прочитывались лучшие поэтические произведения. «Своим поэтическим настроением, говорит один из его слушателей, он открыл ученикам новый живоносный родник истинной поэзии и тем разгонял послеобеденный сон, господствовавший на прежних немецких лекциях» (Пилянкевича, Билевича и надзирателя Зельднера). Заметные признаки гиперболизма в отзывах об успехах его преподавания, по которым «все классики германской литературы в течение четырёх лет были любимым предметом изучения многих учеников», во всяком случае могут служить свидетельством, что, с его определением, преподавание немецкой словесности пошло успешно.
Профессор латинской словесности, Андрущенко, обучавшийся в Киевской академии и Полтавской семинарии и состоявший учителем в последней до определения в Нежинскую гимназию, преподавал в том же порядке, как и Ландражин, в тех же четырёх курсах, с содержанием, соответствовавшим наименованию каждого курса. В риторическом отделении сообщалось высшее словосочинение, или о порядке и замене слов в речи, о красоте выражений в употреблении частиц, прочитывались некоторые биографии из Корнелия Непота и производились письменные упражнения; в пиитическом — просодия и роды стихотворений; в эстетическом — критический разбор прозаических и стихотворных произведений и история латинской словесности. В конспектах по обыкновению назначалось больше, чем сколько выполнялось, а потому можно усомниться, чтобы в последнем отделении, в течение одного учебного года, могли быть критически разобраны, с указанием красот, делая речь Цицерона за Лигария, три эклоги Вергилия, седьмая книга Энеиды и десять од Горация; в том же отделении прочитывалась история римской словесности и задавались сочинения, а также письменные упражнения в переводах. По отзыву одного из его учеников, может быть несколько прикрашенному благодарною памятью о наставнике, преподавание его отличалось замечательною точностью и ясностью изложения, переводы — лёгкостью и приятностью, а разборы классиков, особенно Вергилия — вкусом и верностью взгляда, невольно увлекавшими слушателей и обличавшими в нём глубокого знатока римских древностей».
С открытием старших классов последнего трёхлетия, предстояло замещение кафедры естественной истории и технологии. Орлай обратился к С.-Петербургскому университету и исправлявший в то время должность ректора, Зябловский, рекомендовал только что окончившего курс в университете, Соловьёва, который и был определён в Нежинскую гимназию в августе 1825 года. Соловьёв оказался вполне достойным прекрасной рекомендации университетского начальства. «В своём преподавании, по словам Кукольника, он умел найти для каждого предмета размеры, удобовместимые для памяти учащихся. Наука в том виде, как он её преподавал, казалась полною и удовлетворительною, так-что все могли успевать приготовлением уроков и успевали.» В седьмом классе, с которого начиналось его преподавание, после предварительных сведений о природе, её телах, о системе естественной истории,
