Перед вами, читатель, книга, повествующая о событии, полном жгучего интереса. Книга эта принадлежит перу швабского врача Генриха-Ульриха-Людвига Рооса, совершившего путешествие от западных берегов Дуная до Нары, — южнее Москвы, и обратно до Березины. С кем же? С великой армией, трагическая судьба которой повергла сто лет тому назад весь мир в беспримерное волнение и сотни тысяч семейств всех стран в траур. Следствием этого трагического конца великой армии явился также переворот в общем расположении Европы, принявшей при дальнейшем ходе событий тот политический образ, который она почти сохранила до сего дня. Поход 1812 года можно в собственном смысле слова назвать трагедией, трагедией той великой армии, которая до того времени весело и победоносно прошла чуть ли не по всему миру с режиссером в сером пальто во главе — с богом войны, одно появление которого, казалось, уже служило ручательством того, что всякое предприятие закончится славным финалом с возгласами: «Vive l’Empereur!»
Если сущность трагического видят в том, что герой погибает в конфликте с существующим порядкам вещей или с воззрениями своего времени и своего века, то в войне 1812 года было бы налицо прямо скопление трагических моментов. Одного взгляда на политическое и военное положение того времени достаточно, чтобы убедить в этом читателя. Не было, как это часто говорят, необузданного стремления к власти, «кесарева безумия», которое заставило бы великого полководца, вторжением в обширное государство русского царя, поставить на карту свою славу, свое могущество. В опровержение, создавшихся ложных представлений, можно указать на тот неоспоримый в настоящее время факт, что Наполеон, собственно, и не хотел войны, по крайней мере, в то время, когда она вспыхнула. «Он не искал войны, — говорит знаток того времени, — он охотно избег бы ее; он надеялся еще в мае, во время своего пребывания в Дрездене, на мирный исход конфликта с Россией. Что-то роковое заставило прежних «друзей» и теперешних противников стать друг против друга». С одной стороны, невозможность для Наполеона обойтись без помощи русских при проведении своей экономической борьбы с Англией; с другой — невозможность для царя Востока подчиниться воле властителя Запада, не подвергая серьезной опасности экономические силы своего собственного государства, нуждающегося в товарообмене с Англией. Экономическая война, как это часто бывает, и в данном случае предшествовала борьбе мечом и огнем. Но еще ужаснее представляется трагическое стечение обстоятельств, если их рассматривать с более высокой точки зрения. Это «вечно-прошлое» преследует по пятам великого корсиканца, подобно тому, как это было в семнадцатом веке с Валленштейном.
Он не может вступить в Россию, не оставляя за своей спиной хотя бы одной страны, где не было бы недовольства. Это — его союзники, недавно побежденная Пруссия и Австрия. Вспомогательные отряды этих стран, посланные далеко не добровольно, он оставляет на флангах своей армии вместо того, чтобы взять их с собой при своем нападении на центр — на Москву. Это обстоятельство сделало возможным измену Йорка и поведение Шварценберга в Волыни, повлекшее за собой роковые последствия, так как именно он позволил ускользнуть русскому адмиралу Чичагову, которого должен был задержать, и последний, только благодаря нерешительности Шварценберга, получает возможность загородить путь великой армии при ее обратном переходе через Березину при Борисове. Этим подготовляется почва для самой тяжелой катастрофы.
Но еще задолго до этого события была предопределена судьба великой армии. Уже непосредственно при походе на Москву, предпринятом слишком поздно, а не только на обратном пути (такое представление распространено в публике), погибла большая часть армии.
В армии Наполеона было круглым счетом 450 000 человек и, приблизительно, 1 200 орудий. Именно эта грандиозность предприятия сделалась причиной его неудачи. Даже в этом сказывается глубоко трагическая черта.
Гениальный полководец французской армии хотел достичь того, что при тогдашнем состоянии техники было невозможно. Как ни казалась зрителям велика армия, двинувшаяся в Россию, но в сравнении с тем пространством, которое пришлось ей занять и обслуживать, она, конечно, была недостаточна и быстро рассеялась по необъятным равнинам России. Управлять этими разрозненными силами не сумел даже Наполеон.
В то время, как известно, не было ни телеграфа, который бы в несколько минут передавал приказания на несколько тысяч верст, ни железных дорог, по которым можно было бы переслать съестные припасы и отряды в большом числе в те места, в которых в данный момент нуждались. Так как у Наполеона не было этих и многих других вспомогательных средств современной техники, необходимых для более скорого передвижения его войск и для единого командования ими, он лишился возможности в первый период похода захватить русских и окончательно разбить их разъединенные отряды.
Как известно, русские выставили две западные армии: одну, под начальством Барклая де-Толли, в северной Литве, а другую, более на юге, в местности около Волковыска, под начальством Багратиона. План Наполеона пойти походом на Вильну, чтоб врезаться клинообразно между двумя армиями и затем уничтожить их в отдельности, был блестяще придуман; однако, этот план не был приведен в исполнение, благодаря указанным причинам. На юге медлительность Жерома, за которым император не мог достаточно уследить, позволила уйти князю Багратиону, а на севере не удалось принудить Барклая к решительному сражению. Только незначительные, частичные успехи были достигнуты французами и, притом, ценой больших жертв, в то время как обоим русским полководцам удалось соединиться, отступая к Смоленску, где опять произошел кровавый, но безрезультатный бой, в котором единственным утешением для Наполеона могло служить взятие полуразрушенного города. За это время продолжительные, в течение многих недель, переходы по бесконечным равнинам русского государства расстроили физические и нравственные силы великой армии. Непривычный климат — палящий зной днем и холодные ночи — и плохое питание истощили людей и животных. Появились болезни вроде дизентерии; лошади страдали вследствие сырого зеленого корма, вызывавшего вздутия живота, от чего можно было избавиться только утомительной гоньбой этих животных; армия будто бы потеряла 80 000 лошадей по пути в Москву. Войска одичали в негостеприимной стране. Даже и в этом отношении всё предприятие разбивалось о неумолимую логику фактов. Наполеон сделал всё возможное для продовольствия огромного количества воинов, вторгшихся по его повелению в бедно населенную страну.
Стада рогатого скота и овец отправлялись вслед за армией. На полдороге этот скот либо гиб от переутомления, либо его отбивал неприятель, и только незначительная часть достигала места назначения, и то в таком состоянии, что мясо этих жалких, похудевших животных сделалось не только несъедобным, но даже опасным для здоровья. Таким образом, в отношении провианта солдаты были предоставлены самим себе. Как всегда — это сейчас же ослабило дисциплину. Число мародеров было несоразмерно велико, и крестьяне страдали от их бесчинств. Это обстоятельство должно было вызвать месть со стороны обиженных. И в самом деле, скоро всё чаще и чаще грабителей находили убитыми.
Нельзя упрекнуть Наполеона, что он этому не препятствовал. Пока было в его силах, он боролся с мародерством. В Литве расстреляли множество грабителей. Автор этой книги был сам очевидцем этого. Еще при выступлении из Москвы император отдал строжайший приказ соблюдать порядок. Конечно, приказ этот не достиг, ввиду того состояния, в каком находилась тогда большая часть армии, каких бы то ни было результатов. Уже в Смоленске большинство солдат было изнурено, и почти все маршалы были того мнения, что нужно здесь остановиться и не продолжать похода дальше. Но императору недоставало большого решительного сражения, которое, как при Аустерлице, Ваграме, низвергло бы врага и одним взмахом закончило бы войну.
Как собственные ошибки, так и ошибки французов, навели русских, сначала бессознательно и вопреки их воле, на правильный план ведения войны, состоявший в том, чтобы завлечь противника всё более вглубь страны, а затем предоставить его всем ужасам северной зимы и ее спутникам — стуже и голоду.
Однако, защитники русской старины не могли и не хотели примириться с мыслью, чтобы святая столица русского государя была отдана врагу без боя. Последствием этого явилась прежде всего перемена в главном командовании — на место Барклая был назначен Кутузов — и затем битва при Бородино, страшная битва при Москве-реке, ужасная кровавая баня. Таким образом, наступила, наконец, желанная Наполеоном победа, но это не была та победа, как при Ваграме и Фридланде. Что-то недоставало в этом походе, в котором он должен был потерпеть неудачу. На этот раз он сам помешал полному уничтожению вражеского войска тем, что в решительный момент задержал гвардию. «Плохое самочувствие было тому виною», — как утверждают некоторые. «Никогда он не был менее велик, как в тот день» — осмеливается сказать участник битвы, генерал Дебет де-Гельдер, о победителе в битве при Москве-реке. Мы не станем разбираться в этих вопросах. Во всяком случае, Наполеон достиг успеха только наполовину: если даже русские отступили со значительно большими потерями, то их новый полководец Кутузов мог пройти довольно беспрепятственно через Москву, чтобы вскоре при Тарутино занять крайне неприятное для французов фланговое положение, тем более для них опасное, что русские имели поблизости тульские оружейные заводы и были в состоянии беспрерывно получать новые подкрепления. Но дорога к столице русского государя была открыта. «Москва, Москва!» — с восторгом раздавалось со всех сторон, когда с высоты Поклонной горы открылся вид на великан-город, производивший впечатление чего-то сказочного особенным строением своих церквей и дворцов. Однако, скоро показались из них языки пламени, свидетельствовавшие о ненависти, тлевшей в самой глубине души этого славянского народа и его предводителей к завоевателям.
Пожар Москвы является апогеем трагедии 1812 года: здесь завязка достигает высоты своего развития, и здесь начинаются самые кошмарные, самые страшные, сплошь залитые кровью страницы истории похода 1812 года.
Неудивительно, что очевидцы этой страшной драмы, сейчас же по окончании ее, взялись за перья, чтобы передать на бумаге всё пережитое. К ним принадлежит автор этой книги, врач Генрих Роос, чьи «мемуары о войне 1812 года» предлагаются здесь читателю в несколько сокращенном виде. О своей жизни до войны и после нее автор сообщает в своих записках, поэтому мы не станем приводить их здесь и скажем лишь, что все сведения, приводимые им о себе, подтверждаются данными королевского военного архива в Штутгарте.
Книга Рооса рисует нам автора, как благонамеренного человека, глубоко проникнутого достоинством медицинской науки и святостью докторского призвания. Этот вюртембергский врач не был учеником Дарвина, Фогта и Гекеля. Далекий от скептицизма новейших медиков, он гораздо более принадлежит к докторам старой школы, к людям беседующим с серьезным, до смешного, видом относительно «contagium relativum» и «contagium absolutum» холеры, которые, однако, в своей преданности своему званию и страдающему человечеству, могут служить примером нынешним, часто руководимым материальными интересами. Нам странным кажется слышать, как человек, живя среди грубых воинов, всё переносит с детской верой в бога, довольствуется тем, что предопределила жестокая судьба, и в утешение вспоминает места из духовных книг Геллерта; но с другой стороны нам приятно видеть его работающим неустанно с ланцетом в окоченелых руках, вынимающим пули из тела друзей и врагов и при этом обращающим мало внимания на собственную жизнь, в то время когда кругом свистят гранаты, и тусклый свет бивуачных огней освещает его кровавую работу. Деятельность военного врача, вместе с серьезным, чистым и честным направлением в жизни, ставят воспоминания Рооса в ряду мемуарной литературы о русском походе на одно из первых мест. Кто думает прочесть в этой книге стратегические соображения, разбор совершенных ошибок и промахов воюющих сторон, тот едва ли найдет это у автора, передающего только по этому поводу мнения, выраженные ему офицерами — его соратниками. Кто таким образом желает издать le grand art de la guerre, как называет это француз, тот должен обратиться к другим произведениям, а не к этой книге вюртембергского военного врача; то же самое должны сделать те, которые надеются найти описание ужасов этого похода в сенсационно-романтическом виде. Доктор Роос не обладает фантазией Лабомэ или Сегюра, а также умением преувеличивать; он не говорит в хвастливом тоне иных французских писателей, все геройские подвиги приписавших собственной нации и все промахи союзным войскам. Интересно, между прочим, познакомиться с личным отношением автора к Наполеону. И тут изложение Рооса строго объективно.
У него в отношении к императору нет ни энтузиазма Бурго, ни мечтательности храбрых офицеров, какими являются генерал Марбо и его товарищ Гриуа, полковник Комбэ, майор Кудрэ, капитан Куанье и сержант Бургонь, не знающих никого, кроме императора; ему недостает энтузиазма людей, отдающих последнее полено из бивуачного огня, когда требуются дрова для Наполеона. Но он не питает ненависти Лабомэ, чей «обстоятельный рассказ о русском походе» написан с целью бросать обвинение за обвинением несчастному предводителю несчастной армии. Роос сам мало говорит собственно о Наполеоне. Что он не одобряет этого гигантского похода на Россию, это, правда, просвечивает во многих местах его книги, но в то же время он добросовестно указывает на доверие, питаемое его товарищами по полку — по крайней мере, лучшей частью их — к вождю, под знаменами которого они сражаются. «Пока этот живет и стоит во главе управления, — говорит ротмистр Рейнгардт, — нужно всегда рассчитывать на счастье и надеяться». Какое им дело было до болтовни солдатских жен, из которых многие ругали императора: «Да, этот Наполеон обещал нам всегда золотые горы и прекрасные страны для зимовки! не сдержал слова; он, верно, это сделает, когда будет уже поздно, и мы погибнем от горя». Бедная женщина, кричавшая это, предсказала верно, — и все-таки какими иными чувствами веет от другой сцены, переданной также Роосом: мимо города Борисова, где живет сам доктор, как пленный, тянется отряд немецкого легиона, составленного из попавших в русский плен немцев. Многие поступили в него с целью спастись из русских цепей и с твердым намерением при первом удобном случае убежать к своему императору. Также и офицеры, большей частью, совершенно настроены по-наполеоновски до того, что полковник, завзятый русский, велит нескольких из них зверски расстрелять.
Несмотря на то, что все эксцессы войны Роос описывает сдержанно, а многое обходит даже молчанием, читателю, любящему исторические сочинения, действующие на нервы, нечего опасаться того, что он разочаруется книгой Рооса. Хотя последний прямо уклоняется от того, чтоб действовать на читателя романтическими прикрасами, импонирующими преувеличениями фактов, однако и в его скромном описании остается еще довольно много возбуждающего, ужасающего, а также и интересного. Одна только медицинская сторона книги представляет огромный интерес. Знакомя с редкими случаями в хирургической практике, произведение Рооса дает более глубокое понятие о физических причинах гибели такой громадной массы людей, находящихся в расцвете сил. Врач, и притом умный врач, видит в этом многое, чего не видят другие.
