детства, кажется гораздо труднее и, главное, противнее даже немецкого. Русские пьесы, однако ж, не выводились, и предание гласит, что Гоголь особенно отличался в ролях старух. Театр, основанный Гоголем в гимназии, процвел наконец до того, что на представления его съезжались и городские жители. Некоторые из них помнят его до сих пор в роли Простаковой, и говорят, что он исполнял её превосходно. Этому можно поверить.
Ещё мы знаем автора «Мёртвых душ» в роли хранителя книг, которые выписывались им на общую складчину. Складчина была не велика, но тогдашние журналы и книги не трудно было и при малых средствах приобрести все, сколько их ни выходило. Важнейшую роль играли «Северные Цветы», издававшиеся бароном Дельвигом; потом следовали отдельно выходившие сочинения Пушкина и Жуковского, далее — некоторые журналы. Книги выдавались библиотекарем для чтения по очереди. Получивший для прочтения книгу должен был, в присутствии библиотекаря, усесться чинно на скамейку в классной зале, на указанном месте, и не вставать с места до тех пор, пока не возвратит книги. Этого мало: библиотекарь собственноручно завёртывал в бумажки большой и указательный пальцы каждому читателю, и тогда только вверял ему книгу. Гоголь берёг книги, как драгоценность, и особенно любил миниатюрные издания. Страсть к ним до-того развилась в нём, что, не любя и не зная математики, он выписал «Математическую Энциклопедию» Перевощикова, на собственные свои деньги, за то только, что она издана была в шестнадцатую долю листа. Впоследствии эта причуда миновалась в нём; но первое издание «Вечеров на Хуторе» ещё отзывается ею.
Гоголь окончил курс наук в 1828 году, с правом на чин четырнадцатого класса и уехал на родину, а оттуда, в конце 1828 года, в Петербург. С переселением его с юга на север начинается новый период его существования, столь резко отличный от предшествовавшего, как отличается у птиц время оперённого состояния от времени неподвижного сиденья в родном гнезде. Из его писем мы уже знаем, что его привлекали в Петербург служба, театр и поездка за границу. Как ни разнородны были эти влечения, но каждое из них брало своё начало в чувствах, общих всем гениальным людям — в сознании внутренних сил, в стремлении проявить их и в жажде славы, Гоголь не знал, каким путём выйти ему из неизвестности. Все пути к общей пользе были для него равны, и потому его мечты о службе были также теплы, также нетерпеливы, как и мечты о духовных наслаждениях столичной жизни. Неопытному мальчику столица представлялась каким-то эдемом, где его ожидают одни радости. «Зачем нам так хочется видеть наше счастье?» говорит он. «Мысль о нём и днём и ночью мучит, тревожит моё сердце; душа моя хочет вырваться из тесной своей обители, и я весь — нетерпение».
Прибыв в Петербург и не решаясь вступить в службу обыкновенным порядком и пугаясь механической канцелярской работы, Гоголь, по
