и стихахъ не пріобрѣли надлежащаго навыка, не говоря уже о разборахъ твореній лучшихъ писателей, чего вовсе не дѣлали, но даже и изъ правилъ теоріи не мало забыли». Такое печальное явленіе Никольскій объясняетъ многопредметностію занятій и недостаткомъ времени, предоставленнаго его предмету.
По уставу гимназіи, утверждённому въ 1825 году, назначены были для послѣдняго трехлѣтія упражненія учениковъ въ высшей словесности. Для этихъ упражненій сначала назначена была для трёхъ высшихъ классовъ еженедѣльно одна сводная лекція; но уже съ 1826—27 года они были ограничены двумя высшими классами, восьмымъ и девятымъ, въ остальныхъ же классахъ (четвёртомъ, пятомъ и шестомъ, преподавалась риторика по Могилевскому, поэзія по руководству Рижскаго и словарю Остолопова, а для седьмого класса, теоретическая и практическая логика — по Баумейстеру). Содержаніе высшей словесности, по конспекту Никольскаго, было слѣдующее: «понятіе объ изящной словесности, происхожденіе изящныхъ искусствъ и словесности, съ указаніемъ на исторію россійской словесности (конспектъ 1827—28 годовъ), объ изящномъ подражаніи природѣ, какъ общемъ началѣ изящныхъ произведеній, объ основныхъ правилахъ словесно-изящныхъ произведеній и въ особенности о совершенствѣ плановъ ихъ и частей въ каждомъ планѣ, о израженіи или о слогахъ съ ихъ свойствами, о высокомъ, умѣ, вкусѣ, геніи и критикѣ, съ практическими упражненіями въ сочиненіяхъ и разборомъ красотъ въ твореніяхъ отличнѣйшихъ авторовъ сколько время дозволитъ». Впрочемъ должно полагать, что преподаваніе высшей словесности встрѣчало сильныя затрудненія, такъ-какъ съ 1828—29 годовъ она замѣнена была «аналитическимъ разборомъ лучшихъ сочиненій въ прозѣ и стихахъ — похвальныхъ словъ Ломоносова, Державина, рѣчей Филарета, одъ, элегій, гимновъ — причёмъ требовалось, чтобы каждый ученикъ въ теченіе года подалъ не менѣе трёхъ или четырёхъ разсужденій и такого же числа стихотворныхъ пьесъ.
На Никольскаго же возложено было преподаваніе въ четвёртомъ классѣ славянской грамматики, отъ которой онъ впрочемъ старался освободиться, какъ отъ предмета, не находившагося въ связи со всѣмъ его курсомъ. Въ конспектѣ 1826 года онъ замѣчаетъ, что будетъ преподавать славянскую грамматику «до усмотрѣнія, не будетъ ли сочтено за лучшее проходить её въ параллель съ грамматикой россійской и для того поручить тогда преподаваніе оной учителю сей россійской грамматики». Въ слѣдующемъ же году онъ уже подробно доказываетъ необходимость параллельнаго преподаванія двухъ грамматикъ въ низшихъ классахъ, «такъ какъ грамматика россійскаго языка, да и всякаго другаго», пишетъ Никольскій, «начинается съ первыхъ классовъ послѣ выученія юношества чтенію и письму и продолжается чрезъ три года, то видится, что и славянскую грамматику, какъ ничего реторическаго кромѣ правилъ грамматическихъ въ себѣ не заключающую, гораздо и удобнѣе и полезнѣе преподавать въ теченіе оныхъ же трёхъ лѣтъ въ параллели съ россійскою грамматикою. При этомъ во всѣхъ частяхъ обѣихъ грамматикъ, при изъясненіи правилъ, держаться параллели, а именно: по-
