чин коллежского асессора, что в провинции — и еще в тогдашней провинции — было решительным доказательством, во-первых, умственных достоинств, а во-вторых, бывалости и служебной деятельности, небольшое же наследственное село его Васильевка или, — как оно называется исстари, — Яновщина, было центром общественности всего околотка, так как гостеприимство, ум и редкий комизм хозяина привлекали туда близких и далеких соседей. Тут-то бывали настоящие «вечера на хуторе», которые Николай Васильевич по особенному обстоятельству поместил возле Диканьки; тут-то он видал этих неистощимых балагуров, этих оригиналов и деревенских франтов, которых изобразил потом, несколько окарикатуря, в своих несравненных предисловиях к повестям Рудого Панька.
Надобно быть жителем Малороссии или, лучше сказать, малороссийских захолустий лет тридцать назад, чтобы постигнуть, до какой степени общий тон этих картин верен действительности. Читая эти предисловия, не только чуешь знакомый склад речей, слышишь родную интонацию разговоров, но видишь лица собеседников и обоняешь напитанную запахом пирогов со сметаною или благоуханием сотов атмосферу, в которой жили эти прототипы Гоголевой фантазии.
В соседстве села Васильевки, именно в селе Кибинцах, проживал известный Дмитрий Прокофьевич Трощинский, гений своего рода, который из бедного казачьего мальчика умел своими способностями и заслугами возвыситься до степени министра юстиции. Устав на долгом пути государственной службы, почтенный старец отдыхал в сельском уединении посреди близких своих домашних и земляков. Отец Гоголя был с Трощинским в самых приятельских отношениях. Так и должно было случиться неизбежно. Оригинальный ум и редкий дар слова, какими обладал сосед, были оценены вполне воспитанником высшего столичного круга. Со своей стороны, Василий Афанасьевич Гоголь не мог найти ни лучшего собеседника, как бывшего министра, ни обширнейшего и более избранного круга слушателей, как тот, который собирался в доме государственного человека, отдыхающего на родине после долгих трудов. Тот и другой открыли в себе взаимно много родственного, много общего, много одинаково интересующего обоих.
В то время Котляревский только что выступил на сцену со своею «Наталкою Полтавкою» и «Москалём-чаривныком», пьесами до сих пор не исключенными из репертуара провинциальных и столичных театров. Комедии из родной сферы после переводов с французского и немецкого понравились малороссиянам, — и не один богатый помещик устраивал для них домашний театр. То же сделал и Трощинский. Собственная ли это его была затея, или отец Гоголя придумал для своего патрона новую забаву — не знаем, только старик-Гоголь был дирижером такого театра и главным его актером. Этого мало: он ставил на сцену пьесы собственного сочинения на малороссийском языке.
К сожалению, все это считалось не более как шуткой, и никто
