в третьем разряде гимназии. Определено: так как предмет нравственной философии или этики состоит в том, чтобы объяснять правила и предлагать средства, которыми воля человеческая должна руководствоваться в избрании добра и в уклонении от зла, а для того определять — в чём заключается добро и зло, в нравственном смысле понимаемые, то поручить Закона Божия учителю преподавание нравственной философии с тем, чтобы он учение сей науки не только основывал на слове Божием, но и приводил бы из оного, а паче из Нового Завета, приличные тексты и задавал бы ученикам к изучению на память, сообразно устава гимназии».
Белоусов, принадлежавший к лучшим профессорам и сумевший приобрести доверенность и благодарные воспоминания своих учеников, так описывает сам своё определение в Нежинскую гимназию; «Директор Орлай приглашал меня неоднократно и употреблял, для убеждения меня, заслуженных людей, имеющих пребывание в Киеве. Пользуясь особенным уважением публики киевской и имея в Киеве свой дом и сопряжённые с тем выгоды и отличаем будучи не только местным, но и университетским начальством, желавшим меня переместить в университет, я не соглашался переместиться в здешнюю гимназию. Наконец, когда убеждения Орлая сделались очень часты и обещания велики, то я ему отвечал, что не могу переместиться младшим профессором по той причине, что товарищи мои в Нежинской гимназии — Моисеев и Никольский — старшими профессорами. Но Орлай не переставал с своими приглашениями, обещая мне всевозможные выгоды. В собственноручном письме своём ко мне от 15-го ноября 1824 года, после комплиментов моим дарованиям и способностям, он говорит: «не находя возможности ныне представить вас в звание старшего профессора, я даю вам слово употребить всё зависящее от меня, чтобы вам доставить другие выгоды» — и тут же обещал доставить мне орден Владимира 4-й степени. Я не ожидал себе много выгод в Нежинской гимназии и убеждён был единственно обещаниями Орлая, которые простирались за пределы учёной службы. Так как ещё в 1819 году члены юридического факультета Харьковского университета желали меня иметь адъюнкт-профессором по известным для них познаниям моим в юридических наук, то мог ли я, спустя пять лет после того, без особенных лестных обещаний, желать перейти в здешнюю гимназию профессором, а наипаче младшим». Объяснения эти живо характеризуют Белоусова, обладавшего сильным убеждением в собственных достоинствах, хотя многое в них объясняется временем, когда они были писаны. Должно заметить, что главный обвинитель Белоусова в распущенности пансиона и вольнодумстве, Билевич, по-видимому, сильно опасался, чтобы определение Белоусова в старшие профессоры не произошло в ущерб его собственному положению, как старшего профессора политических наук. В том же рапорте Белоусов старается доказать, что ему вовсе не было нужды домогаться смещения Билевича, так как, при откры-
