Таинственное посещение (Твен; В. О. Т.)

Таинственное посещение
автор Марк Твен (1835—1910), пер. В. О. Т.

Собрание сочинений Марка Твена (1896—1899)

Оригинал: англ. A Mysterious Visit. — Перевод опубл.: 1870 (оригинал), 1896 (перевод). Источник: Собрание сочинений Марка Твена. — СПб.: Типография бр. Пантелеевых, 1896. — Т. 1.

ТАИНСТВЕННОЕ ПОСЕЩЕНИЕ

Как я только «прикрепился к земле», первый знак оказанного мне внимания выразился в том, что меня посетил какой-то господин, который отрекомендовался оценщиком, присовокупив, что он имеет дела с отделением внутренних государственных доходов. Я сказал, что до этого времени ничего не слышал о такой отрасли занятий, но что, тем не менее, очень рад его видеть, и не угодно ли ему присесть.

Он сел. Я собственно не знал, о чём мне надлежит с ним разговаривать, но чувствовал, что люди, достигшие высокого положения домохозяина, обязаны быть разговорчивыми, непринужденными и добродушными. Не находя другой темы для беседы, я спросил его, намерен ли он заняться своим делом где-нибудь по соседству от нас.

Он ответил утвердительно.

Мне не хотелось показаться несведущим, но я рассчитывал, что он всё-таки сообщит мне, чем же собственно он думает торговать.

Я осмелился спросить, как идут его дела, и он ответил: «Ничего, ничего».

Тогда я сказал, что мы при случае поговорим еще об этом, а пока, если его торговля мне понравится, то он может рассчитывать на меня, как на своего покупателя. Он ответил, что, по его мнению, мне настолько понравится его дело, что я предпочту его всем другим и что до сих пор никто, кто хоть раз вступал с ним в деловые сношения, не уходил от него, чтобы искать другого представителя того же дела.

Это несколько припахивало самомнением, но, если исключить то естественное выражение хвастливостью, которое нам всем свойственно в подобных положениях, то в общем этот господин имел вид порядочного человека.

Я не знаю, как в сущности случилось, что вначале мы долгое время путались в каких-то обоюдных недоразумениях — я имею в виду наш разговор — а потом дело само собой наладилось и урегулировалось точно часы.

Мы болтали, болтали и болтали — по крайней мере, я. И мы смеялись, смеялись и смеялись, — по крайней мере, он. Но в отчете всего этого времени я сохранял полное присутствие духа, — всю свою врожденную хитрость, и как говорят инженеры, «полным ходом» направился на него. Я решился, несмотря на его иносказательные ответы, выпытать всё, что возможно, о его деле — и при том, прежде чем он успеет заметить это мое намерение. Я думал поймать его в ловушку, искусно и далеко запрятанную от него; я хотел рассказать ему всё о моих собственных делах так, чтобы, расчувствовавшись, в предательском взрыве доверия, он, забывшись, выложил бы мне всё касающееся его дела, не догадываясь, что у меня на уме. Дружище, думал я, ты еще не знаешь, с какою старою лисою имеешь дело. Я сказал:

— Готов держать пари, что вы ни за что не угадаете, сколько я за эту зиму и за прошлую весну заработал своими лекциями!

— Нет, не думаю, чтобы я мог угадать это, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Однако, позвольте, позвольте… Может быть, этак приблизительно тысячи две долларов? Впрочем, нет, — нет, милостивый государь, я знаю, что вы не могли столько заработать. Скажите: вероятно около, тысячи семисот?

— Ха-ха! Я знал, что вам не удастся угадать. Доход с моих чтений в последнюю весну и нынешней зимой равнялся четырнадцати тысячам семисот пятидесяти долларам, — что вы на это скажете?

— Ого! это поразительно! очень, очень поразительно! Я отмечу у себя это. И вы говорите, что это было еще не всё?

— Всё? Сохрани Бог! Тут нет еще, например, моего дохода от «Буффальской экстренной почты» за четыре месяца, в количестве примерно… примерно… ну-с, что бы вы сказали, если бы я пока оценил его хоть в восемь тысяч долларов?

— Что бы я сказал! Я бы сказал, что и сам бы желал плавать в таком море богатства! Восемь тысяч! Нужно у себя это отметить. Гм, милостивый государь… и не смотря на всё это, мне кажется, что у вас были и еще другие доходы?

— Ха-ха-ха! Да вы, если можно так выразиться, пока находитесь только в их преддверии. Вот моя книга: «Беспечные в дороге» — цена от 3 долларов 50 центов до 5 долларов, смотря по переплету. А теперь слушайте. Глядите мне прямо в глаза. За последние четыре с половиною месяца мы продали 95,000 экземпляров этой книги — не говоря уже о ранее проданных 95,000! Сообразите-ка! За каждый экземпляр средним числом четыре доллара. А это, милый мой, составит приблизительно четыреста тысяч долларов, из которых я лично получаю половину!

— Боже праведный! Я непременно запишу и это. Четырнадцать-семь-пятьдесят-восемь-двести. Итого — ну, ей Богу, общий итог, пока что, составляет от двух сот тринадцати до четырнадцати тысяч долларов. Может ли это быть?

— Может ли быть! Если тут и есть ошибка, то она случилась разве оттого, что я оценил свой доход слишком низко. Двести четырнадцать тысяч долларов чистоганом — таков мой доход этого года, если только я умею считать.

Тут господин встал и начал раскланиваться. Меня охватило крайне неприятное чувство: чего доброго, я напрасно пустился в откровенность, не говоря уже о том, что, польщенный удивленными возгласами незнакомца, показал свои доходы значительно выше действительности. Однако, нет; в последнюю минуту господин вручил мне большой конверт и сказал, что в нём находятся все необходимые для его дела материалы, что я всё найду там; что он счастлив иметь меня своим клиентом; что он вправе гордиться, имея клиентом человека с такими огромными доходами; что он знал о существовании в городе многих богатых людей, но когда ему приходилось вступать с ними в деловые сношения, то каждый раз убеждался, что у них еле хватало на прожитье; что уже давно, очень давно ему не приходилось лицом к лицу сталкиваться с действительно богатым человеком, говорить с ним и прикасаться к нему собственными руками; что он едва может удержаться, чтобы не обнять меня, и что он положительно сочтет за большую милость, если я всё-таки позволю ему обнять себя.

Это мне так исключительно понравилось, что я не сделал ни малейшей попытки устоять и позволил этому простодушному незнакомцу заключить себя в объятия и пролить на мой затылок несколько успокоительных слез. Затем он убрался восвояси. Как только он вышел, я раскрыл его деловые «материалы». В течение четырех минут я их изучал самым внимательным образом, а затем позвал кухарку и сказал:

— Держите меня, я падаю в обморок! Пускай Марья займется пока блинчиками. — Придя понемногу в себя, я послал на коньячный завод, бывший на углу улицы, и нанял там некоего художника, который должен был за недельную плату не спать по ночам и проклинать незнакомца, а днем давать мне при случае пинок, если бы я начал забываться.

Ах, что это был за негодяй! Его деловые материалы были ничто иное, как податной листок, а в нём целый ряд нахальных вопросов, занимавших большую часть четырех убористых печатных страниц, о моих личных делах, — вопросов, говоря, между прочим, составленных с таким удивительным остроумием, что старейший человек мира не мог бы понять, куда большинство из них метит, — вопросов, рассчитанных в конце концов на то, чтобы заставить попавшегося указать в четыре раза больше действительных своих доходов, если только он не пожелает дать ложную клятву. Я стал подыскивать выход из этого положения, но его не было. Вопрос № 1 захватывал меня так великодушно и полно, как расстилающийся над муравьиной кучей зонтик:

— Каковы были за истекший год ваши доходы с торговли, предприятия или службы?

Этот вопрос поддерживался тринадцатью другими столь же любопытного характера, из которого самый скромный требовал указаний, не виновен ли я в краже со взломом или грабеже на большой дороге, или не приобрел ли я какой-либо собственности путем поджога и убийства, или из другого какого-либо тайного источника, который бы не был поименован в рубрике доходов вопроса № 1. Было ясно, что незнакомец имел специальную цель меня высмеять.

Это было ясно, совершенно ясно, и поэтому я пошел и нанял еще одного художника. Щекоча мое самолюбие, незнакомец ввел меня в искушение объявить свой доход в двести четырнадцать тысяч долларов. Из них, по закону, одна тысяча не подлежала налогу — единственная светлая точка, которую я заметил, но ведь это была только капля в море. Считая узаконенных пять процентов, мне приходилось платить в казну ужасающую сумму в десять тысяч шестьдесят пять долларов подоходного налога.

Кстати замечу, что я этого не сделал.

Я знаком с одним господином, у которого дом настоящий дворец и который ест по-царски, расходы которого огромны и который, несмотря на это, не имеет никакого дохода, как я убедился в этом из списков подоходного налога. К нему-то я и обратился в моей беде. Он выслушал ужасные данные о моих чистых доходах, и, надев на нос очки, взял в руки перо, и — трах! одним взмахом руки я оказался бедняком!

Дело это было самое простое! Он достиг этого, ловко подсчитав мои «расходы». Он определил мои «государственные, национальные и общественные налоги» в такую-то сумму; мои потери «при кораблекрушениях, пожарах и т. д.» — во столько-то; мои «потери при продаже земель», — «при продаже с публичного торга скота» — «при уплате квартирной платы» — «при починках, ремонте, уплате процентов» — во столько-то, не говоря уже о том, что я уплачивал громадные вычеты из моего жалованья, как чиновник армии, флота, податных и иных учреждений Соединенных Штатов, уже ранее обложенных налогом. Из всех этих статей у него образовались удивительные расходы. Кончив, он вручил мне бумажку и я сейчас же увидел, что за последний год действительный остаток от моих доходов равнялся тысячи двести пятидесяти долларам и сорока центам.

— Так вот, — сказал он, — тысяча долларов освобождаются от обложения. Теперь только нужно пойти, принести клятву об этом документе и уплатить налог с двухсот пятидесяти долларов и сорока центов.

Во время этой речи его сынишка Вилли стащил у него потихоньку из жилетного кармана монету в два доллара и исчез.

Я готов держать пари, что, если бы мой незнакомец завтра же сделал визит этому юноше, он бы дал ему не вполне точные показания о своих доходах.

— Скажите пожалуйста, вы и для себя выводите такие же «расходы»?

— Ну, а то как же! Без этих одиннадцати закорючек, мне бы ежегодно пришлось быть нищим, чтобы поддерживать это ненавистное, негодное, разбойническое и тираническое правление.

Этот господин много выше лучших и солиднейших мужей города — мужей с нравственным весом, с непорочной торговой репутацией, с положительно незапятнанным общественным положением, — и поэтому я преклонился перед преподанным им примером. Я отправился в податное бюро, предстал перед обвинительные взгляды моего недавнего визитера и клялся в одной лжи за другой, в одном обмане за другим, в одной подлости за другой, до тех пор, пока душа моя не оказалась на целые дюймы обшитой броней ложных клятв, а мое уважение к себе было потеряно навеки.

Но какая в этом беда? Тоже делают ежегодно тысячи наиболее высокопоставленных, богатых и гордых, уважаемых, чтимых и льстимых мужей Америки. И потому мне-то так уж «и Бог велел!» И право же, мне вовсе не совестно, только я буду теперь поменьше говорить с незнакомцами, дабы бесповоротно не впасть в какое-нибудь ужасно дурацкое положение.