происходящее, никогда не может назваться вынужденным; да и положительные законы не считают действительными тех договоров, в коих обещание вынуждено каким бы то ни было образом; посему-то, при сделках разного рода, употребляют слова: добровольное согласие, добровольное условие и прочее.»
«Таковые и подобные им наставления», заключает отец Павел, «в классической науке положительным образом юношеству преподаваемого естественного права нахожу я цели воспитания юношей несоответственными и с самым благочестием несообразными, тем паче, что в оной, вручённой мне для пересмотрения, тетрадке между правилами нигде ничего не было преподано о должностях к Богу, к родителям, наставникам, к начальству и вообще к ближнему, даже и к самим себе». — «Делавшему разбор показалось мало того», говорит Белоусов, «что он с величайшими натяжками и превратным толкованием нашёл в записках несообразным, по его мнению, с целью воспитания юношества, он порицает меня и за-то, чего в записках нет и чего в них быть не могло, так как; учение о должностях к Богу принадлежит к естественному Богословию, а не к праву естественному; да и сам де-Мартини говорит о них только потому, что «он здесь руководствовался примером древних, коему последовали и некоторые из новейших»; о должностях же к родителям не упоминается и в записках Билевича, безусловно одобренных отцом Павлом; о должностях к начальству учит всё государственное право, на которое отец Павел не обратил никакого внимания; также несправедливо, будто не показаны обязанности к ближнему, ибо естественное право и состоит в том, чтобы показать сии обязанности, но только внешние, юридические, так как внутренне-нравственные не принадлежат к естественному праву. Чистое же естественное право, изучающее внешние права человека, принадлежащие ему по одному его существованию в чувственном мире, изложено им по руководству, которое переведено на русский язык и посвящено тому, «коего заслуги по учебной части в России для нас драгоценны, коего сведения употреблены были при воспитании всеавгустейшего монарха нашего». Переводчик, в предисловии, выразился об этом руководстве, что «читатель найдёт в нём ариаднину нить, которая предохранит его от соблазна посторонних и ложных умствований». В заключение, Белоусов высказывает убеждение, что «никто из членов конференции внутренне не верит, чтобы отец протоиерей сам сей разбор делал, а напротив все уверены, что оный ему составлен тем же самым чиновником, который и Билевичу таковый рапорт писал».
Отвергнув обвинение в отбирании 21-го июня записок у учеников, Белоусов, в особом рапорте, высказал мнение о четырёх тетрадях записок, перехваченных у двоих учеников и представленных Билевичем в конференцию. Один из этих учеников на его вопрос: точно ли он в своей тетради писал только то, что было изъясняемо на лекциях, с плачем признался, что он не знает, а что он списал их так, как ему составлено и надиктовано другими. «Для меня достаточно было одного сего признания», пишет Белоусов. «Рассмат-
