Женская драматургия Серебряного века / сост., вступ. ст. и коммент. М. В. Михайловой.
СПб.: Гиперион, 2009.
Надежда Николаевна — молодая дама.
Соня — ее приятельница.
Сергей Молотков — молодой человек.
Надежда Николаевна. Вот, эта самая скамейка. Ты не можешь себе представить, до чего я злюсь.
Соня. А ты в котором часу обещала?
Надежда Николаевна. Ровно в три. Видишь, какая я аккуратная. Недаром говорят, аккуратность — вежливость королей.
Соня. Да что ж, ты король, что ли? (Смотрит на часы.) Половина четвертого.
Надежда Николаевна. Половина четвертого. Эта свинья еще позволяет себе опаздывать! Больше пяти минут я ждать его не стану.
Соня. А может быть, он приходил, подождал и ушел…
Надежда Николаевна. Ну да, уйдет он. Наверное, до вечера засел бы. (Поднимает глаза к небу.) Господи, сделай так, чтобы этот болван подождал, обиделся и ушел.
Соня. Однако не понимаю — раз он тебе так противен, зачем ты не порвешь с ним окончательно?
Надежда Николаевна. Нет, он вовсе не противен. Он все-таки самый интересный из всех, кто бывает у Лазуновых. Все завидуют, что он за мной ухаживает. И если бы я была пустенькая, ветреная женщина, то я была бы от всего этого в восторге и бегала бы каждый день на свидание. Но я тонкая и серьезная женщина, у меня есть… м-м… запросы… у меня заботы… Например, сегодня распродажа у Терехина. Мне необходимо купить 10 аршин фуляра*. Я еще вчера присмотрела — прелесть. И вот, вместо того, чтобы бежать, пока его еще не раскупили, я должна сидеть и ждать г-на Молоткова.
Соня. А он красивый?
Надежда Николаевна. Я же тебе говорю, что прелесть. Широкий, белый, с красными крапинками.
Соня. Да что ты! Где же у него крапинка?
Надежда Николаевна. Как где? Всюду. Весь в крапинках и при этом двойной ширины. Подумай только, как это удобно.
Соня (с удивлением). Что ты говоришь? Молотков — двойной ширины. Ничего не понимаю.
Надежда Николаевна. Ах ты, Господи. Я про фуляр говорю, а она про Молоткова. Ну, как можно быть такой бестолковой! С тобой ни о чем серьезном говорить нельзя.
Соня. Ты-то уж очень толковая. Кричишь, что Молотков тебе противен, а сама бегаешь к нему на свидание.
Надежда Николаевна. И вовсе он не противный. Он у Лазуновых самый красивый. И потом — он меня так трогательно любит. Но не могу я с ним болтать. Я не пустая фитюлька, у меня запросы… 10 аршин по 60 коп. Это сколько выйдет?
Соня. Десятью шесть — шесть, да еще ноль в уме…
Надежда Николаевна. Постой, ты не так считаешь… шестью шесть — двадцать шесть да шесть…
Соня. И, по-моему, скажи ему прямо, что тебе некогда.
Надежда Николаевна. Да, скажи. А он возьмет да повесится. Он на это мастак. А потом будет во сне являться, душить и всякие гадости. Я нервная, я не могу.
Соня. Посмотри, это не он?
Надежда Николаевна (всматривается вдаль). Нет. Боже мой, как мне все это надоело. А фуляр, наверное, раскупят. Сегодня утром проснулась, да как вспомнила, что нужно на свидание бежать, так со злости даже на кровати подпрыгнула. А нельзя, застрелится.
Соня. А все-таки интересно, когда роман.
Надежда Николаевна. Это только дуры бесятся: «Ах, отдалась. Ох, отдалась». Велика, думаешь, штука. Женщина, у которой есть запросы…
Соня. Смотри, это не он?
Надежда Николаевна (вскакивая). Он, он. Пришел-таки. Этакая свинья.
Соня (убегая). До свиданья. Я тебя подожду в кондитерской.
Надежда Николаевна. Хорошо. Ну, теперь пропал мой фуляр. А прогнать нельзя — застрелится.
Молотков (целуя руку). Надежда Николаевна.
Надежда Николаевна (сердито). Как! Вы только что пришли? Вы опоздали.
Молотков. Господь с вами! Да я уж больше часа здесь. Нарочно подстерегал вас у входа, чтобы как-нибудь не пропустить.
Надежда Николаевна (надув губы). Надоел мне этот сад.
Молотков. Безумно. (Спохватившись.) То есть я хочу сказать, что он мне безумно симпатичен, потому что я обязан ему столькими моментами.
Молчат.
Надежда Николаевна. Вы сегодня не разговорчивы.
Молотков. Совершенно наоборот, я безумно разговорчив.
Надежда Николаевна. Однако я этого не слышу.
Молотков. Совершенно наоборот. Вы безумно слышите… Надя, дорогая. Ведь я тебя целых три дня не видел. Я думал, что я прямо не переживу этого…
Надежда Николаевна. Положим не три дня, а пять.
Молотков. С прошлой среды… Постой, значит, целую неделю я не видел тебя. Эта неделя показалась мне вечностью, более того — она показалась мне целым годом.
Надежда Николаевна. Милый…
Молотков. Ты знаешь, ведь я нигде не был все эти дни. Сидел дома тихо, как бешеный, и все мечтал о тебе. Актриса Калинская навязала мне билет в театр. Вот, смотри, могу показать, видишь, билет, я и то не пошел. Сидел дома. Не могу без тебя. Понимаешь. Это прямо какое-то безумие.
Надежда Николаевна. Покажи билет. Сегодня какое число? Пятнадцатое. А билет на шестнадцатое. Значит, ты еще не упустил свою Калинскую. Завтра пойдешь.
Молотков. Как! Неужели на шестнадцатое? А я и не посмотрел. Вот тебе лучшее доказательство, как мне все безразлично. (Прячет билет.)
Надежда Николаевна. А где же ты видел эту Калинскую? Ведь ты же говоришь, что все время дома сидел.
Молотков. Калинскую? Гм… Ты говоришь, где я видел, Калинскую. Я ее совсем не видел. Ну, вот, ей-Богу, даже смешно. А билет… Это она мне по телефону. Звонила, как лошадь. Я уж под конец даже не подходил. Должна же она понять, что я не свободен. Все уже догадываются, что я влюблен. Вчера Марья Сергеевна говорит: «Отчего вы такой задумчивый?» И погрозила пальцем.
Надежда Николаевна. А где же ты видел Марью Сергеевну?
Молотков. Марью Сергеевну. Гм… Да, знаешь, пришлось забежать на минуточку по делу. Ровно пять минут просидел. По часам, ей-Богу, даже смешно. Она, конечно, удерживала и все такое. Но ты сама понимаешь, что без тебя мне там делать нечего. Весь вечер проскучал безумно, даже ужинать не остался. К чему? За ужином генерал Пяткин стал рассказывать анекдот, а конец забыл. Хохотали до упаду. Я говорю: «Позвольте, генерал, я докончу». А Нина Павловна за него рассердилась. Вообще, масса забавного, я страшно хохотал. То есть не я, а другие. Потому что я ведь не оставался ужинать.
Надежда Николаевна (рассеянно). Если один аршин стоит 60 копеек, то 10 аршин значит в шестьдесят раз больше. Шестью шесть двадцать шесть и еще два нуля… Господи, двадцать шесть рублей с нулями это вовсе не так дешево, как я думала.
Молотков. Дорогая! Если бы ты знала, как я тебе верен. Прямо как лошадь! Третьего дня Верочка Лазунова зовет кататься с ней в моторе. Я говорю: «Нет, уж это вы, пожалуйста, оставьте». Ну и, разумеется, не поехал. И представь себе, эта сумасшедшая чуть не вывалилась. На крутом повороте открыла дверцу, я ее еле за юбку удержал. Хохотали, как безумные. Вообще тоска ужасная. О чем ты задумалась? Надя! Дорогая! Ты ведь знаешь, что для меня никто не существует, кроме тебя. Клянусь. Даже смешно. Я этой дуре прямо сказал: «Сударыня, помните, что это в первый и последний раз».
Надежда Николаевна. Кому сказал? Верочке?
Молотков. Катерине Ивановне.
Надежда Николаевна. Что? Ничего не понимаю.
Молотков. Ах, это так. Ерунда. Она рожа страшная, но очень умная женщина. С ней иногда приятно поговорить о чем-нибудь серьезном — о политике, о космографии. Она, собственно говоря, очень недурна собой, то есть, вернее, симпатична, что большая редкость в красивых женщинах, но зато глупа, как пробка. Ну и потом все-таки старинное знакомство, неловко.
Надежда Николаевна. А какая ее фамилия?
Молотков. Тар… А впрочем нет, не Тар… Дыр… Какая-то птичья фамилия на Б. Не то Барсукова, не то Богданова. Забыл. Да, по правде говоря, и не полюбопытствовал. Мало ли с кем повстречаешься, не запоминать же все фамилии. У меня и без того адски много знакомых… Ты что так смотришь?
Надежда Николаевна (задумчиво). Как странно…
Молотков (растерянно). Что странно? Дорогая, что странно?
Надежда Николаевна. Как странно, то выходило двадцать шесть рублей с какими-то нулями, а теперь выходит шесть и без всяких нулей.
Молотков. Дорогая! Ты какая-то задумчивая… Ты, кажется, думаешь, что я тебе изменяю. Дорогая моя, мне прямо смешно. Да я эту Катерину Ивановну даже и не видел никогда. Так, говорили один раз по телефону года два тому назад, когда мы с тобой еще знакомы не были. Глупенькая, не мог же я предчувствовать, что встречу тебя. Хотя, конечно, предчувствия бывают. Я много раз говорил: «Я чувствую, что когда-нибудь безумно полюблю» . Вот и полюбил. Дай мне твою руку.
Надежда Николаевна (в сторону). Как он любит меня. Боже мой, как любит. Наверное, застрелится. Обречен. (Берет его за руку, нежно.) Сережа, мой Сережа. Ты понять не можешь, как я люблю тебя. Как я истосковалась за эти дни. Среди всех хлопот суетной жизни одна яркая звезда — мысль о тебе. Знаешь, Сережа, сегодня утром, когда я проснулась, я сразу вспомнила, что увижу тебя, и даже от радости подпрыгнула на кровати. Сережа мой…
Молотков. Дорогая, у меня от счастья голова кружится. (Опускает голову и смотрит потихоньку на часы.)
Надежда Николаевна. Как бы я хотела поехать с тобой куда-нибудь и не расставаться недели на две…
Молотков. Ну, зачем же так мрачно. Можно поехать куда-нибудь на один день… в Сестрорецк, что ли…
Надежда Николаевна. Да, да. И все время быть вместе, не расставаться.
Молотков. Вот, например, в следующее воскресенье, если хочешь, можно поехать в Павловск на музыку.
Надежда Николаевна. И ты еще спрашиваешь, хочу ли я. Да я за это всем пожертвую. Жизнь отдам. Поедем, дорогой мой. Поедем. И все время будем вместе, все время… Впрочем, ты говоришь, в следующее воскресенье… Не знаю наверное, буду ли я свободна. Кажется, Малинина хотела, чтобы я у нее обедала. Вот тоска-то будет с этой идиоткой.
Молотков. Ну что же делать, раз это нужно. Главное, что мы любим друг друга.
Надежда Николаевна. Да, да. Счастливая любовь это такая редкость. Вот так закрыть глаза… Забыться… Который час?
Молотков. Десять минут пятого.
Надежда Николаевна. Боже мой. А меня ждут по делу. Какой ужас, что приходится так отрываться друг от друга. Я позвоню на днях по телефону.
Молотков. О, как я буду ждать. Любовь моя. Любовь моя.
«На днях позвоню». Знаем мы ваше «на днях». Конечно, завтра с утра начнет трезвонить. Вот связался на свою голову. А прогнать — наверное, повесится. Дура полосатая… (Сердито уходит.)
ПРИМЕЧАНИЯ
правитьПечатается по: Тэффи. Восемь миниатюр. СПб., 1913.
Пьеса явилась инсценировкой одноименного рассказа, опубликованного в сборнике «Карусель» (1912). Впервые была поставлена на сцене Литейного театра С.-Петербурга в декабре 1912 г., возобновлена в октябре 1915 (см. отзыв: Новое время. 1915. № 14222. 13 (26) октября). Рецензентам показалось, что в миниатюре нет «никакого действия при постоянной повторяемости будто бы настроения», однако автора похвалили за «удачные места», за уместную иронию, с которой переданы обстоятельства встречи двух «тяготящихся друг другом» людей, но выказывающих при этом лицемерную «гармонию чувств». Ее «умело» разыграли Е. Мосолова и В. Вронский (Театр и искусство. 1912. № 52. С. 1034. Подпись П. Ю.).
С. 475 Фуляр — легкая и очень мягкая шелковая ткань.