жина въ небольшое, принадлежащее вдовѣ, имѣніе въ Виленской губерніи.
Такъ окончилась распря гимназическаго правленія съ семействомъ перваго директора. Теперь трудно рѣшить, кто былъ правъ и кто виноватъ, кто былъ обидчикъ и кто обиженный. По всей вѣроятности, какъ это обыкновенно бываетъ, вина и увлеченіе были обоюдны: съ одной стороны преподаватели, члены правленія, почувствовавшіе силу неожиданно доставшейся власти, въ тоже время почувствовали и наклонность къ упражненію этой власти и обратили ее, сначала осторожно и не безъ достаточнаго повода, противъ семейства, къ которому прежде относились со всѣми, покрайней, мѣрѣ внѣшними, знаками вниманія и почтенія; съ другой стороны вдова директора, пользовавшаяся прежде этими знаками вниманія и почтенія, а можетъ-быть и нѣкоторымъ вліяніемъ на ходъ дѣлъ, замѣчая ихъ уменьшеніе и даже утрату и раздражаясь тѣмъ, пыталась удержать за собою прежнее положеніе и, въ порывахъ раздраженія, была не разборчива въ средствахъ. Въ своихъ дѣйствіяхъ, направленныхъ къ этой цѣли, она находила поддержку въ собственномъ семействѣ, въ сынѣ и братѣ, и попытка, указанная въ донесеніи правленія, сохранить своё положеніе замѣной мужа сыномъ въ должности директора весьма правдоподобна. Неудача же въ привлеченіи правленія къ участію въ осуществленіи задуманнаго плана естественно усиливала раздраженіе. Во всякомъ случаѣ вся эта исторія, при безпристрастномъ отношеніи къ содержанію донесеній и при убѣжденіи, что многое въ нихъ преувеличено, любопытна для характеристики семейной среды перваго директора гимназіи.
Всѣ эти безпокойства, сопровождавшіяся, безъ сомнѣнія, множествомъ мелкихъ интригъ и замѣшательствъ, наполняли собою смутное время отъ смерти перваго директора до вступленія въ должность новаго. Слухи о происходившихъ въ гимназіи безпорядкахъ съ быстротой народной молвы распространялись не только въ Нѣжинѣ, но и далеко за его предѣлами, причёмъ производили большую тревогу между родителями и родственниками воспитанниковъ, тѣмъ болѣе, что послѣдніе, какъ видно изъ донесеній, были не только зрителями смуты, но и дѣйствующими лицами, привлекались къ участію въ смутѣ. Сохранилось любопытное письмо одного изъ родителей, подполковника Бороздина, двое сыновей котораго не задолго передъ тѣмъ поступили въ гимназію, писанное къ дѣтямъ спустя двѣ недѣли по смерти директора. «Съ душевнымъ прискорбіемъ», пишетъ Бороздинъ, «читалъ письмо отъ знакомаго моего, извѣщающее о васъ, милые друзья мои, и о перемѣнахъ, происшедшихъ со смертію почтеннаго бывшаго директора гимназіи, въ коей вы помѣщены. Извѣщаетъ меня: 1) присмотра за пансіонарами вовсе никакого нѣтъ; 2) въ болѣзняхъ пансіонеровъ призрѣнія и пособія никакого не дѣлается, да и докторъ посѣщать гимназію пересталъ; 3) науки, особливо языки, преподаются плохо и въ иные дни вовсе классовъ не бываетъ; 4) изъ числа профессоровъ есть предавшіеся совершенно пьянству. Какую нравственность можетъ поселять таковой
