чинъ коллежскаго ассесора, что въ провинціи — и ещё въ тогдашней провинціи — было рѣшительнымъ доказательствомъ, во-первыхъ, умственныхъ достоинствъ, а во-вторыхъ, бывалости и служебной дѣятельности, небольшое же наслѣдственное село его Васильевка, или — какъ оно называется изстари — Яновщина, было центромъ общественности всего околотка, такъ-какъ гостепріимство, умъ и рѣдкій комизмъ хозяина привлекали туда близкихъ и далёкихъ сосѣдей. Тутъ-то бывали настоящіе «вечера на хуторѣ», которые Николай Васильевичъ, по особенному обстоятельству, помѣстилъ возлѣ Диканьки; тутъ-то онъ видалъ этихъ неистощимыхъ балагуровъ, этихъ оригиналовъ и деревенскихъ франтовъ, которыхъ изобразилъ потомъ, нѣсколько окаррикатуря, въ своихъ несравненныхъ предисловіяхъ къ повѣстямъ Рудаго Панька.
Надобно быть жителемъ Малороссіи, или, лучше сказать, малороссійскихъ захолустій, лѣтъ тридцать назадъ, чтобы постигнуть, до какой степени общій тонъ этихъ картинъ вѣренъ дѣйствительности. Читая эти предисловія, не только чуешь знакомый складъ рѣчей, слышишь родную интонацію разговоровъ, но видишь лица собесѣдниковъ и обоняешь напитанную запахомъ пироговъ со сметаною или благоуханіемъ сотовъ атмосферу, въ которой жили эти прототипы Гоголевой фантазіи.
Въ сосѣдствѣ села Васильевки, именно въ селѣ Кибинцахъ, проживалъ извѣстный Дмитрій Прокофьевичъ Трощинскій, геній своего рода, который изъ бѣднаго казачьяго мальчика умѣлъ своими способностями и заслугами возвыситься до степени министра юстиціи. Уставъ на долгомъ пути государственной службы, почтенный старецъ отдыхалъ въ сельскомъ уединеніи посреди близкихъ своихъ домашнихъ и земляковъ. Отецъ Гоголя былъ съ Трощинскимъ въ самыхъ пріятельскихъ отношеніяхъ. Такъ и должно было случиться неизбѣжно. Оригинальный умъ и рѣдкій даръ слова, какими обладалъ сосѣдъ, были оцѣнены вполнѣ воспитанникомъ высшаго столичнаго круга. Съ своей стороны, Василій Аѳанасьевичъ Гоголь не могъ найти ни лучшаго собесѣдника, какъ бывшаго министра, ни обширнѣйшаго и болѣе избраннаго круга слушателей, какъ тотъ, который собирался въ домѣ государственнаго человѣка, отдыхающаго на родинѣ послѣ долгихъ трудовъ. Тотъ и другой открыли въ себѣ взаимно много родственнаго, много общаго, много одинаково интересующаго обоихъ.
Въ то время Котляревскій только что выступилъ на сцену съ своею «Наталкою Полтавкою» и «Москалёмъ-Чаривныкомъ», пьесами до-сихъ-поръ неисключёнными изъ репертуара провинціальныхъ и столичныхъ театровъ. Комедіи изъ родной сферы, послѣ переводовъ съ французскаго и нѣмецкаго, понравились малороссіянамъ, — и не одинъ богатый помѣщикъ устраивалъ для нихъ домашній театръ. То же сдѣлалъ и Трощинскій. Собственная ли это его была затѣя, или отецъ Гоголя придумалъ для своего патрона новую забаву — не знаемъ, только старикъ-Гоголь былъ дирижеромъ такого театра и главнымъ его актёромъ. Этого мало: онъ ставилъ на сцену пьесы собственнаго сочиненія, на малороссійскомъ языкѣ.
Къ сожалѣнію, всё это считалось не болѣе, какъ шуткою, и никто
