— Хорошо! — сказал Оксус.

И повернувшись к Коиносу, Оксус спросил:

— Коинос, это вы приказали ему сделать эти разведки?

— Да, учитель.

— Зачем?

— Потому что я задумал проект прорыть от Космополиса к морю подземный канал, для подводных лодок, планы которых вам представил на рассмотрение Миниок.

Миниок, один из XV-ти, худой и длинный, с кирпично-красным цветом лица, одобрительно улыбнулся широкой улыбкой.

— Почему вы не представили мне на рассмотрение этот проект? — спросил Оксус.

— Я не хотел этого делать, прежде чем у меня будут точные сведения…

— Хорошо, — прервал его спокойно Оксус, — Альфа будет посвящен только завтра.

Коинос вздохнул спокойно.

В самом деле Оксус приказал:

— Раб, пусть явится сейчас воздушный часовой, который был дежурным в час отбытия Альфы, — приказал Оксус.

Спустя пять минут негр вернулся. Он держал за руку маленького рыжего человека, глаза которого были завязаны. Оба, входя, сделали три шага по зале и остановились.

— Какая его цифра? — сказал Оксус.

— 75, — отвечал негр.

— Так вот! Ты, 75, знаешь ли кто уезжал во время твоего дежурства?

Человек побледнел, он колебался.

— Никто! — сказал он, наконец.

— Ты лжешь! — сказал Оксус сухо. — Авион вылетел в 8-29-XX. Что ты делал? Отвечай!

Человек весь дрожал и едва слышным голосом прошептал:

— Я спал.

— Знаешь ли ты, что ты заслужил смерть?

У несчастного вырвалось рыдание.

— Раб! — продолжал бесстрастно Оксус. — Раб, выслушай мою волю…

— Слушаю, повелитель!

— 75 будет казнен через час перед собранием товарищей и невольников. Проводи его на эспланаду.

Негр взял за руку едва стоявшего на ногах осужденного и увел его, в то время, как Оксус говорил:

— Коинос, вы приведете в исполнение приговор…

Коинос ответил:

— Учитель, буду послушен!..

Он думал о Ксаверии, и у него не было ни малейшего угрызения совести в том, что он отчасти был убийцей этого человека.

— Инцидент исчерпан, — продолжал Оксус, — перейдем к вопросам более важным, чем смерть Алкеуса!

Он сделал паузу и продолжал голосом необыкновенно авторитетным:

— Братья! Причиной смерти Алкеуса были не те обстоятельства, которые изложит вам в официальном рапорте Коинос. Причиной смерти Алкеуса была женщина.

При этих неожиданных словах Коинос почувствовал страшное беспокойство.

— Алкеус любил женщину, которая досталась ему. Эта женщина не захотела ему подчиниться, и Алкеус решил умереть. Если бы ему не представился случай умереть со славой, он лишил бы себя жизни.

Он встал и с повелительным жестом продолжал:

— Братья, передо мной, вашим повелителем, передо мной, который для каждого из вас более чем отец, будьте благородно откровенны… Слушайте!.. Пусть те из вас, которые уверены в том, что могут убить без сожаления, если надо, женщину, вошедшую в их дом и в их жизнь… пусть те встанут и пройдут направо!..

При этом неожиданном страшном приказании среди четырнадцати воцарилось страшное смущение… Лица всех вдруг исказились.

И один только человек встал; один только спокойно перешел направо от учителя: это был Киппер.

Оксус нахмурил брови, в то время как неподвижно сидевшие тринадцать мятежников с видимым смущением смотрели друг на друга.

Спокойно, бесконечно печальным голосом учитель предложил:

— Мои бедные дети. Только один из вас господин своей воли. Если бы я был только вашим учителем, я убил бы вас в один миг. Я в состоянии это сделать! Достаточно нажать один коммутатор, которого вы не знаете и никогда не узнаете, чтобы кресла, на которых вы сидите, сделались для вас орудиями смерти.

Дрожь пробежала по телу тринадцати, но ни один не встал.

Оксус понял их мысль.

— Я знаю, — продолжал он с улыбкой гордости и печали, — что вы не боитесь смерти. И что вы предпочитаете скорее умереть, чем восстать против меня.

Наступило молчание; глаза некоторых из тринадцати выражали волнение. Оксус был их учитель, их отец, их бог!.. И не было случая, где бы их воля не склонилась перед его волей… Но на этот раз брало верх что-то неизвестное и всемогущее.

Да, верно, они скорее готовы умереть, чем возмутиться против него; но они тоже скорее умрут, чем исполнят его волю во вред молодым девушкам.

Учитель поднялся, протянул правую руку и спокойно, бесконечно печальным и усталым голосом сказал:

— Дети мои, вы меня победили… Потому что я вас люблю… Я не убью вас. Но вы должны выбирать между моей смертью и вашей клятвой…

И повернувшись к единственному из XV-ти, который перешел направо, он сказал:

— Киппер, произнесите слова клятвы.

Холодно, сухо, без единого жеста Киппер произнес:

— Жизнью и смертью, всем что я любил, люблю и буду любить клянусь быть послушным Оксусу, что бы он мне ни приказал.

Клянусь ничего не делать такого, что было бы противно миссии XV-ти, миссии, которая заключается в воле Оксуса.

Пусть гром поразит меня, если я нарушу клятву!

Сказав это, Киппер низко склонился перед Оксусом и сказал:

— Пусть приказывает Оксус, я буду ему послушен!

— Иди, возьми… — начал Оксус.

— Замолчи! — крикнул страшный голос.

И среди всеобщего оцепенения, Коинос, который прервал учителя, поднялся.

Он вышел из круга XV-ти, стал перед удивленным Оксусом и голосом властным и полным огня, с величием и силой, которую дает любовь, сказал:

— Учитель и вы, братья мои, простите меня, что я сделал то, чего никогда никто не делал, что я прервал Оксуса! Но я хотел помешать произнести невозвратные слова.

…От моего имени, от имени вашего, братья, я прошу пять минут отсрочки; после чего, если угодно Оксусу, я пойду и схвачусь сам за медную ручку аппарата, который поразит меня на смерть.

Он замолчал.

— Говори, Коинос, — сказал Оксус голосом, в котором слышалась глубокая печаль.

— Зачем мы здесь, — воскликнул влюбленный в Ксаверию, все более и более страстным голосом. — Зачем мы, неустрашимые, здесь, на планете Марс? Чтобы завоевать его, чтобы сделать его господином вселенной, светочем миров!.. Кто из нас отказывается от этой добровольной миссии?.. Никто!.. Но мы люди, в нас живет не только один всепобеждающий разум, в нас бьется сердце… Мы знаем любовь!.. Чем же любовь вредит исполнению чудесных планов Оксуса?.. Пусть учитель скажет слово, и мы станем во главе легионов вооруженных невольников и пойдем против Марсиан, которых мы пришли покорить… Но пока учитель не сказал этого слова, чем же клятва XV-ти мешает нам любить и стараться быть любимым?

…Братья, так ли я передал ваши мысли. Отвечайте!.. Пусть учитель знает и рассудит!.. Что касается меня, то если я превысил мои права, пусть он пошлет меня на смерть!.. Я пойду, не бросив ему даже укорительного взгляда… Братья, говорите!..

И вдруг двенадцать голосов закричало:

— Да, да! Каинос хорошо говорит! Коинос говорит правду!.. Слава Оксусу!..

Еще весь дрожа от волнения, Коинос пошел и вернулся на свое место.

Все ждали от Оксуса какого-нибудь страшного слова. Наступило разочарование.

Спокойно, голосом сухо равнодушным, Оксус заговорил, как говорит начальник с подчиненным:

— Коинос, знаешь ли ты, что радиодвигательная станция в Конго все еще действует?

При этих неожиданных словах, тринадцать сделали жест удивления.

— Я знаю это, — сказал Коинос.

— Знаешь ли ты, что радиодвигательные волны доходят сюда с максимальным напряжением.

— Знаю.

— А между тем я хотел, чтобы земная станция была разрушена. Она не разрушена. Люди, по-видимому, покинули землю, чтобы лететь на Марс. Эти люди — это родственники, любовники, женихи женщин, которых вы любите…

— Очень возможно! — сказал невозмутимо Коинос.

— Алкеус, — продолжал Оксус, — умер, уничтожив один радиоплан наших врагов… Но конечно этот радиоплан не был единственным. Другие отлетят или уже отлетели, чтобы с нами сразиться.

— Конечно, — сказал Коинос.

Тринадцать слушали, увлеченные этим словесным поединком, боясь за его исход…

— И вот, — сказал Оксус каким-то странным пророческим голосом, — теперь я к тебе обращаюсь, Коинос…

— Я слушаю!

— Представь себе, что какой-нибудь радиоплан привезет на Марс отца, любовника или жениха молодой девушки, которая у тебя в доме и которую ты любишь… Представь себе, что заботясь единственно о цели, которую преследуют XV, я скажу тебе, Коинос: — Смерть отцу, любовнику, жениху! Что ты сделаешь?..

Это была минута невыразимого напряжения. Все присутствующие затаили дыхание.

Коинос встал, и бледный, с челом покрытым потом, чистым и твердым голосом сказал:

— Учитель, на твой вопрос я отвечу: Хорошо!.. Я возьму молодую девушку и передам ее в руки отца, любовника или жениха. И потом свободный, я вернусь к тебе и скажу: — приказывай еще, с кем должен я сразиться?.. И тогда я пойду туда, куда ты мне прикажешь!

— Ты клянешься? А вы, мои братья, вы слышали, что сказал Коинос?

— Да, — отвечали двенадцать голосов в общем порыве.

— Одобряете вы его слова? Повторяете ли вы их каждый за себя?

— Да! да!

— Клянетесь ли вы?

— Клянемся!

— Хорошо! Заседание кончено…

И так же спокойно, как после каждого обыкновенного заседания, Оксус вышел из залы.

Только когда дверь за ним закрылась, четырнадцать опомнились и произнесли обычный привет:

— Слава учителю.

— Навсегда! — крикнул невольник.

Выходные двери раскрылись, пропуская всех на залитую солнцем галерею.

III
Приключение Альфа

Через четырнадцать часов после отъезда с острова Аржир, Альфа планировал над островом Нилиак. Коинос, его начальник, сказал ему:

— Как только земные люди сойдут на Марс, они, вероятно, двинутся на поиски покинутых военных сооружений, которые мы с тобой осматривали. Планируй над ними и ты наверно откроешь жителей земли. Заставь их представить тебя Сэнт-Клеру и передай ему эту посылку. Ты вернешься только с его словесным ответом и передав ему эти четыре электро-зеркала.

Поэтому Альфа направился прежде всего к месту расположения этих сооружений. Когда он приближался к башням, окружавшим эспланаду, из одной из них внезапно вылетел орел-кондор.

— Эта птица вылетает только, когда на нее попадают, — подумал Альфа: — здесь, наверное, есть люди.

Альфа направился прямо к тому месту, откуда вылетел кондор…

Скоро он увидел под собой пять башен покинутых построек.

Он спустился ниже.

— Нет более сомнения. Жители земли здесь. Они сделали из дерева лестницу, чтобы влезть на башню. И по всей вероятности, они скрываются, потому что мой авион не внушает им доверия… Так как я имею дело с людьми подобными мне, то будем поступать как на земле!

Действительно, в тот момент, когда аппарат коснулся полозьями зубьев стены, из глубины башни послышался голос:

— Кто идет?

— Друг! — ответил Альфа.

— Откуда вы?

— Из Аржира! У меня поручение от моего начальника Коиноса к Сэнт-Клеру!

— Хорошо! Подождите!

Из дыры, проделанной посередине платформы, которая обозначала когда-то первый этаж, появился человек… Человек этот, цепляясь за необтесанные камни, добрался до второй платформы, и после новой пятиминутной гимнастики предстал перед Альфой, который тем временем сошел с авиона.

— Г-н Сэнт-Клер? — спросил посланный Коиноса.

— Это я! — ответил Никталоп.

— Вот! — сказал Альфа, подавая ему сложенную бумагу.

Сэнт-Клер взял ее, развернул и прочел следующее:

«Если вы, как я предполагаю, в старых укреплениях Марсиан, войдите в пятую башню, считая с юга на север. Там вы найдете подземелье, которое ведет в покинутые мастерские, но где остаются еще предметы, могущие быть вам полезными. Во всяком случае вы там будете защищены.

Выходите оттуда поодиночке и только на охоту. К северу лес богат дичью. У подножия деревьев растет трава, розовая с желтыми полосками, корень ее похож на большую редиску; вареная она питательна и сочна. Если у вас есть огнестрельное оружие, употребляйте его только в случае, если оно снабжено контр-детонатором. Выстрелы могут привлечь Марсиан, плавающих по озеру Нилиак. Чтобы охотиться, а также и для защиты употребляйте электрические зеркала, которые вам передаст Альфа, и употребление которых он вам объяснит.

Если Марсиане вас откроют — вы погибли.

А против XV-ти вы не в силах ничего предпринять.

Я жалею вас. К».

— Ни слова о Ксаверии! — сказал Сэнт-Клер.

Вдруг чудесная и смелая мысль, мысль гениальная и ужасная, какая могла зародиться у одного только Сэнт-Клера, загорелась в его мозгу.

Он вытащил живо револьвер из-за пояса и направил его на Альфу, который инстинктивно отпрянул назад…

— Как вас зовут? — спросил Сэнт-Клер, целясь в посланного.

— Альфа.

— Ну, Альфа, дорога вам жизнь?

— Да, — отвечал тот, ошеломленный.

— Коинос хорошо расположен к нам, — продолжал Никталоп. — Он всех нас спас и хочет еще раз спасти. Мне необходимо с ним переговорить… Так вот, если вы не хотите, чтобы сию минуту я вам прострелил голову, вы возьмете меня на ваш авион и отвезете к Коиносу.

Альфа пришел в себя. Он пожал плечами и отвечал:

— Это невозможно.

— Почему?

— Потому что о моем возвращении будет, несомненно, известно в Космополисе. Если я вернусь один, я беспрепятственно проведу авион в гараж, потому что Коинос отвечает за все мои поступки, и судьба его связана с моей… Тогда как если мы вернемся вдвоем — это, несомненно, вызовет подозрение учителя, потому что выехал я один. И как только мы спустимся на террасу дома Коиноса, нас схватят и через пять минут казнят, посредством электричества.

— Хорошо! — сказал Сэнт-Клер невозмутимо. — В таком случае, оставайтесь здесь; я поеду один.

Альфа не мог удержаться от смеха, таким безумным показался ему этот план.

— Но вы никогда не найдете острова Аржира!.. Вы не знаете планеты…

— Я знаю карту наизусть.

— Карта, сделанная на земле, неполная.

— Хорошо, вы дадите мне указания… Я вижу компас на вашем авионе… С ним можно добраться куда угодно…

— Марсиане вас уничтожат!

— Вы же их избегли; вы мне скажете, как это сделать…

— А если я ничего не скажу?

— Мне придется, к сожалению, вас убить, а потом поехать на вашем авионе.

Альфа усмехнулся. Этот Сэнт-Клер показался ему достойным быть одним из XV-ти. Он подумал минуту, потом сказал:

— Коинос велел мне передать вам послание и электро-зеркала, но он ничего не говорил по поводу того, чтобы я пустил вас на свое место. Поэтому можете меня убить, я не уступлю! Моя вина в том, что я был так доверчив и вышел из авиона с голыми руками… Ну, что ж, стреляйте!..

На этот раз пришла очередь Сэнт-Клера восхищаться.

Но он ничем не выказал своих чувств. Он бросил свой револьвер, стремительно ринулся на Альфу, и, обхватив его руками, закричал:

— Ко мне! Тори! Пири! Бонтан!

На верхушке стены началась молчаливая борьба. Приход Тори, Пири и Бонтана положил конец сопротивлению. Альфа был схвачен, связан поясами и уложен как тюк на платформу башни.

— Будете вы говорить? — спросил Сэнт-Клер.

— Нет! — отвечал Альфа.

— Тогда я уезжаю!

— Вы идете на смерть.

Перед своими десятью спутниками, полными удивления, Сэнт-Клер повернулся к авиону.

— Клептон, это электрический аппарат. Ничего особенного, не правда ли?

— Ничего… Подвижные крылья… Они бьют как у птиц..

Клептон уселся и попробовал его действие.

— Это просто. Удивительный аппарат!

— Пири, карту Марса, — прибавил Никталоп. — Я еду, сложи карту и положи ее на сидение.

Он нагнулся, взял четыре черных ящика, привязанных ремнями к сиденью, и передавая их Клептону, сказал:

— Возьмите, это электро-зеркало. Альфа объяснит вам их значение… Кроме того прочтите это письмо Коиноса, когда я уеду… Прощайте!.. Ваши руки, друзья мои!

Под личиной равнодушия Сента-Клер скрывал сильнейшую радость, счастье всемогущего человека. Ведь он направлялся к Коиносу, к Оксусу, к Ксаверии!..

— Наконец-то! — кричал он от всей души.

IV
Загадка страстей

Оксус вернулся в свой кабинета и долго смотрел на циферблат, где стрелки по-прежнему показывали 150. Он сел за свой рабочий стол и пробормотал:

— Киппер останется здесь, чтобы принять жителей земли, если они к нам пожалуют. А я организую экспедицию против Марсиан. Через неделю XV будут на войне далеко от своих женщин…

Покинув товарищей, Коинос вернулся к себе и отправился в помещение Ксаверии. У нее он застал Ивонну. Со времени отъезда Алкеуса, сестры не расставались.

Увидев Ивонну, Коинос подумал, что эта нежная блондинка станет подругой Альфы, потому что Альфа наследовал все права и привилегии Алкеуса. Но он не остановился на этой мысли, которая не представляла для него интереса.

По приглашению Ксаверии он сел перед ней и рассказал все, что произошло в совете XV-ти.

Ксаверия слушала его с возрастающим волнением, а Ивонна смотрела большими, удивленными глазами.

Когда он кончил, Ксаверия протянула ему руки, которые он взял и поцеловал со страстью, полной затаенной печали.

— Вы благородны и добры! — сказала она. — Несмотря на все ваши ошибки и преступления…

— Прошу вас!.. — умоляюще произнес он.

— Хорошо, оставим прошлое… Коинос, вы поступите, как сказали… Так как наш отец умер, вы нас отдадите моему жениху, который будет настоящим братом моей сестре… Вы вернете нас ему?..

— Увы!..

— Я понимаю ваше страдание, друг мой! Вы любите меня, я это теперь знаю… Но сердце мое не свободно, вы это тоже знаете.

Она замолчала, покраснела, потом, освободив свои руки, прошептала:

— Коинос, если бы я не любила Лео, вы были бы достойны…

Он улыбнулся страдальческой, полной гордости улыбкой…

— Ксаверия, не пытайтесь меня утешать бесполезными словами…

— Я думаю то, что говорю…

— Благодарю вас за это… Но если бы вы не думали, вы могли бы сказать это так, что горе мое уменьшилось бы от этого… Ксаверия, перед Оксусом, столь великим, сильным, всеми любимым, я страдал за мои измены, они наполнили меня стыдом и я хотел искупить мой грех перед вами, перед самим собой, принося в жертву мои надежды… Ах! Я знаю, они были безумны… Никогда вы меня не полюбите!.. Но я, наконец, хозяин здесь! Моя страсть, я мог бы удовлетворить ее, отомстив вам же самой, обладая вами, мучая вас. Потому что это тоже счастье, ужасное, безнадежное счастье!..

— Коинос!

— Оставьте! Дайте мне сказать! — прорыдал Коинос трагическим голосом, полным страсти. — Ваша душа была бы мне недоступна, вы бы прокляли меня!.. Но я обладал бы вашим телом, которое… Ксаверия, вы были бы моею, как этот мрамор, который я разбиваю…

Он встал. Резким движением схватил белую статуэтку и бросил ее с силой об стену, так что, не смотря на обои, она разбилась вдребезги…

Но он тут же упал на колени перед Ксаверией, и, спрятав лицо в руках бесстрастной девушки, он отчаянно рыдал и умолял ее:

— Прости меня! Прости меня!

Во время этой пылкой сцены, Ивонна не тронулась с места, не произнесла ни слова. Она дрожала всем телом.

Вдруг сдавленный крик вырвался из ее уст… Она встала, нагнулась над распростертым человеком, над поверженным колоссом. Своими дрожащими ручками, горящими в лихорадке, она прикоснулась к его челу, подняла его голову…

Перед Ксаверией, улыбавшейся загадочной улыбкой, глаза Коиноса и Ивонны встретились и проникли глубоко в бездну…

И странным голосом, таким глубоким, какого у нее еще никто не слышал, Ивонна просто сказала:

— Поди ко мне, Коинос…

Он встал… Обеими руками она повисла на шее у него, вся прижалась к нему и с какой-то безумной настойчивостью сказала:

— Унеси меня!

Он схватил ее, поднял, как ребенка, прижал к своей широкой груди…

Глубоко задумавшись, не улыбаясь более, Ксаверия осталась одна…

V
Сэнт-Клер, Коинос, Оксус

Была глубокая ночь, когда на террасе дома Коиноса из отверстия лестницы появился человек.

Он сделал несколько шагов по гладкому цементу террасы; потом с глубоким вздохом он мягко опустился и лег на спину, положив голову на скрещенные руки… Он смотрел вверх, теряясь взором в небе, где две луны, освещающие Марс, находились в эту минуту на противоположных краях горизонта…

Часто вздыхал этот человек, часто губы его шептали что-то неясное…

Это был Коинос… Он пришел мечтать здесь, в то время как Ксаверия одна в своей комнате была погружена в думы, а Ивонна спала, истомленная, на ложе предводителя XV-ти… Этого даже Оксус, учитель, не предвидел…

Коинос, уста которого горели еще от безумных поцелуев Ивонны, отчаянно старался заглушить в себе мысль о недоступной Ксаверии… Страсть заставляет иногда человеческую судьбу описывать страшные зигзаги!

Коинос мечтал.

И вот внезапно черная точка, как птица на быстром лету, привлекла его взоры, терявшиеся в бесконечности звездной ночи.

— Альфа, — сказал он себе.

Он быстро встал.

Птица была не более как в ста метрах высоты, огромная, с повисшими крыльями.

— Что такое с ним? — подумал Коинос.

И в самом деле, механическая птица, казалось, обезумела. Она кружилась на одном месте, то удалялась, то снова приближалась. По-видимому, авиатор, введенный чем-нибудь в заблуждение, искал пункта для аттерисажа.

— Он должно быть заснул, — сказал себе Коинос, — и теперь не узнает ничего… Может быть Альфа боится, что тут кто-нибудь другой из XV-ти… На такой высоте он не может различить мое лицо…

И сдержанным, но ясным голосом Коинос закричал:

— Го-гоп!.. Альфа!.. Го-гоп!

— Го-гоп! — отвечал с высоты сдавленный голос.

Через минуту авион тихо спустился на террасу.

Человек соскочил с сиденья, шагнул вперед, остановился и тихо сказал:

— Коинос!

— Никталоп! — воскликнул предводитель.

И на минуту он остолбенел от изумления.

Но потом присутствие духа сразу вернулось к нему.

— А Альфа?

— В плену у моих спутников.

— Вы самый восхитительный противник.

Вдруг одним и тем же непроизвольным движением, они протянули друг другу руки, и каждый почувствовал, что рука другого дрожала.

И в голосе Сэнт-Клера чувствовалось волнение, когда он сказал:

— Благодарю вас, Коинос!

— Нет, не благодарите меня, — пробормотал начальник XV-ти. — Не произносите ее имени… Она там… Пойдемте!..

Он побежал и исчез в черном отверстии лестницы. Никталоп последовал за ним.

Вдруг открылась дверь и Сэнт-Клер не видел больше плеч и затылка… Блеск электричества в великолепной комнате поразил его взор; глухой голос проговорил:

— Вот она!.. Войдите! Будьте счастливы!

И Сэнт-Клер, сильнее взволнованный, чем когда бы то ни было за всю свою полную приключений жизнь, Сэнт-Клер очутился перед молодой девушкой, которая при виде его, испустив громкий крик, упала полумертвая на глубокий диван, на котором сидела…

И оба любовника — потому что это слово подходило к ним, конечно — оба любовника, забыв все, забыв далекую землю, окружающую их среду, прошедшие и будущие опасности, убаюкивали себя в объятиях друг друга безумными словами и поцелуями… И ни тот, ни другая не сознавали, какое безумие было в этот момент думать только о любви. Каждый из них предавался той сладости, которую никогда не знали ни Никталоп, ни Ксаверия…

Роковая слабость!

Дверь открылась и вошел человек, за ним другой.

Первый был Оксус, второй Киппер.

Они стали с двух сторон двери.

Оксус подал знак.

Двадцать черных невольников, черных, голых, огромных; двадцать диких и безмолвных сбиров проскользнули вперед и набросились на Сэнт-Клера и Ксаверию.

В один миг Никталоп был оторван от Ксаверии, схвачен и унесен…

— Теперь к следующему! — сказал Оксус.

И закрыв перед пораженной девушкой бронзовую дверь, учитель и Киппер прошли в соседнюю комнату.

Там, лежа на диване, положив голову на колени Ивонны, Коинос, казалось, спал. Совсем по-детски молодая девушка гладила своей тонкой рукой бледный лоб коллоса.

— Коинос! — сказал голос.

Он вскочил и увидел Оксуса, Киппера… Как громом поразило его ясное сознание того, что произошло здесь поблизости, за минуту перед тем…

И в припадке страшного гнева, он бросился на Оксуса с кулаками.

Но он был остановлен целым укреплением из десяти широких грудей, голых, черных, непоколебимых. И в свою очередь он был схвачен, поднят, унесен…

Так же как и Ксаверия, Ивонна осталась одна.

Через несколько минут обеим сестрам, благодаря явлению телепатии, в одно и то же время пришла мысль и желание соединиться друг с другом.

Не видя одна другой, так как их разделяла стена, они обе поднялись в одну и ту же минуту, сделали одинаковые жесты, одинаковое число шагов…

Но у двери, которую они беспрепятственно открыли, каждая из них нашла негра, который могучей рукой преградил ей путь.

Ивонна яростно вцепилась в руку своего стража, который улыбнулся и мягко, но с силой отвел молодую девушку на средину ее комнаты.

Ксаверия, та сразу остановилась перед протянутой рукой. По ней пробежала нервная дрожь гнева и досады. Но она почувствовала, что ее страж смотрит на нее… Она подняла голову и в одно и то же время улыбающаяся и властная, едва охваченная пеплумом из белой фланели, который обрисовывал ее фигуру, она погрузила свои глаза, свои чудные глаза в глаза черного цербера… Тот задрожал, хотел бороться и побежденный закрыл глаза…

Его протянутая рука дрожала…

Ксаверия не настаивала. Она отступила на шаг и закрыла дверь… И негр не видел ее более…

VI
Суд XV-ти

В восемь часов десять минут утра, зал трибунала был наполнен братьями-союзниками; негры из стражи Оксуса, с электро-зеркалами в руках, стояли у дверей. Зала была та же, что служила для заседаний. Но ее иначе устроили.

На эстраде, один, сидя в кресле с высокой спинкой, прислоненной к стене, председательствовал Оксус. Направо и налево стояли два негра, опираясь на обнаженные мечи, концы которых вонзались в ковер.

Перед ними, в десяти шагах, стояли три скамьи, между которыми находился проход, по которому мог пройти один человек.

Со стороны Оксуса, между краем скамеек и самим Оксусом стояло одинокое кресло на высокой эстраде, это было кресло обвинителя. Правила требовали, чтобы только один Оксус оставался с незакрытым лицом. Братья были замаскированы чем-то вроде капюшонов, с прорезанными отверстиями для глаз.

Одно обстоятельство давало братьям большой повод к удивлению, это было то, что обвиняемых было три, потому что было три скамьи.

По знаку Оксуса, дверь отворилась и вошел человек, с головой покрытой капюшоном; это был обвинитель. Он сел в кресло.

Тотчас, следуя ритуалу, все двенадцать человек сели.

Вошел Коинос… Чернокожий, вооруженный мечем, следовал за ним.

Бледный, спокойный, с гордым взором, держась прямо, с решительным видом, Коинос пошел и сел на среднюю скамью. Негр стал направо…

Появление Коиноса никого не удивило, но оно было принято глухим ропотом неопределенного характера.

Потом вошел другой негр. Он стал направо от одной из скамей, остававшейся пустой. Это значило, что один из обвиняемых отсутствовал и должен был быть судимым заочно.

В душах братьев любопытство все возрастало.

Но любопытство сменилось изумлением, когда увидели появление третьего обвиняемого. Этого никто из двенадцати не знал.

Он держал себя мужественно и просто. Его странные глаза ночного хищника, его лицо правдивое и спокойное, полное благородства, блистало умом: все это поразило судей…

Под капюшонами глаза блестели ненавистью, потому что это был враг; брат, жених или любовник одной из пятнадцати девушек!..

Оксус, не вставая, сказал:

— Судьи, произнесите клятву!

Встав все вместе, братья произнесли одним тоном:

— Мы клянемся быть беспристрастными и справедливыми, взвешивать все за и против, и если обвинение будет доказано, применять закон XV-ти.

Тогда обвинитель поднялся, снял свой капюшон… и все увидели лицо Киппера.

Холодным и ясным голосом он сказал:

— Если обвинение лживо, я займу место обвиняемых, и казнь, которой достойно их преступление, будет применена ко мне.

— Таков закон XV-ти — воскликнули судьи в один голос.

— Пусть обвинитель говорит, — сказал Оксус. — Мы будем судить.

Предварительные переговоры кончились. Началась настоящая драма.

Киппер протянул правую руку и указал на Коиноса, серьезные глаза которого смотрели на Оксуса.

— Этот, — сказал обвинитель, — это Коинос, предводитель XV-ти, первый между нами после учителя! Он изменник!..

Вытянутая рука Киппера сделала движение и он указал на пустую скамейку.

— Здесь, — продолжал он, — должен бы находиться Альфа, товарищ Коиноса и его сообщник.

Потом, указав на иностранца, он произнес:

— Этот, это Сэнт-Клер Никталоп, враг XV-ти!..

При этом имени, которое все знали, так как часто слышали от самого Коиноса, в его рассказах о путешествиях и исследованиях в диких странах земли, при этом имени, знаменитом и восхищавшем всех, двенадцать человек вздрогнули.

— Развращенный своей собственной пленницей, Коинос отправился вслед за Алкеусом навстречу земным людям, прибытие которых предчувствовал Оксус. Коинос солгал по возвращении, говоря, что один только радиоплан шел с земли и что этот радиоплан был уничтожен Алкеусом… Умер ли Алкеус?.. Коинос утверждает это… Это возможно. Но жертва Алкеуса была бесполезна, потому что Коинос пропустил не предупредив Оксуса, другие земные радиопланы… Несомненно также, что Коинос указал земным людям пункт для спуска, удобный и безопасный, потому что логически руководствуясь документами, найденными на станции Конго, они могли прибыть только на остров Аржир. Эти гипотезы тягостны для Коиноса. Но мало того, у нас есть еще доказательства…

На заседании прошлого совещания, Альфа, сотрудник Коиноса, не мог явиться. Где он был?.. На разведках, гласит служебная таблица. Ложь! Альфа по приказанию Коиноса отправился с посланием от Коиноса к людям, прибывшим на Марс… И вот доказательство…

Киппер, расстегнув свою куртку, вынул из внутреннего кармана большой, плотный конверт, который открыл. Он вытащил из него кусок пропускной бумаги и фотографический снимок.

— Вот пропускная бумага, на которой виден отпечаток последних строк послания Коиноса, а вот фотография этого отпечатка, который показывает буквы, поставленные в нормальном порядке… Первые строки мало разборчивы, но все-таки их можно разобрать.

И он прочел: «…Электрические зеркала, которые вам передаст Альфа и употребление которых он вам объяснит… Если Марсиане вас откроют, вы погибли. А против XV-ти вы не в силах ничего предпринять! Жалею вас. К».

Затем, знаком подозвав дежурного невольника, он дал ему пропускную бумагу и снимок и невольник передавал от судьи к судье обличительные бумаги.

Оксус оставался строгим, бесстрашным и неподвижным, как статуя мифологического бога.

Коинос, очень бледный, со скрещенными на широкой груди руками, сидел с закрытыми глазами.

Что касается Сэнт-Клера, то он смотрел на Коиноса, и его глаза и лицо выражали симпатию и сострадание.

И обвинитель заговорил снова.

— Остальное можно отгадать. Альфа нашел тех, к кому его послал Коинос. Он отдает им послание. Убеждениями или силой Сэнт-Клер заставляет его уступить свой авион… Он занимает место Альфы и едет в Космополис… Наступает ночь, теплая и располагающая к мечтам… Учитель видел, как Коинос мечтал на террасе своего дома, в ожидании Альфы… Приезжает Сэнт-Клер. Коинос не обнаруживает смущения. Он подает руку врагу XV-ти, он вводит его в дом, он приводит его к молодой девушке, к той, которая совратила и свела с ума его, Коиноса; он оставляет обоих любовников вместе, чтобы пойти — о, верх заблуждения и безнравственности, — чтобы пойти забыть свою измену и утешиться в объятиях другой девушки, сестры Ксаверии, этой роковой Ивонны, причины отчаяния и смерти Алкеуса!

Он замолчал и губы его сложились в гримасу бесконечного презрения, которое он и вложил в слова свои. Потом он быстро закончил свою речь:

— О Коиносе я сказал!.. Судьи! Я обвиняю Альфу, товарища его, что он изменил клятве, не доложив учителю о поручении, которое дал ему Коинос; я обвиняю Альфу в соучастии в измене Коиноса. Об Альфе я кончил!..

Судьи! Я обвиняю Сэнт-Клера в том, что он захватил станцию Конго, убив двух сторожей, бывших там, и украл радиопланы и документы XV-ти, а также и авион Альфы.

Судьи! Все эти преступления Коиноса, Альфы и Сэнт-Клера наказуются смертной казнью. Судите!

Тогда Оксус просто сказал:

— Судьи! Находите ли вы обвинение правдивым и доказанным; хотя бы по одному из поименованных пунктов по отношению к Коиносу? Говорите!

Сцена была ужасна по своей необычайности. Один за другим судьи вставали.

Первый сказал.

— По одному и многим!

Второй сказал:

— По одному!

Третий:

— По многим!

Четвертый:

— По всем!

И так далее до двенадцатого. И ни один не сказал, что обвинение не было правдиво и справедливо.

Когда последний из судей сказал свое мнение, Оксус поднял правую руку и голосом, полным великой грусти, произнес:

— Довольно! Коинос, вы приговорены к смерти. Можете вы сделать такие признания, которые потребовали бы вторичного суда?

— Нет! — ответил Коинос ясным голосом, открыв глаза и устремив строгий и важный взор в лицо Оксуса.

— Хорошо! — сказал учитель, выдержав без рисовки, но и без слабости взгляд того, кто был так долго его помощником и другом. — Хорошо, вас казнят по выходе из суда.

Неподвижные судьи не выказывали никаких чувств. Их темные капюшоны скрывали выражение их лиц.

Потом равнодушным тоном учитель продолжал:

— Судьи! Обвинение Альфы в соучастии с Коиносом кажется ли вам правдивым и доказанным? Говорите!

И ужасная церемония началась снова.

Последовало двенадцать «да».

Учитель закончил, сказав:

— Братья, товарищи и невольники, для вас теперь будет священной обязанностью умертвить Альфу при первой встрече, без всяких объяснений.

— В заседании совета, завтра, брат Коинос и товарищ Альфа будут замещены в их чинах, правах, прерогативах и обязанностях.

— Да будет прославлен учитель! — вскричали все двенадцать в один голос.

И без промедления Оксус сказал:

— Судьи! Кажутся ли вам доказанными и правильными все здесь перечисленные обвинения против Сэнт-Клера Никталопа? Говорите!

Двенадцать неумолкаемых «да» последовало за этим вопросом.

— Этого достаточно! — сказал Оксус. — Можете ли вы дать объяснения, которые могли бы служить мотивом для вторичного суда?

— Да! — ответил Сэнт-Клер.

И он встал.

Его ответ и его движение были как удар грома, разразившийся над обвинителем и судьями.

Коинос посмотрел на Сэнт-Клера с жалостливым вниманием.

Что касается до Оксуса, он даже не моргнул.

Стоя, улыбающийся, уверенный в себе, Сэнт-Клер ждал, чтобы улеглось волнение.

Жестом Оксус водворил молчание.

— Говорите, — произнес он.

Голосом сначала холодным и спокойным, потом постепенно разгорячаясь и воодушевляясь, Сэнт-Клер заговорил:

— Прежде всего, я опровергну обвинение по многим пунктами. Если правда то, что я овладел станцией в Конго; что я, не имея на то позволения того, кого вы называете учителем, забрался в Космополис сначала, а потом в дом союзника, если все это правда на самом деле, то сделано это по побуждениям, которые не имеют ничего общего с преступлением. Я объяснюсь, если будет необходимо. Но я объявляю прежде всего, что все остальные пункты — ложь!.. Я не убивал товарищей, которые сторожили и приводили в действие радиодвигательную станцию Конго. Бретон и Норман живы.

При этих словах крик вырвался у всех, Коинос усмехнулся, Оксус поднял правую руку.

— Кто нам докажет, что вы говорите правду? — спросил учитель.

Сэнт-Клер пожал плечами и отвечал:

— Пошлите человека на землю… Записка с моей подписью сделает его неприкосновенным. Он увидит и даст вам отчет.

— Хорошо, — сказал Оксус, — продолжайте!

— Неправда, что я украл авион у Альфа. Этот авион, обвинитель хорошо это знает, находится в доме Коиноса. Неправда и то, что я украл планы, документы и радиопланы XV-ти… Планы и документы находятся на станции Конго; что касается радиопланов, которые я почти целиком построил сам, они находятся на Марсе… Все это находится в вашем распоряжении… Вы можете их взять, как только отдадите пятнадцать девушек тем, кому они принадлежат по праву, и которых вы украли и держите, в чем я вас и обвиняю!

Последняя фраза была сказана решительным, сухим и резким тоном… Но она была так логична и так неожиданна, что поразила двенадцать судей, обвинителя и самого Оксуса… Неслышно было ни малейшего ропота. В особенности был ею поражен Оксус, потому что ему в ней почудилось что-то…

Сэнт-Клер продолжал:

— Я отказываюсь признавать в вас судей. Я не хочу даже видеть в вас врагов. В странной борьбе, которую вы ведете против нас, вы истинные зачинщики и виновники. Вы убили некоторых из наших… Ваш Алкеус умер, но он убил адмирала Сизэра и еще двух человек!.. Что же вы, мыслящие существа или только животные? Ваша сила не единственное ли ваше право?.. Когда смотришь на поразительные произведения вашего ума, ваших трудов, вашей храбрости, вашей организации; когда видишь царственное и гениальное лицо этого Оксуса, вашего учителя, нельзя поверить, чтобы на одном уровне с вашими статутами и вашими правилами вы не поставили нравственного долга.

Сэнт-Клер остановился. Он окинул взором неподвижные капюшоны, из-под которых блестели властные взоры. Потом среди полного молчания он продолжал свою речь.

— Как это случилось, что вы могли так низко пасть? Вы, которых я считаю такими благородными и великими!.. Вы хотите завоевать Мир, и не можете, подобно земному пастуху в горах, завоевать сердце девушки?.. Зачем вам было совершать это недостойное похищение? Разве вы могли, если чувствовали необходимость в подруге, которая бы усладила ваше существование, полное трудов и борьбы, не могли вы разве прожить на земле несколько месяцев, как обыкновенные люди, заставить себя оценить и полюбить!.. За всю вашу жизнь, в продолжение всего вашего существования сверх-человеков, вы сделали только одну эту ошибку, одну глупость, если смотреть на это с точки зрения вашего величия!

Это было поразительно! Двенадцать и с ними Киппер — задыхались. Растроганный Коинос плакал, облокотившись на ручку кресла и опустив голову на руку. Оксус смотрел на Сэнт-Клера с восхищением…

Сэнт-Клер продолжал:

— Обвинитель назвал меня врагом XV-ти. Врагом этих людей, которыми я хотел бы командовать! Врагом! Я?.. Но это безумие. С гордостью был бы я, как Коинос, предводителем XV-ти! С радостью согласился бы я стать хотя бы товарищем, как Альфа! Но если бы я был вашим предводителем, я не позволил бы вам сделать преступление или глупость, думая, что для того, чтобы обладать женщиной, достаточно захватить ее в свои лапы!.. Вот тогда, если б я был вашим товарищем, я изменил бы вам, предал бы вас… И если бы этим я мог помешать вам сделать глупость или преступление, я был бы счастлив заплатить жизнью за такую измену!

Он сделал порывистый жест и, вдруг успокоившись, сказал:

— Но я не спорю более… Если вы продолжаете смотреть на меня, как на врага, убейте меня!.. Но если вы видите во мне то, что я представляю собой на самом деле, то выслушаете мои слова.

Сэнт-Клер величественно сел на скамейку, как будто он садился на трон, и тоном могущественного парламентера, вежливо предлагающего условия мирного договора, продолжал:

— Вы примете в Космополисе, с полной безопасностью для себя и для них, моих спутников, за которыми поедет Коинос… Вы соберете всех пятнадцать похищенных девушек. Я переговорю с ними. Те, которые после моих слов захотят вернуться на землю, будут отправлены на станцию Конго, откуда мой дирижабль Кондор перенесет их в Париж. Они будут возвращены своим семьям. Те, которые захотят остаться, останутся здесь, и им будет предоставлена возможность жить, как они хотят и выбирать между нами и вами… Вы и я с моими спутниками, верность которых вне всякого сомнения, только мы владеем тайнами XV-ти… Мои люди имеют сестер, братьев и семьи на земле. Они уговорят их перейти на Марс. Таким образом Космополис сделается настоящей колонией. Все, и я первый, мы поклянемся в верности законам XV-ти и вместе выработаем необходимые изменения уставов… Вот, что я предлагаю вам. Если вы не примете этих условий, то убьете меня, и сделаете с молодыми девушками все, что захотите, а уничтожить товарищей моих вам будет легко. Но помните, что этим вы оскверните ваше дело и обречете его на позор и бесплодие, потому что непрочно то, что построено на ненависти и крови! Я все сказал!

И поднявшись снова, лицом к Оксусу, он прибавил:

— Вы, который здесь повелитель, я прошу вас позволить мне выйти из этой залы, чтобы прения произошли в мое отсутствие. В том случае, конечно, если вы находите возможным, чтобы по поводу моих заявлений прения состоялись.

В молчании, последовавшем за этими словами, было что-то страшное. И среди этого молчания раздался голос, которого никто не узнал, такое волнение слышалось в нем: это был голос Оксуса и Оксус сказал:

— Такова моя воля!

Он сделал жест рабам.

Через две минуты, Сэнт-Клера и Коиноса уже не было в зале.

Конец третьей части

Третья интермедия

I.
На земле

18 октября, в восемь часов утра, г-н Франц Монталь, директор всемирного гаража аэропланов в Париже, был арестован у себя в квартире г. Санглие, начальником охранной полиции.

С соблюдением полной тайны арестованный был отправлен в префектуру полиции, так что даже служащие гаража не подозревали этого.

Когда Франца Монталя ввели в кабинет префекта, он нашел там трех человек: г. Еннион, г. Санглие и еще третьего, которого он не знал. Еннион спросил его:

— Господин Монталь, вы входите в состав тайного общества XV-ти?

Франц пожал плечами и сказал с хорошо разыгранным изумлением:

— Тайное общество XV-ти?.. Это что такое?

— Бесполезно притворяться и лгать, — обрезал его Еннион. — XV имели в Париже агента, которому подчинялись часто и вы… Этот агент назывался у XV-ти Ипсилон… Но в свете он был известен под именем Бастьена и исполнял обязанности секретаря у г-на Санглие… Вы видите, мы все знаем!

Как ни владел собой Франц Монталь, он побледнел и дрожь волнения охватила его. Не давая ему времени опомниться, Еннион продолжал:

— Бастьен вчера все рассказал. Мы сегодня арестовали вас… Если вы все скажете, вы, в свою очередь, будете отпущены на свободу. Если нет, мы представим вам обвинение в соучастии похищения и убийстве… Вас не будет судить суд присяжных. По отношении к вам мы применим способ, которым пользуются XV по отношении к подсудимым. Мы вас заставим исчезнуть и никто никогда не услышит о вас.

Франц Монталь был поражен, ошеломлен. Он не ожидал подобного удара. Все-таки он пробормотал:

— Я ничего не понимаю из всего этого. Я не знаю ни Ипсилона, ни Бастьена, ни XV-ти. В первый раз слышу эти имена.

Еннион пожал плечами и повернувшись к третьему лицу, бывшему в комнате, сказал:

— Друг мой, не хотите одним словом убедить г-на Монталь, что всякие запирательства напрасны?

Франц взглянул на человека, к которому обращались, и движение испуга вырвалось у него. Человек этот стащил бороду и очки, изменившие его лицо, и глазам Монталя представилось лицо Ипсилона или Бастьена. И в то же время он сказал ему:

— Узнаешь меня, Сигма?

«Сигма» было тайное имя Франца Монталя.

— Ты можешь говорить свободно, — прибавил Бастьен. — XV нам изменили, покинули нас… Коинос, которому я не нужен был более, хотел меня убить. Тебе предстоит та же участь, потому что Тот занял на земле место Коиноса, а Тот, как ты знаешь, тебе завидует и ненавидит тебя… Итак, говори, спаси себя и будем бороться против XV-ти. Мы победим их, потому что знаем их тайны. А Сэнт-Клер победит их в Конго. Я имел случай оценить Никталопа: он один сильнее XV-ти вместе взятых… Говори, Сигма!..

Наступило продолжительное молчание. Франц Монталь опустил голову, он размышлял. Когда он поднял голову, лицо его было бледно, а брови нахмурены.

— Бастьен, — сказал он, — напрасно открылся. Он не знает всего могущества XV-ти. В одном только Париже у них сколько товарищей!.. Менее чем через неделю удар кинжала накажет Бастьена… Вы грозите мне, что уничтожите меня, если я не буду говорить, — но если я заговорю, меня также убьют…

— Нет — сказал Бастьен. — С тех пор, как уехал Ноэль, нас всего два в Париже, ты и я, потом еще один невольник и механик Мальтест… Но Мальтест арестован сегодня ночью. Прибавлю, чтобы успокоить тебя, что на всей земле осталось только три товарища: твой брат Ноэль, Тот — не знаю где, и Феликс Нума в Браззавиле. Что касается невольников, то Пикар с Нумой, а затем Бретон и Норман на радиодвигательной станции, это единственные, кого оставил Оксус на земле и…

— Я тебе не верю! — прервал Монталь с мрачной энергией…

Бастьен хотел возразить, как вдруг раздался резкий стук в дверь. Санглие встал, пошел открыть дверь, и сейчас же вернулся, держа конверт в руке.

— Это радиотелеграмма, которую вы ждали, — сказал он Бастьену, — и которую, по вашему приказанию, пост на Эйфелевой башне передал мне…

— Давайте, давайте! — закричал Бастьен с лихорадочным нетерпением.

И он протянул руку, схватил конверт, открыл его. Адрес радиотелеграммы состоял из двух букв: А. Г.

Это были инициалы, которые Бастьен назначал Сэнт-Клеру, как ответный адрес в радиотелеграмме, полученной Никталопом на радиодвигательной станции в Конго.

Бастьен вскрыл телеграмму и, пробежав ее глазами, испустил крик торжества.

Потом, сразу успокоившись, сказал:

— Несомненно! Никталоп победил!

И голосом намеренно холодным он произнес:

— Господа, и ты, Франц, ты в особенности, слушайте эту новость, которая свидетельствует о первой победе Никталопа над XV-ю… Я настолько хорошо знаю шифр Сэнт-Клера, что сразу могу перевести телеграмму. Слушайте:

И он прочел:

— «Тот расстрелян. Владею станцией. Иду на Марс. Поручаю вам Христиану. Берегите ее мне. Сэнт-Клер».

Живейшая радость отразилась на лице Енниона, Санглие даже захлопал в ладоши.

Совершенно холодно Франц Монталь произнес:

— Кто мне докажет, что эта телеграмма подлинная, что она с радиодвигательной станции и что она заключает в себе правду?

— Никто, в самом деле, не может этого доказать! — возразил Бастьен с некоторым нетерпением.

— В таком случае, пока это не будет доказано, я отказываюсь говорить! — упрямо заявил Монталь.

— Ты с ума сошел!

— Ладно! А ты, ты изменник!

— Нет! Я освобожденный…

— Хорошо! хорошо! Не будем спорить, — отрезал Еннион. — Так как Монталь не хочет говорить, мы и без него обойдемся… Дорогой Санглие, велите отвести арестованного, вы знаете куда.

Тотчас же были вызваны двое полицейских, которые подхватили Монталя и исчезли вместе с ним в маленькой двери, открывшейся перед ними, которая сейчас же и закрылась.

Четверть часа спустя Еннион, Санглие и Бастьен произвели обыск в аэрогараже.

Бастьен знал секрет, как открыть сундук Монталя и из глубины этого сундука он вытащил пачку белых конвертов, запечатанных сургучом с инициалами Ф. М.

— Здесь все, — сказал он Енниону. — Мы можем уйти.

Еннион, Санглие и Бастьен вышли из бюро аэрогаража, объявив испуганным конторщикам, что их патрон скоро вернется.

В кабинете Енниона все трое вскрыли конверты и осмотрели тщательно их содержимое.

Просмотрев третью связку, Бастьен воскликнул:

— Чудесно, я знаю все! Христиана и m-me Рондю в замке Пьеррефор Канталь с Ноэлем Монталь, по прозванию Ноэль де-Пьеррефор… По правде сказать, я подозревал это… Но в этом деле мы не должны выдавать себя, мы должны идти и действовать наверняка…

И повернувшись к Санглие, он продолжал:

— Начальник, — сказал он, переходя опять на прежний тон, — хорошо было бы послать предупредить Баптиста, что его госпожа найдена.

— Я пошлю полицейского инспектора…

— Да… А чтобы журналисты оставили нас в покое, Еннион напишет заметку в газеты.

— Отлично! — сказал Еннион. — А вы что будете делать?

— Вместе с г-м Санглие я отправлюсь на аэроплане в замок Пьеррефор. Я произнесу слово XV-ти и Ноэль примет нас… Мы поступим, соображаясь с обстоятельствами. Но нам должна быть предоставлена свобода действий, потому что если Ноэль воспротивится, придется, может быть, пустить в ход револьверы…

— Ступайте! — сказал Еннион. — Война объявлена. Цель оправдывает средства.

— Тогда все в порядке! Вернемся в аэрогараж; возьмем аэроплан Монталя: лучшего в Париже нет.

— Идем! — сказал Санглие.

Оба они простились с Еннионом и вышли.

Был уже полдень, когда Бастьен и Санглие увидели замок Пьеррефор. Сотрудник XV-ти знал его по названию и по местоположению, но он никогда в нем не был.

Замок возвышался мрачный и черный, с четырьмя толстыми, феодальными башнями, как огромный утес, громоздясь над потоком, переходившим далее в речку. Сосновые леса окружали этот утес и давали ему защиту и тень… На террасе этого замка пристал аэроплан Монталя, руководимый на этот раз Бастьеном и Санглие.

Прибытие механической птицы было замечено потому, что тотчас же на террасе появился человек.

Когда аэроплан остановился, человек этот вытащил револьвер из кармана своей куртки и, целясь в Бастьена, который держал руль поворота, сухо сказал:

— Кто вы такие? Я знаю аэроплан моего брата, но вас я не знаю… Не рискуйте двигаться, или я стреляю…

Бастьен тихо рассмеялся и сказал:

— Посмотри на меня, Ноэль… Неужели ты забыл Бастьена?.. Правда, ты меня видел только один раз… Послушай!.. Учитель сказал: «кто приходит во имя Оксуса, тот повелевает, кто принимает во имя Оксуса, тот покоряется»…

Ноэль де-Пьеррефор вздрогнул и медленным движением, как будто сожалея, опустил револьвер.

— Кто двое? — промолвил он.

— Близнецы, — ответил Бастьен.

— Кто единственный?

— Омега, что есть инициал Оксуса, который означает льва и короля!

Тогда Ноэль опустил револьвер в карман, снял фуражку и поклонился, говоря:

— Кто приходит именем Оксуса, повелевает, и кто принимает именем Оксуса, покоряется. — Потом он выпрямился и, улыбаясь, протягивая руку, направился к авиаторам.

Те спрыгнули уже на террасу.

— Милости просим, — сказал он. — Вы разделите мою трапезу; когда часовой объявил о вашем прибытии, я собирался сесть за стол…

— Один? — спросил Бастьен, который, приняв сразу начальнический тон, хотел сохранить его до конца.

При этих словах Ноэль покраснел и ответил после некоторого колебания.

— С заложницей, m-lle Христианой Сэнт-Клер, которая сделала мне честь допустить меня к своему столу.

Санглие ничего еще не сказал, но испытующим оком осматривал элегантного тюремщика.

— Этот малый влюблен, — подумал он. — Это может усложнить приключение.

Но Бастьен небрежно сказал:

— Мы, как раз, ради нее и приехали, я и… наш товарищ Тот, посредник Коиноса предводителя…

И произнося имя Тота, Бастьен жестом указал на невозмутимого Санглие.

Ноэль поклонился, сильно побледнев. Подняв голову, он пробормотал:

— Могу я знать?..

— Да, так как мы торопимся, — отвечал властно Санглие. — Мы приехали за пленницей.

Ноэль вспомнил ужасные слова своего брата, когда тот поручал ему Христиану и предостерегал его от любви.

Ноэль вспомнил эти слова, полные угроз, и он содрогался от возмущения и страдания. Пришел час отдать Христиану, и тот, который требовал Христиану, не был ее братом, это был официальный представитель XV-ти… Это значило, что Христиана должна умереть…

У Ноэля мелькнула мысль вытащить револьвер и убить двумя выстрелами обоих людей. Но он сдержался. И став между лестницей и вновь прибывшими, он сказал:

— Господа!.. Моя пленница уже в столовой, куда прямо ведет эта лестница. Прежде чем сойти туда, я был бы счастлив узнать, каковы будут приказания, которым я должен повиноваться…

Молодой человек казался спокойным. Но взор его, ставший твердым, дрожание его губ, напряженность его тела, выдавали пылкость чувств, кипевших в его душе.

Санглие подумал:

— Черт побери! Этот малый, по-видимому, не одного мнения с братом по отношению к XV-ти… Тот не хотел ни изменять, этот кажется собирается с ними бороться.

Бастьен отвечал:

— Приказания следующие: вы нам выдадите пленницу.

— А что вы с ней сделаете? — бросил в ответ Ноэль, тоном, ясно выражавшим протест.

Бастьен сдвинул брови и небрежно сказал:

— Когда приказывает учитель, не спорят, не спрашивают, не отвечают, не думают. Только покоряются. Вы выдадите нам m-lle Христиану Сэнт-Клер. Приказ Тота вам ее поручил, Тот сам ее берет…

— А я, — возразил Ноэль таким же сухим тоном, — а я думаю, отвечаю, спрашиваю и спорю…

— Что это значит?

— Что вы с ней сделаете? Я не выдам Христианы, прежде чем не узнаю этого… Вы не сделаете шага вперед, прежде чем не ответите мне…

Он быстро выхватил револьвер и направил его на Бастьена. Затем, не покидая взорами глаз и рук обоих пришельцев, он продолжал:

— Малейшее движение защиты, и я стреляю!.. Говорите… или сейчас же уезжайте!

Санглие, который знал людей, восхищался Ноэлем Пьеррефор. Полный возмущения, он был в самом деле прекрасен.

Что касается Бастьена, он остался невозмутимым. Потом, улыбаясь, очень мягким голосом сказал:

— Ноэль, если мне скажут, что любовь делает трусом, я отвечу, что я видел человека, который во имя любви встал против самой ужасной власти: против власти Оксуса, властелина XV-ти. Вы пылко любите Христиану. Я желаю вам, чтобы чувства ваши были разделены… Но мы умираем от голода, потому что скоро час пополудни, — а мы не влюблены.

Он подошел к выбитому из колеи Ноэлю, просунул ему руку под его руку, ту, которая не была вооружена револьвером, и дружелюбно произнес:

— Идем завтракать, Ноэль. Вы нас представите m-lle Христиане… Мы не хотим ее у вас похищать… Наоборот, вы останетесь ее стражем более чем когда-либо. Но с этих пор это будет для Никталопа, а не для XV-ти… Ну, идем завтракать!.. Мы объяснимся после десерта!

И он повлек Ноэля по лестнице.

Смеясь от всей души, Санглие следовал за ними в полном восторге от того, что любовь хотя один раз стала помощницей полиции.

А на другой день Бастьен и Санглие уехали одни. Они оставили в замке Христиану с Ноэлем, но с Ноэлем совершенно преданным Сэнт-Клеру и ожидавшим, чтобы обстоятельства позволили ему просить руки Христианы у ее брата. Дня два спустя, пользуясь банальным способом передвижения железной дорогой, управляющий Баптист сел в Париже в поезд, отходивший на Сен-Флюр, где ожидал его слуга из замка Пьеррефор, чтобы отвезти его к m-me Рондю.

А 22 октября, Франц Монталь, побежденный, появился снова на свет Божий и, не боясь более XV-ти, снова принял на себя ведение дел всемирного аэрогаража.

II.

Того же 22 октября, г-н Санглие принимал молодого человека, на карточке которого значилось: Дамприх, лейтенант флота.

На другой день, 23 октября, тот же Дамприх получил аудиенцию у военного министра, генерала д’Амад. Все помнят последствия этой аудиенции.

Через неделю 3000 человек, избранных унтер-офицеров и солдат, под командой тридцати офицеров и полковника Буттио, улетали на трехстах десяти военных аэропланах, из различных гарнизонов Франции и Алжира. На четырех добавочных аэропланах следовали: на одном Ноэль де-Пьеррефор, Христиана и Бастьен; на другом астроном Фламмарион и два молодых инженера, на третьем Морис Реклю, Анри Франсуа, специальный корреспондент газеты «Matin» и молодой Блерио, сын знаменитого авиатора; наконец, на четвертом лейтенант Дамприх и механик Норман.

И на закате солнца, 3 ноября, триста четырнадцать аэропланов спустили своих 3042 пассажиров, в том числе одну женщину — Христиану, на эспланаду радиодвигательной станции в Конго.

С утра следующего дня принялись за работу, под командой полковника Буттио и под техническим наблюдением лейтенанта Дамприха…

Принялись за работу в ожидании известий от Сэнт-Клера и его спутников, уехавших на Марс.

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
Никталоп против XV-ти

I
Казнь

На Марсе события шли совсем не так, как на то наделся Сэнт-Клер.

Когда ему позволили выйти вместе с Коиносом из залы; среди XV-ти, собравшихся на судилище, воцарилось тяжелое молчание, полное изумления и размышлений. Но изумление не всегда располагает человеческую душу к справедливости и великодушию.

И в молчании раздались слова Оксуса:

— Братья, вы слышали предложения Никталопа? Решайте!

Тогда поднялся один из XV-ти. Под его капюшоном чувствовалось яростное движение, а глаза его, видимые через миндалевидные отверстия, метали искры.

— Предложения Никталопа благородны, ловки, лестны, с одной стороны, с этим я согласен! — сказал он плавным тоном. — Но к чему нам союз с ними? Душа Никталопа сильна, но эта сила может перейти в действие только при одном условии: если мы это захотим. Если мы не захотим, электрический ток разрушит эту силу вместе со смертным телом, которое она воодушевляет… Итак, вся сила в нас, а не в нем… А мы могущественны сами по себе.

— Если Сэнт-Клера умертвить, его спутники, затерявшиеся на Марсе, погибнут очень скоро. Погибнут и три тысячи человек на радиодвигательной станции в Конго. Два радиоплана, посланные отсюда, с четырьмя братьями, вооруженными электро-зеркалами, быстро сметут людской прах извне и изнутри станции Конго. И снова мы будем единственными властелинами нашей судьбы.

— Что касается женщин, то судьба их была решена на предыдущем совещании. В наших домах они принадлежат нам, а мы в нашем доме и вне его принадлежим учителю. Одно не мешает другому!

— Итак, я подаю голос за смерть Сэнт-Клера. Что касается Коиноса, я три раза подам голос за его смерть, если двух мало.

И человек сел.

Кто был этот человек? Братья знали, потому что узнали оратора по голосу. Но правила вменяли им в обязанность делать вид, что они не знают этого.

Обвинитель Киппер встал и сказал:

— Я перехожу на сторону подавшего голос и поддерживаю его.

— Кто-нибудь хочет еще говорить? — сказал Оксус.

Никто не ответил.

— Все согласны?

Никто не ответил.

Но молчание значило «да».

Тогда Оксус протянул правую руку и сказал:

— Если бы мы были люди земные, я воспротивился бы чувствам, которые заставляют вас, братья, осудить Никталопа. Но мы находимся вне законов морали и человечности. Мы достаточно сильны в действительности, чтобы отбросить всякое общение с этой силой. Итак, Сэнт-Клер осужден. Все пойдет так, как будто его нет в живых. Но я воспользуюсь правами повелителя, точно обозначенными в нашей конституции, которую вы поклялись уважать и исполнять. И я решаю, что Сэнт-Клер Никталоп будет жить еще полных тридцать дней, во время которых вы можете сами, но с тем, чтобы это было единогласно, отменить приговор…

— Да будет прославлен учитель! — сказал Киппер.

— И да будет исполнена его воля! — произнесли вместе двенадцать голосов.

— Что касается Коиноса, он будет казнен немедленно, в присутствии собравшихся XV-ти, полного состава товарищей и десятой части невольников. Сэнт-Клер будет также присутствовать при казни, которая исполнена будет мечем, как то предписывается в тех случаях, когда преступление может быть смыто только кровью. Я желаю, чтобы пример был более памятен… Обвинитель Киппер будет следить за приведением в исполнение моих приказаний. Казнь будет совершена на эспланаде в восточной части моего дворца.

Он встал, движением предписанным ритуалом развел руки и произнес:

— Судилище распущено. Со спокойной совестью, братья, идите с миром…

Через час восточная терраса дворца Оксуса представляла странное и грандиозное зрелище. На трибуне, окруженной рослыми неграми с электро-зеркалами в руках, стояли рядами тринадцать братьев в официальных костюмах из белой фланели, в сапогах зеленой кожи и в колониальных касках. Перед ними Оксус, одетый в красное, занимал кресло с высокой спинкой. Направо и налево от этой трибуны товарищи, в числе ста, выстроились двумя рядами. А далее, напротив трибуны, восемь рядов невольников образовали четвертую сторону квадрата. Пятьсот негров-солдат окружали весь квадрат.

В центре этих рядов поставлены были два эшафота, в двадцати шагах один от другого. На более широком возвышалась плаха, около которой стоял полуголый негр, опираясь на рукоятку огромного меча, лезвие которого блестело на солнце. На втором эшафоте, гораздо меньшем, возвышалась скамейка, на которой сидел невозмутимый Сэнт-Клер, скрестив на груди руки…

Внезапно зловещий рев сирены потряс воздух.

Из каземата вышли три человека: два негра эскортировали Коиноса.

Осужденный был одет в длинный черный балахон, без воротника, из которого выделялась голая шея, удивительной белизны, сильная как мраморная колонна. А на шее — голова человека с лицом бледным, но спокойным, была неподвижна, горда, почти дерзка. Как и у Сэнт-Клера, руки у Коиноса были свободны.

Он шел размеренными шагами к эшафоту. Сопровождаемый двумя сторожами, Коинос быстро поднялся по ступеням эшафота и остановился неподвижно перед палачом. И тогда, на трибуне, один из братьев подвинулся к креслу Оксуса. Это был Киппер.

Очень громким голосом он сказал:

— По единогласному постановлению суда XV-ти и по воле нашего повелителя Оксуса, брат Коинос, исполняющий обязанности предводителя XV-ти, был приговорен к смерти за то, что изменил клятве!.. Перед Сэнт-Клером Никталопом, который, благодаря великодушию учителя, получил тридцать дней отсрочки, Коиносу отрубят голову!..

— Да будет прославлен Оксус! Казнь изменнику! — закричали в один голос XV.

Возглас этот был подхвачен товарищами.

Что же касается невольников, то согласно ритуалу, они тихо склонились и затем выпрямились.

Драма быстро шла к окончанию.

Коинос повернулся к Сэнт-Клеру:

— Прощайте! — сказал он бесконечно печальным голосом. — Прощайте, друг мой!.. Скажите Ксаверии, чтобы она простила меня, если, пролив свою кровь, я не помешаю пролить вашу… И утешьте Ивонну!.. Прощайте!

— Умирай спокойно, Коинос! — отвечал Сэнт-Клер с волнением, которое, несмотря на всю его сдержанность, наполняло глаза его потоками слез.

И он прибавил тише по-английски, чего не мог понять палач, но понял Коинос:

— Умирай спокойно… Если меня не станет, Ксаверия сама отомстит за тебя!..

Палач сделал знак левой рукой.

Коинос понял его. Он сделал два шага, которые приблизили его к плахе. Он стал на колени, положил тихо голову на отполированное дерево. Его сильная шея стала неподвижной…

Застывшие на эспланаде неподвижные люди казались статуями, расставленными в каре, вокруг темных эшафотов, металлические части которых отбрасывали снопы света на солнце.

И какая тишина! Она заставляла биться кровь в висках и ушах, она стесняла грудь…

Вдруг все глаза, устремленные на эшафот, широко раскрылись или зажмурились, смотря по темпераменту каждого.

Палач расставил ноги. Он выпрямил свой мускулистый торс. Двумя руками он поднял меч, ярко блеснувший на солнце.

И вдруг быстро опустил его…

Одним ударом он отделил голову от тела. Брызнул поток крови. Голова упала, покатилась…

Палач сразу поймал ее, схватил за волосы, поднял вверх и обошел кругом эшафота, показывая неподвижным зрителям эту удивительную голову умного и сильного человека…

Случайно голова эта не была даже забрызгана кровью… Закрытые глаза лежали двумя тенями на бледном лице, и на лице этом был отпечаток покоя, который дает смерть, благородно и мужественно принятая…

С того момента, как светлый меч поднялся, Сэнт-Клер закрыл глаза. Он открыл их только тогда, когда один из невольников, которые его привели, тронул его за плечо…

Чтобы произвести большее впечатление, голова и тело казненного должны были оставаться на эшафоте целый час, на виду у всех проходящих.

Так, забыв свою ученость и свои изобретения, которые давали им возможность умертвить без кровопролития, в одну секунду, в глубине темницы XV-ти, они прибегали к средневековой казни, чтобы внушить страх смерти товарищам и невольникам.

II
Стальная темница

В подземельях дома Оксуса находились тюрьмы Космополиса. Они состояли из нескольких камер, различным образом устроенных, смотря по тяжести наказания, которое должен был отбывать преступник.

Странные темницы! Он были совершенно квадратные, с обшивкой из полированной стали, покрывавшей все стены, потолок и пол… Меблировку составляла железная кровать без матраца и одеяла. И ничего больше. Шар из очень толстого стекла едва выдавался из середины потолка, он закрывал электрическую лампу, свет который умерялся стеклом и распространялся по темнице, слабый, печальный и жидкий.

Сэнт-Клера заключили в темницу № 1. В двери было маленькое окошечко, которое открывалось снаружи, чтобы просовывать арестованному его пищу: хлеб и воду. Чтобы несчастные не могли лишить себя жизни черенками кружки, воду подавали в медной бутылке без пробки.

Прежде чем Сэнт-Клера заключили в темницу, он был раздет и закутан в широкий, очень теплый плащ.

Первой заботой его, как только его заперли, было растянуться на походной кровати и предаться сну.

— Будем спать, — сказал он, — будем набираться сил… Когда я проснусь, отдохнув телом и душой, я подумаю об образе действий, если только это не окажется бесполезным.

Так как давно уж он не спал, то уснул почти моментально.

Как раз в эту минуту в Космополисе маленькие женские мозги думали о Сэнт-Клере с настойчивой решительностью, с упрямым желанием спасти его. Сэнт-Клер никогда не видел этой женщины, он знал ее только по имени, но он часто о ней слышал от своего самого преданного слуги. Эта женщина или вернее эта молодая девушка была Фелиси Жоливе, сестра Макса.

Эта изящная парижанка иронией судьбы предоставлена была ученому животному Кипперу. Киппер и не подозревал, что Фелиси, как большая часть парижанок, была в высшей степени женщиной, то есть любопытной, тонкой и ловкой.

Она была молчалива, потому что говорила мало, но всегда кстати и не без хитрости. И если она сама мало говорила, зато умела заставить много говорить своего хозяина.

С другой стороны, Киппер охотно произносил монологи, а Фелиси открыла различные способы заставить его говорить. И тогда осторожно, стирая пыль, чистя, набивая и закуривая трубку, приводя в порядок бумаги, она слушала… Она слушала удивительно в том смысле, что она все слышала и ничего не забывала.

И таким образом Фелиси Жоливе день за днем была в курсе событий в Космополисе. Раньше суда XV-ти она знала об обвинительном акте, составленном против Коиноса, Альфы и Сэнт-Клера. Сейчас же после казни Киппер пришел отдохнуть, выкурить трубку…

И когда, закуривши трубку, Фелиси сунула ее ему в зубы, он заворчал:

— Коинос не будет уже курить трубки, а Сэнт-Клер много бы дал, чтобы закурить ее!

— А! — сказала улыбаясь Фелиси Жоливе. — Они умерли?

И в глубине сердца у Фелиси вскипало бешеное искушение броситься на Киппера, выколоть ему глаза, расцарапать его сардоническое лицо… Но она улыбалась…

Животное пробормотало:

— Коинос умер. Что касается другого… он умрет только через тридцать дней… Учитель, право, слишком добр!

— Потому что в конце концов…

И начался монолог, который прерывался всякую минуту необходимостью вздохнуть, сплюнуть, но который продолжался до окончания трубки; причем он говорил все, открывал все, и факты и задушевный мысли, и прошлое и настоящее, и предположения о будущем…

Потом, так как он мало спал предыдущей ночью, Киппер прервал монолог и, докурив трубку, тихо уснул.

— Я знаю его! Это на два часа по крайней мере, — прошептала Фелиси Жоливе, — кроме того по всей вероятности, XV будут сидеть по домам. Значит, у меня довольно времени, чтобы действовать и полная свобода. Прежде всего надо предупредить Ксаверию.

И вот, оставив спящего Киппера, Фелиси проскользнула из рабочего кабинета. Она прошла через первую комнату и привела в действие механизм, который открывал ход на лестницу. Двадцать раз уже она ходила этой дорогой, которую Киппер бессознательно открыл ей однажды, во время одного из своих монологов, особенно необдуманных!..

Сойдя вниз по витой лестнице, Фелиси прошла по извилистому коридору, который соединял подземелья всех домов Космополиса. Скоро девушка дошла до лестницы, над которой стояла цифра 1. Она поднялась по полутемным ступеням, сосчитала тридцать четыре ступени и остановилась. Осторожно нажала она одно место металлической перегородки. Потом она подождала две минуты. И тогда над ее головой поднялся трап.

Она бросилась в объятия Ксаверии.

— Он умер? — спросила серьезно невеста Никталопа.

— Нет.

— Но он был осужден! Коинос мне объяснил законы XV…

— Да, осужден… Но его казнят только через тридцать дней…

— А Коинос?

— Умер.

— Пойдем!

Ксаверия закрыла трап и увлекла Фелиси в свою комнату, потому что комната с трапом служила передней дома Коиноса.

У дверей комнаты стоял негр. Еще один побежденный… Он окинул Ксаверию взглядом, полным умоляющей и влюбленной покорности. Она посмотрела, улыбнулась… Он стушевался и пропустил молодых девушек… Когда дверь закрылась, он занял свой мнимый пост.

В комнате Ксаверии сейчас же подняла занавес и взорам их представилась лежавшая на софе Ивонна, с закрытыми глазами и мертвенно-бледным лицом.

— Боже мой! — воскликнула Фелиси.

— Нет! — сказала Ксаверия своим удивительно глубоким голосом. — Нет, она не умерла… Теперь она спит… Но она сошла с ума… Я усыпила ее снотворным средством, чтобы не слышать ее. Она говорит без умолку, и слишком много причиняет мне страданий. Она воображает себя в парке нашего дома в Париже, когда она забавлялась там, гоняясь по аллеям за Лео…

— Боже мой! Боже мой! — прошептала Фелиси.

И ее светлые глаза наполнились слезами.

— Милая моя, не плачь, — сказала Ксаверия. — Надо быть сильными… Мы одни были сильны до сих пор… Ни одна из ваших подруг… Но довольно! Мы должны спасти Сэнт-Клера, освободить его!.. Потом он нас освободит… Коинос умер… Мы должны рассчитывать теперь только на себя…

Она повернулась к двери комнаты и прибавила:

— И на этого невольника… который там сторожит…

— Ты уверена в нем?

— По первому моему слову он вонзит себе меч в грудь…

— Хорошо! Так слушай!..

И Фелиси повторила Ксаверии монолог Киппера. В заключение она сказала:

— Ты подумай. Надо действовать сегодня ночью. Потому что безусловно никто не может подозревать… Кроме того, из-за сегодняшней казни, XV, все они находятся в подавленном состоянии. Киппер дал мне это понять. Надо пользоваться обстоятельствами…

— Хорошо. Благодарю тебя. Мы начнем действовать сегодня ночью. Вот возьми маленький флакон. Спрячь его. Налей содержимое его в напиток, который ты приготовляешь каждый день для Киппера… Это только усыпительное средство, но очень сильное. И жди меня. Между десятью и двенадцатью я приду за тобой…

Она дала ей флакон, который вынула из ящика; открыв дверь, она провела Фелиси до передней на трап, потом закрыв его, пошла в свою комнату.

На пороге она остановилась, пристально посмотрела на негра, который опустил голову и упал перед ней на колени. Она положила свою белую руку на его голову и сказала на английском языке, на котором говорил этот гигант.

— Банко, в котором часу ночью ты будешь здесь на страже?

— От десяти до двенадцати…

— Хорошо. Ты знаешь, что один из пленников в стальной тюрьме?

— Да.

— Послушай. Узнай, какие невольники будут сторожить его от десяти до двенадцати ночи.

— Я узнаю.

— Я дам тебе флакон; ты вольешь содержимое его в питье, которое будут пить невольники за вечерним столом. Можешь это сделать?

— Я сделаю это.

— Ты знаешь, как открывают стальные темницы?

— Знаю.

— Есть какой-нибудь секрет?

— Да.

— Кто его знает?

— Дежурный начальник невольников.

— Можешь ты это узнать?

— Может быть.

— Это необходимо.

— Я узнаю.

— Как ты это сделаешь?

— Начальник невольников любит одну девушку негритянку… А эта девушка…

Ксаверия улыбнулась.

— А эта девушка любит тебя, не правда ли? — сказала она.

Негр поднял голову и бросил на Ксаверию многозначительный взгляд.

— Будь спокоен, — сказала повелительница в ответ на этот взгляд. — Будь послушен и ты меня никогда не покинешь… даже если придется умереть вместе со мной, если я должна буду убить себя.

Он снова склонил голову и прошептал:

— Это все?

— Подожди; можно войти, не будучи замеченным, в дом Оксуса и дойти до самого Оксуса?

Невольник содрогнулся.

— Нет, — отвечал он. — Чтобы пройти к нему ночью, когда он спит, работает или мечтает, надо пройти между двумя стражами, которые вооружены электро-зеркалами.

— Можно получить это оружие?

— Да, на несколько часов, может быть, украв его у другого часового. Это смерть для укравшего…

— Хорошо! Ты украдешь одно электро-зеркало и принесешь его мне в десять часов.

— Да… повелительница!

— Умеешь ты им управлять?

— Да.

— Хорошо… Тебя сменят через несколько минут… Иди и не забудь.

— Я не забуду.

— Встань… А теперь, Банко, возьми меня на руки… Прижми к груди… Безумец!.. Понимаешь, что никто кроме меня не может сделать тебя счастливым или несчастным?.. Взгляни на меня!..

Он обнял ее, приподнял… Она была в его огромных руках, как легкая нимфа в руках мифологического великана.

И когда он пожирал ее глазами, она улыбнулась и бросила ему взгляд, который заставил его зашататься.

Она выскользнула у него из рук, коснулась ковра ногами и сказала:

— В десять часов, Банко, не забудь!

Потом она заперлась в своей комнате. И упав на колени перед софой, на которой Ивонна казалась мертвой, Ксаверия стала плакать, сжав своими холодными руками голову.

Она так оставалась до вечера… Черный невольник пришел объявить ей, что обед ее подан и в ответ получил только жест отказа.

Но когда в комнате электрические часы прозвонили девять ударов, она встала.

— Идем! — сказала она.

Ксаверия окинула прощальным взглядом сестру и прошептала:

— Что будет с нами завтра?.. Идем! Лучше умереть в борьбе, чем смириться.

На рабочем столе блестели ножницы среди безделиц, которыми иногда развлекались молодые девушки…

Одним жестом Ксаверия распустила свои удивительные волосы по плечам. Потом она взяла ножницы, подошла к зеркалу, подняла руки и сильными, быстрыми ударами она срезала свои волосы. Они падали на ковер длинными прядями, которые сворачивались сами по себе, как змеи.

И скоро на голове молодой девушки остались только короткие, непокорные волосы, которые придавали ее серьезному лицу странное выражение юношеского задора.

Пожертвовав таким образом самым большим украшением женской красоты, Ксаверия обернула голову длинным шелковым вуалем, который закрывал ее совершенно.

Затем она подобрала пряди волос и бросила в ящик.

Потом, бросившись в кресло, она стала ждать.

Пробило десять часов…

Ксаверия встала, подождала еще три минуты, потом подошла к двери и открыла ее: Банко был там.

— Электро-зеркало? — сказала молодая девушка.

— Оно у меня, — отвечал негр.

— А секрет как открыть темницу?

— Тоже.

— А сторожа?

— Они выпили то, что вы мне дали.

— Хорошо. Через четверть часа они заснут. Выслушай меня, пойми меня и слушайся меня без малейшего колебания.

— Я выслушаю, пойму и послушаюсь.

— Жди меня!

И Ксаверия исчезла в передней. Десять минут спустя, она вернулась.

— Киппер уснул на восемь часов, — сказала она Банко, — XV ничего не подозревают. Остается один Оксус… Возьми электро-зеркало и вперед. Пойдем прежде всего в тюрьму.

Банко засунул свой меч за пояс и вытащил из своей шапки маленький ящик, содержавший электро-зеркало.

— Идем! — сказал он. — Следуйте за мной, госпожа?

По лестницам и коридорам добрались они до поста тюремной стражи. Скорчившись на скамьях, негры спали.

Ксаверия и Банко прошли к подъемной машине, которая бесшумно доставила их к тюрьме.

Оба часовые спали.

— Все это очень легко, — сказала Ксаверия. — Затруднения начнутся только тогда, когда Лео будет освобожден…

— Я угадал это, госпожа, — прошептал Банко.

Он пошел прямо к темнице № 1, где был заключен Сэнт-Клер Никталоп. Не колебаясь ни минуты, Банко привел в действие сложный механизм замка и, толкнув дверь, открыл ее.

Одним прыжком Ксаверия очутилась там. Сэнт-Клер спал, лежа на железной кровати. Девушка посмотрела на него. Он спал мирным сном.

Внезапно, почти с нетерпением, она тронула его за плечо. Он вскочил и сразу сел на кровать.

И тотчас же он узнал Ксаверию.

— Вы! Вы здесь?..

— Да, слушай! Секунды стоят часов! Слушай.

Быстро она заговорила, без жестов, сосредоточив в своих глазах всю свою волю энергичной женщины. Он слушал ее, и по мере того, как она говорила, он улыбался с радостью, все более и более явственной. Она закончила словами:

— Так решено?

— Ксаверия, я восхищаюсь тобою. Решено!

— Тогда скорее! Дай мне твой плащ. Возьми мой капот и мою вуаль.

В одну минуту все было сделано. Ксаверия оказалась одетой в плащ заключенного, а Сэнт-Клер кое-как завернулся в платье Ксаверии. Но когда молодая девушка сняла вуаль, он вскрикнул:

— Твои волосы?

— Обрезаны!.. Когда я буду лежать здесь, повернувшись спиной к двери, не надо, чтобы возникли подозрения, по крайней мере в продолжение нескольких часов.

— Ты — удивительна! — воскликнул Никталоп.

Он схватил обеими руками голову Ксаверии и перед невозмутимым Банко он покрыл ее тысячью поцелуев.

— Иди, — сказала Ксаверия, — и побеждай!

— Я выйду победителем. Через час, не более, я пришлю Банко, и ты придешь ко мне.

— Я надеюсь! Будь ловким и сильным! Если через час я не увижу Банко, это будет означать, что ты погиб. Я подожду подтверждения поражения и тогда убью себя.

— А Ивонна? — спросил Сэнт-Клер серьезно.

— Ивонна сошла с ума. Ничто теперь не может заставить ее страдать. Кроме того, Банко обещал убить ее, прежде чем он придет умереть вместе со мной.

Среди этих удивительных людей воцарилось молчание, полное бурных мыслей.

— Банко! — сказала, наконец, Ксаверия.

Негр преклонил колени.

— Я тебе его поручаю!.. — сказала она, указывая на Сэнт-Клера. — Его судьба прежде всего в твоих руках.

Не отвечая, Банко поднялся, бросил на Ксаверию долгий взгляд и вышел из темницы.

— Иди! — сказала молодая девушка своему жениху.

Никталоп в свою очередь посмотрел глубоким взглядом на Ксаверию и, не говоря ни слова, вышел.

Банко закрыл тихо двери в то время, как Ксаверия улеглась на кровати в том же положении, как лежал Сэнт-Клер, когда она вошла.

— Немного более чем через час, — шептала она, — я буду счастлива, во всяком случае, будь то освобождение или смерть!

И мужественная девушка закрыла глаза, как бы собираясь заснуть.

III
Во мраке

Сэнт-Клер следовал за Банко. В полном молчании, быстро оба человека вышли в коридор тюрьмы и, пройдя несколько времени, открыли дверь, соединявшую помещение сторожевого поста с передней апартаментов Оксуса.

— В этот час учитель должен быть в своей комнате, — прошептал Банко. — Будем надеяться, что он спит, потому что одним движением он может поднять тревогу и мы погибли.

— Можешь ты пройти прямо к этой комнате? — спросил Никталоп.

— Да! Я часто стоял на часах у самых его дверей, где мы найдем двух сторожей… Все дело в том, чтобы захватить их врасплох и убить одним лучом электро-зеркала. Если хоть один из них найдет время пустить в ход свое оружие, мы не сделаем и шагу, как будем поражены.

— Хорошо! — сказал Сэнт-Клер, улыбаясь. — Где теперь эти два стража, по отношению к нам?

— За этой передней, где мы находимся, идет галерея. Вот и дверь. В глубине галереи находится лестница в шесть ступеней, на них-то и стоят два часовых с электро-зеркалами в руках, следя глазами по всей галерее…

— Так что едва мы откроем дверь, как будем на виду этих часовых?

— Да.

— И мы будем целью для их электро-зеркал.

— Да.

— У них приказ, без разговоров, поражать всякого человека, показавшегося в галерее?

— Да, им это приказано. И они исполнят это без колебания. И в то же время ударом каблука они приведут в действие коммутаторы, вделанные в ступени лестницы, и разбудят учителя.

— Черт возьми! Оксуса хорошо охраняют. Каков твой план, Банко?

— Вот моя мысль: вы откроете дверь, спрятавшись сейчас же за перегородкой. А я буду держать наготове электро-зеркало в руке. И как только дверь откроется, я поражу одним косым лучом обоих сторожей.

— Это может удаться, — сказал Никталоп, — если ты ловок; но у меня другая мысль, может быть лучшая… Слушай! Где доска с кнопками, которой регулируется электричество, освещающее галерею?

— В кордегардии, — отвечал Банко.

— Так что оттуда, по желанию, можно осветить или погрузить в темноту галерею?

— Да!

— Отлично.

— Если свет вдруг погаснет, как бы случайно, что сделают сторожа?

— Случай этот предвиден. Один останется на посту зажигать переносную электрическую лампочку, которая висит у него на поясе и которая может светить в продолжение трех часов. Другой тоже зажжет свою лампу и пойдет в кордегардию.

— Великолепно! — сказал Никталоп. — С момента, когда потухнут лампы и зажгутся переносные фонари, пройдет, наверное, минута полной тьмы… Мне этого достаточно, чтобы действовать… Банко, трудно научиться управлять электро-зеркалом?..

— Совершенно просто… в две минуты.

— Объясни мне скорее!

Банко, держа в руках ужасное оружие, объяснил его механизм Сэнт-Клеру.

— Понимаю, — сказал Никталоп, прерывая объяснения. — Ну, Банко, я вижу ночью так же, как и днем… Ступай, потуши электричество. В ту же секунду я открою дверь, увижу сторожей, которые не разглядят меня, и убью их в темноте.

Банко, вытаращив глаза, смотрел на Сэнт-Клера.

— Вы видите ночью… — бормотал он.

— Да. Торопись! Ступай!

— Что мне делать после того, как я потушу?

— Ты подождешь еще пять минут. Потом ты снова все осветишь и придешь ко мне. Я буду в комнате Оксуса, и, надеюсь, повелителем властелина!

— Вы убьете его?

— Если он будет сопротивляться — да! Если он сдастся — нет!

— Да будет воля ваша! Через пять минут вы будете повелителем или погибнете!..

— И я так думаю! Иди, Банко!

— Приветствую вас, повелитель! Дверь в комнату Оксуса открывается снаружи, если нажать черный квадрат, вделанный посередине последней ступени лестницы. Не забудете?

Быстро преклонив колени, негр обнял ноги Сэнт-Клера, поцеловал их, встал и вышел.

Никталоп сбросил женский капот и стройный, обнаженный, как античный атлет, стал перед дверью в галерею. Левая рука его лежала на кнопке, открывающей дверь.

Почти в ту же минуту внезапно погасли все лампы.

Сэнт-Клер нажал кнопку. Дверь распахнулась. Глаза его, пронизывая темноту, увидели там двух черных гигантов. Один из них сделал движение. Он собирался зажечь переносный фонарь.

Но электро-зеркало Никталопа было направлено на него. Зигзагообразная молния прорезала темноту и, пораженные почти одновременно, оба чернокожие упали.

Сэнт-Клер бросился вперед. Он вскочил на лестницу, увидел черный квадрат, нажал его обеими ногами. Две двери открылись одна за другой.

Никталоп пошел дальше.

И он увидел в темноте одной комнаты старца, лежащего на постели. Он был одет в белое, обут в зеленые сапоги. Он только что проснулся. Расширившиеся зрачки его тщетно старались проникнуть во мрак. Инстинктивным движением он поднял руку. Он хотел, вероятно, осветить комнату.

Но Никталоп, бросив электро-зеркало, подбежал к старику, схватил поднятую руку, и сказал:

— Оксус! Я — Никталоп. Ты в моей власти. Сдавайся!..

Невидимый Сэнт-Клер увидел, как Оксус сдвинул брови.

— Сдавайся! — повторил победитель. — У меня вся сила молодости, я мог бы убить тебя. Но у меня были бы вечные угрызения совести. Сдавайся, Оксус!

— Если я сдамся, — сказал старик спокойно, — что сделаешь ты с XV-ю и с моим делом?

— То, что я сделал бы, если бы ты заставил меня убить тебя: они будут жить, они будут орудием сначала бессознательным, а потом сознательным и покорным в моих руках, в руках продолжателя твоего дела.

— Как же ты это сделаешь?

— Если хочешь это знать и присутствовать при полном торжестве Сэнт-Клера над XV-ю, сдайся!

— Это будет удивительное зрелище, — сказал Оксус. — Я сдаюсь!

Сэнт-Клер задрожал от счастья.

— Даешь слово ничего не делать без меня? — сказал он.

— Даю слово!

Никталоп отпустил руку Оксуса, тот сел на кровати и прошептал:

— Ты не восторжествовал бы, если бы у тебя были глаза обыкновенных людей. Природа сделала тьму твоей сообщницей против XV-ти.

— Природа, — сказал Сэнт-Клер, с чудовищным выражением могущества и радости, — природа хорошо поступила, давая мне в то же время и сердце более великодушное, чем сердце XV-ти.

— Оттого-то я, — старик и повелитель XV-ти, — возразил Оксус с величественным и печальным достоинством, — я, непобедимый, склоняюсь перед тобой, Никталоп!..

И встав с постели, великий властелин склонил голову перед человеком, которого он не видел, но горячее дыхание которого чувствовал.

В эту минуту вдруг вспыхнуло электричество. И при свете, падавшем из галереи, Оксус увидел, что он склонился перед обнаженным человеком с пустыми руками, перед безоружным человеком, таким, каким он вышел из лона природы.

Это был символ. Он это понял и прошептал:

— Великий урок. Все укрепления, все оружие, которое мне дало знание, были побеждены двумя глазами ночной птицы!.. Ты победил, Никталоп! Говори! Приказывай! Оксус подчинится первый!

— Оксусу не придется подчиняться! — отвечал Сэнт-Клер с почтительной мягкостью.

И взяв правую руку опечаленного Оксуса, он продолжал:

— Вы останетесь здесь, в этой комнате. Вы здесь останетесь может быть месяц. И никто, кроме Сэнт-Клера, не будет знать этого… Я буду приходить к вам три раза в день; вам аккуратно будет приносить пищу моя невеста Ксаверия, с моего стола, который будет и вашим в глазах всех… Я вам буду отдавать отчет каждый вечер в моих поступках. Часто я буду спрашивать у вас совета… А через месяц я, может быть, скажу: Идите, возьмите снова на себя управление XV-ю! Никталоп будет вашим помощником.

И, преклонив колени, Сэнт-Клер прибавил:

— Учитель, простите мне, что я победил вас… Это вина XV, которые не поняли меня, а не моя…

— Мужественное и благородное сердце!

И, подняв молодого человека, Оксус обнял его, как отец сына…

IV
Никталоп — предводитель XV-ти

Никталоп ожидал Банко у входа в апартаменты Оксуса. Он задрапировался в красный плащ Оксуса, который учитель сам набросил на его плечи.

Когда негр появился, то задрожал, увидев чтимый плащ.

— Повелитель… — пробормотал он.

— Повелитель — это я! — сказал Сэнт-Клер. — Умеешь ли ты молчать, когда не надо говорить, Банко?

Негр медленно поднялся по ступеням, обнял колени Никталопа и сказал спокойным голосом:

— Банко будет нем, если ты прикажешь, даже под топором палача…

— Хорошо! Ты знаешь, где рабочий кабинет Оксуса?

— Да, господин!

— Проводи меня туда…

Десять минут спустя, Сэнт-Клер входил в обширную комнату с двумя картами полушарий. Он сел в кресло, в котором столько раз сидел Оксус.

— Слушай! — сказал он Банко. — Ступай в дом Коиноса. Возьми там одежду и обувь и принеси мне.

— Слушаю, господин!

— Потом скрой трупы сторожей, которых я умертвил. Можешь ты сделать это быстро?

— Да, повелитель… Достаточно сбросить их в колодец, который сообщается со стоками Космополиса. Они уплывут в море, где их пожрут крабы.

— Хорошо! Потом ты пойдешь рассказать Ксаверии все, что ты видел, и скажешь, чтобы она не уходила из темницы до тех пор, пока я сам ее не выведу.

— Слушаю, господин!..

— Наконец, ты разбудишь нескольких твоих товарищей и скажешь им: «Стражи тюрьмы уснули. Повелитель сделал обход. Он меня одного нашел бодрствующим. Он велел мне заключить виновных в темницу на два дня и сменить их». Послушаются они?

— Без колебания, потому что всякий, кто сказал бы, не имея на то права, слова, которые вы мне говорите, приговорил бы сам себя к смерти.

— Прекрасно! Ты примешь на себя командование новой стражей, с приказанием, чтобы никто, кроме тебя, не заглядывал в темницу Сэнт-Клера… И ты будешь сторожить Ксаверию. Понял?

— Да, господин.

— Иди!

Банко вышел, счастливый и гордый поручениями, которые дал ему этот удивительный человек.

Через минуту он вернулся с платьем из белой фланели, красным поясом и сапогами зеленой кожи, которые положил на стул.

Затем он снова вышел.

Сэнт-Клер быстро оделся. Белье и платье Коиноса были слишком велики для него; но покрой их был такой, что его можно было приспособить ко всякому росту. И Никталоп оказался прилично одетым.

Хронометр, повешенный на маленькой подставке, показывал тринадцать часов ночи, значит час утра.

— Пробуждение наступит в восемнадцать часов, т. е. в шесть часов, — сказал Сэнт-Клер. — У меня есть еще время.

И он принялся за работу.

— Я не хотел ничего спрашивать у Оксуса, — прошептал он. — Я должен сам всему научиться, чтобы хорошо сыграть роль. Надо все осмотреть!..

Он тщательно осмотрел всякий предмет.

В шкафу он заметил книгу, заглавие которой привлекло его внимание: «Конституция XV-ти». Он прочел ее в течение двух часов. На столе он нашел рукопись со следующим заглавием: «Военные операции против Марсиан». Он изучил и эту рукопись. На полях были сделаны заметки, по-видимому рукой Оксуса, на французском языке…

— Французский язык, — подумал Никталоп, — это официальный язык XV-ти… Я стану, значит, давать приказания по-французски…

Он встал и начал ходить по кабинету, погрузившись в размышления…

Вдруг случайно он кинул взор на хронометр: он показывал шесть часов без трех минут.

— Ну, — громко сказал Сэнт-Клер. — Начнем!

Он был бледен, на лице его выражалась энергия и решимость.

Он сел в кресло Оксуса и подождал автоматического звона к пробуждению.

Сэнт-Клер прождал еще пять минут. Потом он нажал одну из пятнадцати кнопок. Щелкнул механизм в одном из аппаратов, повешенных на стене; упала доска, открыв трубу фонографа и послышались следующие слова:

— Привет учителю! Киппер ждет приказаний.

Сэнт-Клер ни на минуту не поколебался. Он снял трубку телефона и заговорил:

— Привет предводителю XV-ти, — сказал он. — Собери братьев и передай мое приказание. Пусть к каждому присоединятся товарищи. Возьми все черные войска, вооруженные электро-зеркалами и электрическими изоляторами; сформируй экспедиционный отряд, который был распущен со времени приключения с пятнадцатью девушками. Следуй плану Коиноса и Алкеуса для последовательного захвата планеты Марс.

Сэнт-Клер замолчал. И почти тотчас же телефонограф отвечал:

— Повинуюсь приказанию… Кто будет моим помощником?

— Ты назначишь его сам! — приказал Никталоп. — Миниок примет командование над флотилией подводных лодок и гидропланов. Экатон будет управлять авионами. Что касается припасов, я беру это на себя.

— Когда мы должны отправляться? — спросил Киппер.

— Через два часа! — ответил сухо Сэнт-Клер.

Наступило молчание; потом, когда все, казалось, было кончено, телефонограф повторил следующий неожиданный вопрос Киппера:

— А если мы встретим людей с земли, которые сопровождали Никталопа?

Улыбаясь, Никталоп ответил:

— Вы их уничтожите.

— А Альфа?

— Вы исполните приговор суда.

— Да будет прославлен учитель!

— На славу XV-ти.

И Никталоп разъединил телефон.

Два часа спустя, один в наблюдательной башенке, которая возвышалась над дворцом Оксуса, невидимый за стеклами, отражавшими лучи солнца, Сэнт-Клер присутствовал при отъезде XV-ти и их армии.

Когда XV и их армия скрылись за горизонтом, Сэнт-Клер покинул свой наблюдательный пост и вошел в кабинет Оксуса.

Теперь в Космополисе оставалась только личная стража Оксуса, состоявшая из ста отборных негров; тюремная и магазинная стража тоже в составе ста негров; механики, шоферы, прислуга, толпа негритянок и надсмотрщиков за невольниками. Вместе с Сэнт-Клером, Оксусом и пятнадцатью пленницами они составляли все население острова Аржир.

Вернувшись в кабинет Оксуса, Сэнт-Клер соединился по телефонографу со сторожевым тюремным постом.

— Банко, к услугам повелителя, — сказал он.

В ответ на это он услышал:

— Банко к услугам.

— Я хочу тебя видеть, приходи!

Через минуту негр вошел.

Его широкое лицо выражало почти благоговейное почтение… Он низко поклонился на пороге двери, бормоча:

— Господин! Господин…

— Подними голову, Банко, и взгляни на меня… Ты знаешь, что произошло. Когда XV вернутся из похода, Космополис будет полон моими людьми и XV подчинятся моей власти, по воле самого Оксуса… или будут уничтожены.

Никталоп начал говорить со снисходительной добротой, но закончил с невыразимой энергией.

Перед этой новой силой, высшей чем та, которую он почитал столько лет, Банко стоял весь дрожа, с глазами полными мольбы, как будто он боялся этой силы.

— Встань, Банко, и посмотри мне прямо в лицо, — повторил Сэнт-Клер.

Негр повиновался, а Никталоп продолжал:

— Черный Силла командует стражей Оксуса, моей стражей?

— Да, господин.

— Ты заменишь Силлу…

— Я? — сказал ошеломленный Банко.

— Да, ты! Ты будешь начальником моей стражи. Ты будешь моей правой рукой, пока не приедут мои спутники… Значит все улажено.

— Повелитель… всю мою жизнь…

— Я знаю! Она моя и я пользуюсь ею, как видишь!.. Что делает Ксаверия?

Все атлетическое тело его задрожало. Он ответил неуверенным голосом:

— Она неподвижна; она повернулась спиной к двери и кажется спит.

— Пойди, освободи ее и приведи сюда… Прикажи страже пройти в кордегардию, чтобы они не видели, как выйдет из темницы та, которая будет царицей Космополиса… Иди и торопись! Я жду тебя!

Негр, пятясь, дошел до двери. Но Сэнт-Клер остановил его и сказал:

— Не забудь, что через четверть часа ты будешь начальником. Думай, говори и действуй, как начальник!

— Повелитель, я буду командовать тем лучше, что я буду служить вам.

И Банко вышел.

Сэнт-Клер прошептал, улыбаясь:

— Я сказал бы, что у этого малого есть ум, если бы у меня не было доказательств, что у него главным образом сердце…

Через пять минут вошла в кабинет Ксаверия и бросилась в объятия Никталопа. После долгих и ужасных происшествий, жених и невеста снова нашли друг друга, и снова возродилась их победоносная любовь… Ксаверия и Лео предавались нежностям любви, как вдруг звон телефонографа разом вернул их к действительности. Металлический голос произнес:

— Кушать подано.

— Черт возьми! — вскричал Сэнт-Клер. — Я не подумал об этом… Самые ничтожные причины имеют часто важные последствия. Мне нужно четверть часа деятельности, чтобы затем можно было спокойно позавтракать… Надо заменить Силлу Банко, иначе нас могут уничтожить электро-зеркалами мои же стражи… Подожди.

И под внимательным взором Ксаверии, Никталоп соединился с залой стражи, где должен был в этот час находиться Силла, начальник.

— Силла, к услугам повелителя!

— Силла к услугам.

— В почетном зале армии собери мою личную стражу, стражу тюрем и складов, начальников часовых, невольников машин и кухонных шефов… Повелитель хочет издать закон.

— Приказание повелителя будет исполнено.

— Слушайте! — продолжал Сэнт-Клер. — Учитель говорит.

Он сделал паузу, затем продолжал:

— Силла сядет на авион и поедет немедленно вслед за армией; он явится к предводителю Кипперу и скажет ему: «Предводитель, учитель прислал меня, чтобы следовать за тобой»! А если Киппер погибнет в какой-нибудь битве, Силла вернется тотчас же, чтобы дать отчет… Учитель сказал.

— Силла повинуется. Слава учителю!

Сэнт-Клер подождал немного, потом сказал:

— Банко, к услугам учителя!

— Банко к услугам.

— Учитель говорит. Ты заменишь Силлу. Пусть все тебе повинуются, как повелителю… Стража, часовые, невольники, начальники кухонь, по приказу учителя!

Все вместе разными голосами заревели:

— По приказу! По приказу!

— Вы слышали? Да будет исполнена воля повелителя!

— Будет исполнена! Привет и слава повелителю XV-ти и наших жизней!.. Слава!

— Благоденствие для всех вас! — ответил Сэнт-Клер, и прибавил: — Учитель хочет видеть Банко.

И когда появился Банко, ему даны были подробные указания, все было рассчитано минута в минуту, дабы чудовищная замена не была замечена в Космополисе раньше, чем Сэнт-Клер найдет это нужным… После завтрака Ксаверия и Лео пошли оба служить Оксусу в его комнате. Потом они вернулись в кабинет. И весь вечер был посвящен Никталопом для того, чтобы посвятить Ксаверию в управление той сложной машиной, которой был город Космополис с его обитателями.

В самом деле, всю ночь и весь следующий день Ксаверия должна была заменять Лео, как властелина XV-ти, а Банко должен был сторожить у дверей.

В восемь часов вечера, Банко был приготовлен авион на террасе Оксуса.

Прежде чем расстаться с Ксаверией, чтобы ехать на этом авионе к озеру Нилиак, Никталоп соединился с начальником механиков и отдал ему следующее приказание:

— В девятом часу ты выведешь четыре авиона, по четыре места в каждом, с наилучшими пилотами. Они отправятся по прямой линии на остров Нилиак. Там, оставив авионы на южном берегу, они пойдут к старым укреплениям Марсиан и будут ждать новых приказаний… Перелет должен быть сделан с постоянной скоростью пятисот километров в час…

Никто никогда не дерзал рассуждать относительно приказания учителя, как бы оно ни было странно. Начальник механиков ничего, конечно, не понял в этой новой экспедиции, но все-таки отвечал:

— Приказание будет исполнено.

Тотчас же Никталоп простился с Ксаверией, поднялся на террасу и, с наступлением ночной темноты, помчался на авионе к острову Нилиаку.

Он прибыл туда через девять часов и нашел своих товарищей в пятой башне. Они не ждали его больше и были в отчаянии. Пленник Альфа спокойно спал среди них.

Сэнт-Клер вкратце рассказал о событиях, которые изменили порядок вещей в Космополисе.

Все пришли в неописуемый восторг.

— Это не все, — сказал Сэнт-Клер. — Ваше присутствие в Космополисе мне необходимо. Вы там будете через десять часов.

— Каким образом? — сказал Клептон.

— Четыре авиона должны прибыть сюда с минуты на минуту… Вы захватите в плен пилотов. Затем мы все захватим их авионы. Я возьму на мой Альфу.

План был смел, но вполне удался. И десять часов спустя, пять искусственных птиц уселись на террасе дворца Оксуса.

Было четыре часа пополудни. Часовые объявили, по обыкновению, учителю о прибытии пяти авионов. Ксаверия и Банко приняли долгожданное известие.

Четыре ошеломленных пилота были перенесены заботами Банко в казематы тюрьмы и заперты все вместе.

Альфа, освобожденный от плена и совершенно пораженный, последовал за Сэнт-Клером в кабинет Оксуса, куда вскоре собрались все спутники Никталопа.

И тогда в присутствии Ксаверии началось продолжительное совещание, на котором было принято решение: заменить XV и их армию новым обществом XV и новой армией…

Только к ночи, когда все подробности были выработаны, можно было серьезно подумать о молодых девушках.

Сторожа Банко пошли за ними и привели их в кабинет Оксуса.

Фелиси Жоливе нашла своего брата и бросилась ему на шею. В то же время Ксаверия, Никталоп, Клептон и Бонтан объяснили остальным девушкам в общих чертах все, что произошло.

Они сначала думали, что их сейчас же вернут во Францию, в Париж! Надо было разуверить их в этом. Но это не уменьшило их радости. Многие упали в обморок. Решено было, что отныне они будут жить вместе, в одном из флигелей дворца Оксуса.

Что касается спутников Никталопа, то им были предоставлены дома XV-ти.

Дом Коиноса достался Ксаверии, которая поселилась там вместе с несчастной Ивонной, окончательно сошедшей с ума.

На следующий день, в восемь часов утра, дан был приказ всем жителям Космополиса собраться без вооружения на эспланаде около дворца Оксуса.

Только стража Банко была вооружена электро-зеркалами.

Посередине, около эстрады, предназначавшейся для Сэнт-Клера, стояли все его спутники, к которым добровольно присоединился Альфа.

Они были одеты в форму XV-ти.

Внезапно раздался оглушительный, страшный взрыв и Сэнт-Клер Никталоп вышел из дворца. Он был завернут в пурпуровый плащ, который носил Оксус во время официальных церемоний в Космополисе.

Уже присутствие одиннадцати «братьев» на эстраде изумило всех собравшихся.

Но когда, предшествуемый Банко и его стражей, вошел повелитель, который не был Оксус, всеми этими людьми овладело полное недоумение.

Между тем Сэнт-Клер поднялся на эстраду. Он поднял правую руку, движением полным величия и начал сильным голосом:

— Свободные люди, товарищи, невольники!.. Дело XV-ти на земле кончено. Вот почему я, который представлял учителя на земле, был призван им вместе с моими спутниками, чтобы завоевать Марс. Братья, которых вы знаете, уехали на восток в экспедицию… Другие братья, которых вы видите здесь, будут править Космополисом… Скоро придут три тысячи человек с земли, чтобы усилить армии XV-ти. Предстоят страшные дни. Учитель решает, что бремя правления становится слишком тяжелым для его старческих лет. Отныне я буду править и действовать от его имени…

Свободные люди! товарищи, невольники… Признайте вашими начальниками одиннадцать братьев, стоящих здесь… Смерть скосила нескольких из XV-ти. Эти заменят постепенно в иерархии XV-ти тех, которых унесла или унесет смерть… И знайте, что отныне вы будете получать приказания от меня, Оксуса II, повелителя XV-ти…

Эта неожиданная речь была полна такой энергии, а люди слушавшие ее, так привыкли повиноваться, что ни одному из них не пришла в голову мысль стать против законности новых начальников и нового повелителя… Никто, казалось, не понимал как произошло это неожиданное событие. Но все, что говорилось во имя Оксуса-учителя, было свято.

К великому изумлению Сэнт-Клера, который плохо знал психологию жителей Космополиса, подчиненных совету XV-ти, и который ожидал сопротивления, эти люди закричали:

— Да здравствует повелитель. Слава Оксусу II.

V
Песчинка

Только один человек во всем Космополисе не принял со спокойным сердцем совершившихся событий. Этот человек узнал в новом учителе человека, накануне осужденного. Все прочие плохо разглядели Никталопа на эшафоте, потому что взоры всех были устремлены на Коиноса.

Существовал один наблюдательный человек, единственный скептик.

Это был ученик — товарищ, мулат, сын Киппера и негритянки из Конго. Ему было семнадцать лет. И самые худшие инстинкты обеих рас, казалось, соединились в нем.

Он с трудом подчинялся дисциплине. Много раз Кипперу приходилось употребить всю свою энергию, чтобы мулат Аббу не совершил проступка, который вел за собой смерть в Космополисе. Не понимая ясно всего случившегося, Аббу предчувствовал, что события направлялись против Киппера. А у Аббу было две страсти: он обожал своего отца и ненавидел Фелиси Жоливе.

Когда после церемонии Аббу возвращался на свой пост, он говорил про себя:

— Все это против моего отца и за Фелиси.

Аббу давно уже был в Космополисе шпионом своего отца. Если Киппер приобрел у Оксуса особое значение, так это потому, что правильность его суждений еще увеличивалась, благодаря осведомленности его во всем происходившем в Космополисе.

— Необходимо предупредить отца, — говорил себе Аббу. — Это не трудно сделать. На моем маленьком авионе я быстро нагоню армию XV-ти. Ах, если б я мог, сообщая ему о происшедшем, принести, как заложницу, Фелиси, а еще лучше эту Ксаверию, которую любит Никталоп… Самозванец!.. Но Оксус, что они сделали с Оксусом?.. Банко сознательный изменник. Он сторожил Ксаверию, она очаровала его и сделала изменником… Ах, если б я мог бросить к ногам отца одну из этих женщин… Если б я мог расположить в свою пользу механиков… Но они ненавидят меня, потому что из-за меня погиб один из их товарищей… Таким образом я должен действовать один!..

Говоря это Аббу не терял ни минуты: он шел.

Наконец, у подножия витой лестницы он остановился, снял сапоги из бурой кожи, чулки из тонкого войлока и спрятал их под первой ступенью. Потом, босиком, гибкий, как змея, тихо, как тень, он поднялся по лестнице… Он знал все ходы и выходы и без труда пробрался в переднюю дома Киппера…

Звук голосов достиг ушей Аббу.

— Там находится человек, очень молодой человек, — подумал мулат.

Он пошел к двери рабочего кабинета отца; дверь была полуоткрыта. Голоса слышались в отдалении, а не в кабинете. Аббу решился заглянуть.

— Они в комнате, — сказал он себе. — Все двери открыты. Сумасшедшие!

Из кармана шаровар он вытащил длинный, тонкий кинжал. Сжав его в правой руке, он притаился за дверью, под драпировками и стал слушать.

Вскоре он узнал, что человек, который говорил, был брат Фелиси Жоливе; он узнал потом, что Ксаверия и Ивонна жили одни в доме Коиноса… Потом Макс и Фелиси заговорили о земле, о своей семье, растрогались и стали плакать…

— Больше я ничего не узнаю… Лучше пойду в дом Коиноса… Ну, вперед!..

Он ушел бесшумно, как и пришел.

— Похитить Фелиси будет легко… Удар кинжалом в спину брату, удар кулаком по голове сестре и я уношу ее как заложницу… Но, в общем, такая заложница мало чего стоит… Мне нужна Ксаверия… С ней одной можно выкупить весь Космополис.

Пять минут спустя, Аббу входил в переднюю дома Коиноса, подобно тому, как он раньше вошел в дом Киппера.

Там он ничего не услышал.

Двери были закрыты. Он открыл их, осмотрел столовую, рабочий кабинет. Никого!

С тысячью предосторожностей он открыл дверь комнаты, просунул голову, посмотрел кругом…

В кресле сидела девушка, опустив руки на колени, неподвижная, странная. Ее белокурые волосы падали в беспорядке на голые плечи, и большие, вытаращенные глаза смотрели прямо перед собой, как будто полные неземных видений…

Правая грудь девушки виднелась из-под расстегнутого домашнего платья, левая обрисовывалась под шелковой материей.

Аббу почувствовал странное беспокойство; потом безумный порыв к убийству охватил его мозг. Он бросился в комнату с поднятым кинжалом.

Но рука его тихо опустилась, не причинив зла. Молодая девушка посмотрела на него таким неземным, таким кошмарным взглядом…

— Кто ты? — спросила она.

Он не знал, что Ивонна сошла с ума. В эту минуту она начала смеяться. И он понял.

— Хорошо! — сказал он. — Она неопасна.

— Кто ты? — спросила еще раз Ивонна.

— Никто! — отвечал он.

Аббу повернулся к ней спиной и вышел из комнаты.

Минуту спустя, он снова вошел. Но на этот раз он бесшумно пополз, стараясь не попадать в поле зрения Ивонны. Пробираясь от предмета к предмету, он дополз до огромной кровати, обогнул ее, и съежившись, спрятался весь за креслом, которое наполовину прикрыто было роскошной драпировкой.

Весь день Ксаверия не появлялась в комнате. Около полудня Фелиси пришла за Ивонной и до вечера мулат оставался один в доме Коиноса. Так как, уходя, Фелиси заперла двери, то Аббу мог поразмяться.

Он все перерыл и между прочим нашел флакон, который он открыл и, понюхав, узнал, что это был наркотик, который он видел у Киппера. Он положил флакон в карман.

Вечером, когда зажглись электрические лампы, Космополис, по обыкновению, погрузился до уровня почвы. Аббу решил, что теперь Ксаверия не замедлит придти.

И он ждал и ничто, даже дыхание, не могло открыть его присутствия тому, кто уселся бы в кресло.

Девять часов пробило на электрических часах, когда вошла Ксаверия. Она сияла радостью, счастьем, силой.

Под легким покрывалом лицо ее пылало красотой, а под шелковой одеждой линии тела виднелись во всей полноте своего великолепия.

За Ксаверией вошла Фелиси. Она сказала:

— Ивонна уже спит. Я буду спать с ней в комнате Алкеуса.

— А я в комнате Коиноса! — сказала Ксаверия, с выражением торжества, которое не умалялось ни сожалением, ни угрызениями совести, ни даже воспоминанием.

Ах! У нее был теперь ее Лео! Она отдалась ему в минуту безумного счастья, вечером этого памятного дня!.. Разве Коинос и Алкеус когда-нибудь существовали?.. Влюбленная, торжествующая любовница; в ее голове было только одно имя, одна любовь в сердце, один поцелуй на устах: имя, любовь, поцелуй Лео Сэнт-Клера Никталопа!

— Оставь меня, Фелиси, оставь меня!.. Мне необходимо быть одной, вытянуться; забыться во сне… Следи хорошенько за бедной Ивонной… Я усну, как убитая, от счастья, ты понимаешь?.. Прости меня. Я чувствую себя чудовищно эгоистичной. До завтра! Завтра…

Фелиси рассмеялась милым смехом, бросила забавным тоном «спокойной ночи», и дверь захлопнулась за ней.

Но прежде чем дверь закрылась за Фелиси, вошел человек, и незамеченный Ксаверией, он проскользнул за драпировки, спускавшиеся с полукруга, подвешенного над диваном.

Этот человек был никто другой, как Сэнт-Клер Никталоп.

Спрятавшийся за креслом Аббу ничего не видел.

Ксаверия тотчас же стала раздеваться. Она быстро с этим покончила. Она носила только легкий плащ над таким шелковым пеньюаром, который был стянут в талии широким кушаком.

Открыв одеяло, она скользнула в кровать с блаженным вздохом, вызванным приятным чувством свежего белья на теле, так долго заключенном в ткани.

Она протянула прелестную, голую ручку, тронула кнопку и комната оказалась освещенной только маленькой электрической лампочкой-ночником, которую закрывала шелковая ширмочка.

И чудное создание, опьяненное страстью и любовью, девушка, ставшая женщиной, уснула…

Прошло четверть часа.

Царствовала полнейшая тишина, в которой слышалось только легкое дыхание спящей.

И вдруг послышался шелест, как будто змеиной чешуи, глухой шорох раздвигаемой толстой матери… Перед постелью вырос человек… Аббу!

Он посмотрел на спящую молодую женщину. Он насытил свои взоры этой спокойной красотой, которую смягчали сон и сновидения… Вдруг мулат вздрогнул. Рука, державшая флакон, нервно затрепетала. Глаза расширились в экстазе… Весь пыл его молодой крови прилил к вискам…

Он сделал шаг…

И внезапно почувствовал прилив ярости… Нет! нет!.. — прошептал он. — Скорее убью ее!.. — Кинжал его блестел за поясом; он протянул к нему руку… его нервная рука сжала рукоятку…

Драпировки за диваном зашевелились, но Никталоп не вышел из-за них.

Улыбаясь какому-то видению славы и любви, Ксаверия спала. Она спала сном человека, который бодрствовал трое суток среди самых трагических, самых волнующих событий.

Она сделала во сне движение; провела левой рукой по лбу; склонила голову и обнаружила чудную линию шеи.

Но этот бессознательный жест нарушил очарование. Опомнившись, Аббу подскочил и упал всей своей тяжестью на тело Ксаверии, которая внезапно проснулась и хотела закричать, но ее собственная рука, которую прижимала ко рту какая-то железная рука, помешала ей. Она почувствовала резкий запах, проникавший в ее мозг, и упала под бременем какой-то тяжести, которая уничтожала ее…

Тонкий и нервный Аббу обладал стальными мускулами.

Он завернул неподвижное тело в меха, связал его длинным шелковым поясом и взвалив Ксаверию на плечи, уверенными шагами вышел из комнаты.

В эту минуту драпировки раздвинулись, из-за них вышел Никталоп и стал прислушиваться. Он услышал, как где-то закрылась дверь. Тогда он вышел в свою очередь. В столовой он остановился; тотчас же из темного угла показался Банко.

— Он прошел здесь? — спросил повелитель.

— Да.

— Я пойду за ним… Ты слушай!

Быстро он отдал приказания, которые кончил следующими словами:

— В комнате Ивонны ты найдешь такой же кушак… Торопись… Я оставлю за собой двери открытыми.

И он бросился в переднюю, потом по винтовой лестнице, по которой сошел Аббу.

Маленький авион Киппера находился на террасе дома, в котором жил Макс Жоливе. Он помещался в чем-то вроде ямы, устроенной в террасе. Крышка этой ямы, которая могла подниматься и опускаться, образовала пол террасы.

Но дом Киппера занимал Макс Жоливе. Спит ли он? Если да, то Аббу мог рассчитывать на успех… А если Макс не спит? Раздумывая таким образом, он подошел к двери и остановился.

Потом он привел в действие механизм. Бесшумно, как всегда, дверь отворилась.

Аббу был в передней.

Он пошел прямо к коммутатору; который приводил в движение трап.

Ксаверию он положил на пол и вытащил кинжал из-за пояса…

— Надо потушить электричество, — сказал про себя мулат, — я знаю расположение дома, а в темноте у меня больше шансов.

Он повернул кнопку и очутился в темноте; но поворачиваясь кнопка издала треск, который заставил Аббу содрогнуться.

— К коммутатору!

Но второй раз раздался сухой треск, более сильный в тишине ночи.

В ту же минуту послышался мягкий необъяснимый шум, как будто легкие шаги, звук человеческого дыхания… В нерешительности Аббу насторожился.

Но в то же время раздался страшный скрип и трап открылся. Аббу бросился вперед с кинжалом в зубах. Отчаянным усилием он захватил завернутое тело левой рукой, зацепился правой за веревочную лестницу и полез…

Он добрался до ямы совершенно обессиленный.

Там ему нужен был свет.

Он повернул кнопку. Зажглась электрическая лампа. Другую кнопку: крышка ямы упала на террасу!

Но с каким шумом!

Обезумев от ужаса, мулат бросил на сиденье авиона неподвижное тело. Потом прыгнул на другое сиденье и схватился за руль поворота. Он привел механизм в действие… И, о, радость!..

Крылья захлопали и авион поднялся…

В то время, как он пролетал над укреплениями, с наблюдательного поста брызнул сноп света… Раздались сигналы тревоги. На террасе Оксуса появился Сэнт-Клер с электро-зеркалом в руках…

Слишком поздно! Авион потерялся вдали, среди ночного неба, усеянного звездами…

VI
Заложница

Он прямо направился к последнему авиону армии XV-ти, остановился, планируя, на высоте двухсот метров и закричал десяти человекам, которые были на нем:

— Где начальник Киппер?

— На борте авиона 152, на левом фланге.

— Благодарю!

И Аббу отправился на поиски авиона 152.

Было восемь часов утра. Солнце поднималось на безоблачном небе над морем Адриака… Ни ветерка, ни тумана в воздухе невероятной легкости и прозрачности.

Направо страна Иаонис расстилала вплоть до горизонта свои красные равнины. Прямо находился лесистый архипелаг Уапиги, налево морской лабиринт Дельтонгоп…

В воздухе неподвижно планировали авионы XV-ти, в то время как на двести метров под ними подводные лодки и гидропланы были выстроены в боевом порядке, отражая, как в зеркале, косые лучи солнца…

Наконец, он нашел его. Трижды просвистал резким свистом и остановился на положенном расстоянии.

— Приветствую предводителя! — закричал он.

Киппер смотрел на него с изумлением.

— Что ты тут делаешь?

— Спросите лучше, что я привез! — отвечал Аббу тем свободным тоном, который разрешил ему отец.

— Что же ты привез?

— Женщину.

— Какую женщину?

— Ксаверию, обольстительницу Коиноса, любовницу Никталопа…

— Мертвую?

— Нет, она только в обмороке. Кинжалом я прорезал в мехах у лица ее отверстие, чтобы она могла дышать… Но вы не дали мне кончить… Я продолжаю: любовницу Сэнт-Клера Никталопа, победителя Оксуса, обладателя Космополиса и нового повелителя XV-ти!

— Что ты, с ума сошел?

— Меньше чем XV, которые позволили врагу жить, вместо того, чтобы умертвить его.

— Постой! — крикнул Киппер. — Подойди сюда!

Авион предводителя сделал трудный и искусный маневр. Он состоял в том, чтобы соединить два авиона передними частями. Тогда перебросили с большого авиона на малый платформу из металлоизолятора, по которой на четвереньках, если только он не страдал головокружением, человек мог перебраться с одного авиона на другой. Что и сделал Киппер.

Он уселся на место Аббу, который скорчился, как заяц, у ног своего отца…

Платформа была снята и Киппер вывел маленький авион из линии войск на высоту шестисот метров.

— Теперь говори.

Быстро и точно Аббу рассказал все, что случилось в Космополисе после отъезда XV-ти…

Киппер был бледен, как полотно.

— Значит Никталоп прислал мне Силлу, чтобы избавиться от него без скандала? — закричал он.

— Конечно! Но все можно исправить, потому что я вам привез самый драгоценный залог, причину гибели XV-ти…

— Ксаверию.

— Да, отец.

— Она проснется на берегу Аржира. К черту Марсиан! Я пойду осаждать Космополис. И Никталоп умрет под пыткой вместе с этой проклятой женщиной!

Ярость овладела Киппером. Глаза вышли из орбит на его покрасневшем лице.

Аббу пожал плечами.

— Осадить Космополис? Чем? Электро-зеркалами? Взять его приступом армией? Вы отлично знаете, что это невозможно: Марсиане пробовали это сделать два раза. Сэнт-Клер держит Космополис в руках, как держал его некогда Оксус…

Киппер опустил голову. Да! Он отлично все это знал. Но стыд, ярость и досада затемнили его ум. Он пробормотал:

— Ты прав…

— Но у вас в руках заложница! — сказал, смеясь, Аббу.

— Правда! Для бесчестного Никталопа Ксаверия стоит тысячи Космополисов.

— Надеюсь, — сказал Аббу.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Дело в том, что Никталоп не такой человек, как другие… Женщин довольно: к его услугам еще четырнадцать. А Космополис только один… Но все-таки я надеюсь, что Ксаверия для него единственная женщина. Будем надеяться на это, отец, и будем действовать, руководствуясь этим.

Спустя тридцать минут, к великому изумлению Марсиан, засевших в своих невидимых укреплениях на островах архипелага, гидропланы, подводные лодки и авионы XV-ти повернули все вместе кругом и с максимальной скоростью исчезли на западе…

На расстоянии мили от северо-восточного берега острова Аржир, армия XV-ти остановилась.

Было девять часов вечера. Звездная ночь была темна, потому что обе луны восходили только в час ночи, берега Аржира были ярко освещены прожекторами Космополиса…

Перед отбытием с Уапиги, Киппер перенес тело, завернутое в меха, на авион 152 и перешел сам туда же вместе с Аббу, передав маленький авион на попечение двух людей из своего отряда.

Авион 152 был первым в авангарде воздушной армии. Он был снабжен беспроволочным телефонным аппаратом.

Едва три эскадры остановились, как раздались три пронзительных свистка, шедшие из Космополиса.

— Это телефонный призыв, — сказал Киппер. — Никталоп, как и мы, хочет начать переговоры. Ответь, Аббу!

Мулат надавил три раза коммутатор и три резких свистка раздались на борту авиона 152, в то время как Киппер с трансформатором около уха наклонился к трубке телефона.

— Алло! алло! — произнес он.

Ему ответили:

— Алло! алло! Кто у аппарата?

— Киппер, начальник XV-ти, волею Оксуса. А с вашей стороны кто говорит?

— Сэнт-Клер Никталоп, повелитель XV-ти, со своей волей и с согласия Оксуса.

— Я не признаю твоей власти! — сказал грубо Киппер.

— А я, — получил он в ответ, — не признаю твоего начальствования!

Киппер понял, что горячностью ничего не сделать. Более спокойным тоном он ответил:

— Между людьми, подобными нам, оскорбления и вызовы неуместны. Будем вести переговоры.

— Слушаю! — отвечал в телефон голос Никталопа.

— Ксаверия в моей власти.

— Хорошо.

— Вы никогда не завладеете ею силой!

— Почему?

— Потому что если вы не примете моих условий, я ее убью!..

— Невозможно!

При этом ответе, изумительном, невообразимом, бессмысленном, Киппер подскочил.

— Невозможно! — воскликнул он. — Но почему же?

— Я сейчас вам это скажу. Пока слушайте!

Казалось, что голос Сэнт-Клера становится резче, повелительнее.

— Слушайте! Вся армия будет ждать, не двигаясь ни на шаг, до восхода солнца. Тогда авионы первыми, потом подводные лодки и гидропланы причалят, станут на якорь, или опустятся на землю. И все люди армии XV-ти отправятся группами по десять человек к северным воротам Космополиса. Все должны быть без оружия. Они войдут в Космополис и выстроятся на эспланаде. И там под угрозой электро-зеркал они получат мои приказания. Их жизнь и жизнь XV-ти в безопасности, если они подчинятся.

Киппер был совершенно выбит из колеи. Аббу посмеивался:

— Я этого боялся; Ксаверия интересует его менее, чем Космополис.

Но после паузы в тридцать секунд, снова прозвучал голос Сэнт-Клера:

— Алло! Слушайте еще! Центральное электро-зеркало направлено на вас. Одним движением я могу уничтожить все три эскадры. Если вы пытаетесь бежать — вы погибли, потому что прожекторы освещают ваши авионы все до последнего. Если вы не подчинитесь на восходе солнца, через пять минут после того, как появится солнце над горизонтом, я делаю движение, приносящее смерть! Я сказал!

Киппер был мертвенно бледен. Он отвечал:

— Хорошо! Уничтожая нас, вы убьете Ксаверию!..

По телефону ответили:

— Что мне до этого!..

— Скажете вы это самой Ксаверии? — закричал Киппер.

— Дайте ей трансформатор.

Одним взмахом кинжала Аббу перерезал пояс, который сдерживал меха вокруг невидимого тела. Живо он сбросил шелковистые шкуры и испустил крик бешенства.

Женщина, распростертая перед ним, не была Ксаверия. Это негритянка, которая семнадцать лет перед тем дала жизнь мулату Аббу…

Отец и сын узнали один свою мать, другой давно забытую женщину, которой он овладел в один вечер в зарослях, окружавших радиодвигательную станцию в Конго.

Ярость одного и другого была так велика, что им обоим в одно время пришла ужасная мысль — убить эту усыпленную женщину, чтобы дать исход своему гневу.

Киппер был быстрее в движениях. И стыд заставил его сделать двойное преступление. Он резко вырвал кинжал из рук Аббу и всадил его целиком в его грудь… Обливаясь кровью, Аббу упал на мать. Обезумев, Киппер схватил оба тела, поднял их, выпрямился и перебросил за борт умирающего сына и его усыпленную мать.

Но равновесие авиона сильно изменилось. Люди на борту, полные ужаса, не сделали нужных маневров. Авион накренился вперед, описал круг. С высоты ста метров он упал на гидроплан и образовалась целая смесь людских тел, которую поглотила вода в ужасном водовороте.

Между тем, все начальники авионов, гидропланов и подводных лодок слышали по беспроволочному телефону разговоры Киппера с Сэнт-Клером. Не понимая достаточно ясно всего, что произошло на авионе 152, у них явилось сознание угрожающей опасности.

Миниок, начальник подводных лодок, выказал раньше всех необходимое хладнокровие. Он отдал приказания, слова которых, в сто раз усиленные микрофонографом, покрыли возгласы охваченных паникой воинов.

Каждый из предводителей XV-ти повторил энергичные слова Миниока. И через четверть часа паники три эскадры, уменьшенные на две боевые единицы, авион 152 и гидроплан 8, приняли снова обычный вид.

Тогда Миниок сделал вызов по телефону. И как только Космополис отвечал тремя свистками, он сказал в передатчик телефона:

— Алло! Алло! Сэнт-Клер Никталоп?

— Алло! Да. Кто говорит? — последовал ответ.

— Миниок, начальник подводных лодок.

— Никталоп слушает.

— Я слышал, как и все прочие начальники, твои приказания. С моей стороны я подчиняюсь, так как не желаю завтра на эспланаде быть убитым по твоему приказанию… Ни одна из подводных лодок не двинется. Я сказал.

— Хорошо! Я жду ответа от Кокрепса, командира гидропланов, и Экатона — командира авионов.

В Космополисе Никталоп не долго ждал — Экатон и Кокрепс повторили без колебания слова Миниока…

И до утра авионы, гидропланы и подводные лодки оставались неподвижными под снопами света прожекторов Космополиса.

VII
Подчинение

Имея Банко в качестве помощника, Ксаверия приняла командование над телохранителями. Она им все сказала, все открыла. Дерзкую тиранию Киппера и Силлы она заменила своей улыбкой и умеренностью Банко. Сто чернокожих приветствовали криками молодую женщину.

Банко рассмешил их рассказом, как Никталоп-повелитель, для которого не существовало ночи, заменил под трапом ямы для авионов, в доме Киппера, бесчувственное тело Ксаверии захлороформированным телом негритянки, собственной матери Аббу, завернутым в такие же меха, как и Ксаверия.

После смерти Киппера, XV потеряли того, у которого мозги и нервы были созданы для сопротивления.

И час спустя после восхода солнца, безоружные XV и их люди были выстроены в каре на эспланаде, позади дворца Оксуса.

Разделенные на секции, расположенные каждая под командой одного из спутников Никталопа, руководимые Ксаверией, у которой Банко был послушным помощником, сто чернокожих стражей, вооруженных электро-зеркалами, наблюдали за флангами и за четырьмя углами каре…

На террасе дворца Оксуса, двадцать искусных механиков, под командой Клептопа, наводили на пленников огромное центральное электро-зеркало, которое могло уничтожить всю эту человеческую массу в три минуты.

Сэнт-Клер появился на краю террасы, в развевающемся пурпурном плаще Оксуса и важным, страстным голосом стал излагать принятые им меры.

Потом, среди красноречивого молчания этой толпы, под бледным небом, на котором подымалось в славе утреннее солнце, он сказал:

— XV помнят, как перед ними, в то время, когда они составляли судилище, я предлагал им законный союз, который усилился бы, благодаря нашей энергии. Под нравственным внушением Киппера, который теперь умер, и после речи другого брата, XV отбросили мое предложение. Кто, спрашиваю я, этот брат, который по моем уходе, говорил против меня перед судилищем XV-ти? Пусть он приблизится, пусть покажется, с ним первым я хочу говорить.

В рядах XV-ти, которые находились как раз перед эстрадой, заметно было движение, и вдруг один из них сделал три шага вперед.

Это был Кокрепс, тот, который недавно еще командовал гидропланами.

Он сильно ударил себя в грудь и сказал громким голосом:

— Это я, Кокрепс, я говорил против тебя!

— Хорошо, — сказал Сэнт-Клер невозмутимо. — Я — учитель. Если бы я питал к тебе хотя малейшее чувство злобы, одним движением я отнял бы у тебя жизнь, которую ты хотел отнять у меня. Но я вижу яснее и лучше ценю людей. Выбирай: или ты признаешь меня повелителем и сохранишь командование гидропланами, или ты объявишь бунт против меня, и я отправлю тебя на радиоплане на землю. Снабженный золотом, ты начнешь там новую жизнь. Решай сейчас же!

Кокрепс был удивлен. Он ожидал, что падет пораженный электро-зеркалом, которое он видел в двадцати шагах в руках стражи.

Он опустил голову и бледность его лица выдала его волнение. Когда он поднял голову, глаза его были влажны.

— Сэнт-Клер, — сказал он, — за пределами этой планеты, о победе над которой я всегда мечтал, богатство для меня безразлично… Ты не только сильнее, но и лучше нас… Я подчиняюсь, делай со мной все, что хочешь… — И повернувшись к неподвижной толпе, он закричал звучным голосом, привыкшим командовать: — Гидропланы, слушай! Три шага вперед, марш!

Треть армии отделилась от общей группы. Эта толпа людей сделала три шага вперед и снова раздался голос Кокрепса:

— На колени… на землю.

Все упали на колени.

— Повелитель, — сказал Кокрепс Никталопу. — Эти принадлежат тебе! И моей честью, от их имени и моего, клянусь подчиняться, уважать и верно служить тебе, как я служил Оксусу!..

Сэнт-Клер задрожал от радости, но лицо его сохранило бесстрастное выражение.

— Хорошо! — сказал он. — Кокрепс, веди этих людей к гидропланам, которые ты выстроишь в бассейне, пусть каждый займет свое место в Космополисе.

Маниок с экипажами подводных лодок и Экатон с авиаторами последовали примеру Кокрепса.

В девять часов утра все было кончено: Сэнт-Клер Никталоп, неоспоримый повелитель XV-ти, царствовал в Космополисе на Аржире…

Вечером, в парадном зале дворца Оксуса, перед Ксаверией и Никтолопом, на которых все смотрели как на супругов, товарищи Сэнт-Клера братались с XV-ю.

И тем, которые с некоторой тревогой спрашивали, что сталось с Оксусом, Сэнт-Клер отвечал:

— Через три недели вы снова увидите Оксуса, и я, и вы, и мы все отдадим в его руки нашу судьбу.

Тринадцать молодых девушек ходили счастливые среди мужчин и все радостно принимали их, ухаживали за ними, как будто дело происходило в Париже… Те же, которых не прельщала странность положения, думали с радостью о том, что скоро вернутся опять на землю.

Недоставало только одной Ивонны Сизэра. В комнате, где Коинос овладел ею, она пережила божественный, трагический и быстро протекший час… И если когда-либо, в своем безграничном счастье, Ксаверия хмурила брови под бременем внезапной грусти, то это бывало тогда, когда она вспоминала о своей безумной сестре. Но одного взгляда на Лео было достаточно, чтобы она опять вся просияла.

Три недели прошли в глубоком мире, прерываемом только веселыми праздниками.

И вдруг, в одну ночь, во время всеобщего сна, все были потрясены страшными раскатами тревожного звона.

И телефонографы кричали в комнатах, в дортуарах, в сторожевых постах, магазинах, арсеналах:

— Все на террасы! Все на террасы!..

Только дежурные часовые не покидали своих постов, потому что никакие тревоги не могли их сменить…

Когда пробило два часа, все террасы домов покрылись беспокойной толпой людей. На террасе дворца Оксуса находились сам Оксус и Сэнт-Клер, окруженные XV-ю. Около мужчин стояла Ксаверия, успокаивая обезумевших от страха девушек…

Ни один прожектор не был зажжен, но все глаза старались проникнуть во тьму ночи.

И вдруг в небе показались падающие звезды… Они быстро обратились в огненные шары, которые, скользя, опускались все медленнее и медленнее…

Тогда все прожекторы Космополиса зажглись и свет их направился на морской берег, на большое расстояние.

И на этом пространстве медленно и осторожно, направленные умелыми руками, огненные шары пристали к берегу.

Это были триста радиопланов со станции Конго.

Но самой большой радостью для Никталопа было то, что первый человек, который бросился в его объятия, был не Дамприх, которого он ждал, а его приемная сестра Христиана, дочь Моизэтты и Иктанэра, внучка Оксуса.

VIII
На марсиан

Если бы мы писали роман, а не изложение, несколько романизованное, исторических документов, нам было бы легко нагромоздить в этом месте нашего рассказа романические, трогательные и грандиозные сцены. Но мы описываем только факты.

Велика была радость всех вновь прибывших, а в особенности тринадцати девушек, бывших пленниц XV-ти, которые очутились среди более чем трех тысяч человек с их земной родины. Между этими людьми находилось более пятидесяти начальников или офицеров, которые не собирались более возвращаться к своим семьям, находя, что атмосфера Марса содержит благоухание цивилизованной любви, а не резкие запахи варварского стана…

Мы должны предоставить читателю соединить бывших пленниц и вновь прибывших браками по любви и вообразить все великолепие, всю оригинальность, гармонию жизни, богатой многочисленными сценами, ареной которых был Космополис.

Через месяц большое земное общество обосновалось на Марсе.

Космополис сам по себе был недостаточным убежищем, где в случае войны все могли укрыться.

Пока производились работы по приспособлению и устройству Космополиса, Оксус и Сэнт-Клер готовились к завоеванию Марса. В этом деле им помогали: штаб, состоявший из двенадцати прежних членов общества XV-ти и кроме того: Альфа, Дамприх и полковник Буттио, наконец, Камилль Фламмарион и Морис Реклю. Ксаверия часто принимала участие в прениях, сидя рядом с Никталопом.

Таким образом XV были восстановлены под высшим командованием Сэнт-Клера и Оксуса.

Вскоре все было готово. Небольшие, но удивительно быстрые аэропланы, посланные на разведки, доставили точные сведения о расположении и количестве неприятельских сил.

С другой стороны, по планам Клептона, механики Космополиса построили могучий воздушный корабль, похожий на Кондор, который остался на земле. Он был обшит изоляционным металлом, чтобы сделать его неуязвимым для орудий Марсиан. Он получил имя Франк. Под командой Клептона и его лейтенанта Дамприха, Франк должен был нести на себе Никталопа и Ксаверию, с частью чернокожей свиты, и кроме того Фламмариона, Мориса Реклю и г-на Франсуа, корреспондента «Matin». Аэрокорабль должен был служить подвижной штаб-квартирой.

Что касается Оксуса и женщин, то они оставались в Космополисе с достаточным гарнизоном.

В первый день тринадцатого месяца, в шесть часов утра, страшная земная армия покинула, при полной тишине, укрепления острова Аржир.

Подводные лодки, гидропланы, аэропланы-разведчики и боевые авионы двигались с одинаковой скоростью. Во главе воздушного флота Франк, блистая на солнце, как огромная фантастическая серебряная птица, ужасная и красивая в одно и то же время. Франк тянул за собой бесконечный хвост авионов, вокруг которых жужжали быстрые и резвые аэропланы-разведчики, которых называли мухами, и которые кроме этого общего названия различались по номерам.

В салоне Франка, сейчас же после отъезда, Ксаверия и Сэнт-Клер оставались одни. По кодексу, созданному для людей, основавшихся на планете Марс, они были повенчаны с большой торжественностью Оксусом за несколько дней до отъезда в экспедицию.

И теперь они были счастливы.

Теперь у них было другое сознание; они были, как король и королева. И их личное счастье, их личная радость, казалось, исчезали перед общественными обязанностями, которые они видели перед собой.

Сидя перед квадратным столом, они изучали разложенную на нем карту Марса, всю исколотую маленькими флажками.

— Надо исследовать со всех сторон архипелаг Уапиги и уничтожить армию Марсиан, которая там окопалась, — говорил Сэнт-Клер. — Таким образом, море Адриака станет для нас открытым, мы завладеем землей Геллас, где будет основан новый Космополис.

— Да, — сказала Ксаверия, — и с этими двумя точками опоры, Аржиром и Гелласом, которые нас делают господами южных земель, мы можем мало помалу завоевать обширный северный континент…

— Совершенно верно!.. Аржир на западе, Геллас на востоке… Кроме того, я надеюсь войти вскоре в сношения с Марсианами. В сущности мы о них ничего не знаем. Их нравы, их язык нам неизвестны… Мы знаем, что Марсиане делятся на две различные расы: господ, которые пользуются жизнью и ведут войны, и рабов, которые подчиняются и работают!.. Пусть нам только удастся уговориться с рабами и они наши. Возмущение их вполне возможно; оно окажет нам громадную услугу…

В три часа пополудни сирена Франка дала сигнал и все три флота остановились. Они находились на восточной оконечности пролива Пандор, в виду архипелага Уапиги…

— Ничего не видно! — сказал первый Никталоп. — Марсиане невидимы. Их разрывные воздушные змеи прячутся за группами красных деревьев, покрывающих острова.

— Надо бы послать несколько мух, — посоветовала Ксаверия.

— Там нужен был бы глаз начальника, — прошептал Сэнт-Клер.

Не показывая вида, Никталоп дрожал от сильного волнения. Никогда еще он не видел Марсиан. Он знал эту странную породу только по описанию Уэльса, дополненному Оксусом.

Ксаверия поняла и проговорила тихо:

— Лео, ты теперь не авантюрист, свободно располагающий душой и телом. Ты король!

Но еще более чем слова, глаза ее смотрели умоляюще.

Находясь в двух шагах от них, Дамприх все видел и слышал. Он подошел с улыбкой на честном лице:

— Повелитель, — сказал он, — я начальник, я пойду на разведку…

Ксаверия поблагодарила его взглядом.

— Идите, — просто сказал Сэнт-Клер.

Двадцать мух жужжали вокруг Франка. Специальным сигналом Дамприх привлек один из маленьких аэропланов, который, как птица, быстро зацепился за решетку платформы.

Мухи были снабжены движущимися лапами, которые оканчивались сильными автоматическими зацепками.

Та, которая подошла, носила номер 106. Пилот ее был высокого роста и худ. Его каска, снабженная перископом, позволяла видеть сквозь стекло только черные решительные глаза.

— Как вас зовут? — спросил Сэнт-Клер.

— Поль Вернейль! — отвечал пилот слегка измененным голосом, благодаря микрофону, через который он проходил.

— Передайте руль капитану Дамприху.

Поль Вернейль перескочил на второе седло, а Дамприх, поместившись впереди, закрыл голову изолирующей каской, которая была у него привешена к поясу.

106 разжал свои лапы: крылья забились… Аэроплан описал четверть круга и полетел к архипелагу.

— Вернейль!..

— Капитан?

— Займитесь исключительно гранатами. Бросайте их повсюду, где вы увидите змей, готовых к полету.

— А фотографический аппарат?

Я беру это на себя…

— У них есть бездымный порох, — сказал Дамприх.

— И разрывные змеи… и много других вещей, которых мы не знаем…

— Смешно право… рисковать жизнью и так мало волноваться… В Париже…

— Вы парижанин? — спросил капитан.

— Нет, но я…

— Внимание!

На зеркале своего перископа Дамприх заметил что-то, что шевелилось посередине лужайки, которая за тридцать секунд перед тем казалась пустой.

Надо поставить себя на место двух авиаторов.

Их точка зрения на внешний мир сосредоточивалась на зеркале с шестью сторонами, на котором пейзажи и предметы одушевленные или неодушевленные отражались ясно, но в сильно уменьшенном виде.

— Забавно! Можно подумать… — прошептал Вернейль.

— Спустимся к поверхности земли! — крикнул Дамприх, вдруг оживившись.

106 опустилась носом к низу.

Они очутились над самым западным островом архипелага. Это был клочок земли, покрытый гравием и темно-красным лесом, местами прорезанным прогалинами… 106 описал спираль над самой обширной прогалиной.

Когда он оказался на высоте ста метров над уровнем земли, он остановился неподвижно, с едва колеблющимися крыльями.

Посередине прогалины, как раз под авиаторами, что-то шевелилось.

— Можно подумать… — сказал Вернейль.

Предмет этот, казалось, покатился и быстро исчез в лесу.

Вдруг прогалина изменила свой вид. Розовая поверхность небольшой лужайки зажглась как газ и исчезла. Показалась большая, круглая дыра, в которой непонятные предметы, в темной глубине, блестели металлическим светом…

Казалось, две блестящие бабочки выходили из дыры… Они быстро поднимались…

— Змеи… — произнес Вернейль.

— Разрывные! — пояснил Дамприх.

Одним ударом ноги он привел в движение рычаг 106, сделал скачек, чуть не выбив из седла Вернейля.

Фотографический аппарат записывал все.

Были ли это Марсиане?

Там, на голой почве, копошились фигуры около круглых дыр, в которых, как и на первом острове, в глубине блестели непонятные предметы.

— Вернейль, гранаты! — крикнул Дамприх.

Тот понял. Пока муха остановилась неподвижной, он бросил одну, две, три гранаты. Три молнии, три глухих взрыва и на суше все разлетелось и лес сорвался в дыру.

— Впереди змеи! — зарычал Вернейль.

Еще опасность… Их было по крайней мере тридцать, этих снарядов, приводимых автоматически в движение.

— А сзади, сзади!.. — закричал Вернейль, очень взволнованный.

— Это мухи, это наши! — сказал Дамприх спокойнее. — Вероятно, повелитель присылает их, чтобы мы были не одни.

— Обходите змеев!

— Черт возьми!

Он сделал жест и 106 прыгнул на триста метров вверх… Змеи также поднялись по диагонали.

— Ну, нет! — сказал Вернейль, — переменим путь.

— Да, мы идем скорее их.

106 переменил путь и поднялся еще выше. Вскоре к 106 присоединились четыре мухи, на которых было по два человека. Они летели фронтальной линией. Дамприх и Вернейль увидели их номера: 90, 16, 37 и 41.

— Какие приказания? — крикнул один из вновь прибывших.

— Кто вас послал? — спросил Дамприх.

— Повелитель.

— Хорошо. 90 пойдет за мной; 16 и 37 идите вместе параллельно со мной и наблюдайте за сушей, приводя в движение фотографические аппараты… 41 держитесь сзади, и если нас всех уничтожат, вы донесете об этом повелителю… Поняли?

— Поняли! — отвечали четыре голоса, усиленные микротелефонами.

— Вернейль, начнем снова!

— Слушаю.

Они находились едва на высоте двести метров над большим островом, на который Вернейль только что бросил гранату.

Опять все остановились.

Вокруг дыры, наполовину заполненной обвалившимся лесом, ничего и никого. Но вблизи была группа Марсиан, около второго темного колодца, в котором блестели необъяснимые светящиеся точки.

— Марсиане! — сказал Вернейль.

— Да.

— Они говорят между собой… Забавные индивидуумы…

— Будем осторожны.

Марсиане были в самом деле такими, какими их изобразил Уэлльс.

Большая круглая голова в метр двадцать сантиметров в диаметре составляла все их тело. Оно было снабжено лицом. И на этом лице были прорезаны два больших темных глаза, непосредственно под которыми находился род хрящевидного клюва. Позади этой головы или этого тела, — я не знаю, который из этих двух терминов следует употребить, — была единственная барабанная перепонка, то есть ухо. Наконец, вокруг хрящевидного клюва, шестнадцать тонких щупальцев, похожих на ремешки, были расположены двумя пучками по восемь в каждом.

В эту минуту все Марсиане находились в одинаковом положении, восемь из щупальцев поддерживали их над почвой, как это делают ноги у людей, а восемь других делали, по-видимому жесты, двигаясь над головами, как руки.

— Это как раз то! — сказал Дамприх. — Нет настоящего тела. Голова, ум и щупальца, чтобы переносить эту голову, чтобы заботиться о ней и питать ее. Голова, руки и ноги: вот и все.

106 поднялся, пролетел через пролив и добрался до третьего острова, еще более обширного, чем второй.

Остальные мухи летели следом.

— Ого! — крикнул Вернейль! — 16 и 37… пошли к черту!

— Что?

— Да, смотрите направо!

В самом деле, там с разбитыми крыльями, изломанные 37 и 16 падали вниз. Все разбитые мухи свалились в морской залив. Один, другой всплеск воды… легкое волнение, пена и ничего больше!

— Кто это сделал?

— Там!.. Треножник!..

— Где?

— За деревьями… Посмотрите на небесный свод. Смотрите, он обогнул лес, он идет сюда…

В центре острова, возле леса, который казался высоким и пустым, появился треножник.

На земле их немного знают, благодаря многочисленным описаниям, и трем несовершенным моделям, которые остались в планетном музее в Лондоне, после набега Марсиан.

Три огромные ноги поддерживают что-то вроде железной башенки. В этой башенке живет Марсианин, который управляет многочисленными руками, когтями и щупальцами, которыми снабжена башенка.

Этот треножник разрушитель мух 16 и 37 держал между двумя щупальцами блестящую трубку.

Он остановился.

Нацелился трубкой.

— Это для нас… для нас, — сказал Вернейль. Он говорил тихо, как будто металлическое чудовище, которое оживлял Марсианин, могло его услышать…

— Я хотел бы знать, что выбрасывает эта трубка?

— Это новое изобретение против нас… Хроника XV-ти не упоминает об этом…

— Он в нас целится…

— Черт!

— Мы свалимся, как…

— Вернейль, где 90? Я его не вижу…

Секунда молчания.

— Ого! ого! он упал!

— А!

— Там, смотрите… направо!.. Второй треножник!

— Значит их взрывчатое вещество не производит ни дыма, ни шума, ни света.

— Мы пропали!

Меняя направление скачками и прыжками при полной скорости, Дамприх делал невозможной стрельбу из таинственных трубок, которые наводили на него треножники.

— Внимание, Вернейль!

— Слушаю, командир.

— Гранаты!

— Готовы…

— Гоп… Бросай!

106 был как раз над треножником. В воздушном вихре он закружился на месте… Три гранаты упали. Одна на землю, между тремя ногами, две другие на башенку… Взрывы; осколки стали падать, металлическая башня валиться.

— Одним меньше, Вернейль.

— Да, командир!

Оба они хохочут в своих касках.

— К другому!

Стали его искать. Второй треножник исчез.

— Вернемся, Вернейль. Мы достаточно знаем пока.

106 поднялся, прошел над тремя островами, нашел 47, который держался в стороне, как ему было приказано, и вместе обе мухи направились к Франку. Они обнажили головы.

— Ну? что? — сказал Никталоп.

— Три мухи уничтожены, шесть человек погибло.

Сэнт-Клер слегка побледнел; Ксаверия посмотрела на Вернейля, лицо которого было спокойно и розово, как будто он принял сейчас приятную ванну.

— Дальше, — сказал Никталоп.

— Марсиане настороже, они изобрели новое оружие… Трубка, которая выбрасывает что-то невидимое, бесшумное и бездымное… Я избег участи товарищей только тем, что прыгнул вверх. Но это опасный прием.

— Где эта трубка? — спросил Сэнт-Клер.

— Ими снабжены треножники.

— У нас электро-зеркала, воздушные гранаты, морские торпеды, ядра…

— Но у них сотни треножников, спрятанных в лесах или за укреплениями, которые могут в одну минуту уничтожить весь наш флот.

Фламмарион подошел и просто сказал:

— Господин Сэнт-Клер, почему бы не попробовать вступить в переговоры? Взять в плен Марсианина. Применить к нему образцы марсовской письменности, которую Оксус открыл и усвоил и которую он мне передал… Как только мы достигнем того, что будем понимать друг друга, отослать пленника, как парламентера.

— Да, — сказала Ксаверия. — Но как взять в плен Марсианина..

— XV никогда не могли этого сделать. Думаете ли вы, что это возможно, Дамприх?

— Возможно, если случай поможет…

— Дамприх, — прервал Сэнт-Клер, — привезли вы фотографические виды?

— Вернейль, аппарат!

— Дамприх, — продолжал Сэнт-Клер, — велите показать негативы… Пусть мне их принесут немедленно. Клептон, дайте сигнал остановки… Что касается пленения Марсианина, то я сам попытаюсь это сделать в следующую ночь.

— Ты? — вскричала Ксаверия.

— Да, я… Разве я не Никталоп?

— Ты окончательно решился? — тихо спросила Ксаверия.

Они поняли друг друга.

— Ты можешь погибнуть! — вздохнула она.

— Я один Никталоп… Другие могли бы погибнуть. Я один повелитель всех ночью!

— У Марсиан могущественные взрывчатые вещества, неизвестные нам способы защиты… Они могут услышать шум твоих шагов, твое дыхание, биение твоего сердца… Они могут тебя открыть… А если они тебя убьют… Лео!..

— Ксаверия, это необходимо! Только одному мне это может удаться. Судьба всех этих армий в моих руках. Разве я не рискую и твоей, и моей судьбой, и нашей славой, если не попытаюсь застигнуть ночью Марсиан?

— Возьми с собой людей.

— Одного только.

— Кого?

— Тебя, Ксаверия!

В порыве страсти она обняла его, поцеловала в губы безумным поцелуем.

— Я и ты! Когда мы едем?

— Через час, когда наступит черная ночь. Муха нас доставит на аэроплан, который бесшумно перевезет нас на берег первого острова.

— Какое оружие возьмем мы?

— Маленькое электро-зеркало, мешок и кинжал с широким и острым лезвием…

Они замолчали… Недалеко от них два серьезных голоса покрывали страстный шепот их диалога.

Они прислушались.

Это были Фламмарион и Морис Реклю. Слова их в тиши марсовской ночи были приятны и поучительны.

— Уэлльс ошибался во многих отношениях — говорил ученый астроном. — К своему историческому рассказу, точность которого я с удовольствием констатирую, он часто прибавляет астрономические утверждения… И вот мои теперешние наблюдения опровергают Уэлльса…

— Я не совсем хорошо помню его.

— Жаль! Первая глава «Борьба миров» кишит ошибками…

Вот хотя бы Уэлльс говорит, что свет и теплота, которые получает Марс от солнца, как раз в половину меньше того, что получает земля. Из этого он заключает, что даже здесь, в экваториальной полосе, южная температура едва достигает температуры наших самых холодных зим… А вы видите, мы теперь переживаем марсовскую зиму почти на 25R широты, теперь шесть часов вечера, а температура чуть-чуть только свежа.

— Приятная свежесть!

— Приятная или нет дело не в том! Но она подтверждает мою теорию…

— А пока что, надо побеждать! — прервал их Никталоп. — Чтобы победить, надо быть сильным, чтобы быть сильным, надо есть. Господа ученые, сирена объявляет нам, что обед подан.

В столовой они нашли Клептона и Дамприха. Последний держал в руке фотографические снимки.

— А, посмотрим.

Никталоп взял нужную ленту.

Он разворачивал ее мало помалу, внимательно смотрел, и красивое, строгое лицо его носило отпечаток странной суровости. Облокотившись на него и наклонившись к его плечу, Ксаверия следила слегка испуганным взором за странными и чудесными видами. Крошечные, они были еще страшнее и имели какое-то сверхъестественное чудовищное значение, благодаря копошащимся странным существам и непонятным предметам…

Ксаверия вздрогнула и дрожь ее взволновала Никталопа. Он живо свернул негативы и отдал их Фламмариону.

— Дамприх, в эту ночь вы не спите. Примите на себя командование мухами, и пусть они кружатся беспрерывно над армиями, чтобы предупредить на воде и на воздухе внезапное нападение… А теперь к столу.

Тотчас же после десерта, состоявшего из фруктов и консервов, Никталоп встал, прошел в свой кабинет и дал письменно Клептону все необходимый инструкции. Они состояли в следующем: не нападать; в случае нападения Марсиан, отступать, не принимая битвы и, затем, по возможности, занять первоначальные позиции…

— А вы? — спросил Клептон.

— У нас с Ксаверией будет гидроплан, спрятанный под деревьями на берегу, и подводная лодка поблизости. Этого достаточно, чтобы нас спасти. Ни вы, ни армия не должны заботиться о нас. Не забудьте, что я вижу ночью. У меня, значит, на случай несчастья все шансы, чтобы избегнуть Марсиан.

— Дело в том, что я, друг мой… — пробормотал Клептон, колеблясь…

Никталоп поднял голову и посмотрел прямо в глаза инженеру.

— Ну, договаривайте, — сказал он дружелюбно.

— Ну, так вот! По-моему, большая неосторожность позволить Ксаверии вас сопровождать… Один только вы, Никталоп, вы неуязвимы, потому что тьма вам покровительствует и служит вам. Но Ксаверия может быть вам только помехой…

— Это правильно! — ответил серьезно Сэнт-Клер.

— Это совершенно справедливо! — повторил Сэнт-Клер.

Он задумался. Потом встал, сказав:

— Пойду сказать ей.

— Незачем, Лео! — произнес в глубине кабинета голос. — Я была тут, я слышала. Клептон прав. Я остаюсь.

Она вышла на свет электрической лампы, озарявшей стол. В ее красоте было что-то трагическое.

Она продолжала:

— Я остаюсь, но не на Франке, а на гидроплане, который будет тебя ждать. Таким образом, не мешая тебе, я буду около тебя, и буду делить с тобой отчасти опасности, которым мы будем подвергаться…

— Пусть будет по твоему желанию, Ксаверия — просто сказал он.

Сэнт-Клер быстро снарядился. Платье и каска, непроницаемые для жарких лучей, маленькое электро-зеркало на поясе с правой стороны, слева длинный и широкий обоюдоострый кинжал. Свернутый и перекинутый через плечо мешок должен был служить моментальной тормой для Марсианина.

Ночь, очень тихая, хотя несколько холодная, была темна; две луны должны были показаться только после часа ночи. Там, немного выше горизонта, яркая звезда выплывала из последнего предзакатного тумана… Это была Земля, похожая на Венеру, если ее наблюдать в ясный вечер… Но Земля и звезды посылали на Марс только туманный жидкий свет.

— Вернейль! — закричал он.

— Повелитель!

— Отчаливай!

Сам он, поспешно пожав руку Клептону, Дамприху и другим, неподвижно стоявшим в тревоге за него, вскочил на сидение и взял Ксаверию на руки.

— Отпустить все!

Управляемая Вернейлем муха отцепилась от Франка, пустилась, потом скользнула в ночь.

— На гидроплан, — сказал Сэнт-Клер.

— Который?

— На первый, который заметишь.

Вернейль свистком, прикрепленным к мотору, дал призывной сигнал гидропланам.

И в ту же минуту 106 тихо спустился на заднюю палубу одной из странных машин, скользивших по воде с молниеносной скоростью.

Гидроплан был не что иное, как большая плоская лодка, снабженная спереди пропеллером и мотором в центре, двумя трубами, выбрасывавшими торпеды на палубе, и рулем позади лодки.

Гидропланы имели вид сигары, разрезанной вдоль посередине: плоской частью они касались воды.

На мухе, которая пристала к гидроплану, дежурный офицер узнал прежде всего Сэнт-Клера. Он вытянулся и отдал честь.

— К какой подводной лодке вы причислены? — спросил Никталоп, выскакивая вслед за Ксеверией на палубу.

— К 602.

— Хорошо! Идите к земле, вы высадите меня на берег бесшумно. Велите погасить огни. Закройте люки…

Офицер тихим голосом передал приказание.

Фонарь, помещавшийся перед пропеллером, был потушен. Люк закрыт.

— Моя жена останется с вами. Вы будете ее слушаться, как меня самого, — прошептал Сэнт-Клер.

Офицер поклонился.

Быстро, без всякого шума гидроплан скользил ночью по зеркально спокойным водам, которых не волновала ни малейшая зыбь.

Постепенно он уменьшил ход.

Сэнт-Клер взялся за руль и направил гидроплан таким образом, чтобы проникнуть сквозь ни для кого, кроме Никталопа, невидимый просвет огромных ветвей.

Гидроплан остановился. В трехстах метрах от него остановилась подводная лодка 602.

— До скорого свидания, Ксаверия!

— Лео!

Они крепко обнялись, невидимые в непроглядной темноте, царившей под деревьями.

Укрепив на голове каску, на которой были проделаны два небольшие отверстия для глаз, Никталоп одним прыжком очутился на берегу, между двумя деревьями.

Ксаверия слышала шум сухих листьев под быстрыми шагами… Потом все стихло.

IX
Ужасная ночь

Остров, на который сошел Сэнт-Клер, был почти круглой формы. Плоский, он был окружен кольцом беспрерывных лесов. В центре находилось свободное пространство, усеянное только группами деревьев, которое образовало прогалину в два километра в окружности. Никталопу таким образом надо было пройти две тысячи метров по лесу, прежде чем достигнуть свободного, открытого пространства, населенного Марсианами.

— Невозможно, — говорил он себе, — чтобы Марсиане не поставили часовых, или даже крупных постов в цепи лесов.

Ни единой тропинки, ни одного следа не было видно под деревьями.

Никталоп видел, как днем. Но если это позволяло ему двигаться без колебания, то наводило в то же время на мысль, что быть может сами Марсиане видели ночью так же, как и он.

Эти размышления заставили смелого исследователя замедлить шаги.

— Через четверть часа, — сказал он себе, — я буду на опушке леса у внутренней лужайки.

Он шел еще три минуты… и вдруг сразу остановился.

Дыхание его остановилось. Бессознательный ужас, внезапный, всемогущий, заставил его волосы стать дыбом.

Там перед ним, во тьме ночи, среди небольшой группы деревьев, три странные существа, три Марсианина, что-то делали. Они были освещены чем-то вроде маяка, помещенного наверху пики, воткнутой в землю.

Когда прошел трепет ужаса, Никталоп снова овладел собой. И первой его сознательной мыслью была огромная радость; Марсиане прибегали к искусственному освещению, значит они не никталопы.

Тогда он осторожно нагнулся, улегся на живот и оперевшись подбородком на руки, стал наблюдать ясным взором.

Три Марсианина стояли; их голова-тело поддерживала ось восемью щупальцами, прямо воткнутыми в землю.

Перед каждым из них находилось какое-то странное существо, какой-то двуногий полу-птица, полу-человек, сидел весь голый, и его короткие руки свешивались до половины ребер. Это существо было белого цвета, с телом на взгляд очень мягким, жирным, лишенным мускулатуры, это существо склонило голову и на его шее, под ухом, струилась тонкая струйка крови. Марсианин собирал эту кровь в трубочку.

Около него другой Марсианин, который опередил его в своей работе, оставил это безымянное существо, из которого уже не текла кровь. И эту кровь Марсианин всасывал из трубочки отверстием, расположенным с левой стороны хрящеватого клюва.

Потом этот второй Марсианин оперся на землю своими шестнадцатью щупальцами, закрыл глаза и остался неподвижным, совершенно похожий на огромный гриб.

Между тем существо встало на свои тонкие ноги, подошло к стволу дерева, стало на него карабкаться и исчезло в листве. Два другие Марсианина кончили почти в то же время свой обед, поставили свои щупальца на землю и впали в ненарушимое спокойствие.

Если бы Никталоп угадал, что Марсиане впитывали в себя высосанную кровь и что для того, чтобы этот процесс распространился по всему организму, им необходима была полная неподвижность; тотчас же он бы вскочил и взял всех троих в плен.

Но когда Сэнт-Клер дошел до этого вывода, было уже поздно…

Марсиане выпрямили свое тело-голову и быстро запрыгали направо; один из них поднял пику, снабженную маяком, и все полезли на что-то такое, чего оцепеневший Сэнт-Клер еще не видел.

Это была черная машина, низкая, длинная, круглая и снабженная позвонками, как змея, плоская внизу. И как только три Марсианина прыгнули и зацепились каждый за один из позвонков, машина поползла по земле между стволами деревьев и исчезла с фантастической скоростью.

Никталоп подумал:

— Эта машина-змея, это автоматический экипаж довольно любопытный. Но что я делаю? Они убегут от меня!

И он побежал без предосторожностей. Но вдруг сразу остановился и быстро спрятался за ствол дерева: голая площадка расстилалась перед ним, освещенная огромным центральным очагом, помещенным очень высоко и посылавшим во все стороны зеленые лучи света. Каким образом он раньше не заметил этого света?

Его умственные заботы затемнили все его чувства. Но когда он увидел Марсиан, как они спрыгивали со своих машин-змей, как они садились на треножники, скорчившись там; на треножники, которые поднимались до тех пор, пока подвижная башенка не становилась выше деревьев; когда он увидел, как эти машины, управляемые каждая одним Марсианином, поднимали до небес одну, потом другую, третью, четвертую пушки огромных размеров, которые исчезали в башне; когда он все это увидел, он тогда убедился, что Марсиане с их универсальным умом и знаниями черпали в механике бесконечные средства.

— Надо действовать, — сказал себе Никталоп. — Но как?

Продолжительный свист прорезал воздух направо. Сэнт-Клер повернул голову как раз вовремя, чтобы увидеть летающую машину, очень больших размеров, которая поднялась на воздух с того места, где ему казалось, что он видел разостланное черное покрывало.

Это покрывало была механическая птица.

— У них есть аэропланы! — подумал Сэнт-Клер с беспокойством. — XV не знали этого!

Аэроплан Марсиан описал круг на небе и исчез в направлении земной армии.

— Надо действовать, — повторили Сэнт-Клер.

И тогда в уме его блеснул как бы луч света. Человек почувствовал, что он должен делать.

Для того, чтобы принять пищу, или для других целей, Марсиане, взобравшись на машины-змеи, направлялись в нижний лес…

Никталоп пошел вперед.

Когда он почувствовал себя в удобном месте, он спрятался за огромное дерево и стал ждать, держа электро-зеркало в руке.

— Мне даже незачем уничтожать Марсиан, — подумал он. — Достаточно будет уничтожить их переносный маяк. Внезапная тьма повергнет их в смятение, которым я воспользуюсь, чтобы…

Шум нарушил ход его мыслей. Это было металлическое трение подвижных змей.

— Вот они!

Он заметил светлый луч маяка, который подпрыгивал между стволами деревьев.

— Внимание!

Он навел электро-зеркало… Раздалось сухое щелканье… Сноп огня… Огромное пламя, потом наступила тьма.

Но двигающаяся змея не остановилась сейчас же. Никталоп увидел, что Марсианин, сидевший впереди, стал жестикулировать всеми щупальцами. Потом он его больше не видел: машина с четырьмя путешественниками исчезла. Никталоп бросился вперед и очутился на змее в тот момент, когда машина останавливалась.

В этом месте темнота была полная.

Марсиане, несколько смущенные непонятным разрушением их маяка, щупали пику своими щупальцами.

Они что-то говорили.

Он это понял, потому что громадные глаза Марсиан привлекли сейчас же его внимание…

Чудеса! Посередине глаз этих созданий появлялись значки, написанные белым, отсвечивающие в темноте; они должны быть были другого цвета днем… Эти зрачки, очень маленькие, имели геометрическую форму.

Никталоп был взволнован этим открытием. Его волнение было так сильно, что он чуть не потерял возможность использовать свой последний маневр. Машина медленно повернулась и снова начала двигаться.

Никталоп быстро отвязал мешок, открыл его и бросился вперед. Он набросил его на Марсианина, сидевшего сзади, закрыл мешком и оставил его там.

Потом, прыгнув на машину, быстро обрезал ударами кинжала щупальца обезумевших Марсиан.

Машина остановилась.

Но три громких крика раздались в ночной тиши:

— Улла! улла! улла!

Три раненых Марсианина звали товарищей.

— Что? Что такое? — произнес Сэнт-Клер.

Он не думал, что у Марсиан был рот и что этот рот может произносить, если не слова, то по крайней мере звуки.

Снова раздался крик, чудовищный и мрачный:

— Улла! улла! улла!

Затем послышался шум сломанных ветвей… Удары, металлический звон… И вдруг, там, в сиянии зеленого света, показался треножник.

— Улла! улла! улла!

— Я погиб! — сказал себе Сэнт-Клер.

Но он не колебался. Схватив одного из ампутированных Марсиан, он взвалил его себе на плечи. Хрящевидный клюв, крича «улла», разорвал руку Сэнт-Клера, который не почувствовал даже боли.

Одним прыжком он очутился около мешка.

Правой рукой он схватил его, взвалил на плечи и бросился бежать…

Каждый шаг, который делал Сэнт-Клер, был прыжком.

С другой стороны треножник, который, направляемый криком «улла», преследовал Никталопа по лесу, все останавливался, благодаря деревьям, которые он валил титаническими ударами цепей.

Однако в своем бегстве Никталоп с трудом ориентировался. А секунды стоили часов. Треножник был всего в трехстах метрах.

— Тем хуже! — сказал Сэнт-Клер.

Он бросил ампутированного Марсианина, который покатился по земле… Он переменил руку, повернул браслет…

— Гидроплан на запад, на запад.

Взгляд, брошенный на компас, показал, что он на верной дороге.

Треножник остановился перед раненым Марсианином. Сэнт-Клер понял это потому, что внезапно прекратился треск ломаемых ветвей и крики: улла! улла! улла!..

Он выиграл время.

— Только бы тот, который в мешке, не начал кричать! — подумал Никталоп.

— Ба! можно немного остановиться!

Он остановился и повернул голову.

Он вдруг задрожал. Ноги подкосились, он выпустил мешок из своей раскрытой руки.

Как раз в ту минуту, как он оборачивался, свет внезапно озарил деревья миллионами зеленых бенгальских огней, расположенных на самых низких ветках.

Сотни кормильцев, бледных, дряблых, мягко упали на землю и густой полнотой надвинулись на него.

Он хотел схватить электро-зеркало, защититься… Но был схвачен сотней жирных пальцев и сдавлен между мягкими телами.

И пока он боролся, растерзанный, полный бешенства, у него явилось ясное впечатление того, что среди треска вывороченных деревьев и сломанных ветвей треножник Трипод возвышался над кольцом двуногих.

Глаза его были ослеплены невыносимым блеском. Он почувствовал как какие-то клещи схватили его левую руку и ломали ее, все тело его было приподнято на воздух. Должно быть его левое плечо было вывернуто, потому что он завыл от боли… Это было его последнее чувство… В первый раз в жизни он почувствовал страх; он сознавал, что боится… И потерял сознание.

X
Никталоп-Трипод

Между тем на гидроплане Ксаверия и экипаж слышали треск сломанных ветвей и вырванных деревьев.

— Вернейль, — сказала она, — его преследуют: надо пойти навстречу; помочь ему, отвлечь, может быть, внимание врага…

— Я готов, сударыня!

— Два охотника! — скомандовала Ксаверия.

Во главе с командиром, весь экипаж предложил свои услуги. Ксаверия выбрала двух молодцов, самых сильных.

— Капитан, — сказала она, — благодарю вас. Оставайтесь здесь. Мы пойдем и посмотрим, что случилось.

Она надела каску, оставив открытыми отверстия для глаз.

Вернейль и оба матроса последовали ее примеру…

— Как вас зовут? — спросила она их.

— Рюар.

— Депакс.

— Вооружитесь электро-зеркалами и идем.

Она спрыгнула на берег и бросилась вперед в сопровождении трех мужчин, по направлению откуда раздавался треск ломаемых деревьев.

Ночь была темная, но шум направлял ее, а инстинкт еще более, чем глаза, заставлял избегать деревьев. Она шла, вытянув руки и наталкиваясь на препятствия, отходила немного в сторону и снова мчалась вперед.

Вернейль, Рюар и Депакс следовали за ней.

Показалось яркое сияние. Потом ослепительный свет. И среди толпы гримасничающих, беловатых существ, стальная рука подымала на воздух человека…

— Лео! — крикнула Ксаверия.

— Повелитель! — зарычали три человека.

Вернейль выказал больше всех присутствия духа. На толпу копошащихся существ он направил электро-зеркало. Образовалась огненная дорога, которая тотчас стала черным проходом. Ксаверия бросилась тогда к Триподу, который схватил Сэнт-Клера. В эту минуту повелительно и резко раздался голос Вернейля:

— Сударыня, остановитесь!..

Как будто сильная рука схватила ее, ударила по плечу. Ксаверия остановилась, преклонила колени, нагнула голову…

Рюар и Депакс поняли. Как и Вернейль, они направили электро-зеркало. Брызнули три луча и вонзились в башню Трипода… Она взорвалась. Цепи, подвижные руки, упали, как бессильные члены.

Три человека бросились вперед и приняли на руки бесчувственного Сэнт-Клера; они быстро освободили его из клещей, которые сдавливали его… Ксаверия обнимала его, заливаясь слезами…

— Берегитесь! — завопил Вернейль.

Второй треножник проскользнул незамеченный, благодаря тому, что все были заняты Сэнт-Клером. Вернейль заметил его в то время, как он сгибал и разгибал свои члены.

Слишком поздно! Первый матрос был схвачен, поднят руками, которые сжали его как тиски. Он задыхался, но не потерял сознания. Он увидел, что Ксаверия и Никталоп схвачены вместе и тоже подняты, Рюар и Депакс были захвачены один за ногу, другой за шею…

— На этот раз мы пойдем к черту, — подумал Вернейль…

И вдруг раздался ясный голос, голос предводителя, повелителя:

— Ксаверия, Вернейль, я здесь!.. Я вас вижу…

— Лео!

— Тише!.. Возьми мою руку. Ксаверия… Вот!

— Ты не ранен?

— Нет… боль в плече и в левой руке, пустяки… Я глупо упал в обморок…

— Повелитель, — сказал Вернейль, — где мы, черт возьми!

— В корзине Трипода… Кто эти два человека?

— Гидропланеры, Рюар и Депакс, — ответила Ксаверия, сразу успокоившаяся и опять сильная.

— Они мертвы. У одного раздавлена шея, другой почти четвертован…

Снова наступило молчание. Страшное волнение заставило биться все сердца. Но Сэнт-Клер видел, что лица Ксаверии и Вернейля были спокойны и решительны.

— Я потерял мое электро-зеркало, — сказал предводитель.

— Вот мое, — сказала Ксаверия.

— У меня тоже есть, — сказал Вернейль.

— Дай, милая!..

Сколько нежности в этих словах!

Сэнт-Клер взял оружие и повернул его.

— Не двигайтесь, — сказал он. — Я возвращусь!

— Куда ты? — прошептала Ксаверия тревожно.

— Сделать очень простую и чудесную вещь.

— А если ты умрешь?

— Нет!.. Не двигайтесь…

Сэнт-Клер карабкался по решетке. Они поняли, что он оставил башню.

Никталоп вылез из корзины и уцепился обеими руками за неподвижный край башенки.

Он пригнулся под вертящимся вентилятором и увидел внутри башенки стоявшего неподвижно Марсианина, который двумя щупальцами манипулировал среди многочисленных коммутаторов, расположенных в одну линию на вертикальной доске…

Никталоп наблюдал.

Он понял, что коммутаторы, на которые Марсианин клал свои щупальца, управляли ходом машины, а также и светящимся маяком, помещенным над вентилятором.

Когда Сэнт-Клер достаточно осмотрелся, он мысленно составил себе план действий.

Короткий луч электричества от электро-зеркала обуглил тело Марсианина.

Сэнт-Клер взобрался в башенку и спокойно стал пробовать действие коммутаторов.

Потом он перегнулся через край башенки в корзину и сказал:

— Ксаверия!

— Что? — тихо ответила она.

— Иди сюда!

— Что случилось?

— Я овладел треугольником: Марсианин убит!

— О, мой возлюбленный!

И в сопровождении Вернейля, она стала карабкаться, цепляясь за кольца. Он принял ее наверху поцелуем. Потом взял на руки и перенес в башню. Вернейль взобрался туда почти в одно время с ними. Но ночь была темна, и один только Никталоп видел людей и предметы.

— Жаль, что у меня нет электрической лампы! — сказал Вернейль.

— Подождите! Невозможно, чтобы Марсиане не снабдили освещением внутренность башни.

Он стал смотреть везде сверху до низу.

— Нашел! — сказал тихо Никталоп.

Он заметил на половине столба вентилятора прозрачный валик. На том же столбе, но пониже, виднелись две кнопки.

Сэнт-Клер повернул одну из них. Валик осветился и распространил на нижнюю часть башенки красивый зеленый свет.

— Скорей, Вернейль, бросьте этот предмет…

Авиатор поднял раздувшееся тело Марсианина, взвалил его на плечи, взобрался на решетку и выбросил свою ношу.

— Теперь, — сказал Сэнт-Клер, — надо изучить машину.

— Ксаверия!

— Что, друг мой?

— Пройди от отверстия к отверстию и посмотри… Мы находимся теперь в части леса, довольно отдаленной от лужайки. Не слыша более шума, Марсиане не будут беспокоиться о своих двух Триподах, которые пошли на разведку. Теперь едва полночь. У нас, значит, есть время.

— Хорошо!

— Вернейль!

— Что прикажете?

— Оставайтесь около меня и будьте внимательны! Будем приводить в действие каждый рычаг, будем нажимать всякую кнопку…

— Надеюсь, — сказал Вернейль, — что ни один коммутатор не взорвет машину!

— Все может быть! — прошептал Никталоп. — Это риск. Но надо все знать или признать себя побежденными. Если на восходе солнца я пойму механизм этого Трипода, победа за нами. Потому что у меня созрел план. За работу, Вернейль!

И когда, наконец, первые лучи зари осветили верхушки деревьев, Сэнт-Клер и Вернейль уже отлично знали механизм Трипода.

— Готово, — сказал Никталоп, — мы можем двигаться. — Из кармана куртки он вытащил записную книжку, вырвал листок, написал двадцать строк, сложил его, отдал Вернейлю и приказал:

— Беги на гидроплан, садись на муху и отдай это Клептону. Затем сейчас же возвращайся… Подожди, я отнесу тебя на край пролома, сделанного вчера вечером Марсианином. Ты будешь ближе к берегу.

Это было делом пяти минут. Большими шагами Трипод прошел путь, который он уже прошел ночью под управлением Марсианина, убитого Сэнт-Клером.

Остановившись, он укоротил ноги и коснулся земли.

— Иди, — сказал Никталоп, — я тебя тут подожду. Торопись!

И оставшись, наконец, наедине, Сэнт-Клер и Ксаверия обнялись…

Прошло полчаса в полной тишине, что больше всего удивляло любовников, это было то, что на деревьях не слышалось ни крика, ни пения птиц. На земле не видно было ни одного зверя.

— Без сомнения, уже давно, — сказал Сэнт-Клер, — раса двуногих кормильцев уничтожила мелких зверей лесов Марса.

Он рассказал Ксаверии ужасы этой ночи.

— Чем же питаются эти двуногие? — спросила Ксаверия.

— Может быть, ягодами, которые свешиваются с ветвей деревьев…

Они замолчали. Им было очень трудно говорить… Но Ксаверия наконец выразила мысль, беспокоившую ее с ухода Вернейля.

— Лео, что ты написал Клептону?

— Я приказал немедленно отступать всей армии и остановиться на полпути от Аржира. Отступать с шумом, свистом, дабы Марсиане узнали, что мы оставляем поле битвы.

— Мы значит будем совершенно одни?

— Нет, гидроплан и подводная лодка останутся спрятанными там, где мы их оставили вчера. Кроме того, на следующую ночь Франк прилетит и будет планировать над этим местом, где мы находимся. Он спустит сильные цепи, я прицеплю к ним всеми клещами мой Трипод и Франк поднимет машину на воздух. Крылья и подъемный пропеллер дают ему возможность сделать это.

— А до ночи что мы будем делать?

— Мы пойдем с Триподом на лужайку, чтобы изучить поближе Марсиан. С наступлением ночи мне легко будет взять в плен одного или двух… Мы свяжем их вместе и заткнем им рот бельем Рюара и Депакса… Вернейль их разденет и предаст их тела земле…

— А если Марсиане откроют во время нашей разведки, что в этом Триподе кто-то есть?..

— Ксаверия, вникни в психологию Марсиан и ты успокоишься. Придумать то, что мы сделали в эту ночь, это вещь совершенно невозможная для их ума, и настолько они считают себя выше нас… Разве только наши враги совершенно ясно нас увидят, в противном же случае мы в безопасности…

— Но если тебе отдадут приказ, который ты должен исполнить, а ты не поймешь его?

— Ксаверия, вчера я наблюдал. На площадке Триподы стоят на часах и наблюдают за небом… Ни одного Марсианина, свидетеля ночных ужасов, нет в живых… Нас может выдать до некоторой степени только отсутствие уничтоженного нами Трипода. Это, конечно риск.

— Да, конечно, это рискованно, — прошептала Ксаверия.

Почти в ту же минуту они услышали шум шагов. Появился Вернейль.

— Исполнено, повелитель!

— Хорошо!.. Спустись в корзину, раздень оба тела… Когда кончишь, позови меня. Я тебе помогу вытащить их из корзины и похоронить.

Печальная обязанность потребовала добрых полчаса. Сэнт-Клер вырыл яму своим электро-зеркалом и положил в нее оба трупа…

Ксаверия с башенки прочитала молитву. Но Сэнт-Клеру и Вернейлю некогда было предаваться сожалениям. Ведь это война! Они тоже рисковали жизнью!.. И им еще и еще предстоит рисковать…

— Вперед!

Сэнт-Клер увидел, что Ксаверия, украдкой отерев слезу, вытянулась и прошептала:

— Вперед!

Он взял ее головку обеими руками и долго целовал ее трепещущие губы.

Вдруг показалась прогалина. Вернейль уменьшил ход Трипода, который самым естественным образом сделал два шага по площадке и остановился.

— Здесь! — сказал Никталоп. — Станем на часы, как и прочие.

В самом деле: восемь триподов стояли на равном расстоянии один от другого. Они образовали кольцо часовых, которое Сэнт-Клер увеличил еще одним триподом.

Все трое смотрели в бойницы…

Все было спокойно.

Но что-то посередине лужайки заинтересовало земных обитателей. Там не было больше пушек, которые ночью видел Сэнт-Клер…

Машины-руки и змеи образовали широкий круг, в центре которого открывалась яма. И из этой ямы вдруг выскочила мачта. Мачта поднималась. Показалась узкая платформа. Потом появились четыре металлических стержня, поддерживающие платформу.

— Что бы это могло быть? — спросил Вернейль.

Четыре блестящих стержня достигли уже высоты Трипода и все продолжали подниматься. Эти стержни оканчивались у площадки, которая тоже стала подниматься, поддерживаемая шестью стержнями, затем следующая восемью, следующая десятью стержнями и это все подымалось и подымалось.

— Но это настоящая башня! — сказала Ксаверия.

— Откуда она выходит, черт возьми! — воскликнул Вернейль.

— Вот уже более ста метров, — сказал Сэнт-Клер.

— Чудеса! чудеса!

— Но что это может быть?

Медленно поднималась механическая башня. Она возвышалась уже на триста метров и все продолжала вытягиваться…

Наконец площадь, образованная многочисленными стержнями заполнила всю яму и сейчас же движение прекратилось.

Башня была высотой в семьсот метров.

Внезапно раздался раскат грома и привлек их внимание к яме. Но оттуда ничего не появилось.

— Марсиане сошли в яму, сказал Сэнт-Клер.

Вернейль вдруг начал смеяться.

— Чего вы смеетесь? — спросила с беспокойством молодая женщина.

— Вы позволите? — спросил серьезно Вернейль, повернувшись к Сэнт-Клеру.

— Говорите.

— Мои мысли бродили там и сям… Это со мной часто бываете. И я сказал себе: Марсиане, марсиане! Нет ли другого термина!.. Мы говорим человек и земной.

…Марсианин аналогично земному. А человек?.. Как обозначить общим названием обитателей Марса? Марсианин это не человек, не тело: это голова. По-гречески голова «кефале».

Почему не говорить Кефал, как говорят человек?.. Это придало бы разнообразие нашему разговору. Как вы думаете?

— Пусть будет кефал! — сказал Никталоп, улыбаясь. — Я не подозревал за вами таких литературных изысканий, Вернейль, и я поздравляю вас с тем, что вы думаете об особенностях и разнообразии выражений, при обстоятельствах, когда многие и даже кефалы заботились бы только о своей жизни. А пока, будем наблюдать кефалов!

Польщенный Вернейль поместился у бойницы.

Шум не прекращался. Он исходил из недр почвы, где Марсиане готовили свои чудеса.

Прошло, по крайней мере, четверть часа.

— Ай, что это? — сказал Вернейль. — Становится совсем темно… Уж не затмение ли это солнца?

— Правда, — сказала Ксаверия.

Они подняли головы.

Там, наверху, далеко наверху, на самой вершине башни, расширялось облако, имея центром башню, разбегалось концентрическими кругами. И при каждом толчке, при каждом расширении круга, вся туча становилась чернее, гуще, компактнее.

— О! однако! — прошептал Вернейль.

Молчание. Потом:

— Они делают искусственную ночь на острове.

— Зачем?

Прошло десять минут.

— Кстати, — сказал Вернейль, — куда девалась летательная машина, о которой вы нам говорили? Ее здесь нет?

— Нет.

Ксаверия прижималась к Сэнт-Клеру. Наконец, настала абсолютная темнота.

Вдруг в темноте открылся внезапно огненный глаз… Потом другой и еще… восемь. Восемь прожекторов сосредоточили на яме лучи, выходившие из башен треног.

— Вернейль! — сказал Сэнт-Клер. — Триподы зажгли свои прожекторы. Сделаем то же, что и они.

И девятый сноп яркого света направился на яму и на машины-руки, окружавшие ее.

— Что нам теперь делать? — спросила Ксаверия голосом, в котором слышалось желание казаться спокойной.

— Надо действовать, — сказал Никталоп. — Я не хочу более ждать. Кефалы заняли места у своих машин. Возьмем в плен двух и уйдем!..

— Но Франк должен прийти только к ночи. К настоящей ночи.

— Да, но гидроплан и подводная лодка ждут нас. Этого достаточно.

— Ты не хочешь, значит, чтобы Франк унес этот трипод?

— Нет! Нам понадобились бы тысячи их. Нам некогда их строить. Еще отсрочка, и Марсиане станут непобедимыми. Узнать!.. Понятно!.. Я хочу знать или умереть, Ксаверия. Возьмем в плен Марсианина.

— Вернейль!

— Что прикажете?

— Потуши прожектор и пусти меня на твое место.

Никогда Ксаверия не видела Сэнт-Клера в таком возбуждении.

Прожектор был потушен; Никталоп привел в движение трипод и направил его к яме. Сердце Ксаверии безумно билось.

— Браво! — сказал Сэнт-Клер.

Что такое? Ксаверия и Вернейль не видели ничего. В самом деле, восемь прожекторов, как по сигналу, вдруг потухли. Быть может кефалы восьми трехножников думали, что тьма на девятом значит приказание к всеобщей тьме?

— Браво! — сказал Вернейль, поняв мысль Никталопа.

Медленно Никталоп провел свой трипод между двумя машинами-руками. Он видел кефалов-механиков, удивленных исчезновением прожекторов.

Он привел в движение рычаги. Во тьме две руки направо и налево от трипода опустились. Двое щипцов схватили каждый по жестикулирующему Марсианину…

— Вернейль!

— Здесь!

— Внутренний свет.

— Готово!

На столбе вентилятора блеснул полукруг света, скрытый абажуром.

— Вернейль, Ксаверия, внимание! Канаты, клапы….

— Готово!

— Я жду!

— Два Марсианина…

Один, два ужасных крика:

— Улла, улла!

— Скорей, — прошептал Сэнт-Клер.

Масса упала на башенку, потом другая. Два дряблые предмета. Вернейль и Ксаверия бросились на копошащихся кефалов, в то время как Никталоп заставлял трипод мчаться во всю прыть к просеке в лесу, к гидроплану и подводной лодке!..

Это был хаос из щупальцев, ног, рук, тряпок, веревок; слышались вздохи, проклятья, сдавленные: улла! улла!.. Сэнт-Клер должен был быть на чеку; борьба происходила у его ног..

— Готово! — сказал Вернейль.

— Наконец-то! — проговорила Ксаверия.

С заткнутыми тряпками клювами, со связанными вместе щупальцами, оба кефала, лежа, смотрели, широко открыв свои глаза, на Сэнт-Клера, который манипулировал с рычагами, ручками и коммутаторами.

Сначала это был быстрый бег по просеке, потом борьба с густым лесом… Надо было проложить себе дорогу. Острые цепи резали, клещи хватали, вырывали, руки расчищали…

— Трипод за нами!

— Лео, два трипода! Прожекторы! Прожекторы, мы…

— Срази их, Вернейль, электро-зеркалами. Взберись на верхнюю площадку…

Вернейль взобрался, перегнулся через барьер и навел электро-зеркало.

— Один!..

Взрыв, шум, развал…

— Два, — сказал Вернейль, смеясь.

— Третий! — закричала Ксаверия.

— Есть!

Молчание. Потом грохот взрыва.

— И третий!

— Мы подходим, — сказал Никталоп.

— Четвертый!

Новый взрыв раздался вдали.

— Ба!.. — произнес Вернейль.

Это было последнее слово храбреца.

Невидимый снаряд пролетел. Предназначавшийся для башенки трипода, он промахнулся, но снес совершенно голову Вернейля.

Обезглавленное тело упало вниз и из шеи потоком хлынула кровь в лицо Ксаверии…

— О!.. О!..

В глазах ее был невыразимый ужас и она упала на окровавленный труп, руки которого сжимали еще бесполезное электро-зеркало.

— Лео! Лео!..

Она рыдала, скрежетала зубами, трясясь вся в ужасном нервном припадке.

Бледный, с напряженными нервами, со стиснутыми зубами, Сэнт-Клер управлял своим триподом.

Лес и ночь кончились… Впереди был день, спокойное море… Направо гидроплан… Едва в ста метрах… Сэнт-Клер направил свой трипод в воду… Четвертый преследовал его страшно торопясь…

— Нет! нет! не дамся!

Он видел на борту гидроплана людей с электро-зеркалами.

— Как, — крикнул Сэнт-Клер, — что это они хотят сразить меня!..

Одним прыжком он взобрался на верхнюю площадку. Все тело его высунулось из башни.

— Оэ!.. — зарычал он, подняв руки.

Его увидали… Отгадали! Никталоп в треножнике! Почему бы и нет… Разве он не способен на все?

Потом он живо сошел вниз. Он продолжал действовать и спускаться… Платформа мотора уже касалась воды…

— Стоп!..

Сэнт-Клер двинулся снова. Гидроплан подходил…

— Четыре человека, скорей!.. Другие составьте цепь!.. Командир, подводную лодку!

И на этот раз его поняли. Матросы бросились в башенку, другие становились в цепь и приняли сначала Марсиан-пленников… Командир по телефону вызвал подводную лодку.

Бесчувственная Ксаверия была тоже перенесена с трипода на гидроплан и с гидроплана на подводную лодку…

И вдруг в эту минуту поспешные движения, шум брызнувшей воды и крик:

— Бегите, подводная лодка! Спасайся, кто может!

Это был голос повелителя.

Гидроплан подскочил на воздух, разбитый вдребезги, его экипаж был разорван в клочки…

Огромная волна прошла над триподом, из которого вылезал Сэнт-Клер, опрокинула его и унесла. Никталоп, был захвачен пенистыми волнами…

Как раз в эту минуту подводная лодка погрузилась в воду.

Четвертый трипод остановился на берегу, вызывая бурю с помощью взрывчатых веществ, выбрасываемых черной трубой…

Подводная лодка была уже далеко!..

В узкой каюте, которую освещал электрический фонарь, Ксаверия лежала, вытянувшись на койке. Она тяжело вздыхала. Вот она открыла глаза и увидела трех стоявших около нее людей…

— Лео?.. — вскрикнула она.

Люди не отвечали. Они опустили головы. И Ксаверия, наполовину поднявшись, увидела, что они все трое плакали…

— Лео! — пронзительно закричала она.

И упала замертво…

XI
У марсиан

Только позднее узнали в Космополисе, какое впечатление произвело это приключение с триподом, занятым земными людьми, и все последующие события на кефалов.

Но интерес рассказа заставляет нас придерживаться хронологического изложения событий.

Как Сэнт-Клер и подозревал, Марсиане восьми триподов подумали, что им дан приказ от начальника, когда девятый трипод потушил маяк.

Наоборот, кефалы у машин были удивлены внезапным прекращением света, который был им необходим в это время.

Потом, когда они услышали улла! улла! обоих кефалов, они поняли, что-то было ненормального в этом происшествии, было для них опасно.

Тогда они зажгли прожекторы машин и змей. Они увидели убегающего трипода, а некоторые заметили даже одного из двух похищенных кефалов. Он двигал своими щупальцами и исчез, как будто брошенный в башню.

Прошло несколько минут. Марсиане были в смятении. Начальник в яме был предупрежден об удивительном происшествии. Он поднял тотчас же маяк-сигнал и дал приказ четырем триподам идти в погоню за странным беглецом. И Марсиане ждали, пока происходила чудовищная охота. Из четырех триподов только последний вернулся. Он остановился около ямы, нагнулся и из башенки вышел кефал.

На языке Марсиан, глаза его быстро выразили ужасное удивление и унижение.

Пока подчиненные кефалы оставались у бездействующих машин, обмениваясь мыслями, начальник собрал вокруг себя своих ближайших помощников. И все прочли в глазах свидетеля рассказ о происшествии. Они не могли сразу этому поверить, но свидетель повторил рассказ еще подробнее.

Это было неопровержимо, земные люди занимали трипод и они унесли кефалов. И глаза свидетеля говорили:

— Эту удивительную вещь я открыл во время преследования. Я видел как половина тела человека высунулась над башенкой… Вы знаете, что у них есть некоторое сходство с нашими двуногими. Невозможно ошибиться. Мы достаточно их видели около Аржира, чтобы знать как действовать. Этот человек навел на три наши трипода маленький аппарат, и наши машины были уничтожены, как будто это был наш пылающий луч… Я тотчас же бросил в беглеца колонну сжатого воздуха. Но хорошо нацелиться при двойном движении пушки и цели было трудно. Сжатый воздух только коснулся башенки и снес голову человеку.

Он рассказал про окончание преследования, про свое изумление при виде того, как люди перенесли двух кефалов-пленников, потом еще тело человека…

Тогда он еще раз бросил колонну сжатого воздуха…

Уничтожил ли он все? Может быть; но ему казалось, что подводная лодка, такая, какую он видел в Аржире, исчезла невредимая под водой.

Убегавший трипод был разбит. Он его поднял, исследовал; тело обезглавленного находилось еще в башенке. Все осталось на берегу. Можно пойти взять тело обезглавленного и трипод…

Таков был рассказ очевидца.

По приказанию предводителя, двадцать змей и одна машина-руки направились к берегу на розыски. Кефалы продолжали теряться в догадках.

— Подождем, — сказал начальник, — возвращения змей и машин-рук… Через час мы созовем совет Марсиан-правителей. Но пусть будет отдан приказ всем отрядам закрыть весь архипелаг защитительным облаком.

Быстро распространилось известие о взятии трипода… И Марсиане в первый раз поняли, что двуногие земные люди были высоко одарены умом, а не представляли из себя породу, хотя и улучшенную, но в общем аналогичную с двуногими кормильцами.

По словам г-на Мориса Реклю, Марсиане смотрели на земным, людей, как на любопытный экзотический предмет, который мог акклиматизироваться и из которого можно было тогда извлечь пользу.

И вот земные люди оказались такими страшными завоевателями.

XII.
Марсианин заговорил

Несколько часов Ксаверия оставалась совершенно без чувств, как мертвая.

Она пришла в себя только на борту Франка, куда авион, призванный командиром подводной лодки, перенес ее и обоих пленных кефалов.

Перед Клептоном и Дамприхом командир подводной лодки рассказал о драме, которой он был беспомощным свидетелем.

Что же сталось с Никталопом-повелителем? Умер ли он? В плену ли? Скрылся ли в красных растениях на берегу фатального острова?

— На следующую ночь мы пойдем на разведку. Но надо, чтобы армия ничего не знала об этом. Командир, прежде чем вернуться на борт вашего судна, обойдите на Франке весь остров и скажите, что повелитель остался на острове, в засаде, что он жив и здоров и владеет одним триподом… Мы уже знаем, что Сэнт-Клер взял в плен двух Марсиан. Это увеличит его славу и доверие к нему.

Лежа на кровати недалеко от группы трех беседовавших людей, Ксаверия уже несколько минут как пришла в себя и слышала эти приказания. Она приподнялась на локте и еще слабым голосом сказала:

— Командир!

Они обернулись к ней.

— Сударыня! — воскликнул Дамприх.

— Оставьте, я ожила… Командир, поместите имя авиатора Вернейля в дневном приказе по армии… Он умер!.. Он умер, уничтожив три трипода… Отдайте также в дневном приказе по армии и экипаж гидроплана 602. Это все, капитан. Можете идти.

Он вышел, отдав по-военному честь.

Ксаверия встала. Она должна была опереться на плечо Дамприха, так она была еще слаба.

— Клептон, — сказала она, — дайте мне пожалуйста коньяку.

Она находилась в собственной каюте капитана Франка. Он открыл шкаф, вынул бутылку и стакан. Она выпила глоток… Легкий румянец покрыл ее щеки.

— Я чувствую себя лучше… Пойдем в залу к картам. Надо поскорее на что-нибудь решиться и действовать. Надо сейчас же узнать, жив или мертв Сэнт-Клер… Позовите также Фламмариона и г-на Реклю… И пусть приведут обоих кефалов.

— Кефалов? — сказал Дамприх.

— Да, Марсиан.

Она грустно улыбнулась.

— Это Вернейль их так назвал… Храбрый юноша!.. О, как я страдаю… Лео!..

Обеими руками она схватилась за сердце и упала на край кушетки. Эта новая слабость продолжалась не долго. Ксаверия поднялась самостоятельно и более уверенным голосом сказала:

— Идем!

Она прошла первой, открыла дверь, прошла по коридору; вошла в залу.

Ее жесты и походка были уверенны; Сэнт-Клер исчез: Ксаверия считала теперь себя повелительницей.

Молча, почтительно, Клептон и Дамприх следовали за ней, а в глубине души у них была бесконечная печаль.

В зале Дамприх прошел в другую дверь. Спустя пять минут, он вошел в сопровождении Фламмариона, Реклю и четырех человек, несших на носилках двух Марсиан.

Ксаверия, Фламмарион, Реклю, Дамприх и Клептон стояли рядом в глубине залы. Жестом молодая женщина велела отодвинуть стол и на его место поставить носилки.

— Г-н Фламмарион, — сказала Ксаверия, — Сэнт-Клер говорил мне, что видел, как Марсиане объяснялись между собой. В центре этих больших глаз он видел, как показывались белые, быстрые значки, изображающие геометрические фигуры. Наблюдайте за их глазами. Нет сомнения, что они будут говорить.

Сильное волнение охватило астронома и всех присутствующих.

— Подождите, подождите… — пробормотал Фламмарион. — Мне надо бы черную доску, чтобы изображать мелом знаки по мере того как…

Черную доску поставили против Марсиан. Клептон принес мел. Дрожащей рукой астроном схватил кусок мела.

Стоя перед носилками, люди наблюдали.

— Разрежьте путы! — приказала Ксаверия.

Тремя ударами ножа это было сделано.

И тогда произошла эта чудесная сцена, послужившая исходной точкой дня новой эры мыслящего человечества.

Оба кефала задвигали своими щупальцами сначала медленно и с трудом, потом свободно. Один из Марсиан был желтоватого цвета, а другой черный.

Черный первый поставил на паркет свои щупальца и выпрямился. Глаза его поворачивались направо и налево. Его хрящеватый рот открылся и сдавленный звук, со странной модуляцией послышался оттуда:

— Улла!..

Желтый тотчас же приподнялся и ответил таким же образом:

— Улла!..

И глаза его скользнули налево и направо. Ксаверия и зрители сдерживали дыхание…

Что происходило в уме Марсиан?

С того момента, как трипод взял их в плен, они оставались в сознании, потому что теперь доказано, что Марсиане не падают в обморок. Они все видели. У них было время понять, что земной человек обладает умом, волей, языком, следовательно нравственностью и законами.

Они констатировали, что земные переговаривались при помощи различных звуков, издаваемых ртом. И они спрашивали себя, как они могли бы схватить, передать и разгадать эти звуки…

Чудовищное усилие с той и другой стороны. Божественное зрелище! Две разумные расы, которые до сих пор разделяли века, миллионы верст, находились одна в виду другой без антагонизма, с ясным желанием «разговориться».

— Улла! — повторил желтый кефал с другим выражением.

Он повернулся к черному, который очевидно смотрел на него.

Белые, маленькие геометрические фигуры выписались одна за другой в его правом глазу, веко которого тотчас же опустилось и непосредственно за этим другая геометрическая фигура записалась на левом его глазу.

Своими живыми глазами, быстрым наблюдательным умом Морис Реклю схватил все. Сухо, очень быстро он произнес:

— Правый глаз, два треугольника, левый ромб с диагональю… Так, дорогой профессор, позвольте!

И резким движением он вырвал мел из рук Фламмариона и начертил на доске следующие фигуры.

И под влиянием внезапного наития он подскочил к желтому кефалу, коснулся левой рукой щупальцев, а правой, вытянув руку, показал ему доску…

Что может быть более изумительно! Это было самое памятное открытие, которое сделали земные в деле понимания Марсиан.

Наступил момент торжественного молчания.

Вдруг, резко повернувшись к Реклю, желтый кефал открыл во всю ширину свои огромные глаза, и Ксаверия и все присутствующие увидели, как постепенно вырисовывались фигуры в правом и левом глазу его.

Холодно, точно, изящно и сухо Морис Реклю выписывал на доске фигуры, которые отпечатывались белым на черном глазу Марсианина…

XIII
Что сталось с Никталопом

Волны, вызванные взрывом сжатого воздуха, сорвали Сэнт-Клера с трипода и отбросили далеко в море.

Когда он перестал чувствовать себя игрушкой неведомых сил, он очутился между двух течений. Задыхаясь, он с силой стал плыть до второй волны, которая залила его и он почувствовал недостаток воздуха. Тогда движением рук он приподнялся…

Выставив голову над водой, он с наслаждением вздохнул и посмотрел вокруг себя… Направо от него был берег острова и трипод-победитель… Сзади виднелись неправильные края искусственного облака.

Сэнт-Клер смерил глазами расстояние, мысленно провел диагональ, по которой должен был плыть, и быстро нырнул в воду…

Когда он снова вынырнул, он был в темноте. Этот пункт берега был страшно обрывист и весь покрыт искусственным облаком.

— Вот я и невидим за завесой, которую они сами устроили, — сказал себе Никталоп.

Уцепившись за корень дерева, который высовывался из обрыва, он отдохнул, высунув голову, плечи и руки над водой.

Сначала он не слышал никакого шума. Потом забурлила вода.

— Трипод уходит, — подумал он.

И он еще подождал.

Глаза его проникали в темноту, и он изучал заранее глазами, каким образом он взберется на кручу. В то же время мысли его витали далеко.

— Ксаверия спасена, а также два пленных кефала. Подводная лодка могла погрузиться вовремя. Великолепно.

— На Франке Ксаверия, Клептон, Фламмарион, Дамприх и этот симпатичнейший Реклю сумеют разговориться с Марсианами. Моя цель достигнута. Дело теперь в том, чтобы жить и ждать с осторожностью, не поддаваясь слабости.

Ждать, чего?

Что они сделают, чтобы его найти?

— Самое возможное, — сказал он себе, — это что подводная лодка придет сюда исследовать берега… Разве только Фламмарион заставит кефалов понять себя и выговорить при их посредстве перемирие, которое позволит им отыскать меня…

Пока эти мысли бродили у него в голове, он карабкался на кручу, помогая себе руками, животом и ногами… И став наверху обрыва, он потирался и встряхивался.

Потом он пробормотал:

— Ждать это глупо… В конце концов я же вооружен. Я вижу в темноте… Почему бы мне не вернуться к прогалине?.. Трипод, который опрокинул мой трипод, должен быть там… что если посмотреть… это должно быть любопытно…

Он вынул из кобуры револьвер с электрическими пулями и проверил механизм.

— Да, так хорошо… В конце концов, если Ксаверия пришлет мне подводную лодку, она не придет раньше, как через час, или два. У меня есть время. Я успею вернуться!

Он положил револьвер в кобуру, повернулся спиной к берегу и большими шагами пошел в лес.

Новая мысль пришла ему в голову:

— Что, если бы мне удалось захватить какого-нибудь двуногого, чтобы хорошенько рассмотреть это животное… То, что я узнаю, может быть мне полезно.

И он снова пустился в путь.

Он остановился и спрятался за дерево.

В двадцати шагах от него группа людей окружала костер. Их было пятнадцать. Одни лениво прислонились спиной к стволам деревьев; другие разлеглись на животе и смотрели на пламя, прижмурив глаза; третьи, сидя на карточках, грели руки. И шум голосов, ясно слышимый, указывал на то, что эти люди говорили между собой.

— Люди, нет!

Когда прошла минута первого удивления, Сэнт-Клер увидел, что перед ним была группа двуногих кормильцев.

— Двуногие? — подумал он. — И они говорят. Но тогда, но тогда…

Но вскоре он овладел собой.

— Вперед, — сказал он… Я хочу все знать!

Несомненно, двуногие говорили между собою спокойно, как это делали бы на земле туристы, отдыхающие у костра.

Их голоса были до странности гортанны и низки. В их досаде не было оживления; иногда они делали спокойный жест руками. Их язык своими созвучьями слегка напоминал немецкий.

— Они разговаривают!.. Это существа, похожие на людей, люди, выродившиеся или остановившиеся в своем умственном росте… В продолжение веков тело их роковым образом изменялось, смотря по условиям их жизни.

Некогда, в отдаленные века, одна раса населяла планету Марс. Потом мало помалу богатые и могущественные, аристократы этой расы, взяли над народом власть. Сначала, без сомнения, сильные сделали слабых своими рабочими рабами. Потом, благодаря прогрессу в науках на Марсе, рабы стали бесполезны с точки зрения рабочих рук. В то же время физические условия сильных изменились применительно к их умственному прогрессу. Марсиане высшей расы стали, благодаря прогрессивным изменениям, кефалами. В то же время Марсиане низшей расы, благодаря противоположным изменениям, упали до степени двуногих кормильцев.

— Люди! Это люди низшей расы! — подумал Сэнт-Клер.

Тихо, бесшумно, он сел на землю. Затем медленно скользя, он приблизился к кругу двуногих.

Вскоре он оказался около одного из них, сидевшего на корточках.

Тогда он решил не двигаться более и стал ждать.

— Который из них увидит меня первый?

Это был его сосед слева, лежавший на боку.

Этот двуногий сначала увидел две ноги, обутые в сапоги.

Он вытаращил глаза, задрожал, вскочил одним прыжком и закричал:

— Ок!

— Ок! — поспешил повторить Никталоп, подражая интонации и акценту двуногого.

Все двуногие повернули головы, встали и исчезли за деревьями, испуская сдавленные «ок»!

Сэнт-Клер повторил:

— Ок! — и не двигался.

Прошло несколько минут. Никталоп положил в огонь сухие ветки, задвигал ногами, улегся на живот, затем поднялся и сделал по направлению к двуногим жест рукой повторяя:

— Ок! Ок!..

И они подошли и стали по другую сторону огня. Среди них нашелся один более храбрый.

Потом двое других вместе, потом еще один и наконец все остальные. Их было шестнадцать.

Тогда Сэнт-Клер протянул руку над костром.

И велико было его счастье, когда он увидел, что первый двуногий, приблизившись, сделал шаг вперед, открыл руку, пять пальцев которой, соединенные перепонкой, оканчивались толстыми когтями…

Но в эту минуту сноп яркого света прошел по диагонали между человеком и двуногим и раздалось странное «Улла»!

Сэнт-Клер повернул голову.

Между деревьями быстро пробиралась двигающаяся змея, на которой сидело двое кефалов.

Никталоп не колебался. В эту минуту ему нужно было завоевать двуногих, которые нерешительно смотрели на него своими овечьими глазами.

Поэтому он быстро вытащил револьвер, прицелился и четыре раза выстрелил в кефалов… Он целился в их огромные черные глаза. Разрывные пули взорвались. Электрический заряд убил обоих кефалов и они упали…

Быстро Сэнт-Клер вскочил на змею, тронул коммутаторы, привел змею в движение и остановился как раз у костра.

И с мягким жестом, обращаясь к двуногим, он крикнул, смеясь всем лицом:

— Ок!

XIV
Тревоги Дамприха

— Алло, Алло! Сколько глубины? — спросил Дамприх, нагибаясь над телефонной трубкой, соединявшейся с нижней каютой.

Телефонограф отвечал:

— Двадцать саженей.

— А берег?

— Едва в десяти саженях от водореза.

— Четверть поворота направо!

И минуту спустя, когда подводная лодка повернулась:

— Алло! Алло! Сколько глубины?

— Шесть сажень… Алло!..

— Слушаю!

— Четыре сажени…

— Еще вверх!

— Алло! Три сажени…

— Так идет… выплываем… стоп!

— Алло! Алло! Есть!

Подводная лодка остановилась.

Все три офицера сгруппировались на краю узкой платформы подводной лодки…

Подводная лодка вынырнула вплотную к берегу, оставалось только сделать прыжок, чтобы очутиться на берегу…

— Люди! — сказал Дамприх.

— Здесь! — отвечал О’Бриен.

Один за другим из лодки вышло двадцать человек. Они были вооружены тесаками и электрическими револьверами.

— Готово?

— Да, капитан.

— Подождите! — сказал лейтенант Жоливе. Наклонившись к красной траве, с электрической лампой в руке, он осматривал кручу…

— Что ты видишь? — спросил Дамприх.

— Следы…

— Чего?

— Кто-то здесь лез.

— А!

— Да… и там, смотрите, на краю след подошвы…

— Черт возьми, это…

— Да, капитан… нет никакого сомнения…

— Двуногие, или кефалы-Марсиане не обуваются. Предводитель прошел тут. Здесь он пристал к берегу, карабкался и сошел на берег. И смотрите повыше — это след колена…

— Идите вперед, лейтенант!.. Командир О’Бриен, оставайтесь на месте и будьте готовы погрузиться и удирать в двадцать секунд…

— Сколько времени ждать?

— Три часа.

— А потом?

— Уходите.

— Но…

— Через час мы будем в лагере Марсиан с повелителем или без него… Пусть ученые изучают азбуку языка кефалов… Я исполняю приказ Ксаверии. Пока начнутся переговоры, мы найдем повелителя, спасем его или умрем, вот наш девиз… Через три часа, если мы не вернемся, мы будем в плену или мертвые. Вы будете не нужны… Итак, уходите и отдайте во всем отчет…

Дамприх вслед за Жоливе спрыгнул на берег. Двадцать человек прошли быстро перед О’Бриеном, который осматривал их быстрым взором.

Две минуты спустя они были все в лесу, идя гуськом за Дамприхом, который следовал за Жоливе.

Ловкий юноша шел быстрыми шагами, нагнувшись к земле, держа электрический фонарь в вытянутой руке. Он шарил и находил следы Никталопа.

Это молчаливое движение в удушливой темноте, продолжалось добрых четверть часа.

— Стоп! — сказал Жоливе глухим голосом. — Предводитель тут долго оставался.

— Тут, у дерева?

— Да.

— А потом?

— Подождите!

Осторожно Жоливе обошел несколько раз дерево. За ним шел Дамприх.

— Нашел, — сказал тихо Жоливе.

Дамприх повернулся к стоявшим.

— Вперед.

На расстоянии двадцати шагов, новая остановка.

— Ого! ого! Здесь был костер, — прошептал Жоливе. — Посмотрите…

Он дотронулся до золы.

— Она еще горяча.

Он выпрямился и обвел кругом фонарем.

— Эй, что это такое?

Он побежал, стал на колени.

— Трупы марсиан!.. Два!

Сбежались люди. Два кефала лежали на своих барабанных перепонках, дряблые, с застывшими щупальцами.

— У них выколоты глаза! — сказал Дамприх. — Электрические пули!

— Повелителя атаковали…

— Подождите! Тут тащилось что-то длинное, извилистое… Пойдем по следу…

И в ту же минуту он воскликнул:

— Сколько следов! Посмотрите! Как будто ноги с перепонками… Удивительно!

— Это двуногие кормильцы, о которых говорила Ксаверия…

— Безусловно они… но след сапог повелителя здесь, у костра… Идите по следу… Он исчез… Эта длинная вещь, которую тащили… что бы это могло быть?..

— Знаю!.. Это движущаяся змея!.. Ксаверия говорила о ней…

— Но куда они направились?..

— Постойте!..

Проницательный юноша наблюдал, размышлял. Потом радостно воскликнул:

— Нашел! След проходит сюда, он стирает следы двуногих… Значит в эту сторону… Посмотрим!

Он быстро прошел вперед.

И все двинулись за ним по следам движущейся змеи.

Дамприх время от времени смотрел на свой хронометр.

— Вот уже четверть часа, как мы идем.

И вдруг, как охотничья собака, он подался назад. За ним остановился весь отряд.

— Боже мой! — вздохнул Жоливе.

— Что такое? Что ты видишь? — воскликнул Дамприх сдавленным голосом.

И его ужас стал такой пыткой, что он поднял руки к шее, сорвал каску, бросил ее и расстегнул куртку, как будто задыхался.

Живо Дамприх вырвал у него фонарь и направил луч света.

Он увидел, и все люди увидели распростертое тело, лицом к земле, тело одетое в металлическую одежду Никталопа, которая черным цветом отличалась от всех остальных, одетых в серое.

Дамприх бросился вперед.

Но в ту же минуту он остановился, как прикованный. Одним прыжком тело поднялось.

И Сэнт-Клер сам, своей особой, показал свое лицо, которому каска придавала чудовищный вид.

— Мой славный Дамприх!

Офицер не мог удержаться. Он бросился в объятия Сэнт-Клера.

Жоливе бросился вслед за ним.

— Какое горе вы нам причинили! Мы вас приняли за мертвого!

— Это была ловушка.

— Каким образом?

— Я вам расскажу… Я притворился мертвым, чтобы двуногие, с которыми я подружился, считая меня в самом деле мертвым, пошли рассказать об этом кефалам. Кефалы пришли бы и по всей вероятности перенесли бы меня в свой лагерь и..

— Это был большой риск.

— Нет. Мертвых не убивают. И я стал бы наблюдать, а потом и действовать… А Ксаверия?

— Жива и здорова.

— Что у вас происходит?

— Вы очень нужны. Марсиане поняли. Они говорят. Фламмарион и Реклю изучают их немой язык. И они прекрасно к этому относятся. Пойдем, вас ждет подводная лодка…

— Сколько вас человек?

— Двадцать два.

— А я двадцать третий. Змея нас донесет.

— Всех?

— Да, всех. Мы скорее доберемся. И я вижу за всех. Не надо свету, чтобы он нас не выдал.

Сэнт-Клер пошел направо. За ним все остальные. За массивными стволами он показал змею. Прижавшись друг к другу, верхом двадцать два человека могло на ней поместиться. Сэнт-Клер стал управлять.

— Потуши лампу.

— Готово…

— Держитесь крепко.

Полчаса спустя, Ксаверия в каюте Франка приняла в свои объятия Никталопа.

Заключение

На следующий день после этого памятного дня, желтый кефал покинул аэроплан Франка. Быстрая муха перенесла его на берег острова, где Сэнт-Клер спрятал в зарослях красной травы двигающуюся змею, которой тот и воспользовался.

Чтобы служить заложником, а также чтоб научить своему языку людей, черный кефал остался на Франке.

В двадцать четыре часа Ксаверия, Фламмарион и Реклю усвоили простейшим способом, около пятидесяти геометрических фигур, изображавших около тридцати конкретных идей.

Желтый кефал мог теперь отправиться к своим, унося достаточное количество материала для первых переговоров Марсиан с земными людьми.

В продолжение трех дней кефал не появлялся на том месте берега, где его поджидал с авионом Дамприх. Все это время армии оставались на своих позициях, не начиная враждебных действий. На второй день искусственные облака рассеялись. И к вечеру третьего дня появились кефал и с ним другие начальники кефалов.

Разговор был долгий и трудный. Он продолжался целую неделю. Чтобы питаться, Марсиане просили, чтобы им привезли двуногих. Сэнт-Клер послал отряд, который вернулся с двенадцатью пленными. Никталоп решил оставить двуногих в том состоянии рабства, в котором их держали кефалы. Жизнь интеллигенции на Марсе делала необходимым это рабство и животное состояние двуногих.

Наконец, через неделю чудесная конференция закончилась. Люди узнали при этом такие вещи, которые наполнили радостью ученых в том смысле, что они подтверждали их гипотезы: об условиях жизни на планете Марс.

Но они узнали также многое такое, чего и не подозревали.

Три отдельные народа поделили между собой обладание планетой. Одна, которую можно назвать островной нацией, заселяла все южное полушарие Марса. Это была та нация, с которой люди вошли в сношение. Ее владычество простиралось на все южные земли от полюса и до экватора, и столицей этой огромной нации, или точнее местопребыванием ее правительства было укрепление Зеа, среди озера того же имени на обширной земле Геллас.

Две другие континентальные нации, разделили между собой северное полушарие. Одна, более могущественная, владела северо-востоком до берегов озера Нилиак. Другая, менее могущественная, занимала большую часть запада и доходила до горного полушария. Эта третья нация владела самой красивой страной Марса — Аркадией.

В эту эпоху обе континентальные нации были в мире, но восточная воевала с островитянами. Война эта велась на дальнем востоке на экваторе.

Этим объясняется и то, что людей на Аржире так мало беспокоили. Люди узнали также, что Марсиане, пробовавшие захватить землю, были представителями восточной континентальной нации.

Неудача их попытки глубоко их разочаровала и они мало о ней говорили в световых объявлениях, которые служат на Марсе газетами.

Следствием этой предварительной конференции на Франке, было решение, что вторая, окончательная конференция произойдет в Зее, в присутствии правителей совета кефалей-островитян… Она должна была состояться через месяц, чтобы XV могли совершенно освоиться с языком Марсиан.

Двое из кефалов, желтый и красный, именами которых служили две очень сложные геометрические фигуры, согласились отправиться в Аржир в качестве профессоров. Остальные с силами, сосредоточенными в Уапигии против людей земли, вернулись в Зею, чтобы подготовить междупланетную конференцию.

Можно представить себе радость Оксуса и всех земных, когда они узнали о результате конференции.

Все это Рене Франсуа сообщил по радиотелеграфу в «Matin», которое передало об этом всему земному человечеству.

Французское правительство собрало обе законодательные палаты на чрезвычайное совещание, в котором парламентарии признали за Сэнт-Клером право действовать самостоятельно от имени Франции на планете Марс. И решено было послать на радиопланах подкрепление, силою в десять тысяч человек. Станция в Конго по соглашению с бельгийским правительством была признана территорией Марса.

В это время на Марсе произошли события еще более удивительные, чем те, которых мы являемся историками. Война между западными кефалами и островитянами стала ужасной и люди земли приняли в ней участие.

Позднее, руководствуясь отчетом Реклю, мы расскажем, может быть, об этой войне, богатой необычайными событиями. И в этом новом повествовании мы дадим, пользуясь драгоценными заметками, оставленными Фламмарионом, самые обстоятельные сведения о географии, атмосфере, небе, геологии, фауне, флоре и цивилизации Марса. Мы осветим проблему о каналах, полярных снегах и странных изменениях, которые так интересуют астрономов.

На этот раз мы хотели только пролить свет в форме как можно более интересной, лишенной педантизма и легкой, на эту удивительную личность, этого учителя энергии Сэнт-Клера Никталопа, француза сердцем, и умом «для которого ночи не существовало».

Alex1979; OCR, ReadCheck: J_Blood http://oldmaglib.com