очень скоро дало себя почувствовать. Небольшое собрание младших профессоров, только что съехавшихся с разных сторон в Нежин, не успевших ещё достаточно ознакомиться друг с другом и считавших себя равными до званию и службе, не могло оказаться удобным для управления сложным механизмом высшего учебного заведения и притом с интернатом. Ещё в представлении почётному попечителю 11-го февраля собрание откровенно признаёт себя «неприноровившимся к обычаю сея страны и совершенно неимеющим сведений о жителях сего города», а потому просит не оставить без руководителя и избрать в директоры «из известных, опытнейших и как учёностью, так и правотою сердца, знаменитых мужей, и чрез то как нас, кои не успели ещё снискать себе доверия, так наиболее знаменитое учебное заведение, вывести в самом начале из обстоящих ныне весьма великих затруднений, тем более, что родители воспитанников гимназии, имея личное доверие к покойному директору, к нам же весьма сомнительное, по незнанию нас, хотят брать их назад в домы свои, как слышали о сём со стороны». Опасения временного правления были не напрасны, а равно и причины тревоги родителей понятны: нет сомнения, что только что установившиеся гимназические порядки, не успевшие ещё окрепнуть, не замедлили быстро пошатнуться; между наставниками не замедлили появиться несогласия; слухи о возникших нестроениях в преувеличенных размерах быстро доходили до родителей воспитанников.
Вскоре по смерти директора начинается дело «о зазорных поступках» младшего профессора немецкого языка Миллера. В заседании 27-го февраля исправляющий должность инспектора Чекиев заявил, что Миллер, «творя до сего времени многократно неприличия, накануне, в пять часов пополудни, в то самое время, когда воспитанники, после христианского говения и принятия святых таин евхаристии, располагались к некоему отдохновению, явившись в комнаты воспитанников в неблагообразном виде от излишнего употребления горячих напитков, делал, в совершенной потере даже общего смысла, разные, нисколько не соответствующие званию профессора, неприличия и оскорбительные соблазны, побуждая одних к пляске, а других к другим подобным неблагопристойностям». При этом Платон Кукольник от имени матери своей заявил, что в тот же день и в том же неблагообразном виде Миллер «нанёс великое огорчение их семейственному спокойствию и без того горестями сопровождаемому». Вызванный в заседание, Миллер явился в том же виде и отвечал одними грубостями. Временное правление «с крайним сокрушением сердца» определило донести попечителю о порочном поведении Миллера и просить о его увольнении и замене по преподаванию немецкого языка надзирателем Зельднером. В этом донесении, а равно и во вторичном от 4-го марта, правление указывает на «предосудительные отзывы», распространявшиеся как в городе, так и в окрестном дворянстве. Дело окончилось удалением Миллера от должности «в отвращение детей от дурных его примеров».
