Притом, ежели бы подлинно находилось разрешение начальства на заведение театра, то кому предоставлен выбор театральных сочинений для назначения к разыгрыванию — вообще ли конференции, или частно которому-либо из членов оной. Ежели сие кому-либо частно одному предоставлено, то для чего конференции за известие о том знать не дано; если же вообще предоставлен выбор пьес всей конференции, то для чего и кем, без ведома оной, назначаемы были театральные пьесы, кои уже шесть раз разыгрывались при стечении немалой публики, а притом разыгрывались, как слышно, с какими-то собственными, только неизвестно чьими, дополнениями и прибавлениями. Между тем, поелику неизвестна цель заведения здесь театральных зрелищ, то об оной остаётся только догадываться, и по догадке кажется, едва ли не для того особенно приглашается публика на зрелищные представления, чтобы наиболее выиграть её внимание, по вниманию расположить и по расположению заохотить отдавать детей в пансион гимназический. Впрочем ежели подлинно есть желание привлечь публику для славы и пользы сего заведения, то к этому есть меры благовиднейшие, благороднейшие, а потому вернейшие и действительнейшие, которые, если бы благоугодно было принять, я готов изобразить и представить особым мнением.» В заключение, Никольский просит представить все его соображения на благоусмотрение обоих попечителей. Конференция, однако, в большинстве членов, осталась при прежнем мнении в пользу театра и даже не полюбопытствовала узнать, в чём состояли благороднейшие и вернейшие средства к привлечению публики в гимназию, которые так обязательно предлагал Никольский. Такое невнимание к протесту против «зрелищных представлений» ещё более раздражило противников театра. Взаимное раздражение усиливалось быстро и, что в особенности прискорбно, сообщалось воспитанникам, стоявшим горячо за театр.
Между последними первое место занимал Гоголь — и этим обстоятельством больше всего должно объяснять раздражение его против наставников, ратовавших в конференции против театра.
7-го мая 1827 года профессор Билевич подал в конференцию пространный рапорт, с которого начинается длинная и шумная история, окончившаяся трагически для некоторых преподавателей. В нём заключался донос на буйство пансионеров и вольноприходящих, на вольнодумство, распространяемое между ними профессором Белоусовым на лекциях естественного права, на послабления надзирателей, нравонаблюдателей (так назывались надзиратели за вольноприходящими учениками) и самого инспектора, того же Белоусова. Так-как та часть рапорта, которая касается поведения пансионеров и театра, как и следовавший за тем рапорт Билевича, характеризуют настроение Гоголя не задолго до окончания им курса в гимназии, а равно и среду, в которой он находился, то я остановлюсь ва них с некоторою подробностью.
27-го апреля Билевичь, увидевши в коридоре толпу учеников, окружавшую учителя русского языка и нравонаблюдателя Персидского,
