этого міра, а въ скорби объ его несоотвѣтствіи идеалу, и 3) онъ вѣрилъ въ осуществленіе этого идеала въ будущей жизни и отчасти даже въ этой, только не теперь, а позже, когда люди поймутъ, въ чемъ состоитъ ихъ истинное благо. Если авторъ этихъ строкъ вѣрно опредѣлилъ романтизмъ, какъ исканіе готоваго воплощенія идеала на землѣ, а идеализмъ — какъ признаніе идеала трансцендентнымъ (см. «Римская элегія и романтизмъ»), то Преширнъ, отдавъ дань романтизму въ молодости, мало-по-малу, путемъ естественнаго развитія своего міросозерцанія, дошелъ до чистаго идеализма, который по отношенію къ этому міру имѣетъ у него нѣсколько пессимистическій характеръ только вслѣдствіе исторіи своего раскрытія въ его душѣ.
Потерявъ надежду на личное счастіе, Преширнъ естественно съ тѣмъ большею страстностью мечталъ о счастіи общемъ. Памятникъ его желаніямъ въ этомъ направленіи представляетъ собою его пѣсня на новый 1844 годъ («Посмертн.» 3). Но мечты оставались мечтами, а между тѣмъ его изнемогающій духъ лишился и послѣдней поддержки въ лицѣ стараго друга, названнаго выше Андрея Смолета: въ 1840 г. онъ умеръ, и Преширнъ окончательно осиротѣлъ. Тогда-то настало для него то безрадостное житье, которое онъ предсказывалъ себѣ еще въ виду разрыва съ Юліей («Пѣсни» 7
этого мира, а в скорби о его несоответствии идеалу, и 3) он верил в осуществление этого идеала в будущей жизни и отчасти даже в этой, только не теперь, а позже, когда люди поймут, в чём состоит их истинное благо. Если автор этих строк верно определил романтизм, как искание готового воплощения идеала на земле, а идеализм — как признание идеала трансцендентным (см. «Римская элегия и романтизм»), то Преширн, отдав дань романтизму в молодости, мало-помалу, путём естественного развития своего миросозерцания, дошёл до чистого идеализма, который по отношению к этому миру имеет у него несколько пессимистический характер только вследствие истории своего раскрытия в его душе.
Потеряв надежду на личное счастье, Преширн естественно с тем большею страстностью мечтал о счастье общем. Памятник его желаниям в этом направлении представляет собою его песня на новый 1844 год («Посмертн.» 3). Но мечты оставались мечтами, а между тем его изнемогающий дух лишился и последней поддержки в лице старого друга, названного выше Андрея Смолета: в 1840 г. он умер, и Преширн окончательно осиротел. Тогда-то настало для него то безрадостное житьё, которое он предсказывал себе ещё в виду разрыва с Юлией («Песни» 7
