сийского университета»; в противном случае ему предписывалось остаться при немецкой словесности. Билевич немедленно отправился в Харьков и уже 2-го ноября того же года уведомил Орлая об успешном окончании экзамена, причём препроводил свидетельство о том от Харьковского университета. Таким образом он приобрел полное право на занятие кафедры политических наук и с другой стороны Орлай имел также полное право ходатайствовать о его определении на эту кафедру.
Преподавание Билевича происходило по известным и общеупотребительным в то время руководствам и, без сомнения, сообщало существенные сведения, заключавшиеся в этих руководствах. Из представленных им конспектов видно, что, с открытием высших трёх классов, он преподавал в них свои предметы в следующем порядке: в седьмом классе в 1824—25 годов, после общего обозрения политических наук, им прочитаны: 1) теория права естественного, частного, внеобщественного и общественного, по руководству де-Мартини (Positiones de lege naturae. Viennae. 1782), и 2) право государственное и народное, по руководству того же автора (Positiones de jure civitatis et gentium. Viennae. 1782) и теория права общего уголовного, по руководству Фейербаха. В восьмом классе прочитаны: 1) история римского права по руководству де-Мартини (Ordo historiae juris civilis), с примечаниями к древностям римского права Швеппия (Römische Rechtsgeschichte und Alterthümer. Göttingen. 1822) и римское гражданское право по руководству Кукольника. В девятом классе в 1825—26 годах прочитаны: 1) практическая часть частного российского гражданского и уголовного судопроизводства по руководству Кукольника и 2) основания государственного хозяйства по системе Адама Смита.
Профессор российской словесности, Никольский, окончил курс в С.-Петербургском педагогическом институте и с конца 1807 года состоял учителем философии, изящных наук и политической экономии в Новгородской губернской гимназии. Получивши литературное образование по теории и образцам ложно-классическим, он никак не мог примириться с позднейшими литературными явлениями, с произведениями Жуковского и особенно Пушкина, а потому молодому поколению двадцатых годов, с жадностью поглощавшему произведения этих поэтов, естественно казался «старовером в литературе и философии». Спешим впрочем напомнить, что в то же время и с той же кафедры в Московском университете Мерзляков излагал ту же теорию и объяснял те же ложно-классические образцы, причём выражалась та же подозрительность и недоверчивость относительно появлявшегося тогда нового направления в литературе. Из воспоминаний же слушателей Никольского видно, что он, с точки зрения своих литературных верований, относился вполне добросовестно к обязанностям преподавателя, увлекал в изучение русской литературы до Пушкина и возбуждал охоту к литературным занятиям.
Сначала, с 1821 года, при разделении воспитанников на три отделения, Никольский преподавал логику по руководствам Лодия и
