Потехин А. А.
правитьСУД ЛЮДСКОЙ — НЕ БОЖИЙ
правитьИсточник: А. А. Потехин Сочинения, т. 9, 10, 11. СПб.: Просвещение, 1905
Оригинал здесь: http://cfrl.ru/prose/potexin/potexin.shtm
Николай Спиридонович, зажиточный крестьянин, старик.
Матрена, дочь его.
Иван, молодой крестьянин, сирота.
Егор Сергеевич, крестьянин из дворовых, старик.
Акулина Ивановна, жена его.
Дементьевна, старуха, знахарка, из крестьянок.
Павел, молодой парень.
Агафья.
Марья.
Дарья, хозяйка избы на проезжей дороге, крестьянка.
Скрипунов, проезжий помещик.
Данило, его слуга.
Крестьяне, крестьянки, дети.
Действие первое.
правитьАкулина Ивановна. Да что больно невесела?
Матрена. Больно тошно, баушка Акулина.
Акулина Ивановна. Да чтой-то это за тоска такая? Откуда такая накачалася?
Матрена. Знаешь ты, баушенька, мою тоску, откуда она есть и к чему клонится… (Грустно опускает голову на руку.)
Акулина Ивановна. Ну, вот тебе на! Эка еще напасть подумаешь!.. Девка с парнем слюбилась… То и резон, коли любитесь… Другое дело, кабы дружка милого не было, так есть о чем тужить… А то ну-ка!.. Да у тебя первый парень изо всей деревни!
Матрена. Знаю, что хорош и удал, и всем молодец, а пуще того — все мое сердце к нему; только перед Богом-то грешно, а на батюшку родимого и глаза бы не смотрели. Вся душа изныла: ну-ка, как узнает все про все… и подумать — страсть берет…
Акулина Ивановна. Да что за страсть?.. — Полно-ка, полно! Да я была девкой-то, так отходу от себя не давала молодцам, а ты что?… Полно!… На то девка и молода, чтобы гулять… Да что батька-то съест, что ли, тебя, коли и узнает-то что…
Матрена. Ах, баушка, не знаешь ты его. Он в меня ровно в себя верит; он меня не тому учил, все Богу молиться заставлял, а я что со своей душой сделала?… (Закрывает лицо руками и утирает слезы.) Горькая я, грешная!…
Акулина Ивановна. Полно-ка, девка, разума-то еще нет в тебе. Послушай меня, старухи… Тоже была молода, на господском дворе жила, да ничего не боялась… Ну, чему ты убиваешься-то?… Ведь не узнал еще?… А и узнает-то, так при нем останется… Эка беда!…
Матрена (с испугом). Ай, баушка, да лучше живой в гроб лечь, на вольной свет не смотреть…
Акулина Ивановна. А ничего! Я тебе говорю, ничего! Скорее за Ванюшу-то, за твоего, выдаст…
Матрена. Нету, баушенька, не отдаст он меня за него ни за что: уж пыталась, ведь, ты говорит, так что он те сказал? — Пьяница, чу, безродный, Богу не молится и своей, чу души-то будет ему губить, — вот что, только и сказал… Так уж чего тут ждать, какой радости?…
Акулина Ивановна. А ты молчи, не прытко!… Жди да жди… Поломается да и перестанет, — и отдаст.
Матрена. Да чего ждать-то? До Филипповок-то много ли осталось?… Ох, стыдобушка моя… Куда я угодила? (Плачет.)
Акулина Ивановна. Ну-ну, погоди, вот завтра, погоди. Опять к нему пристану… Что будет?… Уж неужто не урезоним?… (Входит Иван.) Что Ванюша-то нейдет? Хоть бы он тебя разутешил…
Иван. Ванюша идет, буйную голову на удалых плечах несет. Матренушка, разлапушка, слаще меду, слаще сахару, слаще патоки медовой! (бойко подходит к Матрене, обнимает и целует ее.) А что, баушка, нет ли у тебя лишних в избе-то? (Осматривается.)
Акулина Ивановна. То-то, то-то, удалая голова, заугар, сначала бы спросил… Эх, ты мне!… Нету, нету никого!
Иван. Ну так нече и опасаться. Баушка Акулина не скажет. Целуй ты меня во сахарные уста, во приятные, целуй крепче, ажно б огнем опалило.
Матрена. (Стыдливо отворачивается.) Полно, сердечный… не замай… Не то на сердце, тошнехонько.
Иван. Да об чем тебе тосковать-то?… Эх, жилось бы только на белом свете, а то что за тоска… Плевать на нее хотел… Али песенку спеть?
Матрена. Эх, полно ко ты с песенкой-то, побай лучше толком-то…
Иван. Да что толком-то толковать… Коли любишь, — весь тут толк, а не любишь, -пропадай моя голова совсем… Ну, ведь, жалеешь? Молви.
Матрена. Сердечный мой, знаешь сам, жалею ли я тебя… Да что будет-то?
Иван. А что будет, то будет, а будет то, что Бог даст. Живи в радость, коли живется… Вот и все тут… Ну-ка, поцелуй послаще… (Матрена целует Ивана, потом опускает голову на стол.)
Иван. Да что ты больно невесела?
Акулина Ивановна. А ты-то впрямь что больно весел? Али уж шумит в голове-то?…
Иван. Да что, баушка, с пустой-то головой ходить? Вино сердцу не помеха, еще пуще разыграется… Не в украдку пью, пьяный не валяюсь… Матреша, а Матреша? Слышь, молви словечко одно, от чего пуще стосковалась?… Баушка, да что ей попритчилось?…
Матрена (быстро). Родной ты мой, сердечный друг, голубь ты мой сизокрылый! Вся, ведь, я твоя, все мое сердечушко, а мы, ведь, во грехе живем, что с нами станется? Придет время — куда я денусь?…
Иван. Не пропадем, лебедка! Авось старик-от смилуется. Моя, ведь, будешь, ничья…
Матрена. Ох, не то чует мое сердце… Не любит тебя родитель-батюшка… Ах, Иванушка, голубчик мой, на что ты повадку-то экую взял? Больно ты мне мил, не насмотрюсь я на тебя, да батюшка-то не то думает… На что ты это вино пьешь, на что ты песни-то громко больно поешь, да по целым по ночам сребятами гуляешь…
Иван. А что мне, али сиднем сидеть, али в пригоршни плакать, коли не об чем?
Матрена. Не рассердись, Иванушка, не мои то речи. Всяко ты мне люб, а батюшке-то это не по мысли… Из-за этого и мне не бывать за тобой…
Иван. Да что старик-от из ума что ли выжил? Али он молод не бывал, али не помнит, как молодая-то кровь по суставам гуляет?.. Так ли, баушка?…
Акулина Ивановна. Не говори! И впрямь из ума выжил…
Иван. Да право… В хоровод ли пойдешь, али песню веселую затянешь да в присядку ударишь, так ровно те подмывает, ровно огонь по тебе пойдет, всяка жилка в тебе взыграет, ноли волос дыбом встает, только мороз по коже подирает.
Матрена. (Смотря с любовью на Ивана.) Сердечный мой!…
Иван (обнимая ее). Да не тужи, Матрешенька, будет и на нашей улице праздник… Уломаем старика… Узнает и меня, каков я есть, — души не пропью, на большую дорогу не выйду… Ну-ка, Акулина Ивановна, загани, какая нам судьба будет?…
Акулина Ивановна. Изволь, изволь… (Идет и берет из шкапика карты.)
Матрена. Ох, Иванушка, не ворожить бы нам, а Богу молиться надо за все наши грехи.
Иван. Знаю, что надо… (В раздумье.) Ну, да ведь не вправду… Ну-ка, баушка, раскладывай.
Акулина Ивановна (тасуя карты). На какую тебе кралю-то загадывать?
Иван. На какую? Али не знаешь, какая у меня краля-то?… (С любовью смотрит на Матрену.) У меня краля писаная, другой нету экой… (Целует ее в щеку.)
Акулина Ивановна. (Раскладывая карты.) Ну теперь, нишкните, не мешайте…
Марья (входя). А мы, бабушка, к тебе на поседки пришли.
Акулина Ивановна. Ну, милости просим.
Иван. (Быстро встает и идет навстречу девушкам.) Ах, девушки-касатушки, распрекрасные, писаные, чернобровые, черноглазые…
Акулина Ивановна. Что же это одни, и ребят-то нет с вами?
Агафья. Да уж наши ребята таковские. Смотри, что все храпом храпят, у всех овины сушатся…
Иван. Я, значит, один разгуляй-молодец?… Ровно знал, — пришел, все вас поджидал… Одному мне, значит, утешать вас речами сладкими, взорами приятными…
Агафья (кокетливо). Один ты только и есть у нас парень-то веселый… Да ты ничто гадаешь, баушка?
Акулина Ивановна. Да вот хотела было разложить…
Несколько голосов. Баушка, поворожи-ка и нам.
Акулина Ивановна. (С улыбкой удовольствия.) Ну-ка, всем бы вам поворожить…
Иван. А об ком бы ворожить-то, ведь, чай, все обо мне?
Агафья. Нет уж, что нам об тебе ворожить… (к Матрене.) А я было забегала за тобой, да старик-от сказал, что ты ушла к баушке Акулине на поседки; так что мол рано?… Раньше, чу и придет; скажи, чу ей, чтобы скорее домой приходила…
Матрена (поспешно). Так прощай, баушка, я пойду домой.
Акулина Ивановна. Ну, что уж и бежать бы? Посиди… Вечеру-то еще немного…
Матрена (нерешительно). Да ведь ждать будет… (Смотрит на Ивана, тот делает знаки, чтобы не уходила.)
Акулина Ивановна. Да что еще ждать-то? Посиди… И то ровно прикованная, все в избе сидишь… Дай хошь вот сгадаю…
Матрена. Пожалуй!
Акулина Ивановна. (Обращаясь к прочим девушкам.) Садитесь, девоньки, что стоите?
Несколько голосов. А вот, баушка, и нам сгадай…
Акулина Ивановна. Эх, девки, вот что разве… Уж я какая гадальщица, плохая, а разве мне не тряхнуть ли своего старика? Вот уж так раскладывает!
Несколько голосов. Ах, бабушенька, вот бы…
Иван. Да где же сам-от, Егор-от Сергеич…
Акулина Ивановна. Овин сушит. Скоро придет. Да вы слыхали ли про то, девки, как он ворожит?…
Марья. Слыхали, баушка, что к нему много понаходит и со стороны…
Акулина Ивановна. Ведь у него и карты-то не наши, а особливые… Слыхали ли про то, как он их достал-то?
Несколько голосов. Нет! Да! Расскажи, баушка.
Акулина Ивановна. Ну, ладно, девки, садись все за гребни, вот я и сама гребень возьму… (Берет гребень.)
Иван. А то ин, баушка; песню спеть?
Акулина Ивановна. Ну, песня песней, а дай девкам рассказать… Эк ты какой, все бы пел!… Ин и рассказывать не хочу.
Несколько голосов. Нет, баушка, расскажи, расскажи!..
Акулина Ивановна. Да ну, ну, ладно! Уселись ли?
Несколько голосов. Уселись, уселись!
Акулина Ивановна. Ну, так слушайте, да не перебивайте, а то и позабуду!… Ведь, мой Егор-от Сергеич при старом-то барине поваром был… Ведь, и я, девки, тоже во дворе была, да что ни на есть первая красавица изо всей дворни, даром что теперь-то экая стала…
Мария. За что же вас, баушка, в деревню-то ссадили, за вину что ли за какую?
Акулина Ивановна. Нет, какая тебе вина? Так уж нас всех, всю дворню, тогда рассадили… Старые-то господа померли, а молодые-то поделились, да поразъехались кто куда. Ну, и говорят, что нам, говорят, старых дворовых не нужно, мы к себе новых хотим, чтобы все по новой по моде знали, а если и взять из старой дворни, так чтобы виден был человек… Так нас всех и поразослали по деревням… Вот и меня-то с Сергеичем сюда высадили… А он был вот какой повар! И все со старым барином в полку ходил… Как начнет это иной раз про стражение рассказывать, так только слушай: это, говорит, например, из пушек палят, в роги это играют, французы только чтобы на наших, а они в них штыком, а иной, говорит, и солдат, так тут больше генерала, потому какой генерал, а тут нужно, чтобы всякой свою силу показывал да чужую силу бил… Вот и мой-то много французу, говорит, убил… А то они на турку ходили и вот как на турку-то ходили, тут он это и гаданье свое перенял… Стражение это было большое… Вот и мой-то тоже у своего барина отпросился, чтобы это тоже турку убивать да побивать. Вот только он на одного турку и наскочил и хочет его убить, а турка-то и говорить ему: не убивай, говорит, меня, Егор Сергеич, я, говорит, тебе я за это счастливым сделаю. А мой-то ей, турке, и отвечает: не надо, говорит, мне никакого от тебя счастья, а я долг свой исполняю, что я, говорит, на войне, так всех бью побиваю, да и какое ты мне, турка, счастье сделаешь? — А такое, говорит, я тебе, счастье сделаю, что ты век меня будешь помнить, да благодарить, потому, говорит, ты всякое дело будешь знать, всякую судьбу человеческую произойдешь, все ты будешь знать. — Не хочу, говорит, я этого, а убью тебя, турку! Ты, говорит, с нечистой силой хочешь меня свести, так я, говорит, русской, — в Бога верую, а ты и креста не носишь. — Нет, говорит, погоди, не убивай меня, я никакой нечистой силы не знаю, а я все тебе по картам покажу, как судьбу людскую узнавать, и душе твоей от этого ничего не будет, а еще будет тебе всякое добро и благодарность, потому и человека ты остановишь, коли он что не так умышляет, и на путь ты его наставишь, и правду ты ему скажешь, и от зла его ослободишь… Ну, говорит, коли это так, то я согласен, только чтобы не было обману. И взял он, девоньки, — это мой-от, Егор Сергеич, — веревку и обвязал он ее мертвой петлей турке на шею, и повесил он эту веревку на древо, и говорит: вот, говорит, слушай, турка, коли скажешь ты мне всю правду истинную, как без обмана, так я, говорит, тебе я отпущу и награжу, а коли солжешь или в увертку только пойдешь, так сейчас, говорит, я тебе я на это самое древо повешу, да еще и застрелю тебе я из пушки и штыком заколю. — Не надо, говорит, мне от тебя никакой награды, да и какую награду ты мне дашь, коли все я сам возьму, что ни захочу, и не быть бы мне в полону у тебя, и не взяла бы меня никакая сила, как бы было со мной одно слово, да нет только этого слова, а я его позабыл, и не позабыл бы я его, как бы не потерял своей пестрой чалмы, да не убили моего ретива коня. Только конь, говорит, один и знал это слово, да вчалме оно лежало, в платочке завернуто, на бумажке написано; и потеряй я чалму, да будь конь мой жив — все бы ничего, подсказал бы он мне это слово. А теперь, говорит, уж я в твоих руках, так хочу я тебе добро сделать, чтобы ты меня отпустил. И пойду я тогда по чистому полю, по бранному, искать свою чалму и, коли найду ее, и тебе скажу это слово, а не найду, опять приду к тебе просить, чтобы ты меня жисти порешил. И развязал он тут свой пояс, и вынул из него карты, и разложил их. Ну, говорит, слушай, Егор Сергеич, чтобы ты знал, что значит мое гаданье! Я по картам расскажу всю судьбу твою, как она была и как будет. И начал он тут все рассказывать, да так, что моего-то индо страх взял. Веришь ли теперь? Спрашивает его. Верю! Говорит, как не верит! Тут он его и научил всему; только, говорит, знай, что другими картами этак гадать нельзя, потому, говорит, мои карты от самого царя Фараона, а других нет. Вот мой-то и стал у него просить этих карт. Что ты, говорит, просишь у меня, коли я и сам у тебя в руках, а ты, говорит, карты возьми, а меня отпусти! Пойду я искать свою пеструю чалму и, коли не найду ее, опять приду к тебе, и тогда уж ты меня убей. Мой и отпустил его, а карты положил за пазуху. Турка встряхнулся и убежал. Вот проходит опосля того день, проходит другой, — проходит и третий — турки нет, только вдруг, на четвертый, он вдруг перед моим-то как из земли вырос. Ну, говорит, исходил, говорит, я все поле бранное, не пимши, не емши, а чалмы своей не нашел. Теперь, говорит, ты убей меня, жисть мне моя не мила; а мой говорит: нет, говорит, ты мне добро сделал, а мне, говорит, тебя убить, однако же, говорит, я не разбойник. А тот в ногах валяется: батюшка, говорит, Егор Сергеич, убей ты меня, а мой-то его убивать не хочет. — Тут и заговорил турка. Так вот, говорит, я что тебе скажу: не убьешь ты меня, останусь я жив, не будет и у тебя такой силы, хоть ты и знаешь мое гаданье! Оно, говорит, тогда только и сильно, как один человек его знает. Теперь, говорит, ты много знаешь, а не будет меня на белом свете, еще того больше будешь знать. Что же, подумал мой-то, отчего же мне его и не убить? Однако же он, турка, не крещеной, я еще, думает, свой закон исполню, так как я на войне состою. Взял да тут его и прихлопнул. Турка-то как стал это издыхать и закричал: спасибо, говорит, тебе, Егор Сергеич, помни же меня, и назвал себя по имени… Ничто так мудрено, как-то: аграмбрабра кратра… нарочно все твердила, муж-то сказывал. Так вот, девоньки, так у него с тех пор эти карты и остались, все он их и раскладывает, и как разложит, да что кому скажет, так точно ведь он по писаному читает, так все и сбывается. Ведь, он и раскидывает-то не так, как вот мы, бабы, а как-то все кругом, да вперемежку, да все считает… И карта у него уж, девки, не то и значит, что у нас, совсем не то… Это больно мудреное дело; уж я смотрю-cмотрю, — не могу понять, а мне-то не рассказывает тоже, нет, не рассказывает, опасится, чтобы силу не потерять. А вот стану, говорит, умирать, так тут все покажу… Вот он и нашим мужикам тоже это гадал, спросите: как что сказал, так ровно вылил… Да, больно у него это мудреная наука!… Со стороны тоже мало ли народу ходит… А чем мы и сыты-то, как не этим делом? Тоже одному отгадает, другому сноровит, — ну, и помнят, и благодарят… Так вот разве его, девки, заставить?…
Агафья. Ах, баушенька, кабы да в сам деле погадал Егор-то Сергеич…
Иван. Да о чем тебе в гадать-то, Агаша?…
Егор Сергеич (входя). Гой, русского духа слыхом не слыхать, а нынче русской дух сам на дом лезет.
Егор Сергеич (хохочет). А, испугались! То-то!… Об чем шушукали? Что без песен сидите?
Иван. Здравствуй, дедушка Егор!
Егор Сергеич. Здорово, Ванюша!
Иван. А вот все о тебе баушка рассказывала, как ты карты-то у турки отнял.
Егор Сергеич. А-а!
Акулина Ивановна. Погадай-ка, отец, девкам-то…
Егор Сергеич. Ну, что им гадать-то, не стоит того… (Садится.) Что уж гадать нелюдям.
Агафья. Да разве мы, дедушка, нелюди?
Егор Сергеич. Так неужто люди? Разве девка человек?…
Несколько голосов. Ах, дедушка Егор! (Смеются.)
Иван. Вот что, дедушка, неужто ты и взаправду на войне был и с турком это, и с французом?
Егор Сергеич. Был.
Иван. И карты у турки отнял?
Егор Сергеич. Отнял!.. А что?
Матрена. Да как же ты не боялся?
Егор Сергеич. Да чего бояться-то? Я вот сегодня домового в овине видел, да не испугался…
Матрена (вздрагивая и бледнея). Полно, дедушка, что ты говоришь.
Егор Сергеич. Да что мне? Невидаль что ли? Кто на войне бывал, тот всего много видал.
Иван. Да как же ты, дедушка, стражался-то, коли у тебя никакого, значит, орудия не было: ни сабли, ни ружья, как же ты?…
Егор Сергеич. Хм… да как придется… Тут не смотрят! Чем хочешь бей, только бы убивать, да в полон брать…
Иван. Да, ведь, ты, дедушка поваром был?
Егор Сергеич. Поваром! Так что же?… Хочешь ли я тебе расскажу, как я одиново троих французов живьем в полон забрал?
Несколько голосов. Расскажи, расскажи…
Егор Сергеич (самодовольно). То-то расскажи. Слушай… Вот одново баталия такая идет с французом, что страсть, а барин у меня был такой храброй, что ничего не боялся: выпьет, бывало, на дорогу стаканчика три, да и пойдет: сечет и рубит, так около него француз-то и валится. Вот только он стражался-стражался, да и едет ко мне: свари, говорит, что ни будь поесть, смерть устал… Слушаю, говорю, сударь, будьте покойны, все будет готово, а как стражение?… Я, ведь, при обозах был, так мне далеко-то не видать… Известно, говорит, наша берет; ты готовь скорее, а я поеду последних добивать… Вот он уехал, а я отошел в сторону, теплинку разложил, таганчик наставил, да и готовлю горячее, вдруг смотрю на меня три француза… Что же, думаю себе, ничего! Со мной нож поварской, да с этой сволочью и без ножа управлюсь… Подошли, — кричат: есть, есть дай…
Агафья. Дедушка, так разве они говорят по нашему-то…
Егор Сергеич. Эка, дура! В те поры уж они выучились. Все с нами-то стражались, а ты не перебивай, слушай… Ну, кричат: есть, есть дай!.. Пошли, я говорю, вы прокаженные, стану я вас кормить — у меня еще барин не обедал… Они наступать, замахали саблями… Эй, говорю, ребята, шалишь, не приступайся!… Только вижу с ними разговаривать пути не будет: схватил кастрюлю-то, да горячим-то кипятком им в рожи-то, да в зенки-то… Они: «ай, ай, ай!» сабли-то пороняли, да протирать глаза, да бежать, а я уж это рассердился, да за ними, да горячей-то кастрюлей, да по затылкам-то, да горячей-то, да по затылкам-то. Они уж и пардон было кричать. Ладно, мол, дам я вам пардон, да которого нагоню, кастрюлю-то переверну, да на голову-то ему и надену, да и прихлопну. Он у меня «ай!» да и присядет, тут его и бери голыми руками… Одного взял, я за другим, а тут за третьим, да так всех троих живьем и перебрал.(Общий смех).
Егор Сергеич. После меня к самому генералиссимусу водили, и тот меня благодарил: ну, говорит, спасибо, посмешил, говорит, ты меня… Хотели меня тогда офицером сделать, да только что нельзя было, что дворовый человек, а деньгами, нечего сказать, деньгами наградили… Что толку-то тогда было, удивленья-то что!
Несколько голосов. Вот так дедушка Егор!… Ай да, дедушка!
Иван. И впрямь, дедушка, коли дело говоришь, так молодец ты был…
Егор Сергеич (с досадой). Так не дело, что ли?
Иван. Да нет, дедушка, не про то. Эх, кажись бы пошел в царскую службу всей охотой… Только что, ну… Не то время теперь…
Егор Сергеич. Полно! Не видал ничего, так и хорохоришься, а кабы пришло до дела, так и зады показал.
Иван. Я?… Ну, навряд ли, дедушка! Не такова у молодца кровь по жилкам переливается!… Уж не бойсь, показали бы себя, не стали бы кипятком да кастрюлей управляться, а чем ни на есть, чтобы голову ворогу с плеч долой… Не стали бы с туркой проклажаться, да карты у него выманивать, а, кажись, бы ходенем ходил, кажись, бы никому спуску не давал.
Акулина Ивановна (со смехом). Полно, полно ты, полно… Ну где уж тебе супротив Егора Сергеича?…
Иван (разгорячаясь). Да что, баушка, Егор Сергеич? Нечто был что ли он в коренной-то службе царской, батюшкой-солдатиком… (С увлечением.) Эх, негде молодцу разгуляться, мало места, нету времени, засела ему тоска на сердце, приковали его очи черные, обессилила любовь крепкая, дума тяжкая… (Взглядывает на Матрену и, замечая ее смущение, вдруг останавливается сам; опустивши уныло голову, садится на лавку.)
Егор Сергеич (со смехом и досадой). Эк расходился перед девками-то, а вот погоди. Я по науке своей вижу, что тебе быть в солдатах…
Иван. Так что, Егор Сергеич, всей охотой… Только бы подошла пора, время… (Матрена украдкой утирает слезы.)
Акулина Ивановна (заметя это движение Матрены, к Ивану.) Полно, полно, что ты больно расходился-то…
Егор Сергеич. Нет, постой… А вот он не верит моей силе, а хошь ли я тебе по картам всю твою судьбу раскину…
Иван. Нету, дедушка Егор, на что мне… Больше Бога не будешь, того не узнаешь, что у Него написано… Гадай вон девкам.
Матрена. Дедушка Егор, погадай-ка мне.
Егор Сергеич. Тебе? Изволь… Да все ли рассказывать?
Иван. Ну, известно, говори хорошее…
Матрена. Нет, нет, все, дедушка: какова моя будет судьба горькая…
Егор Сергеич. Ладно! Баба, давай карты…
Агафья. А ты бы теми, что у турки-то отнял…
Егор Сергеич. Ничего, я и по этим все расскажу… Ваша судьба не такая, чтобы те карты трогать, по вас и этих будет! Ну, не мешай же, да слушай крепче! (Начинает раскладывать; Матрена с суеверным страхом смотрит то на карты, то на Егора Сергеича.)
Егор Сергеич. Ну, девка, нехорошо тебе выходит! Сказывать ли все-то?…
Матрена (с робостью и любопытством). Сказывай, сказывай…
Егор Сергеич. Ну, слушай же… Есть у тебя два друга, два ворога — все едино! Один друг тебя любит, да душу твою губит, другой тоже любит, да счастью твоему мешает… И лежит у тебя на душе горе черное, тоска тяжкая. И на единой миг эта тоска с тобой не расстается…
Матрена (вполголоса и как бы невольно). Так и есть.
Егор Сергеич. И висит над тобой гроза великая… И боишься ты этой грозы больше огня-полымя… И не будет тебе радости…
Иван (заметя слезы Матрены). Э, полно, дедушка Егор!… Ничего ты не знаешь, не то говоришь… Девку только застращал…
Матрена (с отчаянием). Ах нет, все он знает, все так говорил… Такова моя судьба горькая!…
Егор Сергеич (с торжеством к Ивану). Что, не знаю?… Али еще что сказать?… Много вижу.
Иван. Нету, дедушка, уж отставь, что пользы… Знамо, что знаешь, да что!.. Полно, Матренушка!.. Эх, полно-ка, все мы под Богом ходим… Что горевать до поры, до времени… Ну-ка, девушки красные, писаные, распрекрасные, споем-ка лучше песенку веселую…
Несколько голосов. Нету, погоди… Дедушка Егор, погадай нам!..
Егор Сергеич. Нету, больше одного раза нельзя… Опосля когда…
Иван. Ну, и ладно, дедушка! Ноли и на меня тоску нагнал… Ну-ка, девки, садись да подтягивай… (Выходит на средину избы.)
(Все усаживаются.)
Несколько голосов. Какую же?
Иван. Ну, известно, веселую… Дедушка Егор, да нет ли, брат, стаканчика?.. Ничто так… Повеселее…
Егор Сергеич. Нету, какой тебе стаканчик…
Иван. Ну, ин и так и… Ох вы!.. (Поет.)
Уж вы сени мои сени, Сени новые мои, Сени новые, кленовые, Решетчатые… и проч.
Николай Спиридоныч. (Останавливаясь у дверей.) Экой содом! Эк нечистый-то вас обуял!
Иван. (Почтительно кланяясь Николаю Спиридонычу.) Разгулялись маленько, Николай Спиридоныч…
Николай Спиридоныч. Гуляй… На то твоя пустая голова, чтобы гулять… Завтра на овин-то за тебя другие пойдут…
Иван. Поспею, Николай Спиридоныч… От работы не бегаю…
Николай Спиридоныч. Ну тебя, твое дело… Знаю я тебя… А ты что это, Матрена, сидишь на эком содомище… Сказал, скорее приходи, а ты рада до свету… Али на бесшабашную-то голову загляделась?.. Пошла…
Матрена (робко) Я, батюшка, и то тотчас хотела идти…
Николай Спиридоныч. То-то, тотчас… (Сурово.) Пошла… (Хочет идти.)
Егор Сергеич. Да что, Николай Спиридоныч, не брезгуй, присядь…
Николай Спиридоныч. Полно, Сергеич, до старости лет дожил, да экую бесовщину в доме у себя заводишь… Да еще и я бы тут смотрел…
Акулина Ивановна. Да что за бесовщина?.. Уж молодым девкам и не разгуляться.
Николай Спиридоныч. Ну, ладно!.. Что с тобой толковать… Знаем мы, до чего эти гулянки-то доводят… Не с твое живу … (Указывая на Ивана.) Вон гуляет… И пускай его… к тому душу свою готовит… кто про него хорошее-то скажет?!..
Акулина Ивановна. А что про него худо-то сказать?.. Самолучший парень — вот что!.. На всю деревню…
Николай Спиридоныч. Ладно! Экого самолучшего-то я и в дом-от к себе не пустил бы… Матрена, ступай!.. (Пропускает вперед Матрену.)
Иван. Чем я перед тобой провинился, Николай Спиридоныч?..
Николай Спиридоныч. Что мне, я те не отец, а был бы тебе в отцом, так из дому бы выгнал экого… отрекся бы… Сколько раз седни в кабаке-то был?.. (Уходит.)
Марья. Экой сердитый!.. Как с ним Матренка-то живет?.. Вчуже так страшно…
Акулина Ивановна. Не говори, девка… Тоже ни единой обедни не пропустит, книги святые читает, милостыню подает… А нет у него ласкового слова… За что парня обругал?.. Что, Иванушко, не весел?
Иван. Что Иванушко не весел, буйну голову повесил… Эх, бабушка! (Вздыхает, потом молодецки встряхивает головой.) Э, да ничего!.. Живи, коли живется, а умрем, так поминать станут… Ну, запевай девки… (Впадает в раздумье.) Да не больно веселую, а чтобы сердечушко надеялось!..
Егор Сергеич. Что, видно, брат, по месту пришлось?..
Иван. Не то что… а так душа заныла, на волю просится… Ну, подпевай девки… (Запевает заунывную песню; к нему подстают.)
Песня. Ты, береза ли моя, Ты, моя березонька, Ты, кудрявая, моложавая. На горе ли ты стоишь, — Стоишь на всей красоте, Под тобой ли-то березонькой Молодец с милой расставается, Горючьми слезьми заливается. Расставаньеце у них было явное, Совыканьеце было у них тайное.
Действие второе.
правитьМатрена (одна). Ох, больно тошно… И что со мной будет, и не знаю… И дедушка Егор сказал, что будет плохо… Да и сердце мое чует… Нет у меня матушки родимой, некому вступиться, не перед кем слезы выплакать… (Плачет.) Покориться разве батюшке во всем, просить своему греху прощения… Неужто не смилуется? Ох, больно страшно. Убьет он меня…
Николай Спиридоныч (входя в избу). Нет, нет, сказал, что не будет этого, и не будет… Она у меня одна, пуще глазу берегу… Отдам ли за экого?.. (Увидя Матрену.) А, да ты здесь! Что ты тут делаешь?..
Матрена. Ничего, батюшка…
Николай Спиридоныч. Ничего не делать — грех… Подь в светелку, сядь за стан… Да ты ничто ревела? (Смотрит на нее пристально.)
Матрена (робко). Нет, батюшка!
Николай Спиридоныч. Ну, то-то, кажись, не об чем… Ну, подь с Богом… (Матрена уходит за перегородку налево.) Подь и ты Ивановна, нечего тебе делать… Сказал, нет — ине будет! (Садится).
Акулина Ивановна.(Садится возле него). Да что нет-то, что уперся-то, ровно, не знаю что… Что девку-то морить; кажись, пора уж замуж отдавать… Недаром ревет, — измаялась, в девках-то сидя…
Николай Спиридоныч. Ты, баба дура, больше ничего…
Акулина Ивановна. Да, пожалуй, ругайся! Об твоем же детище-то хлопочу, не о своем…
Николай Спиридоныч. Ну, так не дура ли ты? Что ты хлопочешь-то? Неужто уж отец-от меньше тебя радеет дочке? Она у меня, кажись, одна… Вся тут и душа-то моя в ней… Так что ты еще?.. Дура и есть…
Акулина Ивановна. Ну, дура! Так на что же ты не отдаешь-то? Чем не жених твоей Матрене Ванюха?
Николай Спиридоныч. А тем и не жених, что мне не по душе пришелся! Первый гуляка, первый озорник на всю деревню… Да, отдам я свою Матрену… Она у меня, как голубь чистой… Сам смотрю, сам учу, и денно, и нощно за нее Бога молю… Да, отдам я экому, что своей-то головы не сносит!..
Николай Спиридоныч (заметя его). Ты зачем еще пришел? Тебе что надо?
Иван (низко кланяется). Ты везде меня срамишь, Николай Спиридоныч, на весь белой свет ругаешь, а явсе к тебе да к тебе…
Николай Спиридоныч. Ну, что еще лясы-то подпускаешь? Научился с девками-то лебезить… Что еще надо?
Иван. Некому за меня просить, Николай Спиридоныч, нет ни отца, ни матери… Сам пришел поклониться тебе да попросить! (Становится на колени.) Батюшка, Николай Спиридоныч, сделай человеком, заставь за себя вечно Бога молить. Отдай за меня твою Матрену!
Николай Спиридоныч. Тебе?.. Да как у тебя смелости стало придти-то ко мне да такие речи говорить?.. Как у тебя язык-от не отсох, в глотке-то не поперхнулось?.. Ему я Матрену отдай… Пьяница, гуляка, потаскун, об душе своей позабыл, да я его всыновья возьми!.. Пошел вон, не моги и думать!
Иван. Не я гуляю, кровь гуляет, Николай Спиридоныч, молодая кровь… А сделаешь человеком, не хуже других буду…
Николай Спиридоныч. Я те говорю, вон пошел!.. Знаю я, чего те хочется?.. Тебе к денежкам моим подобраться охота. Одна де дочка-то, а мошна-то толста, женюсь — загуляю!.. Свою душу губишь, да еще чужой век заесть хочется…
Иван. Не таковской я человек, Николай Спиридоныч… Вестимо, твоя воля — гневайся, только не погуби!..
Николай Спиридоныч. Экому ворогу мою голубицу, мою лебедку, отдай…
Акулина Ивановна.
Ну, уж полно, Николай Спиридоныч, и ты… девка, как девка… Ну что уж тут… какой голубь!..
Николай Спиридоныч. Ты молчи, Ивановна, молчи! Знаю я свою дочку, чистая она у меня душа, без пятенышка… Отступитесь вы от меня, подите… не рассердите… Сказал, не будет!.. Лучше век в девках сиди…
Акулина Ивановна. Ну, полно, Спиридоныч, не срами своей седой головы, не наделай хуже… Уж что делать-то, коли парень с девкой слюбилися…
Николай Спиридоныч (вздрогнув) Что-о?!!
Акулина Ивановна. Да что делать-то уж!.. Винись, Ванюха, авось, скорей смилуется…
Иван. Прости, Николай Спиридоныч, помилуй! Не мы первые, не мы последние…
Николай Спиридоныч. (Грозным голосом.) Что-о?!!
Акулина Ивановна. Да что больно воззрился?.. Точно невесть что… И не в наших местах так бывает… Женишь, так и все шито да крыто.
Николай Спиридоныч (бледный). Как?.. Матрена моя?.. Моя Матрена?.. Да врете вы, окаянные… Матрена, подь сюда… Матрена!.. Господи! Врете вы, нечестивые…
Иван (бросаясь в ноги). Я во всем виноват, меня суди, я, окаянный!.. Николай Спиридоныч!
Николай Спиридоныч. Врете, вороги… Обмануть вы меня хотели… (Увидя Матрену.) Подь сюда!.. Сказывай, скорей… любилась ты с ним, сказывай всю правду?..
Матрена (бросаясь в ноги). Батюшка, родимой, убей ты меня!
Николай Спиридоныч. Говори скорей…
Матрена. Виновата, помилуй, прости меня грешницу…
Николай Спиридоныч (в бешенстве). Простить, тебя простить?.. На кого одна надежда была… Чем жил?… ох!..
Матрена. Родимой, прости.
Иван. Николай Спиридоныч, согрешили мы…
Николай Спиридоныч. Вороги, что вы со мной сделали?.. Нет! Ох, окаянная!.. Дочь ты мне?.. Не дочь!.. Будь ты проклята в сем свет и в будущем!..
Матрена (дико вскрикивает.) Ай, родимой… Благослови!
Иван. Старик, не губи своей души.
Николай Спиридоныч. Нет тебе моего благословения… Пропадай ты совсем!.. (Опускается на лавку и кладет голову на стол.) Ох, ох… вороги!.. погубили!..
Матрена. (Несколько секунд лежит на полу, не поднимая головы, потом начинает медленно и безмолвно приподниматься; лицо ее бледно, взоры дико блуждают.)
Иван (приподнимая ее). Пойдем, Матреша… С ума он сошел… У Бога мы вымолим себе благословенье…
Николай Спиридоныч. Ступайте прочь, с глаз моих долой, проклятые…
Николай Спиридоныч (один). А… Что она?.. Дочка, ведь, она мне, родная, кровная?.. Погубили, разорили… отняли… Злодеи… Вороги!.. (Плачет и мечется…) Ох, ох… Господи!.. прости… помоги… Нет… Где она?.. Матренушка!.. Матренушка!.. Вороги… Где она?.. Господи… Нет, прощаю… благословляю!.. Нет, нет, ни за что, будь она… О-о… (Плачет и скрежещет зубами.)
Акулина (вбегая). Что, злодей, сделал? Что? Ведь девка-то помутилась совсем… Старой греховодник…
Николай Спиридоныч. Как помутилась?.. Что?.. Пошла ты от меня… Погубила ты!..
Акулина. Ты погубил-то, а не я… Слышишь ли? В уме помутилась… Злодей ты этакой…
Николай Спиридоныч. Как?.. Господи! Наказал ты меня… Погубил я свою душу… Прости ты меня… Да где она?.. Дайте дочку-то мне… Куда вы ее девали, вороги?.. Приведите ее ко мне, прощу я ее… Господь ее простит!.. Где она?..
Акулина Ивановна. А, теперь стал прощать, старый, как разума-то лишил…
Николай Спиридоныч. Чистая, ведь, она была голубица… Радовался я на нее… глаз не сводил… Дайте мне ее… дайте мне ее… Благословляю я ее!..
Акулина Ивановна. Да, пожалуй, благословляй теперь полоумную-то… Что? Говорила ли я тебе, греховодник? Что теперь наделал? Лучше сделал — и чужую душу погубил, и на свою ответ взял!..
Николай Спиридоныч. Не учи ты меня… Поди, отступись!.. Сам я стар… Я ее берег пуще глаза, я ее не тому учил, смотрел я на нее, тешился… Господа кажинный час благодарил за нее… Честная она была, чистая… непорочная она была… Посрамила она меня… Стыдобушка теперь на белой свет взглянуть… Что берег, что лелеял?..
Акулина Ивановна. Ох уж! Вздумал ты девку уберечь!.. Полно-ка… Тебе ли уж усмотреть?..
Николай Спиридоныч. Так она не слушала моего родительского наставления?.. Смеялась моим словам да Божьему ученью?.. Я верил в нее… Господа за нее благодарил… А она стыд понесла на мою седую голову… Так она в Бога не верует?.. Отца не чтит?.. Так нету ей прощенья от меня… Будь она прокл… Господи! Дочь наказую по делам ее… Прости Ты меня!..
Акулина Ивановна. Так вот теперь с безумной-то дочкой и живи, радуйся на безумную-то дочку!..
Николай Спиридоныч. А, обезумела она со страсти-то… Видно родительское-то проклятие страшно… Не обезумеет совсем… пройдет!… Что уж меня, старика, бояться, коли Божьего гнева не боялась… Не безумная она… Врешь ты… не такая девка!…
Акулина Ивановна. Да как еще безумной-то быть?.. Стоит, в угол прижалась, дрожит, ровно лютый зверь, глаза вылупила, а никого и не признает… Ванюхи-то не признает, — только визжит… Как еще безумной-то быть и вправду?..
Николай Спиридоныч. Господи, велико Твое наказание на дочь непокорную!..
Акулина Ивановна. Эх ты, старина, старина! Умен ты, Богу молишься, — одна дочка была, и ту погубил…
Николай Спиридоныч (порывисто). Так приведите вы ее ко мне, батюшки… Не моя что ли она дочь-то?.. Приведите вы ее ко мне!.. Сам бы пошел, да ноженьки мои не двигаются, силушки моей нет… Господи, дочь, ведь, она моя… Прости Ты ее, как я прощаю… Приведите вы ее ко мне, батюшки родимые… (Плачет.) Сердце мое надорвалось… Пустите… Я сам пойду?.. Где она?.. Батюшки… (Встает и идет к дверям шатаясь.)
Акулина Ивановна (утирая глаза). Да сиди уж, сиди… Я тотчас приведу… Сиди уж… (Усаживает его.) Эки дела… Эка беда накачалася!.. (Уходит.)
Николай Спиридоныч (один). Господи!.. Отмени… отдай мне дочку… утверди мое благословение… Согрешил я… Все мы во грехе живем… Прощать Ты велишь… Одна дочь у меня, одна радость… По гневу я своему согрешил, по досаде… Грешник я… Злодеев Ты прощаешь… Дочку я не умел простить… Озлобилось мое сердце, согрешил я, окаянный… Отдай ей разум!
Матрена (с трудом переступая порог дверей и силясь вырваться из рук, держащих ее). Нету, нету, не надо… Боюсь!.. Ай, боюсь!.. Пусти… не надо… (Дрожит всем телом.)
Акулина Ивановна. (Николаю Спиридонычу.) Посмотри-ка на дочку-то… Какову сделал.. Посмотри!.. (Утирает глаза.)
Николай Спиридоныч. Помешалась и есть… (Подходит к ней.) Доченька, Матрешенька!…
Матрена. (Смотрит на него, потом дико вскрикивает.) Ай, ай!.. страшно.. о-о-ой!.. (Порывается из рук.) Пусти… ой… тошно!..
Акулина Ивановна. Да посадите ее, посадите… Что держите-то…
Николай Спиридоныч. Господи!.. Меня не признает, отца родного… Доченька, голубушка… прощаю ятебе я… снимаю свое проклятье… Поди ко мне… (Протягивает к ней руки.)
Матрена. Проклятая!.. Ай, страшно… Пусти!.. (Стремительно поднимается с лавки и хочет бежать; ее удерживают, она старается вырваться.) Страшно мне… страшно… ой…
Николай Спиридоныч (со слезами). Да чего тебе страшно-то?.. Прими мое благословение… родитель я твой…
Матрена (дрожит). Благословение… Нет… родитель… ой, ой… Страшно!.. (жмется к стене.) Никого нет!.. Никого нет… Проклятая… ай!..
Николай Спиридоныч. (Отходит от нее, махнув рукой.) Согрешил… Господи, поддержи!.. (Садится и тихо плачет.)
Иван (подходит к Матрене). Матрешенька, голубушка, сердце ты мое, разлапушка… Погляди на меня… (Плачет.) Не признаешь ли своего друга верного?.. Касатка ты моя… Матрешенька… слышь ли… Неужто уж и я тебе не мил?.. (Хочет взять ее за руку.) Распрекрасная ты моя… (Рыдает.)
Матрена (вырывая руку). Нету, нету… Не знаю… я… что?.. был?.. нету?.. ой, батюшки, тошнехонько… Пустите вы меня… (Начинает рыдать.)
Иван. Ах, лучше бы я на белой свет не родился… Лучше бы мне совсем пропасть, иссохнуть, нечем это видеть… Лучше бы ты меня убил даве, Николай Спиридоныч, нечем экое дело сделать… Ох, догулялась моя буйная голова до беды, довеселилось мое ретиво сердце до горя тяжкого… Добрые люди, возьмите меня, убейте меня… Я сгубил ее молодость… (Плачет, все окружающие также плачут вслед за ним.) Нет, любил я ее крепко, пуще жизни, не к тому я ее вел… Грех нас попутал тяжкой… (Стремительно бросается к Матрене, падает ей в ноги, потом остается перед нею на коленях.) Матрешенька… красота ты моя писаная… взглянь ты на меня!.. Неужто не отзовется твое сердечушко… Краля ты моя.. вырви ты из меня ретиво сердце, мое горе лютое… (Бьет себя в грудь и рыдает.)
Матрена. (Смотрит на него пристально и начинает хохотать.)
Иван. (Быстро поднимается с коленей и бросается в ноги Николаю Спиридонычу.) Нету мне радости… Убей ты меня, одной прошу милости!
Николай Спиридоныч. Поди от меня, ворог, поди… Не надо мне ни жизни твоей, ни смерти… Не кажись ты мне на глаза… Сгубил ты мою доченьку милую!..
Иван. (Поднимаясь на ноги, с отчаянием к окружающим.) Люди добрые, сделайте со мной что ни есть! Не мила мне жизнь!… Не дайте на себя самого руки наложить…
Акулина (со слезами на глазах). Да полно ты, полно…. Что убиваешься…
Иван. Ох, не говорите вы мне слов ласковых!… Прокляните вы меня на чем белой свет стоит.
Акулина. Ну, полно, дурашка, полно…
Егор Сергеич. Не бойсь, вылечим, не опасься…
Иван. Егор Сергеич, вылечи, батюшка, вылечи родимой… Верю во всю твою науку, до конца жизни твоей слуга буду, только вылечи…
Матрена. Ой, тошно мне, тошно… Мне бы… ой!… Пустите меня…. Ой!… тошно…
Иван. Что тебе тошно-то, сердце мое?…
Егор Сергеич и Акулина. Нишкни, затихать стала…
Матрена. (Как бы потерявши все силы, опустила руки и голову.).
Иван (к Николаю Спиридонычу). Николай Спиридоныч, отец родной… Може, Бог избавит… Прости ты меня, окаянного… Чувствую я всю вину свою, весь свой грех… Прости ты меня!… (Кидается ему в ноги.)
Николай Спиридоныч. (Взглядывает на Матрену, потом на Ивана.) Господи, избавь… Твоя милость велика… (К Ивану). Встань, нечестивой… Какое твое раскаянье-то?…
Иван. Виноват, Николай Спиридоныч, во всем каюсь… Прости ты меня, помилуй…
Николай Спиридоныч. Молись Богу; Бог тебя простит, а я тебя прощаю… Он, многомилостивый, велит прощать врагам своим… Молись об ней…
Иван. Родимой кормилец (целует его ноги).
Николай Спиридоныч. (Смотря на Матрену.) Да что она, други, дышит ли, не умерла ли?…
Акулина. Нету, нету, нишкни… Так, позабылась… Родная моя!.. Не тревожьте ее… (Поспешно входит Дементьевна.)
Дементьевна (входя). Что у вас наделалось?..
Несколько голосов. Тише ты, тише…
Дементьевна. Да что тише-то?… Али я не знаю чего?… (Увидя Матрену, растопыривает руки.) А-а… батюшки мои! Так али не видите — столбняк на нее нашел… Дай сюда воды, отолью с уголька, да опрысну… Все пройдет…
Николай Спиридоныч. Ну, полно ты, опрысну… Не надо… Бог поможет, так пройдет.
Дементьевна. Так, али я не знаю?… Полно-ко ты! Задохнется!… Дай сюда, опрысну… с глазу ведь это…
Николай Спиридоныч. Не надо, говорят! Какое с глазу…
Несколько женщин. (Николаю Спиридонычу.) Пусти ее! Она уж это дело знает… Тотчас отведет… Дементьевна уж, ведь, знашь, не впервой… Все знает…
Егор Сергеич. Ну, да как не знает!.. Совсем это не с глазу…
Дементьевна. А ты что? Али больно много в картах-то своих знаешь?…
Егор Сергеич. Да я знаю, что знаю, а ты только людей морочишь… Так морочь других, а не нас…
Дементьевна. А ты что, не морочишь что ли? Сказал Петровой-то жене, по своим картам, что выздоровеет, в лихоманке-то что была, а что выздоровела ли?… Я лечила-то, умерла же, ведь…
Егор Сергеич. Так оттого и умерла, что ты своим лекарством уморила…
Николай Спиридоныч. Да подите вы, греховодники, без вас тошнехонько…
Дементьевна. Погоди, батька, ничего!… Дай опрысну… Тебе же лучше будет… Что его слушать, похвалебщика… Только и умеет, что похваляться-то… А я уж, кажись, на том стою…
Одна из крестьянок. (Подавая ковш с водой и уголь.) На-ка вот, бабушка, отлей да спрысни, что их слушать-то…
Дементьевна. (Берет ковш, кладет в него уголь и начинает над водою шептать и дуть.)
Николай Спиридоныч. Да подите вы, грешный народ… Не надо мне вашего колдовства нечестивого…
Дементьевна. Ничего, батька, какое колдовство… Тотчас только спрысну, как рукой снимет…
Егор Сергеич. Да, дожидайся, снимет…
Дементьевна. (Берет из ковша воду в рот и прыскает на Матрену. Все со вниманием смотрят на Матрену.)
Матрена. (Вздрагивает, поднимает голову и смотрит на всех все тем же блуждающим взглядом.)
Дементьевна. (К Егору Сергеичу с торжеством.) Что, прошло ли?.. То-то умен больно задним-то умом…
Иван. Что, Матренушка… сердце мое… Ой, все нехорошо смотрит…
Николай Спиридоныч. Матрешенька… доченька… будь над тобой мое благословенье…
Матрена (дико вскрикивает). Ой… ой… страшно!.. Проклятая… проклятая… ай!.. Пусти… (Быстро вскакивает, все окружающие со страхом расступаются; она бежит вон из избы с визгом и хохотом.)
Акулина. Эки грехи!… Опять! (Бежит вслед за нею.)
Егор Сергеич (Дементьевне). Что, много ли вылечила-то?… Знахарка!..
Дементьевна. Да это все от твоего глазу попритчилось! (Поспешно уходит.)
Иван. Не будет, видно, радости?… Пропадай моя голова совсем!.. (Бросается на лавку и рыдает.)
Егор Сергеич. Не тужи, Ванюха! Мы дело поправим…
Николай Спиридоныч. Подите вы все, грешники!… Не от нашей руки — от Божьего милосердия надо милости ждать… Господи, грешник я, помилуй Ты меня и прости!..
Акулина (вбегая). Иванушка, батюшка, беги, не наделалось бы греха… Кричит благим матом да бежит, сама не знает куда, не утопилась бы!… не забежала бы куда!… Беги скорей!..
Иван. Куда побежала-то?..
Акулина. Да вон в ту сторону, к лесу…
Иван. И я жив не ворочусь, коли она что с собой сделает!.. (Поспешно убегает.)
Николай Спиридоныч (один). Господи, за грехи наказуешь, или испытание посылаешь?… Господи! Согрешил я, окаянный… Одну ты мне дочь даровал, и ту я погубил… Ох, тошно… Родное от сердца оторвалось… Матрешенька… дитятко мое!… Кого я проклял? За что? Единоутробную свою!… За грехи ее за вину ее наказал?… Достойна она была за срамоту ее… Нету, во гневе покарал ее… А ты, Господи, врагов прощал… (С воплем.) Дитятко, где ты?… Господи, отмени… утверди мое благословение… Отдай ей разум… отдай мне дочку единоутробную!.. Что будет, батюшки?.. Все мы люди, все человеки, все мы грешники… Охо-хо!.. Горе мне старику… (Рыдает и мечется.) Господи! Лиши и меня разума! Легче мне будет… Что я молвил, окаянный?.. Велика Твоя мудрость… Наказуешь Ты и милуешь… Буди Твоя святая воля!.. (В изнеможении опускается на лавку.)
Действие третье.
правитьСцена представляет деревенскую улицу. Направо и налево ряд изб, большею частью в три окна и крытых соломой. Вдали, на заднем занавесе, виднеется дорога, идущая сначала полями, потом уходящая в лес. Среди улицы, на самой половине ее, колодец. Время действия — поздняя осень, а потому виднеющиеся около некоторых изб березы совершенно обнажены от листьев. Налево от зрителей, крайний к авансцене дом принадлежит Николаю Спиридонычу. Около него собралась толпа женщин и несколько мужиков, шумно о чем-то разговаривающих. Тут же несколько деревенских мальчишек, не принимая никакого участия в разговор старших, весело шалят, борются, гоняются один за другим.
Акулина. Убежала!… Убежала!… Что станешь делать?…
Марья. Да как же, баушка Акулина, ведь, ее изымали?…
Акулина. Экая ты бестолковая, девка! Толком тебе говорят! Первый раз она бежала, ее изымали… Ну, изымали ее… Ванюха изловил… Ну, изымали ее и привели в избу к отцу-то… Отец-от и говорит, что, говорит, я ночь-то с ней стану делать один, без бабы?… А она так и рвется, так и мечется — все бы ей, девки, бежать… Ну, и стал Спиридоныч-от меня просить: переночуй, говорит, Ивановна, эту ночь… стал просить… Ну, я и говорю: для че, мол, не переночевать… Ванюха тут тоже долго сидел, ревнем ревет парень… Душа надсадилась, смотря на него… Ну, только что до поздней ночи сидел, Ванюха-то, а Матрена-то билась-билась да и затихла; мы ее на лавку с Ванюхой-то положили, ну ровно бы и заснула… Я и говорю Ванюхе-то: поди, говорю, парень, домой, сосни, я посижу ночь-то, — больно мне его жалко… Он, знаешь, не пошел; нету, говорит, какой мне сон, до сна ли?… Полно, я говорю, дурашка, измаялся, подь… Нету, говорит, хоть бы совсем мне издохнуть, так в пору, таково, говорит, мне легко… Так и остался… Ну, и сидели мы так с ним чуть не до света… Она тихо лежит, не мечется ничего, только раз простонет да задрожит, ну, и заснула совсем… Мы и думали, что, ну, проспится, сном все и пройдет… Только к утру-то Ванюха, как сидел, приткнулся, уснул… Я тоже, грешным делом, — прилегла… Николай-то Спиридоныч всю ночь, девки, молился за перегородкой, грех-то свой замаливал… да тоже, видно, соснул к утру-то… Только вот мы просыпаемся, глядь, а девки-то нашей и нет… Туда сюда, — нет!… Сгинула да пропала!… Ванюха-то, как беспамятной какой, вопит, мечется. — Нет нигде; вот уж он и побежал в лес, где ее в первой-то поймал… побежал да и говорит: не найду, говорит, ее — не ждите и меня… что ни на есть над собой сделаю… Ну, тоже сбился народ-от, еще двоих парней послали… Да вот целой день нечто нет их… Не знаю, кажись бы, куда ей деться — далеко не забежит… Разве что сама над собой сделала…
Марья. Вот, баушка, наша Матренка… А?
Акулина Ивановна. Не говори уж, девка, я-то измаялась!… Немало на свете живу, экого чуда не видывала!… Немало тоже по белому свету мыкалась…
Марья. А точно она, баушка, чуяла… Ровно знало ее сердце… Помнишь, Аганька, у баушки-то на поседках, ровно стень какая сидела, и речей ни каких не было…
Акулина Ивановна. Да как не чуять, девки… Ведь, и я ей говорила… Экой батюшка-то родимой… Тоже богомолыцик!… Как это услыхал, что они спознались-то… ну, с Ванюхой-то, так ровно, прости Господи, бес ему в бороду-то сел… Как накинется, да и ну клясть на чем белый свет стоит… Ну, она девка была робкая… и повредилась… Да, я говорю, я при господах жила, да экого страха не видала, тоже не без греха жила… А то, ну-ка, эка напасть, а из-за чего?… Велико дело: девка погуляла…
Агафья. А что они, баушка, давно гуляли-то?…
Акулина Ивановна. Нет, какое давно, девка… Недавно!… Мне пуще парня-то больно жалко: сгинет ни за что… Смотри, коли и он не помутится… али что надо собой не сделает…
Агафья. Да что ему больно уж так?… Нечто одна она у нас девка-то?…
Акулина Ивановна. Ну да ты говори… Тоже сердце… Он парень с чувствием… Эких парней-то не много…
Агафья. Ну… Много сам собой занимался…
Марья. Как же, баушка, слушай-ка… Толковали, ведь, что Дементьевна ее вылечила…
Акулина Ивановна. Отступитесь-ка вы мне с вашей Дементьевной… Она только хуже ее испортила… Не сунься тут она с своим колдовством, так скорее бы прошло, а она ее пуще, ведьма, извела… Вот я при всех честных людях говорю: измешала она ей… Пришла тогда, с глазу, с глазу, опрыснуть надо с уголька, а что опрыснуть?… Ничего и не знает… Мой-от тогда при всех говорил, что хуже будет… Не послушались его, дали ей волю, проклятой! Только хуже и вышло… А послушай тогда моего, не давай ей воли, лучше бы было… Уж он все полки происходил, знает с свое… У него против этой немочи и лекарствие есть свое… А то пришла, задохнется, задохнется… не задохнется, — раздышалась бы, — живой человек… А она, тоже ровно знает что?… а вот на весь честной мир сослаться — ничего не знает… А мой-от… вот тогда при вас, девоньки, на поседках-то, всю правду, как есть, рассказал Матрехе, всю ее судьбу горькую раскрыл… Помните ли?
Агафья и Марья. Да, да, баушенька… это точно: все как есть рассказал…
Акулина Ивановна. А то Дементьевна!… Да что она?… Ничего не знает… только морок на всех напускает… что знает?… Вон она идет, ведьма старая: вот в глаза скажу, что девку испортила… Вот на весь люд честной сослаться, кому она сделала какую пользу, окромя вреда?… Примется лечить, так только морит… Правда ли, мир честной?…
Несколько голосов из толпы. Правда, правда… Ивановна… Уж Дементьевна, что… какая она колдунья?… Одна вреда от нее!…
Дементьевна (подходя). Что вы про Дементьевну?… Что надо?… Али что послучалось?… Давай… Неужто я не знаю чего?…
Акулина Ивановна. Да что ты знаешь-то?… Ничего не знаешь!… Матреху-то испортила только вчера, измешала ей… Вот на всех сослаться… Правда ли добрые люди?… Вот вы сами видели?…
Несколько голосов. Правда, правда… Точно… измешала…
Дементьевна. Я измешала?… Ах ты, черствой ты каравай!… Ах ты… душа твоя пропадай… Уж я Матреху испортила!… Да разве я не знаю!… Ах ты, ведьма, ты, киевская!…
Акулина Ивановна. Ты киевская-то, а не я… ты ворожишь-то да людей честных морочишь…
Дементьевна. А твой-то что делает… не морочит, что ли?… Да я…
Акулина Ивановна. Да что ты?… Мой-от на службе состоял, на войне был…
Дементьевна. Да что его служба?… Все врет… Нигде не бывал, ничего не знает…
Акулина Ивановна. Ты что ли бывала-то?… Ты что ли знаешь-то?…
Дементьевна. Знаю я все… А он только что карты-то раскладывать…
Акулина Ивановна. Так он раскладывает да гадает, всем отгадывает… А ты только по ветру пускать, да вреду всем делать…
Дементьевна. Не пускаю я по ветру, а добрым корнем лечу… А коли и бывает какое лихо, так все от твоего же… С его глазу… И с Матрехой-то с его глазу…
Акулина Ивановна. С его глазу… Ах ты!… Да мой-от…
Дементьевна. Да нечего, твой-от?… Озёпом только и берет твой-от…
Акулина Ивановна. Да он тебя, ведьму экую, со света живу сгонит… Да он…
Дементьевна. Ничего он мне не сделает, сама ему глаза выцарапаю…
Молодой парень из толпы. Ну, ну, старухи… Усь…
Женский голос из толпы. А ты что?… Вот тебе я Дементьевна-то… Экой парень… облай собачий… Дело говорят, а он…
Дементьевна. Твоего-то давно бы пора из деревни-то в колья…
Акулина Ивановна. Нет тебе бы кол-от осиновой в спину, ведьме…
Дементьевна. На добрых людей сослаться, кому я какую вреду делаю?… Что полечу-то коли из добра сердца… так им же в пользу… А твой-от только бы языком-то помолоть, да как бы кого обойти, да озёпать… Вот на добрых людей сослаться…
Акулина Ивановна. Полнока добрых-то людей трогать, зелье ты живое! Никто про тебя хорошо не скажет, никому ты отродясь никакой пользы не делала…
Дементьевна. Нет, уж грех добрым людям про меня худо сказать… Коли уж я да не служу им, так не твой ли пуще служит?… Нет, он как бы все в себя, а я все в людей и живу-то…
Женские голоса из толпы. Точно, точно, что и Дементьевну обижать… всякому порадеет… Уж больше пути-то, чем от Сергеича-то…
Акулина Ивановна. Да что вам Сергеич-то сделал, какую вреду?… Он, по крайности, свою науку знает! Сами же к нему за всяк час идете… А она что знает?
Дементьевна. Не бось, знаю я с свое…
Акулина Ивановна Ничего ты не знаешь…
Молодой парень из толпы. Усь, старухи… усь… (Хохот в толпе.)
Дементьевна. Перестань ты, огрызок… Чего тебе захотелося?
Женские голоса в толпе. И впрямь огрызок… Хорошенько его, баушка Дементьевна…
Молодой парень. Да что она мне сделает?… Усь… усь… (Скрывается в толпе.)
Дементьевна. Ах ты, щенок, ты бесхвостый!… Да я те порохом иссушу… Я те по ветру пущу…
Николай Спиридоныч. Что вы, батюшки, шумите?… Не нашлась ли моя-то? Не видел ли кто?…
Акулина Ивановна. Какое нашлась? Вон кто шумит, колдунья-то злая, чаромутница-то, что дочку-то твою испортила…
Дементьевна. Не твой ли пуще испортил-то… Похвалебщик-от твой?…
Акулина Ивановна. Нет, еще мой-от никого не портит, а ты по ветру-то пускаешь, да колдуешь-то… Как бы не она измешала в те поры, Спиридоныч, отошла бы твоя Матреха, была бы с разумом. Она измешала, она, -ведьма, сгубила ее!
Дементьевна. Нет это, Спиридоныч, ее-то знахарь озёпал, с его глазу все и попритчилось… Уж мне ли да не знать!…
Николай Спиридоныч. Отступитесь вы от меня… Не до того мне… Божья-то воля да мой грех, за него инаказан… Буди Его святая воля… Други и приятели! Тошно мне, старику… Не судите вы меня!… Богу каялся и вам каюсь… Согрешил я, грешной, сгубил свое детище милое!.. Одна была и ту без разума сделал…
Несколько голосов из толпы. Уж это не от тебя, Николай Спиридоныч.
Николай Спиридоныч. Нет, от меня, други… от меня… Бог злым грешникам прощает, а я не простил вины девичьей своей дочке единоутробной… Злобой обуялось мое сердце немощное!… Не чаял я этого от нее, не гадал… Учил я ее не тому, а Божьей заповеди, любил ее, лелеял ровно несчечко… Перед добрыми людьми похвалялся ее кротостью, да послушливостью, да целомудрием… Ванюха малой доброй, любил ее, хоть и согрешил, так раскаялся, хотел весь грех венцом да Божьим благословленьем прикрыть. Не умел я и души его распознать из одного того: думал, не такого жениха стоит моя Матрена… Гордость, ведь, это, други… За то Бог и наказал меня!… И проклял я дочь свою больше во гнев, не в разум, из досады, а не в наказание… Тошно мне, други!… Все сердце мое, кажись, кровью изошло, вся душа моя изныла… Недолго мне, старику, на свете жить, недолго мне маяться; да как мне грех свой у Господа замолить? Может быть, погубил, ведь, я ее совсем, может, ведь, и не жива уж она… Други мои, помолитесь вы за меня у Господа, чтобы Он, милосердый, простил меня окаянного грешника!… (Плачет.)
Несколько голосов. Не тужи, Николай Спиридоныч, може, и найдется, може, и в разум придет.
Николай Спиридоныч. Буди Его святая воля!…
Голоса из толпы. Вона Ванюху ведут… Чтой-то он… Уж не обезумел ли?…
Акулина Ивановна. Что ты, Ванюха, дурашка, что ты?… Да в памяти ли он?…
Павел. Да теперь-то в памяти, а был совсем без памяти…
Акулина Ивановна. Да посадите вы его, посадите…
(Ивана сажают на завалину у избы. Он опускает голову и остается неподвижен и безмолвен.)
Павел. Эх, насилу дотащили… Все плеченьки обломило… Измок весь… (Спокойно отряхивается и выжимает воду из волос.)
Николай Спиридоныч (робко). Батюшки, голубчики, не нашли, что ли?
Павел. Нет, отбилась!… Верст двадцать изошли, весь лес обмахали, по деревням спрашивали, вопили, вопили ее по лесу-то, нет, отбилась от рук… Эка, парень, измок весь!…
Николай Спиридоныч. (Сжимает на груди руки.) Буди Твоя святая воля, Господи!… По грехам наказуешь!… (Опускает голову и отходит в сторону.)
Голоса в толпе. Эка, парень, не нашли!… Кажись, куды уйти?.. А вы бы поискали…
Павел. Так не искали, что ли?… Поди ищи сам… Ног отстали, искамши… Эвона куда заходили, ноли до Богоявленского…
Акулина Ивановна. Да что Ванюха-то?… Что он ровно безумный?… С горя-то, что ли?…
Павел. Не знаю, с чего. Ловил бы он щук в омуту, кабы не я… Эка, парень тяжелой, насилу вытащил…
Акулина Ивановна. Так топился он, нечто?…
Павел. А то что? С чего же мы мокрые-то, ровно с бреднем ходили…
Голоса в толпе. Слышь, топился… а? С горя-то… а?
Акулина Ивановна. Да как же он так?
Павел. Ну, как? Так… Обаукались мы… сошлись… Ну и пошли к домам, никто не нашел… Идем через мельницу, взошли на гать… Ванюха-то с гати-то прямо в омут… Мы думали, что взопрел, так простыть, да что, мол, в кафтане-то… А уж и пузырики пошли… Ну, я и сдогадался… да скорей за ним… Ну… вытащил… Хорошо, что еще в колесо не затащило… Насилу откачали с Герашкой-то… Совсем было захлебнулся…
Голоса в толпе. Ай да Павлуха!… Вот так Павлуха!…
Павел. Да что, Павлуха!… Али гинуть человеку-то? Чай живой… Идти было поесть да пообогреться… (Осматривает кафтан.) Ишь ты как измок… Эка, паре… (Уходит.)
Акулина (к Ивану). А ты что, парень, призадумался?…
Иван. Ничего…
Акулина. Ты бы, дурашка, хоть бы кафтан-то мокрой снял…
Иван. Нету…
Акулина. Да что нету-то? Тошно, что ли?
Иван. (Глубоко вздыхает.)
Акулина. Нука-ка, в уме ли ты парень — топиться вздумал… с чем это схоже?… Матрехи-то что ли жалко?…
Иван. (В отчаянии машет рукой и едва может говорить от пересиливаемых рыданий.) Отойди, бабушка…
Акулина. Полно, дурашка… Что больно убиваешься-то?… Возьмите-ка его, ребята, отведите в избу.. Что мокрой-то сидит? Не летняя пора!..
Двое крестьян (подходят к Ивану). Пойдем, Ванюха. (Хотят его взять под руки.)
Иван. Не трожьте вы меня, Христа ради, не трожьте… Хоть бы издохнуть мне поскорее!… Пришибите меня, ребятушки…
Акулина. Полно-ка, дурашка, что ты молвил! Своим ли ты языком говоришь? Ну, что делать-то?… Хоть все убивайся… Вестимо, жалко… Ну, а може статься, и найдется еще…
Иван. Нету, нету, нет моей касатушки, не видать мне своей крали писаной… О-о-ох!… (Рыдает с воплями.) Сгубил я ее красоту девичью… Через меня она пропала… Ох! Догулялась моя головушка…
Акулина (сквозь слезы). Полно, Ванюха, дурашка, перестань… Наше место свято!… Да что, али тебе не будет девки на деревне-то?… Вот какую невесту найдем!…
Иван. Да не надо мне никого…. Сиротина я круглый… Нет у меня отца-матери, была одна душа красна девица, любила меня больше самое себя, да и той нету теперь… И ту не уберег, и ту у меня отняли… Ох, пропадай же моя голова совсем!… Нет мне теперя радости, одно горе тяжкое… Ох!… На что меня вытащили!… На что мне не дали утопиться!… Ворог мне тот, кто не дал мне околеть… Братцы! Убейте вы меня, пришибите на сем месте… спасибо скажу, Бога за вас молить стану…
Акулина. Ну, полно, полно, кто тебя пришибет?… Что не дело-то говоришь?…
Иван. Так не жить же мне на белом свет! Сам на себя руки наложу!…
Акулина. Полно, кто тебе даст руки на себя наложить… С нами крестная сила!…
Иван. Не хочу я маяться на белом свете! Не под силу мне. (Быстро вскакивает в исступлении.) Ой пустите меня!… Тошно мне… Не поминайте лихом…
Акулина (загораживает ему дорогу). Да куда ты, куда ты?…
Иван (отталкивая ее). Пусти, бабушка… (Хочет бежать.)
Акулина (хватая его за кафтан). Батюшки, держите его, не пускайте: изведет себя парень ни за что… (несколько крестьян схватывают Ивана.)
Иван (порываясь из их рук) Пустите меня, братцы… Что вам во мне?… Не брат я вам, не сродственник… Чужак я вам… кто меня станет жалеть?… Кому я нужен?…
Нисколько голосов. Полно, полно, Ванюха… Что ты надумал… Умной ты парень, а что говоришь?…
Иван. Да что, братцы, чего вам ждать от меня?… На горе я родился… Одну душу сгубил… Чего вам еще?… Что я буду жить?… Пустите меня… Пропадай моя голова совсем… (С бешенством порываясь из рук крестьян.) Вороги! Злодеи! Да пустите же вы меня… Слышите ли вы, — тошно мне… Жизнь мне не мила… Не держите меня… И себя изведу, и вам несдобровать… Что ни на есть, да наделаю…
Николай Спиридоныч. (который до сих пор стоял в стороне и как будто молился, вдруг подходит к Ивану.) Ванюха, слушай ты меня…
Иван. (Вдруг вырвавшись из рук крестьян, бросается в ноги Николаю Спиридонычу.) Батюшка, Николай Спиридоныч! Перед тобой я больше всех виноват! Твою дочку я сгубил, на твои седые волосы посмеялся, злодей я тебе… Одной милости прошу, убей ты меня из своих рук…
Николай Спиридоныч. (Строгим голосом.) Нечестивый, Бога ты позабыл… Бес тебя обуял… Не давай воли дьяволу…
Иван. Николай Спиридоныч! Тошно мне, тошно… Любил я твою дочку, Матреху мою, больше жизни… Господь видит, любил ли я ее, желал ли зла… Но по грехам наказал меня Господь!…
Николай Спиридоныч. Не приемли имени Господа Бога Твоего всуе… Не скверни Его имени святого своими устами грешными… Великой Он Судия, знает, что делает… А ты, нечестивой, на Его суд святой посягаешь, Его воле, противишься, сам себя жизни хочешь лишить… Да разве Господу много нужно, чтобы тебя, червяка, раздавить одним перстом своим? Разве жил бы ты, кабы Его святой воле не угодно было?… Праху бы от тебе я не осталось… Уж видел раз Его милосердое прощение, хотел душу свою погубить без раскаянья, сам просился во тьму кромешну, а Он, Владыко милостивой, помиловал тебя, не дал тебе сгинуть, самоубийце проклятому… Дал тебе час и время покаяться, а ты опять идешь против Его святой воли!…
Иван. Что же мне делать, Николай Спиридоныч, батюшка?…
Николай Спиридоныч. Покайся, нечестивой!… Проси у Бога милости и прощения…
Иван. Вижу я свой грех великой, каюсь я перед Господом, да тошно мне, тошнехонько — на свет бы Божий не смотрел… Ведь нет ее у нас, родимой, сгибла она?… Ох, тошнехонько мне…
Николай Спиридоныч. Так разве мне-то не тошно, то подумай… Кому она ближе-то, мне али тебе?… Какова ни была твоя любовь, а все грешная… А я ее родительской любовью любил… Давно ли ты ее узнал? А она у меня на глазах выросла… (Прерывающимся от слез голосом). На руках я ее нянчил… Отроковицей ее уму-разуму учил… Каждый шаг я ее видел… Всю душу свою я в нее положил… После покойницы одна она у меня осталась… Единородная ведь она у нас… (Рыдает.) В одну ее я жил… Да вот нету ее… Тяжко, ведь, мне, дитятко, тошно, ведь, мне, старику!… Ведь, от моего слова она разуму-то лишилась… Ведь, и сгибла-то она может, от меня… Так мне бы, дитятко, нужно на себя руки-то наложить… (Благоговейно поднимая глаза к небу.) Да нет, Господи, Ты не попустишь!… Твоя воля, Ты и суди… Дитятко, отчаянье — грех тяжкой, хуже всех грехов… Убить человека — велик грех, да покаяться можно — покаянье Господь принимает, а в отчаянье нет покаянья… Прямо человек себя в ад кромешной ведет, потому — Божьему гласу не внемлет, Его суда праведного не признает… Гордыней человек превозносится… Покайся, дитятко, смирись!… Молви: буди воля Господня…
Иван. Николай Спиридоныч!… Батюшка!… Легче мне на душе от твоих речей… Помолись ты за меня…
Николай Спиридоныч. Сам за себя молись, дитятко… Своя молитва скорее Господа достигнет, коли от души, от чистого сердца вознесешь ее… А больше того — не отчаивайся!… Почем ты знаешь волю Божью? Не изведаны пути Его… Может, Господь только испытанье такое налагает на нас, за все наши грехи, и должны мы его переносить с терпением и покорностью… Вот не будь этого случая, не знал бы я, что ты парень доброй, что любил ты мою Матрену от всего сердца… Гнушался я тобой, за то Бог меня и наказал!… Вздумал я судить вас своим судом, не положился на волю Божью, вот и прогневался на меня Создатель… Будь Его святая воля!…
Иван. Батюшка, Николай Спиридоныч, прости ты меня!… Вижу я, надо просить у Господа милости… Мало я молился Ему, за то Он и тяготу такую положил мне на душу.
Николай Спиридоныч. Ну, Иванушка, слава тебе Господи, вразумил тебя Творец милостивой! Вот, добрые люди, погнушался я добрым парнем, разумным, теперь при всех вас каюсь… Прости ты меня, Иванушка! Не стало у меня доченьки, будь ты мне сыном!…
Иван. Не стою я этого, Николай Спиридоныч! Велики твои милости… (Кланяется в ноги.)
Николай Спиридоныч. Нет, стоишь ты, не того стоишь! Поди ко мне, обними ты меня да выслушай мою заповедь.
Иван. Батюшка, родимой, благослови ты меня! Много мне легче… (Бросается к нему.)
Николай Спиридоныч (обнимая Ивана). Господь тебя благословит, дитятко! Вот не стало дочки, сына Бог дал… (Улыбается сквозь слезы.) Живи же ты здесь с миром, молись Богу, а я пойду в Киев, ко святым мощам… И вот тебе моя заповедь, при всем честном мире!… Умру я, не ворочусь — все тебе мое имение, бери его, женись на доброй да честной девке, коли наша Матрена… (Не может говорить от слез.) Прощайте, люди добрые, не поминайте лихом… Его без меня не оставьте…
Иван. Нету, батюшка, не останусь я без тебя! Возьми и меня с собой, и на мне много грехов, и я пойду помолиться святым мощам!
Николай Спиридоныч. Ну, доброе дело, дитятко! Коли Господь послал на душу эту мысль — доброе дело, пойдем! Вместе станем молиться Создателю…
Иван (обращаясь к окружающим). Добрые люди! Коли найдется без меня Матреха, соблюдите ее!
Николай Спиридоныч. Не оставьте, кормильцы!
Голоса в толпе. Можно ли это? Можно ли?
Иван. Безумная будет, все равно, не смотреть моим очам на нее безумную. А в разум придет… Не забудет она меня… Батюшка, пойдем скорее от сих мест!
Действие четвертое.
правитьМатрена (глубоко вздыхая). Ох!
Дарья. Что, матушка, охаешь?
Матрена. Тошно…
Дарья. Да что тебе все тошно-то? О чем тебе тосковать? Не дождешься от тебя веселого словечка… Кажись, еще ли ты не замолила у Господа, богомольщица наша… И мы-то тобой только живы, грешники.
Матрена. Недостойна я… Проклятая… (Вздрагивает.)
Дарья. Полно, матушка, какая ты проклятая? Мы вот проклятые-то, — Господа позабыли, а ты каждый час перед Ним, Создателем… Господи помилуй!…
Дарья. (Взглянувши на Матрену, про себя.) Опять плачет! Что она сегодня, ровно хуже! (Качает головой.) Не к добру! (К Матрене.) Матушка моя, не хошь ли поесть чего?
Матрена. Нету…
Дарья. Ах, согрешила грешница, еще и к обедне-то не благовестили. Станешь ли ты есть?… Не мы, грешные!… Да что, матушка, ты сегодня больно нечто не хороша?…
Матрена. Тошно!…
Дарья. Не к нашей ли беде какой? Молви-ка, матушка…
Матрена. Не знаю я…
Дарья. Как тебе не знать? Божий ты человек! молви-ка…
Матрена. Проклятая я!… (Громко рыдает.)
Дарья (качая головой). Знать не к добру! (Вздыхает.) Господи, помилуй нас грешных!…
(Непродолжительное молчание, которое вдруг прерывается стуком в окно снаружи.)
Дарья. Ровно никто стучится? (Подходит к окну и открывает его.) кто тута?
Голос за сценой. Пусти, тетка, остановиться! Барин проезжает.
Дарья. Добро пожаловать! Въезжайте! (Затворяет окно.) Барин, чу, никакой! (Начинает приводить в порядок в избе.) Мужиков то никого нет… (Идет к дверям и отворяет их.) Сюда, сюда, господин честной!…
Скрипунов (входя). Здорово, тетка!
Дарья. Добро пожаловать, кормилец! Уж не обессудь! В избе-то у нас не больно обрядно, а светелки-то нет особливой…
Скрипунов. Ничего, ничего! Тепла ли изба-то?… (Снимает шубу с помощью Данила.)
Дарья. Кажись, тепла… Не веду, как твоей милости в угоду ли будет…
Скрипунов. А, да у тебя печка топится… (Подходит к печке.) А, славно после дорожки-то… (Греется.) Холодно, старуха, иззяб, даром что в шубе! Что, Данило, озяб?
Данило. Да-с, прохватило порядком.
Дарья. Холодна ноне зимушка стоит, кормилец, нече сказать, — студена! Куда путь-дорожку держать изволишь?
Скрипунов. В Москву, тетка, в Москву.
Дарья. Так!
Скрипунов. Бывала ли в Москве-то?
Дарья. Нет, кормилец, не бывала. Где мне бабьим делом! Не бывала, родной! Не знаю, что такая и за Москва.
Скрипунов. А что, как ты полагаешь? Больше она вашего села?
Дарья. Как, чай, не больше, кормилец… Что уж наше село? — Велико ли?..
Скрипунов. Полно, старуха, меньше! Где быть против вашего села?..
Дарья (улыбаясь). Шутить изволишь. Где меньше быть? Тоже хошь видом не видали, а слухом слыхали. Москва-матушка уж так и слывет, что самой первеющий город. Тоже и до нас доходили люди, что видали ее, матушку, — одних церквей, чу, сорок сороков…
Скрипунов. Полно, не верь, старуха, всего одна церковь, и та деревянная… Право! Не веришь? Вот Данила спроси. Данило, правда ли?..
Данило (ухмыляясь). Правда-с, точно…
Дарья. Полно, ваша честь! Хошь бабье дело глупое, а тоже не без разума на белой свет родилась!
Данило. Да право, старуха, точно. Совсем город ничего не значит, и виду нет никакого, и дома-то все соломой крыты…
Дарья. Ну! мне, что хошь, скажи, — ничего я не знаю…
Скрипунов. А вот что, старуха! Будет ли что поесть-то у тебе я?..
Дарья. Да чем твою милость потчевать? — Щи есть с говядиной… А то ин яишенку можно…
Скрипунов. Ну, ладно! Хоть не больно пировато, а все с голоду не умрем.
Дарья. Уж и с голоду умрешь? Что ты, господин честной? Чем так Господа прогневали? У нас, кажись, и нищенькие с голода не умирают…
Скрипунов. А, чай, дорого, тетка, дерешь за постой-то?
Дарья. Уж и драть! Что ты, кормилец, тоже християне на свете живем… Не без Бога!
Скрипунов. Толкуй! Знаю я вас, как вы дерете с проезжающих-то! Тоже бывалый человек. Ох уж эти мне дороги да постоялые дворы! Как липочку обдерут!
Дарья. Унас, господин честной, не постоялой двор… А вот в угоду тебе было к нам пристать, — милости просим, рады добрым людям. В угоду тебе дать что за наши труды да хлопоты, — благодарим покорно… А то ин хоть ничего не давай!.. Мы, кормилец, не на бойком месте живем, нам людей честных обижать не почто, — Бог не велел…
Скрипунов. Ну, ну, то-то, старуха! Это хорошо, коли вы Бога-то помните…
Данило (к Скрипунову). Экие-то, сударь, хуже! -Теперь-то она, ишь ты, как ублажает, а придет к расчету — подавай за все втрое.
Дарья. Полно, доброй человек, не дело-то говорить — грешно! Обиды еще тебе никакой не сделали!
Данило. Ладно! Знаем мы вас, проходимцев!
Скрипунов. Да что ты, старуха, одна что ли живешь, без мужиков?
Дарья. Нет, кормилец, как можно без мужиков? Еще и старик-от жив да тоже сын, парнюга молодой…
Скрипунов. Где же они у тебя?
Дарья. А старик-от по дрова в лес поехал, а парнюга-то — вот тоже, как и твоя милость — проезжий был человек, на смену ехал, так его повез…
Скрипунов. Так вы ямщики что ли?
Дарья. Нет, не ямщики, а вот зимним-то делом, на слободе, так вот поваживает паренек-от! Тоже две лошадки держим…
Скрипунов (указывая на Матрену). Ну, а это невестка что ли твоя?
Дарья. Нету, кормилец, — это странная! Пристала вот к нам и живет…
Скрипунов (смотря на Матрену). Странная?.. А откуда она?
Дарья. Не веду, кормилец, откуда. Так — пристала… Странной человек.
Скрипунов. Побродяга какая-нибудь!.. Есть ли у нее пачпорт-то?
Дарья. Не веду, кормилец, не спрашивали. Какой, чай, пачпорт — Божий человек…
Скрипунов. А ты бы этого Божьяго человека-то к становому!
Дарья. Да на что ее, батюшка, к становому? Она худа никакого не делает.
Скрипунов. Зачем же она шатается? Эй, ты, странная? Откуда ты?..
Скрипунов. Вишь ты, и отвечать не хочет! Слышишь ли ты, Божий человек, откуда ты?..
Данило. (Подходит к Матрене и теребит ее за рукав.) Слышь, барин спрашивает, откуда ты?
Матрена. Не знаю!
Данило. Чу, не знает-с!
Скрипунов. Да есть ли у тебе я отец-от с матерью?..
Матрена. (Вздрагивает и хватается за бок.) Ох! тошно!..
Данило. Ишь, прикидывается!.. Тошно, чу… Барин спрашивает, ест ли у тебя отец-от с матерью?..
Матрена. Отступись! Не знаю!.. Тошно!..
Скрипунов. А, не помнящая родства!
Дарья. Не троньте ее — ничего не скажет; уж и мы пытались спрашивать да ничего не сказала…
Скрипунов. Ага, не сказывает!.. Становому бы сказала… А, славная девка!.. Данило, славная девка?..
Данило (осклабляясь). Славная-с!..
Скрипунов. Хочешь ли вот замуж?
Данило (смеется). Хочешь ли за меня замуж?.. (Матрена плачет.)
Скрипунов. Спроси ее, спроси! (Подмигивая Даниле на Матрену.)
Данило. (Теребя Матрену за рукав.) Слышь! Хочешь ли за меня замуж?.. Поди…
Матрена. Ой, ой… тошно! тошно!.. Пустите!..
Дарья. Полно, господин честной, не трогай ее… Что Божьего человека обижать!.. (Подходит к Матрене и обнимает ее.) Что тебе, матушка, тошно-то?… Полно!.. Шутить изволит его милость…
Матрена. Ох, ох… Пусти… Тошно!..
Данило. Выйдешь за меня, так не тошно будет, — весело заживем.
Дарья (Даниле сердито). Ну, полно ты, что тебе надо, что ты надругаешься над ней? — Грех, ведь, чай…
Скрипунов. Ну, полно, старуха! Бабье дело — всему верить. Видишь, как прикидывается!.. Ловкая девка! Славно! Со слов ей тошно сделалось… Ох вы, странницы!.. А у самой, я думаю, любовникам-то счета нет!..
Матрена. (В истерических конвульсиях.) Ой, ой… Был… Нет!.. Ой! Страшно… проклятая!.. Пусти… пусти…
Скрипунов. Ишь ты, еще и выкликать умеет! (Хохочет.)
Дарья (Матрене). Что, что, матушка, что?.. Полно! Господь с тобой! (К Скрипунову.) Эх, господин честной, что тебе потеха, что ли!
Матрена. Пусти, пусти!.. (Дико вскрикивает.) Ай… Проклятая!.. Пусти!..
Дарья. Да куда ты, матушка, куда?.. Полно!.. Господь с тобой!.. Испей вот водицы! Ну-ка, барин, что наделали…
Матрена. Пусти! Ой, тошно!.. тошно!.. (Дрожит и рыдает.)
Скрипунов. Какова! Лучше барыни иной истерику-то представляет; подумаешь, что и в сам деле… Хорошо! натурально!..
Данило. Вот бы, сударь, сечь-то!
Дарья (подавая воду Матрене). Полноте, греховодники! Как вы Бога-то не боитесь?.. На-ка, матушка, родимая, испей… (Скрипунов смеется.)
Матрена. Ох, ох! (Пьет воду, дрожа всем телом.)
Дарья. Что, матушка, полегче ли?
Скрипунов. Ну, как теперь не легче? Воды выпила — теперь легче будет! Вот я думал, что одна моя жена проказит… Ах, ты деревенщина этакая!..
Матрена. Ой… ой… ой… тошно!… Проклятая… (Тихо рыдает.)
Скрипунов. Да кого она проклятую-то вызывает?.. (Смеется.)
Дарья. Полно, барин, что ты, в чужой дом ты приехал надругаться…
Скрипунов. Данило, спроси ее, кто у нее проклятая-то?
Данило (улыбаясь). Это, сударь, смотри, что прикидывается, что кто-нибудь извел ее… (К Матрене.) Эй ты, проклятая? кто у тебя проклятая-то?..
Матрена. Ай, ай… Проклятая… я… я… Пусти, пусти… страшно… пойду!..
Дарья. Перестань, матушка, перестань… Господь над тобой… (Вполголоса.) Экой народец накачался!..
Данило. Да она и то, сударь, видно, без разума. Посмотрите-с, как бельма-то выпучила.
Матрена. (Порываясь из рук Дарьи со стоном.) Пусти меня, пусти… ой! Тошно мне…
Скрипунов. Пусти ее, старуха, и в сам деле, а то еще драться станет, пожалуй…
Дарья (вполголоса.) Провались ты совсем!.. (Матрене.) Да куда ты пойдешь-то?..
Матрена. Пусти… Тошно!..
Дарья. Вон к обедне благовестят. В церковь что ли пойдешь?..
Матрена. Пусти… Пойду… ой!..
Дарья. Ну, поди, матушка, в церковь… Помолись за нас грешных… Да полегче ли тебе?..
Матрена. Пусти… В церковь я… (Идет к дверям.)
Дарья (провожая ее). Ну, подь, подь, помолись. Господь тебе спокою пошлет, Творец небесный. (Матрена уходит.)
Дарья. (Возвращаясь от дверей к Скрипунову.) Эх, господин честной, жалости-то в тебе нет. На что ты это надругался над Божьим человеком да и слугу-то своего учишь, — ведь, чай, грешно…
Скрипунов. Да ведь я не знал, старуха, что она безумная-то. Зачем это ты сумасшедшую у себя в дом держишь? Тоже проезжающих пускаешь. Этак она сбесится когда, да смертоубийство еще сделает…
Дарья. Никому она ничего не сделает. Тише ее нет! И не безумная она, а это на нее часом только находит, да и пройдет…
Скрипунов. Да от чего же это на нее находит!
Дарья. А кто ее знает, не наше дело! Значить, тоска такая ляжет ей на душеньку… Да вот уж давно с ней этого не бывало… Вот твоя-то милость только ее… А чтобы тебе над ней надругаться, какая корысть?
Скрипунов. Слышишь ты, глупая, тебе говорят, я не знал, что она полоумная-то, а думал притворяется так… Уж я насмотрелся — у меня жена в этих истериках-то часто бывает. Ну, так уж я такую манеру и взял: ее заломает, а я смеяться, ну, и перестанет…
Дарья. Нет, господин честной, она не такая; она, почитай, из церкви Божьей не выходит, за кажное время в ней, а молится-то, так мы-то вот, кажись, по ней только и живы; перед Богом-то стоит, глаз не осушит. Со стороны то смотришь, так навоешься, на нее глядя… Вон какие морозы-то стоят, а она ни шубы, ни обувки, каковы лаптишки не знает — все босая ходит… Нечего сказать, Божий человек…
Скрипунов. Как, неужели босая ходит всегда?..
Дарья. Да вот при тебе пошла — много ли на ноги-то надела…
Скрипунов. А я и не посмотрел ей на ноги-то, в чем оне. Данило! Что она, босая пошла?
Данило. Точно, босая-с…
Скрипунов. Так как же она не отморозит ноги?.. Мажет что ли чем? Есть такое фокусники -точно…
Дарья. Ну, вот толкуй с тобой, барин! Мажет! Чем ей мазать?
Скрипунов. Так как же, глупая! Ведь, она отморозила бы ноги-то!
Дарья. Ну, так про то тебе и говорят. Вот не отморозила!
Скрипунов. Странно это, ненатурально… (Пожимает плечами.)
Данило. Значит, сударь, надо быть, не зябки — с малолетства, надо быть, ноги-то!..
Скрипунов. Как же, она босая так и пришла к вам?
Дарья. Босая да вот как и теперь же, в одном сарафанчике… Ну, да тогда, правда, хошь холодно же было, дело к зиме шло, а все не теперешняя пора…
Скрипунов. Ну, куда же она пришла?
Дарья. А куда? Пришла в церковь… Дни два на паперти и жила. Отопрут церковь, ну, она войдет, молится, а тут опять на паперть. И в сторожку-то нейдет — сидит да дрожит!
Скрипунов. Странно!.. Как же уж она к тебе-то пошла?
Дарья. А так, стали звать да просить — тоже не я одна звала. Да вот, видно, я по сердцу пришлась — ко мне и пошла жить… Сначала-то часто к ней это-то приступало. Начнет метаться да реветь да дрожит, ну, сведешь тотчас в церковь — и затихнет…
Скрипунов. Что же вы ее не допроситесь? кто она такая? Откуда?..
Дарья. Да, ведь, пытали тоже, кормилец, спрашивали, да не сказывает. Ну, стало быть, ей так уж не надо сказывать-ту…
Скрипунов. Странно, право странно! Удивительные в нашей России бывают люди!.. кто ее разберет…
Дарья. А на что нам, кормилец, ее разбирать? Видим, что Богу молится, вреды никакой никому не делает. Божий, мол, человек, за наши же грехи Бога молит.
Скрипунов. Нет, однако это любопытно бы узнать… Либо она… Очень любопытно, признаюсь…
(Слышится стук в окно снаружи.)
Дарья (открывая окно). Кто тута? Голос за сценой. Пусти, баушка, странников обогреться да отдохнуть.
Дарья. Подите с Богом! Изба теплая, места будет…
Скрипунов. Еще странники! Куда же ты их, баба, пускаешь, и то тесно…
Дарья. Что за тесно, господин честной? Они твоей милости не помешают. Вот здесь на лавочке сядут.
Скрипунов. Да, может быть, мне неприятно, чтобы здесь лишние люди были… Ты бы должна была меня спросить…
Дарья. Ну, как твоей чести угодно, а у нас чужестранному человеку нет отказа ни в тепле, ни в добром слове… Вот и ты, проезжий человек, кабы тебя не пустили нигде, так на стуже, что ли тебе оставаться?..
Скрипунов. Дура, да ведь проезжий проезжему розница.
Дарья. Нам, господин честной, все едино. Всякий человек теплецу-то рад в экую стужу…
Скрипунов. Так, ведь, изб-то много, — не одна твоя…
Дарья. Ну, а ко мне постучались, так и славу Богу, и рады дорогим гостям…
Скрипунов (с неудовольствием). Дура упрямая!.. Вот извольте толковать с этим народом!..
Николай Спиридоныч и Иван. (Кланяются Дарье и Скрипунову.) Здорово живешь, хозяюшка!.. Здравия желаем, господин честной!..
Дарья. Добро пожаловать, добрый человек!.. Садитеся вот сюда! (Указывает на лавку направо от зрителей.)
Николай Спиридоныч. Ладно, родная, ладно… Мы вот тут… (Снимает с плеч котомку и хочет положить на лавку.)
Данило. Куда лезешь? Али не видишь — господская шуба лежит?..
Николай Спиридоныч. Небось, не трону, родной… мне немного места нужно… Ох, пристал старым делом!.. Господи благослови! (Садится.)
Скрипунов. Вы что за народ, старик?
Николай Спиридоныч. Мы-то?
Скрипунов. Да, да, вы-то?
Николай Спиридоныч. А мы, ваше благородие, простые люди, крестьяне православные.
Скрипунов. Откуда же вы идете?
Николай Спиридоныч. Из Киева, родимой!
Скрипунов. Ого, издалека! Зачем же вы в Киева ходили?
Николай Спиридоныч. Зачем?.. Богу молиться, св. угодникам.
Скрипунов. А теперь что же, куда идете?
Николай Спиридоныч. А теперь к дому…
Скрипунов. Мм-м. А далеко ли ваш дом-то?
Николай Спиридоныч. Да уж теперь, слава те Господи, недалече. Всего верст пятьдесят осталось до деревни-то нашей, коли Господь приведет, доплестись…
Скрипунов (многозначительно). А есть ли с вами паспорты, вид-то какой-нибудь?.. (В сторону.) Преподозрительная рожа!
Николай Спиридоныч. Как не быть. На что нам без виду идти? Не беглые какие…
Иван. А ваша милость, знать, земской?..
Скрипунов. Нет, любезный, не земской…
Иван. Что же вашей чести про виды-то наши?..
Скрипунов. А то, что много вашей братьи, беспаспортных, бродяг…
Николай Спиридоныч. Мало ли, господин честной, — много всякого есть народу, и худого, и хорошего…
Скрипунов. То-то, то-то! И я про тоже говорю!.. А этот парень-то, сын твой, что ли?
Николай Спиридоныч. Сын не сын, а сыном называю…
Скрипунов. Мм… Складно сказано!.. (К Ивану.) И ты тоже ходил с ним в Киев-то?
Иван. Ходил!
Скрипунов. Тоже Богу молиться?
Иван. А то зачем же? Известно, Богу молиться…
Скрипунов. Да что же это так в Киев? Молиться-то и дома можно…
Иван. Ну, значит, так нужно было…
Скрипунов. Гм!.. Нужно было!.. Вижу, что нужно!..
Дарья. Чай, по обещанью, дедушка?..
Николай Спиридоныч. По обещанию, родная… (Вздыхает.) По обещанию…
Скрипунов (к Ивану). И ты тоже по обещанию?
Иван. То по обещанию, барин, а то и с тоски…
Скрипунов (с усмешкой). С тоски? О чем это тебе так стосковаться!.. (Про себя.) Мошенники!.. (Вслух.) Этакие молодцы, как ты, не тоскуют, а гулять любят, и ты, полно, не для гулянья ли больше по большим-то дорогам шляешься?..
Иван. Гулял и я, ваша честь, как гулялось да на сердце было весело да радостно, да на уме, не было ни думушки, ни заботушки… Да, видно, отошла моя гулянка-то, видно, пришла пора и горе горевать…
Скрипунов. Какое же то это горе у тебя? Расскажи-ка мне!.. (С полускрытой насмешкой.) Право, несчастной какой! (Вполголоса.) И по роже видно, что несчастной!.. (Вслух.) Расскажи, расскажи, пожалуйста, что такое за горе у тебя?..
Иван. Что мне рассказывать тебе, ваше благородие. Ты моему горю не помощник! Поможет ли, нет ли — Творец небесный! Его милости велики, на него и надеемся… А ты, барин, моему горю и не поверишь… Мое горе от души, да от сердца… А по тебе — какое-де у мужика сердце, какое-де у него чувствие… (Глубоко вздыхает.)
Скрипунов. Нет, братец, нет, как не поверить! Ты россказни-то хорошо рассказываешь, только молод ты очень горе-то большое узнать… Не клеплешь ли ты на себя? вот что!
Иван. Ну, барин, оставайся при том!.. Сам для себя горе горюю, сам за себя и радоваться стану, коли Господь радости пошлет… Невелика мне корысть-то, веришь-то ты мне, али нет, — все едино!..
Скрипунов (про себя). Смелой какой, мошенник!.. (Вслух.) Женат ты?
Иван (со вздохом). Нет!
Скрипунов. Что же так, отчего?
Иван. Так, Бог не привел!..
Скрипунов. Или некогда? Все в походах, гулять любишь!
Иван. (Вздыхает и молчит.)
Скрипунов. Что молчишь?
Иван. Что мне, барин, говорить-то с тобой? Не из чего!..
Скрипунов (с улыбкою). Нет, поговори, ничего! Может быть, я тебе что и посоветую в твоем горе.
Иван. На Бога надежда-то, не на тебя!..
Скрипунов (вполголоса). Плут!.. (Вслух.) Да это хорошо, что на Бога-то надеешься, да все и посоветоваться не мешает. Ум хорошо, а два лучше… Что тебе, невесты, что ли, хочется, да нет ее?..
Скрипунов. Или есть, да не любит тебя?
Иван. Отстань ты от меня, барин, прошу я тебя…
Николай Спиридоныч. Что ты, господин честной, к парню пристал… Э-эх! (Качает головой.)
Скрипунов. Ничего, я ему добро хочу сделать… (К Ивану.) Хочешь я тебе невесту посватаю?..
Данило (с усмешкой). Вот бы, сударь, ему невесту-то — давишнюю-то безумную… Пара бы…
Николай Спиридоныч и Иван. (С необыкновенным движением и в один голос.) Какую безумную?
Скрипунов. И я, ведь, ее же!.. Право, славная бы тебе невеста!.. Ха, ха, ха!..
Дарья. Полно-ка, господин честной, что тебе за охота над Божьим человеком смеяться… Эх, барин, барин!
Николай Спиридоныч. Да какая безумная, батюшки?
Дарья. Ну, какая она безумная?.. Божий человек, богомолка, что из церкви Божий не выходит… (Входит Матрена.) Ну, вот она, какая она безумная… Подь, матушка, на печь. Никто тебя не тронет…
Матрена. (Входит робко и потупя голову, потом, на голос Дарьи, поднимает глаза и, взглянувши на Николая Спиридоныча и Ивана, вздрагивает, дико вскрикивает и, дрожа всем телом, прижимается к стене.)
Николай Спиридоныч и Иван. (В то же время быстро поднимаются с своих местах и несколько секунд остаются неподвижными и безмолвными.)
Иван. Батюшка… Матрена наша!.. (Бросается к ней.) Матрешенька, сердце мое!..
Николай Спиридоныч. (От волнения не может промолвить ни слова и опускается опять на лавку.)
Матрена (быстро к Ивану). Не подходи… Нет!.. Не твоя!.. Проклятая!..
Николай Спиридоныч. Нет, прощена ты и мной, и Господом, сердце мое! Дочь моя! Поди ко мне, поди!.. (Поднимается с лавки и идет к Матрене.) Слышишь ли, Господь тебя простил!.. Поди ко мне!.. Сердечная дочь моя, благословенное дитятко!..
Матрена (кидается в ноги отцу). Родимой, кормилец… благослови…
Николай Спиридоныч. Господи… благослови… Ох!.. Великой Господи!.. Батюшки, доченька… Ноженьки подгибаются… Иванушко, помоги… (Шатаясь, с трудом доходит до лавки и опускается на нее.) Господи!.. Велики Твои милости!.. Поди же ко мне… Встань, да поди ко мне… Матрешенька…
Матрена. (Поднимается на ноги, с улыбкою на губах и с лицом, орошенным слезами.) Родитель… Батюшка!.. (Громко рыдает, бросается к Николаю Спиридонычу и обнимает его колени.)
Николай Спиридоныч. (Плачет над головой дочери, потом поднимает голову.) Господи!.. Веруй в Тя, спасен будет!..
Дарья. (Подходя к Николаю Спиридонычу и Матрене.) Ну, вот, матушка ты моя, вот!.. Ну!.. Не знаю уж что!.. (Плачет.)
Скрипунов (в изумлении). Так она дочь, что ли, тебе, старик? (Николай Спиридоныч плачет, не обращая внимания на слова его.) Старуха, дочь, что ли, она его?.. Скажите же мне скорее… Я ничего не понимаю!..
Дарья. Не веду, кормилец, ничего не веду… Больно-то я рада…
Скрипунов. Не могу понять… Как?.. Что?.. Бог знаете что такое? (К Ивану, который стоял до сих пор в глубине сцены неподвижно и с полумрачным выражением лица). Молодец, послушай, сестра, что ли, она тебе?.. Или невеста?.. Слышишь, невеста, что ли?..
Иван (как бы пробужденный). Невеста!.. Была невеста… (Бросается к Матрене.) Матренушка, сердце мое, радость моя!.. Неужто ты не признаешь меня?.. Твоего Ванюху?
Матрена. (Быстро поднявши голову, но оставаясь на коленях.) Нет, нет!.. Не мой!.. Не подходи… Поди… Не твоя!.. Я батюшки родимого…
Скрипунов. Ничего не понимаю!..
Николай Спиридоныч. Что ты, Матрешенька, что ты?.. Это твой Ванюха… Парень добрый, умный… Он твой жених…
Матрена. Нет, нет у меня жениха… Мы любилися с ним… Бог наказал… Я не хочу… Ни за кого не пойду!.. Бог помиловал меня… Ты простил… Господу да тебе хочу быть слугой, — никому больше!
Николай Спиридоныч. Полно, доченька.
Иван. Господи! Ты сделал ее с разумом! Сделай теперь меня без ума…
Николай Спиридоныч. Полно, Иванушко, не ропщи…
Иван. Не ропщу я… (С отчаянием.) Матрешенька, сердечной друг! Вспомни прежнюю любовь, вспомни своего Ванюху! Неужто сердце твое не скажется, неужто душа твоя не рванется ко мне?.. Исстрадался я, измаялся… Господа молил… Он помиловал, так неужто ты меня казнить будешь… Поди за меня, будь моей…
Николай Спиридоныч (дочери). Дитятко, подумай, поговори со своей душой! Что она тебе скажет…
Матрена. (Поднимается на ноги, бледная и в сильном волнении.) Батюшка… Иванушка… любила я тебя… (Иван хочет броситься к ней.) Не подходи… Не трогай… Не твоя я… Все адские страшные муки за мои грехи мне во сне виделись, наяву черные, нечистые за мной гонялись, раскаленными клещами хотели рвать меня, окаянную грешницу, отцом проклятую… Стон, рев, скрежет зубовный мне в каждую минуту слышался… И ты, Иванушко, там в смоле кипел, за ребро повышенный… Языки огненные лизали тебя… Страх и ужас смертный мое сердце высушил… Куда ни пойду, где ни скроюсь — везде голоса неистовы кричали мне в уши: проклятая!.. проклятая!.. Только и отходили от меня окаянные, только и отдыха мне давали, когда во храме Божьем стою, свой великий грех отмаливаю… И день, и ночь стала я в церковь Божью прятаться. Служба — так в церкви, а нет службы — на паперти… И был мне глас, Иванушко, — покайся грешница, отчурайся грехов своих, да дай обет перед Господом… И наложила я на себя обет до гробовой доски: тебя не знать, а служить Господу да батюшке, коли простит он меня, помилует… (Бросается к отцу в ноги и тихо рыдает.)
Николай Спиридоныч. Прощена ты, прощена и от меня, и от Бога!.. Снято мое грешное проклятие… Чиста твоя душа перед Господом. Поди ко мне, моя доченька, богоданная, благословенная… (Поднимает ее; она бросается к нему на шею.)
Иван (дерет на себе волосы). Так вырвите вы из меня мое сердце, растопчите вы его ногами, растерзайте вы меня, по кускам разнесите тело белое!.. Господи, молился я Тебе…
Николай Спиридоныч. Полно, Ванюха, на все Его святая воля… Слушай меня…
Иван (с одушевлением). Стой, Николай Спиридоныч, не говори, слушай меня… Бог мне мысль вложил. Легче на душе от этой мысли… Говорил я — придет пора-время, пойду я служить Царю батюшке да матушке России православной… Пришло то время, закипела кровь молодецкая, распахнулась душа, зарадовалось сердце… Прощай, Николай Спиридоныч, прощай Матрешенька. Ты хочешь служить своему отцу, а у меня нет теперь ни роду, ни племени… Один у меня отец Царь-батюшка, ему пойду служить, за него да за матушку Россию сложу свою голову победную…
Николай Спиридоныч. Иванушко…
Иван. Стой, не говори… Дай мне свою душу высказать… Весело мне теперь, весело!.. Сызмаленька любил я слушать сказки богатырские, петь песни удалые, богатырская во мне душа и сила богатырская… На самого ворога хочу идти я, своей мочью хочу померяться… Не надо мне теперь ни жены, ни полюбовницы… Ух, просторно мне одному, разгуляется моя душа, взыграется ретиво сердце… Прощайте, люди добрые!.. Прощай, Матрешенька! Прощай Николай Спиридоныч! (Убегает.)
Матрена. (Делает быстрое движение вслед за Иваном, но тотчас же опять возвращается к отцу.) Нет, нет!.. Не надо, не надо!.. Пусти его, не трогай его, батюшка… Буду молиться за него… Благослови ты меня, батюшка, благослови скорей… Прикрой ты мою душу своим благословением от окаянного блазнителя… Скорее… скорее… родимый, благослови…
Николай Спиридоныч. Буди над тобою святая воля Господня и мое грешное благословение! (Благословляет ее.)
(Дарья и Данило плачут.)
Скрипунов (утирая слезы). Трогательная история! Именно наши крестьяне… (Делает в воздухе неопределенное движение рукою.) Удивительный народ!… С душой!..
21 сентября 1853 года.
Кострома.