Сцены из «Промефея» (Эсхил)

Сцены из "Промефея"
автор Эсхил, пер. Каролина Карловна Павлова
Оригинал: древнегреческий, опубл.: 1847. — Источник: az.lib.ru

«Библиотека поэта». Большая серия. Второе издание

М., --Л., «Советский писатель», 1964

Каролина Павлова. Полное собрание стихотворений

СЦЕНЫ ИЗ «ПРОМЕФЕЯ»

править
Хор океанид

О бедствии твоем, о Промефей,

Жалею я в сочувствии глубоком,

И слезы льются из очей

Мне вдоль ланит обильным током.

Безжалостно свершает над тобою

Свой произвол Зевес, который там

Вооруженною рукою

Грозит низвергнутым богам.

Несется стон во всех краях земных,

И плачет мир о старобытном праве

Твоем и родственных твоих,

О древней и высокой славе.

Все племена, живущие в пределе

Широкой Азии, земли святой,

Все вместе о твоем уделе

Скорбят с глубокою тоской.

И Колхиды люд мятежный,

Удалые девы брани,

Скифии народ прибрежный,

Обитатель мира грани,

Рать Аравии, великих

Стен Кавказских властелины,

Полные волнений диких

Копьеносные дружины.

Предстал доселе во вселенной

Один мне только из богов,

Терпевший, беспощадно-пленный,

Гнет адамантовых оков, —

Атласа зрела я титана;

Со стоном напрягая он

Всечасно силу великана,

Плечами держит небосклон.

Воет бездна волн могучих,

И Аида мгла ревет,

И в реках чисто текучих

Слышится рыданье вод.

Промефей

Не думайте, что я молчу в упорной

Надменности; но мысль мне гложет сердце

О том, как я жестоко оскорблен.

А кто ж меж тем и почестью, и властью

Богов тех новых наделил, — не я ли?

Но я молчу об этом; вам известно,

Что б мог сказать я. Но узнайте немощь

Людей, и как я их неразуменью

Поставил грань и дух в них пробудил;

И не в упрек им говорю я это,

Но чтоб дать знать, что сделал я для них.

Они сперва и зрящие не зрели,

Не слышали и слушая; но вместе

Всё слепо путали, как сна виденья.

И ни домов каменносечных, светлых

Не ведали, ни плотника искусство;

Нет, под землей они, как муравьи,

Гнездилися в бессолнечных пещерах,

Не узнавали близости зимы,

Или весны цветистой, или лета

Жатвообильного; без смысла были

Их действия, доколь им указал

Я звезд восход и темный их закат.

И чисел им премудрое познанье

Я изобрел, и съединенье букв,

И даровал им память, мать искусств.

И я впервой в ярме зверей могучих

Покорствовать заставил управленью,

Трудам людским тяжелым в облегченье,

И я, коней впрягая в колесницу,

Их в красоту поводьев нарядил;

И морепробегающие создал

Пловцам я тканикрылые суда.

И я, увы! придумавший так много

Искусств другим, — теперь не знаю средства,

Как прекратить мучение свое.

Промефей

Придет пора, когда и Зевс надменный

Унизится; в такой он вступит брак,

Который и державы, и престола

Его лишит. Исполнится над ним

Тогда вполне проклятие отца,

Властителя низвергнутого слово.

Ему помочь ту миновать беду

Из всех богов могу лишь я один.

И знаю я о всем. — Так пусть сидит он,

Надеяся на свой воздушный гром,

Грозя своей пылающей стрелою:

Он этим не спасется от беды,

От страшного, позорного паденья;

Могучего он сам себе готовит

Противника непобедимой силы,

Который огнь найдет грознее молний,

И гул сильнее грома, власть, от коей

Обрушится трезубец Посидона,

Морской, всепотрясающий бич мира,

И, поражен напастью, Зевс узнает.

Как властелин различен от раба.

Хор

Сказал ты то, чего желаешь Зевсу.

Промефей

Что сбудется сказал, и что желаю.

Хор

Так Зевс найдет владыку над собою?

Промефей

Он под бедой и худшей склонит выю.

Хор

Ты не страшишься ль дерзких слов своих?

Промефей

Чего страшиться мне, кому нет смерти!

Хор

Мучительней тебя казнить он может.

Промефей

Пусть будет так! Всё встретить я готов.

Хор

Мудрец покорен власти Адрастеи.

Промефей

Чти, умоляй, хвали ты властелина, —

Но я его не ставлю ни во что.

Правь он еще короткий срок как хочет:

Повелевать не долго будет он.

Но там идет Зевеса скороход,

Недавнего властителя слуга;

Наверно, к нам спешит он с вестью новой.

Гермий

Ты, преразумный, ты, ругатель дерзкий,

Обидевший богов в угоду смертным,

Ты, вор огня, внемли моим словам:

Отец Зевес велит тебе сказать мне

Про брак, о коем хвастал ты, и с трона

Его кто свергнет; не в загадках, прямо

Ты говори и ясно, чтоб не дважды

Пришлось ходить мне, Промефей: ты видишь,

Что к таковым Зевес не благосклонен.

Промефей

Самонадеянно и важно молвил

Ты речь, как следует послу богов.

Вам власть нова; от бед твердыня ваша

Охранена вам кажется. Не зрел ли

Я двух оттоль низвергнутых владельцев?

И третьего, теперешнего, вскоре

Узрю постыдно падшего. Не мнишь ли,

Что новых я богов боюсь и им

Покорствую? Далек я от того.

Но ты назад иди своей дорогой;

Что хочешь знать, того я не скажу.

Гермий

Ты на себя таким упорством, помнишь,

Уже навлек всё бедствие свое.

Промефей

И бедствие свое не променял бы

На должность раболепную твою.

Мне лучше быть рабом моей скалы,

Чем быть слугой столь ревностным Зевеса:

Руганью будь ругательный ответ.

Гермий

Ты, кажется, своей судьбой изнежен.

Промефей

Изнежен! Всех своих врагов готов бы

Я нежить так; и в их числе тебя…

Гермий

Ты и меня винишь в своем страдапьи?

Промефей

Всех ненавижу я богов, плативших

Неправосудно злом мне за добро.

Гермий

Не мал недуг безумный твой; я вижу.

Промефей

Будь так, коль ненависть к врагам недуг.

Гермий

Несносен был бы ты в счастливой доле.

Промефей

Увы!

Гермий

Звук этот чужд устам Зевеса.

Промефей

Нас многому учить умеет время.

Гермий

Оно тебя уму не научило.

Промефей

Иначе б я с рабом не говорил.

Гермий

Не скажешь, знать, что хочет ведать Зевс?

Промефей

Ему плачу я этим за услугу.

Гермий

Ты издеваешься как над ребенком.

Промефей

И не глупее ли ребенка ты,

Коль от меня той вести ожидаешь?

Нет муки, нет искусства, коим Зевс

Меня сказать ему про это склонит,

Доколь с меня стыда оков не снимет.

Пусть он бросит свой бледно-синий огнь;

В ненастьи снежных вьюг, в раскатах грома

Пусть целое встревожит мирозданье! —

Ничем меня открыть он не заставит,

Через кого лишится царства он.

Гермий

Избавишься ль ты тем? Обдумай это.

Промефей

Обдумано и решено давно.

Гермий

Принудь себя, безумный, наконец

Всё бедствие признать своей судьбины.

Промефей

Меня вотще словами оглушаешь:

Не бредь, чтобы перед уставом Зевса

Унизился во страхе робком я;

Чтоб ненавистнейшего стал молить,

Как женщина, к нему подъемля руки,

Спасти меня от казни. — Никогда!

Гермий

Бесплодны все мои, я вижу, речи;

Не тронут ты и просьбой не смягчен.

Как дикий конь закусит удила

И встанет на дыбы, неукротимый, —

Так борешься увертками, но тщетно.

Упорная отвага, не в союзе

С умом, — одна победы не одержит.

Обдумай же, когда не покоришься,

Какой грозе, какому току мук

Ты обречен. — Сперва скалу твою

Зевс молнией и громом разразит,

И глубоко твое во мраке тело

Схоронится, объятое горой.

Когда ж времен исполнится теченье

И выйдешь вновь на свет, — тогда Зевеса

Крылатый пес, орел свирепый, жадно

Слетит куски рвать мяса твоего

И печени твоей кровавой пищей,

Незваный гость, кормиться целый день.

И ты не жди конца таким страданьям,

Покуда бог, преемник мук твоих,

Не явится, готовый низойти

В Аида мрак, в глубь Тартара ночную.

Теперь решись; что я сказал — не звук

Пустых речей; всё это слишком верно.

Не знают лжи Зевесовы уста;

Свои слова он исполняет. Ты же

Обдумай, что творишь, и берегись

Упрямство предпочесть благоразумью.

Хор

Он кстати речь, сдается, молвил эту,

Тебя клоня смягчиться наконец

И следовать разумному совету:

Ошибкою позорится мудрец.

Промефей

Мне, ведающему вперед ту весть,

Он прокричал ее! Принять прилично

Зло от врага и бедствие врагу.

Итак, в меня пусть низлетит же острый

Извив огня; пусть возмутится громом

Кругом эфир и яростию бурь;

Пусть гибельно всю глубь земли со дна

Вихрь потрясет; пусть хлынет волн морских

Могучий взрыв вплоть до светил небесных

И смоет их с привычного пути;

Внезапно же мое пусть будет тело

Низвергнуто во мрачный зев Аида:

Необходимости всесильным током

Меня убить-таки не может он!

Гермий

Вы слышите, как бешенством превратным

Его полны и мысли, и слова:

Чего ж ему недостает к безумству?

И как смирит такую ярость он?

Но вы, горюющие в сожаленьи

Об участи преступника, вы прочь

Из этого предела поспешите,

Чтоб не потряс ваш дух и не смутил вас

Ужасный рев раскатов громовых.

Хор

Совета мне ищи другого,

Чтоб он склонить меня успел.

Невыносимо это слово!

Что требуешь постыдных дел?

Стерплю я с ним всю тяжесть рока:

Измену презирать вполне

Умею я, и нет порока

Столь отвратительного мне.

Гермий

Так помните ж, как вас предостерег я;

И, бедствием постигнутые, вы

Судьбу винить не смейте, говоря,

Что вас Зевес нежданно погубил.

Нет! сами вы то сделали с собою,

И, ведая, не вдруг поражены,

Не тайно спутаны обманом хитрым:

Вы в сети бесконечные судьбы

Впадаете лишь собственным безумством.

Промефей

Свершается: не слово то пустое.

Земля дрожит, и гул ревущий грома

Гремит кругом, и вздрагивают ярко

Огнистые извивы молний; вьюга,

Вздымая пыль, крутит ее столбом,

И вырвались все вихри, и ликуют,

Всё зримое сворачивая с места;

Мешается, столкнувшись, небо с морем,

И этот всегубительный порыв,

Зевесом посланный, несется прямо,

Неистовый, ужасный, на меня!

О мать земля святая! о Эфир,

Мирообъемлющая ты струя

Всепроникающего света, зрите.

Какую я терплю обиду!

<1847>

Сцены из «Промефея». Впервые — М, 1850, № 7, стр. 153—161. В сб. 1863 г. не вошло. Датируется 1847—1849 г., так как о ряде сцен перевода восторженный отзыв был дан А. А. Григорьевым уже в 1847 г. в газете «Московский городской листок» от 22 августа, а в декабре 1849 г., после прочтения всего перевода, цензор В. Н. Лешков отправил М. П. Погодину письмо с предупреждением и советом подумать о том, следует ли его печатать (см. об этом примеч. к стих. «Разговор в Трианоне», стр. 561). Погодин, несмотря на предупреждение, настаивал на публикации, и цензор дал разрешение, сделав, как он выразился, две «поправочки». Какие именно «поправочки», установить не удалось. Особенной опале с 1849 г. подвергались древние греческие писатели, чтение которых было найдено опасным для молодежи. Отрывок представляет ценность высоким качеством перевода. До этого отрывок из «Прометея» впервые был переведен А. Тарховым и напечатан в «Маяке» (1840, № 17—18, стр. 5—8); но он не может пяти ни в какое сравнение с переводом Павловой. Перевод ее очень близок к подлиннику; передавая дух трагедии, он вместе с тем передает фактуру греческого стиха. Особенное искусство Павлова проявила в передаче сложных эсхиловских эпитетов, вроде: «И морепробегающие создал Пловцам я тканикрылые суда». Эсхил (525—456 до н. э.) — древнегреческий поэт-трагик. Промефей (греч. миф.) — Прометей, см., стр. 571. Океаниды (греч. миф.) — нимфы, дочери Океана, прародителя всех богов и титанов. Колхида — древнегреческое название Западной Грузии. Адамантовы оковы — вечные и прочные, как алмаз. Атлас (греч. миф.) — титан, держащий на своих плечах небесный свод. Аид (греч. миф.) — владыка подземного мира и царства мертвых. Трезубец Посидона (греч. миф.) — волшебный жезл бога морей. Адрастея (греч. миф.) — богиня возмездия. Гермий (Гермес) (греч. миф.) — сын Зевса и Майи (Земли), первоначально олицетворял могучие силы природы; позднее Гермес стал богом торговли, скотоводства и покровителем пастухов. Тартар (греч. миф.) — преисподняя. Эфир — верхний, лучезарный слой воздуха, считавшегося местопребыванием Зевса. Под эфиром понимали позднее высшую оболочку мира, из которой произошли солнце, звезды и в которой живут боги.