Тайна Трёх: Египет и Вавилон (Мережковский)/Часть 2/Глава 1

Тайна Трёх: Египет и Вавилон — Часть 2, Глава 1
автор Дмитрий Сергеевич Мережковский

Глава 1. Бегство в Египет

I

«Се, Ангел Господень является во сне Иосифу и говорит: встань, возьми Младенца и Матерь Его, и беги в Египет».

Христианство началось бегством в Египет, и, если христианство не кончено, снова родится Христос в сердцах человеческих, Он снова бежит в Египет.

II

На рубеже Египта, как вечные вехи, возвестительницы тайны его, стоят пирамиды и Сфинкс.

Пирамида, pyramis, по-египетски pir-m-us, значит «исхождение из земли», «восстание мертвых», «воскресение». И заглавие Книги Мертвых – книги египетской по преимуществу – Pir-m-haru, «Исхождение в свет» – из мрака смерти в свет Воскресения.

III

А египетское имя Сфинкса – Hor-Harmakhitu, «Бог солнца восходящего», или Chepra, «становление» (Werden), «исхождение из небытия в бытие», «Воскресение».

Вот почему на краю пустыни, царства смерти, Сфинкс подымает голову, чтобы первому увидеть воскресное солнце.

IV

Когда Матерь с Младенцем бежала в Египет, то, утружденная дневным путем, не отдыхала ли под сенью пирамид, у подножия Сфинкса? Не чернели ли над Ними, над Младенцем и Матерью, в звездном небе треугольники вечных гробниц? Не улыбался ли Им каменный лик Бога-Зверя?

V

Incipe, parve Puer, risu cognoscere Matrem!

«Мать Свою начни узнавать с первой улыбкой, Младенец!» – вот мессианское пророчество Вергилия.

Улыбка Младенца – улыбка Сфинкса: тайна обоих одна. Только и ждал Его весь Египет, только и думал о Нем, о Боге, пришедшем на землю, чтоб умереть и воскреснуть.

VI

Каждый народ велик тем, что находит. Что нашел Египет? Бога.

«Египтяне – благочестивейшие люди», – свидетельствует Геродот.

«Почти весь мир научили они поклоняться богам, и мы знаем, что боги обитали и доныне обитают в Египте», – говорит один язычник-эллинист IV века по Р. X. «Наша земля – всего мира святилище», – говорит Гермес Трисмегист.

«Святой Египет» – родина Бога, Божья земля. «Столпы религии сложены были в Египте: это выше, вечнее пирамид» (В. Розанов).

Здесь, в религии, первая противоположность наша Египту. Он Бога нашел, мы – потеряли; он сложил столпы религии, мы – разрушили; благочестивейший – он, нечестивейшие – мы.

VII

Если нет Бога, то нет и Египта, и как бы вовсе не было; а если Бог есть, и Бог – все, то есть Египет, и он доныне во всем. В первом случае «самые мудрые из людей» (по Геродоту), египтяне, – сумасшедшие; а во втором сумасшедшие – мы. Но в обоих случаях Египет и мы уничтожаем друг друга и мимо друг друга не можем пройти равнодушно: мы должны возненавидеть или возлюбить Египет, от него или к нему бежать.

VIII

Накануне нашего великого безбожия в Божью землю вошел величайший из нас: первый вошел в Египет Наполеон, и первый понял, что «сорок веков смотрят на нас с высоты пирамид». Больше, чем сорок, – все века от начала мира. Начало мира смотрит на его конец.

IX

«Египта никто не видел, и ты вошел в него первым», – говорит В. Розанов, глубочайший религиозный мыслитель нашего времени, тот, кто написал «Апокалипсис наших дней».

Апокалипсис – конец мира, а начало – Египет. Чем ближе к концу, тем ближе к началу.

   В Египте будь… Иди туда за Мной, —

услышал таинственный зов русский пророк, написавший «Повесть о конце мира», Вл. Соловьев («Три свидания»). И пророк европейский, Генрих Ибсен, предсказавший «Третье Царство Духа» в конце времен («Кесарь и Галилеянин»), услышал тот же зов.

   Я буду ждать тебя, как обещала, —

поет Сольвейг в избушке, на севере («Пэр Гюнт»). И после этого: «В Египте. На утренней заре. Полузасыпанный песками колосс Мемнона».

Пэр Гюнт: «Вот здесь мой путь начать мне будет кстати!»

Здесь, в Египте, начинается путь к Третьему Царству в конце времен.

Х

Апокалипсис предсказывает «тысячелетнее царство святых» на земле, царство мира, конец всех войн в конце времен, а в начале их, в Египте, уже дан прообраз этого царства.

От III династии до IV (3300–2400 гг. до Р. X.), в продолжение тысячи лет, мир в Египте не нарушается ничем, кроме немногих походов на полудиких кочевников Синайского полуострова.

Если даже столетие римского мира, pax romana, кажется нам чудом неповторяемым, счастьем единственным за память человечества, то какое же чудо тысячелетний мир Египта!

XI

В одной египетской надгробной стенописи изображена спелая жатва и жнецы с серпами, а рядом надпись: «Вот жатва. Трудящийся кроток».

XII

Избыток сил, расточаемых другими народами на войны, здесь, в Египте, уходит на мирный труд. И если египтяне «сотворили больше чудес, чем все прочие люди» (Геродот), то все эти чудеса – непревзойденное ваяние, живопись, зодчество, мудрость, и легкость, и крепость жизни – суть чудеса мира. Только под этим безоблачным солнцем мог созреть Египет, плод земли небесно-сладостный.

XIII

«Кротко было сердце мое и незлобиво, и боги за то даровали мне счастье на земле», – говорит один умерший в надгробной надписи, и это мог бы сказать о себе весь Египет.

XIV

Первый фараон первой династии, Менес (4000–3500 лет до Р. X.), изменил течение Нила в Верхнем Египте исполинскою плотиною. Она существует доныне (Qosheisch) и доныне распределяет воды Нила, благодетельствуя край. Так, через шесть тысяч лет, люди чувствуют благость Менеса. Имя его забыто, а имена Александров и Цезарей памятны; но что больше – гремящие славы их, или тихая слава Менеса?

XV

   Я умножил пшеницу, возлюбил бога ячменного,
   Не было при мне ни голодных, ни жаждущих,
   Люди жили в мире и в милости, —

вот чем славит себя фараон Аменемхет I (XII династии) и тем же – Рамзес III (XIX): «Я заставил во дни мои пехоту и конницу мирно сидеть по домам; и мечи, и луки в кладовых моих лежали, праздные».

А вот слава Амена, древнего областеначальника: «Ни один ребенок не был обижен при мне».

Слава эта заглохнет в веках: не поймут ее ни Ахиллес, ни даже «кроткий» царь Давид. Солнце мира закатится в Египте и уже не взойдет до конца времен.

XVI

В самый канун нашествия страшных азиатских кочевников (Гиксов) фараон Аменемхет III ни о каких войнах не думает и воздвигает дивные здания, орошает пустыни каналами. Гиксы пришли, завоевали и поработили Египет на пять веков.

Чтобы освободиться от варваров, Египет принужден начать войну. Но когда после изгнания Гиксов великий завоеватель Тутмес III соединяет в длани царя весь мир, от Голубого Нила до Евфрата (надпись в Карнаке), то эта миродержавная власть Египта остается непрочною. Кажется, сами победители не очень дорожат своими победами: иногда теряют в один год завоевания веков.

И при первой возможности Египет забывает о войне, как будто воюет нехотя, презирая втайне войну и питая отвращение к железу, «металлу Сэтову»: Сэт, бог войны, – полудиавол.

XVII

История учит Египет войне и все не может научить. После воинственных Тутмесов – Аменофисы мирные, после Рамзеса II, египетского Цезаря, – Рамзес III, тот самый, который хвалится праздностью луков и мечей.

И новые полчища варваров заливают мирный край: ливийцы, ассирийцы, персы, эфиопляне, эллины, римляне – все терзают святое тело Озирисово. Но Египет до конца верен себе: знает, что лучше войны мир. «Мир лучше войны» – это самое египетское и самое мудрое из всех изречений египетской мудрости.

Вот где вторая противоположность наша Египту: мы безбожны и воинственны, он боголюбив и мирен.

XVIII

И, наконец, третья. Мы живем, движемся в бесконечных пространствах, но век наш короток. Пространство Египта ничтожно – клочок земли, как бы точка, но движущаяся по бесконечной линии времени. Мы – пожиратели пространства, Египет – пожиратель времени. Насколько время глубже, таинственнее пространства, настолько дух Египта – глубже нашего.

XIX

Египет – «дар Нила» (по Геродоту), узкая полоска необычайно плодородной земли, речного ила, стесненная двумя пустынями с востока и запада. Береговая линия Дельты, лишенная гаваней, на севере, и Нильские пороги на юге – ограждают Египет, как стенами. Эта огражденность, стесненность, суженность, сосредоточенность земли отразилась такими же свойствами на человеческом духе. Единственная в мире земля создала единственных в мире людей.

XX

Глубокая долина – солнечный угрев, уют – колыбель человечества. «Спуститься» – значит по-египетски «вернуться на родину»: спуститься в долину Нила – лечь в колыбель.

XXI

Весь мир для египтян – «черная и красная земля» – чернозем и песок пустыни. «Черная земля» – Quêmet – название самого Египта. Чернота нильского ила, влажно-блестящая, как живой «Изидин зрачок», и краснота мертвых песков: жизнь и смерть рядом, но не в борениях и бурях внезапных, а в вечном союзе, в вечной тихости.

XXII

Круговорот земных явлений так же неизменно правилен, как круговорот светил небесных.

Из года в год, в один и тот же день, воды Нила начинают расти, постепенно выходят из берегов своих, наводняют поля, сожженные летнею засухою, рождают из смерти жизнь; и в один и тот же день начинают падать, постепенно входят в берега, до нового разлития в новом году. Эти подъемы и падения так ровны и тихи, как дыхание спящего ребенка.

На человеческом духе запечатлелась и эта неизменная правильность, тихость и вечность природы.

XXIII

«Не вечное не истинно», – говорит Гермес Трисмегист. Вечность Египта – вечность истины.

XXIV

Всякая юность на земле ветшает, увядает. Только Египет, «ветхий деньми», цветет вечною юностью.

XXV

Священные египетские книги времен эллино-римских повторяют с точностью пирамидные надписи, бесконечно-древнейшие самих пирамид: это похоже на то, как если бы мы повторяли слова даже не Авраама, а допотопных людей.

И не только священные книги, обряды, верования, но и мелочи быта, выражение лица, движения тела, звуки голоса остаются почти неизменными.

XXVI

По Геродоту, «плачевная песнь Манероса», надгробный плач Изиды над Озирисом, воспевается при XXVII династии точно так же как при первой: ни один звук не изменился за три тысячи лет.

В священных изображениях бог Амон поднял правую руку с бичом, младенец Гор поднес палец ко рту, наподобие грудных сосущих детей, – и оба замерли так на тысячи лет, неподвижные.

Но эта неподвижность – не мертвого тела в гробу, а живого семени в земле, или младенца в утробе матери; неподвижность, тихость лучезарного полдня: совершенная жизнь в совершенной тихости; вечная жизнь в вечной тихости.

XXVII

«– Вы стали веровать в будущую вечную жизнь?

– Нет, не в будущую вечную, а в здешнюю вечную. Есть минуты, вы доходите до минут, и время вдруг останавливается и будет вечно.

– Вы надеетесь дойти до такой минуты?

– Да.

– Это вряд ли в наше время возможно. В Апокалипсисе ангел клянется, что времени больше не будет.

– Знаю. Это очень там верно, отчетливо и точно. Когда весь человек счастья достигнет, то времени больше не будет, потому что не надо. Очень верная мысль.

– Куда же его спрячут?

– Никуда не спрячут. Время не предмет, а идея. Погаснет в уме» (Разговор Ставрогина и Кириллова в «Бесах» Достоевского).

XXVIII

Вон там, за этим песчаным холмом Хенунзутена-Гераклеополиса, на этой Нильской заводи, из открывающейся чаши голубого лотоса, выходит каждое утро, как в первый день творения, новорожденный младенец, бог солнца, Pa (Ra). И тогда «человек счастлив весь», и «времени больше не надо, время останавливается», и наступает неподвижный миг вечности – «здешняя вечная жизнь».

XXIX

«Первое и главное впечатление наше от всего египетского – неимоверное молчание» (Spengler). Высшее развитие математики в зодчестве, в проведении каналов, в исчислениях астрономических – и ни одной математической книги; законодательство, которое служит образцом для Римской империи (недаром мечтает Цезарь сделать Александрию столицею мира), – и ни одного законодательного кодекса; бездонная мудрость – и никакой философии.

Здесь опять наша противоположность Египту. Во всем египетском отсутствует наша теория, потому что отсутствует наша механика. Все живо, животно, растительно; но растет, живет, дышит – молча.

Наши пустые бочки катятся с грохотом, а египетские «воды жизни» безмолвно текут. Наш дом валится с треском, а египетская жатва тихо зреет. Мы, болтая, разрушаем, а Египет молча творит.

Вот откуда это «молчание неимоверное», бессловесность, безглагольность Египта.

   Безглагольна, недвижна
   Мертвая страна.

Нет, живая. Чем живее, тем безглагольное.

XXX

Из молитвы Тоту, богу мудрости: «Ты родник в пустыне; ты запечатлен для говорящего, открыт для безмолвного». Из песнопения богу солнца, Амону-Ра: «Шум ненавистен Богу. Люди, молитесь втайне!» Так, в ожидании грядущего Слова, безмолвен Египет.

XXXI

Египтяне живут во времени; но полет его над ними так неслышен, что они его почти не чувствуют: во времени живут, как в вечности.

Вот почему нет у них «истории» в нашем смысле. Самое чувство времени еще не развито, слабо, смутно, как бы притуплено, по сравнению с нашим, столь острым и все заостряющимся к тому последнему острию, когда «времени больше не будет».

XXXII

Египтяне – как бы еще не совсем родившиеся – «недородившиеся» люди. Души их не совсем воплотились, не окончательно выпали в этот мир из того, во время из вечности.

XXXIII

Наш исторический лот, опускаясь в глубину египетской древности, не нащупывает дна. Есть ли вообще дно у этой бездны?

XXXIV

По новейшим исследованиям (Морган, Масперо), пирамидный Египет – не начало, а конец и, может быть, упадок Египта древнейшего, допирамидного. Первое явление Египта в истории уже совершенно, и отчасти даже превосходит все явления позднейшие. Развитие Египта доисторическое, по крайней мере, столь же длительно, как четыре тысячи лет египетской истории.

Если так, то не слишком ошибался Платон, уверяя, что египетская живопись и ваяние существовали за 10000 лет до эллинов.

XXXV

У диких туземцев каменного века в Нильской долине не найдено никакого намека на связь их с древнейшим Египтом (Морган). Между Египтом пирамидным и каменным веком – прерыв.

XXXVI

Явление Египта внезапно: когда появляется он на горизонте истории, круг его закончен, подобно кругу восходящего светила: за чертой горизонта он тот же, что на небе.

XXXVII

Внезапность Египта колеблет все наши понятия о непрерывном и постепенном развитии, так называемой «эволюции» человечества. По этим понятиям, мрак позади, впереди – свет, и человечество движется от мрака ко свету; но вот, движение Египта обратное: от какого-то великого света; и чем дальше назад, тем ярче свет, как будто самый источник его позади. Какой же это свет? Откуда? Что там, на дне непостижимой для нас, головокружительно-бездонной древности?

XXXVIII

Наш лот никогда не нащупает дна; никогда не узнаем мы принудительно, – из обезьяньих ли лап вышел человек, или из Божьих рук? Но чем древнее, тем яснее на нем Божий след. След рая – на лицах египтян.

XXXIX

«Вы, эллины, – вечные дети! Нет старца в Элладе. Нет у вас никаких преданий, никакой памяти о седой старине», – говорил Солону Афинянину старый саисский жрец («Тимей» Платона). Это беспамятство нового человечества объясняет он всемирными потопами и пожарами, многократно истреблявшими род человеческий; только в Египте их не было, и только здесь сохранилась память о допотопной и доогненной древности.

«Был некогда Остров против того пролива, который вы называете Столпы Геркулесовы: земля, по размерам большая, чем Ливия и Малая Азия, вместе взятые. Этот Остров – Атлантида», – сообщает тот же саисский жрец одно из древнейших сказаний Египта. Атланты, жители Острова, были «сынами Божиими» («Критий» Платона).

«В те дни были на земле исполины, особенно с того времени, как сыны Божии (Benê Elohim) стали входить к дочерям человеческим и они стали рождать им. Это сильные, издревле славные люди», – как бы вторит Бытие Египту (IV, 4).

«Когда же божеская природа людей постепенно истощилась, смешиваясь с природой человеческой и, наконец, человеческая совершенно возобладала над божеской, то люди развратились», – продолжает египетский жрец у Платона. – «Мудрые видели, что люди сделались злыми, а не мудрым казалось, что они достигли вершины добродетели и счастья, в то время, как обуяла их безумная жадность к богатствам и могуществу… Тогда Зевс решил наказать развращенное племя людей» («Критий»).

«И увидел Господь Бог, что велико развращение человеков на земле… и воскорбел в сердце Своем. И сказал Господь: истреблю с лица земли человеков», – опять вторит Бытие Египту (VI, 5–7).

Конец обоих преданий один. Египетский бог Атум говорит: «Я разрушу, что создал: потоплю землю, и земля снова будет водою». – «Воды потопа пришли на землю… и лишалась жизни всякая плоть» (Быт. VI, 10–21). – «Произошли великие землетрясения, потопы, и в один день, в одну ночь… остров Атлантида исчез в пучине морской» («Тимей»).

XL

«Атланты распространили владычество свое до пределов Египта», – сообщает Платон («Критий»). А по Геродоту (II, 181): «Был путь из Фив к Столпам Геркулесовым» – к Атлантиде.

Так в этом древнейшем сказании, может быть, первом лепете человечества, начало нашего мира связано с концом каких-то иных миров. И связь между концом и началом – Египет.

XLI

Если в сказании об Атлантиде нет никакого зерна внешней исторической истины, то зерно истины религиозной, внутренней, в нем все-таки есть: языческая эсхатология начала мира, столь противоположно-подобная христианской эсхатологии конца – Апокалипсису.

XLII

Свет Атлантиды, вот что на дне головокружительно-бездонной Египетской древности – вечности.

XLIII

Что такое Атлантида? Предание или пророчество? Была ли она или будет?

Атланты – «сыны Божии», или, как мы теперь сказали бы, «человекобоги». «Человек возвеличится духом божеской, титанической гордости – и явится Человекобог» (Иван Карамазов у Достоевского). О ком это сказано? О них или о нас? Не такие же ли и мы – обреченные, обуянные безумною гордыней и жаждою могущества, сыны Божии, на Бога восставшие? И не ждет ли нас тот же конец?

XLIV

   Так, медленно склоняясь и хладея,
   Мы близимся к началу своему.

К началу и концу, ибо конец времен совпадает с началом в замыкающемся круге вечности.

XLV

Вот почему: «Египта никто не видел, и ты вошел в него первым». Первым из нас вошел в Египет тот, кто ближе всех к Апокалипсису.

XLVI

И вот почему так двойственно впечатление наше от Египта: бесконечная древность – новизна бесконечная.

XLVII

Мемфис и Гелиополь ближе к будущему, «апокалипсичнее» всех наших современных городов. Каменные иглы обелисков на площадях Константинополя, Рима, Парижа и Лондона – вечные вехи на пути человечества от Атлантиды к Апокалипсису.

XLVIII

Когда в самые черные дни большевистского ужаса, в декабре 1918 года, в нетопленых залах петербургской публичной библиотеки, где замерзали чернила в чернильницах, я просматривал египетские рисунки в огромных томах Бонапартовой Экспедиции, Шамполлиона и Лепсиуса, я ничего не понял бы в них, если бы тут же, рядом со мной, не совершался «Апокалипсис наших дней».

XLIX

Помню, в детстве, под зелено-прозрачным небом морозного дня, над мглисто-белою далью Невы, опушенные тонким инеем, розово-гранитные лики Сфинксов. С какою жадностью я вглядывался в них! Как хотелось мне знать, что они думают!

И теперь хочется знать, что думают они о том, что сейчас вокруг них происходит. Не прозревают ли каменные очи их дальше всех живых очей в тайну грядущего?

L

Конец Атлантиды, начало Египта – конец первого мира, начало второго; Апокалипсис – конец второго мира, начало третьего, ибо в трех мирах тайна Трех совершается.

LI

Египет – единственный путь к Тайне Трех, это мы поняли. Вот что значит бегство наше в Египет.