есть то, чем человек посредством своего права исключительно располагать может, а потому следующее затем замечание Волынского, что в его определении «нет ограничения чрез понятие о сообразности с законом, ибо никак предполагать не можно никакого человеческого права прежде существования закона» — несправедливо, потому что предмет права должен быть определён прежде изложения науки о правах, дабы дать точное о нём понятие и дабы мы тотчас усмотрели то̀, что не есть предмет нашего права. Коль скоро мы потеряем из виду предмет права, то будем считать предметом наших прав то, на что мы никаких прав не имеем, как например 18-го июля сего года г. Билевич, экзаменовавший слушавших у него естественное право учеников, кончавших курс, не только не соглашался, что мы не имеем прав на Бога, но и решительно утверждал, что мы имеем право на Бога. В словах Белоусова: «человек имеет право на своё лицо, то есть он имеет право быть так, как природа образовала его душу и тело, а потому достоинство разумной природы в чувстенном мире составляет ненарушимость лица», Волынский видит два заблуждения: при таком определении, «можно отрицать всякое повиновение закону; при нём же уничтожается власть родителей на детей, воспитание или учение их делаются ненужными; в чём же состоит достоинство разумной природы неизвестно». Во-первых, «нет положительного закона, замечает Белоусов, «который бы запрещал человеку быть так, как природа образовала его душу и тело; напротив, законы положительные охраняют наипаче врождённые права человека на его душу и тело; во-вторых, разве властью родителей уничтожаются душа и тело их детей, разве человек, сохраняя душу и тело, должен непременно не терпеть сей власти над собою, разве родители могут лишить дитя тела или губить их душу, разве воспитание и учение уничтожают душу и тело? По мнению всех просвещённых людей, они развивают способности души. О достоинстве же разумной природы в записках прямо сказано, что оно состоит в ненарушимости лица.
На мнение Белоусова, что «некоторые писатели, не сделав себе точного понятия о первоначальном праве, иногда почитали оным то, что не только первоначального, но даже и простого права составить не может, например право на справедливость слов другого, на доброе имя и прочее», Волынский замечает: «ежели право на справедливость слов другого и на доброе имя не заключается в понятии первоначального права, то по крайней мере отнюдь не может быть совершенно исключено вообще из права, хотя бы оно и простое было, и паче сие противно святому писанию и учению церкви». — «Разве из того», отвечает Белоусов, «что человек не имеет врождённого права на справедливость слов другого, следует, что человек должен лгать? Отец Павел здесь и впоследствии смешивает внутренние, нравственные обязанности с правами внешними. Всякая несправедливость слов есть нарушение обязанности внутренней к самому себе; следовательно, кто таким образом поступает, тот делает поступок и в отношении себя безнравственный; но чтобы иметь право на справедливость слов другого, требуется доказать,
