очень скоро дало себя почувствовать. Небольшое собраніе младшихъ профессоровъ, только-что съѣхавшихся съ разныхъ сторонъ въ Нѣжинъ, не успѣвшихъ ещё достаточно ознакомиться другъ съ другомъ и считавшихъ себя равными до званію и службѣ, не могло оказаться удобнымъ для управленія сложнымъ механизмомъ высшаго учебнаго заведенія и притомъ съ интернатомъ. Ещё въ представленіи почётному попечителю 11-го февраля собраніе откровенно признаётъ себя «неприноровившимся къ обычаю сея страны и совершенно неимѣющимъ свѣдѣній о жителяхъ сего города», а потому проситъ не оставить безъ руководителя и избрать въ директоры «изъ извѣстныхъ, опытнѣйшихъ и какъ учоностію, такъ и правотою сердца, знаменитыхъ мужей, и чрезъ то какъ насъ, кои не успѣли ещё снискать себѣ довѣрія, такъ наиболѣе знаменитое учебное заведеніе, вывести въ самомъ началѣ изъ обстоящихъ нынѣ весьма великихъ затрудненій, тѣмъ болѣе, что родители воспитанниковъ гимназіи, имѣя личное довѣріе къ покойному директору, къ намъ же весьма сомнительное, по незнанію насъ, хотятъ брать ихъ назадъ въ домы свои, какъ слышали о сёмъ со стороны». Опасенія временнаго правленія были не напрасны, а равно и причины тревоги родителей понятны: нѣтъ сомнѣнія, что только-что установившіеся гимназическіе порядки, не успѣвшіе ещё окрѣпнуть, не замедлили быстро пошатнуться; между наставниками не замедлили появиться несогласія; слухи о возникшихъ нестроеніяхъ въ преувеличенныхъ размѣрахъ быстро доходили до родителей воспитанниковъ.
Вскорѣ по смерти директора начинается дѣло «о зазорныхъ поступкахъ» младшаго профессора нѣмецкаго языка Миллера. Въ засѣданіи 27-го февраля исправляющій должность инспектора Чекіевъ заявилъ, что Миллеръ, «творя до сего времени многократно неприличія, наканунѣ, въ пять часовъ пополудни, въ то самое время, когда воспитанники, послѣ христіанскаго говѣнія и принятія святыхъ таинъ евхаристіи, располагались къ нѣкоему отдохновенію, явившись въ комнаты воспитанниковъ въ неблагообразномъ видѣ отъ излишняго употребленія горячихъ напитковъ, дѣлалъ, въ совершенной потерѣ даже общаго смысла, разныя, нисколько не соотвѣтствующія званію профессора, неприличія и оскорбительные соблазны, побуждая однихъ къ пляскѣ, а другихъ къ другимъ подобнымъ неблагопристойностямъ». При этомъ Платонъ Кукольникъ отъ имени матери своей заявилъ, что въ тотъ же день и въ томъ же неблагообразномъ видѣ Миллеръ «нанёсъ великое огорченіе ихъ семейственному спокойствію и безъ того горестями сопровождаемому». Вызванный въ засѣданіе, Миллеръ явился въ томъ же видѣ и отвѣчалъ одними грубостями. Временное правленіе «съ крайнимъ сокрушеніемъ сердца» опредѣлило донести попечителю о порочномъ поведеніи Миллера и просить о его увольненіи и замѣнѣ по преподаванію нѣмецкаго языка надзирателемъ Зельднеромъ. Въ этомъ донесеніи, а равно и во вторичномъ отъ 4-го марта, правленіе указываетъ на «предосудительные отзывы», распространявшіеся какъ въ городѣ, такъ и въ окрестномъ дворянствѣ. Дѣло окончилось удаленіемъ Миллера отъ должности «въ отвращеніе дѣтей отъ дурныхъ его примѣровъ».
