жина в небольшое, принадлежащее вдове, имение в Виленской губернии.
Так окончилась распря гимназического правления с семейством первого директора. Теперь трудно решить, кто был прав и кто виноват, кто был обидчик и кто обиженный. По всей вероятности, как это обыкновенно бывает, вина и увлечение были обоюдны: с одной стороны преподаватели, члены правления, почувствовавшие силу неожиданно доставшейся власти, в то же время почувствовали и наклонность к упражнению этой власти и обратили ее, сначала осторожно и не без достаточного повода, против семейства, к которому прежде относились со всеми, по крайней мере внешними, знаками внимания и почтения; с другой стороны вдова директора, пользовавшаяся прежде этими знаками внимания и почтения, а может быть и некоторым влиянием на ход дел, замечая их уменьшение и даже утрату и раздражаясь тем, пыталась удержать за собою прежнее положение и, в порывах раздражения, была не разборчива в средствах. В своих действиях, направленных к этой цели, она находила поддержку в собственном семействе, в сыне и брате, и попытка, указанная в донесении правления, сохранить своё положение заменой мужа сыном в должности директора весьма правдоподобна. Неудача же в привлечении правления к участию в осуществлении задуманного плана естественно усиливала раздражение. Во всяком случае вся эта история, при беспристрастном отношении к содержанию донесений и при убеждении, что многое в них преувеличено, любопытна для характеристики семейной среды первого директора гимназии.
Все эти беспокойства, сопровождавшиеся, без сомнения, множеством мелких интриг и замешательств, наполняли собою смутное время от смерти первого директора до вступления в должность нового. Слухи о происходивших в гимназии беспорядках с быстротой народной молвы распространялись не только в Нежине, но и далеко за его пределами, причём производили большую тревогу между родителями и родственниками воспитанников, тем более, что последние, как видно из донесений, были не только зрителями смуты, но и действующими лицами, привлекались к участию в смуте. Сохранилось любопытное письмо одного из родителей, подполковника Бороздина, двое сыновей которого незадолго перед тем поступили в гимназию, писанное к детям спустя две недели по смерти директора. «С душевным прискорбием», пишет Бороздин, «читал письмо от знакомого моего, извещающее о вас, милые друзья мои, и о переменах, происшедших со смертью почтенного бывшего директора гимназии, в коей вы помещены. Извещает меня: 1) присмотра за пансионарами вовсе никакого нет; 2) в болезнях пансионеров призрения и пособия никакого не делается, да и доктор посещать гимназию перестал; 3) науки, особливо языки, преподаются плохо и в иные дни вовсе классов не бывает; 4) из числа профессоров есть предавшиеся совершенно пьянству. Какую нравственность может поселять таковой
