есть то̀, чѣмъ человѣкъ посредствомъ своего права исключительно располагать можетъ, а потому слѣдующее затѣмъ замѣчаніе Волынскаго, что въ его опредѣленіи «нѣтъ ограниченія чрезъ понятіе о сообразности съ закономъ, ибо никакъ предполагать не можно никакого человѣческаго права прежде существованія закона» — несправедливо, потому-что предметъ права долженъ быть опредѣлёнъ прежде изложенія науки о правахъ, дабы дать точное о нёмъ понятіе и дабы мы тотчасъ усмотрѣли то̀, что не есть предметъ нашего права. Коль скоро мы потеряемъ изъ виду предметъ права, то будемъ считать предметомъ нашихъ правъ то̀, на что мы никакихъ правъ не имѣемъ, какъ напримѣръ 18-го іюля сего года г. Билевичь, экзаменовавшій слушавшихъ у него естественное право учениковъ, кончавшихъ курсъ, не только не соглашался, что мы не имѣемъ правъ на Бога, но и рѣшительно утверждалъ, что мы имѣемъ право на Бога. Въ словахъ Бѣлоусова: «человѣкъ имѣетъ право на своё лицо, то есть онъ имѣетъ право быть такъ, какъ природа образовала его душу и тѣло, а потому достоинство разумной природы въ чувстенномъ мірѣ составляетъ ненарушимость лица», Волынскій видитъ два заблужденія: при такомъ опредѣленіи, «можно отрицать всякое повиновеніе закону; при нёмъ же уничтожается власть родителей на дѣтей, воспитаніе или ученіе ихъ дѣлаются ненужными; въ чёмъ же состоитъ достоинство разумной природы неизвѣстно». Во-первыхъ, «нѣтъ положительнаго закона, замѣчаетъ Бѣлоусовъ, «который бы запрещалъ человѣку быть такъ, какъ природа образовала его душу и тѣло; напротивъ, законы положительные охраняютъ наипаче врождённыя права человѣка на его душу и тѣло; во-вторыхъ, развѣ властію родителей уничтожаются душа и тѣло ихъ дѣтей, развѣ человѣкъ, сохраняя душу и тѣло, долженъ непремѣнно не терпѣть сей власти надъ собою, развѣ родители могутъ лишить дитя тѣла или губить ихъ душу, развѣ воспитаніе и ученіе уничтожаютъ душу и тѣло? По мнѣнію всѣхъ просвѣщённыхъ людей, они развиваютъ способности души. О достоинствѣ же разумной природы въ запискахъ прямо сказано, что оно состоитъ въ ненарушимости лица.
На мнѣніе Бѣлоусова, что «нѣкоторые писатели, не сдѣлавъ себѣ точнаго понятія о первоначальномъ правѣ, иногда почитали онымъ то̀, что не только первоначальнаго, но даже и простаго права составить не можетъ, напримѣръ право на справедливость словъ другаго, на доброе имя и прочее», Волынскій замѣчаетъ: «ежели право на справедливость словъ другаго и на доброе имя не заключается въ понятіи первоначальнаго права, то покрайней-мѣрѣ отнюдь не можетъ быть совершенно исключено вообще изъ права, хотя бы оно и простое было, и паче сіе противно святому писанію и ученію церкви». — «Развѣ изъ того», отвѣчаетъ Бѣлоусовъ, «что человѣкъ не имѣетъ врождённаго права на справедливость словъ другаго, слѣдуетъ, что человѣкъ долженъ лгать? Отецъ Павелъ здѣсь и впослѣдствіи смѣшиваетъ внутреннія, нравственныя обязанности съ правами внѣшними. Всякая несправедливость словъ есть нарушение обязанности внутренней къ самому себѣ; слѣдовательно, кто такимъ образомъ поступаетъ, тотъ дѣлаетъ поступокъ и въ отношеніи себя безнравственный; но чтобы имѣть право на справедливость словъ другаго, требуется доказать,
