непосильную Польшѣ, а всѣ послѣдующія попытки послѣдней къ возврату государственной самостоятельности вели ее только къ большему стѣсненію даже въ складѣ мѣстной внутренней жизни. Если бы поляки могли отказаться отъ стремленія къ главенству въ ряду славянскихъ народностей, если бы они были способны удовольствоваться скромною ролью славянскихъ племенъ съ ограниченной территоріей и немногочисленнымъ населеніемъ, если бы въ нихъ было чувство славянскаго родства и солидарности, то можетъ статься самостоятельность ихъ отечества и неподверглась бы окончательному уничтоженію. Но они не хотятъ, а можетъ быть и не могутъ, отказаться отъ надежды возстановить Польшу отъ моря до моря, а это возможно только при окончательномъ разгромѣ Россіи и изчезновеніи ея не только изъ числа великихъ державъ, но даже и съ географической карты. Однако, какъ ни эфемерна эта задача, поляки упорно и настойчиво стремятся къ ней; чѣмъ она труднѣе, тѣмъ большее озлобленіе развивается въ руководящихъ политическихъ сферахъ польскаго общества противъ главнаго препятствія – т.-е. могущества русскаго государства, подъ которое они яростно подкапываются, жертвуя для этого всѣми интересами другихъ частей забраннаго края, до принудительнаго, напр., онѣмеченія Познани, лишь бы пріобрѣсти въ нѣмцахъ необходимыхъ союзниковъ противъ Россіи. Когда прусское правительство осенью 1912 года впервые рѣшилось осуществить въ Познани законъ принудительнаго отчужденія польскихъ земель и пріобрѣло такимъ способомъ нѣсколько имѣній и тѣмъ вызвало бурю негодованія въ польскихъ кругахъ и слабый протестъ со стороны польскаго кола въ австрійскомъ рейхстагѣ, то одинъ изъ польскихъ депутатовъ, именно Дашинскій, высказалъ, что пусть пропадаетъ хоть все польское достояніе въ Познани, лишь бы пріобрѣсти въ нѣмцахъ союзниковъ противъ единственнаго врага поляковъ – Россіи и сокрушить ее при ихъ помощи. Не проходить дня, чтобы въ польской закордонной печати не изрыгалась злобнѣйшая ненависть противъ «царата» и не призывались всѣ силы и громы для его сокрушенія. Польскіе писатели не устаютъ дока
непосильную Польше, а все последующия попытки последней к возврату государственной самостоятельности вели ее только к большему стеснению даже в складе местной внутренней жизни. Если бы поляки могли отказаться от стремления к главенству в ряду славянских народностей, если бы они были способны удовольствоваться скромною ролью славянских племен с ограниченной территорией и немногочисленным населением, если бы в них было чувство славянского родства и солидарности, то может статься самостоятельность их отечества и неподверглась бы окончательному уничтожению. Но они не хотят, а может быть и не могут, отказаться от надежды восстановить Польшу от моря до моря, а это возможно только при окончательном разгроме России и изчезновении её не только из числа великих держав, но даже и с географической карты. Однако, как ни эфемерна эта задача, поляки упорно и настойчиво стремятся к ней; чем она труднее, тем большее озлобление развивается в руководящих политических сферах польского общества против главного препятствия – т.-е. могущества русского государства, под которое они яростно подкапываются, жертвуя для этого всеми интересами других частей забранного края, до принудительного, напр., онемечения Познани, лишь бы приобрести в немцах необходимых союзников против России. Когда прусское правительство осенью 1912 года впервые решилось осуществить в Познани закон принудительного отчуждения польских земель и приобрело таким способом несколько имений и тем вызвало бурю негодования в польских кругах и слабый протест со стороны польского кола в австрийском рейхстаге, то один из польских депутатов, именно Дашинский, высказал, что пусть пропадает хоть все польское достояние в Познани, лишь бы приобрести в немцах союзников против единственного врага поляков – России и сокрушить ее при их помощи. Не проходить дня, чтобы в польской закордонной печати не изрыгалась злобнейшая ненависть против «царата» и не призывались все силы и громы для его сокрушения. Польские писатели не устают дока
