Н. А. Некрасов
правитьСургучов
правитьН. А. Некрасов. Полное собрание сочинений и писем в пятнадцати томах
Художественные произведения. Тома 1-10
Том восьмой. Художественная проза. Незаконченные романы и повести 1841—1856 гг.
Л., «Наука», 1984
Осенью часу в пятом в одну из лучших петербургских рестораций вошел чиновник (я положительно говорю — чиновник, потому что не боюсь ошибиться: из десяти человек, встреченных вами на петербургских улицах, девять непременно чиновники) в бекеше с бобром, внушавшим предположение, что если владелец его не обладал пятиэтажным домом в Мещанской или в Гороховой, то уж наверно занимал одно из тех мест, которые у нас называются теплыми и которыми Русь, несмотря на географическое свое положение, говорят, очень богата. Но не то говорили глаза и вообще вся фигура вошедшего господина.
Не было в нем и следа той немножко педантической, но совершенно соответствующей чину и званию торжественности, которая постоянно присутствует на лицах крупных чиновников без всякого с их стороны усилия и даже часто без их ведома; не было в нем даже ничего такого, что могло бы внушить при первом взгляде размышление о благовоспитанности и благонамеренности, тогда как всякому известно, что при одном взгляде в лицо действительного председателя палаты или директора департамента не только исполняешься весь освежающих мыслей, но тотчас чувствуешь себя благовоспитаннее и благонамереннее.
Молодой коллежский регистратор, составивший о себе даже в двух посторонних департаментах опасную славу либерала ловким передразниванием походки некоторых значительных лиц и которому товарищи говорят частенько: «Уж смотри ты! Уж полетишь ты когда-нибудь… полетишь! Да и нас-то погубишь! С тобой просто страшно ходить!..», — этот коллежский регистратор и не подумал бы почтительно переждать, пока он пройдет мимо его, а пустил бы ему гримасу в самое лицо да и пошел бы своей обыкновенной походкой.
Голову держал он вниз, не стараясь нисколько преодолеть свойственной чиновникам сутулости, шагал нерешительно, встречному тотчас давал дорогу, не выдерживал ничьего взгляда, хотя бы то был взгляд трактирного прислужника, но тотчас опускал глаза и даже как-то странно конфузился, очевидно, чувствовал себя неловко. Еще более убедились бы вы, что господин в бекеше не принадлежал к числу крупных чиновников, взглянув ему попристальнее в глаза. Глаза у него были странно устроены: смотря в них, можно было подумать, что он не имел даже и первого чина, хотя нам достоверно известно, что он уже был представлен в коллежские секретари. Вечно смотрели они исподлобья; робость вечно боролась в них с подозрительностию.
Не говорило в пользу значительности рябоватого господина и то, что, вошед в залу, посредине которой протягивался стол, загроможденный приборами и обставленный стульями, он не окинул ее с презрительным невниманием, но осмотрелся медленно, взором, выражавшим любопытство и какое-то робкое опасение. Комната была почти пуста; только за другим концом стола сидел офицер путей сообщения, выписывавший стихи из «Репертуара русского театра» карандашом, занятым у буфетки, да у дверей в бильярдную, откуда слышался стук шаров, стояло несколько зрителей. Рябоватый господин на минуту занялся чтением небольшого объявления, висевшего на стене в черной рамке, которого он, впрочем, не дочитал, ибо имел уже случай не раз читать его и даже удивляться, почему во всех ресторациях обменено именно ни больше ни меньше как три шляпы. Потом он, мимоходом заглянув в зеркало, направил шаги свои в комнату направо.
Как скоро он вошел туда и, осмотревшись всё с тою же подозрительною боязливостию, увидел, что в комнате никого не было, лицо его просияло; он даже так улыбнулся, как будто пришло ему в мысль что-нибудь забавное и приятное; движения его сделались развязнее, походка увереннее. Полюбовавшись собой перед зеркалом и даже надев на минуту и шляпу, чтоб видеть, каков эффект в шляпе, он бережно снял бекеш и, перевесив его через стул, нежно прошел рукою по серебристой шерсти воротника; затем он принялся снимать высокие отороченные черным бархатом калоши, что исполнил не без труда и существующих на такие случаи в русском языке выразительных междометий, потому что калоши были новые и тащили вместе с собой с ног сапоги; сняв калоши, он снова подошел к зеркалу и посмотрел, каков эффект в сюртуке; эффект был небольшой, несмотря на удивительный, художественно сшитый сюртук; но так как чиновник наш уже к себе присмотрелся и не замечал ни сутулости, ни вообще угловатости своих форм, то он остался доволен не только сюртуком, но и вообще всей своей фигурой, так по крайней мере можно было заключить. Это еще более усилило в нем доброе расположение духа, и, усевшись на мягкий диван с видом человека, расположившегося хорошо пообедать, он весело и резко закричал:
— Человек!
Но он почему-то сам испугался неумеренной живости своего восклицания, и когда вошел человек, он сказал уже голосом гораздо более умеренным, даже несколько тихим:
— Принеси карту, да затворяй, братец, двери.
Человек не затворил дверей, но опрометью бросился вон и через минуту вернулся с картой, исписанной названьями различных кушаньев на французском языке.
Рассмотрение карты повергло нашего чиновника в глубокое размышление и даже в некоторое замешательство. Может быть, его затруднил выбор обеда; или, может быть, он не знал французского языка и стыдился признаться перед слугою в своем невежестве, приказав принести карт<оч>ку русскую, — как бы то ни было, но он несколько минут вертел карту в руках в нерешительности и наконец, явно отдаваясь на волю божью, молча уткнул пальцем в некоторые строки карты.
— Сейчас! — сказал человек и готов был исчезнуть, — но чиновник остановил его вопросом:
— Ну что же ты мне дашь-то? — спросил он.
— Суп-с.
— Какой суп?
— Суп брюсе, — отвечал человек, стараясь счесть буквы дикого ему французского слова и вместе желая дать удовлетворительный ответ.
Потеряв охоту расспрашивать далее, чиновник наш сказал коротко: «Ну давай!», и когда уже человек бросился вон, он опять приостановил его, закричав:
— Да принеси мне, братец, «Северную пчелу» и «Библиотеку для чтения»,
Отдав это приказание, рябой господин сел, вытянул свои длинные ноги, причем с явным удовольствием полюбовался на красоту своих ног (<с>казать мимоходом, не очень красивых), обтянутых в растягивающееся трико, и предался приятным мечтаниям человека, расположившегося хорошо пообедать.
Вошел слуга и подал ему огромный лист, прозванный русским «Journal de Debate».
— А «Северная пчела»? — спросил рябой господин.
— «Пчелы» нет, — отвечал слуга.
— Отчего же нет?
— Украли-с.
— А «Библиотека для чтения»?
— Тоже нет-с. Украли-с.
— Чего ни спроси — всё у вас украли. Кто же это у вас крадет?
— Господа-с…
— А какие журналы больше крадут? — спросил рябой господин.
— Да все-с… «Журнал Деба», «Северную», «Репертуар».
— А какие больше?
— «Северную пчелу», — отвечал слуга,
— А еще?
— «Библиотеку для чтения».
— Принеси мне «Репертуар».
— Занят-с.
Слуга хотел уйти, но рябой господин воротил его вопросом:
— А «Репертуар» крадут?
— Крадут-с…
Слуга ушел. Заключив из его показаний, что «Северная пчела» и «Репертуар» должны быть хорошие журналы, и пожалев, что их-то именно ему и не удалось почитать, рябой господин принялся за «Полицейскую газету». Он, как многие из посетителей петербургских трактиров, любил чтение этой газеты и на одном вечере, где был один литератор и где по этому случаю завязался разговор о преимуществе «Севе<рной> пчелы» перед «Полицейской газетой», имел даже дух довольно резко заметить, что лучше «Полицейской» он не знает русской газеты.
Продается пара отличных шведок за сходную цену; благородная девица из иностранок желает иметь место при детях или компанионки; продается мерин сивой масти четырех лет; отпускается в услужение дворовый человен, видный собою; пропал легавый кобель и пр….
В размышлениях о сивом мерине четырех лет, о голландской карете, о кобеле, за которого дано будет 25 р. сер. награждения, о благородной девице из иностранок, знающей немецкий, французский и русский язык и желающей иметь место компанионки или гувернант<ки> при детях, согласной и на отъезд, о дворо<во>м человеке, видном собою, которого предлагали в услужение, рябой господин и не видел, как промелькнул тот значительный промежуток времени, который отделяет в русских ресторациях приказание от его выполнения. Слуга снял крышку с миски, откуда тотчас распространился ароматический пар, и сказал:
— Готово-с.
Увидев густой благовонный пар, выходивший из открытой слугою миски, рябой господин сказал: «А!»
Рябой господин принялся есть. Он съел с большим аппетитом суп.
Но только что он нагнул бутылку, в двери послышался шорох, заставивший его оглянуться. Не обернись он, заглянувшая фигу<ра>, вероятно, воротилась бы в общую комнату, ибо обнаружила уже явное к тому намерение… Но он обернулся, и заглянувшая фигура остановилась в дверях неподвижно.
Вошедший господин с первого раза поражал ловкостью, светскостью, утонченным щегольство<м>. Но кто бы вгляделся в его одежду, тот тотчас увидел бы, что оно было щегольство поддельное, которое могло только обмануть при вечернем освещении. В этом отношении он похож был на декорацию, поразительную издали тщательностию отделки, но вблизи ничего не представляющую, кроме ярких, грубо наляпанных красок и безжизненных, плоских фигур.
Вглядевшись в шарф, так небрежно обвитый вокруг его шеи, вы заметили бы две-три белесоватые полоски, которые дали бы вам знать, что, прежде чем этот шарф получил свою глянцевитость, по нем, может быть, не в первый рае прошел раскаленный утюг; что шляпа, на тулье которой прочли вы карточки с надписью «Циммерман», была уже на два рубли ассигнациями в переделке в Гостином дворе у шапошного мастера Крундышова; что по воротнику сюртука, может быть, сам же его владелец прошел несколько раз зубами, прежде чем он получил способность откидываться овально с такою небрежностию; сукно сюртука… если б дело было не вечером, не при свечах, то вы, может быть, заметили бы, что для материала, из которого сделан сюртук, нужно прибрать другое название; некоторые части его, особенно рукава, могли бы совершенно заменить транспоран; может быть, заметили бы, что и все швы, совсем побелевшие, иные пятнышки, не поддававшиеся никаким могущественным усилиям пятновыводчиков, закрашены чернилами. Таковы же были светскость и ловкость молодого человека; опытный глаз также легко отличил бы в нем человека дурного тона, претендующего на хороший тон; также мы угадали в нем франта, щеголяющего ворочаным сюртуком и переделанной шляпой.
Он был выше среднего роста, хорошо сложен и недурен собой. Он любил рисоваться, старался обнаруживать утонченную непринужденность, но всё это было натянуто, неграциозно, чиновнически. Всё это могло поразить только его собратьев — мелких чиновников.
Он пригнул голову направо и осмотрел нашего чиновника справа, потом он перегнулся налево и осмотрел его слева. Всё, казалось, возбуждало его удивление: и неловко повязанный, несколько безвкусный, но дорогой шарф, и только что с иголочки сюртучок, который как-то не шел к неуклюжей фигуре своего хозяина, и его изысканная прическа (чиновник наш был завит). Он даже нагнулся и взглянул на сапоги нашего чиновника, и сапоги, казалось, довершили его удивление (они были новые и сияли как жар).
— Наследство, что ли, ты получил, братец? — наконец он спросил его с изумлением и, не дож<ид>аясь ответа, продолжал: — Хорошо, хорошо, братец. Это очень хорошо, что ты употребляешь деньги как следует. Только, братец, надо тебя немножко воспитать… Этот шарф, может, он очень хорош, только светские люди таких шарфов не носят: пестро! Как раз прослывешь, моншер, человеком дурного тона. Вот сюртук так хорош: только ты совсем не умеешь его носить, моншер, надо, чтоб во всем был шик, чтобы всё было небрежно, свободно, вот так (и он откидывал лацканы и воротник сюртука на бледном и неподвижном нашем герое). Жилет тоже хорош, только что за портной делал тебе, братец? Совсем почти белье не видать… Надо, чтоб было больше белья, моншер, больше белья! главное дело, больше белья; я, ты знаешь, знаком-таки со многими аристократами, можно сказать, да и сам умею-таки одеваться, ты уж меня послушай. Я тебя в год так поставлю… Что же ты не ешь супу, братец? Славный, должно быть, суп! Вот за то я тебя люблю, что при деньгах не пошел куда-нибудь… У тебя, братец, наклонности благородные, аристократические… А! а! и шампанское!.. браво! браво! моншер! Теперь я вижу, что ты умеешь жить!
— Это кислые щи, — сказал чиновник наш едва внятным, дрожащим голосом.
— Кислые щи! Нехорошо, моншер! Порядочные люди кислых щей не пьют! Фи! Я удивляюсь даже, как тебе дали кислых щей в такой ресторации. Стыдно, кажется, и у человека спросить… «Дай, братец, мне кислых щей!» Ха! ха! Ведь кислые щи продают у харчевен на столиках много… Пей, моншер, лимонад газов. При твоем состоянии… А много ли ты наследства-то получил?
— Я не получал никакого наследства.
— Как! а сюртук! а жилет! а шарф! а сапоги! а обед! Нет, моншер, я ведь знаю: таких вещей на семьсот рублей жалованья иметь нельзя…
— Прообедать пять рублей раз в месяц я могу и при моем жалованье, а платье я взял надеть у одного знакомого, даже почти родственника, который на днях приехал в остановился у меня…
— И сапоги? — спросил Побегушкин, которому, казалось, особенно нравились сапоги нашего чиновника, потому что он не сводил с них глаз.
— Нет, сапоги я сам заказывал.
— И много взяли с тебя?
Чиновник наш, казалось, несколько затруднился, но, подумав, он отвечал:
— Пятнадцать рублей.
— Как! Только пятнадцать рублей такие чудесные сапоги… Не может быть, моншер!
— Точно, — отвечал чиновник наш нерешительно.
— Да я за свои двадцать три рубля плачу, а всё не то; нет этого, знаешь, чтоб в ноге красота была; чтоб, знаешь, нога свободна была, как без сапога… Кто же тебе делал, моншер?
Казалось, герой наш пришел в затруднительное положение, как бы не знал, что сказать…
— Хоть убей, не помню! — наконец отвечал он.
— Вспомни, вспомни, моншер… Да я сейчас же к нему побегу… Пожалуйста! Ты должен непременно вспомнить, иначе я от тебя не отойду!
Такая решительная настойчивость, казалось, испугала нашего чиновника.
— По крайней мере не помнишь ли, где живет…
Но чиновник наш объявил, что забыл не только дом, Но и улицу, где живет.
— Подумай, братец, подумай, — сказал Побегушкин жалобно-умоляющим голосом.
И чиновник наш несколько минут старался или показывал, что старается вспомнить адрес, и наконец отвечал решительно:
— Хоть убей, не вспомню!
На лице молодого человека выразилось страдание.
— Эх, братец! — воскликнул он с горечью. <…>
Как только он сходил с Невского, он тотчас бережно снимал с рук перчатки и бережно клал их в карман… Когда же, повернув в Литейную или в другую улицу, вдруг замечал карету, тотчас надевал их снова, охорашивался и бежал безумно навстречу карете.
— Ну, брат, сколько хорошеньких видел сегодня! Хоть ты век себе по Невскому ходи, таких не увидишь. Нет, брат, аристократочки-то, брат, пешком не гуляют. На то у них экипаж, четверка, братец, форейтор кричит «пади! пади!», а я, братец, знай иду себе шаг за шагом; «кричи, кричи!» — думаю, а я шагу не прибавлю, а душа-то у меня вся в глазах…
— Уж раздавят тебя когда-нибудь, — заметил дрожащим голосом Иванов.
— Как бы не так, раздавят… Да что у меня, глаз нету, что ли? А кучер-то, да попробуй-ка он меня зацепить… Да разве он не знает, что у нас полиция есть.
В нем почему-то жило убеждение, что наконец какая-нибудь аристократочка (как говорил он) заметит его, сделает ему знак рукой, что он возьмет отличного извозчика не торгуясь, велит скакать за каретой; остановится в нескольких шагах там, где остановится карета, даст ей заметить себя, когда она будет выходить из кареты, вздохнет, положит руку на сердце и долго будет молчаливо бродить мимо ее окон; наконец выйдет служанка, молча, осторожным движением заставит его идти за собою, и вот он идет, сердце у него сильно бьется; он занят мыслью, что ей сказать, а между тем вот они прошли уже великолепную лестницу, швейцар в желтой ливрее вежливо привстал перед ним, и вот они уже входят в дверь; вот они проходят комнату, другую, третью, а бронза, фарфор, великолепные зеркала так и кидаются ему в глаза, вот они вошли <в> комнату, уютную, чудно убранную и… «Подождите здесь», — говорит служанка и уходит. Он ждет, и вот является она… и проч. и пр. Он падает пред нею на колени. Таким образом он еще надеялся освободиться от чиновничества, в которое еще не втянулся и о котором не думал и не говорил с важностью, потому что получал только семьсот рублей жалованья и не имел никаких от него доходов. И он, заткнув руки в карманы своего коротенького пальто, бежал, словно возбужденный каким-нибудь сильным внутренним движением, опрометью, сам не зная куда, как бегают люди, занятые сильно какою-нибудь мыслью…
Он так был занят своею мыслью, что ему даже казалось иногда, что вот такая-то дама пристально на него взглянула… Раз ему показалось даже, что одна сделала ему ручкой (сомнительно, чтоб аристократки наши прибегали к таким способам изъявления своего внимания, но мечтатель наш имел свое понятие об аристократках)… Что с ним сделалось, странно поверить; сердце его так забилось, что он чуть не упал, коленки подогнулись; он весь замер, и только дикий, отчаянный крик: «Извозчик! извозчик!» — свидетельствовал, что он жив… И он обскакал несколько улиц, несколько магазинов, наконец карета остановилась у подъезда великолепного дома.
— Чья карета? — спросил он задыхающимся голосом у кучера с толстым брюхом и черной бородой.
— Чья?.. А тебе на что… чья?.. Господская!
— Да ты мне скажи, братец, чья?
— Проваливай, — закричал ему высокой гайдук, и карета въехала в ворота…
Он целые три часа до самого вечера ходил взад и вперед около дома; но никто не вышел позвать его… «Видно, муж дома!..» — подумал он и грустно ушел. А на другой день он уже с утра был тут, и, несмотря на то что и этот день и другие был тот же успех, он ходил, как накануне, праздно, гордо держал голову: ему всё мечталось о любви, о деньгах, которые она ему предложит, и о том, как он от них будет после отказываться, и он ел у Излера, не снимал перчаток даже и на Мещанской, которую глубоко презир<ал>, и после, когда год проходил, принужден был закладывать последние вещи на скудный обед.
Он знал наизусть несколько стихотворений гр. Ростопчиной, читал Одоев<ского> и Солл<огуба>… о прочих отзывался с презрением.
Читатели назовут его смешным и отчасти смешным, но пусть они заглянут в себя. Я знаю, что не один он. В нем только резко отразилась болезнь, общая всем петербуржцам… И вы, молодой человек <…>
И он погиб, бедная жертва хорошего тона, аристократ<ки> бы<ли> <…>
И Петербург будет равнодушно смеяться над ним за то, что резче других отразилась на нем страсть, волнующая все петербургские души, страсть невинная, но достигшая степени, на которой и самые невинные страсти становятся гибельны!
Разные бывают судьбы людские, и разные бывают несчастия. Иной глядит, как будто только что проглотил тухлую устрицу.
Странным образом приобрел он себе друга. Раз как-<то>, гуляя на Крестовском, он зашел в трактир. Из всего, что тут происходило, он мог только заметить, что тут били какого-то маленького человечка в коричневом фраке с металлическими пуговицами, который, совершенно растерявшись и не зная куда кинуться от сыпавшихся на него со всех сторон ударов, петушился уже из последних сил, но всё еще повторял с каким-то жалким задором: «Вы меня не смеете бить! Не смеете! Эй, говорю, худо будет… Завтра же, вот увидите, завтра же вас всех заберут… Я… я… вы не знаете, что ли, кто я!» Но высокорослые господа продолжали свое дело, не обращая внимания на жалкие угрозы маленького человечка. Приятель наш с большим любопытством и даже с некоторым увлечением, потому что редкий русский человек не отдаст должной справедливости ловко данной затрещине, даже если б оно пришлось по его собственному затылку, — приятель наш с большим любопытством смотрел на происходившую картину, и только мысль, что ему неприлично было бы вмешиваться в такую грязную сцену, удерживала его от восклицаний, которые испускаются в таких случаях. Он уже хотел уйти, подвигнутый этой мыслью, как вдруг высокорослый господин, долго не обращавший внимания на угрозы маленького человечка, закричал ему:
— Благородный человек! Много вашего брата, благородных-то, по бильярдным шары воруют!.. А ты вот деньги-то заплати… Играешь на бильярде, да не платишь денег!.. А еще называешься князь!
Откуда взялась в приятеле нашем и храбрость и сила…
— Стой! — закричал он, ворвавшись в толпу. — Что здесь происходит… Драка! Как вы смеете драться здесь… бездельники!
Может быть, сам того не зная, он употребил прекрасную меру, самую решительную, которая оказывалась действительною и в случаях более важных. Никто не спросил, кто он и имеет ли право сам ввязываться к делу, но толпа тотчас боязливо расступилась, а высокорослые господа даже подобострастно потупили глаза…
— Не ушибены ли вы, князь? — спросил он с участием, — Не нужно ли вам чего?.. Сделайте одолжение, князь, я весь к вашим услугам.
— Ничего-с, — отвечал князь. — А ушибен ли я, знают мои бока да спина…
— Не нужно ли вам будет к доктору? Сделайте одолжение, князь, я весь к вашим услугам.
— Нет-с, к доктору не нужно-с… А вот если ваша милость будет, прикажите мне дать стакан ромашки-с!
Такое требование несколько смутило нашего приятеля.
Пора уже познакомить читателя с князем, о котором так часто говорит Побегушкин. Уже одно слово «князь» пугает читателя, предубежденного против повестей с князьями и графами теми господами сочинителями, которые любят изображать большой свет и всяких аристократов, у которых им не удавалось быть и в прихожей. Но опасение читателя напрасно: мы совсем не наморены подражать тем господам сочинителям; скажем больше: если б приятель Побегушкина принадлежал к большому свету, почему-либо мог назваться аристократом, то мы не решились бы даже сделать его действующим лицом нашей повести. У нас на то есть свои причины, смеем уверить читателя, весьма уважительные. Но приятель Побегушкина только и имел в себе особенного, что родился князем, а во всем остальном совершенно, как две капли, походил на тех мелкотравчатых господ, с которыми суждено нам еще много раз встретиться в продолжение нашей повести. Он происходил от тех родителей, которые с званием однодворцев соединяли древнее княжеское звание, мешавшее им посвятить себя какому-нибудь ремеслу или промыслу (ибо такие занятия почитаются у нас предосудительными для всякого принадлежащего к высшему сословию и даже для имеющего чин). Отец и шесть дядей нашего князя сносили судьбу свою довольно терпеливо (ибо, к счастию, хорошо были приготовлены к тому воспитанием), и только одного не могла переносить их княжеская гордость <…>
Ух! Легче стало на душе, и слово ложится свободнее на бумагу. К несчастию, у нас еще так много читателей, ищущих в книге того, что они называют полезным для ума и приятным для сердца, и возмущающихся всем, что сколько-нибудь представляет жизнь действительную, нисколько не подрумяненную, что подобные оговорки необходимы. Не оговорись — иной охотник почитать схватился бы за мою статью, прочел бы несколько страниц, зачитав, не захотел бы не дочитать (по привычке многих читателей), а дочитав, приобрел бы себе полное право бранить вас. Ясно, что, оговорившись, вы избавили бы читателя от нескольких часов скуки, а себя от хулителя, может быть, беспощадного. Способ прекрасный и необходимый, и я вперед обещаюсь уведомлять читателя в начале каждой будущей повести <…>
Побегушкин употребил все усилия, чтобы снискать дружеское расположение князя, что вообще не стоило большого труда, ибо князь был сам радехонек человеку, на счет которого можно было хоть изредка попить и поесть, и чему способствовало при том одно особенно счастливое обстоятельство. Надобно знать, что квартиры своей князь не нанимал, может быть, потому, что нанимать ее было не на что, а жил у своих пансионских товарищей, которые любили его за то, что он играл между ними роль шута и позволял щелкать себя по носу (слабость, к которой сильно наклонны очень многие петербургские молодые люди). Но князь имел свои слабости, и к числу их принадлежала слабость носить чужое платье. Не то чтоб он любил щеголять; нет! если б он мог иметь много собственного платья, он, быть может, надевал бы его без особенного удовольствия, но при виде хорошего жилета, сюртука или шарфа в нем тотчас возникало неотразимое желание надеть его, и он часто достигал цели особенным образом. Он никогда не выходил со двора раньше приятеля, у которого жил, но как только тот уходил, он тотчас надевал вещь, которая ему особенно нравилась или которой недоставало в его гардеробе, и пускался франтить по городу.
Приятель сначала не замечал, потом терпел, пока хватало терпения, но наконец, несмотря на всю его любезность, дело кончалось-таки тем, что приятель выгонял его с квартиры, замечая ему: «Ты, братец, свинья!»
— Ты бы давно сказал, братец, что я тебе в тягость, что тебе жаль стакана чаю… я бы давно с радостью… что мне, жить, что ли, негде?.. Я никому в тягость быть не намерен!..
И князь уходил с достоинством, насвистывая польку.
«А еще князь!» — кричит вслед ему с злобной радостью угрюмый лакей, питающий, как и все его собратья, какую-то безотчетную злобу к нахлебникам и всяким голодным приятелям своего барина.
Он уходил к другому, крепился, сколько хватало сил, но и здесь как-нибудь красивый жилет, коричневый фрак с стальными пуговицами (князь любил цвета яркие) или какая-нибудь голландская рубашка с кружевами на манер пены (князь не щадил даже и рубашек своих приятелей) повергали его в искушение, которому он не в состоянии был противиться. Случилось так, что именно около времени встречи с Побегушкиным он рассорился с последним своим приятелем и решительно не знал, где жить. Потому нетрудно догадаться, как рад был князь вниманию Побегушкина и готовности его на угождения. В тот же вечер он поехал к нему ночевать, а через два дня уже щеголял в его старом сюртуке (ибо эта часть одежды князя, как более других пострадавшая во время битвы в Крестовском трактире, совершенно не годилась к употреблению). Болезненно сжалось сердце Побегушкина, когда он, возвращаясь однажды из департамента, встретил князя на Невском проспекте в собственном своем жилете, который он только что сшил и на эффект которого много рассчи<тывал>. Однако ж он ничего не сказал князю, потому что они в тот день только что начали говорить друг другу «ты» (вожделенное обстоятельство, которого робко желал Побегушкин и не смел надеяться).
Но, прежде чем я приступлю к рассказу, я должен предупредить читателя, что я поведу его по грязной лестнице, в грязные комнаты, к грязным людям. Я ставлю здесь слово «грязный» в том смысле, в каком понимают его многие читатели. Не великие страсти, не возвышенные порывы и не аристократические страдания намерен я изобразить здесь, но я хочу ввести читателя <в мир людей> обыкновенных и бедных, каких всего больше на свете и которые всегда останутся такими, если мы будем пробегать мимо них, зажав нос и отвернувши лицо; я хочу ввести их в интересы тех желтых и костлявых старух, которые целый день просиживают над десятком гнилых яблоков, чтоб взять на них грош барыша; посвятить их в тайны их сетований, их радостных осклаблений, которые даже нельзя назвать улыбками; в страдания и радости тех увечных и сгорбленных, убогих и морщинистых стариков, которых глубокие и частые вздохи наполняют воздух неблаговониями простой водки, которых радости грубы, страсти дики, но в которых также <…>; тех оборванных и отвратительных женщин, которые сначала с подавленными слезами украдкой протягивают к вам руку и краснеют, потом хохочут и пьянствуют, потом пьянствуют и воруют; тех бледных и болезненных мальчиков, которые с протянутыми ручонками дрожат на улице от холода, но боятся идти домой, потому что там ждут их побои голодной и пьяной старухи, увечного, ожесточенно-то нищетою отца. Словом, я поведу вас в мир людей, которых страдания мелки и темны, радости грубы, песни простонародны и полны подавляющей, камнем на душу налегающей грусти, стремления дики, рубища отвратительны, но которые также люди, в которых также закинута искра божественная, может быть, не совсем погасшая. Если вы принадлежите к тем, которые торжественно объявляют таких людей не стоящими внимания, такие картины грязными, возбуждающими отвращение, — бог с вами! Не для тех я пишу, кто, завидев несчастного, умирающего от смрадных ран, зажав нос, торопятся пробежать мимо, но кто спешит к нему с помощью и утешением, тот поймет мою цель. К ним <…>
ДРУГИЕ РЕДАКЦИИ И ВАРИАНТЫ
правитьС. 281.
3 Перед: Осенью часу в пятом — Глава первая
4-7 Слов: (я положительно говорю ее непременно чиновники) — нет
7-12 в бекеше с бобром ~ очень богата / в бекеше с бобром, достоинство которого с первого взгляда заставило бы [принять] счесть вошедшего господина если не значительно зажиточным, то по крайней мере занимающим одно из [тех] мест, [которые называют <нрзб> теплыми] известных под названием теплых
12-18 Но не то говорили глаза ~ и даже часто без их ведома / Начато: Но [внимательнейший взгляд] внимательнейшее наблюдение скоро заставило бы вас отказаться от подобных предположений, в особенности от последнего. Вошедший господин был ряб, и, несмотря на роскошный бекеш, вся фигура его поражала какой-то незначительностью, невзрачностью. И следа не было на лице той торжественности, которая постоянно присутствует на лицах начальников отделений и других важных особ без всякого с их стороны усилия и даже без их видимого
С. 281.
4 чиновник / господин
4-7 чиновник (я положительно говорю чиновник со непременно чиновники) вписано на полях
5 не боюсь / не рискую
7 После: непременно чиновники) — довольно высокого роста <>
7 в бекеше с бобром / одетый в бекеш с бобровым воротником <>
7-12 внушавшим предположение ~ очень богата / означавшим если не значительную зажиточность, то по крайней мере ясно говорившим, что владелец его занимал одно из [теплых мест] тех мест, которые называются теплыми <>
12-13 Но не то говорили глаза ~ вошедшего господина. / Господин тот был ряб и, несмотря на хорошую одежду, казался как-то невзрачен. <>
4-24 Не было в нем и следа ее благовоспитаннее и благонамереннее. / Не было в нем той непринужденной важности, которая сама собой невольно говорит о достоинстве, не было также и той немножко педантической [но тем не менее ] и возбуждающей [насмешку] неуместное зубоскальство молодых торжественности, какая [бывает даже без их] совершенно без их ведома] постоянно присутствует на лицах начальников отделения и директоров департамента без всякого с их стороны усилия и даже без их ведома; [наконец] походка его также не отличалась тою степенною важностию, которая одна уже, без соображения [в виду] других обстоятельств [<нрзб> все дурные пр<едположения>] делала совершенно неуместными все [дурные] предположения кроме благовоспитанности и благонамеренности; <>
С. 281—282.
25-2 Молодой коллежский регистратор ~ своей обыкновенной походкой. / Молодой коллежский регистратор, слывущий между своими либералом за то, что, идучи в десяти шагах за своим директором, он очень ловко передразнивает его походку и которому товарищи говорят частенько: «Уж смотри ты, уж наживешь ты когда-нибудь беду да и нас втянешь; с тобой просто страшно <нрзб> ходить», — этот коллежский регистратор не удостоил бы его даже и взгляда; встретившись с ним, он даже и не дал бы ему дорогу, хотя, может быть, и заметил бы край зеленого воротника. <>
С. 282.
3-8 Текста: Голову держал он вниз ~ чувствовал себя неловко. — нет
9-11 Еще более убедились бы вы со в глаза. / Еще более убедились бы вы, что господин в бекеше не принадлежал к числу [всех] тех, которых зовут значительными и у которых расписываются в прихожих по всем праздникам и табельным дням, взглянув в глаза этому господину. <>
11 Глаза у него / Эти глаза <>
12 в них / на них <>
12 подумать / даже подумать <>
12 он / владелец их <>
13-14 хотя нам достоверно известно ~ в коллежские секретари / а. хотя край зеленого воротника, выглядывавший из бекеша, не оставил в том ни малейшего сомнения <> б. Начато на полях: хотя нам положительно известно, что он бы<л> <>
16 После: с подозрительностию — они были серы и некрасивы; с первого взгляда можно даже было почесть их даже глупыми, но внимательный взгляд отличил бы в них, сквозь вечную кору робости и подозрительности, главнейшие их черты — порядочную долю хитрости и даже какого-то [задав<ленного>] подавленного врожденного удальства. <>
17-18 рябоватого господина / вошедшего чиновника <>
18-20 вошед в залу ~ обставленный стульями / вошедши в ресторацию <>
20 не окинул ее с презрительным невниманием / не окинул комнаты взглядом презрительным <>
21-22 но осмотрелся ~ робкое опасение. / но [он] осмотрелся как-то робко и подозрительно, <>
22-33 Комната была почти пуста ~ в комнату направо. / не сел тотчас же и не углубился в себя, почитая всё окружающее недостойным, но подошел к стене и с любопытством [принялся] стал читать объявление в черной рамке, которым извещалось, что на днях в ресторации обменены три шляпы: [старые] но<вые> взяты, а старые оставлены и потому хозяин ресторации просит внимательнее и пр. Чиновник не дочитал, потому что ту же самую надпись он уже несколько раз читал в других ресторациях и даже удивлялся, отчего во всех ресторациях обменено [именно] не больше не меньше, а именно три шляпы. Потом он [только] подошел к зерка<лу>. Он [увидел] окинул взглядом комнату и увидел, что она была [пуста] довольно пуста. За огромным [столом] длинным столом, уставленным приборами, [в разных местах сидели] на разных концах было только два человека; [офицер путей сообщения небольшой, гладко выбритый и очень гладкий читал «Северную пчелу», по временам] а на другом конце офицер путей сообщения выписывал стихи из «Репертуара» карандашом, занятым у буфетчика; еще сидел тут господин, остановивший на несколько минут внимание нашего героя (или правильнее нашего чиновника) оригинальным способом обедания; господин этот держал [перед собой] карту обеда и, казалось, внимательно читал. [Рябой господин]
Несмотря на то что в комнате было только два человека, рябому господину, казалось, не понравилось их товарищество. Он внимательно осмотрелся и направил шаги свои к двери, которая вела в небольшую особую комнатку. [Рябой господин] <>
С. 282—283.
34-42 Как скоро он вошел туда ~ приостановил его, закричав / Здесь с лица рябого господина тотчас исчезло выражение какого-то опасения; осмотревшись кругом, он снял [с себя]; свои высокие, отороченные черным бархатом галоши [снял] перевесил бекеш через стул и, полюбовавшись им, подошел к столу и кликнул слугу. Слуга явился с обеденной картой. Рябой господин пробежал ее и приказал подать себе обед и бутылку шампанского, наказав, чтоб оно было похолоднее. Потом он воротил слугу и сказал <>
С. 284.
5 предался приятным мечтаниям / погрузился в приятные мечтания
8 После: русским — начато: жур<налом>
10 «Пчелы» / «Северной пчелы»
15 — Чего ни спроси / — Как же это братец
15 После: украли. — начато: Как
17 — Господа-с… / — Кто-с?.. известно: господа крадут. <> вписано на полях
17 После: — Господа-с… — За всеми не уследишься
25 «Библиотеку для чтения» / «Репертуар»
36 посетителей / петербургских посетителей
39 "Севе<рной> / «Полиц<ейской>
41 После: газеты — начато: доволь<но>
С. 285.
15 После: — Готово-с — начато: Рябой господин <2 нрзб>
17 После: рябой господин сказал: „А!“ — Рябой господин принялся жадно <не закончено>. Явилась бутылка шампанского в серебряной вазе.
20 После: в двери — начато: заглянул
21-25 Не обернись ~ неподвижно. / Начато: а. Очень могло бы случиться, что заглянувший господин возвратился бы в общую ко<мнату> б. Незнакомец обнаружил уже намерение возвратиться в общую комнату, но в то самое время Сургучов оглянулся. Этот взгляд совершенно <>
22 воротилась бы / воротилась бы ни с чем
27 светскостью / развязностью
27 утонченным / изящным
28 тотчас увидел бы / быть может, угадал
31-34 декорацию, поразительную издали ~ плоских фигур / декорацию, которая на значительном расстоянии [поражала] поражает яркостию красок, искусством, даже тщательностию отделки, но по мере приближения к которой вы даже не замечаете ничего, кроме грубых швов и совершенно плоских фигур
35-39 Вглядевшись ~ утюг / Точно так же приглядевшись к одежде вошедшего господина, вы заметили бы, что шарф, так небрежно обх<в>атывающий шею, несмотря на свою глянцевитость, совсем не новый
36-38 заметили ~ получил / увидели бы, что прежде чем получить
42-43 После: по воротнику сюртука — начато: так размашисто откинутого
С. 286.
5 После: название — начато: на многих местах, если б видеть их на свет <нрзб>
10-11 Таковы же были ~ молодого человека / Начато: То же можно сказать и о ловкости и светско<сти>
16 выше среднего роста / высокого роста
21-22 нашего чиновника / его
23 его удивление / в нем удивление
31 братец /моншер
37 пестро! /пестро! моншер!
С. 287.
7 А! а! / А! да вот
10 чиновник / герой
16-17 Ведь кислые щи ~ много… / Да ведь вот их у харчевен на столиках много.
23 — Прообедать пять рублей / — Прообедать на пять рублей
24 взял надеть / занял
31 После: с тебя? — начато: Последний вопрос, казалось, затруднил нашего
40 После: как без сапога… — Да я завтра же сейчас же к нему побегу.
С. 288.
16 После: воскликнул он с горечью. — начато: Вся
С. 282.
34 Как скоро он вошел туда / Как скоро герой наш (или наш чиновник, я полагаю, что даже было бы гораздо благоразумнее г<осподам> сочинителям оставить старую обветшалую форму и вместо наш герой говорить наш чиновник) вошел в эту комнату <> я полагаю ~ говорить наш чиновник) вписано на полях
35 в комнате / в ней
36 просияло / тотчас просияло
36 так улыбнулся / улыбнулся приятно
37 в мысль / на мысль
37 забавное / смешное
40 эффект / эффект будет
42 прошел / повел
43 принялся снимать / а. приступил к снятию б. стал снимать <>
43-44 черным бархатом калоши / черные бархатные калоши
С. 282—283.
44-2 что исполнил не без труда ~ выразительных междометий / что исполнил не без труда и употребительных в [таких] подобных случаях междометий
44-2 и существующих на такие случаи ~ междометий вписано на полях
С. 283.
6-10 несмотря на удивительный ~ можно было заключить / потому что чиновник наш был сутул и вообще! сложен неуклюже, но сюртук был удивительный по [сукну и по мастерству] искусству с каким художник-портной сгладил сколько было возможно [углов<атость>] сутулость и угловатость нашего героя; так как герой наш к себе уже присмотрелся и не замечал ни [сутулости] угловатости своих форм, ни сутулости, то он остался доволен не только сюртуком, но и всей вообще своей фигурой <>
10 Это / Всё это <>
11 усевшись / ловко усевшись
13 После: весело — начато: открыл
15-16 Но он почему-то ~ своего восклицания / Но он, казалось, тотчас же [испугался] раскаялся неумеренной живости своего восклицания, потому что на [лицо] лице его [вдруг налетело облачко] отразилось минутное выражение недовольства самим собою <>
19 — Принеси карту / — Принеси мне, [братец], карту обеда <>
20-22 Человек не затворил дверей ~ на французском языке. / а. Начато: Человек [не затворил дверей одна<ко> с поднятым кверху носом] с высоко вздернутым носом и еще некоторыми принадлежностями полутатарской рожи <> б. Человек не затворил дверей [,потому что [хотел] рассчитывал [тотчас] воротиться <нрзб> через минуту], но со всех ног бросился [от него] и через минуту вернулся с двумя картами обедов в разные цены на французском языке. <>
23 Рассмотрение карты / Рассматривание карт <>
23 повергло / а. Как в окончательном тексте б. казалось повергло <>
25 или / и
25-31 может быть, он не знал французского языка ~ в некоторые строки карты / может быть, ему не хотелось признаться перед слугою в незнании французского языка — как бы то ни было, он несколько минут в нерешительности вертел в руках то ту, то другую карту и наконец молча указал на одну из них пальцем <>
33 чиновник / чиновник наш
34 дашь-то / дашь сначала
С. 284.
7 Жившей слуга и подал ему / Начато: а. Через несколько минут слуга воротился с прибором и подал нашему герою б. Воротившись через несколько минут слуга поставил перед
8 После: русским „Journal de Debats“. — Вид „Полицейской газеты“ казалось [произвел] подействовал на героя нашего [неприятное действие] неприятно; он как-то [странно] от нее отшатнулся с неприятным каким-то испугом. <>
14 — Тоже нет-с. Украли-с. / — „Библиотеку“ тоже украли.
15 — Чего ни спроси /а.-- Вот! б. — Украли! <>
15 всё у вас /всё
16 у вас /у вас, братец <>
17 — Господа-с… / — Кто?.. известно — больше некому: тоспода [крадут], ходят господа и крадут.
Чиновник наш погрузился вдруг в некоторое размышление. Утвердительно можно [только] однако ж оказать, что поводом к нему не была <польза> <не закончено>. Следует однако заметить, что его нисколько не удивили слова слуги, потому что он подобно многим очень хорошо знал, что книга не вещь, не товар и унесть ее совсем не то, что, например, ложку или салфетку [и даже] (на что, конечно, не решился бы ни один из [благородных] благовоспитанных потребителей расстегайчиков и других [<нрзб> яств] кондитерских пирожков и [по поводу] отчего сам хозяин ресторации поднял бы страшный содом, тогда как на частую пропажу журналов смотрят в ней — факт — как на дело очень обыкновенное и не стоящее внимания), и даже сам имел привычку зачитывать книги у приятелей, не по<чи>тая такого обыкновения нисколько предосудительным и отвечая обыкновенно на докучливые требования приятелей таким образом: „Ну что такое, зачитал так зачитал… Ну что тебе [из нее] в ней?.. Что ты братец ее в соль что ли хочешь солить! Вот привязался: как будто важная вещь“. [Нет, если б заглянуть поглубже в мозг нашего приятеля может быть открылась бы Другая сокровенная причина. [Если бы мы забежали вперед и рассмотрели] Не будем забегать вперед, если благосклонному читателю не скучно будет дочитать нашу повесть, он увидит, что ум у нашего приятеля был чрезвычайно спекулятивный. [Каждая афера находила в нем теплое сочувствие и в то же время] Подобные вещи возбуждали в нем деятельность спекулятивной части его мозга [мало того каждая спекуляция нахо<дила>], он сочувствовал каждой удачной спекуляции и она возбуждала даже в нем сожаление, зачем не им сделана, даже услышав о каком-нибудь удачном и тонком мошенничестве [он сожалел, [что <нрзб>] он чувствовал нечто вроде щемящего сожаления зачем не им сделано, хоть может быть по самой природе своей и не решился бы на него]. Может быть, если б позволено было забежать вперед рассказа, читатель, ознакомившись ближе с характером героя, открыл бы причину более похожую на дело. Может быть в уме его возникла мысль о возможности составить себе библиотеку. <> Утвердительно со не была <польза> ; и [по поводу] отчего со не стоящее внимания) вписано на полях
27 — Занят-с. / — Читают-с, — отвечал слуга и хотел уйти, <>
С. 284—285.
32-9 Слуга ушел. ~ которого предлагали в услужение / Слуга ушел, а чиновник наш принялся за „Полицейскую газету“. Он как и весьма многие [читатели] даже несравненно [достойнейшие особы] достойнейшие чиновники любил почему-то погружаться иногда в бесчисленные и разнообразные объявления, покрывающие <конец> страницы этой газеты. Ему интересно было сколько в такой-то день пропало кобелей и какие у них приметы, куда их должно доставить и сколько [должно] дадут награждения (он иногда даже сосчитывал сумму всех таких награждений и горько над нею задумывался), какой масти и каких лет продается мерин в Конногвардейских казармах и где живет благородная девица из иностранок, знающая русский, французский и немецкий язык и желающая иметь место компаньонки или при детях, а в случае нужды согласная и на отъезд; объявление: продается за сходную цену пара молодых шведок, годных и под верховую езду, срывало из уст его веселую улыбку. Он уже дочитывал страницу, а глаз его искал чего-то знакомого привычного. Вот уже и последние строки, а глаз всё еще не перестает тщетно искать; на лице его выразилось недоумение, смущение. Прочитав с чрезвычайным любопытством всю первую страницу, он вдруг как будто испугался, не встретив ни одного объявления о зубах — явление, которое если б когда-нибудь [могло случиться] оказалось действительным, можно было назвать поистине беспримерным и он с каким-то трепетом перевернул страницу. Его [испугало почему-то] даже испугала мысль, что может быть вот наконец нумер, в котором нет ни одного объявления о зубах. У него тотчас отлегло от сердца, потому что первое слово, попавшее ему тут же на глаза было „зубы“ и потом пошли писать по всей странице: зубы, зубы, зубы, так что глазу некуда было деваться от них. Герой наш испустил какое-то радостное междометие, так ему приятно было встретить [живое] подтверждение твердому убеждению своему, что [не проходит и не может пройти ни одного дня, чтоб не было объявлений о зубах] скорей день начнется и придет подобно ночи без света, чем обойдется [хоть] один листок объявлений без зубов и зубных дергачей. <> Он уже дочитывал страницу ~ выразилось недоумение, смущение; Его [испугало почему-то] ~ ни одного объявления о зубах, вписано на полях. К тексту: Герой наш испустил ~ без зубов и зубных дергачей. — незавершенный вариант на полях: Герой наш имел свои убеждения и к не последним из них принадлежало то, что скорее день позабудет прийти на смену ночи, чем явится <>
С. 281.
12-13 Но не то говорили ~ вошедшего господина, вписано на полях
12-13 Но не то говорили ~ вошедшего господина. / Но одного взгляда в лицо и во всю фигуру вошедшего господина достаточно было, чтоб [опровергнуть] усумниться в основательности таких предположений, по крайней мере второго.
13 глаза / глаза, лицо
18 без их ведома / может быть без их ведома
19 при первом взгляде вписано на полях
21 известно / ведомо
24 После: благовоспитаннее и благонамереннее, — начато: Ничего такого не было
26 даже в двух посторонних департаментах / между своими
27-28 некоторых значительных лиц / Начато: своего директора и еще нескольких [важных начальников] важных лиц
29 полетишь / улетишь
30 просто страшно / ну страшно
31-32 и не подумал бы / не удостоил бы [его] взглядом нашего чиновника
С. 281—282.
32-1 переждать ~ пустил бы вписано на полях
32-1 переждать ~ пустил бы ему гримасу / пропустить его мимо себя, он разве сделал бы ему гримасу
С. 282.
3-6 Голову держал ~ ничьего взгляда вписано на полях
4 свойственной чиновникам/ вро<жденной> всем чиновникам
6-8 хотя бы то был взгляд ~ чувствовал себя неловко вписано на полях
11 Глаза у него / Эти глаза
12 он / а. их владелец б. господин в бекеше
13 первого чина / первого чиновничьего чина
17-19 рябоватого господина ~ протягивался стол / вошедшего чиновника и то обстоятельство, что, вошед в общую комнату ресторации, [где] во всю длину которой был стол
18 в залу / в залу ресторации
21 взором / осмотрелся взором
21-22 взором ~ робкое опасение / взором робким, любопытствующим и может быть даже <нрзб> и доброжелательным <нрзб>
22-23 почти пуста / довольно пуста
23 за другим концом / на другом конце
27 После: зрителей. — Но герой наш не обратил на них вниман<ия>.
27 Рябоватый господин / Герой наш
29 ибо / потому что
32 он / герой наш или наш чиновник
37 пришло в мысль / пришло на мысль
38-39 движения его ~ походка увереннее вписано на полях
44 исполнил / сделал
С. 283.
5-6 несмотря ~ сшитый сюртук вписано на полях
5-6 несмотря ~ сшитый сюртук / хотя сюртук только что с иголочки показывал в портном мастера своего дела
9-10 так по крайней мере можно было заключить вписано на полях
18 почему-то сам испугался / казалось, тотчас же раскаялся в
18 После: восклицания — что можно было заметить по минутному выражению недовольства самим собой [откр<ывшемуся>] отразившемуся на лице его
21 вернулся / принес
28 стыдился / сов<естился>
27-28 приказав принести карт<оч>ку русскую вписано на полях
С. 285—286.
20-30 К тексту: Вошедший господин ~ сияли как жар). — набросок: Чиновник, так озадачивший [и скорее даже, по-видимому, испугавший] нашего знакомца, был, в сущности, добрый малый, в котором едва ли было что-нибудь [страшное] чего можно [было] испугаться. Он принадлежал к числу тех [молодых] петербургских юношей, которые еще не успели заматереть в чиновничестве, у которых по временам вертятся еще в голове мыслишки [отправиться за границу] о возможности составить себе карьеру чрез женитьбу на богатой купчихе, о поездке за границу, о литературной известности.
Он ничем не отличался от своей братьи молодых чиновников, кроме двух [особых даров природы, которыми] способностей, которыми наделила его природа. [Он перегнул голову налево и осмотрел Сургучова слева; потом перегнул голову] Медленно перегибая голову со стороны на сторону, молодой чиновник внимательно осматривал нашего героя то справа, то слева, и удивление его, казалось, возрастало по мере того, как он замечал на нем какую-нибудь новую вещь, которой прежде не видал. Осмотр продолжался довольно долго и во всё время его герой наш молча переминался на стуле, страшно бледный и совершенно расстроенный, чтоб не сказать испуганный…
— Так! — сказал наконец молодой чиновник. <>
С. 288.
20 надевал / вытаскивал
21 После: навстречу карете. — начато: Он принадлежал к цеху молодых чиновников, которые еще не втяну<лись> <>
26 иду / стою
26-27 „кричи, кричи!“ ~ не прибавлю вписано на полях
36 После: что он — начато: побежит
40 После: долго будет — начато: смотреть
С. 289.
6-13 Он падает перед нею на колени. ~ от него доходов. вписано на полях
14-15 бежал, словно возбужденный каким-нибудь сильным внутренним движением, опрометью / бежал почти опрометью
17 После: мыслью… — начато: Иногда ему
22 внимания / благовол<ения>
29 После: у подъезда великолепного дома. — начато: Он <>
32 — Чья?.. / — А чья?..[1]
39 После: с утра был тут, и — начато: несколько {*}
{* Ниже, на полях, рядом с текстом (строки, 41—42): всё мечталось о любви, о деньгах, которые она ему предложит, — записан диалог:
— Ты беден? — спрашивает она.
— Беден, — отвечает он, — ваше сиятельство.}
С. 290.
5 После: с презрением. — начато: а. На нем я б. Я знаю
6 Читатели назовут его смешным / Читатель назовет такой характер исключительным, недостойным воспроизведения
17 Разные бывают судьбы людские / Начато: Разные бывают судьбы <нрзб> человеческие и от разных несчастий
18 проглотил / высосал
С. 290.
21-22 раз ~ зашел в трактир. / Начато: Раз как-то был он на [Васильевском острове] Крестовском острове и уже поздно вечером зашел в трактир. В трактире около буф<ета>
25-28 который, совершенно растерявшись ~ повторял с каким-то жалким задором / а. который <с удивительной ловкостью> поворачивался <на одном месте> и повторял, осыпаемый ударами б. который несмотря на сыпавшиеся на него со всех сторон удары петушился изо всех сил и кричал неистово <> вписано на полях
28 повторял с каким-то жалкий задором / повторял жалобным голосом <нрзб>
33 После: Приятель наш — совершенно не равнодушно смотрел на эту картину
40 вмешиваться / вмешиваться-таки
40-41 от восклицаний / от тех восклицаний
С. 291.
9 После: здесь происходит… — начато: Бездель<ники>
10 После: бездельники! — начато: И приятель наш высыпал целый короб <>
11-27 Эдожет быть ~ смутило нашего приятеля, / а. Начато: Как бы ни сильна была у нас драка б. Хотя <2 нрзб> одежда не имела вид в. Одежда героя не могла подать никакой мысли г. Приятель наш сам не ожидал действия, какое произвела его выходка: хотя ни наружность его, ни одежда не могли подать мысли о праве его унимать драку, однако ж высокорослые господа тотчас подобострастно отступили. Узнав, в чем дело, приятель наш поспешил заплатить одному из них три целковых, проигранные на бильярде маленьким человечком (и из которых вышла ссора), и поспешил к маленькому человечку.
— Здоровы ли вы, князь? Не [больно ли] ушибли вас…
— [Еще бы!] Я думаю-с! Били, били мошенники, а вы еще спрашиваете, не ушибли. <>
11-13 Может быть ~ более важных, / а. Начато: Известный человеку б. Известно, что [такой способ] употребленный нашим приятелем способ есть в таких случаях самый действительный, он оказывался действительным даже и в случаях более важных.[2] <> вписано на полях
17 он / приятель наш
22 к доктору / сходить к доктору
26-27 После: нашего приятеля. — начато: Однако ж он <>
С. 291.
28 После: читателя — начато: предупрежда<ем>
41-42 родился князем / Начато: родился от
43 мелкотравчатых господ / господ
С. 291—292.
43-2 походил на тех мелкотравчатых господ ~ в продолжение нашей повести / походил на тех господ, при встрече с которыми читатель не задумается отнести их к мелкотравчатой мелкоте челов<еческого> рода <>
С. 292.
2-3 Он происходил ~ званием однодворцев / Начато: Отец его принадлежал к числу тех людей, которые будучи однодворцами
9 к счастию, хорошо были приготовлены / были хорошо приготовлены
12 слово / первое слово
19 После: несколько страниц — начато: по привычке многих
22-23 Ясно, что, оговорившись ~ нескольких часов скуки / Оговоритесь вы и ничего бы такого не случилось
23-24 Слов: а себя от хулителя, может быть, беспощадного — нет
28-31 дружеское расположение князя ~ попить и поесть / дружеское расположение князя [которое впрочем] снискать было очень легко, ибо сам он ничего так искренно не желал, как найти человека на счет которого во имя дружбы можно было пить и есть <>
32-34 Надобно знать ~ жил у своих пансионских товарищей / а. Начато: Князь был б. Жизнь, которую вел князь может объяснить читателю отчасти и его характер. Квартиры он не имел, а жил у пансионских своих товарищей
37 сильно / очень
38-39 и к числу их ~ чужое платье / Не говоря уже о том, что иногда обстоятельства заставляли его надевать чужие панталоны, он просто чувствовал какое-то непобедимое влечение к чужому платью. <> вписано на полях
40 если б он мог иметь / если б у него много было
41 быть может / еще быть <может>
С. 293.
4-7 он тотчас надевал ~ франтить по городу / а. Начато: надевал его брюки, жилет <нрзб>, шарф, а иногда всё это б. надевал что-нибудь из его платья и пропадал на весь день <>
8 не замечал / ничего не замечал
11 После: свинья!» — начато: а. С тобой б. В тебе нет никакого благородства. С тобой просто нет никакого терпения! «А еще князь!» — кричал ему вслед слуга [давно сгоравший в душе глубокой <нрзб> злобой против голодных приятелей — всяких нахлебников своих господ] питавший в душе, как и вообще все слуги, какую-то безотчетную [яростную] дикую злобу ко
16 И князь уходил со польку, / И князь с достоинством уходил.
16 князь / барин
19 безотчетную / дикую
21-29 Он уходил к другому ~ не знал, где жить. / Начато: Он уходил к другому, несколько времени крепился, но и там наконец кончалось тем же. <2 нрзб> Около того времени как Побегушкин встретился с ним, его прогнал последний
32 через два дня / через неделю
35-36 После: к употреблению). — начато: Через
36-37 Болезненно сжалось сердце Побегушкина, когда / Болезненно неприятно сделалось Побегушкину, когда
38 собственном своем жилете / своем жилете
С. 294.
2-3 После: по грязной лестнице — к грязным людям
8 каких / таких
13-15 посвятить их в тайны ~ назвать улыбками вписано на полях
16 увечных и сгорбленных / седых, увечных и сгорбленных
17 глубокие и частые вздохи / глубокие вздохи
19 страсти / желания
23-24 тех бледных и болезненных мальчиков, которые с протянутыми ручонками / Начато: тех бледных и дрожащих мальчиков, которые сначала
26-27 увечного ~ отца / увечного отца
30 стремления / желания
34-39 не стоящими внимания, такие картины грязными ~ К ним вписано на полях
36-37 от смрадных ран / от смрадных и гниющих ран
КОММЕНТАРИИ
правитьПечатается по черновому автографу ГБЛ.
Впервые опубликовано: начало главы I и два отрывка из главы II, с пометами: «для II-ой главы», «(Сургучов) для II главы» — Записки Отдела Рукописей Гос. библиотеки СССР им. В. И. Ленина, вып. 6. М., 1940, с. 10—20; полностью — ПСС, т. VI, с. 318—332.
В собрание сочинений впервые включено в последнем из названных изданий.
Автографы повести представляют собой разрозненные наброски, которые условно делятся на две группы: три незавершенные редакции главы I и наброски, относимые, на основании авторских помет, к главе II.
Первая черновая редакция главы I представлена наброском (ГБЛ А), содержащим перечеркнутый текст начала главы I: «Глава первая. Осенью часу в пятом ~ без всякого с их стороны усилия и даже без их видимого…», — ГБЛ, ф. 195, М 5758. 2/6, л. 1 (на обороте одного из листов рукописи романа «Жизнь и похождения Тихона Тростникова»).
Вторая черновая редакция главы I представлена двумя рукописями: 1) автографом (ГБЛ Б), содержащим текст начала главы I: «Глава первая. Осенью часу в пятом ~ Эх, братец! — воскликнул он с горечью. Вся», — ГБЛ, ф. 195, М 5757. 2/3, л. 1—в; 2) наброском (ГБЛ В): «Как скоро герой наш ~ один листок объявлений без зубов и зубных дергачей» — ГБЛ, ф. 195, М 5757. 2/4, л. 1—2.
Третья полубеловая редакция главы I представлена тремя рукописями: 1) наброском (ГБЛ Г), содержащим текст начала главы I: «Осенью часу в пятом ~ молча уткнул пальцем в некоторые строки карты», — ГБЛ, ф. 195. М 5757. 2/5, л. 1—2 об.; 2) находящимся во второй из названных выше единиц хранения черновым наброском (ГБЛ Б): "Чиновник, так озадачивший «о сказал наконец молодой чиновник» (на полях л. 4 пометы, по-видимому не относящиеся к тексту: «Велик; Ты, которая вливая; За чайным столом; Ком<ната>») — и 3) черновым наброском (ГБЛ Д): «Как только он сходил с Невского ~ как будто только что проглотил тухлую устрицу» — ГБЛ, ф. 195, М 5757. 2/1, л. 1—1 об.
Глава II представлена находящимся в последней из указанных единиц хранения черновым наброском (ГБЛ Д): «Странным образом приобрел он себе друга, со Такое требование несколько смутило нашего приятеля. Однако ж он…» (на полях, рядом с первой фразой, помета: «для II-ой главы»), — и четырьмя черновыми набросками (ГБЛ Е): «Пора уже познакомить читателя с князем ~ и только одного не могла переносить их княжеская гордость» (на полях л. 1 рядом с фразой: «Пора уже познакомить читателя с князем, о котором так часто говорит Побегушкин» — помета: «(Сургучов) для II-ой главы»); «Ух! Легче стало на душе ~ в начале каждой будущей повести»; «Побегушкин употребил все усилия кит смел надеяться)»; «Но, прежде чем я приступлю к рассказу ~ тот поймет мою цель. К ним…» — ГБЛ, ф. 195, М 5757. 2/2, л. 1—2 об.
Перечисленные фрагменты написаны чернилами, со множеством исправлений, густо зачеркнутых строк и слов, с обильными вставками на полях.
Последовательность редакций главы I устанавливается по смыслу, характеру и количеству авторской правки, по почерку. В первой редакции социальная принадлежность героя к чиновничьей среде не уточнена: «…в одну из лучших петербургских рестораций вошел господин довольно высокого роста…» (см.: Другие редакции и варианты, с. 564, вариант к с. 281, строке 7). Во второй редакции слово «господин» зачеркнуто, вместо него вписано на полях: «чиновник (я положительно говорю чиновник, потому что не боюсь ошибиться: из десяти человек, встреченных вами на петербургских улицах, девять непременно чиновники)» (там же, с. 564, варианты к с. 281, строкам 4—7, 5). В третьей полубеловой редакции, положенной в основу текста, эта вставка включена в повествование без изменений.
О том, что в процессе работы над рукописью у Некрасова, очевидно, формировался замысел повести, посвященной традиционной для литературы 1840-х гг. теме «бедного чиновника» («мелкого чиновника», говоря словами Некрасова), свидетельствует и черновой набросок ГБЛ В к главе I, в котором также акцентируется социальная характеристика героя. После слов: «Как скоро герой наш (или наш чиновник» — на полях вписано авторское отступление: «я полагаю, что даже было бы гораздо благоразумнее г<осподам> сочинителям оставить старую обветшалую форму и вместо наш герой говорить наш чиновник)» (см.: Другие редакции и варианты, с. 569, вариант к с. 282, строке 34).
Название повести определяется на основании пометы Некрасова, содержащейся на листе последнего из перечисленных автографов: «(Сургучов) для II-й главы». Герой повести, именуемый чаще «наш чиновник», «рябой господин», назван Сургучовым и в вариантах третьей редакции главы I (см. там же, с. 575, вариант к с. 285—286, строкам 26—30).
«Сургучов» сюжетно не оформлен. Сохранившиеся рукописи не датированы. Отсутствуют и какие-либо документальные сведения о времени работы Некрасова над этим произведением. Датируется предположительно 1844—1847 гг. по следующим соображениям. Первая черновая редакция главы I повести начата и зачеркнута на листах рукописи части третьей романа о Тростникове, над которой Некрасов работал, по-видимому, в 1844—1848 гг. В рукописи главы VIII части второй этого романа содержится помета на полях: «Кондитерская, ресторация, театр, путешествия по Невскому, танцкласс, карты» (см. там же, с. 517), в которой зафиксированы как характерные для «натуральной школы» темы, так и план повествования, затем реализованный Некрасовым в романе. Возможно, с этой пометой связан и замысел «Сургучова», так как в сохранившихся отрывках действие происходит в ресторане, трактире, бильярдной, на Невском проспекте. Подтверждением того, что Некрасов работал над этими произведениями одновременно (возможно, над «Сургучовым» несколько позже) служат и отдельные текстуальные совпадения в них. Объявления о продаже «пары отличных шведок за сходную цену», о «благородной девице из иностранок», о пропаже «легавого кобеля» по стилю аналогичны вывескам в главе «О петербургских углах и о почтенных постояльцах, которые в них помещаются». В исследовательской литературе отмечался и ряд других текстуальных совпадений в «Сургучове» и в романе о Тростникове, в частности авторское отступление в романе: «Ух! Словно гора с плеч свалилась! Легче дышится и слово ложится на бумагу свободнее!» (см. там же, с. 520, вариант к с. 229, строкам 8—9) — и почти дословное повторение в «Сургучове»: «Ух! Легче стало на душе и слово ложится свободнее на бумагу…» (с. 292). Кроме того, обращалось внимание и на связь «Сургучова» с рецензией Некрасова «„Музей современной иностранной литературы“, вып. 1 и 2» (С, 1847, № 4), в которой использовались отрывок из романа о Тростникове (см. выше, с. 712, 747—748) и текст из «Сургучова»: «Не великие страсти, не возвышенные порывы и не аристократические страдания намерен я изобразить здесь ~ но кто спешит к нему с помощью и утешением, тот поймет мою цель» (с. 294; см. также: ПСС, т. VI, с. 566). Таким образом, в 1847 г. Некрасов еще мог обращаться к «Сургучову» как к материалу для своей рецензии.
Последней датой творческой работы над «Сургучовым» можно считать 1847 г. и на основании еще одного наблюдения. В одном из набросков повести неожиданно появляется фигура мечтателя и авторское рассуждение о петербургских мечтателях («Читатели назовут его смешным и отчасти смешным, но пусть они заглянут в себя. Я знаю, что не один он. В нем только резко отразилась болезнь, общая всем петербуржцам» — с. 290), аналогичное размышлениям Достоевского на эту же тему в «Петербургской летописи» от 15 июня 1847 г. (СПбВ, 1847, 15 июня, № 133). Здесь Достоевский пишет о мечтателе как о «кошмаре петербургском» (Достоевский, т. XVIII, с. 32—34).
Анализ черновых рукописей «Сургучова» позволяет высказать предположение о том, что Некрасов работал над этим произведением недолго и особенно интенсивно в 1844—1845 гг., в период подготовки «Физиологии Петербурга», программного сборника «натуральной школы». Возможно, замысел «Сургучова» соотносился с фельетоном «Черты из характеристики петербургского народонаселения» (ЛГ, 1844, 10 авг., № 31), в котором речь шла о «типе чиновника», со стихотворением «Чиновник» (1844), написанным специально для второй части «Физиологии Петербурга», и был связан со статьей Белинского «Петербург и Москва», опубликованной в первой части. «…Слово „чиновник“ в Петербурге такое же типическое, как в Москве „барин“, „барыня“ и т. д., — писал критик. — Чиновник — это туземец, истый гражданин Петербурга» (Белинский, т. VIII, с. 408).
Характеристики героев в «Сургучове» и в «Чиновнике» отличаются некоторыми текстуальными совпадениями. Так, в начале повествования в «Сургучове» перечисляются черты, присущие собирательному образу «мелкого» петербургского чиновника: «робость вечно боролась <…> с подозрительностию», «подозрительная боязливость» (с. 282), ср. в «Чиновнике»: «…держал себя сутуло ~ И в робость безотчетную впадал…» (см.: наст. изд., т. I, с. 413).
Соотнесенность «Сургучова» с литературной традицией отмечалась самим Некрасовым в начале главы I (см.: Другие редакции и варианты, с. 569, вариант к с. 282, строке 34). «Чиновничья» тема была одной из распространенных в литературе 1830—1840-х гг. Кроме стихотворений Некрасова «Чиновник», «Говорун» и водевиля «Феоклист Онуфрич Боб, или Муж не в своей тарелке» ей посвящены многие произведения Ф. В. Булгарина (повести «Три листка из дома сумасшедших» (1834), «Посмертные записки титулярной» советника Чухина" (1835), «Победа от обеда» (1840), где обрисовывается быт «человечества 14-го класса», и очерк «Чиновник» (1842)), повести Е. П. Гребенки («Лука Прохорович», 1838), И. И. Панаева («Дочь чиновного человека», 1839), Н. Ф. Павлова («Демон», 1840), водевили Ф. А. Кони «Титулярные советники в домашнем быту» (шел на сцене Александрийского театра в сезон 1839/40 г.) и В. А. Соллогуба «Букеты, или Петербургское цветобесие» (1845) (см. также: Цейтлин А. Повести о бедном чиновнике Достоевского. (К истории одного сюжета). М., 1923). По словам Гоголя, над титулярным советником «натрунились и наостились вдоволь разные писатели, имеющие похвальное обыкновение налегать на тех, которые не могут кусаться» (Гоголь, т. III, с. 141—142).
Некрасов обратился к «Сургучову» после выхода в свет «Шинели» (1842) Гоголя и в период публикации «Бедных людей» (1846), «Двойника» (1846), «Господина Прохарчина» (1846) Достоевского, — произведений, в которых «чиновничья» тема приобрела качественно новое гуманистическое звучание, что не могло не отразиться на творческой истории комментируемой повести. По-видимому, писатель предполагал создать повесть в стиле русских физиологии, населенную множеством «мелкотравчатых господ» (чиновник, петербургский мечтатель, приятель Побегушкина, «происходивший от тех родителей, которые с званием однодворцев соединяли древнее княжеское звание, мешавшее им посвятить себя какому-нибудь ремеслу» и др.), ориентируясь при этом на гоголевскую традицию. Генетическая связь с поэтикой гоголевских петербургских повестей прослеживается, в частности, в стиле повествования, в детализированных описаниях героев, в характере авторских отступлений. Внешность Сургучова («рябого господина», «мелкого чиновника»): «Голову держал он вниз, не стараясь нисколько преодолеть свойственной чиновникам сутулости, шагая нерешительно, встречному тотчас давал дорогу, не выдерживая ничьего взгляда…» (с. 282); «Не было в нем и следа той немножко педантической <…> торжественности, которая постоянно присутствует на лицах крупных чиновников…» (с. 281) — ассоциируется в обликом Акакия Акакиевича в «Шинели»: «…нельзя сказать, чтобы очень замечательный, низенького роста, несколько рябоват…» (ср. также контрастное описание чиновничества в «Невском проспекте»: «Голодные титулярные, надворные и прочие советники стараются всеми силами ускорить свой ход. Молодые коллежские регистраторы, губернские и коллежские секретари спешат еще воспользоваться временем и пройтись по Невскому проспекту с осанкою, показывающею, что они вовсе не сидели шесть часов в присутствии. Но старые коллежские секретари, титулярные и надворные советники идут скоро, потупивши голову…» — Гоголь, т. III, с. 141, 14). Эпизодическая фигура молодого коллежского регистратора, составившего себе славу либерала «ловким передразниванием походки некоторых значительных лиц» (с. 281), напоминает поведение молодых чиновников в «Шинели», с «канцелярским остроумием» потешавшихся над Акакием Акакиевичем, и «вольнодумство» судьи в «Ревизоре». Само упоминание Некрасовым «некоторых значительных лиц» восходит к повести Гоголя «Шинель».
Воздействие Гоголя ощутимо не только в стиле, незавершенной повести, но прежде всего в сознательной ориентации Некрасова на изображение мира социально униженных («…я поведу вас в мир людей, которых страдания мелки и темны, радости грубы, песня простонародны…» — с. 294), художественно реализованной в его поэтическом творчестве.
С. 282. …выписывавший стихи из «Репертуара русского театра» — «Репертуар русского театра» — журнал, издававшийся И. П. Песоцким в 1839—1841 гг. В 1842 г. объединился с «Пантеоном русского и всех европейских театров» и стал выходить под названием «Репертуар русского и Пантеон всех европейских театров»; редактором его с 1842 г. был Ф. В. Булгарин, а с 1843 г. по 1846 г. — В. С. Межевич. Этот журнал Некрасов ставит в один ряд с «Северной пчелой» и «Библиотекой для чтения», входившими в круг чтения мелкого чиновничества.
С. 284. …огромный лист, прозванный русским "Journal de «Debats» ~ не знает русской газеты.-- Речь идет о «Ведомостях Санкт-Петербургской городской полиции» (1839—1917), называемой в быту «Полицейской газетой» и помещавшей объявления а известия о различных происшествиях в Петербурге. С 1839 г. редактором газеты был В. С. Межевич. О популярности среди мелкого чиновничества «Северной пчелы», «Библиотеки для чтения», «Полицейской газеты» писал в «Записках сумасшедшего» Гоголь, о чтении «Северной пчелы» — в «Бедных людях» Достоевский. Ср. также в рассказе Я. П. Буткова «Горюн» (1847): «„Пчелку“ бы мне или „Полицейскую“». «Journal de Debats» — ежедневная парижская политическая газета, основанная в 1789 г.; в 1840-е гг. — орган, близкий к правительству.
С. 284. Продается пара отличных шведок…-- Шведка — небольшая лошадь крепкой породы. В первоначальном варианте это объявление имело двусмысленный оттенок, вызвавший улыбку чиновника: «…продается за сходную цену пара молодых шведок, годных и под верховую езду» (см.: Другие редакции и варианты, с. 572, вариант к с. 284—285, строкам 32—9).
С. 286. …транспоран…-- Транспорант — натянутая на раму просвечивающая ткань с какими-нибудь изображениями, освещаемая сзади.
С. 286. …иные пятнышки ~ Закрашены чернилами.-- Ср. похожий эпизод в «Без вести пропавшем пиите» (1840) (наст. изд.: т. VII, с. 45—46) и в романе о Тростникове (см. с. 90).
С. 287. А! а! и шампанское!.. ~ Это кислые щи…-- Кислыми щами назывался шипучий напиток, особого рода квас, приготовлявшийся обычно из пшеничной муки и закупоривавшийся так же, как шампанское.
С. 288. …бежал безумно навстречу карете.-- Ср. традиционный для «натуральной школы» мотив кареты, используемый Некрасовым в одноименной повести (1841).
С. 288—290. В нем почему-то жило убеждение ~ закладывать последние вещи на скудный обед.-- Ср. тему мечтателя, раскрытую Достоевским в «Хозяйке» (1847), «Петербургской летописи» (1847), «Слабом сердце» (1848), «Белых ночах» (1848). См. также роман о Тростникове, с. 97.
С. 289. …высокой гайдук…-- Гайдук — выездной лакей.
С. 289. …ел у Излера…-- ресторан И. И. Излера в Петербурге. См. также стихотворение «Прихожу на праздник к чародею» и комментарий к нему (наст. изд., т. I, с. 70, 598).
С. 290. …знал наизусть несколько стихотворений гр. Ростопчиной, читал Одоев<ского> и Солл<огуба>…-- Е. П. Ростопчина (1811—1858), известная в 1840—1850-е гг. писательница, автор сборника «Стихотворений» (1841). Признание современников получила ее любовная лирика. В. Ф. Одоевский (1803 или 1804—1869), автор фантастических и светских повестей. В 1840-е гг. были известны его «Русские ночи» (1844), «Княжна Мими» (1834), «Княжна Зизи» (1839), «Пестрые сказки с красным словцом, собранные Иринеем Модестовичем Гомозейкою» (1833), «Сказки и повести для детей дедушки Иринея» (1838) и др. В 1844 г. вышло собрание сочинений Одоевского в трех томах. В. А. Соллогуб (1813—1882) в 1840-е гг. выступал как автор светских повестей («Лев», «Медведь», «Большой свет» и др.), водевилей («Букеты, или Петербургское цветобесие») и повестей («Собачка», 1845) из чиповпичьей жизни, повести «Тарантас» (1845).
С. 290. Иной глядит, как будто только что проглотил тухлую устрицу.-- Это сравнение встречается в романе о Тростникове (см. с. 244).
С. 290. …гуляя на Крестовском…-- Крестовский остров в 1840-е гг. был в основном весь занят парком, переходившим в лес; принадлежал к неаристократическим районам Петербурга (см.: Курбатов В. Я. Петербург. СПб., 1913, с. 585—588).
С. 291. Уже одно слово «князь» пугает читателя ~ у которых им не удавалось быть и в прихожей.-- Говоря О сочинителях «повестей с князьями и графами», Некрасов, возможно, имел в виду Л. В. Бранта (автора романа «Жизнь как она есть. Записки неизвестного», 1843). По поводу последнего Белинский писал в статье «Петербургская литература» (ФП, ч. 2) в аналогичных выражениях: «Петербургский писака, никогда не видавший даже прихожей порядочного дома, изображает в своих романах и повестях высший свет и хороший тон, аристократов и жизнь как она есть» (Белинский, т. VIII, с. 562). Ср. с выпадами Некрасова против «аристократических повествований» в рецензиях «„Аристократка, быль недавних времен, рассказанная Л. Брантом“. СПб., 1843» и «„Наполеон, сам себя изображающий“, с франц. СПб., 1843».
С. 292. …с званием однодворцев соединяли древнее княжеское звание…-- Однодворцы — представители особой группы государственных крестьян, свободных от крепостной зависимости, владевшие небольшим наделом земли (в один двор). Однодворцы занимали промежуточное положение между дворянами и крестьянами, имели право владеть крепостными и земельными участками, но облагались подушной податью. Фигура деклассированного князя из однодворцев, принадлежащего к породе «мелкотравчатых господ», контрастна по социальной характеристике герою рассказа Тургенева «Однодворец Овсяников» (1847).
С. 294. …я должен предупредить читателя, что я поведу его по грязной лестнице со Я ставлю здесь слово «грязный» в том смысле, в каком понимают его многие читатели.-- Намек на отклики Ф. В. Булгарина и Л. В. Бранта по поводу «Физиологии Петербурга», в которых «Петербургские углы» обвинялись в «грязности»: «Писатель с дарованием, с умом и сердцем, сойдя воображением в это убогое жилище, в этот мрачный нищенский угол, мог бы нарисовать картину грустную, возбуждающую участив, сострадание, — писал Л. В. Брант, — г. Некрасов, питомец новейшей школы, образованной г. Гоголем, школы, которая стыдится чувствительного, патетического, предпочитая сцены грязные, черные <…> Не спорим, что они существуют как неизбежные исключения в низшем слое человеческого общества; но должно ли рисовать их жалкую жизнь, и особенно рисовать так, как рисует г. Некрасов, поставляющий, по-видимому, торжество искусства в картинах грязных и отвратительных…» (СП, 1845, 19 окт., № 236; см. также: 7 апр., № 79).
- ↑ Ниже, на полях, рядом с текстом (с. 289—290, строки 36—2): Он целые три часа ~ на скудный обед, — запись: С русским человеком такие вещи случаются. Ему стоит только задуматься сильно о каком-нибудь деле и о выгодах, которые оно может дать, и он тотчас принимается распоряжаться, как будто уже дело сделано и выгоды получены, и [очнется] опоминается только тогда, когда почувствует сов<ершенную> пустоту в кармане…
- ↑ Текст отчеркнут, рядом на полях помета: Чисто