которого только что «с намерением толкнул в бок ученик Григоров», приказал всем разойтись по классам, что и было исполнено. В это время проходил по коридору мимо Билевича пансионер Яновский, который на вопрос Билевича, почему он не в классе, отвечал, что «в 8-м классе учения нет, ибо Белоусов не будет в классе». — «Вот смотрите», сказал находившийся тут экзекутор и нравонаблюдатель, «какое неуважение воспитанников к своим наставникам: не захотел и остановиться, когда его спрашивали.» — «Потому-то и должно детей на квартирах их и на всяком месте наставлять и к учтивости приучать», заметил Билевичь, посмотревший на поступок Гоголя, как на одну ветреность. — «Что же мы можем успеть», сказал нравонаблюдатель, «когда не все так делают, как должно. Иные наставники часто с учениками, побравшись под руки, по коридору прохаживают и слишком фамилиарно с ними обращаются.» — «Не хорошо дело идёт», сказал Билевичь, потому что надзиратели и нравонаблюдатели в общем деле разделяют смотрение за учениками», причём старался обратить особенное внимание на поведение учеников, «ибо неблагоприятные для всех нас слышны тут насчёт поступков учеников, особливо пансионеров, а между тем мы и сами знаем, что некоторые ученики из пансионеров в городе проигрывали в карты шинели, или, проигравшись в карты и не имея чем заплатить, постыдно уходили» — и так далее.
Интереснее другой рапорт Билевича, касающийся поведения Гоголя, от 2-го октября 1827 года. «26-го сентября, пополудни, в начале 5-го часа», пишет Билевичь, «когда я и Иеропес (профессор греческого языка), возвращаясь от библиотеки, не нашед оную отпертою, шли по коридору, к классам ведущему, и, приметив какого-то ученика, бежавшего и за углы прятавшегося, пожелали узнать, кто таков оный ученик; но ученик тот с поспешностью бросился к дверям той залы, в которой учреждён театр, и приклонившись к замку тех дверей, позвал кого-то извнутри и, сказав довольно вслух «свой», был тотчас впущен в оную залу; после чего дверь опять с поспешностью затворили и ключом извнутри заперли.» Дверь была отперта только по требованию призванного экзекутора. Вошедши в залу театра, увидели в ней одного Яновского, остальных же четверых пансионеров нашли спрятавшимися за кулисами. Когда Билевичь спросил Яновского, зачем они прятались и не отворяли дверей, Яновский вместо должного вины своей сознания начал с необыкновенною дерзостью отвечать мне разные свои суждения и притом более чем позволяли ученические границы благопристойности. Я, видя его разгорячённость и даже колкость в преследовании меня, вместо наставлений, ему до сего деланных, начал уже просить его, чтобы он оставил меня; но он, как бы не слыша сего, с упорством до дверей и за двери преследовал меня, с необыкновенною дерзостию кричал против меня и сим возродил во мне опасение, не разгорячён ли он каким крепким напитком; почему я, обратясь к экзекутору, сказал: «да не пьян ли он». Экзекутор отвечал мне,
