ния учеников, которые, будучи направлены к оправданию Белоусова, очевидно, представлялись его обвинителям явно внушенными и подготовленными. Последние естественно истощали все усилия привлечь учеников на свою сторону и склонить их к изменению показаний в свою пользу. К тому же и новый директор Ясновский, ознакомившись подробно с делом, принявшим весьма злокачественный характер и угрожавшим большою ответственностию, решительно принял сторону противников Белоусова, чему последний, быть может, сам содействовал своим образом действий. Сами ученики — с одной стороны под влиянием увещаний и внушений, с другой опасаясь вредных для себя последствий на предстоявших экзаменах, особенно те, которые в том же году должны были окончить курс — начали колебаться в своих мнениях, признаваться в неверности данных показаний и даже открывать новые данные, не только послужившая к отягчению вины Белоусова, но и привлекшие к ответственности его сторонников — Зингера и Ландражина. Наконец, в городе и за его пределами стали распространяться слухи, по всей вероятности, преувеличенные, о разных мнениях, противных вере, государственному устройству и нравственности, высказанных на лекциях обвиняемыми профессорами. Всё это заставило директора подвергнуть в мае 1828 года некоторых учеников новому допросу.
На этом допросе, производившемся 17—29-го мая, ученики Колышкевич и двое Котляревских показали, что Белоусов позволял себе на лекциях преступные в политическом отношении выражения; что в городе толкуют: «чуть ли Белоусов с некоторыми учениками на поедут в кибитке». Зингер, переводя в классе статью Канта «О высоком и изящном», выражался пренебрежительно о ношении крестов на теле, а также о значении присяги и на замечание Котляревского, что «в России нельзя так говорить и при экзамене не можно этого читать», отвечал, что имеет дело с благородными людьми; что Зингер вообще часто заменял лекции рассуждениями политическими, хотя, со времени приезда нового директора, перестал это делать; что, до приезда нового директора, Кукольник и другие из меньшего возраста в саду и в классе, до прихода Зингера, говорили свои наставления с кафедры, подобно лекциям, о метафизике, эстетике и магнетизме, причём вольно и непристойно говорили о религии; что Кукольник давал ученикам своего сочинения трагедию «Марию», дерзко и непристойно написанную, и читал её в классе большею частию перед лекциями Белоусова, которые иногда не скоро и даже спустя 3/4 часа начинались; читал и другую трагедию «Тасс» и один роман». При этом Котляревские представили свои классные тетради, в которых действительно оказались выражения «противные греко-российской церкви». Заявление Зингера при допросе, что «ученики приведённые выражения могли сами выписать из книги Канта, которую он носил в класс», директор отвергает, так как тетради писаны одинаковым скорым почерком, под диктовку, со многими погрешностями; при этом директор заметил, что
