Страшный Гость. Литовская поэма, взятая изъ народныхъ преданій. Варшава. 1844. Въ тип. Стромбскаго. Въ 16-ю д. л. 195 стр.
Какія нелѣпыя преданія сохраняются до-сихъ-поръ въ Литвѣ! И какія скучныя выходятъ изъ нихъ поэмы! Вотъ, на-примѣръ, въ чемъ состоитъ «Страшный Гость, литовская поэма, взятая изъ народныхъ преданіи».
Въ неизвѣстномъ мѣстѣ жилъ-былъ добрый священникъ. Онъ жидъ съ дѣтьми въ убогой хижинѣ, всегда открытой для бѣдныхъ прохожихъ. Въ одинъ ненастный вечеръ, когда служитель алтарей, помолившись съ дѣтьми Богу, готовился уже отойдти ко сну, въ домъ его вошелъ человѣкъ страшнаго вида, одѣтый въ мокрое рубище и съ какими-то листьями на головѣ. Изъ рѣчей его скоро оказывается, что онъ помѣшанный краснобай. Что ему ни скажутъ, онъ ко всему придерется, чтобъ начать говорить и пѣть страшную чепуху. Добрый священникъ говоритъ ему:
"Погрѣйся, отдохни немного); (стр. 9); а онъ въ отвѣтъ на это вотъ что:
Погрѣться? — Кстати! дружескій совѣтъ!
Ты не знаешь, какъ тутъ пышетъ,
Въ дождь и въ холодъ какъ тутъ жжетъ,
Какъ пылаетъ!
Часто, часто снѣгъ и ледъ
Жму я къ груди: таетъ, таетъ
Снѣгъ и ледъ,
И отъ жара
Туча пара
Съ жаркихъ персей возстаетъ;
Могъ бы этотъ жаръ и пламень
Растопить металлъ и камень, —
Ты не знаешь какъ тутъ жжетъ,
Какъ пылаетъ,
Какъ тутъ пышетъ!.. таетъ, таетъ
Снѣгъ и ледъ
И отъ жара
Туча пара
Съ жаркихъ персей возстаетъ!
Пламень пышетъ! (9—10).
Священнику, разумѣется, досадно и скучно слушать такія пѣсни; онъ восклицаетъ въ сторону:
Онъ все свое, не видитъ и не слышитъ!
потомъ обращается снова къ проходимцу, надѣясь, вѣроятно, навести его на путную рѣчь:
Однакожъ, ты измокъ до нитки на пути,
Озябъ, дрожишь; ктобъ ни былъ ты, —
Свершилъ ты дальній путь, я полагаю?
А тотъ ему опять вздоръ;
Я не могу такъ рано дать отвѣтъ,
Иду, не знаю самъ, изъ аду иль изъ раю
Къ тому же краю;
Но тѣмъ хочу тебѣ полезный дать совѣтъ. (стр. 10).
Наконецъ, послѣ нѣсколькихъ сотъ стиховъ оказывается, что малый ряхнулся сначала отъ чтенія романовъ, а потомъ, окончательно, отъ любви къ какой-то красавицѣ, которая вышла замужъ, разумѣется, за другаго — можетъ быть, за умнаго и порядочнаго человѣка. Въ полночь, сумасшедшій «вонзаетъ въ себя кинжалъ» (стр. 69); священникъ въ ужасѣ; однакожь, гость его какъ ни въ чемъ не бывалъ: ясно, что тутъ замѣшалась въ дѣло чертовщина. Наконецъ, помѣшанный произноситъ:
Кто при жизни хоть разъ въ небесахъ побывалъ,
Тотъ не сразу по смерти допущенъ въ нихъ будетъ;
въ это время начинаютъ пѣть вторые пѣтухи; страшный гость исчезаетъ, и какой-то хоръ повторяетъ его послѣднія слова.
Входимъ въ положеніе бѣднаго священника и понимаемъ, какъ долженъ былъ надоѣсть ему такой посѣтитель! Но съ нами было еще хуже: кромѣ того, что мы прочли поэму, въ которой напечатана вся чепуха, выслушанная имъ отъ полоумнаго, мы должны были прочитать и собраніе стихотвореній точно такого же свойства, прибавленное къ этой поэмѣ. Собраніе это называется «Первые Опыты». Все время, какъ читали мы эти опыты, намъ казалось, что «Страшный Гость» сидитъ подлѣ насъ на диванѣ и говоритъ безъ умолку. Вотъ кое-что изъ прочитаннаго нами въ приложеніи къ литовской поэмѣ, — на-примѣръ, начало стихотворенія «Къ Зеркалу»:
Скажи мнѣ, зеркало, однѣ ль
Въ васъ страсти съ женщиной, иль ты
Умѣешь лучше отражать
И дольше въ сердце (ѣ) сохранять
Предмета милыя черты?
Скажи мнѣ, зеркало, въ тебѣ ль
Искать мнѣ чувства отраженья,
Иль въ сердце.(ѣ) женщины? Но въ ней
Найду ли отблескъ тѣхъ идей,
Что поселяетъ вдохновенье,
Чѣмъ дышетъ сердца наслажденье?
(Стр. 93).
Право, это его рѣчи, никто кромѣ его не изъясняется такими стихами. А вотъ начало другаго стихотворенія «Временщикамъ»;
Зачѣмъ, о люди, позабыли
Того, кто алчетъ, ищетъ васъ
Съ безумнымъ рвеніемъ любить?
Зачѣмъ презрѣньемъ надѣлили
Того, кто славою томимый,
Кто къ свѣтлой цѣли устремясь:
Свое безсмертьемъ озарить
Досель невѣдомое имя.
Когда-то можетъ вамъ подать
Вѣнецъ безсмертья, взнесть высоко
Иль, сердца согласясь съ вырокомъ, —
Къ челу холодному прижать
Вамъ отверженія печать?? (Стр. 91).
Долго читали мы такую чужь, наконецъ вторые пѣтухи пропѣли, литовская поэма выпала у насъ изъ рукъ, и тяжелый сонъ оковалъ наши бренныя вѣжды; цѣлую ночь спились намъ поэмы да рифмоплеты…