Страх
автор Владимир Николаевич Гордин
Опубл.: 1909. Источник: az.lib.ru

Владимир Гордин
Страх

править

Серые сумерки наполнили собой комнату, и сквозь их узорную ткань синим квадратом выделялось окно. Предметы тихо двигались. Маятник за стеной маршировал — «раз, два» и не давал спать. Роман закрывал веки, повертывался к стене, натягивал одеяло. Он гнал от себя грустные мысли, старался думать о чем-нибудь веселом, забавном, — все напрасно. Глаза все яснее видели знакомую обстановку.

Вдруг услышал за дверью шаги. Кто- то постучался.

— Кто это в такой поздний час?

— Отвори, Роман, это я.

Узнал по голосу своего друга. Двери тихо отворились. Зачернел кто-то высокий.

— Зажги свечу!

— Сейчас.

Пламя трепетно поднялось, осветило комнату. Задрожали тени на стене.

На Валентине не было шапки. Глаза безумные блуждали, перебегали быстро с предмета на предмет. Лицо землей покрылось. А те волосы, которые раньше вились золотыми кольцами, спутались, нечесаные. Он сел у стола. Сухие губы что-то шептали. Спина согнулась. Роман, босой, не одетый — с удивлением и страхом смотрел на него. Тишина сгущалась, давила обоих.

— Я бродил по улицам весь день — да сих пор — и вот мимоходом к тебе зашел. Я не с намерением, а случайно зашел… — прохрипел Валентин и понизил голос.

— Какие отвратительные женщины бегают там… Кричат, бранятся, обнажаются при всех — какой-то кошмар! Они, наверное, все больны… — Неожиданно замолчал и пронизывающе посмотрел Роману в глаза.

— Только не удивляйся. Я сегодня решил умереть. Со мной случилось несчастье. Так — пустяк… Смешной анекдот… Все равно, если бы потолок на меня вдруг обрушился… Я заболел той страшной болезнью, которая всякого порядочного человека приводит в трепет. Только это, — больше ничего!..

Слова его громко звенели. Он улыбался холодной, непроницаемой улыбкой.

Роману показалось, словно где-то близко метнулась молния. Грянул короткий гром. Комната стала быстро, быстро каруселью вертеться.

— Ты поражен, — простонал Валентин. — И минуты тебе не казалось, что я шучу. Поверил… Конечно, такими вещами не шутят…

Хорошо было бы, если бы ты своими руками меня убил… Нет, нет… не пугайся, — я буду жить… знаешь, для чего? — заторопился он. — Хочу служить бичом, возмездием… Эта мысль меня давно манит за собой… Я обнимусь с дьяволом и станем посещать дома этих сытых, порядочных людей. О, они ничего не увидят не поймут сразу.

Мы тщательно прикроем свои язвы… Наш поцелуй дорого будет стоить. После него выпадут волосы, зубы; отпадут губы, носы… Один поцелуй и помутится рассудок. Но это еще не все! Такая болезнь одной смертью не сыта. Она протягивает длинную нить через много поколений. Медленное разрушение, не знающее жалости. С отвращением и ужасом будут они бегать друг от друга.

Дверь где-то хлопнула. Шаги застучали. Зубы Романа, точно в лихорадке, плясали. Медленно и глухо, как из бутылки, било за стеной три часа.

— A-а… а-а… — в исступлении закричал Роман. Он руками зажал уши. Голос оборвался.

— A-а… а-а!.. помогите, если здесь есть живой человек. Уведите от меня — сумасшедшего, сжальтесь, уведите!..

— Нет, я с ума еще не сошел. А ты вот трус, как и я… как и я… Го-го… И если так случится, что понесу за собой опустошения, то знай, ты один виноват будешь!.. Ты должен убить меня, а трусишь…

Валентин неожиданно встал, пошатываясь, подошел к Роману и над самыми ухом прокричал:

— Не посмеешь меня убить… Трус. Пожалел бы хоть невинных маленьких детей.

И плюнул ему в лицо.

Он постоял мгновенье, потом медленно, неестественно выпрямившись, вышел из комнаты.

Дверь и стены задрожали. Свеча погасла. Роман неподвижно сидел, окутанный серым туманом. Глаза в ужасе закрылись. Капли одна за другой падали из-под крана умывальника. Квадрат окна слегка румянился зажигавшимся небом.

Впервые: Огонек. 1909. № 34.