ВОЛЬТЕР
Недавно издана в Париже переписка Вольтера с президентом де Броссом. Она касается покупки земли, совершенной Вольтером в 1758 году.
Всякая строчка великого писателя становится драгоценной для потомства. Мы с любопытством рассматриваем автографы, хотя бы они были не что иное, как отрывок из расходной тетради или записки к портному об отсрочке платежа. Нас невольно поражает мысль, что рука, начертавшая эти смиренные цифры, эти незначащие слова, тем же самым почерком и, может быть, тем же самым пером написала и великие творения, предмет наших изучений и восторгов. Но, кажется, одному Вольтеру предоставлено было составить из деловой переписки о покупке земли книгу, на каждой странице заставляющую нас смеяться, и передать сделкам и купчим всю заманчивость остроумного памфлета. Судьба на столь забавного покупщика послала продавца не менее забавного. Президент де Бросс есть один из замечательнейших писателей прошедшего столетия. Он известен многими учеными сочинениями,[1] но лучшим из его произведений мы почитаем письма, им написанные из Италии в 1730—1740, и недавно вновь изданные под заглавием:«L'ltalie il уа сent ans».В этих дружеских письмах де Бросс обнаружил необыкновенный талант. Ученость истинная, но никогда неотягощенная педантизмом, глубокомыслие, шутливая острота, картины набросанные с небрежением, но живо и смело, ставят его книгу выше всего, чтò писано было в том же роде.
Вольтер, изгнанный из Парижа, принужденный бежать из Берлина, искал убежища на берегу Женевского Озера. Слава не спасала его от беспокойств. Личная свобода его была не безопасна; он дрожал за свои капиталы, розданные им в разные руки. Покровительство маленькой, мещанской республики не слишком его ободряло. Он хотел на всякой случай помириться с своим отечеством и желал (пишет он сам) иметь одну ногу в монархии, другую в республике — дабы перешагать туда и сюда, смотря по обстоятельствам. Местечко Турне (Тоurnoу), принадлежавшее президенту де Бросс, обратило на себя его внимание. Он знал президента за человека беспечного, расточительного, вечно имеющего нужду в деньгах, и вступил с ним в переговоры следующим письмом:
«Я прочел с величайшим удовольствием, то, что вы пишите об Австралии; но позвольте сделать вам предложение, касающееся твердой земли. Вы не такой человек, чтоб Турне могло приносить вам доход. Шуэ, ваш арендатор, думает уничтожить свой контракт. Хотите ли продать мне землю вашу пожизненно? Я стар и хвор. Я знаю, что дело это для меня невыгодно; но вам оно будет полезно, а мне приятно — и вот условия, которые вздумалось мне повергнуть вашему благоусмотрению.
Обязуюсь из материалов вашего прегадкого замка выстроить хорошенький домик. Думаю на то употребить 25 000 ливров. Другие 25 000 ливров заплачу вам чистыми деньгами.
Все, чем украшу землю, весь скот, все земледельческие орудия, коими снабжу хозяйство, будут вам принадлежать. Если умру, не успев выстроить дом, то у вас останутся в руках 25 000 ливров, и вы достроите его, коли вам будет угодно. Но я постараюсь прожить еще два года, и тогда вы будете даром иметь очень порядочный домик.
Сверх сего обязуюсь прожить не более четырех или пяти лет.
Взамен сих честных предложений, требую вступить в полное владение вашим движимым и недвижимым имением, правами, лесом, и даже каноником, до самого того времени, как он меня похоронит. Если этот забавный торг покажется вам выгодным, то вы одним словом можете утвердить его не на шутку. Жизнь слишком коротка: дела не должны длиться.
Прибавлю еще слово. Я украсил мою норку, прозванную les Delices; я украсил дом в Лозане; то и другое теперь стоит вдвое противу прежней цены; то же сделаю и с вашей землею. В теперешнем её положении, вы никогда её с рук не сбудете.
Во всяком случае прошу вас сохранить всё это в тайне, и честь имею», и проч.
Де Бросс не замедлил своим ответом. Письмо его, как и Вольтерово, исполнено ума и веселости.
«Если бы я был в вашем соседстве (пишет он) в то время, как вы поселились так близко к городу[2], то, восхищаясь вместе с вами физической красотой берегов вашего озера, я бы имел честь шепнуть вам на ухо, что нравственный характер жителей требовал, чтобы вы поселись во Франции, по двум важным причинам: во-первых, потому что надобно жить у себя дома, во-вторых, потому что не надобно жить у чужих. Вы не можете вообразить до какой степени эта республика заставляет меня любить монархии… Я бы вам и тогда предложил свой замок, если б он был вас достоин; но замок мой не имеет даже чести быть древностью: это просто ветошь. Вы вздумали возвратит ему юность, как Мемнону: я очень одобряю ваше предположение. Вы не знаете, может быть, что г. д'Аржанталь имел для вас то же намерение. — Приступим к делу.»
Тут де Бросс разбирает одно за другим все условия, предлагаемые Вольтером; с иными соглашается, другим противоречит, обнаруживая сметливость и тонкость, которых Вольтер от президента, кажется, не ожидал. Это подстрекнуло его самолюбие. Он начал хитрить; переписка завязалась живее. Наконец 15 Декабря купчая была совершена.
Эти письма, заключающие в себе переговоры торгующихся, и несколько других, писанных по заключении торга, составляют лучшую часть переписки Вольтера с де Броссом. Оба друг перед другом кокетничают; оба поминутно оставляют деловые запросы для шуток самых неожиданных, для суждений самых искренних о людях и происшествиях современных. В этих письмах Вольтер является Вольтером, т. е. любезнейшим из собеседников; де Бросс — тем острым писателем, который так оригинально описал Италию в её правлении и привычках, в её жизни художественной и сладострастной.
Но вскоре согласие между новым хозяином земли и прежним её владельцем было прервано. Война, как и многие другие войны, началась от причин маловажных. Срубленные деревья осердили нетерпеливого Вольтера; он поссорился с президентом, не менее его раздражительным. Надобно видеть, чтó такое гнев Вольтера! Он уже смотрит на де Бросса как на врага, как на Фрерона, как на великого инквизитора. Он собирается его погубить: «qu'il tremble!» — восклицает он в бешенстве — «il ne s'agit рas dе le rendre ridicule: il s'agit dе lе deshonorer!» Он жалуется, он плачет, он скрежещет… а всё дело в двухстах франках. Де Бросс с своей стороны не хочет уступить вспыльчивому философу; в ответ на его жалобы, он пишет знаменитому старцу надменное письмо, укоряет его в природной дерзости, советует ему в минуты сумасшествия воздерживаться от пера, не краснеть опомнившись потом и оканчивает письмо, желанием Ювенала:
Меns sаnа іn cогроrе sаnо.
Посторонние вмешиваются в распрю соседей. Общий их приятель, г. Рюфе, старается усовестить Вольтера и пишет к нему едкое письмо (которое, вероятно, диктовано самим де Броссом): «Вы боитесь быть обманутым» — говорит г. Рюфе, — «но из двух ролей это лучшая… Вы не имели никогда тяжб: они разорительны, даже когда их и выигрываем… Вспомните устрицу Лафонтена и пятую сцену второго действия в Скапиновых Обманах[3]. Сверх адвокатов, вы должны еще опасаться и литературной черни, которая рада будет на вас броситься…»
Вольтер первый утомился, и уступил. Он долго дулся на упрямого президента, и был причиною тому, что де Бросс не попал в Академию (что в то время много значило). Сверх того Вольтер имел удовольствие его пережить: де Бросс, младший из двух пятнадцатью годами, умер в 1777 году, годом прежде Вольтера.
Не смотря на множество материалов, собранных для истории Вольтера (их целая библиотека), как человек деловой, капиталист и владелец, он еще весьма мало известен. Ныне изданная переписка открывает многое. «Надобно видеть» — пишет издатель в своем предисловии, — «как баловень Европы, собеседник Екатерины Великой и Фридриха II, занимается последними мелочами для поддержания своей местной важности; надобно видеть, как он в праздничном кафтане въезжает в свое графство, сопровождемый своими обеими племянницами (которые все в бриллиантах); как выслушивает он речь своего священника, и как новые подданные приветствуют его пальбой из пушек, взятых на прокат у Женевской Республики. — Он в вечной распре со всем местным духовенством. Габель (налог на соль) находит в нём тонкого и деятельного противника. Он хочет быть банкиром своей провинции. Вот он пускается в спекуляции. У него свои дворяне: он шлет их посланниками в Швейцарию. И всё это его ворочает; он искренно тревожится обо всём, с этой раздражительностью страстей, исключительно ему свойственной. Он расточает то искусные рассуждения адвоката, то прицепки прокурора, то хитрости купца, то типерболы стихотворца, то порывы истинного красноречия. Письмо его к президенту о драке в кабаке право напоминает его заступление за семейство Коласа.
В одном из этих писем встретили мы неизвестные стихи Вольтера. На них легкая печать его неподражаемого таланта. Они писаны соседу, который прислал ему розаны.
Vos rosiers sont dans mes jardins,
Et leur fleurs vont bientét раraitrе
Doux аsile où je suis mon maitre!
Jе renonсe auх lauriers si vains,
Qu'à Рaris j'aimai stroр peut-être.
Jе mе suis troр рiqué les mains
Аuх éриnes qu'ils ont fait naitre.
Признаемся в чососо нашего запоздалого вкуса; в этих семи стихах м ы находим более слога, более жизни, более мысли, нежели в полудюжине длинных Французских стихотворений, писанных в нынешнем вкусе, где мысль заменяется исковерканным выражением, ясный язык Вольтера — напыщенным языком Ронсара, живость его — несносным однообразием, а остроумие — площадным цинизмом или вялой меланхолией.
Вообще переписка Вольтера с де Броссом, представляет нам творца Меропы и Кандида с его милой стороны. Его притязания, его слабости, его детская раздражительность — всё это не вредит ему в нашем воображении. Мы охотно извиняем его, и готовы следовать за всеми движениями пылкой его души и беспокойной чувствительности. Но не такое чувство рождается при чтении писем, приложенных издателем к концу книги, нами разбираемой. Эти новые письма найдены в бумагах г. де ла Туша, бывшего Французским посланником при дворе Фридериха II (в 1752 г.)
В это время Вольтер не ладил с Северным Соломоном[4], своим прежним учеником. Мопертюи, президент Берлинской Академии, поссорился с профессором Кёнигом. Король взял сторону своего президента; Вольтер заступился за профессора. Явилось сочинение без имени автора, под заглавием: Письмо к Публике. В нём осуждали Кёнига и задевали Вольтера. Вольтер возразил, и напечатал свой колкий ответ в Немецких журналах. Спустя несколько времени, «Письмо к Публике» было перепечатано в Берлине с изображением короны, скипетра и Прусского орла на заглавном листе. Вольтер только тогда догадался, с кем имел он неосторожность состязаться, и стал помышлять о благоразумном отступлении. Он видел в поступках Короля явное к нему охлаждение и предчувствовал опалу. «Я стараюсь тому не верить» — писал он в Париж к д’Аржанталю, — «но боюсь быть подобно рогатым мужьям, которые силятся уверить себя в верности своих жен. Бедняжки втайне чувствуют свое горе!» Не смотря на свое уныние, он однако ж не мог удержаться, чтоб еще раз не задеть своих противников. Он написал самую язвительную из своих сатир (lа Diatribе du Dг. Акakiа) и напечатал ее, выманив обманом позволение на то от самого Короля.
Следствия известны. Сатира, по повелению Фридриха, сожжена была рукою палача. Вольтер уехал из Берлина, задержан был во Франкфурте Прусскими приставами, несколько дней находился под арестом, и принужден был выдать стихотворения Фридриха, напечатанные для немногих, и между коими находилась сатирическая поэма против Людовика XV и его двора. —
Вся эта жалкая история мало приносит чести философии. Вольтер, во всё течение долгой своей жизни, никогда не умел сохранить своего собственного достоинства. В его молодости заключение в Бастилию, изгнание и преследование не могли привлечь на его особу сострадания и сочувствия, в которых почти никогда не отказывали страждущему таланту. Наперсник Государей, идол Европы, первый писатель своего века, предводитель умов и современного мнения, Вольтер и в старости не привлекал уважения к своим сединам: лавры, их покрывающие, были обрызганы грязью. Клевета, преследующая знаменитость, но всегда уничтожающаяся перед лицом истины, вопреки общему закону, для него не исчезала, ибо была всегда правдоподобна. Он не имел самоуважения и не чувствовал необходимости в уважении людей. Что влекло его в Берлин? За чем ему было променивать свою независимость на милости Государя, ему чужего, не имевшего никакого права его к тому принудить?..
К чести Фридриха II скажем, что сам от себя Король, вопреки природной своей насмешливости, не стал бы унижать своего старого учителя, не надел бы на первого из Французских поэтов шутовского кафтана, не предал бы его на посмеяние света, если бы сам Вольтер не напрашивался на такое жалкое посрамление.
До сих пор полагали, что Вольтер сам от себя, в порыве благородного огорчения, отослал Фридриху камергерский ключ и Прусский орден, знаки непостоянных его милостей; но теперь открывается, что Король сам их потребовал обратно. Роль переменена: Фридрих негодует и грозит, Вольтер плачет и умоляет…
Что из этого заключить? Что гений имеет свои слабости, которые утешают посредственность, но печалят благородные сердца, напоминая им о несовершенстве человечества; что настоящее место писателя есть его ученый кабинет, и что наконец независимость и самоуважение одни могут нас возвысить над мелочами жизни и над бурями судьбы.
- ↑ Histoire des navigations аuх terres аustrales; Traité dе lа formatіоn mécаnique des langues; Hіstoire du VII sièclе dе lа Réрubliquе Romaine; Тraité du culte des dieuх fétiches, и проч.
- ↑ Вольтер в 1755 году купил les Délices sur St. Jean, близ самой Женевы,
- ↑ Сцену, в которой Леандр заставляет Скапина на коленях признаватся во всех своих плутнях.
- ↑ Так называл Вольтер Фридериха II в хвалебных своих посланиях.
