Страна чудес (Сальгари)/Версия 2

Страна чудес : Путешествие по Австралии
автор Эмилио Сальгари, переводчик неизвестен

Оригинал: ит. Il Continente Misterioso, опубл.: 1894. — Перевод опубл.: 1896. Источник: az.lib.ru

Страна чудес

I. Озеро Торренс

Престранная это страна! Здесь можно даже стоя под деревьями живьем испечься на солнце! Да и что это за деревья? Клянусь честью, они не заслуживают названия деревьев. Вот, например, мы идем теперь по лесу, а между тем здесь нет никакой тени! Право же, природе пришла странная мысль: взять да и вырастить листья вверх ногами!

— Помни, что мы находимся в стране всяческих несообразностей, старина!

— Нечего сказать, прекрасная страна, черт возьми! Я никогда не видал еще ничего подобного, а между тем ведь я изъездил планету, называемую Землей, по всевозможным направлениям. Ну, посмотрите, пожалуйста, что же это за страна, где деревья не дают тени…

— И вместо того, чтобы терять листья, как деревья наших стран, теряют ежегодно кору.

— Где лебеди черны…

— А орлы белы.

— Да, Кардосо. Где крапива достигает высоты деревьев, а тополь так низок, что похож на кустарник.

— Где треска ловится в ручьях, а речная рыба — в море.

— Змеи крылаты словно птицы.

— А большие птицы не могут летать, так как у них какие-то обрубки вместо крыльев.

— Где температура поднимается во время дождя и опускается в хорошую погоду…

— Где ветер поражает сыростью, когда нет дождя, и удивительно сух, когда идет дождь

— Именно так, Кардосо, и где у собак волчьи головы и лисье строение тела, да к тому же они никогда не лают.

— Где рыбы имеют разноцветные крылья, складывающиеся, как у летучих мышей, где деревья не приносят плодов, а вместо того выделяют камедь, где существуют растения, отравляющие людей, которые только прошли близко от них, где существуют ослепляющие цветы, млекопитающие, имеющие утиный клюв, где птицы не поют, а щелкают, как бичи, звонят, как будто в горле у них настоящий колокольчик, смеются, как пьяные негры, плачут, как дети, или же ты принимаешь их крик за бой часов, где у животных есть сумки, чтобы прятать туда детенышей, где даже ноги у животных не одинаковой величины и где, наконец, дикари едят друг друга и будут очень рады посадить тебя на вертел! Не правда ли, моряк?

— Так точно, друг мой, но, правду говоря, у меня забегали мурашки по коже от твоего предсказания.

— У такого-то храброго моряка, как ты, смотревшего не раз в глаза смерти и которого даже чуть не съели живьем mondongneros [*] патагонской пампы! Ты шутишь, Диего?

[*] — Mondongueros — маленькие рыбки, живущие в больших южноамериканских реках и имеющие столь острые зубы, что могут в несколько минут обглодать человека до костей. — Примеч. автора.

— Вовсе не шучу, Кардосо. Я, несмотря ни на что, все еще дорожу своей старой шкурой, и мне бы не хотелось оставить ее в стране, такой далекой от моей родины.

— Что же, разве ты непременно хочешь донести ее до дома целой?

— Я на это не рассчитываю, Кардосо, но мне вовсе не хотелось бы оставить ее здесь полностью. Что за странная мысль пришла в голову нашему доктору: проникнуть в самое сердце континента.

— В сердце? Да мы пройдем весь этот таинственный материк.

— От одного океана к другому?

— Да, или, вернее говоря, от берегов этого озера к северным берегам материка — я еще не знаю, выйдем мы к заливу Карпентария или к заливу Кинг.

— Не знаю, но я слышал, что дело идет о розыске следов какого-то исследователя Австралии, затерявшегося неизвестно где, а также об исследовании северных берегов. Другие же говорят, напротив, что дело идет о каком-то громадном пари.

— Да разве так труден переход через этот континент?

— Кажется, штука не легкая, так как в точности еще неизвестно, что находится внутри материка: пустыня или что-либо того похуже. Впрочем, говорят, что кто-то переходил уже через Австралию, но не могу тебе сказать, правда ли это.

— И наш доктор вбил себе в голову перейти через нее и сунул свой нос в эту пустыню?

— Может быть, это тебе не нравится, Диего?

— Нет, я привык к длинным путешествиям, или, вернее говоря, мы к ним привыкли. Черт возьми! Разве мы не перешли пампу Патагонии, чтобы спасти клад несчастного президента Солано Лопеса. Уф! Как подумаешь, что этот храбрец кончил такой смертью! Я готов был бы поставить свою шапку против… Но оставим мертвецов! Эй, тонконогая обезьяна, принеси-ка нам бутылочку. Мне хочется промочить горло и утопить в вине эти воспоминания.

В ответ на зов из огромной колымаги, настоящего австралийского драя (большой фургон), стоявшего под тенью огромных деревьев, отличавшихся темной листвой и ярко-белыми, словно выбеленными известью стволами, вышел отвратительный туземец и подошел к разговаривающим, заплетаясь ногами и неся в руках бутылку и две чашки. То был достойный представитель расы, обитающей в центральных областях Австралии, расы, не имеющей себе подобных как по неряшеству, так и по безобразию и, кажется, принадлежащей скорее к породе обезьян, нежели к породе людей. У него были длинные, растрепанные и покрытые целым слоем жира волосы, низкий лоб, черные блестящие глаза, рот как у крокодила, выдающийся живот, ужасающе худые руки и ноги, не имеющие икр. Цвет его кожи нельзя было определить, так как он был покрыт татуировкой, но скорее это был цвет потемневшей бронзы, нежели черный, с оттенком шоколадного.

— Вот вам вино, сэр, — сказал австралиец, причем рот его раскрылся чуть не до ушей. Он говорил по-английски весьма бойко, так как австралийцы очень легко обучаются как различным искусствам, так и любым, даже самым трудным, языкам.

— Молодец, Коко, — сказал Диего. — Ты уродлив, как людоед, но очень любезен, хотя от тебя так и несет людоедством.

Он посмотрел на бутылку, отбил у нее горлышко и сделал три или четыре глотка.

— Это водка, и водка превосходная, — сказал он, прищелкнув языком. — Пропусти-ка в себя несколько капелек, Кардосо, они дадут тебе возможность прекрасно заснуть.

— В такую-то жару!

— Глоточек будет тебе очень полезен, друг мой.

— Но…

— Что с тобой?

— Разве ты не видишь черную точку, рассекающую волны озера?

— Тысяча залпов! Неужели это доктор?

— Быть может, и он, Диего.

— Правда, ведь вот уже три дня как мы ждем его здесь, ему следовало бы приехать сюда двадцать четыре часа тому назад. Мне хотелось бы поскорее его увидеть, чтобы узнать, куда мы пойдем и долго ли еще мы будем сидеть на северных берегах этого громадного озера в обществе отвратительного дикаря, похожего цветом на лакрицу.

— Смотри, пожалуйста, какая моя судьба! Я думал совершить прекрасное путешествие вокруг света, сидя на палубе парохода и изредка останавливаясь в лучших гостиницах, а теперь сижу здесь, имея в перспективе страдания от голода и жажды, а быть может, и окончу свое существование на вертеле! Право же, не стоило уезжать для этого из Парагвая, а тем более покидать наш славный крейсер. Что ты на это скажешь, Кардосо?

— Скажу, что ты старишься и становишься ворчуном, Диего. Неужели ты воображал, что доктор взял нас с собой для того, чтобы дать нам возможность путешествовать по свету, словно мы какие-нибудь знатные господа? Ведь ты знал, что он естествоиспытатель, смелый исследователь неизвестных стран и завзятый охотник. Клянусь честью, что когда едут с двумя моряками, имевшими смелость — отложим на время нашу скромность — имевшими, говорю я, смелость перелететь через море на воздушном шаре, исследовать южную оконечность Южной Америки, чтобы спасти клад, словом, прошедшими сквозь огонь, воду и медные трубы…

— Постой-ка, Кардосо, посмотри, ведь черная точка увеличивается, и я вижу, что над ней поднимается дым.

И двое людей, разговаривавших таким образом на северном берегу австралийского озера, вскочили и стали внимательно вглядываться в черную точку.

Озеро Торренс представляет собой огромный бассейн воды, лежащий в стране, известной под именем земли Флиндерса, или Южной Австралии, простирающейся с севера на юг между 137 и 138 градусами восточной долготы и 31 и 33 градусами южной широты, и отличается дикой красотой.

Прежде всего рассмотрим этих двух людей. Тот, которого звали Диего, представлялся ярким типом морского волка, каким его и можно было бы признать, даже если бы на нем и не было матросской одежды. Он был лет сорока четырех или сорока пяти, высокого роста и имел громадные руки и ноги, выдававшие необыкновенную силу, кожа его была обожжена солнцем и морским ветром, а черты лица энергичны.

Другой, называвшийся Кардосо, был гораздо моложе первого, ему не было еще и двадцати лет, он был ниже своего товарища и довольно худ, но весь словно соткан из нервов, так что, казалось, обладал необыкновенным проворством четвероруких; он был темным, как метис, но имел прекрасные и тонкие черты лица, черные, словно угли, глаза и тонкие губы, почти всегда сложенные в насмешливую улыбку.

Сразу было видно, что, несмотря на свои молодые годы, он был одарен замечательным хладнокровием и исключительной храбростью.

Наши моряки две недели тому назад выехали из живописного города Огасты, находящегося в глубоко вдающемся в сушу заливе Спенсер. Там они ожидали возвращения из Аделаиды доктора Альваро Кристобаля, одного из самых смелых и блестящих медиков парагвайской речной эскадры, страстного охотника и естествоиспытателя, успевшего приобрести известность в качестве исследователя и оставившего Америку, желая, собственного удовольствия ради, объехать в сопровождении двух храбрых матросов вокруг света.

Но патрон их долго не приезжал в Августу. Наконец моряки получили от него запечатанный пакет, заключавший в себе чек на тысячу фунтов стерлингов и точную инструкцию с указанием отправиться на северный берег озера Торренс, напротив горы Полли, предварительно купив драй, представляющий насущную необходимость для продолжительного путешествия по внутренним землям Австралии.

Но это было еще не все; в тот же день с почтовым поездом к ним приехал тот отвратительный дикарь, которого Диего упрямо называл Коко, хотя настоящее его имя было Ниро Варанга. Дикарь этот не только отлично говорил по-английски, но умел также немного болтать по-испански, безбожно уродуя этот язык. Он-то и должен был взять на себя обязанность провести их к озеру, а затем вести и далее.

Не рассуждая и не стараясь даже уяснить для себя цель этой таинственной экспедиции, моряки должны были, по словам дикаря, проникнуть в глубь страны, приобрести драй огромной величины, запряженный шестью парами быков, купить трех лошадей, выбранных ими из числа самых лучших, оружие, захватить съестных и боевых припасов, палатку и так далее и тотчас же направиться к северу.

Так они и поступили.

Проехав по берегу длинного залива, обогнув озеро Барта, четыре дня спустя наши моряки очутились на берегу озера Торренс и в сопровождении дикаря достигли северного берега, где, согласно полученным инструкциям, остановились лагерем против горы Полли…

Как мы уже говорили, они разом вскочили на ноги, увидев на обширной поверхности озера черную точку, над которой виднелся дым.

— Это маленький пароходик! — воскликнул Диего, защищая руками глаза от жгучих солнечных лучей. — Я уверен, что не обманываюсь. Да, правду говоря, и пора уже дону Альваро появиться. Промедли он еще немного, нашел бы меня испеченным, словно банан в печи.

— Только бы на пароходике не ехал кто-нибудь другой, — сказал Кардосо.

— Это невозможно, друг мой, разве ты не видишь, что он направляется прямо сюда? Насколько я знаю, на этих берегах нет никаких колоний, нет даже ни одного уединенного поселка.

В эту минуту на озере раздалась целая серия выстрелов, причем на пароходике вспыхнуло несколько огненных линий. Пожилой моряк подскочил на месте.

— О-о! — воскликнул он. — Мне знаком этот звук.

— Это звук, производимый митральезой [*], не так ли, приятель?

— Да, Кардосо.

— Неужели доктор запасся таким инструментом для того, чтобы подпаливать и буравить сухопарые спины дикарей? Я был бы доволен, если бы наш арсенал получил подобное подкрепление. Эй, Коко, дай мне мой «снайдер»!

[*] — Митральеза — французское название картечницы во второй половине XIX в.

Он взял принесенное ему дикарем ружье, зарядил его и выстрелил три раза в воздух. Со шлюпки послышался ответный залп.

— Это он! — воскликнул Диего. — Приготовимся салютовать ему, Кардосо.

— Я готов, приятель! — смеясь, сказал молодой человек. Паровая шлюпка заметно увеличивалась и менее чем через четверть часа находилась всего лишь в двухстах метрах от берега.

На ней ехало четверо людей: трое из них, казалось, были австралийские матросы или лодочники, четвертый, стоявший на носу, был красивый человек лет тридцати пяти, высокого роста, сильный, загорелый, с черными глазами, красными губами, оттененными черными же усами, — словом, человек с виду не менее смелый, нежели Кардосо, и столь же сильный, как Диего.

Не успела шлюпка пристать к берегу, как доктор ловко выскочил из нее на берег, взошел на скалы и остановился перед Диего и молодым моряком, приветствовавшими его по-военному.

— Спасибо, дорогие друзья, — сказал доктор. — Опустите-ка ваши руки да пожмите мою, здесь мы все равны.

— Слишком много чести, — проговорил старый моряк.

— Пожми же мою руку, старина, — сказал доктор Альваро, протягивая ему правую руку. — И ты тоже, мой храбрый Кардосо. Здесь мы три друга.

Затем он обернулся к людям, приехавшим с ним в шлюпке, и крикнул:

— Разгружайте!

Трое моряков осторожно взобрались по скалистому берегу, внесли наверх большой тюк, покрытый клеенкой, и положили его под деревьями.

— Посмотри-ка, узнаешь ли ты этот инструмент, — сказал Альваро, обращаясь к Диего.

— Клянусь честью, это митральеза, выстрелы которой я только что слышал! — воскликнул старый моряк, снимая чехол с пушки.

— Да, мой храбрый Диего, это усовершенствованная митральеза с двадцатью пятью жерлами, расположенными в виде веера, она наверняка удержит на расстоянии дикарей, живущих во внутренних землях материка, если им вздумается на нас напасть. Я поручаю ее тебе, так как ты умеешь обращаться с этой игрушкой.

— О, я заставлю ее петь как раз вовремя, и вы увидите, доктор, как она разгонит осаждающих.

Между тем из шлюпки вынули и снесли на берег другой тюк, но он был гораздо легче и меньше первого.

— Это что? Другая малютка? — спросил моряк.

— Нет, — сказал доктор, — но и этот предмет также может нам очень пригодиться. Разверни-ка его да погляди, что это такое.

Моряк развязал веревки, снял клеенку, и перед его глазами оказался каучуковый сверток.

— Что это такое? — спросил он.

— Ты не догадываешься?

— Право же, нет.

— Это лодка.

— Лодка? Полноте! Вы хотите подшутить надо мной, сеньор доктор.

— Нет, я не шучу, Диего. Это каучуковая лодка, как видишь, ее очень легко возить с собой, сама она весит не более десяти килограммов, но способна нести четырех человек. Стоит только надуть ее через эту трубочку, и она поплывет лучше всякой шлюпки.

— Я никогда не видал такой штуки. А ты, Кардосо?

— Я тоже, Диего.

— Нынче все выдумывают разные новинки. Впрочем, ведь известно, что мы живем в век открытий.

Матросы паровой шлюпки выгрузили еще ящик с зарядами, предназначенными для митральезы, четыре пары весел для каучуковой лодки и несколько ящиков с консервами. Сделав это, они пожелали доктору доброго пути, возвратились в свою шлюпку и удалились на всех парах по направлению к югу.

Доктор следил за ними задумчивым взглядом в продолжение нескольких секунд, затем обернулся к двум морякам и спросил:

— Приготовили ли вы все необходимое для нашей экспедиции?

— У нас есть огромный драй, шесть пар быков, три лошади, бегающие не тише ветра, шесть ружей системы Снайдера и шесть револьверов, достаточное количество зарядов, съестные припасы, которых хватит на семь или восемь месяцев, палатки, одеяла, одежда на смену, маленькая аптечка, топоры, ножи и переносная кухня. Словом, мне кажется, у нас есть все необходимое.

— Молодец, Диего, и ты также, мой храбрый Кардосо. Но знаете ли вы, куда мы отправляемся?

— Нет еще, сеньор, но не все ли равно, пойдем ли мы в ту сторону или в другую, — сказал Кардосо.

— Вы даже не подозреваете, куда мы направимся?

— Кажется, вы хотели пройти через этот таинственный материк?

— Именно так, Кардосо. Вы не боитесь продолжительных экскурсий, так как вы уже перешли пампу Патагонии, подвергались всевозможным опасностям и преодолели множество невероятных препятствий.

— Ба! Еще бы! Конечно, мы не боимся длинных прогулок, сеньор доктор, — сказал Диего.

— Тем не менее я должен предупредить, что поведу вас через земли, почти не исследованные…

— Ну так что же, мы их исследуем подробнее…

— …что нам нужно будет пройти по ужасным пустыням…

— Мы их пройдем, — подхватил Кардосо.

— …что нам придется выдерживать нападения туземцев…

— Так что же, кажется, мы не раз боролись с дикарями.

— Спасибо, друзья мои. Взяв вас с собой, чтобы объехать вокруг света, я знал, что пара моих храбрых моряков не отступит ни перед какими трудностями. Сядем же здесь, возле ствола этого громадного эвкалипта, и я расскажу вам, куда мы идем, и объясню, что заставило меня предпринять такое дальнее путешествие, которому суждено стать новой эпохой в истории исследования неведомых стран. Ниро Варанга, принеси-ка нам бутылочку шампанского.

II. Начало перехода через таинственный континент

Пока отвратительный дикарь с головой, напоминающей голову шимпанзе, пошел за шампанским и за кружками, доктор с моряками уселся позади ствола эвкалипта — единственное место, где можно было найти хоть немного тени. Ствол дерева был так толст, что даже шесть человек не могли обхватить его.

— За ваше здоровье, друзья мои, — сказал доктор, подняв наполненную до краев кружку.

— За ваше, сеньор, и за успех экспедиции, — ответили моряки. Выпив одним духом шипучее вино, сеньор Кристобаль закурил папиросу, тогда как старый моряк засунул в рот толстую сигару. Доктор снова заговорил:

— Я повел вас с собой, чтобы просто объехать вокруг света, останавливаясь в некоторых наиболее интересных пунктах, да немножко побродить с вами по громадным лесам Австралии, да по джунглям Индостанского полуострова или среди гигантских баобабов Африки. Но, как очень верно выражаются моряки по ту сторону океана, «человек предполагает, а Бог располагает». Вот эта-то поговорка и оказалась вполне верной по отношению ко мне. Итак, друзья мои, мы должны прервать нашу поездку вокруг света, чтобы прогуляться по этому таинственному континенту.

— Наши ноги достаточно крепки, сеньор, — сказал Диего, — и нам все равно, пойдем ли мы в ту сторону или в другую. Не правда ли, Кардосо?

— Для меня это безразлично, — ответил молодой моряк. — Вместо того чтобы видеть Африку, Индию или какую-либо другую страну, мы посетим этот материк, который, быть может, и окажется самым интересным из всех.

— Отлично сказано, Кардосо, — заметил доктор. — Но вам, без сомнения, неизвестна цель нашей экспедиции?

— Совершенно неизвестна, — отвечал Диего.

— Речь идет о том, чтобы отыскать нашего соотечественника, уехавшего из Мельбурна шесть месяцев тому назад с целью исследовать внутренние территории континента, и с тех пор бесследно пропавшего.

— Кто же этот соотечественник? — спросили в один голос Диего и Кардосо.

— Сеньор Бенито Эррера, смелый ученый, предполагавший исследовать находящиеся внутри материка каменистые пустыни и затем достигнуть северных берегов залива Карпентария, это знаменитый путешественник, доставивший нашему отечеству великолепные коллекции животных, растений и насекомых, собранные им в различных отдаленных странах земного шара. Он только что исследовал Бирму близ истоков Иравади и затем высадился в Австралии, желая посетить этот странный материк, но, как я уже вам сказал, он не дал о себе за все это время никакой вести, так что опасаются, не взят ли он в плен дикарями, живущими близ озера Вудс. Английское правительство, заинтересовавшееся его судьбой вследствие заявления нашего правительства, предприняло некоторые попытки узнать, что же произошло. Оно расспрашивало о нем всех дикарей, приходивших из внутренних земель, но все эти расспросы были безуспешны. Знают только, что три месяца тому назад видели белого человека, похожего по описаниям на нашего несчастливого соотечественника, на берегах озера Вудс, а после этого его следы теряются. Я телеграфировал друзьям в Аделаиду о своем прибытии из Парагвая и, приехав туда, получил телеграмму от нашего правительства с просьбой произвести, если возможно, розыски по поводу исчезновения нашего несчастного соотечественника и с дозволением продолжить, насколько это окажется необходимым, мой отпуск. Ответную телеграмму я получил уже тогда, когда мы были в Августе, тогда я тотчас же уехал обратно в Аделаиду, не сказав вам ни слова о цели моего внезапного отъезда, и оттуда телеграфировал, прося продолжить мой отпуск на целый год, так как решил предпринять розыски внутри материка.

— Для того, чтобы найти вашего соотечественника?

— Да, Кардосо, — ответил доктор.

— Мы готовы последовать за вами, сеньор, — сказал Диего, — располагайте нами.

— Я знал, что вы захотите меня сопровождать, друзья мои, поэтому-то я и велел вам приехать сюда со всем необходимым для экскурсии багажом, чтобы не терять понапрасну дорогого времени.

— Мы отправимся только втроем?

— Да, Кардосо.

— А Коко?

— Он будет нас сопровождать, — сказал доктор смеясь. — Твой Коко славный парень. Правда, он страшен, как черт, но зато преданный слуга и отлично знает внутренние земли. Он сопровождал исследователя Бурке довольно долгое время и, быть может, не оставил бы его, если бы не должен был вернуться, чтобы сопровождать вторую экспедицию, руководимую Райтом.

— А долго продлится наше путешествие? — спросил Кардосо.

— Все будет зависеть от тех препятствий, которые мы встретим на пути. Мы можем окончить его за шесть месяцев, но может быть, оно продолжится и восемь, десять месяцев, год, пожалуй, даже больше

— Вы предполагаете пройти через весь континент?

— Не могу сказать наверное, Кардосо, так как не знаю, где мы отыщем нашего соотечественника или, по крайней мере, его следы. Впрочем, очень вероятно, что мы пересечем весь материк. Я даже просил одного англичанина, моего друга, предоставившего в мое распоряжение свою яхту, прислать ее через четыре месяца на острова Эдуарда Пелью, находящиеся в заливе Карпентария, чтобы возвратиться на ней морем. Он дал мне слово исполнить мою просьбу. Если мы будем вынуждены дойти до островов, то найдем там яхту.

— А долго она нас будет ждать?

— Три месяца.

— Как великодушен этот англичанин, — сказал старый моряк.

— Он страшно богат и был другом нашего несчастного соотечественника. Он даже за свой счет предпринимал довольно тщательные розыски.

— А на сколько миль простирается этот материк? — спросил Кардосо.

— Он тянется на две тысячи четыреста миль с востока на запад и на тысячу семьсот миль с севера на юг, — ответил доктор.

— Мы пройдем через него с юга на север?

— Да, Кардосо, и будем держаться между сто тридцать четвертым и сто тридцать седьмым градусом еосточной долготы, так как таково было направление, принятое Эррерой.

— О, теперь мы знаем даже чересчур много, сеньор, — сказал старый матрос. — И мне бы хотелось как можно скорее отправиться в путь.

— И мне тоже, — подтвердил Кардосо. — Теперь всего лишь десять часов утра, и до вечера мы успели бы пройти порядочное расстояние.

— А животные готовы пуститься в путь?

— Быки впряжены в драй, — ответил Диего, — а лошади оседланы.

— Еще одну минуту, и затем мы отправимся в путь.

Сеньор Кристобаль вынул из-за пояса свой длинный испанский нож, сорвал с громадного дерева кусок коры и вырезал на стволе:

Доктор Алъваро Кристобаль — 30 ноября 1870 года.

Затем, обращаясь к матросам, сказал:

— А теперь едем, друзья мои.

Они вошли под сень гигантских деревьев, оттуда давно уже слышалось мычание быков и ржание лошадей.

Посреди группы деревьев стоял огромный драй. Это был один из тех громадных фургонов, покрытых белым холстом, какие используются австралийскими пастухами во время дальних переходов. Такой экипаж — настоящая крепость, где можно защититься от нападений жестоких дикарей и где укрываются на ночь, чтобы спать в безопасности. Драй был совершенно готов к отъезду, шесть пар сильных быков ожидали лишь знака возницы, чтобы отправиться в путь.

Позади этого странствующего дома ржали и рыли ногами землю три превосходные чистокровные лошади, которыми могла бы гордиться любая европейская конюшня.

Тщательно осмотрев тяжелый фургон и заключавшиеся в нем многочисленные ящики и полюбовавшись с видом знатока прекрасными животными, доктор сказал:

— Садись на свое место, Ниро Варанга, а мы — на лошадей. Туземец тотчас же уселся на козлы фургона и взял в руки бич длиною не менее восьми футов. Доктор и моряки вскочили на лошадей, предварительно перекинув через плечо ружья и опустив револьверы в седельные сумки, и караван двинулся вперед, вдоль по опушке леса, прямо к северу.

Стояла ужасная жара: лето, начинающееся в Австралии тогда, когда в наших странах выпадает первый снег, уже наступило. Солнце бросало свои отвесные лучи прямо на головы смелых исследователей, так как листья деревьев нисколько не умеряли зноя и не давали тени, но никто не жаловался на духоту. Трое европейцев были привычны к пеклу парагвайской сельвы, а Ниро Варанга и подавно привык к такой жаре, постоянно царящей в глубине австралийского материка.

Даже лес, состоявший, главным образом, из черных деревьев (black- wood), мочальных деревьев (utrun — back) и кампешских, или кровяных, деревьев (blood- wood), казалось, выделял из себя жар, словно печь, так как, по необъяснимой странности, австралийские леса, вместо того чтобы, как у нас, давать прохладу, поражают сухостью, не дают тени и очень скучны и однообразны на вид.

— Удивительная страна! — воскликнул Диего, довольно ловко ехавший верхом позади тяжелого драя вместе с доктором и Кардосо. — Можно ли найти что-либо хуже ее под покровом неба?! Здесь даже под деревьями нет ни капли прохлады.

— Это еще пустяки, — сказал Альваро. — Вот когда мы доберемся до каменных пустынь, тогда ты почувствуешь, как тут славно подпекает кожу.

— Что вы говорите, сеньор? Каменные пустыни? Да разве здесь и пустыни не такие, как в других странах?

— Здесь все не такое, как в других странах, друг Диего. Это чрезвычайно удивительный материк. Некоторые не особенно благоразумные ученые были настолько изумлены при виде его чудес, что сочли его за кусок кометы или за огромный упавший на землю болид.

— Но скажите мне, сеньор, что это, настоящие камни покрывают здешние пустыни или же крупные песчинки?

— Это громадные камни, разбросанные на необозримом пространстве.

— Будем надеяться, что ветер не поднимет их, как поднимает песок в пустынях.

— Нет, Диего, не поднимет.

— Но кто же их набросал туда?

— Бог знает, упал ли в незапамятные времена на здешние места целый дождь аэролитов, или они появились вследствие какого-либо другого процесса, которого никто не может объяснить, — никто еще не знает.

— И что же, очень жарко между этими камнями?

— Так жарко, Диего, что можно испечься живьем.

— А мы тоже пройдем по этой пустыне?

— Да, пройдем.

— Скажите мне, сеньор, много времени прошло с тех пор, как стал известен этот материк? — спросил Кардосо.

— Это довольно трудно сказать, Кардосо, потому что неизвестно, кто и когда именно открыл его. Большинство географов приписывают его открытие Абелю Тасману, не позаботившемуся о дальнейших изысканиях; другие думают, что его открыл Дирк Хертог, но скорее всего, честь его открытия принадлежит португальцам, нежели голландцам. Португальцы, кажется, видели его уже в 1500 году. Но может быть, они вовсе его и не видели, а узнали о его существовании от малайцев, приплывавших к здешним берегам для ловли трепангов [*], но я знаю также, что в лондонском музее существует манускрипт на французском языке, относящийся к пятнадцатому веку и заключающий в себе карту земли, носящей очень много португальских названий. Кажется, она представляет именно Австралию. Тем не менее честь сообщения о существовании этого материка выпала на долю голландцу Хертожу, назвавшему ее прежде Эндрахтланд, или Земля Согласия, и исследовавшему ее западные берега в 1616 году. После него берега ее были исследованы, начиная с 1618 по 1626 год, еще несколькими голландскими капитанами, как то: Эдел, Карстенс, Нейтс, Де Витт, окрестивший своим именем часть северо-западного берега, Пелсерт и, наконец, Тасман, исследовавший в 1642 году южные берега материка; он открыл также остров Ван-Димена, который сначала счел продолжением австралийского континента, а затем в 1644 году исследовал также и северные берега Австралии и остановился в заливе Карпентария. Он-то именно и назвал Австралию Новой Голландией. Это имя так и осталось за ней, хотя теперь ее большей частью зовут Австралией.

[*] — Трепанг — род моллюсков, ценящийся чрезвычайно высоко на китайских рынках. — Примеч. перев.

— И Голландия не сочла нужным занять ее?

— Нет, и сделала большую ошибку, так как в этом случае она обладала бы одной из прекраснейших колоний на свете.

— А когда же ее заняла Англия?

— Немногим более ста лет тому назад, а именно в 1787 году, по совету знаменитого мореплавателя Кука, чтобы вознаградить себя за потерю своих богатых североамериканских колоний. Поручение устроить первое поселение было возложено на командора Филиппа, отправившегося из Англии с эскадрой, состоявшей из одиннадцати кораблей, на которых находилась тысяча сто шестьдесят человек и, между прочим, семьсот пятьдесят семь каторжников и сто девяносто женщин, приговоренных к ссылке. Английское правительство сначала хотело отправить своих каторжников в Африку, в Капскую колонию, но потом направило их в Австралию, и хорошо сделало. Филипп высадился в бухте, которую назвал Ботани-Бей, но место это показалось ему неподходящим, и он основал колонию на пять миль дальше, назвав ее Параматта, а впоследствии Сиднеем, там и основалось окончательно правительство колонии. Филипп привез с собой одного быка, четырех коров, одного теленка, одного жеребца, трех кобыл, тридцать четыре овцы, пять баранов и несколько ягнят. Первые колонисты пережили тяжелые дни и страдали много раз от голода, так как каторжники, вместо того чтобы возделывать землю, убегали в леса, желая пользоваться там полной свободой. Один из самых важных чиновников писал своим родным, что они со дня на день ожидают, что им придется умереть с голоду. И что же, эта тысяча человек менее чем за сто лет превратилась в богатую, цветущую и многолюдную колонию с большими городами, а незначительное количество привезенных животных так расплодилось, что теперь в Австралии насчитывают шестьсот тысяч лошадей, пять или шесть миллионов быков и сорок миллионов овец! Кто бы мог предсказать Филиппу и чиновнику, боявшемуся умереть с голоду, что спустя столетие их крошечная колония будет снабжать своими продуктами даже старую Европу.

— История этой колонизации удивительна, — заметил Кардосо.

— Удивительна, этого мало! Она единственная в своем роде, она даже просто невероятна, друг мой.

— Стойте! — воскликнул в эту минуту Ниро Варанга, — это Хамберт!..

III. Сорок миль к северу

Маленький караван находился перед потоком [*], катившимся к востоку и, следовательно, пересекавшим ему дорогу. То был Хамберт, небольшой и немноговодный ручей, зарождающийся на склонах цепи гор, называемых Туррет, и пика Гамильтона, находящегося немного севернее и стоящего совершенно отдельно; ручей этот впадает в озеро Эйр, находящееся восточнее и представляющее собой обширный бассейн, пересекаемый по всей своей длине сто тридцать седьмым меридианом.

[*] — Словом поток автор именует т. н. крики — пересыхающие реки и ручьи.

В том месте, где остановились наши исследователи, Хамберт протекал между довольно крутыми берегами, представлявшими кое-где глубокие расщелины и ямы, произведенные, казалось, взрывами минеров. Вся растительность заключалась лишь в тощих кустах из семейства софор, посреди которых чирикало несколько дюжин pardolatus , — это маленькие птички величиной с наших воробьев с желтоватыми перьями на животе и серой спинкой.

Ниро Варанга сошел с драя, чтобы исследовать спуск, и, найдя, что с него можно съехать, хотя он очень крут и неровен, погнал быков прямо в воду, действуя при этом очень ловко своим неимоверно длинным бичом.

Тяжелая колымага, громыхая и покачиваясь, съехала со спуска, въехала в небогатый водами и неглубокий поток, благополучно его пересекла и поднялась на противоположный откос. Для лошадей этот первый брод был просто пустяком: они были приучены переплывать через более широкие ручьи. Когда караван взобрался на крутой берег, то перед ним оказался лес, как бы лепившийся по склонам горной цепи, замыкавшей северную часть горизонта. Лес этот состоял все из тех же черных, мочальных и просяных деревьев, но к ним примешивалось еще несколько прекраснейших walttes , или заплетенных деревьев, как их называют колонисты, а также и несколько alcoholwood , или алкогольных деревьев; все они были покрыты и сжаты словно душившими их спиралями лиан marres , достигающих иногда невероятной длины.

При появлении людей в лесу послышались резкие крики, и показались сотни, нет, даже тысячи кроликов, спешивших добраться до своих подземных жилищ

— Вот тебе и раз! — воскликнул Диего. — Здесь есть кролики, да к тому же их здесь еще целые тысячи!..

— Это тебя удивляет, Диего? — спросил Альваро.

— Да, признаться, немножко удивляет. Эти животные не должны быть принадлежностью этого материка.

— Это правда, Диего. Их привезли сюда несколько лет тому назад, но их было очень мало, всего только несколько пар, они были подарены родными, жившими в Англии, какому-то колонисту. Кажется, эти животные нашли здесь свой рай, потому что они стали чрезвычайно плодовиты. В небольшой промежуток времени численность их настолько возросла, что они стали угрожать земледелию. В некоторых областях они так страшно размножились, что наводнили луга и леса и заставили колонистов бежать оттуда, чтобы избегнуть голодной смерти, так как они пожирали едва взошедшие посевы.

— Почему же за ними не охотятся? Ведь известно, что хорошо зажаренный кролик — чрезвычайно вкусное блюдо.

— Устраивали несколько раз настоящую резню кроликов, но это ни к чему не привело. Правительство объявило, что будет давать премии охотникам на rabbits (так они здесь называются) и изобретателям разных ловушек и средств к их истреблению, пробовали также травить их стрихнином, а приходившие в отчаяние землепашцы покрывали даже рутой корни пшеницы, но все это было совершенно бесполезно. Убьют их тысяч десять, а родятся двадцать тысяч. Теперь хотят расплодить лисиц, но я боюсь, что и эти звери в конце концов так размножатся, что истребят всю дичь и прежде всего всех кур, принадлежащих колонистам.

— Вот сведения, которые могут пригодиться.

— Почему так, мой друг?

— Потому, что если у меня не будет никакого другого места, то я приеду сюда и стану охотиться за кроликами и получать за это премии.

— Ты явишься слишком поздно, Диего.

— Почему это, доктор? — спросил Кардосо.

— Потому, что выдача премий уже отменена, так как она служила поводом не к уничтожению, а скорее к размножению кроликов.

— Каким это образом?

— Дело в том, что охотники, вместо того чтобы истреблять, разводили их тайком у себя во дворах или в полях, чтобы приносить большее число голов.

— Вот мошенники! — воскликнул Диего, разражаясь взрывом смеха. — Хорошо придумано, черт возьми!..

Разговаривая таким образом, путешественники продвигались вперед по лесу, пересеченному большими прогалинами, по которым громадный драй мог двигаться совершенно свободно. Тем не менее ехали они тихо, потому что жар был все еще удушлив, и быки не ускоряли своего шага, несмотря на понукания возницы и на удары бича.

В полдень путники остановились часа на два, чтобы приготовить завтрак из убитого пулей Кардосо кролика, которого они отлично изжарили. Кроме того, у них были мясные консервы, и они заварили чай, необходимый в тех краях напиток в эту пору года.

В два часа они снова пустились в путь, поднимаясь по склонам гор Туррет и все более и более вдаваясь в глубокие проходы. Затем они спустились в долину, усыпанную цветами и прерываемую местами группами малъг — густых кустарников, достигающих пятнадцати футов высоты, над которыми летали целые стаи попугаев с желтыми, зелеными, голубыми и красными перьями (попугаи эти принадлежат к породе trichoglossus).

— Это буш! — воскликнул доктор.

— А что такое буш? — спросил Кардосо.

— Это огромная равнина, покрытая травой, где животные находят себе прекрасное пастбище.

— Принадлежит он кому-нибудь?

— Может быть, и принадлежит какому-нибудь скотопромышленнику.

— Но я не вижу здесь никаких домов.

— Жилища здесь очень удалены одно от другого, и Бог знает, где находится тот дом, хозяину которого принадлежит эта громадная, кажется, не имеющая конца равнина, составляющая, быть может, чей-нибудь ран.

— Что это вы, по-арабски, что ли, говорите, сеньор доктор? — смеясь, спросил Диего.

— Нет, я называю эту равнину ее настоящим именем. Рани — это пространства, уступленные правительством скваттерам, то есть землепашцам и скотопромышленникам.

— Что же, их дарят им или отдают за плату?

— Их уступают им на пять лет даром, а если в продолжение этого времени скваттер улучшит землю, то правительство продолжает срок еще на десять лет.

— Австралийское правительство необычайно щедро, но, правду говоря, оно раздает только земли, не имеющие для него никакой ценности, то есть земли, принадлежащие соотечественникам нашего Коко, — сказал Диего.

— Оно старается сделать этот континент как можно более плодородным, и это ему вполне удалось.

— А если бы я явился к правителям, мне тоже дали бы кусок земли?

— Не только дали бы земли, но, если бы ты назвался землепашцем, так тебе дали бы право выбирать лучший кусок земли, какой ты только найдешь в ранах крупных владельцев.

— И эти крупные владельцы добровольно дозволяют отбирать у себя лучшие куски их земли?

— Добровольно или нет, но они должны были бы покориться и уступить тебе выбранную тобой землю, хотя, конечно, они смотрели бы на тебя не очень дружелюбно, за это я могу поручиться. Они даже выискивали бы все средства, как законные, так и незаконные, чтобы отправить к черту пожирателя какаду.

— Как, разве бы я стал пожирателем какаду?

— Так зовут скваттеры мелких земледельцев, так как считают их столь бедными, что думают, будто бы они питаются исключительно одними только птицами.

— И они стали бы меня всячески тревожить?

— И еще как! Между крупными и мелкими землевладельцами постоянно царит непримиримая вражда, почти всегда оканчивающаяся ружейными выстрелами. Пастухи и рабочие первых очень презрительно обращаются со вторыми, а последние мстят тем, что крадут у своих преследователей быков, баранов, а иногда даже и лошадей. Ссоры делаются очень частыми и кончаются выстрелами; когда при этом кто-нибудь бывает убит, то убийца его спасается в глубь материка в полной уверенности, что местная полиция не станет его разыскивать, и становится разбойником.

— Нет, лучше я останусь моряком.

— Думаю, что так, Диего, — отвечал сеньор Кристобаль.

— Варрамс! — воскликнул в эту минуту туземец, быстро соскакивая с фургона на землю и бросаясь на какие-то листья, резко отличавшиеся своим цветом от трав, покрывавших равнину.

— Это, верно, какое-нибудь животное? — спросил Диего.

— Нет, — ответил доктор, — это коренья, до которых очень охочи туземцы; говорят, что они превосходны.

— Надеюсь, что мы их попробуем. Молодец, Коко, ищи, ищи!

Впрочем, туземец, видимо, вовсе не нуждался в поощрении моряка. Он вооружился ножом, подаренным ему доктором, и с какой-то яростью взрывал им землю, выбрасывая наружу крупные круглые корни, похожие на картофель.

— Их так и едят? — спросил Диего, заранее пошевеливая челюстями.

— Нет, их пекут под золой, — ответил доктор. — Дикари обыкновенно едят их с древесной смолой.

— Вот как!.. Значит, соотечественники нашего Коко едят смолу?

— Можно сказать, что зимой она составляет их единственную пищу. Когда деревья начинают терять кору, которая только и опадает в этой стране, так как листья остаются постоянно на деревьях, — дикари отправляются в лес и собирают смолу, вытекающую из обнаженных пор деревьев. Несчастные туземцы, находящиеся в постоянной борьбе с голодом, ждут этого времени с большим нетерпением.

— А эту смолу находят под всеми деревьями? — спросил Кардосо.

— Нет, не под всеми, но деревья, выделяющие смолу, очень многочисленны, можно даже сказать, что таковых большинство.

— А плодов с них не собирают?

— Каких плодов? Австралийские деревья не приносят плодов, — ответил доктор.

— Вот так сторонка, нечего сказать! — воскликнул старый моряк. Собрав все коренья, Ниро Варанга перенес их в драй, потом влез в фургон, и караван опять пустился в путь, продолжая продвигаться все по той же необозримой травянистой равнине, покрытой великолепнейшими цветами, между которыми выделялись пеларгонии, похожие на европейские георгины, и фиги. Эта страна, хотя и лежащая близко к берегу, тем не менее казалась совершенно пустынной: тут не встречалось ни одного жилища, ни рогатого скота, ни пастухов, не встречалось даже никакой дичи! Только кое-где быстро, как стрела, мелькали кролики, да в вышине носились голуби, принадлежащие к породе Mionis alba, с беловатым оперением на спине и ярко-белым на груди и животе, да виднелись стаи berniclae jubat , некрасивых водяных птиц величиной с курицу, с длинными худыми шеями и белым оперением, покрытым черными или коричневыми разводами; стаи эти направлялись к востоку, к озеру Эйр.

Хотя наши путешественники находились еще не в тех областях, где обитают дикари, и в Австралии не существует опасных животных, за исключением динго, или диких собак, страшных только тогда, когда они собираются в большом количестве, тем не менее доктор, как человек осторожный, велел зажечь большой костер и назначил каждому часы караула.

Когда все поужинали, то быков и лошадей привязали вокруг драя, люди улеглись внутри громадного фургона, под защитой полотна, которым он был обтянут, а Диего стал первый отбывать свое дежурство.

Ночь прошла спокойно. Единственными услышанными в продолжение ее звуками были щелканье птицы-бича, серебристый звон птицы-колокола да хохот птицы-пересмешника, гнездившихся в густом кустарнике мальг.

Как только начало светать, Ниро Варанга приготовил чай и стал запрягать волов, доктор и матросы позавтракали, вскочили на лошадей, и караван снова двинулся в путь, перешел через речку и пошел вдоль по восточному берегу болота.

Кардосо и Диего, от зорких глаз которых ровно ничего не ускользало, заметили за речкой много углублений, похожих на колодцы, точно таких же, какие они уже видели на берегах Хамберта.

— Это дикари так изрыли землю? — спросил он у доктора.

— Нет, белые. Это произошло в период так называемой золотой лихорадки, — ответил Альваро.

— Значит, здесь искали золото?

— Да, друзья мои.

— Так и этот континент также доставил европейцам золото?

— Да, и даже в продолжение нескольких лет в очень большом количестве. Можно даже сказать, что именно этот металл и способствовал столь быстрому заселению берегов Австралии, а также обогатил ее города. Чудеса, сотворенные им в Калифорнии, повторились и здесь.

— Расскажите нам о них, доктор.

— Открытие первого самородка произошло 3 апреля 1851 года, близ Саммер-Хилла, в окрестностях Сиднея, но этому не придали особенного значения. Четыре месяца спустя один погонщик фургонов, проезжая вдоль по берегу бухты Андерсон, нашел в луже грязи золотой самородок, весивший тридцать две унции [*].

[*] — Унция — мера веса, равная 28,35 г.

— Вот так счастье! — воскликнул Диего. — Этому погонщику выпал славный денек.

— Весть об этой находке сильно взволновала жителей Виктории. Населением овладела настоящая золотая лихорадка, и все бросились искать золото, разрывая землю в долинах и в городах. Люди, несколько дней тому назад умиравшие с голоду, стали в несколько недель миллионерами. Находили самородки громадной ценности, весом в несколько фунтов.

Весть об этом открытии перелетела через океаны, и из Америки, так же как и из Европы, понаехали тысячи и десятки тысяч золотоискателей. Население страны увеличилось за три года на двести пятьдесят тысяч душ, в ней словно по волшебству выросли новые города, а старые сильно разрослись. Торговля прекратилась, так как все мужчины оставили города; купцы, доктора и даже моряки оставляли свои дела и бросались на поиски драгоценного металла, и золотая лихорадка закончилась лишь тогда, когда вся земля была изрыта и перерыта во всех направлениях, и в ней не осталось ни одного самородка.

— Счастливцы эти англичане! — воскликнул Диего. — Где бы они ни обосновались, везде они находят"

— Что находят? — спросил доктор.

— Да хоть бы животных, каких еще никто никогда не видел, — договорил моряк, внезапно остановившись перед группой деревьев.

Доктор обернулся и увидел, что Диего неподвижно поднялся в стременах и с выражением величайшего изумления на лице пристально вглядывался в деревья.

— Что с вами, друг мой? — спросил он его.

— Сеньор доктор, — ответил моряк, — видели ли вы когда-нибудь летающих кошек?

— Летающих кошек? Да ты с ума сошел, мой милейший.

— Нет, клянусь тысячей люков! Я только спросил вас: видели ли вы когда-либо летающих кошек?

— Верно, солнце расстроило твои мозги, друг мой, — сказал Кардосо.

— Пока еще нет, друг мой.

— Так что же ты хочешь этим сказать?

— Говорю вам, что передо мной пролетела кошка.

— А, да это, верно, лисица! — воскликнул доктор, разражаясь смехом.

— Лисица? Да говорят же вам, что она летела.

— Это летучая лисица.

— С вашего позволения, сеньор доктор, я вам не поверю, пока не увижу этого странного зверя. Лисица с крыльями! Да что же это за страна, в конце-то концов!

— Куда она направилась?

— Вон туда, сеньор доктор, в середину группы этих деревьев.

— Поедем посмотреть ее.

И пока Ниро Варанга продолжал путь, все еще лежавший по краю болота, всадники направились к группе деревьев, состоявшей из десяти или двенадцати страмоний, высотой от пятнадцати до двадцати метров, и начали внимательно всматриваться в ветви деревьев. Поиски длились недолго, так как внимание их было привлечено хриплым криком, исходившим из густой листвы одного из деревьев. Вглядевшись туда, они увидели очень странное животное — летающую кошку, как ее назвал Диего.

Она была величиной с лисицу, но до некоторой степени походила и на кошку, так как голова ее напоминала голову последней; что удивительно, так это то, что она действительно имела нечто вроде пары крыльев, состоявших из перепонки, соединявшей ее задние ноги с передними, причем пальцы оставались свободны. Увидев, что его заметили, животное расправило перепонки и перелетело пространство в пятьдесят или шестьдесят метров и затем снова уселось на ветвях другого дерева.

— О, черт возьми! — воскликнул старый моряк, все еще находившийся в состоянии сильнейшего изумления. — Ну, виданное ли дело, чтобы кошки летали?

— Это кубинг , — сказал доктор, внимательно осмотрев животное. — Это довольно любопытное создание, но его находят также и на некоторых островах Малайского архипелага.

— А можно его есть?

— Не думаю, обжора ты этакий.

— Чем же оно питается? Неужели же оно охотится за мышами, как его бескрылые подруги?

— Оно питается насекомыми, летучими мышами и маленькими млекопитающими, за которыми охотится ночью. Днем же его встречают очень редко.

— Если оно не съедобно, то пусть отправляется умирать в другое место.

— Едем, друзья мои, — сказал доктор.

Они пришпорили лошадей и догнали драй, медленно двигавшийся по направлению к северу, в то же время несколько отклонившись к западу.

IV. Дикие собаки

В продолжение следующих дней маленький караван продолжал путь к северу, все более и более углубляясь в пустынные внутренние земли. Он прошел болотистую местность, тянущуюся между потоками Варринером и Дугласом, перешел через потоки Девенпорт, Хамбон и Неале (последний представляет собой довольно значительную реку, впадающую, так же как и другие вышеупомянутые реки, в озеро Эйр). Наши путешественники видели пики Деттон и Харви, перешли через цепь гор Хансона и наконец остановились на берегу довольно значительного потока Стивенсон, берущего свое начало на склонах гор Смита и также впадающего в озеро Эйр, предварительно приняв в себя воды нескольких притоков, в том числе Алберга, Гамильтона и Бледа.

Люди и животные были страшно изнурены и чувствовали необходимость в нескольких днях отдыха после пройденного ими длинного пути, почти в сто миль. К тому же все это время они шли под лучами знойного солнца, становившимися со дня на день все жарче, так как лето продвигалось вперед, да и маленький караван уходил все дальше и дальше от берега, охлаждаемого южными ветрами.

За все время пути они не встретили ни одного человеческого лица, ни белого, ни бронзового, и очень редко встречали какую-либо дичь, но местечко, где они теперь остановились, обещало им встречу если не с людьми, то, по крайней мере, с каким-нибудь животным, могущим доставить кусок свежего мяса, так как они заметили на берегах реки очень много следов кенгуру и эму, или, иначе говоря, австралийского страуса.

— Ну, приободритесь же, мои храбрые друзья, — сказал доктор, обращаясь к матросам, отряхивавшимся, точно медведи, после совершенно спокойно проведенной ночи. — Я даю вам целый день отдыха, так что вы можете охотиться сколько угодно на берегах реки и в окрестных лесах.

— Мы набьем множество дичи и вернемся к драю нагруженные словно мулы, — сказал на это старый моряк, перекидывая свой «снайдер» через плечо и набирая зарядов.

— Берегитесь, чтобы не зайти слишком далеко, помните, что мы находимся в дикой стране, а в особенности старайтесь не слишком долго быть на солнце, потому что мошенник Баримай начинает уже вертеть его своим громадным пальцем, так что легко получить солнечный удар.

— Кто же этот сеньор Баримай?

— Это добрый дух австралийцев, создатель земли, лесов, рыб и людей; громадный негр с белыми волосами и огненными глазами; он сотворил свои чудеса, сидя на вершине Варра-Ганга, этих Австралийских Альп.

— Значит, это бог соотечественников нашего Коко?

— Да, Диего.

— И он-то и вертит солнце?

— Да, но кажется, это вещь очень легкая для Варимая, так как он вертит его только одним пальцем.

— Ха-ха-ха! — расхохотался старый моряк. — И дикари верят всему этому?

— Совершенно серьезно верят.

— А есть у них также и дьявол?

— У них нет настоящего дьявола, но есть злой гений, называемый Тулуталом, он восседает в глубине Виали, то есть в аду. Его зовут также и Патаян. Очень любезный господин: он предупреждает о своем приближении продолжительным свистом.

— Если мы его встретим на дороге, то схватим за нос и отведем к Коко, пусть он держит его в плену.

— Хорошо, насмешник ты этакий.

— Пойдем, Кардосо, я хочу попотчевать себя за завтраком прекрасной четвертью кенгуру или страусовой головой.

И веселые моряки ушли, предоставив доктору продолжать ряд начатых им астрономических наблюдений, и направились к западу, идя вдоль по берегу Стивенсона, или, вернее сказать, Трера, так как в начале своего течения поток называется этим именем.

Вдоль берега потока была очень густая растительность. Здесь и там виднелись группы казуарин (это превосходные деревья с почти столь же крепкой древесиной, как у железных деревьев, растущих в Бразилии), встречались кусты xanthoma , растения, дающего такую липкую смолу, что она превосходит лучшую мастику. Туземцы употребляют эту смолу, между прочим, чтобы прикреплять каменные наконечники своих коротких метательных копий.

Здесь путники увидели также превосходные диакриды со своими крошечными цветами, дикие бананы и австралийские огурцы. Множество птиц порхало и чирикало на ветвях деревьев: тут были попугаи с чрезвычайно разнообразным пестрым оперением, фазаны, подражавшие крикам всевозможных птиц, животных и даже человека, иволги с желтовато-золотистыми перьями с чрезвычайно эффектными черными полосками и целые стаи какатоэс, превосходных, но очень неловких птиц с перьями кремового цвета и с хохлом на голове, или же белых как снег, или, наконец, бледно-розового цвета.

Диего и Кардосо, продвигаясь вперед с большими предосторожностями, чтобы не спугнуть дичь, которая могла находиться в кустах, старательно вглядывались вдаль и чутко прислушивались ко всякому шороху, но ничего не видели и не слышали.

— Ну, приятель, — сказал Кардосо, — я боюсь, что множество дичи, которое ты собирался принести, окажется сущим пустяком: не видать ни кенгуру, ни какого-либо другого животного, заслуживающего выстрела.

— Это правда, дружище, — ответил старый моряк. — В этой стороне только и водятся что одни птицы, но если мы не найдем здесь дичины, покрытой шерстью, так с избытком вознаградим себя дичью пернатой.

— Ну, это не особенно сытно, старина.

— Хоть бы крокодила найти.

— Здесь их нет.

— Ну, так тапира.

— И их тоже нет здесь.

— Проклятая страна! Здесь ничего нет и"

— Что с тобой?

— Ш-ш!.. Клянусь корпусом пробитого трехпалубного корабля!..

— Что такое ты увидал?

— Там шевелится что-то преогромное, вон позади того куста.

— Что-то огромное? Да ведь здесь же не водятся крупные животные.

— Тысяча громов! Что же ты думаешь, что я ослеп, что ли? Говорят тебе, что там есть какая-то громадная штука.

— Ты плохо видел и…

Кардосо внезапно оборвал речь и спрятался за куст, причем на лице его выразилось величайшее изумление.

— Неужели и я тоже ослеп? — прошептал он.

Огромная птица, почти двух метров вышины, с черными и белыми перьями, с непомерно длинной шеей и с высокими сильными лапами, рыла землю своим клювом, жадно ища насекомых и поглощая в то лее время мелкие камешки. Казалось, она не замечала присутствия двоих охотников, находившихся с подветренной стороны, так как оставалась совершенно спокойной.

— Ну что, разве я ослеп? — повторил Диего. — Посмотри, что за птица!

— Да это страус, Диего!

— Страус?! Ты с ума сошел, приятель! Я знаю, что страусы водятся только в Африке!

— А я говорю тебе, что это настоящий африканский страус.

— В Австралии-то? Ведь мы не в Африке, Кардосо.

— А все-таки я не ошибаюсь, старина, и если бы доктор был здесь, то наверное подтвердил бы мои слова.

— Да как же ты хочешь, чтобы здесь очутился страус?

— Я не знаю, каким образом он здесь очутился, но думаю, что он стоит выстрела.

— Я тоже так думаю, — сказал Диего. — Прицелься-ка хорошенько, да смотри не промахнись, так как известно, что если они пустятся бежать, так их не догнать даже на лошади.

— Не бойся, старина, у меня хороший глаз и верная рука.

Он очень внимательно прицелился, медленно спустил курок, и раздался выстрел.

Сраженный меткой пулей, страус раскрыл крылья, словно для того, чтобы поддержать себя ими на воздухе, два или три раза повернулся вокруг себя, как будто у него началось головокружение, и упал в середину стоявшего рядом куста.

Наши матросы хотели было броситься к добыче, когда увидели, что из травы и из кустов выскочило семь или восемь животных с бледно-рыжей шерстью, покрытой черными пятнами, с пестрой продолговатой мордой и с густым, опущенным вниз хвостом, с короткими ушами, с корпусом более высоким, нежели у волков, но больше похожим на лисий, нежели на волчий.

Они бросились на страуса, все еще боровшегося со смертью, и с яростью начали его рвать, издавая при этом заунывный вой, так что слышно было, как под их сильными челюстями хрустели его кости.

— О, да это собаки! — воскликнул старый моряк. — Тише, голубчики, ведь добыча-то наша!

— Это динго! — воскликнул Кардосо. — Скорей прогоним их, а то они оставят нам одни только перья.

Моряки выскочили из кустов и побежали к страусу. Дикие собаки, увидев незваных гостей, подняли головы, показывая свои острые зубы, и поглядели на них искоса злыми глазами, выражавшими не слишком-то мирные намерения, но два или три сильных удара ружейным прикладом заставили их бежать и оставить свою громадную добычу, которую они, быть может, выслеживали уже очень давно, выжидая удобного момента, чтобы на нее напасть.

— Эти канальи испортили нашу огромную птицу, — сказал Диего. — Но все же нам осталось еще столько мяса, что из него можно сделать четыре обеда и шесть завтраков.

— Ну, посмотри, разве это не настоящий страус, старина? — проговорил Кардосо.

— Ты прав, дружище! Но мне бы очень любопытно было знать, каким образом очутилась здесь эта громадная птица, когда Австралия вовсе не ее родина.

— Эту тайну объяснит нам доктор, — сказал Кардосо. — Что же, мы теперь вернемся в лагерь?

— Нет, лучше будем продолжать охоту. Кто знает, быть может, мы найдем что-нибудь получше этой птицы, например, кенгуру? Это было бы очень кстати, так как я давно жажду встретиться с одним из этих странных животных.

— Но как же мы потащим страуса? С ним далеко не уйдешь.

— Мы оставим его здесь.

— Чтобы его съели дикие собаки?

— Они не тронут ни единого перышка. Только помоги мне, и ты увидишь.

Он растянул веревку, которую носил при себе, забросил один ее конец на толстую ветвь дерева, привязал другой к ногам страуса и, схватившись за первый конец, воскликнул:

— Ну, поднимай!

Кардосо, сразу понявший маневр приятеля, поспешил ему помочь, и страус, несмотря на свою тяжесть, был приподнят до самой ветви, находившейся на высоте четырех или пяти метров.

— Вот моя курочка и в безопасности, — сказал он, завязывая покрепче веревку. — Теперь я посмотрю, как ее съедят собаки.

— Ну, теперь вперед! — воскликнул Кардосо.

Они зарядили ружья и снова пустились в путь, не обращая внимания на зловещий вой динго, казавшихся очень недовольными потерей добычи. Идя по лесу, моряки скоро дошли до прогалины, тянувшейся, казалось, далеко на восток.

— Ого! — воскликнул, внезапно остановившись, Кардосо.

— Что там такое? — спросил Диего.

— Хижина.

— Какая это хижина? Мне кажется, что это сцена.

— Разве ты думаешь, что дикари приходят сюда давать театральные представления? Диким собакам, что ли?

— Ты прав, — воскликнул изумленный Диего. — Пойдем-ка посмотрим, в чем дело. Ведь известно, что это страна чудес.

Посреди полянки возвышалось нечто вроде сцены, устроенной из четырех или пяти скрещенных кольев, поддерживавших что-то вроде платформы. Всматриваясь внимательно в эту странную постройку, наши моряки заметили, что на ней находится какая-то бесформенная масса, покрытая целой грудой кож поссума и коры камедиеносного дерева.

Под подмостками зловеще завывало десять или двенадцать диких собак, а над ними крутилось несколько milvus , небольших соколов красновато-бурого цвета с черными полосками, да несколько haliaestur , соколов другой породы, по росту больше первых; последние время от времени бросались на лежавшую на подмостках массу, стараясь разорвать кожи и кору.

— Чем больше я гляжу, тем меньше понимаю, — сказал Диего. — Уж не спрятано ли там какое-нибудь животное новой породы?

— Или падаль, — возразил Кардосо, уже несколько секунд нюхавший воздух.

— Падаль?

— Разве ты не слышишь никакого запаха, старина?

— Каррамба! Ты прав, дружище. Что же это такое, уж не магазин ли какого-нибудь дикого племени? Мне говорили, что они большие любители тухлого мяса.

— Пойдем посмотрим.

— А собаки-то?

— Мы их прогоним.

Они перешли отделявшее их от постройки пространство и двумя или тремя выстрелами заставили динго разбежаться, впрочем, дело не обошлось-таки без того, чтобы последние не показали им своих крепких зубов, и хотя они удалились, но продолжали издали угрожать матросам своими завываниями. Весь воздух вокруг подмостков был заражен отвратительнейшим запахом разлагающегося мяса, казалось, что на них что-то гнило.

Моряки, желая поскорее узнать, что такое находилось под этими кожами, скинули с себя ружья, чтобы свободнее двигаться, и, схватившись за колья, ровно в четыре приема поднялись на платформу, состоявшую из сплетенных между собой лиан.

При их появлении соколы тоже разлетелись, испуская пронзительные крики. Несмотря на невыносимую вонь, распространявшуюся от находившегося на платформе свертка кож и коры, наши моряки разрыли-таки его и обнаружили, что в нем завернут полусгнивший, совершенно голый труп с черной, но местами покрытой белыми и желтыми рисунками кожей.

— Клянусь китовым остовом! — воскликнул Диего. — Это труп дикаря! Странный обычай у этих австралийцев отдавать своих мертвецов на съедение соколам и собакам.

— Уйдем-ка отсюда, старина, — сказал Кардосо, — этот отвратительный запах просто душит меня.

— Я и сам не желаю ничего лучшего, друг мой. Черт побери этих дикарей с их могилами!

Они хотели уже слезть с подмостков, когда внизу поднялся страшный вой.

— Что там еще за новости? — сказал Диего, останавливаясь.

— Черт возьми, — воскликнул Кардосо, — да ведь мы в плену!

— В плену? Кто же нас взял в плен?

— Динго.

— Как, эти собаки смеют…

— Они не то что смеют, а даже ждут наших икр, чтобы вцепиться в них зубами.

— Да мы четырьмя хорошими пинками…

— Но они съедят тебя, их, по крайней мере, штук пятьдесят…

— Пятьдесят собак?!

— Посмотри сам.

Диего перегнулся через край платформы, посмотрел вниз и с досадой махнул рукой. Пока они занимались осмотром могилы, под этим странным сооружением втихомолку собралось штук пятьдесят собак, с нетерпением ожидавших внизу, чтобы напасть на них.

— Гром и молния! — воскликнул Диего. — Мы, в самом деле, ловко попались!

— Да и ружья-то наши на земле, — прибавил Кардосо.

— А я всегда считал этих животных безопасными.

— Они и в действительности безвредны, когда их мало, но когда они собираются в большие стаи, то становятся очень смелы и нападают не только на стада, но даже и на пастухов. Я слышал, что стая этих проклятых собак не более чем в.продолжение трех месяцев сожрала у одного пастуха тысячу двести голов скота.

— Оставим-ка теперь пастуха да подумаем, как бы нам выйти из этого опасного и неудобного положения. Что, если попробовать сойти? У меня с собой есть нож, и если бы я мог только добраться до ружей, то эти канальи дорого бы поплатились за свою проделку!

— Не советую тебе пробовать, у них сильные зубы, да и сами они обладают большей силой, нежели лисицы.

— Разве ты хочешь оставаться здесь вместе с этой падалью, которая заражает воздух? Дай-ка я попробую.

Старый моряк вынул из-за пояса свой матросский нож, взял его в зубы, схватился за край платформы и протянул ноги к одному из поддерживающих ее кольев.

Динго начали бешено выть и прыгать на кол, стараясь схватить матроса за ноги; последний, видя, что икры его находятся в большой опасности, проворно поднялся назад на платформу.

— Да они, кажется, бешеные! — воскликнул он.

— Просто они голодны, старина, — сказал Кардосо, хохоча во все горло.

— А, так они голодны! Ну, так пусть пока что едят мертвеца.

И моряк, зажав рукой нос, чтобы не чувствовать отвратительной вони, толкнул тело мертвеца и сбросил его в середину воющей стаи.

V. Осаждены на могиле

Австралийские динго, называемые туземцами варрангалами , что значит дикая собака, составляют особый род, хотя и имеющий сходство с лисицами и с дикими собаками других стран, тем не менее не похожий ни на тех, ни на других. Быть может, по форме они и похожи на лисиц, но гораздо больше, сильнее и толще их и имеют длинные, а не короткие ноги. Динго встречаются на всем австралийском континенте, как на берегах, так и в жарких внутренних землях, но избегают близости городов и селений, отлично зная, что там им нечем поживиться. Обыкновенно динго держатся по пять--шесть особей вместе, но иногда случается встретить их и большими стаями, особенно в местах, изобилующих дичью. Можно думать, что они составляют как бы отдельные племена, потому что динго одной какой-нибудь области никогда не смешиваются с динго другой области, да и беда была бы, если бы кто из них попытался это сделать: его тотчас бы изорвали в клочья. Предполагают даже, что они разделили между собою весь континент, чтобы охотиться каждой стае на своей территории, не встречая опасных противников.

Они очень ловкие охотники и гоняются за всеми дикими животными, но, не довольствуясь этим, собираются иногда в большие стаи и устраивают настоящую травлю в тех громадных лесах, где скотопромышленники пасут свои огромные стада, и тогда под их острыми зубами погибают десятки овец, баранов, ягнят, телят и даже жеребят. Поэтому между ними и колонистами всегда ведется ожесточенная война. Последние повсюду роют западни, отравляют стрихнином тела павших животных и стаскивают их в леса, населенные динго, но те съедают их, нисколько не колеблясь; за ними также охотятся и с ружьем, но динго довольно хитры и подозрительны и не подпускают к себе на выстрел. Если же их преследуют и загоняют в угол, то динго смело бросаются на собак пастухов, которых страшно ненавидят, а иногда кидаются даже на людей.

Собираясь в большую стаю, они становятся очень смелы и не боятся людей. Они живут в дружеских отношениях только с дикарями, но не выносят рабства и не приручаются.

Динго дружат с австралийскими дикарями не ради привязанности, но ради интереса. Они присоединяются к ним, чтобы вместе с ними охотиться, но требуют своей доли дичины. Иногда они остаются при каком-нибудь дикаре недели две или даже месяц и затем убегают от своего временного хозяина, если только последний не убьет их, чтобы съесть, что случается довольно часто… Надо отдать справедливость, что дикарь подчас заботится о своей охотничьей собаке и любит щенков, рожденных в его хижине; он даже вскармливает их молоком своей жены в ущерб собственным детям, но при первых же проявлениях голода не может удержаться, чтобы не поджарить и мать и ее щенков.

Очевидно, что положение двух моряков, осажденных многочисленной стаей сильных и голодных животных, было не особенно веселым. Если бы осаждающих было немного, то осажденные могли бы бороться с ними без особенной опасности/но их было слишком много, да к тому же они находились как раз у их ног.

— Тысяча громов! — воскликнул достойный Диего, увидев, как вся стая яростно кинулась на мертвеца и сожрала его в четыре секунды. — Вот так желудки!

— А в особенности, что за зубы! — сказал Кардосо.

— Друг мой, а ведь я начинаю беспокоиться, мы положительно осаждены, и еще какая это осада: у нас нет ни ружей, ни корки хлеба, чтобы поглодать.

— И ни капли воды, чтобы промочить горло!

— А тут еще это солнце нас поджаривает. А что, как ты думаешь, долго продлится эта осада?

— Я знаю об этом не больше, чем ты, старина.

— Пошевели-ка своими мозгами да найди средство отправить к черту всю эту воющую стаю.

— Ищу и переискиваю, да ничего не нахожу, Диего.

— Что же, неужели нам придется занять место той отвратительной мумии, которую мы сбросили вниз? Если эти животные будут упорно оставаться на месте, то ведь мы тут умрем, дружище.

— Да, старина! Пожалуй, и собаки и соколы превесело попируют, обжираясь нашими телами.

— Мошенник этакий, да ты смеешься и говоришь, словно человек, сидящий у себя дома.

— Ты что же, хочешь, чтобы я рвал на себе волосы?

— Нет, Кардосо, но мне кажется, что наше положение нисколько не смешно, а напротив, опасно. Черт возьми! Я начинаю хотеть есть. Ах, зачем я не догадался принести сюда этого страуса!

— Знаешь ли, что делают австралийцы, когда они голодны?

— Нет, право же, не знаю, Кардосо.

— Очень простую вещь: они затягивают свой пояс потуже. Они даже всегда носят пояс из кожи поссума, чтобы посильнее себя стягивать.

— Да ведь я не дикарь, друг мой, — ответил старый моряк.

— Ну, так я не могу тебе дать лучшего совета, — смеясь сказал Кардосо.

— Ты еще смеешься, злодей, тогда как я выхожу из себя! Ну, видал ли кто-либо подобного человека! Но теперь довольно шутить, дружище, давай-ка поищем, как бы нам убраться с этих подмостков, которые еще и до сих пор воняют мертвечиной! Что, если мы попробуем позвать доктора?

— Это будет потерянное время, старина. Мы ушли так далеко, что он не услышал бы даже и тромбона.

— Молчите вы, зверье! — воскликнул старый моряк, уже начинавший терять терпение. — Послушай-ка, какой они выдают раздирающий концерт.

— Да, они спеваются для ночной серенады, старина.

— Для ночной серенады? Ну нет, тысяча миллионов громов! Я ни за что не буду спать на этих вонючих подмостках, на которых только что лежал мертвец. А знаешь, мне пришла в голову мысль!

— Ну, так говори скорее, — сказал Кардосо, все еще не терявший хорошего расположения духа.

— Что, если мы попробуем выудить наши ружья?

— Каким же образом?

— У меня есть в кармане еще одна веревка, которой связывают канаты.

— Да при тебе их, оказывается, целый склад!

— Это привычка старого моряка; я сделаю скользящую петлю и попробую поднять ею ружье.

— Попробуем. Посмотри-ка, мой карабин полулежит на кусте травы, его можно легко подхватить, лишь бы динго не съели веревки.

— Мне пришла еще мысль!

— Что же это за мысль, старина?

— Если бы нам поймать посредством лассо нескольких динго, мне говорили, что они очень вкусны.

— И ты хочешь их съесть сырыми? — спросил Кардосо, разражаясь смехом. — Я предпочитаю твою первую мысль.

— Ты прав, друг мой, я настоящий дуралей. Ну, так примемся же за дело, а вы, подвывалыцики, приготовьтесь-ка провести прескверные четверть часа. Клянусь усами кита, мы изготовим из вас настоящий мармелад!

Старый моряк вытащил из одного из своих четырнадцати карманов кусок веревки длиной в шесть или семь метров, сделал на конце ее скользящую петлю, лег на грудь и прополз до края платформы, очень тревожно скрипевшей при каждом его движении.

Увидя Диего, собаки, расположившиеся было вокруг платформы с поднятыми кверху мордами и терпеливо ожидавшие живой добычи, повскакали с мест, начали прыгать на колья и снова яростно завыли.

— Вы слишком малы, мои голубушки, — сказал им старый моряк. — Дайте мне только справиться, и вы увидите, какие я вам преподнесу конфетки.

Он взял в руки скользящую петлю, расправил ее пошире, повернул ею два раза в воздухе, как это делают гаучо аргентинской пампы, когда хотят поймать на бегу быка или дикую лошадь, и набросил ее на ружье Кардосо, оставшееся несколько приподнятым, так как оно случайно оперлось на куст.

Дернуть покрепче за веревку и приподнять кверху ружье было делом одной секунды. Динго словно поняли, что сейчас произойдет, они бросились к ружью и злобно схватились было за него зубами, но моряк обладал необыкновенной силой: он дернул еще раз, сразу освободил ружье от их зубов и поднял его на платформу, испустив при этом победный крик.

— Ловко сделано! — воскликнул Кардосо. — Даже гаучо не сумел бы сделать это более ловко.

— Да, я кое-чему выучился у индейцев пампы, — сказал Диего, сиявший от радости, что его затея так прекрасно удалась. — Теперь, мои милейшие динго, мы заставим вас удирать во всю прыть. Твой черед, Кардосо, так как ты первостатейный стрелок.

Молодой матрос взял «снайдер», убедился в том, что он заряжен и прицелился прямо в воющую стаю.

— Прежде всего надо убить вот этого отвратительного пса, который воет громче всех и положительно кажется мне бешеным, — сказал старый моряк.

Не успел он еще окончить фразу, как указанная им собака рухнула на землю: коническая пуля попала ей прямо в голову. Товарищи ее немного отступили, завывая сильнее прежнего и яростно оскалившись.

— Перекувырни-ка еще вверх ногами вон ту, что так косится на нас своими глазищами, — снова указал Диего.

Раздался второй выстрел, и вторая собака также свалилась на землю, сделав три или четыре неверных прыжка.

Осаждающие не стали ждать дальнейших действий осажденных. Они поджали хвосты, как это делают их европейские сородичи, и разбежались по всем направлениям, спасаясь в леса. Третий выстрел, убивший еще одну из них на расстоянии четырехсот шагов, только ускорил их бегство.

— Ура! — закричал Диего, соскочив с платформы, и схватил свое ружье. — Скорее, Кардосо, расправляй-ка свои ноги да пойдем отсюда прочь, чтобы этим животным не вздумалось снова собраться и начать нас преследовать.

— Вот и я, старина, — сказал Кардосо, соскочив на землю. — А где же мертвец-то?

— Они проглотили его, словно конфетку.

— Вот бедняга-то!

— Не все ли равно, — сказал Диего, пожимая плечами. — Он был сегодня съеден собаками, вместо того чтобы быть съеденным соколами завтра, — все одно и то же. Ну, двинемся-ка на рысях, так как я все еще слышу вой собак. — И оба охотника, счастливые, что им удалось освободиться, пустились бежать к ближайшему лесу, рассчитывая забраться на деревья в том случае, если бы собакам вздумалось опять напасть на них. Но последние более не показывались: вероятно, с них было совершенно достаточно и первых трех выстрелов.

Забрав на обратном пути висевшего на дереве страуса, они взвалили его себе на плечи и медленно пошли по направлению к лагерю.

Выйдя на берег реки, они встретили доктора, который начал уже беспокоиться из-за их долгого отсутствия и пошел их разыскивать, оставив драй и животных под защитой Ниро Варанга.

— Что вы такое несете? — спросил доктор, лишь только увидел их идущими между деревьями. — Кажется, вы тащите какую-то крупную дичину.

— Она действительно крупная, сеньор доктор, и очень тяжела, — ответил Диего. — Но вы ни за что не угадаете, что это за дичь.

— Может быть, это исполинский кенгуру?

— Еще лучше того.

— А да вы убили африканского страуса! — воскликнул доктор, находившийся в то время уже на близком расстоянии.

— Да, сеньор доктор, — ответил Кардосо, — разве это вас не удивляет?

— Не очень, друг мой, хотя я и нахожу это несколько странным.

— Да ведь мы, кажется, в Австралии, сеньор! — воскликнул Диего.

— Что же ты хочешь этим сказать, достойный мой моряк?

— А то, что мы, значит, не в Африке.

— В таком случае я тебе сообщу, что несколько лет тому назад австралийские поселенцы начали выписывать страусов с мыса Доброй Надежды, и эти громадные птицы чувствуют себя отлично в здешнем климате, так как он очень схож с климатом Южной Африки, и что они плодятся здесь очень быстро.

— Их выписывают ради перьев? — спросил Кардосо.

— Да, и колонисты получают от их продажи громадные выгоды.

— Значит, наш страус убежал из-за какой-нибудь загородки? — спросил Диего.

— Должно быть, так, — ответил доктор.

— Скажите мне, сеньор, что, эти динго очень свирепы?

— Когда их много, они становятся очень дерзки, но если их мало, то тотчас же бегут при появлении белых людей.

— Знаете ли, ведь они хотели обглодать наши икры. И если бы мы не нашли австралийской могилы, то есть чего-то вроде подмостков, на которых мы и спаслись, то я не знаю, вернулись бы мы в лагерь. Они осаждали нас в продолжение двух или трех часов.

— Будьте осторожны, друзья мои, не уходите далеко от лагеря. Ах, я и забыл сказать вам, что сделал важное открытие.

— Какое открытие? — спросили в один голос Диего и Кардосо.

— Я нашел следы нашего соотечественника.

— Неужели?!

— Да, идя по берегу ручья, я увидел на стволе одного ваи-вайга , или дерева смерти, следующие вырезанные ножом слова:

Иду по следам Бурке, сверну на озеро Вудс. Б. Эррера, 24-го июня 1870 года.

— О, черт возьми! — воскликнул Кардосо. — Неужто это он сам вырезал?!

— Я в этом убежден.

— Но кто же этот сеньор Бурке? — спросил Диего. — Товарищ его, что ли, который шел впереди него?

— Как, разве ты этого не знаешь? — спросил удивленный доктор.

— Эх, сеньор, я только и знаю толк, что в кораблях, якорях, парусах да в пушках.

— Это первый человек, перешедший через весь австралийский континент.

— Сколько лет тому назад?

— В1860 −1861 годах.

— Он был англичанин?

— Нет, он был отставной венгерский гусар [*].

[*] — Ирландец Роберт О’Хара Берк, о котором идет речь, с 1853 г. являлся полицейским инспектором колонии Виктория.

— Расскажите нам про него, доктор, — сказал Кардосо.

Наши путешественники дошли в это время до места остановки и растянулись позади повозки, чтобы находиться в ее тени, между тем как Ниро Варанга готовил обед, обещавший быть великолепным, судя по аромату, который он распространял в воздухе.

— Как я вам уже сказал, — снова заговорил доктор, — это замечательное путешествие, оказавшееся, впрочем, пагубным для самого исследователя, произошло в 1860—1861 годах, а до того времени внутренняя часть континента была совершенно неизвестна: некоторые считали ее плодородной, другие думали, что это огромная пустыня

Бурке получил субсидию от властей города Виктории, затем ему собрали денег по подписке с граждан, и 20 августа 1860 года он смело отправился в глубь страны с семнадцатью спутниками, двадцатью семью верблюдами, которых он выписал из Индии, двадцатью семью лошадьми и съестными припасами на пятнадцать месяцев. Он разделил своих людей на три колонны, а весь путь — на три больших этапа: два первых по шестьсот километров каждый, а третий в тысячу километров. 19 октября 1860 года Бурке присоединился к первой колонне, расположившейся лагерем в Менинди, но так как она совершила не очень удачный поход, он дал ей отдохнуть несколько дней и назначил ее начальнику Райту свидание на Купере-Крике и затем сам с немногими спутниками снова пошел к северу. Два месяца спустя он дошел до реки, но его люди были в очень жалком состоянии. Ужасная жара, жажда, разного рода лишения и усталость совершенно их измучили, и большинство из них были больны. Бурке и тут не остановился. Он оставил своих людей, назначив им свидание на севере, и отправился с лейтенантом Уилсом, с неким Кингом и еще с третьим спутником дальше на север, взяв с собою шесть верблюдов, одну лошадь и съестных припасов на четыре месяца. Он шел весьма быстро, делая лишь очень короткие остановки, убежал от дикарей, старавшихся поймать его, чтобы съесть, прошел через пустыню, перешел через горы, страдал от голода и жажды и наконец достиг-таки северных берегов и выкупался в водах океана. Смелый переход был совершен.

— Вот так человек! — воскликнул пришедший в восторг Кардосо.

— Но возвращение их было не только несчастливо, но даже ужасно, — продолжил доктор, — у них не было съестных припасов, а между тем они находились в совершенно пустынной стране. Они быстро пошли назад к Куперс-Крику, где надеялись соединиться со спутниками. По дороге они убивали одного за другим своих верблюдов, а потом убили и лошадь, затем стали питаться змеями, насекомыми и листьями деревьев и таким образом дошли до Куперс-Крика, усталые, измученные, превратившись в людей, чуть не умирающих от истощения.

— И нашли там своих спутников? — спросил Диего.

— Нет, никого не нашли. Те уехали в тот день поутру, оставив записку, но ни единого куска хлеба, словом, ровно ничего!

— Вот канальи! — воскликнул старый моряк.

— Бурке, не имевший возможности догнать их, решился отправиться к востоку, надеясь найти там какого-нибудь скотопромышленника. Это решение было для него гибельным, потому что если бы он остановился в этом месте, то свиделся бы со своими спутниками.

— Что ж, разве они возвратились?

— Да, Кардосо, но два дня спустя после ухода Бурке.

— Какое несчастье!

— Смелый исследователь со своими спутниками снова пустились в путь, но это были уже не люди, а скелеты или тени — это были умирающие, еле-еле тащившиеся по лесу. Какие-то несчастные дикари старались помочь им, предложив дикой пшеницы, но они были так изнурены, что не в состоянии были ее проглотить. Тем не менее десятого мая они снова пустились в путь, но четырнадцатого остановились: теперь им окончательно нечего было есть.

Уилс умер, потом погиб другой. Бурке и Кинг сделали последнее усилие и снова пошли вперед. Но тридцатого июня, долго проблуждав по пустыням и по горам, несчастный исследователь упал на землю. Он едва собрался с силами, чтобы написать на клочке бумаги следующие слова:

Надеюсь, что Кинг переживет, он проявил большую преданность. Наша цель достигнута, ми первые дошли до пределов Австралии у океана, но ми били покин…

Он не мог окончить последнего слова, так как опять упал на землю. За минуту до смерти он сказал уже прерывающимся голосом своему верному спутнику, не желавшему его оставить:

— Я хочу, чтобы мой труп остался лежать непохороненным на песке пустыни, под ее палящим солнцем. Таким образом я останусь полным владельцем открытой мною страны.

Затем этот энергичный человек, поборовший столько опасностей, чтобы совершить свой изумительный переход через неведомую страну, скончался от изнурения.

— Товарищ его пошел дальше один и нашел приют у дикарей, у которых и прожил несколько месяцев до прихода экспедиции, посланной за ними правительством Виктории.

— А труп исследователя так и остался непогребенным? — спросил Кардосо.

— Нет, он был погребен, и правительство воздвигло ему грандиозный памятник в Мельбурне.

— За стол, сеньоры! — закричал в эту минуту Ниро Варанга.

VI. Охота на кенгуру

Коко, как его упрямо продолжал называть Диего, сотворил в тот день настоящие чудеса и устроил почти Лукуллов пир. Двое моряков, у которых был волчий аппетит, и доктор отдали должное супу из фасоли, соленой рыбе под соусом из зелени, жаркому из какатоэс, тушеному окороку страуса, голове гигантской птицы и сочным корням варрамса, испеченным в золе.

Молодчина Диего, евший за четверых, не мог удержаться, чтобы не пожать несколько раз лапу обезьяноподобному Коко и не предложить ему огромного стакана джина, который и был поглощен искусным поваром с невероятной жадностью. Тем не менее наш обжора Диего еще не был удовлетворен и жалел, что не хватало окорока или хвоста кенгуру.

— Кенгуру у нас будет, — сказал дикарь, приняв на себя таинственный вид.

— Разве у тебя есть в запасе еще какое-нибудь блюдо, милейший мой Коко? — спросил Диего.

— Потом, немного погодя, у вас будет кенгуру.

— Разве ты убил его?

— Нет еще, но убью.

— Ба! В таком случае твое блюдо будет у нас еще в очень далеком будущем, да и то еще не наверняка.

— Ниро Варанга непременно убьет кенгуру.

— Значит, ты его уже видел?

— Я нашел его следы.

— Где?

— На берегу реки.

— Но он не будет настолько глупым, чтобы позволить тебе к нему подойти.

— Он сам подойдет.

— Вот прекрасная уверенность! — воскликнул старый моряк. — Можно подумать, что Коко имеет власть над этими животными.

— Если Ниро Варанга это говорит, то, должно быть, уверен в том, что попотчует нас этой дичиной, — сказал доктор. — Дикари знают много такого, что нам неизвестно.

— Когда же мы пойдем охотиться на твоего кенгуру, Коко? — спросил Диего.

— Когда будет угодно белым людям, — ответил дикарь.

— Я с удовольствием немножко пройдусь, чтобы переварить обед, — сказал Кардосо. — Возьмем ружья и пойдем, Ниро Варанга.

— Никаких ружей, — сказал австралиец.

— Что же, ты хочешь поймать его руками, что ли? — спросил Диего.

— У кенгуру сильные когти, и он не дастся в руки, но у Ниро Варанга есть свое оружие.

Дикарь влез в драй, пошарил в одном из ящиков и немного погодя вылез оттуда, неся палку около одного метра длиной и толщиной немного менее двух сантиметров, закругленную с одного конца и плоскую с другого.

— Это и есть твое оружие? — насмешливо спросил старый моряк.

— Это и есть, — ответил австралиец.

— И ты хочешь убить этой палкой кенгуру?

— Я разобью ему ноги или голову.

— Ну, он заставит тебя порядочно побегать за собой, Коко, прежде чем ты его догонишь.

— Я не двинусь с места — бежать будет курл-тур-рам .

— Курл-тур-рам? Что такое курл….

— Это бумеранг, — сказал доктор.

— Теперь я понимаю еще меньше прежнего, — пробормотал Диего.

— Тем лучше, Диего, ты будешь крайне удивлен.

— Разве и вы, сеньор Кристобаль, верите, что Коко убьет кенгуру этой палочкой?

— Да, Диего, убьет.

— Вот чему я никогда не поверю, сеньор доктор.

— Пойдем, маловерный, и ты увидишь, что наш австралиец нанесет такой изумительный удар, который удивит тебя в высшей степени.

— Пойдемте, сеньор доктор, — сказал Кардосо. — Я слышал о чудесах, творимых бумерангом, но никогда этому не верил, мне это казалось совершенно невероятным.

— Идем, Ниро Варанга, — проговорил доктор.

Австралиец не заставил звать себя два раза. Он засунул свою палочку за пояс, перетягивавший его рубашку из красной фланели, и отправился к реке вдоль по опушке леса. Дойдя до реки, он внимательно осмотрел почву и указал спутникам на легкие следы, направлявшиеся к воде.

— Кенгуру придет пить, — сказал он. — Подождем!

Все четверо устроились поудобнее позади густого кустарника и, закурив трубки, стали терпеливо ожидать появления зверя.

Прошло два часа, а в лесу не слышно было ни малейшего шума, за исключением нестройного крика стаи попугайчиков. Мучительная духота царила под большими деревьями, листья которых не давали ни тени, ни прохлады.

Диего и Кардосо, утомленные долгим ожиданием, уже собрались было уходить, когда услыхали, что Ниро Варанга зашевелился и затем быстро вскочил на ноги. 306

— Она идет, — сказал дикарь.

— Где она? — спросили оба моряка, поспешно открывая глаза и хватая принесенные с собой ружья, так как не слишком-то верили в могущество палочки дикаря.

— Слышите?

— Или я глух, или ничего не слышно, — пробормотал Диего. — Кричат только одни попугаи.

— У Ниро Варанга хорошие уши, — сказал австралиец, открывая свой огромный, с блестящими зубами, рот.

— Тем лучше для тебя, но я собираюсь еще немного подремать.

— Вот она! — прошептал Кардосо. — Ах, какое странное животное! Они бесшумно вскочили на ноги и стали смотреть сквозь ветви кустов.

Под высокими деревьями легко и грациозно передвигалось громадными прыжками чрезвычайно странное животное: с первого взгляда оно сильно напоминало огромную жабу.

Оно было велико и весило по крайней мере сто килограммов; длиной оно было метра в полтора, покрыто густой, мягкой и гладкой серовато-красноватой шерстью, голова его была похожа на голову газели, тело, тонкое спереди, было толсто сзади, лапы очень неровной величины: передние коротки, а задние непомерно длинны; животное имело длинный хвост, обладавший, как казалось, большой силой и достигавший восьмидесяти, а может быть, и девяноста сантиметров.

Оно двигалось с удивительной легкостью, делая громадные прыжки, вытягивало свои длинные задние лапы, помогая себе при этом хвостом, подозрительно оглядываясь кругом и поминутно настораживая уши, чтобы уловить всякий шум, раздающийся в лесу.

Подойдя к кусту на расстояние около шестидесяти метров, животное остановилось как бы в нерешительности и поднялось на задние лапы, демонстрируя при этом нечто вроде сумки, находившейся под животом, откуда виднелись довольно быстро движущиеся головки, старавшиеся захватить достающие до них стебли травы.

— Это огромная самка, — прошептал доктор Кристобаль на ухо двум морякам, смотревшим на странное животное с возраставшим изумлением. — Видите вы малышей, которых она несет в сумке?

— Что за таинственная страна, она на каждом шагу представляет вам какую-нибудь невидаль! — прошептал Диего. — Ну что же, Коко! Что же ты не шевелишься? — добавил он, обращаясь к дикарю.

— Еще не время, — ответил австралиец, внимательно понюхав воздух, словно он хотел сначала убедиться в направлении ветра.

Кенгуру, остановившаяся было на несколько секунд, начала снова двигаться вперед такими же скачками, как и раньше, и таким образом подошла к кусту на расстояние тридцати метров. Этого-то момента и ожидал Ниро Варанга.

Он быстро вскочил на ноги и, схватив свою палку за тот конец, который был округлен, повернул ее несколько раз с головокружительной быстротой, затем бросил ее вперед, не употребив при этом ровно никакого усилия.

Палка, вертясь и свистя, отлетела от дикаря на тридцать метров, дотронулась до земли, но вместо того, чтобы остаться на том месте неподвижной, как того ожидали оба матроса, она приобрела, казалось, какую-то таинственную силу и, тотчас же отскочив от земли, возвратилась назад, летя над самой землей, разбила голову несчастной кенгуру и, описав предварительно длинную параболу, упала к ногам Ниро Варанга.

Дикарь, не теряя времени, бросил ее в другой раз, и это странное оружие, снова дотронувшись до земли, разбило передние ноги кенгуру и опять возвратилось к своему хозяину.

Оба моряка, ошеломленные таким изумительно невероятным чудом, точно окаменели от удивления и, казалось, забыли даже и про свою добычу, все еще конвульсивно бившуюся в агонии, тогда как малютки, выскочившие из материнской сумки и нисколько не подозревавшие об угрожавшей им опасности, спокойно сосали травяные стебли.

— Да это просто изумительно! — воскликнул наконец Кардосо. — Я никогда не воображал, чтобы австралийские дикари могли дойти до такого искусства.

— Да что же такое находится в этой штуке, то есть в этой палке? — спросил Диего. — Это скорее напоминает животное или птицу, а не палку.

— Это простой кусок дерева, друзья мои, — сказал доктор. — Ветвь казуарины, имеющей твердую и тяжелую древесину, несколько изогнутая, и ничего более.

— Дай-ка мне ее посмотреть, Коко, — сказал Диего, — я убежден, что в ней сидит какая-нибудь дьявольщина.

Австралиец подал ему бумеранг. Как совершенно справедливо сказал доктор, то была просто древесная ветвь, тщательно отполированная, несколько гибкая, но тяжелая, округленная с одного конца и плоская с другого, изогнутая в середине, но таким образом? что изгиб ее не превышал двенадцати или четырнадцати миллиметров. Диего и Кардосо осмотрели ее очень внимательно, они долго вертели и поворачивали ее во все стороны, но не нашли в ней ничего замечательного.

— Это странно! — воскликнул Диего, усиленно почесывая затылок. — Я тут ровно ничего не понимаю.

— Верю, друг мой, — сказал доктор, смеясь.

— И этим оружием обладают одни австралийцы? — спросил Кардосо.

— Другие народы не имеют о нем никакого понятия.

— Но кто же научил их пользоваться бумерангом?

— Это совершенно неизвестно. Они употребляют его на протяжении нескольких столетий, но не знают, кто его изобрел.

— И мы также сумеем его бросить?

— Ни одному европейцу не удалось до сих пор заставить его описать такую изумительную дугу, Кардосо, многие пробовали это сделать, но бесполезно.

— И так и не удалось объяснить, каким образом этот кусок дерева подскакивает и возвращается в руки того, кто его бросил?

— Вот какое объяснение дает командор Уилкс: он думает, что это явление происходит вследствие особой формы этого оружия, центр тяжести которого, будучи смещен, заставляет его постоянно вращаться, а центробежная сила вынуждает лететь всю массу по орбите, описывающей эллипс.

— Ничего не понимаю, сеньор доктор, — сказал старый моряк. — У меня голова немного крепковата.

— Я постараюсь объяснить это понятнее. Оружие это, получив двойное движение от руки охотника, из которых первое есть быстрое вращательное движение, а второе поступательное, но такое, какое умеет придать ему только рука австралийца, летит, сохраняя данное ему направление до тех пор, пока не иссякнет поступательное движение. Когда оно оканчивается, бумеранг перевертывается на каком-нибудь одном месте и, вследствие своей тяжести, опускается на землю, но, продолжая в то же время вертеться, он еще сохраняет свое наклонное направление, а сопротивление воздуха заставляет его падать параллельно, то есть возвращает на место его отправления. Описываемая им парабола и его возвращение назад зависят единственно от его специальной формы и от направления, приданного ему рукой охотника. Быть может, самый полет его объяснит вам лучше это замечательное явление. Ниро Варанга, видишь ты вон того попугая, поющего на вершине дерева?

— Да, хозяин, — ответил австралиец.

— Убей его ударом бумеранга.

Ниро Варанга посмотрел на дерево, достигавшее тридцати двух или тридцати трех метров высоты, взял бумеранг и бросил его без всякого видимого усилия. Удивительный кусок дерева полетел, вертясь в воздухе и держась на расстоянии шестидесяти сантиметров от земли, потом вдруг поднялся вверх под прямым углом, не дотронувшись при этом ровно ни до чего, разбил бедного попугая и, описав параболу, упал к ногам охотника.

— Это чудеса! — воскликнул старый моряк. — Как бы вы точно это ни объясняли, доктор, все же я уверен, что никакой другой человек не может проделать то же самое и что настоящая причина этого изумительного явления еще никогда не изучалась.

— Это возможно, старина, — сказал доктор. — Быть может, все зависит от движения руки австралийца.

— И они пользуются бумерангами также и на войне? — спросил Кардосо.

--Да, друг мой, и если мы встретим дикарей, так смотри, берегись их живых палок; они, пожалуй, размозжат тебе голову, как какой-нибудь орех.

— Я знаком с болас патагонцев, сеньор, и сумею остеречься также и от австралийских бумерангов. Ах, а кенгуру-то! Мы о нем и позабыли.

— Да, но Коко о нем не забыл, — сказал Диего, — обжора уже перебил детенышей и собирает добычу. Постой, Коко, это немножко тяжело для твоих слабых сил.

Матрос побежал на помощь к австралийцу, и они объединенными силами дотащили добычу до места стоянки, находившейся на расстоянии не более шестисот шагов. Несчастное животное было уже мертво, и кровь обильно вытекала из его разбитой бумерангом головы.

Ночь быстро спускалась на землю. Птица-бич начала уже подражать щелканью бича, послышался серебристый звон птицы-колокола, фазан-пересмешник стал издавать свои странные крики; в то же время на деревьях начали показываться сумеречные птицы: то были стаи подаргусов , отвратительных птиц с коротким, шириной с человеческий рот, клювом, с большой, покрытой кисточками шерсти головой и с перьями грязно-сероватого цвета на груди и на спине, по которым идут черноватые полоски. Появилось также и множество крупных летучих мышей.

Луна, прекрасная плачущая красавица австралийцев, некогда бывшая, по их оригинальным преданиям, изумительно прекрасной женщиной и затем в наказание неизвестно за какие преступления безжалостно пригвожденная к небу их добрым гением Баримаем и теперь постоянно оплакивающая звезды, появилась уже над высокими вершинами пустынных гор; лик ее отразился в тихих водах Стивенсона; затем послышались зловещие завывания динго, служащие им призывным криком в ночных охотах.

Доктор и матросы, съев несколько поджаренных сухарей и сочных корней, растянулись в траве под охраной австралийца. Они хотели хорошенько выспаться, рассчитывая выехать завтра на заре дальше к северу.

Они проспали уже четыре или пять часов, когда доктор почувствовал, что его тянут за ногу. Он открыл глаза и увидел нагнувшегося над ним австралийца, делавшего ему знак молчать и следовать за ним.

— Что ты услыхал такое? — тихо спросил доктор.

— Разные звуки в лесу, — едва слышно прошептал австралиец.

— Быть может, это дикари?

— Нет, Ниро Варанга издалека слышит своих соотечественников.

— Значит, какие-нибудь животные?

— Нет, вероятно белые.

— Здесь-то белые!..

— Идите за мной, хозяин.

Доктор вылез из драя, взяв с собой ружье и револьвер. Ночь была темна, так как луна уже скрылась, и дальше ста шагов ничего не было видно.

Австралиец, чрезвычайно тонкий слух которого различал какой-то шум, пригласил доктора лечь и приложить ухо к земле.

— Слышите? — спросил он несколько секунд спустя.

— Да, — сказал доктор. — Можно подумать, что к нам приближаются лошади. Неужели здесь в окрестностях живут какие-нибудь скотопромышленники?

— Здесь-то скотопромышленники? Раны далеко, да в этой стороне нет и лугов.

— Так кто же это, по-твоему, может быть?

— Буштрангеры встречаются повсюду, хозяин.

В эту минуту послышался выстрел и быстрый галоп нескольких лошадей где-то по ту сторону леса, но вскоре галоп этот мало-помалу стих в отдалении.

VII. Богатые австралийские скотопромышленники

Диего и Кардосо, обладавшие очень чутким сном, мгновенно проснулись, как только услыхали громкий выстрел, прервавший глубокую тишину, царившую в лесу. Они тотчас же встали, схватились за свой ружья и поспешно выскочили из драя, думая, что их лагерь подвергся внезапному нападению каких-нибудь дикарей.

— Что такое случилось, сеньор доктор? — спросили они у Альваро, стоявшего позади одного из деревьев со своим «снайдером» в руке в позе человека, собирающегося выстрелить

— А это вы, друзья? — сказал он совершенно спокойно.

— Мы услыхали выстрел. Это вы стреляли? — спросил Кардосо.

— Нет, не я.

— Как же так! — воскликнул в высшей степени изумленный Диего. — Разве у австралийских дикарей есть огнестрельное оружие?

— Они слишком боятся ружей для того, чтобы решиться пускать их в ход.

— Значит, это какой-нибудь белый охотник?

— Я боюсь, что этот охотник весьма опасный человек, то есть бандит; мы слышали топот нескольких лошадей, несшихся галопом в ту сторону леса, но они умчались вдаль.

— И вы думаете, что это шайка разбойников?

— В этом не было бы ничего необыкновенного, Диего. Уверяю тебя, что ими переполнена вся Австралия, хотя работы золотопромышленников прекратились и теперь нельзя уже больше находить корзин с апельсинами.

— Я вас не понимаю, сеньор доктор.

— Я объясню это потом, Диего. А теперь постараемся, чтобы нас не застали врасплох.

— Вы опасаетесь, как бы эти люди на нас не напали?

— Все возможно…

— Хотите, мы с Кардосо отправимся на разведку местности в той стороне, где вы слыхали выстрел?

— Нет, друзья мои, эти мошенники могли выстрелить для того, чтобы завлечь нас в ту сторону и затем напасть на драй. Останемся лучше здесь под защитой фургона, который может служить нам настоящей крепостью, и приготовим митральезу. Имея такое оружие, мы можем противостоять пятидесяти врагам.

Совет был более чем хорош. Скрываясь в громадном драе, обшитом казуариновыми досками в два пальца толщины, и будучи вооружены страшной митральезой, способной в несколько минут выпустить целые сотни зарядов, они могли выдержать какую угодно осаду. Подкрепляя слова действиями, четверо наших исследователей влезли в драй, зарядили свою адскую машину, навели ее на лес и легли позади борта фургона, держа в руках ружья.

После выстрела и топота скачущих лошадей все стихло. Лес снова сделался безмолвным, щелкали только птицы-бичи да звонили птицы-часы, но тем не менее оба матроса, доктор и австралиец держались настороже и тщательно всматривались в темноту, боясь, чтобы ехавшие на лошадях неизвестные им люди не подползли к ним в траве и не спрятались бы за деревьями.

Прошло несколько минут мучительного ожидания, но не произошло ничего особенного. Действительно ли исчезли проехавшие всадники, или они остановились по ту сторону леса, — никто не знал. Диего и Кардосо, желавшие выяснить этот вопрос, предлагали провести разведку, но доктор, боявшийся, что они могут попасть в засаду, воспротивился.

— Подождем зари, — говорил он, — было бы слишком неосторожно идти ночью в лес.

— Да скажите же мне, наконец, что это за буштрангеры? — спросил Диего. — Вы недавно упомянули о корзинах с апельсинами, о золотопромышленниках, о мошенниках, но я ничего из всего этого не понял.

— Буштрангеры — это разбойники, — ответил доктор. — На границах различных австралийских провинций, как я уже вам говорил, живут так называемые free electors — свободные выборщики, то есть мелкие землевладельцы, всегда находящиеся во вражде с крупными землевладельцами, так как они имеют право выбирать любые места из владений крупных землевладельцев. Вспыхивающие между первыми и последними распри всегда оканчиваются выстрелами; тогда убийцы, чтобы избежать преследований полиции, которая всегда появляется в таких случаях, бросаются в огромные внутренние пространства, покрытые кустами, в буш, и становятся разбойниками. Таким образом, большая часть буштрангеров состоит или из мелких землевладельцев, или из земледельцев, зависящих от крупных земельных собственников и скотопромышленников, но между ними встречается также много беглых каторжников, последние наиболее опасны и смелы. Австралия, можно сказать, страна разбоя и грабежа. С того самого времени, как командор Филипп основал здесь первую колонию, разбойники всегда причиняли множество хлопот здешней полиции, так как почти все первые колонисты были каторжниками, составлявшими самые подонки английского общества. В эпоху открытия золотых россыпей разбойники стали так многочисленны, что представляли серьезную опасность: они даже собирались большими толпами на главных улицах и ожидали возвращения золотоискателей с целью отнять у них «корзины с апельсинами» — этим выражением принято обозначать сбор самородков.

Они были так смелы, что смеясь вступали в бой с нападающими на них полицейскими. Некоторые из их предводителей создали себе своими удачными грабежами зловещую славу. В Мельбурне и в Сиднее до сих пор помнят о шайке Келли, состоявшей из братьев Эдуарда и Неда Келли и из нескольких других бандитов. Они были так дерзки, что решились ограбить мельбурнский банк, составляющий отделение европейского. Было украдено более пятидесяти тысяч франков.

— Что же, их потом поймали? — спросил Диего.

— Да, они попались в руки полиции в 1860 году. За их поимку была обещана премия в сто тысяч франков, поэтому полисмены выслеживали их очень усердно и в конце концов все-таки накрыли их в одной гостинице. Бандиты оказали чрезвычайно энергичное сопротивление и предпочли сжечь себя живьем, лишь бы не сдаться, тем не менее одного из предводителей, а именно Эдуарда Келли, удалось схватить живым, и он был повешен вместе со своей сестрой, красивой смелой девушкой, снабжавшей всю шайку съестными припасами.

Другого знаменитого бандита звали Брейди, он жил гораздо раньше братьев Келли и в продолжение довольно долгого времени нагонял ужас на всю Южную Австралию. Он был силен, хитер, смел и издевался над полицией, ускользая из всех расставляемых ему ловушек. Брейди заставлял совершить убийство каждого человека, являвшегося к нему с целью поступить в его шайку, из боязни принять к себе полицейского агента. Рассказывают также один удивительный случай, произошедший с одним несчастным арестантом, бежавшим в австралийские леса и встретившимся там с Брейди. Последний принял его за шпиона и заставил выпить бутылку опиума. Думая, что он отравился, разбойник и его товарищи удалились, но два дня спустя снова встретили этого человека-

— Как! — воскликнул Диего, очень внимательно слушавший рассказ доктора. — Неужели он не умер от такого снадобья?

— Нет, так как доза была чрезвычайно сильна, то у него началась рвота, и он отделался тем, что проспал около тридцати часов. Можете судить, как были изумлены разбойники, найдя его живым. Брейди не был великодушен, он не пощадил несчастного, а напротив, накинул ему на шею веревку и повесил на дереве. Несчастный, борясь со смертью, обломил сук и упал живым.

— Гром и молния! — воскликнул Диего. — Да у этого беглеца была очень толстая кожа.

— Подожди немножко, Диего. Брейди, отошедший еще не очень далеко, услыхал, что ветвь сломалась, оглянулся и увидел, что несчастный стоит на ногах. Выйдя из себя, он схватил пистолет и выстрелил ему в лоб. Не знаю, поверите ли вы, но этот человек не умер и на этот раз!

— Да он, верно, был заколдован против смерти? — спросил Кар-досо.

— Видно сам черт не хотел его к себе принять, — заметил Диего.

— Дело было так, как я вам рассказываю. Он выздоровел, так как пуля скользнула по черепу, и бедняга прожил еще много лет. Мореплаватель Ла-Плас, капитан «Фаворита», упоминает в своих путевых заметках, что говорил с этим несчастным беглецом и собственными руками ощупал рубец, оставленный пулей Брейди.

— А в городах здесь тоже много воров?

— Более чем где-либо в другом месте, Кардосо. Хотите, я вам представлю пример, друзья мои, показывающий, как велико число мошенников, кишащих в австралийских городах? Один англичанин привез из Индии бенгальца в качестве слуги и поселился в Мельбурне. Некоторое время спустя он заметил, что слуга уже не так честен, как был прежде, и что он украл у него мешочек скуди. Когда англичанин стал его в этом упрекать, индиец ответил ему совершенно хладнокровно:

«Чего же вы хотите» Такова моя судьба! Вы меня привезли в страну мошенников, так и я сделался мошенником, да и вы сами тоже им станете, если не поторопитесь отсюда уехать!«

— Ну и хитрец же этот индиец! — воскликнул старый моряк, разражаясь смехом.

— Но в его словах очень много правды.

В эту минуту за лесом снова послышался топот нескольких лошадей и человеческие голоса.

Диего и Кардосо не могли спокойно оставаться на месте; они выскочили из драя и начали вглядываться своими зоркими глазами в глубокий мрак, царивший под густыми сводами деревьев.

— Тысяча громов! — воскликнул старый моряк. — Я хотел бы видеть хоть одну рожу из этих знаменитых буштрангеров. Ты ничего не видишь, дружище?

— Молчи, старина.

В лесу послышался глухой треск, как будто кто-то шел по сухим ветвям, а затем раздался целый концерт, состоявший из лая и рычания, приближавшийся, казалось, со стороны реки.

— Кто идет? — вскричал старый моряк, взводя курок.

— Эй, джентльмен! — закричал ему в ответ голос из темноты. — Нельзя ли спросить у тебя, кто ты такой и что ты тут делаешь? Клянусь Богом, если ты надеешься найти здесь корзину с апельсинами, так предупреждаю тебя, что у меня есть доброе ружье, но ни единого гроша в данную минуту» Обернись-ка лучше назад!

— Черт побери! — воскликнул старый моряк. — Да вы, кажется, принимаете меня за разбойника, сеньор? Посмотри-ка, Кардосо, неужели у меня разбойничья рожа?

Эти слова, произнесенные на довольно чистом английском языке, заставили весело расхохотаться находившегося в лесу незнакомца.

— Прошу у вас извинения, джентльмены, — сказал он, — но мы находимся в дикой местности, посещаемой только достопочтенными членами разбойничьего клуба.

— Но мы честные путешественники, сеньор…

— Кинг, — подсказал тот.

— В таком случае будьте столь любезны, потрудитесь показать нам вашу физиономию, или я пошлю вам привет в виде конической пули.

— Ну, вот и я, шутник вы этакий!

При этом из леса выехал человек, сидевший верхом на изумительно прекрасной лошади, с очень длинной гривой.

Это был высокий молодой человек лет двадцати пяти, одетый в костюм из грубого серого полотна и вооруженный ружьем. Позади него показалось пятнадцать или двадцать баранов, начавших неистово блеять при виде драя, а в лесу послышались протяжное мычание, блеяние и лай собак.

Доктор, также подошедший в это время к своим товарищам, спросил у всадника, откуда он и куда едет.

— Мы идем с гор Смита, — сказал Кинг, — и возвращаемся к югу. Солнце высушило все луга и ручьи, так что наши животные не находят ни пищи, ни питья. Внутренние земли континента, кажется, скоро превратятся в бесплодную пустыню.

— А много с вами голов скота?

— Пять тысяч баранов и тысяча двести голов крупного скота.

— Вероятно, эти стада принадлежат какому-нибудь богатому скотопромышленнику?

— Доктору И. Дж. Брауну [*].

[*] — В 1877 году доктор Браун организовал экспедицию, которая должна была перейти через австралийский материк. Это выдающееся путешествие было совершено А. Дж. Вудон и Жюлем Артуром и их спутниками; они взяли с собой двенадцать тысяч баранов, три тысячи быков и триста лошадей. Они потратили на это путешествие два года и потеряли при этом несколько человек и несколько сотен животных. — Примеч. автора.

— Это самый богатый скваттер Австралии, я его знаю, сеньор, и если вы его увидите, так поклонитесь ему от доктора Альваро Кристобаля и скажите ему, что встретили меня у реки Стивенсон.

— Так как вы его знаете, сэр, то потрудитесь принять от него пару баранов, он будет очень рад вам их предложить

— Благодарю вас, друг мой.

— А теперь желаете вы выслушать от меня совет? Если вы направляетесь к северу, то поторопитесь, а то вы не найдете там ни одного источника. Прощайте, джентльмены, желаю вам счастливого пути.

Сказав это, он пригнал к драю бичом двух крупных баранов, потом снова въехал в лес и ускакал.

— Щедрый малый, нечего сказать! — воскликнул Диего. — Черт возьми, он дарит баранов, словно это простые сухари.

— У его хозяина их слишком много, Диего. Он владеет на юге и на востоке страны чудес, то есть Австралии, семнадцатью большими скотоводческими фермами, причем каждая из них приносит ему не менее пятисот тысяч франков годового дохода. Это — самый богатый из австралийских скотопромышленников.

— Но зачем же пастухи заходят так далеко? — спросил Кардосо.

— Они ищут новые пастбища. А теперь вернемся-ка в драй и предоставим пастухам и их стадам продолжать путь, если только вы не желаете присутствовать при их проходе.

— Я предпочитаю идти спать, — сказал старый моряк. — Воспользуемся временем, пока оно у нас есть.

Они возвратились в драй, и несколько минут спустя все трое уже храпели, тогда как в лесу и над рекой продолжало раздаваться блеяние баранов и мычание быков и слышался лай пастушьих собак.

VIII. Вьередан

Лишь только показалась заря, наш маленький караван снялся с лагеря и перешел через Стивенсон, который был в этом месте не шире ста метров и очень беден водой.

От пастухов и их стада виднелись лишь одни следы, они, должно быть, были уже довольно далеко или же расположились лагерем в лесу, предпочитая во время сильного летнего зноя путешествовать лишь ночью. Взобравшись на противоположный берег, представлявший собой не слишком крутой подъем, драй начал двигаться под такими высокими деревьями, что вид их вызвал крик изумления у обоих матросов.

То был лес eucalyptus gigantea , или гигантских эвкалиптов, веи-дит , или голубых эвкалиптов. Эти деревья имеют крепкую, никогда не гниющую древесину. Они превосходят высотой все растущие на земной поверхности деревья. Диаметр их не достигает таких гигантских размеров, как диаметр знаменитых sequoia Wellingtopia , растущих на горах Калифорнии, но высота их превосходит высоту деревьев американского материка.

Обыкновенно эти эвкалипты, принадлежащие к семейству миртовых, достигают трехсот пятидесяти футов высоты, но находили и гораздо более высокие экземпляры.

Нембертон Уилкоу видел в устье реки Варрен эвкалипт высотой в четыреста футов, или почти что в сто тридцать пять метров; он был так толст, что в его дупле могли поместиться трое людей и три лошади!.. В устье Данденонга доктор Бейль нашел эвкалипт в четыреста двадцать футов (сто сорок пять метров) высоты; он был опрокинут на землю, но быть может, свалился сам собой от старости; принадлежал он к роду eucalyptus amygdalina . А Ж. Клейн встретил экземпляр с длиной ствола от земли до первой ветви сто девяносто пять футов, диаметром ствола на высоте первой ветви четыре фута; длиной ствола от первой ветви до вершины девяносто футов и окружностью ствола у подножия сорок футов.

Но eucalyptus amugdalina , найденный в цепи гор, находящейся позади Бервика близ потоков Ярро и Латроба, превосходит всех этих гигантов. Это дерево является, без сомнения, самым высоким на всем земном шаре, окружность его ствола равна восьмидесяти двум футам, а высота — шестистам футам, или ста шестидесяти шести метрам. Дерево это превосходит высотой все самые высокие здания, построенные человеком, даже и саму пирамиду Хеопса, достигающую всего лишь четырехсот восьмидесяти футов высоты.

Вообразите же, каково должно быть изумление путешественника, вступающего под своды этих гигантов, вершины которых как бы уходят в небеса! Представьте себе, как велико его удивление, когда вместо желанной тени и прохлады он находит под ними только сушь и зной, точно идет по открытой степи. Это странное явление вообще происходит вследствие особенного расположения листьев, не представляющих никакой преграды для жгучих лучей дневного светила.

Хотя Кардосо и Диего были уже в некоторой степени подготовлены ко всем невероятным сюрпризам, какие встречаются на австралийском материке, столь странном и непохожем на все другие страны, но они раскрыли рты от изумления при виде этого леса колоссов, из которых самые низкие имели не менее двухсот пятидесяти футов высоты.

— Да, это прелюбопытная страна! — воскликнул старый моряк, закрывая рукой глаза. — Ну, видано ли, чтобы где-нибудь был такой лес?! Можно сказать, что это целый лес колоколен, да еще каких колоколен!.. Колокольни Вознесения могут под ними спрятаться, чтобы не покраснеть!..

— Даже самые высокие деревья нашего отечества можно назвать карликами по сравнению с этими колоссами, — сказал Кардосо. — Наши деревья нельзя назвать даже их детьми!..

— Как бы мне хотелось влезть на одно из этих деревьев! Каким видом можно бы оттуда полюбоваться! — продолжал Диего.

— Это трудновато для белого, чтобы не сказать невозможно, — заметил доктор.

— Для белого! Я думаю, что это также невозможно и для австралийца.

— Ты ошибаешься, Диего, австралийцы необычайно искусно лазают по деревьям — лучше всякой обезьяны.

--Черт возьми! Я никогда не поверю, чтобы австралиец мог влезть на этих гигантов, для этого необходимо иметь руки, подобные щупальцам летучей полосатки или осьминога.

— Им для этого достаточно иметь под рукой свой каменный топор.

— Быть может, они превращают его в лестницу? — насмешливо спросил старый моряк.

— Нет, Фома неверующий, они не превращают его в лестницу, но он служит им лучше всякой лестницы. Дело в том, что они приучаются с самого детства владеть одинаково хорошо и быстро обеими руками (матери их нарочно с самого детства привязывают к телу то одну руку, то другую, и они приучаются владеть левой, как правой), поэтому им легко удается следующий маневр: они делают своим топором глубокую зарубку в коре дерева и всовывают туда ногу, затем немного выше делают вторую зарубку и вкладывают туда правую руку, затем третью еще выше и всовывают туда левую руку и таким образом поднимаются все выше и выше, увеличивая с невероятной быстротой число зарубок. Без сомнения, они должны при этом обладать громадной ловкостью, подвижностью и смелостью и ни в коем случае не страдать головокружением.

— Значит, они похожи на обезьян?

— Они, быть может, даже проворнее и легче обезьян, Диего, — сказал доктор.

— Ого! — воскликнул Кардосо, внимательно осматривавший в это время одно из громадных деревьев. — Посмотри-ка вон туда наверх, Диего, вот так птаха!

— Ты, верно, видишь кондора?

— Какого там кондора! Ведь мы не в Америке, старина; вон, смотри на ту ветку.

Диего посмотрел в указанном ему направлении и увидел большую птицу, величиной с двух индеек, с довольно широкими крыльями и с чрезвычайно длинным хвостом, состоящим всего только из двух перьев.

— Мне кажется, что это индюшка! — воскликнул Диего, у которого уже текли слюнки при виде такой вкусной птицы. — Но я не вижу ее головы, дружище, разве у нее нет головы?

— Если ты ее не видишь, так это потому, что она ничтожно мала в сравнении с ее туловищем или, скорее, с массой перьев, так что ее трудно даже рассмотреть, — сказал доктор.

— Значит, это индюшка?

— Нет, Диего, ты очень ошибаешься, эта птаха, как ее назвал Кардосо, есть не что иное, как великолепный аргус.

— А стоит он выстрела, сеньор доктор?

— Да, обжора ты этакий, — сказал Альваро смеясь. — Мясо его превосходно.

— Кардосо, это твое дело, да смотри, не промахнись! Молодой матрос прицелился из своего «снайдера» и выстрелил.

Аргус, пораженный меткой пулей охотника, быстро расправил большие крылья и попытался было перелететь на соседнюю ветвь, но силы изменили ему, и, кружась вокруг собственной оси, он упал к ногам Ниро Варанга, который быстро схватил его.

Эта великолепная птица, по величине несколько крупнее индейки, была покрыта как бы прекрасной мантией, состоявшей из длинных черных перьев с беловатыми и красноватыми полосками и с такими же глазками, какие существуют на хвосте павлина, но глазки эти светлее и не имеют прекрасного голубого и золотистого отблеска павлиньих перьев. Вдоль спины у нее шло возвышение из красноватых с черными точками перьев, а хвост оканчивался двумя перьями, длиной почти в пятьдесят сантиметров; перья эти были черного цвета и слегка изогнуты. Птица казалась огромной, хотя голова ее была очень мала, но старый моряк вскоре убедился, что и сама она весила очень мало и была в сущности очень не велика.

— В этой птице только и есть, что перья, — сказал он с досадой. — Я думал, что она гораздо больше.

— Но она великолепна! — воскликнул рассматривавший птицу с живейшим любопытством Кардосо.

— А вон тот уродлив, как обезьяна! — вскричал Диего, внезапно обернувшись в другую сторону и поспешно взводя курок.

— Кто уродлив? — спросили в один голос доктор и Кардосо.

В это время под сводами гигантских деревьев раздался какой-то чрезвычайно странный, продолжительный крик.

— Кооо-мооо-хооо-э-э-э!..

— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Этот дурень похож на людоеда и поет хуже охрипшего попугая!

Близ огромного эвкалипта, поднимавшего свою верхушку на высоту ста пятидесяти метров, внезапно появился темнокожий дикарь.

Он был так уродлив, что, глядя на него, невольно становилось страшно: рост его был средний, цвет кожи бронзовый, но все тело было покрыто чрезвычайно странными белыми, голубыми и желтыми рисунками, волосы его были черны, но они не стояли шапкой, как у негров, хотя слегка и курчавились. Голова его сильно напоминала голову шимпанзе, она была продолговата, имела сжатый лоб, приплюснутый нос и большой рот, показывавший ослепительно белые зубы. Тело его было страшно худо, но живот выдавался вперед, а ноги тонки и у них совершенно недоставало икр.

Словом, это был настоящий образчик выродившейся расы, живущей в сердце австралийского материка.

Одежда его состояла из пояса, сделанного из кожи поссума, за которым был заткнут каменный топор, бумеранг и коротенькое метательное копье. Сверх того на нем было надето нечто вроде сумки, в которой он, быть может, держал краски, служащие для татуировки, и жир для смазывания тела, и накинут был плащ, сделанный из кожи кенгуру.

Позади него матросы, к величайшему изумлению, увидели огромную птицу, похожую на небольшого страуса, в полтора метра высоты, с темными, но зато более тонкими, нежели у африканских страусов, перьями, с костистым наростом на голове, с большими сильными лапами, с короткими кожистыми крыльями, на которых было лишь очень небольшое количество перьев, и с опущенным книзу хвостом. Он нес на спине что-то похожее на ящик из коры камедиеносного дерева, заключавший в себе неизвестно какую чертовщину.

— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Как безобразен этот дикарь! Горилла в сравнении с ним настоящая красавица. Эй, Коко, что это за четверорукое, от которого так сильно пахнет дичью, что этот запах слышно за целую милю?

— Это вьередан, — ответил Ниро Варанга, не скрывая некоторого беспокойства.

— Что такое вьередан?

— Это колдун, то есть какой-нибудь шарлатан, и вместе с тем знахарь, — ответил доктор.

— Пусть он держится подальше от нас. Я вовсе не хочу, чтобы он нас сглазил, — поспешно сказал Диего.

— Ой, ой, старина! — воскликнул Кардосо. — Да ты, кажется, суеверен?

— Как всякий моряк! Но что это за птицу ведет за собой этот колдун?

— Это эму, или австралийский страус, — ответил доктор.

— Быть может, он несет на себе хирургические инструменты своего хозяина?

— Я думаю, напротив, что эта шкатулка содержит в себе разные принадлежности колдовства, — сказал доктор, смеясь и глядя на Диего. — Там, вероятно, находятся краски для татуировки, камедь для прикрепления каменных наконечников и тому подобные вещи. А что, если бы мы пригласили его позавтракать с нами и приготовить нам нашего кенгуру? Говорят, что австралийцы умеют очень хорошо готовить кушанья из этих животных.

— Эй ты, обезьяна, ступай сюда, — закричал Диего, — но ты можешь оставить свою чертовщину подальше от драя.

Колдун, вероятно, не понял его, и поэтому не двинулся с места, но после приглашения, переданного ему Ниро Варанга, он начал медленно приближаться, таща за собой своего эму, и наконец подошел потереть свой нос о нос доктора. Последний ответил такой же любезностью, хотя от дикаря несло очень резким запахом пота и дичины.

Узнав, что его приглашают позавтракать, он раздвинул рот до ушей и разразился каким-то конвульсивным хохотом, хлопая при этом себя по животу обеими руками. Бедняга, должно быть, был очень доволен, что ему представляется случай набить свою утробу, так как, судя по его страшной худобе, можно было угадать, что ему часто и подолгу приходится поститься, — это очень часто случается с австралийцами, начинающими бороться с голодом чуть ли ни со дня рождения-

Ниро Варанга сбросил с драя кенгуру и растолковал своему соотечественнику, что его хозяева просят приготовить кушанье из кенгуру на австралийский манер. Колдун уже заранее расправлял челюсти; он толкнул своего страуса ногой, отпустив его пастись на свободе, и затем начал помогать проводнику, с усердием показывая, что он очень голоден.

— Внимание, Кардосо, — сказал старый матрос, — посмотрим, как эти дикари готовят свое национальное кушанье. Но не следует ли опасаться, сеньор доктор, что они пережарят или каким-либо иным образом сделают его несъедобным?

— Не бойся, старина, — ответил Альваро, — уверяю тебя, что ты оближешь себе пальчики.

— Хм! А я все-таки сомневаюсь, чтобы они сумели его приготовить. Буду присматривать за ними и, если увижу, что оно может подгореть, тотчас же отправлю пинком ко всем чертям этого колдуна. Ну, Коко, скорей за работу: у меня просто волчий аппетит!

Впрочем, не было никакой надобности поощрять усердие двух поваров, они и сами, казалось, с нетерпением ожидали того момента, когда можно будет запустить зубы в приготовляемое ими сочное мясо. Колдун и Ниро Варанга в несколько минут вырыли яму в полметра глубиной, причем они использовали для рытья две палки, заостренные на одном конце и закаленные для крепости на огне, затем вымостили дно ямы камнями, собранными на дне высохшего ручья, стараясь при этом выбирать лишь плоские камни, покрыли яму сухими ветвями и тотчас же зажгли их.

Приготовив таким образом печь, они, не сдирая с кенгуру кожи, разрезали ей живот, вынули внутренности и отдали их страусу, а в кенгуру положили ее детенышей, прибавили каких-то листьев, ароматических трав и кусочки жира, издававшие очень аппетитный запах, затем зашили разрез растительной ниткой.

— До сих пор все идет хорошо, — сказал старый матрос, внимательно наблюдавший за всеми операциями поваров. — Только вот этот жир?.. Хм! Не человечий ли это жир, сеньор доктор?

— Нет, подозрительный человек, — ответил Альваро, — это жир кенгуру, смешанный с ароматическими соками трав.

Между тем дикари начали скоблить кенгуру острыми камнями, чтобы счистить мягкую шерсть. Окончив эту операцию, они бросили ее в яму, предварительно вытащив оттуда головешки, и затем засыпали горячей золой и углями.

Спустя полчаса они вытащили ее оттуда и положили на большой кусок коры камедиеносного дерева. Испеченное целиком животное издавало такой аппетитный аромат, что у моряков, глядя на него, просто слюнки текли.

Ниро Варанга распорол кенгуру живот несколькими ударами ножа, всунул туда палочку, чтобы отверстие не закрывалось, и, дав Диего в руки корень варрамса и сухарей, проговорил:

— Макайте туда, соку много, и он превосходен.

Диего прежде всего сунул свой нос в отверстие испеченного гиганта и заглянул в него; исходивший оттуда аромат сулил им превосходнейший завтрак.

Наконец он попробовал обмакнуть один из сухарей в собравшийся внутри кенгуру сок и после минутной нерешительности откусил половину сухаря.

— Да этот сок просто превосходен! — вскричал он. — За стол, господа дикари и люди цивилизованные, или я съем все!

Все пятеро уселись вокруг и начали работать зубами, съедая множество сухарей и корней варрамса. Когда весь сок был съеден, Ниро Варанга разрезал кенгуру и подал мозг, считающийся лучшим куском, доктору, а затем дал по маленькому кенгуру обоим матросам.

Диего, находивший жаркое превосходным, ел за четверых, но тем не менее не мог превзойти колдуна, евшего за восьмерых и притом с невиданной жадностью. Его пасть беспрестанно открывалась и поглощала громадные куски, тогда как его зубы, крепкие как сталь и острые как зубы тигра, грызли словно конфеты самые крупные кости.

Вероятно, бедняге никогда не приходилось съедать столько мяса. Казалось, он хотел набить себя им в счет будущего.

Его товарищи наелись более обыкновенного и уже давным-давно перестали есть, а он все еще продолжал работать зубами и прекратил это занятие лишь тогда, когда кожа его живота была так растянута, что, казалось, готова была лопнуть.

Тогда он с наслаждением растянулся на траве, закрыл глаза и преспокойно заснул, а вскоре и захрапел, словно немецкий волчок.

— Черт возьми! — воскликнул старый моряк. — Вот так едок! Я думаю, что он не будет теперь есть в продолжение по крайней мере недели…

— Ты ошибаешься, Диего, — сказал доктор, — он снова примется за еду, лишь только проснется.

— Как, он станет есть ещё сегодня же?

— Да, и будет есть до тех пор, пока не доест всего кенгуру.

— Да что же за желудки у этих дикарей?

— Они всегда голодны, старина; они и родятся и умирают голодными.

— Что же это у них, болезнь, что ли, такая?

— Нет, не болезнь, но им приходится подолгу голодать: дичь в Австралии становится все более и более редкой, и вследствие этого несчастные дикари, не умеющие возделывать землю и не имеющие никаких фруктовых деревьев, сидят по целым неделям без пищи. Прибавь к этому, что они чрезвычайно непредусмотрительны. Если им удастся убить кенгуру или какую-либо другую дичь, они торопятся ее поскорее съесть, не думая о завтрашнем дне, едят до отвала, затем засыпают, чтобы легче переварить излишек пищи, просыпаются, снова начинают есть, затем опять ложатся спать, и так продолжается до тех пор, пока от дичи не останется ни кусочка.

Убьют они двух, четырех, десяток животных, они и не подумают накоптить или посолить их мясо и спрятать на черный день; они созывают тогда своих друзей и родных и торопятся поскорее все съесть, как можно плотнее набивая свой желудок.

— Вот обжоры-то!.. Но послушай, Коко, куда это направляется наш колдун?

— Он идет праздновать свадьбу, — ответил Ниро Варанга.

— Куда? — спросили доктор и Кардосо.

— К одному из племен, живущих у подножия Баготских гор.

— Мы пойдем вместе с ним, — сказал доктор. — Это нам по дороге, да к тому же мне нужно расспросить этих дикарей; кто знает, быть может, они дадут дать мне какие-нибудь сведения о нашем соотечественнике.

— Ну, так значит, мы едем? — спросил Кардосо.

— Да, мой друг. Втащите-ка колдуна в драй, возьмите с собой остатки жаркого, привяжите страуса к драю, — и в путь.

Диего и Кардосо взяли дикаря и впихнули его в драй, причем тот даже и не проснулся, поймали эму, пожиравшего в то время внутренности кенгуру, и, снова сев на лошадей, отправились в путь, взяв направление на северо-запад.

IX. Племя Баготских гор

Выехав из гигантского леса, сворачивавшего на северо-восток, драй поехал по совершенно бесплодной долине, сплошь покрытой песком, по которому были разбросаны громадные камни. Камни эти, казалось, только для того и были здесь наложены, чтобы сделать как можно труднее доступ ко внутренним землям материка для народов, живущих на его побережье.

Вся растительность этой долины состояла лишь из немногих травянистых растений (эти растения представляют собой вид громадных пучков травы, растущих на тонких древесных стволах), и из редких кустов nardi , приносящих мучнистые зерна, которые австралийцы собирают и употребляют в пищу.

С севера, то есть из глубины материка, дул жгучий, словно выходивший из натопленной печи ветер, а солнце немилосердно жгло эту дикую пустыню, где не было ни капли тени. Термометр, еще за несколько часов до того показывавший сорок градусов, быстро поднялся до шестидесяти двух градусов и стремился подняться еще выше.

— Эти места служат преддверием ужасной пустыни, занимающей большую часть пространства внутри этого таинственного материка, иссушаемого более сухими и жаркими ветрами, нежели шамсин Аравии и самум Сахары, и ветры эти повышают температуру Центральной Австралии до семидесяти пяти градусов.

Так говорил доктор, но тем не менее не падал духом, а напротив, с видом настоящего философа выдерживал зной солнечных лучей.

И люди, и животные, видимо, страдали и страстно желали бы встретить тень или ключ студеной воды. Пот лил с них крупными каплями, капал с волос европейцев. Только Ниро Варанга и колдун, казалось, не испытывали никакого неудобства от томительной жгучести атмосферы. Они дымились, словно серные источники, их бронзовая кожа становилась блестящей, и пот смывал странные узоры, покрывавшие их тело, но они не обращали никакого внимания на жару. Они даже не позаботились накрыть себе головы листьями или укрыться под холстом, покрывавшим драй, как это сделали доктор и оба моряка, чтобы избежать солнечного удара.

— Так жарко, что можно свариться живьем минут за двадцать, — сказал Кардосо. — Нужно быть австралийскими дикарями или саламандрами, чтобы жить в этой громадной печи.

— Это еще пустяки, — сказал доктор, — а вот когда мы доберемся до большой пустыни, то вы почувствуете, как кусается солнце.

— И мы не найдем там ни капли тени?

— Нет, там нет ни тени, ни воды!

— Значит, там нет рек?

— Реки-то есть, да они будут совсем без воды.

— Как же мы будем поить там наших животных?

— Мы наполним водой все имеющиеся у нас сосуды и будем стараться добраться до какого-нибудь оазиса: они там попадаются. В оазисах мы найдем не только воду, но и много дичи.

— Надеетесь вы сохранить животных?

— Все зависит от погоды, Кардосо, так как подчас даже и оазисы становятся бесплодными. К счастью, внутри материка существует несколько озер, быть может, мы найдем там немножко воды.

— Что это?! — воскликнул в эту минуту Диего. — Я вижу там дым.

— Где? — спросили доктор и Кардосо.

— Вон на той горе.

Доктор и Кардосо посмотрели в ту сторону, куда им указывал Диего, и на самом деле увидели огромную тучу дыма на вершине уединенно стоящей горы, поднимавшейся на севере.

— Это, верно, вулкан, — сказал доктор. — Неужели на Гриспе открылся вулкан?

— Этот пик называется Грисп? — спросил Кардосо.

— Да, а вон тот, что ты видишь дальше на севере, позади той цепи холмов, это Хаммерсли.

— Но я не вижу, чтобы из этого вулкана текла лава, — заметил старый моряк, смотревший в бинокль.

— Разве ты не знаешь, что в Австралии даже вулканы отличаются от вулканов других стран? Наши вулканы выбрасывают лаву, а эти лишь дым и воду.

— Странная страна! Можно сказать, что это совсем другой мир. — Виами! — воскликнул колдун, показывая на вулкан и делая при этом боязливое движение. — Виами!

— Что ты хочешь этим сказать, отвратительная, жадная обезьяна? — спросил Диего.

— Он хочет сказать, что это яд, — ответил доктор. — Дикари воображают, что в вулканах живут злые духи, называемые ими тулугалами, и что они зажигают там большие огни, чтобы разогреть на них воду и накалить камни, а затем выбрасывают их оттуда, чтобы сжечь землю.

— Объяснение недурное для дикарей, оно делает честь их фантазии.

— И это объяснение от начала до конца похоже на то, какое дают другие народы, живущие очень далеко отсюда. Многие племена Южной Америки, в особенности индейцы гуанино, говорят, что в вулканах живут злые духи; некоторые племена, живущие в верховьях Нила в Африке, имеют такое же верование.

Жители сибирского полуострова Камчатки уверяют, что горные духи выбрасывают из трубы головешки, так как они уверены, что вулканы есть не что иное, как их лаборатории; полинезийцы Гавайских островов думают, что вулканические извержения выражают гнев их богов, и, чтобы умилостивить их, бросают в кратер маленьких ягнят, тогда как негры, живущие в верховьях Нила, бросают туда телок, а индейцы в Никарагуа бросали в кратеры человеческие жертвы.

— Вот так жаркое! — воскликнул Диего.

— Новозеландские маори, напротив, говорят, что вулканы были выдвинуты из земли их богами, чтобы согреть одного героя, который чуть было не умер от холода.

— Ну, этот маорийский герой наверняка отлично согрелся, — смеясь, сказал Кардосо.

Разговаривая таким образом, маленький караван медленно двигался к северу, но постоянно немного сворачивая к западу и таким образом приближаясь к 135 меридиану. К вечеру они перешли через приток Стивенсона, Блед, в котором они нашли немножко грязной воды, и затем остановились на том берегу под группой австралийских дубов.

Диего, Кардосо и доктор, остававшиеся в продолжение всего дня в драе, ища тени под его белой крышей, взяли ружья и пошли вдоль по берегу ручья, чтобы немножко поразмять ноги и попытаться убить какую-нибудь дичь.

Берега Бледа были покрыты тощими, начинавшими высыхать кустами, тут было также несколько эвкалиптов и небольшое количество папоротников, но крупная дичь, казалось, отсутствовала начисто. Тем не менее птиц было довольно много. На большой высоте виднелось несколько смелых орлов, величиной с индюшку, с сильными черными крыльями, со спиной, покрытой красноватыми и черными перьями, и с сильными когтями; встречались и большие соколы величиной с орла, с белой грудью и с темно-серой спиной, а между ветвями дуба перелетали какатоэс с малиновым оперением и антарктические голуби, некрасивые черные птицы с худой, длинной шеей, с чем-то вроде капюшона на голове и с острым клювом.

Кардосо, шедший на несколько шагов впереди своих товарищей, старался убить одного из орлов, когда вдруг сделал полуоборот на пятках и прицелился в один из кустов травы, росших у самого ручья на мокром песке.

— Там, верно, кенгуру? — спросил старый моряк, видевший его быстрое движение.

Но Кардосо, вместо того чтобы ответить, выстрелил и затем бросился к кусту и быстро начал его обшаривать, но тотчас же вскочил, испустив крик, явно выражавший сильную боль.

— Гром и молния! — воскликнул Диего, побледнев и бросаясь вперед. — Что с тобой случилось, друг мой? Тысяча громов, да говори же!.. Ты меня уморишь со страху!..

— Это пустяки, старина, — сказал Кардосо, заставляя себя улыбнуться. — Какой-то зверек впустил мне в правую руку… как будто бы коготь, что ли, не знаю.

— Может быть, ядовитое животное?

— Посмотрим, что там такое, — сказал доктор, подбегая к Кардосо. Тот показал ему свою правую руку — ладонь ее была глубоко оцарапана, как казалось, сильным ударом когтя, и из раны текла кровь.

— Это пустяк, — сказал Альваро, внимательно осмотрев руку. — Рана болезненна, но она заживет через два или три дня.

— Тем не менее я чувствую сильную боль, доктор, — проговорил Кардосо. — Можно подумать, что оцарапавший меня коготь заключал в себе какую-нибудь ядовитую жидкость. Посмотрите-ка, рука моя пухнет и чернеет.

— Я это вижу, но воспаление скоро пройдет, я знаю, какое животное тебя ранило.

— Что это, змея, что ли? — спросил Диего, все еще дрожавший при мысли, что Кардосо, которого он любил как родного сына, мог подвергнуться какой-нибудь серьезной опасности.

— Нет, это ornitorinco , или утконос.

— Ор~ орни." тысяча кораблей! Что за имена понавыдумывали, чтобы привести в отчаяние порядочных людей. Скажите же, наконец, что это за животное такое?

--Самое странное, самое необыкновенное животное, какое только существует на свете.

— Это меня не удивляет, сеньор доктор, недаром мы в Австралии, в стране таинственности и чудес.

— Ты его убил, что ли, Кардосо, животное-то это?

— Я его задушил.

Диего бросился к кусту травы и в течение нескольких секунд обшаривал его по всем направлениям. Наконец он вытащил оттуда животное и с величайшим любопытством принялся его рассматривать.

Доктор сказал правду: никогда еще наши моряки не видали такого странного животного, хотя они и много уже путешествовали на своем веку и побывали почти на всех материках.

Оно было немного крупнее кролика; его плоская голова оканчивалась клювом, похожим на клюв утки и лишенным зубов, но на конце его находились ноздри; у животного были черные круглые глазки, его продолговатое тело было покрыто жесткой, толстой и густой шерстью и мягкой кожей светло-коричневого цвета, коротенькие лапки оканчивались перепонками, соединявшими пальцы, как это бывает у водяных птиц, а задние были снабжены довольно острыми, режущими, как стальной клинок, шпорами. Шпоры эти заключали в себе ядовитую жидкость, выходившую из двух маленьких каналов, сообщающихся с находящимся внутри пузырьком.

Это странное существо, напоминающее и водяную птицу, и животное, имеющее строение млекопитающего и несущее яйца, легко бы можно было принять за выдру, но оно составляет особый отряд животных. Оно очень живого характера, предпочитает жить в болотах, так как необычайно искусно плавает, но встречается также на берегах рек и ручьев, где оно вырывает себе гнездо, напоминающее формой круглую келейку, которую потом устилает стеблями травы и мхом.

Оно убегает от человека, но если на него нападают, то старается поранить своими шпорами, впрыскивая при этом в царапину ядовитую жидкость, которая хотя и не убивает, но причиняет сильную боль и дает опухоль.

— Ну, видано ли когда-нибудь подобное животное! — воскликнул старый моряк. — Нужно приехать в Австралию, чтобы найти существо, которое нельзя назвать ни птицей, ни четвероногим, ни рыбой. Ну и сторонка!

— Вернемся-ка к драю, — сказал доктор, — хотя яд утконоса и не смертелен, но если рану не лечить, то она может сильно разболеться и даже привести к потере руки.

— Хочешь, я тебя понесу, друг мой? — спросил Диего.

— Нет, ноги-то у меня еще крепки, старина, — ответил Кардосо. Они возвратились по пройденному пути к драю, где доктор поторопился обмыть руку, перевязал ее и велел Кардосо лечь спать.

— Завтра тебе будет гораздо лучше, друг мой, а дня через два ты снова будешь в состоянии владеть своим ружьем, — сказал доктор раненому. — Ну, спи же спокойно и не тревожься.

Они съели приготовленный Ниро Варанга и колдуном ужин, и затем оба парагвайца присоединились к Кардосо, а австралийцы улеглись под драй.

Ночь прошла спокойно, но никто не спал. Над бесплодной пустыней царил удушливый жар; казалось, что из самой почвы исходило знойное дыхание, а воздух был так жгуч, что трудно было дышать. Впрочем, к заре почва немного охладилась, и путники насладились несколькими часами сна.

В семь часов утра они снова двинулись в путь под предводительством колдуна, тащившего за собой своего страуса; они все еще направлялись к горам Смита, простирающимся в форме арки впереди цепи Баготских гор. Караван вновь перешел через Стивенсон, омывающий южные склоны обеих цепей, причем с правой стороны он принимает в себя приток Росс, а с левой — Линдсей. Перейдя поток, наши путешественники повернули к востоку.

Баготские горы были прекрасно видны. Они представляли собой ряд не особенно высоких бесплодных гор, рисовавшихся в воздухе капризными зубчатыми изгибами. Тем не менее в некоторых горных проходах виднелись темные пятна, указывавшие на то, что там есть леса.

Путники шли уже часа два под знойными лучами солнца, когда из-за куста внезапно показался другой австралиец, он был еще страшнее и безобразнее, нежели колдун; все его тело было раскрашено желтым, черным, белым и голубым цветами, вооружение состояло из неизменного каменного топора, с которым австралиец никогда не расстается, и из бумеранга.

Без всякого недоверия пошел он навстречу драю и с силой потерся кончиком своего носа о кончик носа колдуна. Затем таким же образом поздоровался с доктором, с Кардосо и даже с Диего, несмотря на довольно энергичный протест со стороны последнего.

— Это мой соотечественник, — сказал колдун доктору. — Он пришел мне навстречу, чтобы сообщить, что жених и невеста ждут меня.

— Бедный мой нос! — воскликнул Диего. — Спрашивается, что с ним станется, если с нами начнет здороваться все племя?! Если бы я был на вашем месте, сеньор доктор, то повернул бы в сторону вместо того, чтобы идти за этими двумя обезьянами.

— Мне необходимо расспросить дикарей, Диего, — сказал доктор.

— Быть может, они могут дать мне драгоценные сведения о сеньоре Эррере.

— Ведь этак наши носы превратятся в тыквы!

— Они не умеют иначе здороваться.

— Но разве все дикари здороваются таким образом?

— Нет, старина, это в обычае у австралийцев, у многих островитян Тихого океана и, что очень странно, также у некоторых племен Северной Америки.

— О, да это заслуживает исследования! — воскликнул Кардосо.

— Неужели было время, когда североамериканские индейцы имели сношения с полинезийцами и с австралийцами?

— Я не сумею тебе на это ответить, Кардосо, но, по моему мнению, можно предположить, что некогда полинезийцы, вообще очень хорошие моряки, каким-то образом добрались до берегов Берингова моря, или же индейцы оставили свой материк и заселили острова Тихого океана.

— Но обе расы совершенно различны, сеньор доктор.

— Это правда, но климат, различие в природных условиях, быть может, смешение с другими расами малайского происхождения, а также и иные неизвестные нам причины могли значительно изменить их.

— А их способ раскланиваться один и тот же? — спросил Диего.

— Да, Диего, — ответил доктор. — Я не могу не признать странным обычая тереть кончик своего носа о чужой нос, но у других народов существуют обычаи еще гораздо более странные, например, индусы берут при встрече друг друга за бороду и тянут ее; японцы снимают с ноги туфлю; островитяне острова Тонга и островов Товарищества прикладываются друг к другу носом ко лбу, другие островитяне дуют потихоньку один другому в ухо и ласково поглаживают друг другу животы.

— Вот сумасшедшие-то! — воскликнул Диего, покатываясь со смеху.

— Жители острова Сан-Лоренсо, находящегося в Великом океане, желая поздороваться с какой-нибудь важной особой, плюют себе на ладонь и вытирают ею лицо приветствуемого.

— Ну, я бы хотел быть подальше от такой вежливости!

— Жители Филиппинских островов берут руку или ногу того, кого хотят приветствовать, и трут ею себя по лицу; африканцы же берут друг друга за большой палец руки или за все пальцы и заставляют их щелкнуть; жители Огненной Земли, приветствуя друг друга, ложатся на живот, а жители острова Сокотра, находящегося в Аравийском заливе, целуют друг другу плечи; китайцы грациозно помахивают руками, держа их сжатыми у груди и шепча при этом: изин! изин! — или же опускаются на колени, или кланяются три раза до земли; индейцы, живущие в Луизиане, приветствуют своих вождей пронзительным воем; европейцы, снимая при встрече шляпы, открывают голову, а жители Востока, напротив, закрывают ее.

— Знаете ли что, сеньор доктор?..

Речь Диего была прервана какими-то дьявольскими завываниями, испускаемыми пятьюдесятью или шестьюдесятью глотками.

— Кооо-мооо-хооо-э-э-э!

— Что такое случилось? — спросил старый моряк, вскочив на ноги и хватаясь за ружье.

— Это соотечественники колдуна, — ответил доктор.

X. Кулак старого моряка

Пятьдесят или шестьдесят дикарей, совершенно нагих, но вымазанных жиром, раскрашенных и вооруженных каменными топорами, дротиками, снабженными перьями какатоэс, и бумерангами, выскочили из-за нагромождений скал с проворством, присущим лишь четвероруким, и окружили драй, издавая при этом нестройные крики, казалось, исходившие из глоток целой стаи разозленных попугаев. Впереди них гордо красовался их вождь, потряхивая хвостами диких собак, висевшими на его поясе, сделанном из кожи поссума и служившем ему единственной, но зато очень скромной одеждой, если только это можно было назвать одеждой, и размахивая в воздухе своей sagaia , чем-то вроде очень короткого копья, с острием, сделанным из кости.

Все дикари были выше среднего роста, сухие как палки, быть может, вследствие долгих голодовок, с очень худыми конечностями, с выпирающими животами, с головами, покрытыми черными волосами, с громадными ртами, толстыми, как у негров, губами, с чертами лица, сильно напоминавшими обезьян, и с бледным цветом кожи. Вокруг этих «воющих попугаев», как назвал их Диего, весь воздух был заражен отвратительным запахом протухшего жира, аммиака и дичины.

При виде колдуна радость его соплеменников перешла все границы. Они хлопали себя по звучавшим словно барабаны животам, открывали рты, демонстрируя при этом свои острые и белые, как слоновая кость, зубы, хохотали каким-то конвульсивным смехом и бросались из стороны в сторону, сталкиваясь, сплетаясь, завывая и прыгая словно помешанные.

Наконец, измученные и покрытые потом после своего бешеного танца корробори , они попадали на землю, тогда как вождь с очень важным видом подошел к колдуну и потерся носом об его нос, а затем проделал ту же церемонию по отношению к трем вышедшим из драя белым; можно себе вообразить, насколько был этим доволен Диего.

Доктор, желавший приручить к себе этих несчастных, чтобы не подвергнуться какой-либо опасности, бросил им несколько корзин сухарей, которые они стали оспаривать друг у друга кулаками и пинками, и подарил их вождю бутылку джина; последняя была опорожнена им в три глотка, к величайшему отчаянию остальных дикарей, так как им очень хотелось, чтобы он с ними поделился.

— Вот желудки-то! — воскликнул Диего. — Чтобы насытить их, понадобилась бы целая бочка сухарей, а чтобы напоить — целый ручей джину. Но клянусь корпусом разбитого трехпалубного корабля, эти воющие попугаи смертельно безобразны.

— Вперед! — скомандовал доктор, видя, что колдун двинулся дальше.

Коко щелкнул своим огромным бичом, и драй, окруженный австралийцами, бросавшими жадные взгляды на быков и лошадей, двинулся к одной из долин, лежащих у подножия Баготских гор. Без сомнения, несчастные дикари думали, что поджаренное на угольях лошадиное и бычье мясо было бы очень вкусно, и изумлялись, как это белые люди не съели еще этих жирных животных.

Спустя полчаса вся толпа достигла середины узкой долины, покрытой высокими смолистыми деревьями из рода эвкалиптов, имеющего много видов. Тут доктор и матросы увидели группу хижин, или, вернее, жалких шалашей, устроенных из нескольких кусков древесной коры и поддерживаемых палками, открытых с одной стороны и закрытых с другой; хижины эти были едва способны укрыть живущих в них от солнца и совершенно неспособны защитить от дождя. Из этих убогих, вонючих хижин, в которых гнили куски мяса и обглоданные кости и где спали, сбившись вповалку, мужчины, женщины, дети и собаки, вышло пятнадцать или двадцать жалких созданий, едва прикрытых sariga — юбочкой из кожи кенгуру, с лицами еще более безобразными, нежели у мужчин, покрытыми, вдобавок, рубцами и синяками. Не было сомнений, что все эти рубцы и синяки являлись доказательством нежного обращения их далеко не галантных мужей.

— Это что еще за обезьяны? — спросил Диего.

— Это австралийские красавицы, — смеясь ответил доктор.

— Боже! Как они безобразны!

— Они становятся такими вследствие переносимых ими тягот, голода и дурного обращения мужей. Это самые несчастные из всех живущих на земле созданий, это вьючные мулы, обязанные взваливать на себя всех ребятишек и всю находящуюся в хижине мужа утварь, это рабыни, обязанные служить своим грубым мужьям, осыпающим их побоями, они всегда голодны, так как их владыки не допускают их есть вместе с ними и ограничиваются лишь тем, что бросают им кости, которых не могут обглодать сами.

— Что за мерзавцы эти дикари! — воскликнул Кардосо. — Но… мы, кажется, едем дальше?

— Да, кажется, мы двигаемся дальше, — подтвердил доктор. — Эй, Ниро Варанга, куда это мы едем?

— На свадьбу девушки, — ответил дикарь.

— А где же невеста?

— Там, в большом лесу, — ответил он, указывая на густые заросли громадных миндальных эвкалиптов, возвышавшиеся в глубине долины.

— Верно, они спрятали туда невесту? — спросил Диего.

— Спрятали? Нет, она, вероятно, находится там потому, что не может ходить.

— Почему же так, сеньор доктор? — спросил Кардосо.

— Потому что ее будущий муж, верно, слишком сильно избил ее.

— Как! — воскликнул Диего. — Разве в этой стране есть обычай исколотить до полусмерти невесту, прежде чем на ней жениться?

— Я сейчас объясню в чем дело, — сказал доктор. — Когда австралийскому юноше приходит в голову мысль избрать себе подругу жизни, то он, не теряя времени ни на объяснения в любви, ни на серенады, идет в лес, где, как ему известно, живет какое-нибудь племя, дружественное или враждебное — все равно. Он прячется там и сторожит, пока не увидит, что мимо него идет какая-нибудь девушка, тогда он без всяких слов бросается на нее, начинает объясняться ей в любви посредством целого ряда палочных ударов и не перестает ее бить до тех пор, пока не увидит, что избил ее до полусмерти и что она уже больше не в состоянии двигаться. Тогда грубый жених взваливает ее на плечи, уносит к себе, дает знать колдуну своего племени, и несчастная становится женой избивавшего ее юноши.

— Но ведь она будет его ненавидеть, — сказал Кардосо.

— Ты ошибаешься, друг мой. Напротив, она становится превосходной женой, она забывает свое племя и полностью посвящает себя воспитанию детей, стряпне и заботам о своем лентяе-муже, никогда не жалуясь на судьбу.

— Если бы мне это рассказывал кто-нибудь другой, я бы отправил его в сумасшедший дом, сеньор доктор, честное слово, отправил бы, — сказал Диего. — Клянусь честью, с того самого дня, когда мы высадились в Австралии, я постоянно спрашиваю сам себя: нахожусь ли я еще на поверхности земного шара или же попал на Луну. Волшебный материк! Подлинно страна чудес! Право же, здесь есть от чего сойти с ума!

— А как же они празднуют свадьбу? — спросил Кардосо.

— Вы это скоро увидите, — сказал доктор. — Вперед, Ниро Варанга. Предводитель и его племя пошли вперед, и за ними двинулся драй,

вслед за которым шли женщины, ведшие за собой сотни детей, худых, как скелеты, уродливых, как их родители, настоящих чертенят, скакавших и завывавших во все горло.

Женщины были нагружены хуже мулов. Большая часть из них тащила грудного ребенка в чем-то вроде мешка, привешенного к исхудалой спине, другого, немного побольше, верхом на шее, причем дети крепко держались за волосы матерей, и сверх того каждая из них несла еще мешок, содержащий в себе все необходимые для семьи предметы: смолу xanthoma для прикрепления камней к топорам их мужей, запасные камни, раковины, служащие для собирания сока, стекающего с жареной дичи, куски жира для смазывания тела, краски для раскрашивания тела во время войны или траура, чашки из древесной коры, заменяющие стаканы, камни, служащие талисманами или же для лечения, жилы кенгуру для шитья, кости пресноводной трески, употребляемые ими вместо иголок, кости, служащие для украшения носов и тому подобное. Кроме всего этого некоторые из них несли горящие головни, стараясь, чтобы они не потухли, так как зажигание огня — вещь нелегкая для австралийца, он предпочитает его постоянно поддерживать, но заботу об этом возлагает на свою несчастную жену, причем всегда готов осыпать ее целым градом палочных ударов, если она даст огню погаснуть.

Когда толпа дикарей перешла через долину и вошла в лес, вождь внимательно прислушался и затем испустил свой странный призывный крик:

— Кооо-мооо-хооо-э-э-э!

Подобный же крик послышался в ответ, и немного погодя из-за куста мимоз показался молодой австралиец высокого роста, одетый в плащ из кожи двуутробок с двумя разрезами по бокам; голова его была украшена тремя перьями какатоэс; он нес на руках молодую девушку, неплохо сложенную, но покрытую синяками, причем на лбу еще виднелись следы крови.

— Вот каналья-жених! — воскликнул Диего. — Я с наслаждением продемонстрировал бы на нем несколько приемов бокса — знаете ли, таких, какие умею наносить только я, — чтобы заставить его уважать слабый пол.

— Он так ее отделал, что она проваляется несколько дней, — сказал Кардосо. — Вот прекрасный способ ухаживать!

— Что же вы хотите, друзья мои, ведь это обычай дикарей, — заметил доктор.

— Вы хотите сказать, обычай обезьян, — поправил его Диего. Между тем жених поставил свою будущую жену на колени. Она казалась совсем покорной и подавленной.

Тогда к ней подошел колдун, держа в руке палку с изогнутым концом, вырезанную из тяжелого и твердого дерева, и открыл ей рот.

— Смотрите хорошенько, — сказал доктор своим спутникам, сошедшим с лошадей и смешавшимися с туземцами, чтобы лучше видеть.

Колдун засунул свои пальцы в рот девушки и, казалось, что-то искал. Вдруг он отступил шаг назад, быстро поднял находившуюся у него в руке палку и так сильно ударил ею по резцам невесты, что раздробил их.

Несчастная девушка не выдержала этой ужасной боли и, пронзительно вскрикнув, упала на спину, изо рта у нее лился целый поток крови.

На ее крик тотчас же ответил другой, но то был крик, вызванный досадой и негодованием.

Диего, красный от злости, бросился вперед, и его тяжелый кулак, словно молот, с силой опустился на череп колдуна, звякнувший, словно треснувший колокол.

Изумленные туземцы на несколько секунд замерли на месте, затем поспешно разбежались по лесу во все стороны, за ними побежали их жены, дети, невеста и даже колдун, который, несмотря на силу удара, тотчас же вскочил на ноги и пустился бежать вслед за другими.

— Неосторожный! — вскричал доктор. — Что ты наделал?!

— Клянусь тысячей миллионов громов! — воскликнул Диего, все еще красный от гнева. — Вы что же, хотели, чтобы я позволил убить эту девушку?

— Да ведь они заканчивали обряд венчания.

— Разбитием физиономии невесты?

— Нет, они только разбивают ее передние зубы.

— Это все равно. Проклятый колдун! Если он еще когда-нибудь мне попадется, я сверну ему шею, как курице.

— А теперь ты поставил нас в очень затруднительное положение, Диего, — сказал доктор. — Не пройдет и нескольких часов, как все они на нас набросятся.

— Кто, обезьяны-то эти? Да ведь они разбежались.

— Они разбежались, но вернутся, чтобы заставить нас заплатить за оскорбление, нанесенное их колдуну. Я уверен, что в эту минуту они раскрашиваются красками войны.

— Ну так что же, мы примем их митральезой, — сказал Кардосо, возмущенный не меньше Диего.

— А сведения о том, где мы можем найти нашего соотечественника?

— Черт побери! — воскликнул Диего, с досадой почесывая затылок. — Что за глупость я сделал. Мне следовало бы дать им спокойно докончить их церемонию, но я никак не мог удержаться от желания разбить эту плоскую тыкву. Посмотрим, нет ли какого-нибудь способа уладить это дело.

— Я думаю, можно купить мир за несколько бутылок джина, ведь они так жадны! — заметил Кардосо.

— Попробуем послать к ним Ниро Варанга, — предложил доктор. — Послушаем, чего они потребуют, а там посмотрим.

— Только как бы они его не поджарили, — сказал Кардосо.

— Они этого не посмеют сделать. Он пойдет как посол, раскрасившись в цвета мира.

Ниро Варанга обещал отыскать своих соотечественников, которые не должны были убежать далеко, и постараться заключить с ними мир. По его мнению, можно было все уладить с помощью подарков и раздачи сухарей и джина.

Он натер себе тело желтой охрой, которая обозначает у них цвет мира, вооружился револьвером и отправился в путь, предварительно посоветовав своим хозяевам не разъединяться и не уходить от драя, могущего служить им крепостью.

Доктор и двое моряков провели полчаса в мучительном ожидании. Хотя они были хорошо вооружены и сознавали свою храбрость, но тем не менее боялись атаки, и не потому, что не были уверены в победе. Нет, они прекрасно знали, что если в глубине материка распространится весть о их поступке, то и другие, более могущественные племена поспешат атаковать их в продолжение пути, не с целью мести, конечно, за соотечественников, но ради грабежа.

Наконец Ниро Варанга возвратился; его сопровождал вождь племени, раскрашенный так, как если бы он шел на войну, то есть весь он был покрыт белыми рисунками, напоминавшими человеческие скелеты.

— Прежде эта обезьяна была уродлива, но теперь она сделалась просто ужасна! — воскликнул старый моряк, увидев вождя. — Но ведь не надеется же он заставить нас упасть в обморок, показывая нам эти зловещие рисунки? Неужели и все его подданные раскрашены таким же образом?

— Без сомнения, — ответил доктор. — Советую вам приготовиться к бою и зарядить митральезу, так как австралийцы очень коварны.

— Пусть только покажутся, уж я их попотчую, — проворчал старый моряк.

Подойдя к драю, вождь принял гордый вид и, сжимая свой каменный топор, казалось, ждал ответа иностранцев.

— Ну, чего же они просят? — спросил доктор у Ниро Варанга.

— Четырех из ваших быков, — ответил проводник.

— Однако они хитры! — воскликнул Диего. — Но если они надеются обожраться нашими быками, то сильно ошибаются. Это им не удастся.

— Действительно, мы не можем лишиться наших животных, ведь они необходимы нам для продолжения нашего путешествия, — сказал доктор. — Если они удовольствуются одним, то пусть будет так, мы не откажемся также дать им немного сухарей и несколько бутылок джину.

— Он не примет этих условий, — заметил Ниро Варанга. — Я хорошо знаю моих соотечественников и знаю также, что они никогда не отказываются от своих требований.

— Тогда скажи им, чтобы они попробовали взять их силой, и ты увидишь, какой мы сделаем мармелад из этих неверных! — воскликнул старый моряк.

— Что ты посоветуешь нам сделать? — спросил доктор у проводника.

— Уступить, — не колеблясь ответил австралиец.

— Но таким образом мы поставим под сомнение успех нашей экспедиции.

— Восьми быков достаточно, чтобы везти драй.

— А если они околеют? — спросил Кардосо.

— Да ведь околеть могут и все двенадцать, — ответил австралиец.

— Ступай и скажи вождю, что если они удовольствуются одним быком, то мы согласны помириться, — сказал доктор. — А если он откажется принять наши условия, то ты скажешь ему, что мы не такие люди, чтобы дозволить себя обокрасть, и что у нас есть оружие, способное уничтожить все его племя.

— Берегись, хозяин, вы можете потом раскаяться, что не согласились мириться.

— Мне это не важно.

— Подумайте, ведь дорога длинная, и соседние племена могут причинить вам большие неприятности.

— Мы их победим.

— Вы нехорошо делаете, что так рассуждаете.

— Эй, Коко, — вскричал старый моряк, — мне кажется, ты вошел в сговор со своими собратьями! Клянусь тысячей люков, можно подумать, что ты рассчитываешь на большую награду и что этот раскрашенный мошенник подкупил тебя!..

Ниро Варанга молча взглянул на Диего, но при этом в глазах его сверкнул какой-то странный огонек.

— Ступай же, — сказал доктор.

— Иду, хозяин, — ответил тот.

Он приблизился к вождю австралийцев, терпеливо ожидавшему ответа и все еще продолжавшему сохранять свой воинственный вид, и долго разговаривал с ним на языке, непонятном ни двум морякам, ни доктору. Передал ли он в точности ответ путешественников, пытался ли он убедить вождя уменьшить свои требования, или же он старался напугать его, объясняя, какова сила оружия белых, — никто не мог этого понять.

Разговор продолжался добрых полчаса, затем вождь австралийцев бросил в знак мира на землю свой бумеранг, стер с себя изображение войны, вытерев тело содранным им с одного каучукового дерева куском мягкой и мокрой коры, затем подошел к драю, рассек одним страшным ударом топора череп самому большому и жирному из быков и воскликнул:

— Это животное мое!

Потом он повернулся лицом к лесу и испустил призывный крик:

— Кооо-мооо-хооо-э-э-э!

XI. Финк

При этом крике, который мог быть принят также и за призыв к атаке драя, австралийцы, приблизившиеся ползком, словно пресмыкающиеся, между кустами на довольно близкое расстояние, выскочили из-за своих прикрытий и огласили воздух диким воем, потрясая каменными топорами и копьями с наконечниками из рыбьей кости и пуская в воздух свои бумеранги.

Боясь измены, Диего быстро навел на воющую толпу митральезу, готовясь засыпать ее зарядами, а Кардосо и доктор схватили свои «снайдеры», но по знаку предводителя все воины побросали на землю оружие, стерли украшавшие их тело зловещие рисунки и начали танцевать бешеный корробори, тогда как их женщины, также пришедшие вместе с колдуном, принялись собирать дрова и рыть огромную яму, чтобы столкнуть туда громадное животное и зажарить его целиком. Чтобы вернее укротить своих опасных соседей, доктор подарил им несколько бутылок джина, которые и были тотчас же опорожнены танцорами и вождем; им раздали также несколько килограммов сухарей, в мгновение ока исчезнувших в их бездонных желудках.

— Каррамба! — воскликнул болтливый старый матрос. — Закуска для этих обжор вышла немного тощая, но они возьмут свое за жарким.

— Давай, Диего, и мы тоже попробуем быка, — сказал Кардосо.

— Советую вам не выходить из драя, — заметил доктор.

— Вы чего-нибудь боитесь, сеньор доктор? — спросил Кардосо.

— Я не очень-то им доверяю, друзья мои. Дадим им съесть жаркое и затем уедем отсюда. Говорят, что аппетит приходит во время еды, а я вовсе не желаю, чтобы эти обжоры потребовали от нас другого быка, если мы останемся здесь.

— А как же справки, которые вы хотели навести о нашем соотечественнике?

— Я поручил Ниро Варанга разузнать все, что нужно, у вождя, друг Кардосо, — ответил доктор. — Вот он идет назад. Будем надеяться, что он принесет нам хорошие новости.

Действительно, проводник возвратился после оживленного разговора с вождем племени.

— Ну что, хорошие новости ты принес нам? — спросил Диего.

— Вождь видел белого человека, — ответил Ниро Варанга.

— Когда? — взволнованно спросили доктор и оба матроса.

— Четыре месяца тому назад.

— Где? — продолжал спрашивать доктор.

— На берегах Финка.

— Он был один?

— С ним было четверо людей: один австралиец и трое с желтыми лицами.

— Был у него драй?

— Два драя, но их везли громадные животные с большими горбами.

— Что это были за животные? — спросил Диего.

— Верблюды, — ответил доктор. — Скажи мне, Ниро Варанга, куда он направлялся?

— Он шел к северо-востоку и направлялся к горам Джемс и Ватерхаузен.

— И он его больше не видел?

— Нет.

— И не знает, что с ним случилось?

— Он боится, что белый человек попал в плен к северным племенам. Он говорил мне, кажется, об озере Вудс; по крайней мере, мне кажется, что он подразумевал этот болотистый край, но я не знаю, что он хотел сказать.

— А живут близ этого озера какие-нибудь жестокие племена?

— Да, сеньор, — ответил Ниро Варанга.

— Ты не доходил до этих болот с Райтом?

— Никогда, хозяин.

— Ну, так мы пойдем туда вместе, — немного подумав, сказал доктор. — Быть может, мы найдем там его следы и что-либо о нем узнаем.

— Вы надеетесь найти его живым? — спросил Кардосо.

— Надеюсь, друг мой, — ответил Альваро.

— Он уехал всего лишь с двумя спутниками?

— Нет, он взял с собой четырех бирманцев и трех австралийцев. Я не знаю, каким образом с ним было всего лишь четверо людей, когда его встретил вождь этого племени.

— Верно, они его бросили или были убиты?..

— Возможно и то и другое, Кардосо.

— А очень мы далеко от этих болот?

— Мы находимся в шести--семи сотнях миль от озера.

— Вот так прогулка! — воскликнул Диего. — А дикари хотели еще съесть у нас половину быков… Но…

Страшный гам заглушил его слова: австралийцы бросились в эту минуту, как один человек, к убитому их вождем быку и, схватив его, кто за ноги, кто за хвост, кто за рога или за уши, потащили к громадной яме, предназначенной служить печью. Громадное животное, несмотря на свою тяжесть, было в конце концов свалено на уголья, причем с него не только не содрали шкуру, но даже не вынули из него внутренности, затем его завалили горячей золой, а сверх золы зажгли огромный костер.

Обжоры, как видно, уже несколько дней сидевшие без мяса, ждали недолго: не прошло и часа, как они уже вырыли колоссальное жаркое, издававшее далеко не аппетитный запах, потому что ни шкура, ни внутренности не были удалены. Крик и шути удвоились: дикари, конечно, никогда не имели такого роскошного жаркого, и к тому же в таком количестве.

Они попробовали было вытащить быка из ямы, но это был напрасный труд; нужно было бы впрячь еще двух таких же волов, чтобы достигнуть желаемого результата.

Рискуя обжечь себе подошвы ног, вождь соскочил в яму прямо на жаркое и, распоров быку грудь, вытащил сердце и запустил в него зубы с жадностью дикого волка, не евшего в продолжение трех недель. Его подданные, точно стая голодных псов, бросилась вслед за ним в горячую яму и, не обращая ни малейшего внимания на ожоги, начали рубить, разрывать на куски и с поразительным аппетитом пожирать еще дымящееся жаркое.

Их крепкие, как железо, зубы работали без устали, и громадные куски мяса исчезали в их желудках, которые, казалось, никак не могли окончательно наполниться.

Женщины тоже было потянулись вслед за мужчинами, но их отогнали. Эти несчастные никогда не допускаются к пиршествам мужей и должны довольствоваться остатками, если таковые окажутся, а в ожидании этой благодати они гложут кости, которые их мужья бросают себе за спину.

Доктор, Кардосо и старый моряк присутствовали при этой мясной оргии, сидя в драе, но, конечно, не принимали в ней ни малейшего участия. Вождь предложил было Альваро почетный кусок — мозг животного, но тот отказался, к величайшему удовольствию обжоры, тотчас же запустившего в него свои лапы, хотя мозг был еще наполовину сырой. Матросы, с отвращением и негодованием смотревшие на дикарей, видели, что те пожирают мясо, словно тигры, и забывают своих жен, и бросили несчастным женщинам несколько сухарей.

Некоторые обжоры хотели было отнять у них и эту скудную подачку, но Диего выскочил из драя, держа ружье в руках, и очень энергичным жестом дал им понять, что если они осмелятся дотронуться хотя бы до одного кусочка, то он разнесет им череп своим ружьем.

Обжоры тотчас же поняли эту выразительную пантомиму и вернулись к своему жаркому. Они уже так наелись, что готовы были лопнуть, но все еще продолжали работать зубами. По временам они принимались колотить себя по животу, желая ускорить пищеварение, но затем снова приступали к еде как ни в чем не бывало.

— Эти мошенники положительно хотят лопнуть! — изумился Кардосо.

— Они пользуются изобилием, отлично зная, что завтра им снова придется терпеть голод, — заметил доктор.

— Экие животные! — воскликнул Диего. — Я никогда не видел более отвратительных существ! Посмотрите, удостоили ли они дать хоть один кусок мяса своим женам и детям! Это худшие из всех виденных мной дикарей, и я уверен, что они никогда не смогут стать цивилизованными.

— Все предпринятые попытки цивилизовать их дали отрицательные результаты, — заметил доктор.

— Разве их уже пробовали цивилизовать?

— Да, миссионеры старались смягчить их нравы, но безуспешно.

— А все-таки с терпением…

— Тут нельзя ничего достигнуть, Кардосо, так как они не могут привыкнуть ни возделывать землю, ни разводить скот. Некоторые племена начали было пахать и сеять, но лишь только показывались колосья, как они торопились пожрать их; другие, занявшиеся разведением скота, предпочитали есть его, а не водить на пастбище.

— Вот обжоры-то! — повторил старый моряк.

— Пробовали также обратить их в христианство, но вышло хуже некуда. Дикари охотно сбегались на проповеди миссионеров, но внезапно прерывали проповедь восклицанием: «Все, что ты говоришь, может быть и справедливо, но мы голодны. Дашь ты нам есть? Если не дашь, то мы пойдем искать кенгуру или двуутробок».

И они уходили с проповеди. Если миссионер желал, чтобы они снова пришли его слушать, то необходимо было приготовить обед и предварительно дать им всем поесть. Они не отказывались также приходить слушать обедню, но ровно ничего не понимали, и когда их спрашивали, что они поняли, они отвечали, что миссионер забавлялся по-своему и что он танцевал свой jalan , то есть религиозный танец.

После таких неудач и, главное, ввиду того, что обращение дикарей стоит крупных сумм, так как они дозволяли себя крестить лишь для того, чтобы поесть, но тотчас же разбегались, как только у миссионеров не хватало для них съестных припасов, — надежда обратить их в христианство была оставлена и решение этого вопроса предоставлено самой судьбе.

— И отлично, — сказал Диего, — так как это был бы напрасный труд.

— Тем не менее миссионерам все-таки удалось обратить несколько дикарей, но новые христиане оставляют желать лучшего. Достаточно будет сообщить вам, что один из этих своеобразных последователей христианского учения сказал однажды своему отцу: «Когда ты умрешь, я убью в честь тебя восемь человек!»… Вот и старайся обратить на путь истинный этих дикарей!..

Пока европейцы разговаривали, а австралийцы пожирали быка, солнце село. Женщины наскоро построили хижины, содрав с каучуковых деревьев несколько огромных кусков коры и подперев их скрещенными палками.

Мужья их, наевшиеся до такой степени, что больше уже не могли двигаться, дотащились до этих жалких убежищ, чтобы спокойно переварить слишком обильный обед, хотя завтра они готовы были бы снова начать есть с таким же аппетитом и с таким же рвением, если бы нашлось другое животное, которое можно было сожрать.

Женщины воспользовались отдыхом мужей, чтобы наброситься на остатки их пира, но нашли только одни кости да несколько обрывков мяса, которые и поспешили съесть. Затем они растянулись возле шалашей, тогда как их беззаботные эгоисты мужья громко храпели внутри помещения.

Доктор подождал немного, но убедившись, что все австралийцы крепко спят, тотчас же отдал приказание Ниро Варанга сесть на козлы и выехать из лагеря дикарей. К величайшему удивлению всех трех путешественников, австралиец в первый раз за все время пути воспротивился этому приказанию.

— Вы это делаете неладно, хозяин, — сказал он. — Туземцы могут принять наш отъезд за знак недоверия и начать нас преследовать.

— Черт возьми! — воскликнул Диего. — Разве мы должны еще спрашивать дозволения у этих обезьян, чтобы уехать? Эй, Коко, да ты бредишь, что ли? Или ты осушил тайком несколько бутылок джина?

— Говорю вам, что уехать таким образом значило бы нанести оскорбление всему племени. Я знаю своих соотечественников и знаю также, что…

— Мы их тоже знаем, Коко, и я повторяю еще раз, что твои соотечественники — настоящие канальи.

— Сочтут ли они наш отъезд за оскорбление или нет, мы уедем отсюда, — сказал доктор. — Мы здесь вовсе не пленники и можем уехать, когда и куда нам вздумается, поэтому садись на козлы и погоняй быков.

— Они нападут на нас завтра же, хозяин.

— У них нет никакого повода напасть на нас. Мы им заплатили за мир, и этого достаточно.

— Но отъезд наш будет для них оскорблением и…

— К черту твои оскорбления! — воскликнул выведенный из себя Кардосо. — Можно подумать, что ты чересчур заботишься о своих соотечественниках.

— Видно, Коко получил от них какой-нибудь подарок, — сказал Диего. — Что, разве ты положил в карман несколько собачьих хвостов, принадлежащих вождю, или какое-нибудь ожерелье из зубов?..

— Садись на козлы! — приказал доктор тоном, не допускавшим возражения.

Видя, что никто не желает с ним соглашаться, Ниро Варанга влез на козлы, находясь, видимо, в очень дурном расположении духа, и начал понукать быков, стараясь при этом произвести своим бичом как можно больше шума. Можно было подумать, что он хотел разбудить своих соотечественников, но те и не пошевелились; они продолжали сладко храпеть и переваривать пищу. Тяжелая колымага медленно двинулась по лесу, направляясь к выходу из долины. Доктор, Диего и Кардосо сидели с ружьями в руках, зорко всматриваясь в темноту и прислушиваясь к малейшему шуму, так как боялись внезапной атаки, но лес был пуст и не слышно было никакого шума.

Они проехали около полумили и уже выезжали из-под гигантских деревьев, когда заметили, что за одним из толстых стволов пряталась какая-то тень.

— Ого! — воскликнул Диего, между тем как Ниро Варанга поспешно остановил быков и лошадей.

— Это, кажется, туземец? — спросил доктор.

— Без всякого сомнения, — ответил старый моряк. — Кто бы это такой был?

— Сейчас узнаем, — ответил Кардосо.

Говоря это, он соскочил с драя и обошел вокруг ствола, держа в руках ружье со взведенным курком. Тень сидела, пригнувшись к земле, словно что-либо высматривая.

— Кто ты? — спросил Кардосо.

— Вьередан, — ответила тень.

— А, это ты, колдун! Что же ты тут делаешь, старая лисица? Колдун произнес несколько слов, которых молодой матрос, конечно, не понял, и указал на дерево.

— Верно, он молится лесным духам, — сказал себе Кардосо. — Пусть себе забавляется сколько ему угодно.

Матрос вернулся к драю и сообщил доктору и Диего о своей встрече.

— Наверное, он охотится за какой-нибудь двуутробкой, — заметил доктор. — Вперед, Ниро Варанга.

— Хм, этот колдун зол на нас за мой знаменитый удар, но если я встречусь с ним с глазу на глаз, то непременно сверну шею и ему, и его страусу, — проворчал Диего.

Драй выехал из лесу, проехал по долине, снова переехал через Стивенсон близ слияния его двух притоков — Линдсея и Росса и поехал прямо к северу, направляясь к горам Андерсон, вершины которых ясно выделялись на озаренном ночным светом небе.

В продолжение всей ночи путешественники шли по этой бесплодной, опаленной солнцем, лишенной всякой растительности и покрытой громадными камнями равнине. На заре они перешли через Эдминг — короткий поток, теряющийся в песчаных восточных долинах близ сто тридцать пятого меридиана — и в восемь часов утра остановились у отрогов гор Андерсон, тянущихся вдоль двадцать шестой параллели.

Впрочем, их остановка была короткой: они боялись, как бы колдун и его племя не сыграли с ними какой-нибудь скверной шутки, и вскоре снова пустились в путь, чтобы как можно больше увеличить расстояние между драем и лагерем дикарей? Несмотря на удушливую жару, они шли все дальше на север, понукая быков и лошадей, которые тоже были впряжены в драй.

Вскоре путники перешли один за другим два потока, сначала Уилл, а затем Коглин, прошли мимо горы Даниила, стоящей совершенно одиноко и имеющей вид огромного конуса, затем перешли также реку Дафрид и около шести часов, после громадного перехода в шестьдесят миль, остановились на берегу реки Финк.

XII. Первые подозрения

По своей длине финк является одной из главных рек, находящихся внутри австралийского материка, но в ней почти всегда мало воды, а добрую часть года русло ее бывает даже совершенно сухо. Она берет начало на склонах гор Джемс и Доннел близ сто тридцать четвертого меридиана и двадцать пятой параллели, спускается большими извивами к югу-востоку, принимает слева реку Хьюг, а справа реку Коглин и теряется по ту сторону гор Андерсон, в больших песчаных восточных равнинах. Некоторые полагают, что она оканчивается в каком-либо бассейне воды: в озере или в болотах, но это неизвестно, так как никто еще не исследовал Финк до устья. Тем не менее многое заставляет думать, что эта река теряется в песках, так как воды ее постоянно становятся мельче и исчезает прежняя быстрота.

В то время, когда к Финку подъехали наши путешественники, местами воды было мало, но кое-где все-таки посреди растений она еще блестела, хотя, без сомнения, скоро должна была испариться, судя по невыносимой жаре, царившей в этой местности.

Доктор, знавший, что теперь они больше уже не встретят других рек, и, следовательно, предвидевший, что им придется страдать от жажды, тотчас же велел налить воды во все имевшиеся у него бочонки и затем приказал Ниро Варанга переехать через реку, рассчитывая остановиться на противоположном берегу, где виднелось несколько групп иссохших от зноя деревьев.

Австралиец погнал быков скорым шагом с берега вниз, не исследовав предварительно спуска, оказавшегося очень неровным. Драй, то подскакивая на камнях, то проваливаясь в углубления, наклоняясь то в одну, то в другую сторону и сильно скрипя, съехал к реке, но вдруг быстро накренился на одну сторону, так что доктор и оба матроса упали на бок.

— Тысяча громов! — закричал старый моряк. — Ты что, хочешь убить нас, что ли, Коко?!

— Что случилось? — спросил доктор, быстро вскочив на ноги.

— Беда, — ответил Кардосо, — у нас сломалось колесо!

— Этого только и не хватало! — воскликнул Диего.

Он выскочил из драя и посмотрел на колеса. Действительно, одно из задних колес попало в расщелину между скал и, несмотря на свою толщину и крепость, сломалось пополам.

— Мы сели на мель, словно корабль, потерявший свои мачты, — сказал Диего. — Мошенник Коко, разве у тебя нет глаз, чтобы видеть расщелины? Вот мы и оказались в большом затруднении! Где теперь найти столяра в этой стране?

— Мы сами будем столярами, старина, — сказал Кардосо. — В инструментах недостатка у нас нет, в драе есть все что нужно, а там, немного подальше, я вижу деревья.

— Но мы потеряем целых два дня, дружище!

— Что же за беда?

— Клянусь тысячей фрегатов, мне бы хотелось быть отсюда как можно подальше, Кардосо. Быть может, я и ошибаюсь, но все-таки скажу, что этот проклятый колдун и его шайка обезьян наверняка нас преследуют. Что вы на это скажете, доктор?

— Я разделяю твои опасения, Диего. Австралийцы чрезвычайно мстительны, и колдун наверное не простил тебе данного ему тумака.

— Но что это такое? — воскликнул Диего, внимательно рассматривавший колесо. — Можно подумать, что колесо это было распилено в нескольких местах и притом очень недавно.

— Ого!.. — пробормотал Кардосо, пристально глядя на Ниро Варанга, казавшегося несколько встревоженным. — Что ты на это скажешь, Коко?

— Ничего, — спокойно проговорил проводник.

— Ты не видел, чтобы кто-нибудь из твоих соотечественников приближался украдкой к драю?

— Нет, не видел.

— А мне все-таки кажется, что на этом колесе есть совсем свежие следы порчи, и что меня всего более удивляет, так это то, что инструмент, которым его пилили, должен быть очень остер, словно у него стальное лезвие.

— Это невозможно, — ответил Ниро Варанга, — у моих соотечественников есть только каменные топоры.

— Вот так загадка! — воскликнул старый моряк, покачивая головой. — Здесь что-то неладно.

— Загадку эту нетрудно разгадать, — сказал доктор. — Кому-нибудь нужно было нас задержать, вот он и испортил колесо, чтобы заставить нас остановиться.

— Но кто же это? — спросил Диего.

— Колдун и вождь.

— Но разве вы действительно думаете, что они за нами гонятся? — спросил Кардосо.

— Теперь я в этом убежден. Но они не захватят нас врасплох. Затем он отвел обоих моряков к реке и сказал им:

— Не доверяйтесь Ниро Варанга: с третьего дня дикарь совершенно изменился, но я еще не знаю, что он задумал…

— Я тоже начинаю его подозревать, — заметил Диего. — Мне кажется, что он стакнулся со своими соотечественниками, но я буду за ним следить и если что-либо замечу, то сейчас же повешу его!

— Но ведь вам дали о нем хороший отзыв, — сказал Кардосо.

— Это правда, — ответил доктор, — но кто же поймет этих дикарей… Им не следует верить даже и тогда, когда они кажутся цивилизованными.

— Будем за ним следить.

— Вернемся к драю, не нужно давать ему заметить, что мы ему не доверяем, но придется смотреть в оба, особенно сегодняшней ночью. Хотя мы и проделали очень большой путь, но ведь австралийцы отличные ходоки и легко могут нагнать нас до зари. Завтра мы постараемся сделать новое колесо, а затем снова направимся к северо-востоку, делая лишь коротенькие остановки.

— Если вы мне позволите, так я пойду похожу немножко по окрестностям, — сказал Кардосо, — я вернусь к ужину.

— Ступай, но не отходи слишком далеко от лагеря.

Кардосо взял ружье и пошел вдоль по берегу, в то время как Диего разводил с помощью австралийца огонь, а доктор осматривал митральезу, желая приготовить ее на случай неожиданного нападения. К восьми часам Кардосо вернулся. Он принес с собой пару великолепных голубей с голубыми, имеющими золотистый отлив перьями на груди и ярко-зелеными с желтой блестящей полоской — на спине, и одного macropus fasciato , зверька величиной с белку, с задними ногами в три раза более длинными, нежели передние, с животом, снабженным сумкой, как у кенгуру, и с серой с темными волосами шерстью. Сверх того он принес поссума, убитого им на дереве; это животное, похожее на лисицу, шкуру которого австралийцы пускают на одежду.

Молодой моряк прошел с милю к востоку и вернулся к лагерю, сделав большой обход, но не встретил ровно никого, а также не заметил ничего подозрительного.

Они поужинали, затем крайне утомленные бессонной ночью и долгим путем Кардосо и доктор улеглись под полотно драя, тогда как Диего, более выносливый, взялся сторожить первую четверть ночи. Ниро Варанга растянулся под драем и тотчас же уснул или притворился спящим.

Ночь была очень темна, так как в воздухе стояла словно густая завеса испарений; эта завеса совершенно затмевала слабый свет звезд, а из глубины материка несся такой удушливый ветер, что так и казалось, будто он вырывается из громадной раскаленной печи.

На берегах реки царила глубокая тишина. Время от времени слышался лишь шум полуиссохших листьев да раздавался вдали зловещий вой искавших дичь динго. Под влиянием очень сильного беспокойства, которое Диего никак не мог победить, он всячески старался противиться овладевавшей им сонливости, жевал свою жвачку, раскрывал как можно шире глаза и иногда даже щипал себя за руку или за ногу, но тем не менее теплый, расслабляющий ветер мало-помалу убаюкивал его.

Диего сошел с драя, держа в руках ружье, обошел вокруг места стоянки и взошел на берег, но опять-таки не заметил ничего подозрительного: громадная равнина казалась пустынной, и ни один звук не прерывал царившей на ней тишины.

Старый моряк взглянул под драй и не мог удержаться от восклицания, выражавшего сильное изумление: только что храпевший там Ниро Варанга вдруг куда-то исчез.

— Вот тебе и раз! — воскликнул моряк, подозрительно оглядываясь кругом. — Куда же девался этот проклятый попутай? Зверь, что ли, какой проглотил его целиком? Но…, какой же я в самом деле дурак!.. Ведь в этом краю я не видел крупных зверей, за исключением собак да животных с неровными лапами, имеющих под брюхом сумку, да птиц ростом с человека, да еще летающих кошек, но здесь нет даже ни одного тигра. Хм! Дело что-то запутывается, и я ровно ничего не понимаю.

Он снова посмотрел под драй, затем обошел вокруг места стоянки, снова взошел на берег, но австралийца нигде не было. Диего еще раз прислушался, но ничего ровно не мог уловить.

— Нужно разбудить товарищей, — сказал старый моряк. — В этом исчезновении есть что-то таинственное.

Он пошел было обратно к драю, но, проходя мимо большого резинового дерева, одиноко росшего близ стоянки, почувствовал, что ему на плечи свалилась какая-то холодная масса, весившая около семи килограммов.

Он попробовал освободиться от нее, встряхивая плечами, но ощутил сильную боль в нескольких местах вокруг шеи, словно ему запустили под кожу пять или шесть ланцетов.

Испуганный Диего, не понимая, что случилось, схватил напавшее на него животное (если его только можно назвать этим именем) обеими руками и начал изо всех сил сжимать, но пальцы его скользили по морщинистой и липкой коже. Тогда он с ужасом стал звать к себе на помощь.

— Кардосо!.. Сеньор доктор!.. Помогите!..

Молодой моряк и доктор, услыхав этот отчаянный призыв, вскочили на ноги, воображая, что Диего был захвачен врасплох австралийцами.

— Диего! — закричал Кардосо.

— Сюда, друг мой! — ответил тот, прыгая словно помешанный направо и налево. — На мне сидит какая-то тварь и ест мне шею!

Кардосо и доктор соскочили с драя и бросились к Диего.

— Великий Боже! — воскликнул молодой матрос. — Что это за животное?

— Сорви его с меня, Кардосо! — закричал Диего, задыхаясь.

Кардосо схватил животное обеими руками и, превозмогая отвращение, внушаемое ему этой липкой массой, изо всей силы потянул ее к себе, но усилия его были напрасны. Казалось, она приклеилась, или скорее, приросла к плечам старого моряка.

— Постойте, я сниму ее. Тебе ее не оторвать, Кардосо, — сказал доктор.

Он открыл кривой нож, называемый навахой, который постоянно носил за поясом, и осторожно, чтобы не поранить шею Диего, разрезал животное на две половины — оба куска свернулись и с глухим звуком упали на землю.

— Тысяча громов! — воскликнул Диего, ощупавший свою шею и заметивший, что она веяв крови. — Оно, кажется, меня загрызло?

— Нет, — ответил доктор. — Оно сделало тебе только кровопускание и ничего более.

— Но я чувствую, что меня словно что-то жжет.

— Знаю, но это скоро пройдет.

— Да скажите же, наконец, что это за животное на меня напало?

— Это пиявка.

— Пиявка?! Ах, черт возьми! Я этому никогда не поверю.

— Посмотри сам.

Кардосо тем временем сбегал к драю и возвращался из него, неся в руках зажженную ветвь банксии. Все трое путников принялись разглядывать животное, названное доктором пиявкой. Когда обе половины сложили вместе, то в ней оказалось три четверти метра. Она представляла собой мягкую, липкую полосатую массу, шириной в двадцать пять или тридцать сантиметров, у нее не было ни головы, ни хвоста, ни лап, ни тем более крыльев, но на ее коже виднелись очень редкие, хотя довольно толстые и длинные волоски.

Перевернув ее на другую сторону, доктор показал изумленным матросам три ряда присосок, на которых еще виднелись следы крови. Они сосчитали эти присоски и увидели, что их было восемьдесят.

— Я никогда еще не видывал подобного животного! — воскликнул Кардосо с жестом отвращения. — И вы говорите, сеньор доктор, что это пиявка?

— Да, но это совершенно особый род, встречающийся только здесь, в стране чудес, — ответил Альваро. — Эти кровососы живут, прицепившись к древесной коре, питаясь сладким соком деревьев, но когда почуют, что под ними проходит какое-нибудь живое существо, они падают на намеченную жертву и высасывают из нее всю кровь.

— Но ведь у них нет глаз! — сказал Диего. — Я смотрю на это отвратительное животное, но нигде не вижу у него глаз.

— Это правда, но предполагают, что длинные редкие волоски, которые вы на нем видите, одарены необычайной чувствительностью и что они-то и предупреждают пиявку о приближении ее жертвы.

— А могут эти пиявки убить быка или лошадь? — спросил Кардосо.

— Нет, но они выпускают из животного очень много крови и не отваливаются от него до тех пор, пока настолько не наполнятся ею, что готовы почти лопнуть. Но где же Ниро Варанга, что-то я его не вижу?

— Тысяча молний! Да вы ведь и не знаете, что случилось? — спросил Диего.

— Ничего не знаем, — ответили Кардосо и доктор.

— Ниро Варанга исчез.

— Неужели он бежал?!

— Кто это говорит, что я бежал? — спросил позади них голос туземца.

Все трое обернулись и очутились лицом к лицу с Ниро Варанга, державшим в руке револьвер, подаренный ему доктором два дня тому назад. Он казался спокойным, но кожа его блестела и издавала сильный запах, что означало, что он очень вспотел.

Диего пристально посмотрел ему прямо в глаза и сказал:

— Милейший мой Коко, можешь ли ты мне сказать, откуда ты явился, и объяснить таинственную причину твоего исчезновения? Я не могу понять, зачем ты прогуливался по равнине?

— У Ниро Варанга хорошие уши, — ответил австралиец.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Что уши мои услыхали подозрительные звуки, и я пошел сделать осмотр.

— И бежал при этом, словно лошадь? — иронически спросил Диего. — А почему же ты не предупредил меня, ведь я стоял на часах. Нет, милейший мой Коко, я ровно ничего в этом не понимаю и даже нахожу, что дело это стало еще темнее прежнего. Вообще мне очень хочется предупредить тебя, что если в твоем обезьяньем мозгу зародилась какая-нибудь скверная мысль, так я предварительно изобью тебя хлыстом, как собаку, а затем пожертвую на твою шею, напоминающую шею чахоточного страуса, прекрасный кусок веревки. Понимаешь ты меня? Я заставлю тебя петь, словно попугая, на конце какой-нибудь ветви и протанцевать там же самый скверный из всех корробори. Ну, теперь я высказался, и на сегодня достаточно.

Ниро Варанга не моргнув глазом выслушал всю эту лавину угроз, затем протянул руку к покрытой мраком равнине и сказал совершенно спокойно:

— Вы ошибаетесь, сеньор Диего, слушайте!..

Доктор и оба матроса посмотрели по указанному им направлению, стараясь что-либо услышать, но до ушей их не донеслось никакого шума.

— Что ты хочешь сказать? — спросил его доктор.

— Что Ниро Варанга бодрствовал…

— Ну, и что же?

— И открыл, что белым людям грозит опасность.

— Какая же это опасность, сеньор дикарь? — насмешливо спросил Диего.

Ниро Варанга вместо ответа пригнулся к земле и начал внимательно слушать.

— Вот они! — вдруг воскликнул он.

Почти в тот же момент на темной равнине раздался призывный крик австралийцев:

— Кооо-мооо-хооо-э-э-э!..

XIII. Ночное нападение

Ниро Варанга не обманулся. Его слух, должно быть, был замечательно тонок, а глаза одарены изумитель ной способностью видеть очень далеко, что вместе с его чутьем и дало ему возможность обнаружить врагов задолго до того, как они набросились на лагерь белых. Как и все его соотечественники, которые обладают поразительным сходством с двуногими собаками, чующими на огромном расстоянии приближение врага или добычи и не имеющими соперников в отыскании следов, дикарь был одарен замечательным чутьем и поэтому угадал приближение дикарей, давно преследовавших драй, чтобы захватить спящими его владельцев, ограбить их, а быть может, даже и убить ударами топора и бумеранга.

Заслышав призывный крик дикарей, доктор и оба матроса быстро бросились в драй, представлявший хорошее прикрытие, хотя он и стоял, наклонившись на одну сторону из-за поломки колеса. Ниро Варанга не замедлил присоединиться к ним, подбросив предварительно дров в разведенный им на месте стоянки костер.

— Гром и молния! — воскликнул Диего, направляя митральезу на равнину. — Теперь я окончательно ничего не понимаю: или я уже совсем глуп, или этот Ниро Варанга самый лукавый из всех хитрецов, живущих под покровом неба. Нет мне никогда не удастся раскусить этой штуки! Эй, Кардосо, видишь ты обезьян?

— Нет еще, дружище, но я чую их носом, — ответил Кардосо спокойным голосом.

— Ты чуешь их носом?

— Именно, Диего. Весь воздух пропитан запахом дичины и испарениями пота.

— Верно, они приближаются ползком, словно змеи, сеньор доктор?

— Думаю, что так, — ответил Альваро, внимательно вглядываясь в громадную равнину.

— Нужно будет пустить наши конфетки прямо по земле. К счастью, мы стоим на склоне, позволяющем моей митральезе произвести подобный маневр.

— Скажите мне, сеньор доктор, — спросил Кардосо, — вы предполагаете, что это племя нашего колдуна?

— Это весьма вероятно, друг мой.

— И они хотят нам отомстить?

— Да, чтобы ограбить нас и опорожнить наши бутылки.

— Ах они, обжоры этакие!

— О-о! — воскликнул в это время старый моряк.

— Ты видишь их? — спросил доктор.

— Да, они ползут, словно пресмыкающиеся, и стараются достичь вон той группы скал на берегу.

В эту минуту в воздухе послышался сильный свист, быстро приближавшийся к драю, и секунду спустя по оконечности митральезы ударил бумеранг и затем, описав длинную параболу, возвратился к своему хозяину.

Кардосо, видевший человека, который его бросил, не спеша прицелился и выстрелил.

На берегу раздался крик боли, и один из дикарей свалился с откоса, размахивая руками и судорожно корчась. Ниро Варанга, спрятавшийся под драем, поразил его двумя пулями из револьвера.

— Молодец, Коко! — вскричал Диего. — Я возвращаю тебе мое уважение.

Во мраке послышался ужасающий хор нестройных завываний. Минуту спустя показались австралийцы, скакавшие через камни, разбросанные по склонам. Они пустили вниз целую тучу бумерангов и стрел с наконечниками из рыбьей кости.

— Ну, теперь твоя очередь, Диего! — закричал доктор.

Моряк, быстро наклонившийся вниз, чтобы не дать разбить себе голову граду палок, прилетавших со всех сторон к драю и затем снова улетавших назад прямо в руки своих хозяев, разом поджег запал орудия.

Вой нападающих был покрыт целой серией резких выстрелов. Картечь, вылетевшая из двадцати пяти жерл митральезы, с громким свистом пронизала воздух на расстоянии шестидесяти шагов и врезалась прямо в толпу отвратительных дикарей.

Воинственные вопли австралийцев превратились в душераздирающие стоны, крики боли и хрип, но митральеза не остановилась и продолжала беспрерывно отправлять своих посланников смерти. Ряды осаждающих редели с ужасающей быстротой; целые потоки крови начали стекать вниз по откосу и достигли самого драя.

— А ну-ка, чей там еще черед катиться вниз? — ревел старый моряк.

— Вот вам еще и эту конфетку на дорогу! — воскликнул Кардосо, разряжая свое ружье, направленное в густую толпу бегущих.

Дикари, испуганные непрерывным ревом митральезы и опустошениями, производимыми в их рядах снарядами этой адской машины, остановились на минуту, затем попятились назад и наконец бросились врассыпную, оставив, по крайней мере на время, надежду даром напиться пьяными теми напитками, что везли с собой белые люди, и наесться до отвала бычьим или лошадиным мясом.

— Эй, вы, рысью, рысью! — закричал Диего, выпуская второй залп пуль. — Надеюсь, что на этот раз с вас достаточно!

Впрочем, не было никакой надобности советовать дикарям спасаться. В одно мгновение вся орда дикарей, уменьшенная в десять раз адским огнем митральезы, спряталась между скал, покрывавших верхнюю часть берега позади непроницаемых для пуль прикрытий.

— Гром и молния, — проворчал Диего, в сердцах перекатывая из одного угла рта в другой свою жвачку. — Нельзя ли выгнать этих попугаев из их гнезд?

— Это будет трудновато, друг мой, — ответил доктор. — Мне кажется, что теперь они собрались осаждать нас.

— Но ведь река не занята ими, и мы всегда можем достичь противоположного берега.

— Но как же мы можем это сделать, если у нас сломано колесо?

— Черт побери! Дело-то становится серьезным!

— Ну неужели вы думаете, что они надеются победить нас? — спросил Кардосо. — Мне кажется, что после такого жестокого урока они должны были бы оставить всякую надежду на это.

— Может быть, они рассчитывают уморить нас голодом или жаждой?

— Но ведь мы сделаем себе новое колесо.

— Они будут стараться помешать нам его сделать, действуя ударами бумеранга.

— Разве они заметили, что мы не можем двинуться с места?

— Я думаю, что да.

— А быть может, кто-нибудь сообщил им, что мы находимся в затруднительном положении? — спросил Диего.

— Кто же мог это сделать?..

— Кто!.. Кто, клянусь тысячей люков! Таинственная прогулка этого Коко внушила мне большие подозрения, сеньор доктор.

— Если бы он был заодно с дикарями, то дал бы им захватить нас врасплох, а не стал бы нас предупреждать, — сказал Кардосо.

— Хм! Я никак не могу понять, зачем ему нужно было шататься по равнине, и боюсь, что этот Коко вовсе не так глуп, как кажется. Поживем — увидим.

— Не следует торопиться со строгим приговором, Диего, — сказал доктор.

— Посмотрим, что будет дальше, сеньор доктор. Ну" а пока что же мы будем делать?

— Подождем зари, — сказал доктор.

— А что, если бы мы воспользовались темнотой, чтобы перейти через ручей, срубить одно из стоящих там деревьев и сделать новое колесо? — спросил Диего.

— А не лучше ли нам попробовать пока починить сломанное? — заметил Кардосо. — У нас есть ящик с железом, и мы можем худо ли хорошо ли починить колесо, не подвергая себя большой опасности. Эти воющие обезьяны зорко следят за нами и легко могут наброситься на нас и разбить нам головы своими бумерангами, лишь только мы высунемся из драя.

— Попробуем, — сказал доктор. — Эй, Ниро Варанга, брось нам сюда колесо!

— Мои соотечественники убьют меня, если я вылезу из-под драя, хозяин, — ответил проводник.

— Старайся держаться позади быков.

— Все равно, бумеранги достанут меня.

— Трус! — воскликнул Кардосо. — Смотри!

И он в один прыжок перескочил через парапет драя и оказался на земле.

Два бумеранга свистя пронеслись над его головой и, дотронувшись до земли, возвратились с математической точностью в руки своих хозяев. Диего и доктор ответили двумя выстрелами, причем пули, кажется, не были потеряны даром.

Этого момента было достаточно для Кардосо, чтобы бросить в драй обе половины колеса.

— За работу, — сказал Диего. — Если эти мошенники догадаются, что мы намереваемся переехать через реку, то они будут способны убить наших лошадей и быков, чтобы совершенно отнять у нас возможность передвигаться. Займитесь-ка митральезой, сеньор доктор, пока мы с Кардосо примемся за колесо.

Австралийцы как будто поняли, что намереваются сделать осажденные. Они начали выть, как безумные, и снова осыпали драй целым градом бумерангов и стрел, пронизывавших тент телеги и немилосердно колотивших ее бока.

Тяжелые палки так и свистали по всем направлениям над головами доктора, Кардосо и Диего, описывая странные кривые линии, ударялись обо что-нибудь и затем неизменно улетали назад в руки пославших их дикарей.

Доктор и оба моряка снова взялись за карабины и всячески старались свалить ловких стрелков, избегая при этом выставлять головы (бумеранги могли разбить их насмерть), но дикари не выходили из-за прикрывавших их скал.

Ниро Варанга также не оставался праздным, и время от времени слышно было, как он разряжал свой револьвер, производя, впрочем, при этом больше шума, нежели вреда для осаждающих.

Вдруг с высоты берега показалась целая лавина неудержимо стремившихся вниз по скату людей, издававших ужасающие крики ивой.

— К митральезе! — воскликнул доктор.

— Я здесь, сеньор, — ответил Диего.

Он поспешно прицелился и открыл адский огонь в самую середину осаждающих. Многие из них свалились, но другие продолжали бежать вперед и бешено налетели на драй, стараясь влезть в него с той стороны, на которую он был наклонен. Доктор, Кардосо и Диего бросились в ту сторону с револьверами в руках.

Дикари толпой в сто пятьдесят человек сгрудились вокруг бортов, завывая и потрясая своими копьями и топорами, но первые, которые начинали взбираться наверх, падали обратно на землю. Следующие, нисколько не напуганные их примером, также пробовали влезть, но револьверы убивали их в упор.

Разрядив свой револьвер, Диего схватил топор и начал наносить им могучие удары. Один из бумерангов ударил было его в грудь, но кости его были крепки, как сталь, и он не упал. Стрела поранила старого моряка в левую руку, но топор его, уже весь покрытый кровью, не переставал с силой опускаться на головы, на плечи и на руки дикарей, тогда как Кардосо и доктор взяли свои карабины за стволы и начали колотить осаждающих прикладами.

Дикари, уже потерявшие много людей после выстрела из митральезы, затем много убитых выстрелами из револьверов, на минуту смешались при виде столь энергичной защиты белых. Возможно, они вовсе не ожидали, что белые будут так упорно защищаться.

Затем они сделали еще одно, последнее усилие, но топор старого моряка и карабины доктора и Кардосо снова отбили их нападение.

Тогда посреди воя нападающих, стонов раненых и хрипа умирающих вновь послышался призывный крик:

— Кооо-мооо-хооо-э-э-э!..

Вся толпа осаждающих быстро отступила, выпустила последние стрелы и затем рассыпалась, как стая испуганных оленей, и со всех ног пустилась бежать вверх по береговому откосу.

Диего хотел ускорить отступление дикарей выстрелом из митральезы и вдруг заметил, что через парапет драя юркнула какая-то черная тень.

— Тысяча громов! — воскликнул он. — Одна из этих обезьян забралась даже в драй!..

— Стреляй бегущих, Диего! — закричал Кардосо.

— Сейчас, дружище!..

Старый моряк бросился к митральезе, но вдруг выпрямился и закричал с бешенством:

— Тысяча миллионов молний!..

— Что с тобой, Диего? — спросил Кардосо, разряжая свой «снайдер» вслед бегущим.

— Что со мной?.. Со мной то, что митральеза испорчена!..

— Это невозможно!..

— Они украли обтюратор [*].

[*] — Обтюратор — приспособление в затворе орудий, не допускающее прорыва пороховых газов при выстреле.

— Да кто же украл? — спросил доктор, бледнея.

Вместо того чтобы отвечать, Диего наклонился через парапет драя, но не увидел ни одного бегущего дикаря.

— Черт побери! — воскликнул он. — Куда же девался этот мошенник, что залез было в драй? Это, должно быть, и был вор! Эй, Коко!..

— Я здесь, господин! — ответил глухой голос, исходивший из-под драя.

— Ты не видел, чтобы кто-нибудь сошел с драя?

— Я никого не видел, — ответил проводник.

— Или я был слеп, или же…

Он выскочил из драя и бросился под него. Ниро Варанга лежал на земле с лицом, разбитым бумерангом, ударившим его, к счастью, рикошетом. Диего схватил его за ноги, не говоря ни слова, вытащил наружу и начал шарить под драем, но, видимо, не нашел того, что искал.

— Эй, старина! — вскричал Кардосо, — что ты делаешь?

— Я знаю, что я делаю, — ответил Диего. — Тут у нас, кажется, произошла коварная измена!

Он долго обшаривал землю, затем столкнул Ниро Варанга вниз с откоса и снова влез в драй, что-то ворча и колотя себя по голове.

— Ну, что же? — спросил его доктор.

— Митральеза для нас потеряна, — хриплым голосом ответил Диего.

— Это ужасная потеря, Диего!

— Я это знаю, сеньор; обтюратор украден, и быть может, мы никогда больше его не отыщем.

— Но кто же его украл?

— Вот этого я не знаю. Я видел, что из драя поспешно выскочил туземец и куда-то исчез, без сомнения, это-то и был вор.

— Ты бы мог свалить его выстрелом, — сказал Кардосо.

— Да я его больше не видел.

— Но где же он мог спрятаться?

— Ты не видел, чтобы он бежал вверх по откосу? — спросил доктор.

— Нет, сеньор доктор.

— Значит, он спрятался под драй?

— Я нашел там только одного Коко и, клянусь тысячей…

— Что ты хотел сказать?

— Что здесь есть изменник, сеньор.

— Опять ты за старое?

— Да, сеньор доктор, я подозреваю Коко и готов побиться об заклад, что он воспользовался тем временем, когда мы отбивали атаку, чтобы незаметно влезть в драй и испортить нашу митральезу.

— Это уж слишком, Диего. Тогда бы он не предупредил нас о приближении дикарей.

— Вы никогда не заставите меня в этом разубедиться, сеньор доктор.

— Искал ты под драем?

— Да.

— И Ниро Варанга обыскал?

— Тоже обыскал.

— В таком случае вор не он, Диего; если бы он украл обтюратор, так ты нашел бы его при нем.

— А та тень, что сошла с драя?..

— Вероятно, это был один из осаждающих.

— Но, повторяю вам, я не видел, чтобы он убежал.

— Ночь темна, и он легко мог проползти между камнями.

— Пусть будет так, но все же я не буду терять из виду нашего Коко, и если что-либо замечу, то, клянусь вам, задушу его двумя пальцами.

— Подождем зари, Диего, — сказал доктор, — и поищем получше обтюратор; если он не найдется, то это будет для нас пагубной потерей, о которой нам впоследствии, быть может, придется сильно пожалеть. Видите вы дикарей?

— Мне кажется, они ушли, — ответил Кардосо. — Кажется, с них было достаточно данного им жестокого урока.

— Не будем этому доверять, друзья мои. Быть может, они возвратятся с новыми подкреплениями. Знаете ли, кого я между ними видел?

— Кого?

— Колдуна. Я ясно видел его при свете наших выстрелов. Он призывал своих товарищей напасть на драй.

— Как жаль, что он мне не попался, — сказал Диего. — Я непременно разбил бы ударом топора его безобразную голову, но я надеюсь, что еще увижу его, сердце говорит мне, что непременно увижу, и тогда мы сведем наши счеты. А теперь за работу, Кардосо, завтра мы уедем.

— А живы ли животные, старина?

— Мне кажется, что они их не тронули. Помоги же мне, Кардосо, а вы, сеньор доктор, станьте-ка на стражу да зарядите ружья.

XIV. Страшная жара в Центральной Австралии

Казалось, что австралийцы, оставившие вокруг драя человек тридцать убитых, окончательно отказались возобновить атаку. После последнего натиска, отбитого героической защитой доктора и двух матросов, они рассеялись по равнине, убегая с быстротой кенгуру, и больше уже не показывались. Вероятно, они спрятались где-нибудь на большом расстоянии от драя и теперь держали совет о том, как бы им овладеть находившимися в нем съестными припасами и джином, не считая животных, которых они рассчитывали изжарить. Быть может также, что они отправились отыскивать какое-либо другое племя с целью одолеть белых людей своей многочисленностью.

Диего перевязали раненую руку и шею, и он с помощью Кардосо деятельно принялся за работу, а доктор и Ниро Варанга сторожили на верху откоса, чтобы не быть застигнутыми врасплох осаждающими.

Диего, бывшему некогда плотником, удалось менее чем за два часа скрепить куски лопнувшего колеса двумя толстыми изогнутыми железными прутьями, вбитыми им топором и скрепленными большими болтами. Насадка колеса на ось потребовала помощи всех его товарищей, так как драй стоял наклонившись на один бок, но в конце концов и эта операция удалась.

— Будем надеяться, что оно выдержит, — сказал Диего, — а в случае надобности мы впоследствии можем сделать и новое.

— Едем, — сказал доктор, — быть может, австралийцы не очень далеко.

— Разве вы боитесь, что они возобновят атаку? — спросил Кардосо.

— Эти скоты упрямы и наверняка испробуют всевозможные средства, чтобы завладеть нашим драем. Наше спасение зависит от быстроты передвижения.

— Давайте припряжем к драю также и лошадей, — сказал Диего. — Ну, Коко, поворачивайся.

— А обтюратор митральезы? — спросил Кардосо.

— Ты прав, дружище, давай поищем его, — ответил Диего. Пока Ниро Варанга запрягал лошадей, матросы зажгли факелы

и начали обыскивать береговой откос, внимательно осматривая все образовавшиеся в земле вследствие жара расщелины и ощупывая тощие кусты иссохшей травы. Не найдя ничего вокруг драя, они пошли по направлению к ручью.

— Вот он! — внезапно воскликнул торжествующим голосом Кардосо. — Слава Тебе, Господи!

— Где ты его нашел?

— На песке возле ручья.

— Тысяча молний! Как он здесь очутился?. Диего подошел к Кардосо и посмотрел на драй.

— Фургон стоит как раз на одной линии с нами, — сказал он. — Украв обтюратор, мошенник сбросил его вниз с откоса.

— Что ты хочешь сказать?..

— Хочу сказать, что мои подозрения возрастают.

— Кого же ты подозреваешь?

— Коко.

— У тебя просто мания, старина!

— Нет, друг мой, уверяю тебя, что эта отвратительная обезьяна замышляет нас убить и что это его рук дело.

— Но с какой целью?

— Чтобы лишить нас превосходного средства защиты. Если бы его украл один из австралийцев, он бы непременно унес его с собой, чтобы сделать себе из него какое-нибудь украшение.

— Твое рассуждение кажется мне верным, старина. Будем же с этих пор хорошенько следить за ним, и если я замечу, что он нам изменяет… О, черт возьми!. Тогда он мне за это поплатится.

Они вернулись к драю и сообщили доктору о сделанном ими важном открытии: митральеза, ставшая было бесполезным бременем, так что они даже собирались ее бросить, снова сделалась для них прекрасным средством защиты на случай, если бы дикарям вздумалось их осадить.

— Пора, — сказал доктор, — и будем ехать как можно быстрее, делая лишь очень короткие остановки.

Они забрались в драй, Ниро Варанга щелкнул бичом по быкам и по лошадям, тяжелая машина съехала в реку и, покачиваясь, двинулась по каменистому дну.

Переехав через Финк без всяких помех, — так как дикари не подавали никаких признаков жизни, — драй направился к северо-востоку с целью приблизиться к сто тридцать четвертому меридиану.

Дело в том, что доктор хотел миновать горные цепи Джемс и Ватерхаузен, идущие вдоль по берегам реки Хьюг.

Громадная равнина, расстилавшаяся перед нашими путешественниками, казалась совершенно пустынной и страшно безлюдной. На ней не было видно ни дерева, ни кустика, ни пучка травы, но зато здесь было множество скал и камней разной величины. Уж не начиналась ли это та ужасная каменная пустыня, что занимает большую часть внутренности австралийского континента и делает столь трудными ее исследования? Доктор подозревал, что это именно так, и это обстоятельство начинало не на шутку его беспокоить, так как он знал, что посреди этих раскаленных песков и камней они не найдут ни единой травинки и ни капли воды для животных.

В четыре часа утра солнце внезапно появилось на горизонте и залило своими лучами необозримую песчаную равнину; тотчас же вслед за тем, без всякого перехода, атмосфера стала раскаленной.

— Тысяча громов! — воскликнул Диего, который был не в состоянии сидеть молча ни одной минуты. — Как кусается сеньор Феб! Можно подумать, что он снабдил свои лучи трезубцами. Скажите мне, сеньор доктор, не находите ли вы, что солнце ближе к этой стране, нежели к другим странам? — спросил он, поспешно залезая под полотно драя.

— Нет, Диего, — ответил Альваро, улыбаясь, — оно отсюда на таком же точно расстоянии, как и от других стран.

— Вероятно, расстояние это измеряется несколькими миллионами миль?

— Нет, немножко побольше, Диего: расстояние его от Земли равно двадцати трем тысячам тремстам семи земным радиусам.

— Я вас не понимаю, сеньор доктор, моя башка немножко крепковата.

— Оно равно ста сорока восьми миллионам шестистам семидесяти тысячам километров.

— Гром и молния!.. Сто сорок восемь миллионов!.. Но ведь в таком случае его лучи должны потратить несколько часов времени, чтобы достичь Земли.

— Световые семь минут, а тепловые — сорок восемь.

— Вот так скорость! Это будет намного быстрее, нежели полет пушечных ядер!

— Скажите мне, сеньор доктор, — спросил Кардосо, — значит, жар Солнца должен быть чрезвычайно силен, если оно посылает на такие громадные расстояния столь жгучие лучи?

— По исчислениям некоторых искусных астрономов стало известно, что тепло, выделяемое одним футом солнечной поверхности, равно теплу, выделенному во время тридцатишестичасового горения угольного шара величиной с нашу Землю.

— Клянусь Юпитером, если упадешь на Солнце, то можно отлично изжариться!

— Думаю, что так, Кардосо.

— Теперь я понимаю, почему солнечные лучи так горячи, в особенности в настоящую минуту, — сказал Диего.

— Но не думайте, что только одна наша Земля нагревается солнечными лучами. Она получает лишь две тысячи двести пятидесятимиллионную долю солнечных тепловых лучей, затем некоторая часть их поглощается планетами, входящими в состав солнечной системы, а большая часть теряется в пространстве. Впрочем, некоторые астрономы думают, что это изобилие тепла не пропадает, а возвращается Солнцу в другой какой-нибудь форме.

— А очень велик сеньор Феб?

— Поверхность его в одиннадцать тысяч восемьсот раз больше земной поверхности, объем в один миллион двести семьдесят девять тысяч раз больше объема Земли и в шестьсот раз больше объема всех планет, взятых вместе. Вся его масса превосходит в триста девятнадцать тысяч пятьсот раз массу Земли и немногим более семисот раз — массу всех планет Солнечной системы, взятых вместе, но его средняя плотность составляет лишь двести тридцать три тысячных плотности земного шара, то есть вчетверо меньше плотности Земли.

— Скажите мне, сеньор доктор, не оказывает ли Солнце еще какого-либо влияния на нашу Землю за исключением того, что оно ее греет? — спросил Кардосо.

— Судя по последним наблюдениям, произведенным астрономами, кажется, что сеньор Феб, как его называет наш чудак Диего, сильно влияет на атмосферные явления, происходящие на земном шаре. Доказано, что когда солнечная фотосфера возмущена, то это всегда вызывает разные магнитные явления на Земле, а часто также бури в земной атмосфере.

— Значит, солнечная фотосфера не всегда одинакова?

— Нет, не всегда, Кардосо; масса раскаленных газов, окружающая солнечное ядро, находится в движении. Громадные языки пламени, длиной в целые тысячи миль, поднимаются от Солнца, и время от времени солнечная фотосфера разрывается в нескольких местах, причем образуются неизмеримые пропасти, обыкновенно называемые учеными солнечными пятнами. Чем многочисленнее эти пятна, тем чаще разражаются на земном шаре магнитные и атмосферные бури…

— И эти бури продолжаются постоянно?

— Нет, они разражаются тогда, когда солнечные пятна обращены в сторону Земли; так как Солнце оборачивается вокруг своей оси приблизительно за двадцать семь дней, то в бурях бывает перерыв, когда покрытая пятнами часть его обращена в другую сторону.

— А велики эти пятна?

— Наблюдали несколько пятен величиной, превосходящей в четыре раза величину земной поверхности.

— Вот так история! Но как же они образуются?

— Предполагают, что это громадные кратеры, образовавшиеся в невидимых для нас токах раскаленных газов, и что в бездонной глубине этих кратеров виднеется само солнечное ядро.

— А разве не удалось объяснить причину производимых Солнцем на Земле бурь?

— Нет еще. Замечено только, что по мере того как солнечные пятна увеличиваются, магнитная стрелка ведет себя все беспокойнее и поворачивается по направлению к этим пятнам. Чем больше эти пятна удаляются от земного шара, тем спокойнее становится стрелка, а чем они больше приближаются, тем она становится беспокойнее. Когда же пятна находятся прямо напротив земного шара, тогда она скачет, как безумная. Такому поведению стрелки соответствуют появляющиеся в это время на Земле явления, как то: северное сияние, землетрясения и так далее.

— Значит, по мнению астрономов, магнитное состояние Земли прямо зависит от влияния солнечных пятен?

— Да, Кардосо.

— И они влияют также и на землетрясения?

— Кажется, именно так и есть, так как замечено, что землетрясения происходят именно тогда, когда на Солнце больше всего пятен.

— Вот так загадка!.. Неужели удастся когда-нибудь разгадать ее?

— Будем надеяться, что удастся, Кардосо. Эти солнечные пятна, вызывающие на Земле столько катаклизмов и появление которых странно совпадает с циклонами, засухами, наводнениями и неурожаями, заслуживают самого тщательного изучения.

Разговаривая таким образом, путники продолжали быстро продвигаться к северо-западу, все больше и больше углубляясь в эту необозримую, бесплодную, выжженную солнцем равнину, пересекаемую лишь большими поясами беловатого песка, раздражавшего зрение, и совершенно лишенную всякой растительности. Жара увеличивалась с каждой минутой, и следовало опасаться, что животные подвергнутся солнечному удару.

О дикарях не было ни слуху ни духу. Диего и Кардосо высовывали время от времени головы из драя, чтобы бросить быстрый взгляд на юг, но в этом направлении не появлялось ни одного живого существа. Без сомнения, австралийцы после полученного ими жестокого урока окончательно оставили мысль ограбить драй, защищаемый столь храбрыми людьми и таким могущественным оружием, сразу устилавшим всю землю трупами.

В полдень путники сделали остановку близ реки Финк, так как шли все время по ее течению, держась от нее лишь в нескольких милях, чтобы избежать глубоких изгибов русла.

Диего и Кардосо сошли на дно ручья посмотреть, нельзя ли найти немножко воды в зарослях полуиссохшего тростника, росшего в ее русле. В то время, пока искали воду, они увидели какое-то довольно большое животное, старавшееся убежать к противоположному берегу.

— Ого! — воскликнул старый моряк. — Кажется, здесь водятся и бифштексы!

— Ты видел какое-нибудь животное? — спросил Кардосо.

— Да, дружище, заряди ружье и пойдем вслед за ним.

— Куда же оно убежало?

— Посмотри, вон там шевелится тростник.

— Вперед, старина!

— Идем, идем!

Они бросились в заросли, вслед за дичью, убегавшей к противоположному берегу, причем животное с силой раздвигало тростник, падавший, словно подкошенный, на землю.

Наши матросы перешли русло реки и поднялись на противоположный берег, но, сделав несколько шагов, остановились, вскрикнув от изумления и отвращения.

Пред ними стояло животное и преспокойно на них глядело, но что это было за отвратительное творение! Крокодил, тарантул, словом, какое угодно чудовище казалось бы красивым по сравнению с этим зверем.

Это был отвратительный сауриан , проще говоря, огромная ящерица, коричневого цвета с ярко-красными пятнами, окруженными черными полосками; ящерица эта была вооружена костистым панцирем, какого не найдешь ни на одном животном.

Он был весь покрыт роговым веществом, расположенным в виде обращенных вовсе стороны шипов, что и делало его похожим на кучу рогов. Лоб его также был покрыт панцирем, ноги коротки, изогнуты и также покрыты странно расположенными наростами, глаза маленькие, черные и блестящие; казалось, он хотел загипнотизировать ими охотников.

Добежав до открытого места, он остановился и угрожающе смотрел на двоих преследователей, словно приготовился к защите.

— Клянусь рогами Вельзевула! — воскликнул старый моряк. — Я положительно не понимаю, что это за зверь!

— Я никогда не видел ничего подобного этому творению, ничего более отвратительного, — ответил Кардосо.

— Уж не дракон ли это?

— Сейчас узнаем, Диего.

Говоря это, Кардосо прицелился из своего «снайдера» и выстрелил в отвратительное животное, но пуля отскочила от его костистых рогов и куда-то закатилась.

— Громы и молнии! — воскликнул старый моряк. — Да этот дракон в панцире, словно корабль!

— Постой, старина! — сказал Кардосо.

Он быстро зарядил ружье и очень тщательно прицелился.

Раздался выстрел, и на этот раз чудовище, пораженное в связки панциря, сделало неловкий скачок в сторону, встало на лапы, бешено завертело хвостом и затем перестало шевелиться.

— Прекрасный выстрел! — воскликнул позади них голос. — Вот животное, за которое музеи заплатили бы очень дорого.

XV. Пустыня

Эти слова произнес доктор. Увидев, что оба матроса перебежали русло реки, и услышав их первый выстрел, он подумал, что они открыли в тростниках какого-нибудь туземца, и прибежал помочь им преследовать врага.

— Вы пришли как раз вовремя, сеньор доктор, — сказал Диего. — Скажите мне, пожалуйста, видели ли вы когда-нибудь животное безобразнее этого?

— Нет, не видел, — ответил Альваро.

— Знаете ли вы, по крайней мере, что это такое?

— Это molok , сауриан, принадлежащий к семейству агамов. Он стал известен лишь немного лет тому назад. Уже убили несколько подобных экземпляров во внутренних землях этого континента.

— Значит, они водятся только в Австралии?

— Да, только в Австралии, Диего.

— И что же, они опасны?

— Не думаю.

— А ведь его панцирь так тверд, что от него отскакивает даже пуля.

— Это меня удивляет, так как роговидные отростки его панциря пусты внутри.

— А можно его есть?

— Он так противен, что, вероятно, даже австралийцы не стали бы его есть.

— В таком случае оставим его в добычу динго. А теперь вернемся к драю.

— Постойте, Диего, нашли вы воду?

— Ни капли, сеньор доктор, — ответил Кардосо.

— Вот это скверно, у нас ее всего только двести литров.

— Разве мы не найдем других рек на севере или на западе?

— Все они будут сухи.

— И озер тоже не найдем?

— Озеро Вудс, но оно очень далеко.

— Что же нам делать? — спросил Диего.

— Пойдем по течению Финка до слияния ее с Хьюгом, а потом посмотрим. Вернемся к драю, друзья мои. Я тороплюсь скорее оставить эти места.

— Вы боитесь новой атаки?

— Пожалуй, что так, Кардосо.

Они перешли реку обратно и вернулись к драю. Ниро Варанга влез на козлы, и маленький караван, несмотря на страшную жару, снова двинулся в путь, следуя по берегу Финка, чтобы иметь возможность кормить животных росшим здесь тростником.

В четыре часа они доехали до берега Хьюга, большого притока Финка, берущего начало на северных склонах гор Ватерхаузен, но и он также был совершенно сух. Зато Кардосо был счастлив, потому что ему удалось убить лебедя, летевшего с севера на юг.

Он весил по крайней мере двадцать пять килограммов, но вместо белого оперения, какое бывает у наших лебедей, его перья были темные, почти черные. На этом странном континенте даже и птицы не такие, как на других материках.

К вечеру Ниро Варанга остановил драй возле группы тощих деревьев с серыми листьями; деревья эти принадлежали к многочисленному роду эвкалиптов. Едва лишь туземец подъехал к ним, как тотчас же соскочил с козел и очень внимательно осмотрел кору деревьев, выказывая при этом жестами удивление и страх.

— Эй, Коко! — вскричал Диего. — Не нашел ли ты каких-либо прекрасных плодов?

— Скажите лучше, каких-нибудь ужасных знаков, — ответил австралиец, указывая на несколько стрел с какими-то необычными нарезками, которые были воткнуты в кору дерева.

— Что это такое? — спросил доктор, также сошедший с драя.

— Это объявление войны.

— Кому же оно адресовано?

— Без сомнения, нам.

— Кем же это?

— Жителями этой страны.

— Да ведь мы еще не видели ни одного из этих жителей, — сказал Кардосо.

— Верно, они нас видели.

— Ты рассказываешь нам сказки, Коко, — сказал Диего.

— Я говорю вам, что нам запрещают идти вперед.

--Что мне за дело до запрещений этих чахоточных, воющих обезьян!

— Вы можете раскаяться, если ослушаетесь этого предупреждения

— То есть, ты хочешь сказать, что они будут каяться, когда наша митральеза погладит их по спинам.

— Я советую вам остановиться.

— Это невозможно, Ниро Варанга, — сказал доктор. — Мы должны идти вперед, несмотря на эти знаки.

— Они убьют нас всех, господин.

— Ну, мы дорого продадим им свою жизнь.

— И я должен идти вслед за вами?..

— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Ты должен вести нас вперед, если даже и не пожелаешь этого!

— Но моя жизнь…

— Мы сумеем ее защитить, трус ты этакий!

— Посмотрим.

— Что вы на это скажете, доктор? — спросил Кардосо, когда НироВаранга отошел прочь.

— Скажу, что дикари хотят запугать нас.

— А мы все-таки пойдем вперед?

— Непременно, друзья мои.

— Мы всюду за вами последуем, — сказал Диего.

— Тем не менее я советую вам хорошенько сторожить ночью.

— Не бойтесь, сеньор доктор, — ответил Кардосо. — Мы будем спать днем и бодрствовать ночью.

Они вернулись на место стоянки, где Ниро Варанга готовил ужин. Диего, с каждым днем становившийся все более и более недоверчивым, пристально посмотрел в лицо австралийца, но ему показалось, что Ниро Варанга совершенно спокоен.

— Я не буду спускать с него глаз, — пробормотал он, — тут есть какая-то тайна, которую я никак не могу себе объяснить.

Когда ужин был съеден, Диего взялся сторожить первую четверть ночи, но в его смену не случилось ничего особенного. Сменивший его Кардосо провел свою смену также совершенно спокойно, только около трех часов утра ему показалось, что он видел при неверном свете зари, как на берег поднялась какая-то человеческая тень, немного спустя появилась другая тень, напоминавшая собой какое-то животное или, скорее, птицу гигантских размеров.

Но появление и исчезновение их произошло так быстро, что он не был уверен, была ли это действительность или ему только померещилось. Он боялся ошибиться, но тем не менее стал поближе к драю, взвел курок «снайдера» и начал тщательно всматриваться вдаль.

Четыре часа его смены прошли, а виденные им тени больше не появлялись.

— Как странно, — прошептал он, — если бы я не был уверен, что мы прошли такое большое расстояние, то мог бы подумать, что эти тени очень похожи на колдуна и его страуса. Ба, да я с ума сошел, вообразив себе, что это колдун, он теперь еще, должно быть, где-нибудь близ Баготских гор или на берегах Финка.

Он был настолько убежден в своей ошибке, что не сказал об этом ни слова ни доктору, ни Диего, чтобы не обеспокоить их понапрасну. В шесть часов драй снова двинулся в путь в своем обычном направлении. Перейдя сто тридцать четвертый меридиан близ горы Шарлотты, он направлялся к горам Джемс, вершины которых ясно виднелись на севере.

Жара была все такая же подавляющая, и из внутренних земель материка продолжал непрерывно дуть жгучий ветер, сушивший горло людей и животных и быстро поглощавший небольшой запас воды маленького каравана. Громадная равнина, простиравшаяся до подножия гор, казалась ужасающе бесплодной: на ней не было ни единого клочка травы, ничего, кроме больших камней, обожженных солнечными лучами, и песка, приподнимаемого и сметаемого в кучи ветром, причем он набивался в глаза и рот путников, у которых от этого начинались припадки конвульсивного кашля. Этот песок был настолько мелок, что проникал сквозь белое полотно драя и попадал даже в ящики.

В полдень столбик термометра поднялся до шестидесяти градусов!.. Несчастные путешественники просто пеклись заживо, словно они находились в раскаленной печи; только один дикарь свободно переносил этот ужасный жар и не боялся выставлять свою открытую голову под жгучие солнечные лучи.

Вдруг один из быков, пораженный солнечным ударом, внезапно упал на землю, чтобы никогда больше не встать. Обрезали его постромки и вырезали у него язык, который мог служить обедом для путников, а труп его был оставлен на съедение диким собакам.

Драй продолжал двигаться, медленно тащимый несчастными животными, мычавшими и ржавшими хриплыми голосами. Тяжелая колымага скрипела и трещала, словно она готова была развалиться, колеса ее глубоко врезались в песчаный грунт, а доски были столь накалены, что до них нельзя было дотронуться.

Доктор и оба матроса хотя и были привычны к экваториальной жаре, тем не менее лежали растянувшись на ящиках; они словно одурели и были не в состоянии сделать какое-либо движение. Мозг их, казалось, горел, а легкие работали с ожесточением и все-таки не наполнялись: входящий в них воздух был настолько жгуч, что несчастным казалось, будто они сохнут. В два часа термометр показывал шестьдесят пять градусов, и у них пал другой бык, моментально пораженный солнечным ударом.

— Клянусь рогами оленя, — воскликнул Диего хриплым голосом, — если подобная жара продлится еще часа два, то мы останемся без животных! Странная пустыня, здесь ничего не видно, кроме камней, только камней!.. Вот был бы подходящий момент для нападения на нас дикарей!.

К счастью, этот ужасный жар, дойдя до шестидесяти пяти градусов, медленно стал ослабевать и дошел до пятидесяти градусов; люди и животные могли наконец свободнее дышать и немножко ожили, но впереди них все еще расстилалась необозримая пустыня, которая, казалось, должна была кончиться еще не скоро.

В шесть часов вечера драй перевалил через горы Джемс по горному проходу, пробитому рекой Хьюгом, русло которого спускалось с севера большими извивами, но в нем не было ни глотка воды. Выйдя из ущелья, они увидели цепь гор Ватерхаузен, но и они также были бесплодны, и в их долинах не видно было никаких следов растительности. Солнце сожгло всю страну и иссушило даже крупные деревья, стволы которых, лишенные не только листвы, но и коры, поднимались к небу по склонам гор, словно скелеты. На следующий день драй двинулся вперед за два часа до зари. Спасение каравана зависело от быстроты его передвижения, так как быки должны были вскоре пасть от голода, потому что здесь для них не было никакой пищи, да и запас воды видимо уменьшился. Если бы через два дня путникам не удалось добраться до какого-нибудь ручья или леса, то они должны были бы бросить драй посреди пустыни. Погоняя быков и лошадей, путники добрались до гор Ватерхаузен и с невероятными усилиями перебрались через них, перешли приток Хьюга — реку Мюллер и направились к большой горной цепи Макдоннелл, надеясь найти в долинах этой цепи хотя бы немного травы и какой-нибудь ручей.

В одиннадцать часов Диего, привставший, чтобы осмотреть окрестности, указал доктору на видневшиеся у подножия гор темные массы.

— Это деревья, — сказал доктор.

— Уверены вы, что не обманываетесь?

— Совершенно уверен, Диего.

— И вы думаете также найти и воду?

— Да, мы ее найдем.

— Вперед, Ниро Варанга! Но что означает этот слой красной земли?

— Он означает, друг Диего, что мы теперь идем по большой золотой залежи, по настоящему золоту.

— Вы шутите, сеньор доктор?

— Нет, я говорю серьезно; быть может, под нашими ногами лежат миллионы.

— Какое несчастье, что мы не можем остановиться и нагрузить драй золотом. Есть тут также и бриллианты?

— Не думаю, в Австралии их еще до сих пор не находили.

— Скажите мне, сеньор доктор, — сказал Кардосо, — ведь золото самый дорогой из всех существующих на земле металлов?

— Вовсе нет, друг мой, есть другие металлы, стоящие гораздо дороже. Большая ошибка думать, что оно — самый дорогой из всех металлов.

— О, да это для меня новость, сеньор доктор! — воскликнул Диего. 368

— Не только для тебя, но и для многих других, — ответил Альваро.

— А скажите, пожалуйста, какие же, по-вашему, самые дорогие металлы?

— Сейчас я удовлетворю твое любопытство. Ты, вероятно, знаешь, что за килограмм золота платят обыкновенно три тысячи пятьсот франков, килограмм иридия, металла, открытого в 1803 году Тенянтом в платиновых копях, стоит до шести тысяч и даже до шести тысяч пятисот франков.

— Да это почти вдвое дороже золота?..

— О, это еще пустяки, есть металлы, стоящие гораздо дороже.

— Но что это за металл, этот иридий?

— Это довольно редкий, светлый, как сталь, и отливающий всеми цветами радуги металл. Осмий, также находимый вместе с платиной, но имеющий голубовато-белый цвет, стоит около шести тысяч пятисот франков за килограмм; килограмм белого, как серебро, бария, открытого Дэви в 1808 году [*] и находящегося в барите, стоит около сорока тысяч франков.

[*] — Барий был впервые обнаружен в 1774 г. шведским химиком К. Шееле, а Дэви в 1808 г. получил металлический барий электролизом.

— Гром и молния, вот так редкостный металл!

— Килограмм Колумбия, или ниобия, открытого Розе в 1844 году, и родия, открытого Волластоном в 1804 году, стоят по двадцать тысяч франков; рутений, открытый Клаусом в 1844 году металл, очень похожий на иридий, стоит четырнадцать тысяч франков за килограмм; палладий, открытый Волластоном в 1804 году и находимый то вместе с платиной, то вместе с бразильским золотом, имеющий форму мелких зерен, стоит четыре тысячи пятьсот франков за килограмм; иттрий, найденный в первый раз в Иттербю, в Скандинавии, и вообще чрезвычайно редкий, стоит двадцать пять тысяч франков за килограмм; стронций, открытый Дэви в Шотландии в 1808 году, имеющий бледно-желтый цвет, а при горении дающий яркий белый цвет, продается по цене тридцать пять тысяч франков за килограмм; глиций, или бериллий, — тридцать четыре тысячи франков за килограмм; литий, самый легкий из всех металлов, — двадцать пять тысяч франков за килограмм; ванадий, открытый Сефстроцином в Швеции в 1830 году [*], белый, как серебро, но с изумительным, никогда не тускнеющим блеском, стоит двадцать две тысячи франков за килограмм и, наконец, didym (дидим), открытый Мозандером в 1840 году, дороже всех других, так как цена его равняется сорока двум тысячам франков за килограмм [*].

[*] — Ванадий был впервые обнаружен в 1801 г. мексиканским минералогом А. М. дель Рио, а в 1830 г. получил свое современное название.

[*] — Скорее всего, речь идет о тербии, открытом шведом К. Мосандером в 1843 г.

— Тысяча кораблей! Вот так цены!..

— Вот и лес! — вскричал в эту минуту Ниро Варанга

XVI. Таинственный след

Да и пора было доехать! Животные просто изнемогали от голода. Они около сорока восьми часов не ели ничего, кроме полусожженного солнцем тростника и, умирая от жажды, едва держались на ногах. Казалось, они вот-вот упадут, чтобы никогда уже больше не встать. Почуяв близость пастбища, животные сделали последнее отчаянное усилие и дотащили тяжелый фургон до зеленеющей долины, вдававшейся в высокие отроги большой цепи гор Макдоннелл, причудливые вершины которых терялись по направлению к западу и к востоку.

Дойдя до долины, лошади и быки, истощенные сделанным ими последним усилием, повалились один возле другого и начали жадно жевать росшую вокруг них в большом количестве траву. Долина эта вдавалась на несколько километров в горную цепь, образуя как бы своего рода длинный проход, постепенно поднимавшийся на склоны грандиозной массы скал, тогда как окрестности этой долины были совершенно бесплодны и покрыты песком и громадными камнями; внутри ее, напротив, росло множество деревьев, кустов и травы. Направо и налево тянулись большие группы мальг, высотой четырнадцать--пятнадцать футов, ваи-вайга , или деревьев смерти, черных деревьев, мочальных деревьев, казуарин с крепкими и толстыми стволами, австралийских кедров, xanthoma , араукарий и разного рода эвкалиптов. Посреди этой растительности виднелись летающие, дерущиеся, кричащие и поющие белые голуби, стаи порфириев с блестящими голубыми перьями, белых, красных и бледно-розовых какатоэс и других попугаев, тогда как в вышине, над скалами и пропастями, носились несколько пар смелых орлов и больших соколов, называемых естествоиспытателями haliastur .

— Каррамба! — воскликнул Диего, широко открывая глаза. — Куда это мы попали? Не в земной ли рай?

— Это оазис, — ответил доктор.

— Удивительная страна, здесь вам на каждом шагу представляются новые сюрпризы!.. Там сожженная солнцем пустыня, а здесь настоящий рай. Кто тут что-либо поймет?!

— Не видите ли вы хоть немножко свежей воды? — спросил Кардосо. — Я отдал бы два года жизни, чтобы осушить кружку какой-либо жидкости, пива или воды, все равно.

— Я тебе ее сейчас достану, — сказал доктор.

— Верно, вы нашли ручей?

— Возьми топор и ступай за мной.

— Топор? Разве вы хотите разбить им скалы?

— Иди за мной, и ты увидишь.

Все трое сошли с драя, и доктор направился к группе росших невдалеке деревьев на почве, не указывавшей ни на малейший признак влажности.

— Отсеки корни вот этого дерева, — сказал Альваро, обращаясь к Кардосо.

— Что вы хотите с ними делать? — спросил изумленный матрос.

— Не заключают ли они в себе склада льда? — спросил Диего. — В этой стране меня бы это нисколько не удивило.

— Ну, руби же, — сказал доктор.

Кардосо отрубил выдававшиеся из земли толстые корни эвкалипта, и вдруг из обрубленных корней потекли струи прозрачной воды.

— Пейте, друзья мои, — сказал доктор.

Оба матроса бросились на колени, припали губами к отрубленным местам и жадно начали пить.

— Клянусь утробой кита! — воскликнул старый моряк между глотками. — Да ведь эта вода и свежа и вкусна! Ну и страна… Тут деревья служат колодцами. Пей Кардосо, пей, здесь хватит на всех.

И они пили все трое, поглощая, словно насосы, вытекавшую из корней свежую воду. Когда один корень осушался, они тотчас же отсекали другой и снова принимались пить с прежним усердием и перестали лишь тогда, когда полностью утолили жажду.

— Хватит, — сказал Диего, — если я буду еще продолжать пить, то лопну. Подумай-ка теперь о том, как бы добыть себе какое-нибудь вкусное жаркое: здесь не может быть недостатка в дичи, я в этом…

Он не докончил своей фразы, потому что зацепил ногой за марру , длинную лиану, извивавшуюся по земле и тянувшуюся к деревьям, и упал в середину куста, имевшего длинные ветви.

Едва лишь он повалился на это растение, как, к величайшему своему изумлению, почувствовал, что его крепко обхватили совершенно лишенные листьев ветви.

— Ай, кто это меня хватает! — закричал он, быстро вскочил и, рванувшись изо всех сил, освободился от плотно обвившихся вокруг его тела ветвей. Диего взглянул на свои руки и испустил крик ужаса: руки были покрыты кровью.

— Кровь!.. — воскликнул он. — Это еще что за ужасное растение?..

— Кровь! — воскликнули вместе Кардосо и доктор.

— Посмотрите, — сказал Диего, — мои руки совершенно красны.

— Больно тебе? — спросил доктор.

— Да, немножко жжет, — ответил старый моряк.

— Посмотрим-ка это странное растение.

Альваро приблизился к кусту и очень тщательно осмотрел его; куст был высотой в два метра, с тонкими, чрезвычайно гибкими ветвями, совершенно лишенными листьев, но зато покрытыми слоем густой и очень липкой смолы, сквозь которую виднелись едва заметные простым глазом дырочки.

Доктор дотронулся до одной из ветвей, она тотчас же согнулась и крепко обхватила его руку, немного спустя он почувствовал легкое жжение, жилы на руке налились кровью, и сквозь поры кожи крепко сжатой растением руки показалось несколько капель крови.

— Это хищное растение, — сказал доктор, поспешно освобождаясь от сжимавшей его руку ветви.

— Хищное растение! — воскликнули в высшей степени изумленные Диего и Кардосо.

— Да, друзья мои, оно высасывает кровь посредством невидимых присосков.

— Как же так! — воскликнул Диего. — В этой стране водятся даже и растения, питающиеся кровью? Да что же это, наконец, за страна? [*]

[*] — Доктор Дустан открыл в 1892 г. подобное же растение в Центральной Америке. — Примеч. автора.

— Так что, если бросить на ветви этого растения какое-нибудь животное, они бы его пожрали? — спросил Кардосо.

— Они высосали бы из него всю кровь, друг мой, — ответил доктор.

— Вот ужасное растение! — воскликнул старый моряк.

— Это тебя изумляет? Но находили еще и другие растения, питающиеся животными, как здесь, так и на других материках. Знаменитый ученый Дарвин открыл, что Drosura rotundifoglia имеет свойства съедать садящихся на его листья насекомых, а это растение весьма распространено даже в Европе. Потом на этом континенте найден род громадной крапивы, которая ловит птиц или мелких животных, обвертывая их своими широкими листьями, и затем совершенно высасывает из них все соки и превращает их в скелеты, выбрасывая свою добычу лишь тогда, когда от нее остались одни кости, которых она не может поглотить.

— Если бы все это рассказывал мне кто-нибудь другой, то уверяю вас, сеньор доктор, что я запер бы его в дом умалишенных.

— Верю, Диего, — сказал доктор улыбаясь. — Все это так странно, что поверить этому очень трудно, хотя у растений существуют еще гораздо более изумительные странности.

— Какие же это странности? — спросил Кардосо.

— Разве не открыли животных-растений?

— Животных-растений? — воскликнул старый моряк, смотря на доктора с таким видом, как будто хотел его спросить: не спятил ли он с ума.

— Да, Диего, — сказал Альваро, — это животное-растение весьма обыкновенно, оно называется convolvula schultzii ; оно совмещает в себе водоросль и червя, тело его не имеет в середине полости и снабжено подвижными ресничками, служащими органами передвижения. Оно зеленого цвета, чем обязано ряду клеточек, содержащих в себе хлорофилл, дающий окраску растениям. Сначала думали, что эти животные-растения дышат точно так же, как и все другие растения, но затем было доказано, что способ их дыхания совершенно особенный, то есть они поглощают растворенную в воде углекислоту, так как живут в воде, но вместо того, чтобы выдыхать кислород, они, напротив, употребляют его себе на пользу, чтобы дольше жить.

— Но где же находят этих водорослей-червей?

— В стоячих водах, Кардосо, — ответил доктор.

— А есть ли у них глаза?

— Настоящих глаз нет, но у них есть зрительные органы, и они даже любят свет, так что если эти животные-растения положить в темную бутылку, то они непременно инстинктивно направляются в наиболее освещенную сторону.

— Это изумительно, сеньор доктор.

— Еще бы, Кардосо, это изумило даже естествоиспытателей, которые должны были признать, что между двумя царствами, животным и растительным, существует переходная ступень, тогда как прежде ее не было. Но будет нам болтать, займемся-ка нашими животными, ведь они умирают от жажды.

Путники вернулись к драю, остановившемуся у входа в долину, и послали Ниро Варанга собрать воду, какую можно было еще найти в корнях эвкалиптов, чтобы напоить несчастных животных. Пока австралиец торопливо побежал исполнить приказание доктора, Диего стал готовить завтрак, начав варить язык второго быка, павшего в пустыне, а Кардосо отправился в лес, чтобы найти какую-нибудь дичь.

Не прошло и получаса, как доктор и новый повар увидели идущего к ним сильно запыхавшегося Кардосо. Он взял своих спутников за руки, отвел их за фургон, чтобы его не услышал Ниро Варанга, и сказал:

— Сеньор доктор, нас преследуют!..

— Ты бредишь, дружище, — воскликнул Диего.

— Нет, старина, я вовсе не брежу.

— Ты видел австралийцев? — спросил доктор.

— Нет, но я нашел очень странный след.

— Что же это за след?

— Переходя через песчаную полосу, я увидел ясный отпечаток двух голых ног, а рядом с ними следы страуса.

— Ну, и что же из этого?

— А то, что там прошел человек, вслед за которым шел страус.

— Я не нахожу повода пугаться этого.

— А что, если этот человек тот колдун?

— Колдун? Это невозможно! Он, должно быть, еще и до сих пор находится на берегах Финка.

— Нет, Диего, ты ошибаешься, — сказал Кардосо, — потому что несколько дней тому назад, вечером, во время нашей стоянки на берегу Хьюга, мне показалось, что я уловил на противоположном берегу две тени, тень человека и громадной птицы, без сомнения, страуса.

— И ты нам этого не сказал, друг мой?

— Я был настолько уверен, что мне это только показалось, что не хотел понапрасну вас пугать.

— Это очень важно! — сказал доктор, как бы о чем-то раздумывая.

— Но как же этот колдун умудрился прийти сюда впереди нас?

— Австралийцы отличные ходоки, Диего, они проходят невероятные пространства.

— Ну, а пустыня?..

— Пустыня для них не представляет препятствия, они привычны к сильной жаре и к самым страшным лишениям.

— Неужели этот подлец хочет отомстить нам? — спросил Диего, скрежеща зубами и сжимая кулаки.

— Известно, что австралийцы очень мстительны и что они выжидают с невероятным терпением благоприятного момента, чтобы свести старые счеты.

— Но ведь он один, что же он может нам сделать?

— Кто его знает? Вьереданам повинуются все австралийцы, он может поднять против нас какое-нибудь многочисленное племя.

— Клянусь Юпитером, что если мне удастся поймать его, так я непременно его повешу!

— Что же вы решили делать, сеньор доктор? — спросил Кардосо.

— Ехать тотчас же и постараться догнать этого человека; я инстинктивно чувствую, что он принесет нам несчастье.

— Да-да, нужно его догнать, — сказал Диего. — Давайте же посадим на вертел его зловещую птицу.

— За горами опять начнется пустыня? — спросил Кардосо.

— Да, но она не будет столь бесплодна, как та, что мы прошли. А теперь ступайте, обрубите все корни этих эвкалиптов, чтобы запастись водой, и затем снова в путь. Быть может, наше спасение зависит от быстроты шага наших быков.

— Поедим немножко, а затем и за работу, — сказал Диего.

Они в несколько минут съели свой завтрак, затем направились к группе эвкалиптов, которых было очень много, и тщательно собрали в бочонки всю воду, вытекающую из их корней. Запас этой воды был так велик, что ее могло хватить на три или даже на четыре недели.

Боясь, что животные снова не найдут себе хороших пастбищ по ту сторону гор Макдоннелл, матросы с помощью Ниро Варанга нагрузили драй сочными травами, и в четыре часа пополудни отдохнувшие и сытые лошади и быки снова двинулись вперед и драй въехал в узкий проход, открывавшийся в горной цепи Макдоннелл. Проехав через него, драй направился к другой цепи гор, менее высокой, нежели предыдущая, но также запиравшей горизонт с севера; горы эти были поразительно бесплодны. Кардосо, внимательно всматривавшийся в почву, снова открыл на песке следы человека в сопровождении следов большой птицы; величина их не оставляла сомнений, что это следы страуса. Следы шли к северу, но несколько отклонялись в сторону горы Сэр-Чарльз, видневшейся к востоку.

— Это следы мошенника-колдуна! — воскликнул взбешенный Диего.

— Я тоже думаю, что это его следы, — сказал доктор.

— В погоню за ним! Коко, погоняй же быков как можно скорее и берегись остановиться, не то я тебе сверну шею!..

Ниро Варанга начал усиленно погонять лошадей и быков, но если бы в эту минуту честный моряк посмотрел ему в лицо, так он увидел бы, что губы его искривились насмешливой улыбкой.

XVII. Ядовитые луга

В следующие дни драй ехал изумительно быстро и делал очень короткие остановки. Переехав через реки Гарри и Барт, берущие начало на склонах цепи гор Странгвейс, и пройдя короткое расстояние по пескам пустыни, путники доехали до Уикстеда, в котором так же, как и в двух первых реках, не было воды. Они переехали через горы Рейколс, воспользовавшись для этого долиной, прорытой Вудфордом, притоком вышеупомянутой реки, объехали вокруг горы Стюарт, громадного одинокого конуса, возвышающегося близ двадцать первой параллели, доехали до цепи гор Форстера и, перерезав сто тридцать четвертый меридиан, свернули на восток, между гор Манн и Гуайн, надеясь найти в этом направлении след колдуна, которого до сих пор еще нигде не встретили

После данного животным, чтобы окончательно не истощить их сил, двадцатичетырехчасового отдыха они снова поехали как можно быстрее по направлению к горам Кроуфорд, так как видели, что по этому направлению убегало несколько эму, но доехав до горы Мерфи, вновь направились к северу и перебрались через Вудфорд, приток реки Тейлор с левой стороны, затем через Уиклифф, изливающийся в болото, но и его также они нашли высохшим, и, наконец, через Сазерленд, теряющийся в громадных песчаных и каменистых равнинах. Затем они перевалили через горы Девенпорт, Мерчиссон, Сэмюел и Уистингтон и наконец добрались до цепи гор Ашбертон, не найдя никаких новых следов вьередана, и свернули на восток, к озеру Вудс, берегов которого они достигли двадцать два дня спустя после того, как покинули горы Макдоннелл. Путники совершенно выбились из сил, животные чуть не падали от истощения, а драй был наполовину разбит этой быстрой ездой на протяжении четырехсот миль.

Озеро Вудс — один из главных бассейнов воды, находящихся во внутренней части австралийского континента, где так редко встречаются озера. Оно не велико: всего около сорока километров в ширину и, быть может, до пятидесяти километров в длину, но имеет громадное значение именно потому, что воды его никогда полностью не испаряются, даже во время страшной летней жары, а благодаря этому не высыхает и растительность, покрывающая его берега, так что оно образует большой оазис посреди громадной каменистой пустыни, занимающей большую часть континента.

Действительно, по берегам его, точно так же как и по берегам впадающей в него реки Ферпоссон, росло множество громадных эвкалиптов, густые кусты мальг, целые леса древовидных вересков, магнолий, мимоз, рододендронов, каучуковых деревьев, диакрид, австралийских кедров и спиральных калидрий, переплетенных густой сетью громадных лиан, тут же виднелись великолепные луга со множеством разбросанных по ним разного рода цветов, как то: группы гераниумов, ахирантий, клематит и настоящих лилий высотой более метра.

Посреди этих лесов и лугов можно было увидеть стада бегущих кенгуру и эму, стаи диких собак, а по ветвям деревьев скакали и бегали многочисленные макропусы серого цвета, летающие лисицы, perameles obesules , похожие на белок, и летали целые стаи какатоэс, голубей, серых ардей с короткими ногами и с очень длинным носом, пардалатусов, а также несколько менур, великолепных, чрезвычайно оригинальных птиц величиной с курицу, с серыми и черными перьями и хвостом в виде лиры.

— Да, пора нам было приехать в страну не столь бесплодную, как каменная пустыня! — воскликнул Диего. — Клянусь корпусом фрегата! Какая роскошная растительность и в особенности какое изобилие дичи четвероногой и пернатой! Кардосо, дитя мое, обещаю тебе превосходные бифштексы. Пусть бы солнце сожгло этого колдуна! Я отсюда не двинусь, прежде чем не отдохну, по крайней мере, неделю. Уф! Я совсем измучился, сеньор доктор!

— Мы остановимся на сколько хочешь времени, Диего, — сказал доктор. — Мы именно здесь и должны начать наши розыски, чтобы узнать, где находится наш несчастный соотечественник.

— Вы надеетесь найти здесь его следы, сеньор доктор? — спросил Кардосо.

— Да, мой друг. Если только правда, что его здесь встретили, то мы найдем его следы. Он должен был непременно остановиться на этих берегах, чтобы отдохнуть от перенесенных им лишений во время перехода через пустыню.

— Мы осмотрим берега озера, когда будем охотиться, — сказал Диего.

— Я именно это и хотел вам предложить, Диего. Весьма вероятно, что на этих берегах живет какая-нибудь семья австралийцев, которая могла бы сообщить нам важные сведения.

— Первого же попавшегося мне навстречу аборигена возьму за ухо и приведу к вам, сеньор доктор.

— Спасибо, Диего. Но прежде всего нам надо укрепить свой лагерь, чтобы они нам не приготовили какого-либо сюрприза. Нарубим-ка деревьев и устроим вокруг драя укрепление.

— Я беру это на себя, сеньор доктор, — сказал Диего, — я знаю в этом толк, а Кардосо мне поможет, так что если колдун натравит на нас какое-нибудь племя дикарей, то, пожалуй, подавится той костью, какую я ему приготовлю. А пока мы можем воспользоваться тремя или четырьмя остающимися до заката солнца часами, чтобы пройтись по лесу. Я вижу здесь столько дичи, что ею можно бы нагрузить целый драй. Что ты на это скажешь, Кардосо?

— Я иду с тобой, — ответил молодой матрос. — Нельзя же отказаться от парочки котлет из кенгуру.

— Ну так идем.

Когда матросы, вооруженные ружьями, ушли по направлению к окружавшему озеро лесу, Ниро Варанга отпряг быков и лошадей и погнал их на луг, поросший сочной травой, на которой здесь и там виднелись красные цветы, росшие на каком-то стлавшемся по земле растении из рода бобовых.

Увидев, что животные начали есть эту сочную траву, австралиец поторопился вернуться к драю, чтобы приготовить ночевку и запастись сухим хворостом, но все же казалось, что его что-то беспокоило, и когда доктор, занятый своими астрономическими вычислениями и приведением в порядок путевых записок, не следил за ним, он как-то странно поглядывал на разбредшихся по равнине быков и лошадей, как бы выискивавших себе лучшие травы.

Боялся ли он, чтобы они не отошли слишком далеко от лагеря и не заблудились бы в лесу или чтобы они не попались в зубы диких собак? На это было бы очень трудно ответить.

За несколько минут до захода солнца Диего и Кардосо вернулись в лагерь, таща за собой какое-то животное, убитое ими на берегу озера; матросы совершенно не знали, к какой породе оно принадлежит, так как прежде никогда не видели ничего подобного.

Это была громадная ящерица длиной в два метра, она имела с каждой стороны шеи по кожистому отростку, и отростки эти казались двумя плащами. Матросы увидели ее между ветвей дерева и убили двумя пулями в ту минуту, когда она собиралась соскочить на землю и распустила уже свои плащи, которые должны были служить ей парашютом.

— Можете вы нам сказать, что это за зверь, сеньор доктор? — спросил Диего. — Уверяю вас, что я никогда не видал чего-либо подобного.

— Это очень редкое пресмыкающееся, — сказал Альваро, рассматривая с большим интересом эту странную ящерицу. — Его нашли несколько лет тому назад и дали ему название хламидозавр, потому что нашедший его увидел в его плаще сходство с древнегреческой хламидой. Я знаю, что оно живет на деревьях, но ничего больше, не знаю даже, съедобно ли его мясо.

— Даже если бы оно и было съедобно, то уверяю вас, сеньор доктор, что я ни за что бы его не попробовал. Черт возьми! Бифштекс из ящерицы! Нет, подобное блюдо я охотно уступлю соотечественникам Коко.

— Вы не нашли никаких следов пребывания сеньора Эрреры?

— Никаких, сеньор доктор, — ответил Кардосо. — Мы прошли лишь небольшое расстояние, зато завтра мы предпримем настоящее исследование.

— Я на вас рассчитываю, друзья мои.

Возвратившись к драю, Диего стал караулить первый: он уселся у огня, тогда как его товарищи улеглись в драе, а Ниро Варанга, уже давно избавленный от караула, так как ему не доверяли, улегся под группой кустарников.

В продолжение ночи несколько стай динго пробежало по лугу, преследуя поднятую ими дичь, но они держались вдали от лагеря. Только около трех часов утра Кардосо увидел, что большая стая собак приближается к тому месту луга, где росли красные цветы и где ночевали лошади и быки.

Боясь, как бы дерзкие четвероногие охотники не причинили им вреда, Кардосо направился вместе с Ниро Варанга, вооружившимся на всякий случай топором и револьвером, в ту сторону, где паслись животные, и выстрелил два раза из своего «снайдера». Испуганные собаки разбежались, но немного спустя вернулись снова, испуская зловещий вой. Тогда Кардосо заметил не без некоторого изумления, что ни быки, ни лошади не выказывали никаких признаков страха, тогда как раньше, почуяв динго, они все мычали и ржали громче обыкновенного.

— Они, должно быть, спят очень крепко, — прошептал он, но не обратил на это особенного внимания и опять принялся стрелять в собак, становившихся все смелее и смелее, так что его выстрелы заставили прибежать Диего и доктора.

— Пригоним-ка животных к драю, — сказал Диего. — Эти голодные бестии способны зарезать и пожрать их всех в несколько минут.

Он подошел к животным, лежавшим в разных местах на лугу, и ударил первого попавшегося ему на глаза быка, но тот и не думал проснуться. Диего подошел к одной из лошадей и проделал тот же маневр, но результат получился не лучше.

— Клянусь тысячей люков, — воскликнул он, — что у этих животных что-то чересчур крепкий сон!

Говоря это, он схватил одного из быков за рога и попробовал его потрясти, но это был напрасный труд.

Тогда ему в голову пришла страшная мысль.

— Они, верно, убиты! — воскликнул он, бросая вокруг подозрительные взгляды. — Сеньор доктор, Кардосо, идите сюда!..

— Что ты такое увидал, не дикарей ли? — спросил Кардосо.

— Нет, не то, я боюсь, что быки наши убиты!

— Убиты! — воскликнул доктор, бледнея.

— Они не шевелятся.

Охваченный сильным беспокойством, доктор подошел к животным и начал толкать их изо всех сил, но они не подали никакого признака жизни; казалось, и быки, и лошади были мертвы.

— Великий Боже! — воскликнул он, отирая выступивший у него на лбу холодный пот. — Кто мог их убить?..

— Но я не вижу никаких ран, сеньор доктор, — сказал Кардосо, сбегавший к драю и возвратившийся, неся в руках несколько зажженных ветвей.

— В таком случае они, вероятно, отравлены.

— Отравлены! — разом воскликнули оба матроса. — Кто же их отравил?

— Ниро Варанга, я слышал, что в Австралии есть ядовитые луга, правда ли это? — спросил доктор, обернувшись к австралийцу.

— Не знаю, господин, — ответил дикарь, отворачиваясь в сторону.

— Ты этого не знаешь, ты, уроженец внутренних земель австралийского материка, проведший детство в этих лесах и равнинах?..

— Не знаю, господин.

— Эй, Коко, — воскликнул Диего, — мне кажется, что голос твой дрожит! Клянусь тысячей молний, мои подозрения все возрастают, и я…

— Постойте, Диего, — сказал доктор.

Он взял горящую ветвь, нагнулся к траве и внимательно начал ее осматривать.

— Красные цветы! — воскликнул он. — Быть может, это и есть ядовитые луга? Бурке и другие исследователи рассказывали о лугах, на которых растут ядовитые цветы. Ниро Варанга, ты не видал прежде такой травы?

— Нет, господин, — ответил австралиец. — Я пригнал сюда скот потому, что мне показалось, что здесь превосходное пастбище, но я не знал, что эти цветы ядовиты.

— А я думаю, что ты это отлично знал, Коко! — воскликнул Диего. — Здесь скрывается измена, и мне кажется, что ты знаешь в чем дело.

— Вы врете, сеньор Диего, — ответил австралиец, сжав зубы. — Клянусь Баримаем, что я ничего не знаю.

— К черту твоего Варимая!.. Говорю тебе, что я тебя повещу на самом высоком дереве во всем лесу.

— Перестань, Диего, — сказал доктор, — мы скоро узнаем, что нам думать об этом молодце, который теперь стал уже совсем не тот, что был прежде. Не нужно бесполезных слов, теперь дело в том, чтобы выйти из затруднения, которое грозит нам страшной опасностью!

— Вы во мне сомневаетесь, господин? — спросил австралиец.

— Да, твое поведение нечисто.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что я тебя теперь не понимаю.

— Значит, вы мне не доверяете?

— Да.

— В таком случае я уйду из лагеря. Мое присутствие здесь больше и не нужно, так как животные подохли.

— А куда ты хочешь идти?

— Я вернусь на юг.

— Один и без съестных припасов?

— Австралийцу не нужно ни фургонов, ни животных, ни съестных припасов, и…

Он внезапно остановился и быстро осмотрелся вокруг. В соседнем лесу послышался хриплый крик, казалось, что то был крик ночной птицы.

— Что с тобой? — спросил Диего, заметивший этот крик и быстрое движение австралийца.

— Ничего, — ответил Ниро Варанга, — мне показалось, что я слышу свист бумеранга.

— Или какой-либо условный знак? — спросил Кардосо, наскакивая на австралийца и крепко схватив его за руки.

— Какой же знак? — спросил дикарь, плотно стиснув зубы.

— Откуда я знаю?

— Вы ошибаетесь, у меня нет друзей в этой пустыне.

— А вьередан? Можешь ты сказать нам, зачем он идет впереди нас? — спросил Диего.

Услыхав эти слова, Ниро Варанга вздрогнул и бросил на Диего злобный взгляд.

— А, так ты это знаешь? — воскликнул он шипящим голосом. — Ну, так вот же тебе!.. — Дикарь внезапно рванулся, высвободился из рук Кардосо, отскочил назад и, быстро выхватив из-за пояса пистолет, выстрелил два раза в Диего, затем, прежде чем оторопевшие матросы или доктор успели сделать хоть какое-нибудь движение, бросился в ближайший лес и исчез в густой тени больших деревьев.

XVIII. Первые следы Эрреры

Диего, оставшийся целым каким-то чудом — вероятнее всего потому, что изменник выстрелил второпях, не целясь, — и Кардосо бросились вслед за беглецом, не думая об опасностях, которые могли ожидать их в громадном лесу. Напрасно доктор, боявшийся, чтобы они не попали в какую-нибудь засаду, старался их удержать. Оба матроса, взбешенные попыткой убийства, сделанной подлым изменником, окончательно снявшим с себя маску своими последними словами, бросились в соседний лес, изрыгая целый поток проклятий по его адресу, причем Диего держал в руке лишь один нож, а Кардосо был вооружен наскоро заряженным им «снайдером».

— Если я его поймаю, то разорву в клочья! — ревел взбешенный Диего. —Ах ты, уродливая обезьяна! Ты старалась предать наев руки врагов! Нечего сказать, чудная страна!.. Тут даже и все слуги становятся мошенниками. Беги скорее, Кардосо, я непременно хочу догнать этого мерзавца Коко!..

— Смотри, если увидишь колдуна, то помни, что их надо захватить обоих, — ответил на это Кардосо.

— Да, непременно обоих, Кардосо. Вот бестия этот колдун! А, так он хочет отомстить мне за то, что я дал ему тумака. Ну, так я надаю ему тысячу, нет, десять тысяч тумаков, если мне удастся его захватить!

— Молчи, — прошептал Кардосо.

— Что ты видишь?..

— Я не слышу больше бега Коко.

— Верно, он спрятался за какое-нибудь дерево.

— Берегись, чтобы он не разрядил нам в спину остальные четыре патрона своего револьвера.

— Постой, дружище.

Диего лег на землю, приложил ухо к земле и стал внимательно слушать.

— Ничего не слышно? — спросил Кардосо.

— Ровно ничего, — ответил старый моряк.

— Значит, он где-нибудь спрятался.

— Подозреваю, что так, Кардосо.

— Или же добежал до колдуна.

— Да ты его видел, что ли?

— Нет, но сигнал…

— Да был ли это на самом деле сигнал?

— Да, Диего, я уверен, что не ошибся.

— Пожалуй, эти подлецы хотят захватить врасплох доктора, а мы оставили его одного.

— Ты путаешь меня, Диего, вернемся-ка скорее назад, чтобы доктор не подвергся какой-нибудь опасности. Может быть, колдун приготовил нам здесь ловушку, созвав сюда дикарей.

— Вернемся, друг мой, в таких потемках нам будет трудно отыскать Коко, мы найдем его после.

Осторожность советовала им возвратиться к драю. В лесу могла быть устроена колдуном засада, а на драй каждую минуту могла напасть целая орда дикарей. Если Ниро Варанга дожидался этой ночи, чтобы отравить быков и лошадей и сделать таким образом бесполезным драй, а затем решился на покушение, чуть не стоившее жизни храбрецу Диего, то, наверное, у него должны были быть на то свои причины.

Оба матроса легли на землю, выползли из леса, стараясь не производить шума, и добрались до того луга, где находился драй; они вздохнули свободнее, увидев, что доктор стоит с ружьем в руках у костра, разведенного на месте стоянки.

— Я начинал за него бояться, — сказал Диего. — Скорее, Кардосо. Матросы перебежали луг и подошли к доктору, ожидавшему их с живейшим беспокойством.

— Вы никого не видели, сеньор? — спросил его Диего.

— Никого, — ответил Альваро. — А вы догнали Ниро Варанга?

— Нет, не догнали; разбойник куда-то исчез, но мы его разыщем, сеньор доктор, клянусь вам, что разыщем.

— Но как вы думаете, сеньор доктор, какие были у этого Коко намерения? — спросил Кардосо.

— Теперь я понял все, друзья мои, — сказал Альваро. — Ниро Варанга сговорился с вьереданом, чтобы нас ограбить. Он презирает наши съестные припасы и наши спиртные напитки, но ему страстно хочется завладеть оружием, обладая которым он станет непобедимым.

Вследствие продолжительного пребывания между белыми дикарь этот заразился от них честолюбием. Кто знает, быть может, он мечтает сделаться вождем своего племени, и могуществом нашего оружия подчинить себе также и соседние племена?

Да, друзья мои, теперь я понимаю все. Это он-то и натравил на нас племя Баготских гор, он же хотел украсть обтюратор нашей митральезы, чтобы лишить нас главного средства защиты; он же велел колдуну сделать знаки войны на деревьях, чтобы дать время догнать нас тому племени. Этот план ему не удался, тогда он дал нам доехать сюда, и здесь окончательно задержал нас, отравив наших животных, значит, именно здесь он и даст нам сражение.

— Тысяча миллионов молний! — воскликнул Диего, ударяя себя кулаком по голове. — А я-то дал ему убежать, не стиснув хорошенько его обезьяньей шеи!« Кто бы мог подумать, что этот отвратительный воющий попугай водил нас столько времени за нос?.. Но, любезнейший мой Коко, наша шкура потолще, чем ты думаешь, а у меня всегда будет припасена для тебя пуля.

— Постой, послушаем-ка сеньора доктора, — сказал Кардосо. — Откуда родом этот Ниро Варанга?

— Из глубины материка. Он, подобно многим другим своим соотечественникам, оставил свое племя, чтобы поселиться в богатых южноавстралийских городах, и устроился в Мельбурне. Я знаю, что он принимал участие в несчастной экспедиции Бурке, причем шел с комендантом Райтом и вел себя безупречно — по крайней мере, так мне сказали.

— И вы серьезно думаете, что он составил такой адский план, чтобы погубить нас?

— Об этом свидетельствуют факты.

— Может быть, его племя живет на берегах этого озера?

— Я подозреваю, что это так, Кардосо. Колдун, должно быть, предупредил соотечественников Ниро Варанга о нашем скором прибытии; вероятно, он сказал им, что у нас есть несколько бочонков спиртных напитков и множество съестных припасов, и вы увидите, что они скоро на нас нападут.

— Мы будем готовы принять их, — заметил Диего.

— А если бы мы не стали их ожидать, а бросили бы драй, теперь и без того навсегда для нас погибший, и продолжали бы путь пешком? — сказал Кардосо.

— Как же мы тогда найдем следы Эрреры? — спросил доктор. — Я не оставлю этого озера, пока не буду убежден в том, что он здесь прошел, и не узнаю, куда он отсюда направился.

— Вы правы, сеньор доктор, — ответил Кардосо. — В таком случае нам надо укрепить лагерь, а затем мы начнем розыски.

— Ну, так за работу, — сказал Диего, — и к полудню наш лагерь будет неприступен.

Все трое, не теряя времени, лихорадочно принялись за работу, боясь, что на них с минуты на минуту могут напасть. Конечно, драй представлял прекрасную защиту от стрел и бумерангов дикарей, но так как бока его были низки, то он не мог служить помехой для натиска осаждающих; чтобы сделать его неприступным, нужно было окружить его со всех сторон крепким частоколом.

Диего, знавший толк в баррикадах и укреплениях, вооружил своих товарищей топорами и направился к лесу, находившемуся всего шагах в десяти от драя, и, выбрав штук двадцать молодых, но имевших уже довольно толстый и крепкий ствол деревьев, сказал:

— Надо их срубить, этого будет достаточно для нашего укрепления.

Они начали рубить деревья, напрягая все свои силы, так что им понадобилось всего два часа, чтобы свалить их на землю и обрубить с них ветви.

Закончив эту первую и самую тяжелую работу, они притащили колья к месту стоянки, распилили их пополам и начали вкапывать в землю вокруг драя, предварительно вырыв глубокие ямы.

Так как у дикарей не было огнестрельного оружия, то нашим друзьям не нужно было плотно законопачивать находившиеся между кольями промежутки, но все же они кое-где прибили гвоздями ветви деревьев, чтобы препятствовать полету стрел.

В два часа пополудни укрепление было окончено, и драй со всех сторон окружен плотным палисадом вышиной в четыре метра; через этот палисад трудно было перелезть, и потому его было очень легко защитить от нападения.

Впереди драя было оставлено широкое отверстие, но в нем стояла митральеза, способная очень быстро очистить от осаждающих находившееся перед ней пространство, как бы они ни были многочисленны. Сверх того Диего счел нужным проделать в нескольких местах палисада узенькие отдушины, чтобы иметь возможность обстреливать неприятеля со всех сторон, а также устроить на самом высоком стволе своего рода наблюдательную вышку для того, чтобы там можно было сторожить по ночам и вовремя заметить приближение неприятеля.

— Злодей Коко будет изумлен, очутившись перед подобной крепостью, — сказал Диего. — Я тебе задам, скверная обезьяна, ишь чего еще захотел, захватить наше оружие!.. А теперь, сеньор доктор, мы пойдем, если вы нам позволите, на берег озера и начнем наши поиски. При первом же признаке какой-либо опасности вы выстрелите, и мы тотчас же вернемся к драю.

— Да разве вы никогда не устаете, друзья мои?

— Ба! Мы просто привыкли к труду, сеньор доктор.

— Предоставляю вам свободу действий, но будьте осторожны и не отходите далеко.

— Мы вам это обещаем.

Матросы взяли свои ружья, револьвер и топор, наполнили карманы патронами и отправились через луг к берегу, тогда как доктор влез на вышку, чтобы выкурить сигару, но на всякий случай захватил с собой и пару ружей.

Смелые исследователи прошли через лес и направились к озеру, находившемуся на расстоянии нескольких сотен метров, и остановились на берегу, спугнув своим появлением несметные стаи различных птиц: bemiclae jubat — водяных птиц величиной с голубя, очень некрасивых на вид, с чрезвычайно тонкими шеями, покрытых вперемежку белыми и черными перьями; ардей, с неизмеримо длинными ногами и с хохлами на голове, и черных лебедей.

Озеро, насколько его можно было окинуть взглядом, казалось совершенно пустынным, лишь кое-где виднелись громадные заросли тростника, над которыми с криком летало множество водяных птиц.

Диего и Кардосо шли, внимательно осматривая берега, надеясь открыть какое-нибудь жилище или увидеть где-нибудь дым, но надежды их были напрасны. Казалось, что на этих берегах никогда не жил ни один человек.

— Если бы здесь находилась стоянка какого-нибудь племени, мы бы непременно увидали где-нибудь дым, — сказал Кардосо. — Мне кажется, что Коко ушел из этих мест.

— Хм, ну а я не думаю, чтобы он ушел, Кардосо, — проговорил старый моряк, с недоверием покачивая головой. — Быть может, он, напротив, следит за нами, и мы хорошо сделаем, если будем очень осторожны, а то как бы нам не влетела в спину пуля.

— Куда же мы идем, старина?

— Пойдем вдоль по берегу; если ученый, которого мы ищем, останавливался здесь, то, мы, наверно, найдем здесь какие-нибудь следы его пребывания.

— Да постараемся убить дичины на ужин. Здесь должно водиться множество кенгуру, а также и страусов.

Они взяли ружья на плечо, чтобы иметь их под руками, и пошли к северу. По левую сторону от них находилось озеро, а по правую лес, большей частью состоявший из красивых деревьев, высотой по крайней мере метров в восемьдесят; деревья эти были покрыты непроходимой сетью лиан марра. Моряки прошли таким образом около двух километров, не встретив ничего примечательного, когда Кардосо вдруг быстро нагнулся и поднял с земли какой-то предмет.

— Что ты такое нашел, дружище? — спросил Диего, приближаясь к молодому человеку.

— О, я нашел большую драгоценность, — ответил тот с видимым волнением.

— Не мешок ли золота?

— Нет, это железный шкворень.

— Железный шкворень… Здесь, в этой дикой стране?!..

— Посмотри сам.

Диего схватил найденный предмет — это был на самом деле железный шкворень, весь покрытый ржавчиной.

— Этот шкворень, должно быть, составлял принадлежность драя. Не принадлежал ли он сеньору Эррере?

— Я думаю, что твое предположение верно, Диего.

— А там что такое в траве?

— Это ящик с выбитым дном, — ответил Кардосо, бросаясь к увиденному ими предмету.

— А вот и пистон от револьвера, — сказал Диего, поднимая этот третий предмет, чрезвычайно важный для них.

— Значит, наш соотечественник был здесь, — заметил Кардосо.

— А на ящике не вырезано никакого имени?

— Никакого, Диего. А на пистоне?

— Постой!.. Я вижу какие-то буквы, покрытые ржавчиной… Никак не могу ее стереть…

Он сильно потер пистон сначала мозолистой ладонью, потом песком и вскоре прочел надпись:

— Б. Веддингтон. Сидней.

— Это, вероятно, клеймо фабриканта, — сказал Кардосо.

— Я тоже так думаю; мы узнаем от доктора, выехал ли сеньор Эррера из Сиднея или из какого-то другого приморского города. Спрячь в карман этот пистон и будем продолжать наши поиски.

Матросы пошли дальше по берегу озера и вдоль опушки леса, чутко прислушиваясь ко всякому шуму и зорко вглядываясь вдаль: они все еще опасались Коко, который мог находиться где-нибудь в окрестностях драя и изменнически напасть на них; наконец они дошли до небольшой полянки и разом остановились, вскрикнув от изумления и ужаса. 386

Как раз на середине ее лежали два опрокинутых, полуразбитых драя. Они были без колес; доски, составлявшие их обшивку, были разбиты, а железные части изогнуты или унесены. Внутри и вокруг них валялись человеческие скелеты, ящики и бочонки с выбитым дном, разбитые бутылки, стрелы, изломанные каменные топоры, клочья одежды, пистоны и многие другие предметы. Штук десять или двенадцать соколов, дремавших посреди этих ужасных развалин, разлетелись, испуская хриплые звуки.

— Да здесь, должно быть, произошла жестокая битва! — воскликнул Кардосо.

— И вероятно, защитники драев были подавлены численностью нападающих, — сказал Диего.

— Неужели эти драй принадлежали сеньору Эррере?

— Мы это узнаем, Кардосо, — ответил старый моряк.

Они прошли мимо скелетов и обломков и приблизились к драям.

Видно было, что эти импровизированные крепости вынесли ужасную атаку: их доски были утыканы концами копий и изрублены ударами топоров.

Моряки осмотрели драй и снизу и сверху, надеясь найти какое-нибудь имя, которое открыло бы им, кто были ехавшие на них белые люди, но все их старания были тщетны. Они осмотрели также все предметы на земле, но нашли лишь одно имя, напечатанное на бочонке, это было имя города Сиднея.

— Кто же были владельцы этих драев, — задумчиво спрашивал сам себя Диего, — и какова была их участь? Все ли они были убиты или же находятся в плену? Ужасная это страна!..

— Смотри-ка, Диего!.. — воскликнул в эту минуту Кардосо.

— Что ты там видишь?

— Ведь это бегает наш ужин!

XIX. Пленники в дупле дерева

Зверек рыжего цвета, похожий на кенгуру, но гораздо меньше ростом, перебежал через полянку, высоко подскакивая на своих неровных ножках, причем задние вытягивались и сгибались словно пружины; добежав до леса, он с быстротой молнии вскарабкался на одно из деревьев и исчез посреди его листвы прежде, чем Кардосо успел прицелиться.

— Вот тебе и раз! — воскликнул изумленный Диего. — Что это еще такое, кенгуру карабкается на дерево, словно обезьяна! —

— Это двуутробка, — сказал Кардосо.

— Она похожа на кенгуру.

— Да, они принадлежат к одному и тому же семейству.

— А можно ее есть?

— Говорят, что она очень вкусна.

— Тогда это дело подходящее. Но куда же это она спряталась, что я ее больше нигде не вижу?

— Вероятно, она спряталась в свое гнездо.

— Но я не вижу ее гнезда на этом дереве; э-э, да оно, кажется, было разбито молнией.

— Мне говорили, что они живут в дуплах деревьев.

— В таком случае этот эвкалипт должен быть внутри пустой.

— Без сомнения так, старина.

— Пойдем-ка посмотрим, Кардосо.

Они подошли к дереву и стали его рассматривать с большим любопытством. Оно принадлежало к роду эвкалиптов и казалось очень старым, почти умирающим. Ствол его был необыкновенно толст, так что даже десять человек не были бы в состоянии обхватить его, но в восьми метрах от земли оно казалось разбитым молнией и оканчивалось неровными краями, прикрытыми лишь одним пучком красноватых листьев. Очевидно, верхняя часть дерева пострадала от грозы или же истлела вследствие какой-нибудь болезни.

— Двуутробка нашла себе прекрасное убежище, — сказал Диего, — но мы заставим ее и ее семью выйти из дупла.

— Каким же это способом, старина? — спросил Кардосо. — Если ты хочешь срубить это дерево, то лишь напрасно потратишь время, потому что хотя его верхняя часть и мягка, волокна его древесины так крепки, что о них иступится даже самый лучший топор.

— Мы влезем на дерево и заставим ее выйти, кидая в дупло зажженные головешки.

— Влезть на это дерево! Да тут нужны были бы щупальца гигантского осьминога, чтобы обнять его ствол.

— Попробуем влезть по способу австралийцев.

— Это бесполезно, Диего. Я нашел лестницу: посмотри-ка на лиану, что свешивается с вон той ветви.

— Это марра, — сказал Диего, — она не погнется под нашей тяжестью и послужит нам лучше веревочной лестницы, ведущей на главную мачту.

Кардосо схватился за лиану, сильно встряхнул ее и, почувствовав, что она не гнется, с проворством кошки начал подниматься по ней к верхушке сломанного дерева. Диего последовал за ним, но, не будучи уже так молод, лез несколько медленнее. Добравшись до верхушки, они уселись верхом на двеполусухие ветви и, заглянув внутрь дерева, увидели в нем черное отверстие, нечто вроде колодца, шириной с полдюжины метров.

— Середина пуста, — сказал Диего, наклоняясь над отверстием. — Но где же двуутробки?

— Вон они там, внизу, — указал Кардосо, тоже наклонившись над дуплом. — Тут их шесть, семь, восемь, словом — целая семья.

— Здесь фунтов сорок свежего мяса!.. Вот так чудная добыча, друг мой. Попробуй-ка разрядить в них ружье.

Кардосо снял с плеча „снайдер“, тогда как Диего взял в руку топор, и молодой человек выстрелил в огромное дупло, но он был уже не в состоянии видеть результат своего выстрела: заряд ли заключал в себе слишком много пороху, или же как-нибудь попортилось ружье, но только оно так сильно отдало назад, что матрос потерял равновесие

Он попробовал было схватиться за ветви левой рукой, но не успел и полетел в дупло, испустив громкий крик. Диего быстрым, как молния, движением схватил его за ногу, но не выдержал толчка, и оба они слетели вниз головами в середину пустого дерева и тяжестью своих тел раздавили трех или четырех двуутробок.

— Тысяча молний! — воскликнул Диего, тотчас же вскочивший на ноги. — Из моего носа течет кровь, словно вино из бочонка!..

— А я, кажется, переломал себе ребра или чуть не переломал, — ответил Кардосо.

— Вот этого только и не хватало!

— Посмотри-ка, вон двуутробка-то!..

— К черту их!.. Будет с меня этих двуутробок!

Животные, не раздавленные тяжестью двух упавших тяжелых тел, сначала стали метаться взад и вперед по дуплу, словно обезумев от страха, а потом бросились спасаться из него, быстро цепляясь за внутренний слой коры, и исчезли за две секунды.

— Гром и молния! — воскликнул Диего. — Я чуть было не раскроил себе череп!.. Как ты себя чувствуешь, друг мой?

— Я весь разбит, но надеюсь, что не сломал себе костей, — ответил Кардосо смеясь. — Знаешь ли, старина, это преуморительное приключение.

— Только бы оно не сделалось слишком серьезным.

— Ты боишься, что нос твой совсем разбит?

— Ну, нос-то мой вылечится.

— Так в чем же дело?

— Спрашивается, как мы выберемся из этого колодца, когда стенки его так гладки, что, пожалуй, и кошке по ним не влезть. Проклятые двуутробки!

— Это виновато ружье, оно так сильно отдало назад, что свалило бы и гренадера.

— Дорого же нам обошлось это жаркое. Попробуем-ка отсюда вылезть.

— Боюсь, что это немножко трудновато.

— Со мной топор.

— Он отскочит от крепкой древесины этого дерева.

— Что, если бы нам удалось как-нибудь подняться?

— Даже если я встану тебе на плечи, то и тогда не достану до краев дупла. В нем по крайней мере метров восемь высоты, а в нас обоих вместе всего только три с половиной.

— Дело-то становится очень серьезно! — пробормотал Диего, начинавший не на шутку беспокоиться. — Ведь мы оставили доктора одного! —

— А скоро наступит ночь, — с тяжелым вздохом промолвил Кардосо.

— А ну-ка, попробуем, — сказал Диего и, взяв топор, ударил им несколько раз изо всех сил по стволу, но тот отскакивал, словно им били по железной плите. Древесина этого дерева была страшно крепка и уступила бы разве только зубьям пилы.

— Клянусь тысячей фрегатов, мы попали в немалое затруднение! — воскликнул Диего, вытирая холодный пот, катившийся с его лба.

— Одно слово, старина.

— Говори, дружище.

— Как ты думаешь, на каком расстоянии от нас доктор?

— На расстоянии трех или четырех миль.

— Давай-ка стрелять через равные промежутки времени; услышав такую правильную стрельбу, он поймет, что мы подвергаемся какой-нибудь опасности и, быть может, поспешит к нам на помощь.

— Попробуем.

Кардосо зарядил ружье и выстрелил, минуту спустя выстрелил Диего, потом снова Кардосо, затем опять Диего, и таким образом они выстрелили шесть раз. Затем они внимательно прислушивались в продолжение четверти часа, но до их слуха не долетело никакого ответного выстрела ни вблизи, ни вдали.

Они снова начали стрелять и выпустили в воздух еще шесть пуль, но опять не получили никакого ответа. Тогда беспокойство их перешло все границы, и ими начал овладевать смутный страх.

— Не убили ли его? — спросил Диего, бледнея. — Невозможно, чтобы он не слышал наших выстрелов или не понял, что наша стрельба должна иметь какое-либо особое значение.

— Может быть, ветер дует с юга? — сказал Кардосо. — В таком случае наши выстрелы не могут быть слышны в лагере.

— Не знаю, что и думать, друг мой. Мне становится страшно. Какую мы допустили ужасную неосторожность! Быть может, пока мы сидим, словно пленники, здесь в дупле, на доктора готовятся напасть австралийцы!.. Что только он о нас подумает?.. Он, наверно, подумает, что мы попали в какую-нибудь западню.. И ведь нет никакой возможности выйти отсюда или дать ему знать о нашем безвыходном положении. Ну, Коко, если только мне удастся поймать тебя, тогда берегись!..

— Не будем отчаиваться, старина, — сказал Кардосо, тоже начинавший бояться какого-нибудь несчастья. — Подождем, пока совсем стемнеет, затем начнем стрелять снова. В это время ветер может перемениться, да к тому же ночью выстрел разносится на более далекое расстояние.

— Подождем, но не скрою от тебя, что мое беспокойство возрастает с каждой минутой.

Они растянулись на неровном дне громадного дупла, подложили под головы двуутробок и стали терпеливо дожидаться ночи, чтобы снова начать стрелять, но беспокойство и грустные мысли ни на минуту их не покидали.

Солнце уже село, и тьма спустилась на землю с фантастической быстротой. В дупле стало еще мрачнее, сквозь его верхнее отверстие виднелось лишь темное небо, усеянное звездами.

Снаружи царила почти абсолютная тишина. Лесные птицы больше не пели, они спали в своих гнездах; жужжание насекомых прекратилось; время от времени раздавались лишь жалобные завывания искавших себе добычу динго.

Напрасно настораживали наши матросы уши, надеясь услыхать какой-нибудь отдаленный выстрел или зов. Они вскакивали на ноги при каждом завывании динго, думая, что это человеческий крик, и вздрагивая при каждом щелканье птицы-бича, при каждом звоне птицы-часов, принимая их за шаги или за отдаленные ружейные выстрелы, но тотчас же замечали, что они обманулись.

Их одолевали чрезвычайно грустные мысли, они думали, что им суждено погибнуть в глубине этого дупла, откуда им не было никакого выхода.

Около полуночи им показалось, что они слышат человеческие шаги недалеко от дерева.

— Ты слышал, Кардосо? — спросил Диего.

— Да, — ответил молодой матрос слегка изменившимся голосом. — Кто-то проходит мимо дерева.

— Быть может, это какой-нибудь австралиец?

— Или не ищет ли это нас доктор?

— Он бы дал знать о своем приближении выстрелом.

— Ты прав, Диего.

— Слушай.

Они стали прислушиваться, прислонясь ухом к стволу, и явственно услышали легкие шаги, казалось, приближавшиеся к дереву.

— Кто-то проходит мимо нас, — сказал Кардосо.

— Позовем-ка на помощь

— А что, если это австралийцы, принадлежащие к племени Коко или колдуна?..

— Лучше пусть возьмут нас в плен, нежели остаться здесь навеки, да к тому же разве с нами нет ружей и револьвера?

— Это правда, товарищ.

Диего вытянулся, насколько мог, к отверстию дупла и закричал:

— Эй вы!.. Эй!..

Шум тотчас же прекратился, но немного спустя матросы услыхали легкий удар топора снаружи по коре дерева, потом второй немного повыше, третий еще выше, затем четвертый и пятый.

— Это австралиец, — сказал Кардосо.

— Да, — ответил Диего, — он влезает, делая на дереве зарубки. Держи наготове ружье.

Матросы услышали шум листьев на верху дупла и затем увидели при неверном свете звезд какой-то черный круглый предмет, очень похожий по форме на человеческую голову.

— Кто ты? — спросил Диего.

Услыхав выходивший из дупла голос, голова тотчас же исчезла, испустив громкий крик.

— Он, верно, принял нас за злых духов, — сказал Кардосо.

— Постой… Слышишь?

— Что такое?..

— Мне кажется, что снаружи разговаривают.

В самом деле, слышен был очень тихий шепот, причем казалось, что он исходил то с верха дерева, то с низа. Вероятно, человек, взобравшийся наверх, разговаривал со своими товарищами.

Вскоре после этого послышались другие удары, производимые, по-видимому, каким-то тяжелым телом, быть может, каменным топором; затем над отверстием показались две головы, а потом и третья.

— Сойдите сюда, — сказал Диего, — мы такие же люди, как и вы. Но вместо того, чтобы сойти вниз, австралийцы тотчас же исчезли. Кардосо выстрелил из револьвера, но результат получился совсем отрицательный, потому что снаружи послышались крики, выражавшие испуг, а затем поспешный топот ног, вскоре затихший вдали.

— Вот дурачье! — воскликнул Диего.

— Они испугались, — сказал Кардосо, — быть может, им еще неизвестно употребление огнестрельного оружия; напрасно я выстрелил.

— Они все равно не спустились бы сюда, друг мой.

— Может быть, они еще возвратятся?..

— Возможно, что и вернутся завтра, после солнечного восхода, чтобы посмотреть, что тут такое.

— Молчи…

— Опять что-нибудь?

— Слышишь, Диего! — воскликнул Кардосо, крепко хватая старого моряка за руку.

Вдали слышны были ужасные крики — отвратительный концерт дьявольских завываний и криков, невольно заставлявших трепетать.

— Это дикари! — воскликнул Диего, и сердце его сильно сжалось.

— Это их военный клич, Диего, — сказал Кардосо прерывающимся голосом.

— Верно, они нашли наш лагерь?..

— Я боюсь за доктора, Диего!..

— Тысяча миллионов громов!..

В эту минуту послышался целый ряд пушечных выстрелов, раздававшихся все громче и громче; после этих выстрелов воинственные завывания дикарей превратились в крики злобы и в болезненные стоны.

— Это митральеза! — вскричал Диего.

XX. Ужасная ночь

Оба матроса вскочили на ноги, сердца их сжались невыразимо мучительным страхом за доктора, глаза налились кровью, волосы встали дыбом, а на лбу выступил холодный пот. Не было никакого сомнения: бешеные крики и пушечные выстрелы, продолжавшие раздаваться во мраке с математической точностью, указывали, что австралийцы напали на лагерь, а доктор защищался и пустил в дело митральезу. Каков же должен был быть исход этой ожесточенной борьбы? Удастся ли грозному оружию доктора отбить толпы нападающих, или же оставшись один, без товарищей, он погибнет, подавленный многочисленностью врагов?

Диего и Кардосо, слыша, что стрельба все еще не прекращается, лезли, словно безумные, на стены своей тюрьмы, всячески стараясь взобраться по этой гладкой поверхности. Напрасно пытались они сделать на ней зарубки топором, напрасно влезали один другому на плечи, думая найти повыше какую-нибудь щель, чтобы схватиться за нее рукой, напрасно бросали вверх веревку, надеясь, что она зацепится за какую-нибудь ветвь, — железо постоянно отскакивало от крепкого, как камень, дерева, щелей нигде не было, а веревка была настолько коротка, что не могла достать до ветвей.

— Да что мы, прокляты, что ли? — заревел наконец Диего.

— Все против нас, — сказал Кардосо глухим голосом, в отчаянии ломая руки.

— Может быть, в эту минуту злодеи убивают доктора. Ах, этот подлый Коко!

И они беспомощно метались взад и вперед по своей узкой темнице, словно тигры, запертые в клетку.

Между тем издали все громче и громче доносился боевой клич австралийцев, и в ответ им с возрастающей силой гремела митральеза.

Вдруг выстрелы прекратились, тогда как победные крики нападающих еще продолжали раздаваться в течение нескольких минут; можно было предположить, что им удалось овладеть укреплением и драем. Затем все стихло.

— Все кончено! — ревел Диего, вырывая клочья волос. — А мы сидим здесь…

— Дикари победили.

— Быть может, даже убили его.

— Или взяли в плен.

— Это хуже всего.

— Нет, Диего, только бы они его не убили, а мы его спасем.

— Мы спасем!.. Да кто нас вытащит из этой тюрьмы? Ах, Кардосо, я потерял всякую надежду отсюда выйти.

— Нет, Диего, мы выйдем.

— Но каким же образом?.. Мы уже испробовали все способы, и ничто нам не удалось.

— А!..

— Что с тобой?

— Быть может, нам удастся разбить эти стены?

— Да ты с ума, что ли, сошел, друг мой?

— Нет, старина, не сошел.

— Так говори же скорее, или я сам сойду с ума.

— Только мы подвергаемся большой опасности.

— Я готов на все, лишь бы только не умереть здесь от голода и жажды.

— Давай сделаем мину.

— Мину?.. А как ее сделать?.. Порох-то где?..

— Разве с нами нет картечницы, полной зарядами, да и карманы наши также ими набиты — по крайней мере, у меня их более трехсот.

— Ах, как я глуп, Кардосо, я об этом и не подумал.

— Выкопаем в стволе дырку, вложим туда пороху и взорвем его.

— Но куда же мы спрячемся? Ведь, пожалуй, тогда и мы полетим на воздух вместе с деревом.

— Мы будем делать маленькие взрывы и притом наверху, а сами ляжем на дно и прикроемся мертвыми двуутробками.

— Отлично придумано, друг мой. Влезай мне на плечи, бери мой нож, у него твердое лезвие, и постарайся выковырять им дырку, как можно поглубже. Это будет трудная работа, потому что дерево это твердо, как железо, но с твоим терпением это тебе удастся.

Кардосо хотел влезть на плечи к Диего, когда снаружи вдруг послышались людские голоса.

— Это, верно, австралийцы?.. — прошептал Диего, и в глазах его блеснул злобный огонек.

— Да, — ответил Кардосо, — и они, быть может, собираются на нас напасть.

— Тем лучше, мне страшно хочется всех их перебить.

— Перебьем, старина. Ах, теперь я понимаю: вероятно, те, что явились раньше, ходили звать на помощь товарищей. Ну, погодите же, поганые обезьяны, попробуйте-ка сойти сюда!

— Они будут осаждать нас, Кардосо.

— А мы выйдем и дадим сражение.

— Молчи!.. Слышишь?

Что-то зашуршало по коре дерева. Послышался сдавленный шепот нескольких голосов. Очевидно, на дерево влезало несколько человек сразу.

Матросы прислонились к стенкам дупла один против другого, держа ружья наготове и подняв глаза к отверстию.

Немного погодя наверху показался дикарь и бросил в дупло зажженную ветвь банксии. Увидев моряков, он испустил крик торжества, но крик этот тотчас же превратился в предсмертный хрип.

Кардосо быстрым, как молния, движением поднял ружье и всадил ему пулю прямо в лоб.

Дикарь тотчас же исчез, слышно было, как его тело тяжело свалилось на землю. Снаружи послышались крики, становившиеся все громче и громче.

— Нам предстоит бороться с целым племенем, — сказал Диего. — К счастью, у нас хватит пуль на всех.

Наверху показалась другая голова, и чья-то рука бросила в дупло какой-то предмет, тяжело упавший на землю. Раздался другой выстрел, и еще один из нападающих свалился на землю, испустив страшный вой.

— Вот уже два! — сказал Кардосо. — Ну вы, там! Чья теперь очередь?..

— Ура! — воскликнул Диего своим могучим голосом. — Хорошенько этих обезьян, Кардосо!..

Но, кажется, дикари сочли, что с них достаточно и этих двух выстрелов, потому что на верху дупла не появлялось больше ни одной головы, к величайшему огорчению Диего, надеявшегося переколотить таким образом всех осаждающих.

Тем не менее австралийцы, вероятно, что-нибудь да придумывали, потому что снаружи дерева слышался оживленный говор. Без сомнения, они совещались о том, как бы вернее овладеть так решительно защищавшимися матросами.

Казалось, что решено было срубить громадное дерево, потому что послышался громкий стук топоров по его наружным стенкам. Каменные топоры работали с ожесточением, но они, должно быть, только тупились о крепкую древесину эвкалипта, не поддававшуюся даже стальным топорам.

— Приятного развлечения! — крикнул им Диего.

С полчаса продолжался этот град бешеных ударов, но затем он стих: должно быть, австралийцы убедились в тщетности своих усилий.

Немного спустя какой-то длинный и прямой предмет перелетел через край дупла и упал как раз перед носом Кардосо, чуть-чуть не ударив его по голове. Это было копье с довольно острым каменным наконечником. Вслед за первым упало второе, потом третье и четвертое.

— Черт возьми! — воскликнул Диего, отскакивая то вправо, то влево, чтобы его не проткнуло падающими копьями. — Вот еще новый род града! К счастью, мы видим, куда они падают, и можем вовремя сторониться от их ударов. Если у вас нет лучшего способа нас уничтожить, сеньоры, так уверяю вас, что вы только даром теряете время и оружие.

Этот чрезвычайно опасный дождь продолжался минут десять, затем он прекратился, быть может, потому, что у дикарей больше не оказалось копий; впрочем, последние не нанесли никакого вреда осажденным, так как они держались настороже и не давали себя ударить.

— Посмотрим, к каким метательным снарядам прибегнут они теперь, — заметил Диего.

— Кажется, что кто-то влезает на дерево, — сказал Кардосо.

— Тем хуже для него; они думают, что убили нас.

— Слышишь, старина?

— Да, кто-то влезает наверх. Ты готов?

— Я убью его, словно попугая, как только увижу.

В этот момент на краю отверстия показалась голова и нагнулась, чтобы взглянуть во внутренность дупла. Ободренный царящей там тишиной, человек перегнулся через край немного сильнее. Вдруг раздался выстрел, и он, пораженный меткой пулей Кардосо, перекувырнулся и слетел прямо на Диего.

— Тысяча молний! — воскликнул последний. — На нас нападают даже и мертвые.

— Ты не ранен? — с беспокойством спросил Кардосо.

— Нет, но если бы плечи мои были не столь крепки, так эта обезьяна наверняка переломила бы мне ключицу.

— Он мертв?

— Еще бы! Он не шевелится: ты всадил ему пулю прямо в череп. Ай, что это опять падает?

— Это камни, — сказал Кардосо.

— Что же, они, верно, хотят теперь побить нас каменьями? Ну, вот и камни перестали падать.

— Что же такое еще выдумали эти обезьяны?

— Наверно, ничего приятного для нас не выдумают.

— Ах, если бы я мог выглянуть наружу!

— Молчи!

— Что ты слышишь?

— Мне кажется, что я слышу какой-то треск.

— А я вижу дым.

— Каррамба!..

— Тысяча чертей!..

— Они хотят нас поджарить, старина.

— И не быть в состоянии выйти! Ох» Какой бы я сделал из этих обезьян мармелад! Если дерево сухо, то мы изжаримся, словно бифштекс.

— Нет, дерево живое, и к тому же оно очень толсто и не легко загорится.

— Нужно скорее действовать, Кардосо.

— Что же ты хочешь делать?

— Осуществить твой план. Ну, живее бери мой нож и влезай мне на плечи.

Молодой матрос на заставил повторять себе дважды; он влез на плечи к Диего, схватил своей сильной рукой нож и принялся за работу.

Дерево было очень крепко, но и лезвие ножа было остро и отлично закалено. Имея терпение, можно было выковырять небольшую ямку.

Опасность возрастала. Снаружи слышен был треск горевшей коры, над деревом виднелись клубы дыма, а в глубине мрачной тюрьмы моряков очень быстро повышалась температура, так что несчастные скоро должны были испечься, словно на костре.

Кардосо ковырял ямку с возрастающим бешенством, и через четверть часа он уже сделал маленькое углубление в шесть сантиметров глубины и в семь или восемь сантиметров в окружности.

— Ну, этого будет достаточно, — сказал он и, взяв заряд, вынул из него пулю, а порох всыпал в углубление. Он повторил эту операцию семь раз, сгребая каждый раз разрушительное вещество внутри отверстия в одну кучу.

— А где же взять фитиль? — спросил он, окончив свою работу.

— Тысяча молний! — воскликнул Диего. — Вот мы и попали в большое затруднение.

— Нет, постой, в моем кармане есть клочок бумаги, она может послужить нам вместо фитиля.

— Отлично, дружище. Положи сначала посреди пороха несколько револьверных зарядов — они помогут его действию — и потом заткни мину куском копья, оставив лишь небольшое отверстие для фитиля. Таким образом получится более сильный взрыв.

Кардосо повиновался, потом, воткнув в оставшееся отверстие кусок скрученной и слегка осыпанной порохом бумаги, зажег ее и соскочил вниз.

— Теперь на землю! — сказал он.

— И давай закроемся, — добавил Диего.

Матросы улеглись в самый отдаленный утолок, накрылись трупами австралийца и двуутробок и с величайшим беспокойством стали ждать, что будет.

Они видели, как наверху горела бумага, и слышали легкий треск взрывавшихся пороховых зерен, затем легли ничком, зарывшись под трупы; у них захватывало дух от волнения. Вдруг наверху раздался громкий взрыв, все дерево задрожало, словно готовясь упасть на землю, и в темной тюрьме матросов распространился удушливый запах пороха.

Снаружи послышались пронзительные крики ужаса, затем быстрый топот ног, и крики мало-помалу замерли в отдалении.

Диего и Кардосо нисколько не пострадали от взрыва. С них только сорвало трупы австралийца и двуутробок сильным напором воздуха, возникшим вследствие взрыва мины.

— Вставать! — закричал Диего.

Он поднялся и посмотрел вверх; эти немногие заряды сотворили настоящее чудо: разорванные силой взрыва крепкие волокна эвкалипта висели здесь и там, и посреди них в стволе виднелось отверстие сантиметров в тридцать диаметром.

— Ур-ра!.. — закричал Диего. — Влезь-ка ко мне на плечи, Кардосо, и выгляни наружу, только смотри, берегись копий и держи наготове револьвер.

Молодой моряк в два прыжка оказался у отверстия и приблизил к нему лицо. С земли поднимались красноватые отблески и густой дым, это служило видимым признаком того, что дерево уже начало гореть, но вокруг него не видно было людей.

— Неужели они так перепугались? — спросил сам себя Кардосо.

— Кто перепугался?

— Да австралийцы. Их тут уже нет!

— Это двойная удача. Только смотри не обманись!

— Повторяю тебе, что я никого не вижу. Они все убежали.

— Можешь ты пролезть в отверстие?

— Нет, я слишком толст, но я могу подняться отсюда наверх.

— Нужно быть обезьяной, чтобы проделать такое упражнение.

— Предоставь это мне, старина.

Молодой матрос, крепко держась за края отверстия, скорчился насколько мог, так что ему удалось поставить в отверстие одну ногу.

— Смотри, как бы я тебя не раздавил, Диего, — сказал он. — Если прыжок мне не удастся, так я могу на тебя свалиться. Раз… Два… — Он вдруг выпрямился, вставил в отверстие обе ноги, прыгнул вверх, и его протянутые руки крепко схватились за верхний край дупла. Даже обезьяна не могла бы сделать более удачного прыжка.

— Браво, Кардосо! — воскликнул изумленный Диего. — Вот так матрос!

— Мы спасены, Диего, — ответил молодой человек, задыхаясь. Он поднялся на край дерева и быстро осмотрелся кругом.

— Ты никого не видишь, друг мой? — с беспокойством спросил старый моряк.

— Ни единой кошки. Австралийцы исчезли.

— А дерево все еще горит? Здесь становится невыносимо жарко.

— Еще один час, и мы бы изжарились как котлеты.

— Но как же я-то взберусь наверх?

— По той самой лиане, по которой мы взбирались на дерево, когда гнались за двуутробками. Береги голову!..

Кардосо быстро вырвал из земли лиану и бросил ее в дупло.

— Возьми с собой одну двуутробку, Диего, мы ею позавтракаем.

— Прекрасная мысль, дружище.

Диего привязал к поясу самую большую двуутробку, схватился за лиану, проворно влез по ней наверх и сел рядом с Кардосо.

— Уф! — воскликнул он, переводя дух. — Пора было!

Затем его загорелое лицо нахмурилось, глаза сверкнули гневом, черты лица внезапно изменились под влиянием неудержимого бешенства, он сжал кулак и воскликнул, грозя им вдаль:

— Ну, теперь, Коко, я с тобой посчитаюсь!

XXI. Исчезновение доктора

Начинало светать. На востоке показалась перламутровая полоса, заставлявшая бледнеть звезды и разгонявшая быстро исчезающий перед ней мрак. Птица-часы, птица-пересмешник и птица-бич заснули, тогда как, напротив, какатоэс, попугаи и птицы-лиры начали просыпаться, а соколы поднимались в верхние слои атмосферы, быстро описывая концентрические круги.

Диего и Кардосо, предварительно зарядив свои ружья и револьвер и убедившись, что поблизости нет ни одного австралийца, соскользнули вниз по лиане и стали на землю. Они прислушивались в продолжение нескольких секунд, спрятавшись в кусты, но не услышали ровно ничего, за исключением отдаленного воя динго.

— Полная тишина, — сказал Кардосо. — Эти мошенники ушли.

— Тем лучше для нас, — ответил Диего.

— Куда же мы теперь пойдем?

— Прямо в лагерь. Необходимо узнать, что там произошло за время нашего отсутствия.

— Мы найдем там только одни обломки драя.

— Да, но мы отыщем следы грабителей и будем их преследовать, даже в том случае, если бы нам пришлось пересечь всю страну.

— Идем, старина, я готов на все.

Боясь быть открытыми австралийцами, матросы вошли в соседний лес и стали продвигаться вперед со всевозможными предосторожностями, стараясь не производить ни малейшего шума. Они поминутно останавливались позади какого-нибудь громадного ствола, внимательно прислушивались к малейшему шуму и осматривали окрестности, зорко вглядываясь и в поверхность земли, и в верхушки деревьев. Они не слышали ни одного человеческого голоса, не видели никаких следов человека.

Убедившись, что за ними никто не следит, а также что и впереди них нет ни души, они ускорили шаг и полчаса спустя были уже в нескольких сотнях шагов от лагеря.

— Тише, Кардосо, — сказал Диего, — там могут еще быть дикари, занятые разграблением или уничтожением драя.

— Я не слышу никакого шума, старина.

— А это что за крики?

— Это крик соколов, я вижу, их кружатся целые стаи над самым лагерем.

— Это доказывает, что там есть трупы; митральеза, должно быть, поразила многих нападающих. Видишь ты драй?

— Я вижу какую-то темную массу сквозь ветви. Мы сейчас узнаем, что это такое, укрепление или лишь наш драй.

— Вперед, но будь осторожен.

Они стали ползти между громадными стволами деревьев и между кустов и таким образом добрались до опушки леса.

Перед ними виднелся луг, но какое ужасное зрелище он представлял! Посреди луга возвышался полуопрокинутый, с выбитым дном, словом, приведенный в самое жалкое состояние драй; вокруг него валялись наполовину изрубленные, наполовину сожженные и опрокинутые друг на друга колья палисада; немного подальше другие колья, которые, вероятно, были быстро вырваны и отброшены в сторону, чтобы образовать проход для осаждающих; повсюду виднелись разбросанные во всевозможных позах трупы, некоторые вытянувшись, другие скорчившись, лежащие на спине или на груди, с раскиданными в стороны руками или же скрюченными и крепко сжимавшими топор или копье, как бы с целью нанести последний удар или же защитить лицо и грудь, видны были целые кучи страшно изуродованных трупов, сплошь покрытых ранами, с наполовину оторванными членами, с раздробленными головами, с лицами, искаженными предсмертными муками или последним взрывом животной злобы.

Над этим полем мертвецов стоял сильный запах крови, жженого пороха, аммиака и дичи, а в вышине с криком носились стремящиеся на добычу соколы и орлы.

— Какая бойня! — воскликнул Кардосо с жестом отвращения.

— Тысяча громов! — заревел во все горло Диего, вскакивая на ноги.

— Молодец доктор, он, должно быть, защищался отчаянно.

— Но быть может, его убили, Диего?

— Молчи, Кардосо, мы сейчас это узнаем, — проговорил прерывающимся от волнения голосом Диего.

Они двигались вперед посреди трупов и оружия, загромождавших лагерь, и подошли наконец к драю. Австралийцы разграбили его полностью; они не удовольствовались тем, что унесли с собой съестные припасы, оружие, платье, заряды, ящики и бочонки, они утащили даже и покрывавший его белый холст, а также все железо с колес и со стенок драя.

— Ах они, грабители! — злобно воскликнул Диего. — Даже митральеза исчезла!

— Должно быть, Ниро Варанга руководил нападением. Только он один и может управлять этим оружием, так как только ему и известно его могущество. Но что же произошло с доктором?

— От него не осталось и следов, — ответил Диего.

— Быть может, он взят в плен?

— Без сомнения, Кардосо, если бы его убили, то мы нашли бы здесь его труп, или, по крайней мере, в драе видны были бы следы крови. Вот счастье-то!

— Да что же они станут с ним делать?

— Ну, этого я не знаю.

— Может быть, они пощадили его, чтобы потом съесть?

— Разве они на это способны?.. Ты пугаешь меня, Кардосо.

— Нет, Диего, я не думаю этого. Ведь Ниро Варанга не совсем дикарь.

— Но в конце концов…

— Посмотри вон туда, Диего! — воскликнул Кардосо, быстро повернувшись на пятках и схватив ружье.

— Это дикари! — закричал старый матрос, делая скачок вперед.

— Гром и молния!

На опушке леса внезапно показались четыре человека и тотчас же остановились, словно пораженные величайшим изумлением, но не выказывая никаких враждебных намерений, по крайней мере, в настоящую минуту.

Это была семья австралийцев, состоявшая из маленького, худого, как индийский факир, и безобразного, как шимпанзе, мужчины с очень темной кожей, с маленькой, покрытой длинными волосами головой и с бородой; тело его было прикрыто только кенгуровой шкурой; вместе с ним была женщина и двое совершенно голых ребятишек, сквозь кожу которых виднелись все кости.

— Какая прекрасная коллекция живых скелетов! — воскликнул Диего. — Неужели эти отвратительные обезьяны хотят напасть на нас?

— Мне кажется, что у них вовсе нет враждебных намерений, — сказал Кардосо, — что они просто изумлены и вовсе не желают затевать с нами ссоры.

— Пойдем посмотрим, чего они хотят.

Австралиец остановился на опушке леса, а сзади него стояла семья. Мужчина держал в руке копье, украшенное перьями какатоэс, а за поясом его был заткнут каменный топор, но он не схватился за него, увидев, что белые пошли к лесу.

— Здравствуйте, сеньор туземец, — сказал Диего, дотрагиваясь рукой до шляпы. — Здравствуйте, госпожа обезьяна с чадами. Чему мы обязаны, что имеем честь видеть вас на этом поле битвы? Может быть, вы желаете ограбить тех мошенников, что спят вон там с унциями свинца в черепах?

Очень естественно, что дикарь ровно ничего не понял из этой речи, тем не менее он бросил копье на землю и, испустив какой-то горловой звук, пошел потереть свой нос о нос моряка.

— Этот дикарь очень любезен! — сказал Диего. — Верно, он принадлежит к другому племени!

— Думаю, что так, старина, — ответил Кардосо. — Если бы это был один из тех, что ограбили драй, он бы наверняка убежал, чтобы позвать товарищей.

— У меня появилась одна мысль, Кардосо.

— Какая мысль?

— Мне сказали, что австралийцы отлично умеют отыскивать следы как белых, так и черномазых.

— Это справедливо, старина. Полиция города Виктории использует дикарей для отыскания следов буштрангеров.

— Что, если бы мы объяснили этому дикарю все, что с нами случилось? Быть может, он поможет нам отыскать доктора?

— Только бы он нас понял! Я знаю не более пятидесяти австралийских слов!

— И я столько же, значит, мы можем кое-что объяснить ему, а пока давай-ка пригласим на завтрак эту семейку, как мне кажется, не евшую уже целую неделю.

— Я одобряю твое предложение, старина.

Диего сделал дикарю знак следовать за ним вместе с семьей в лес, чтобы не быть открытыми в том случае, если вернутся грабители, и бросил к их ногам двуутробку, очень выразительно открывая рот и делая вид, что жует.

Дикарь прекрасно понял этот немой язык, потому что быстро схватил дичь, корча при этом гримасы, достойные обезьяны, и демонстрируя зубы, каким могла бы позавидовать даже морская собака.

Пока его жена, вероятно, страшно голодная, рыла глубокую яму, используя для этого заостренную и обожженную на огне палку, а затем накидывала хворост, чтобы приготовить печь, австралиец распорол будущему жаркому живот, выпотрошил его и затем начал энергично скрести его острием своего топора, чтобы содрать с него густую шерсть.

Диего и Кардосо, обыскав все окрестности и удостоверившись, что поблизости не было других дикарей, растянулись в ожидании завтрака под одним из кустов.

Им хотелось тотчас же пуститься в путь с целью преследования похитителей, но они знали, что австралиец никогда не тронется с места с пустым желудком, когда перед ним лежит прекрасное жаркое. Легче было сдвинуть одно из колоссальных деревьев австралийского леса, нежели убедить голодного дикаря бросить двуутробку.

Впрочем, завтрак вскоре был готов. Прекрасная дичь, превосходно зажаренная в импровизированной печи, была наконец приготовлена и подана нашим морякам вместе с несколькими кореньями варрамса и кусочками смолы.

Выбрав лучшие куски, они отдали остальное семье дикарей, бросившихся с жадностью животных на аппетитно дымившееся и издававшее очень приятный запах мясо и начавших глотать, почти не разжевывая, куски величиной чуть ли не с кулак. Жена и дети были также допущены к столу, если только так можно выразиться, быть может, потому, что австралиец боялся быть невежливым по отношению к белым, а быть может, и потому, что не был в состоянии заставить исчезнуть в своем желудке двенадцать или четырнадцать килограммов мяса.

Когда дикарь наелся до отвала, то поправил продетую в его носовой хрящ и служившую ему украшением кость, распустил свой пояс и хотел было улечься, чтобы спокойно переварить излишек съеденной им пищи, но Диего, рассчитывавший совсем на другое, приподнял его с земли, взяв за ухо, и дал понять, что хочет кое-что сообщить ему и получить от него кое-какие разъяснения.

Между дикарем, пребывавшем в прекрасном расположении духа, да и вообще казавшимся добрым малым, и двумя моряками завязался разговор, но вначале им было чрезвычайно трудно друг друга понять. К счастью, австралиец знал несколько английских слов, так как часто общался с колонистами, поселившимися на восточном берегу, вследствие чего они могли лучше друг друга понять.

Будучи спрошен, кто он, — он объяснил, что принадлежит к племени, расположившемуся на берегах реки, находящейся в той стороне, где восходит солнце, и что он пришел к этому озеру в поисках дичи, так как земля его племени очень бедна. Идя сюда, они услыхали множество выстрелов, поэтому, движимые любопытством, направились к этому лугу.

Узнав подробности того, что произошло, дикарь сначала как бы испугался. Племя, напавшее на доктора, было многочисленно и пользовалось дурной славой; говорили даже, что оно пожирает своих пленников, к тому же племя это было во вражде с его собственным племенем, уже много раз подвергавшимся его нападениям.

Он знал, где расположен лагерь похитителей, и охотно согласился повести туда своих белых друзей, если только они возьмутся в продолжение пути кормить его и его семью.

— Мы закормим тебя до того, что ты лопнешь, — сказал Диего. — Ты за всю свою жизнь не съел столько мяса, сколько мы тебе доставим за это время. Что за народ эти дикари, они только и думают о том, как бы набить свой живот!

— Ну, в путь! — воскликнул Кардосо. — Я горю нетерпением догнать этого злодея Ниро Варанга и освободить от него доктора.

— Неужели они оставили его в живых для того, чтобы посадить на вертел? — спросил Диего, невольно вздрогнув при этой мысли.

— Не думаю, — ответил Кардосо, бледнея при ужасном подозрении, высказанном его товарищем. — Ниро Варанга не может до такой степени ненавидеть доктора.

— Ну, идем же, и да поможет нам Бог!

XXII. Нападение на драй

Оставшись после ухода матросов совершенно один, доктор, как мы уже сказали, взошел на устроенную около палисада наблюдательную вышку, куря сигару, но в то же время внимательно наблюдая за тем, что происходило на маленьком лугу. Он инстинктивно чувствовал, что Ниро Варанга должен быть очень недалеко и что он непременно возвратится, чтобы довести до конца свое предательство, столь давно и с таким терпением им подготовленное. Впрочем, пока было светло, он не боялся оставаться один в лагере, зная, что австралийцы имели привычку нападать ночью, так как в темноте выстрелы огнестрельного оружия не столь метки, и им легче подойти к неприятелю незамеченными.

Прошло два, три, наконец, четыре часа. Доктор, к величайшему своему изумлению, не слышал ни одного выстрела; его верные спутники и не думали возвращаться, а между тем он велел им не уходить слишком далеко и не запаздывать с возвращением. Доктор и представить себе не мог, что они в то время уже сидели пленниками в глубине дупла дерева, служившего жилищем двуутробкам.

Солнце уже зашло, и ночь спустилась на землю с обычной в тех краях быстротой, а матросы не подавали ни малейшего признака жизни. Охваченный сильным беспокойством и грустными мыслями, доктор спустился с вышки, вышел на луг и дошел до ближайшего леса, надеясь уловить какой-либо звук, указывавший на их возвращение, но под громадными деревьями царила полная тишина.

Он попробовал выстрелить из своего «снайдера», но на выстрел ответили лишь одни завывания динго. Тогда беспокойство его перешло всякие границы.

— Видно, с ними случилось какое-нибудь несчастье, или же они заблудились, — прошептал он. — Что теперь делать и где их искать?

Доктор вернулся к драю очень печальный; сердце его мучительно билось, на лбу выступил холодный пот. Им овладели грустные предчувствия, и он не мог отделаться от мысли, что храбрые моряки попали в какую-нибудь засаду.

Он снова забрался на вышку, взял с собой два ружья, чтобы быть готовым ответить на первый же сигнал друзей, и стал ждать, стараясь успокоить себя мыслью, что, быть может, спутники его свободны, но заблудились в больших, густых лесах, покрывавших берега озера.

Позади гор Ашбертон взошла луна, но она была в первой четверти, а следовательно, очень бледна и почти не имела блеска; на темном фоне небесного пространства ярко блестели звезды, отражаясь в водах озера; поднялся легкий ветерок и начал шевелить грубые листья громадных эвкалиптов. По ту сторону луга завыла стая голодных динго, оспаривавших друг у друга трупы отравленных быков и лошадей.

Прошло еще два часа, когда доктор вдруг услыхал в отдалении выстрел.

— Это ружейный выстрел! — воскликнул он, вскакивая на ноги. — Быть может, они наконец возвращаются?

Он стал внимательно прислушиваться, надеясь услыхать другой выстрел, но больше ничего не слышал. Тогда он поднял ружье и выстрелил в воздух, затем снова прислушался, но никто ему не ответил.

Он послюнявил большой палец и поднял руку кверху, чтобы узнать направление ветра.

— Теперь дует с севера, — сказал он, — тогда как только недавно дул с юга. Но" он меняется и снова дует с юга. Значит, они должны слышать мои выстрелы.

Он хотел было выстрелить еще раз, когда увидел, что динго, обгладывавшие трупы животных, бросились быстро бежать на восток, испуская протяжные завывания.

Этот факт, который, быть может, легко ускользнул бы от кого-либо другого, был замечен доктором, знавшим привычки и жадность этих животных. Какая опасность могла испугать их настолько, чтобы они бросили добычу?

Альваро с беспокойством встал и начал зорко вглядываться в окрестности. Он не увидел ничего подозрительного, но до него донесся порыв ветра, принесший запах аммиачных испарений и дичи.

— Это австралийцы! — прошептал он, бледнея.

Доктор был очень храбр; он привык к продолжительным экспедициям во внутренние провинции Парагвая и, будучи закален всевозможными приключениями, был неспособен испугаться какой бы то ни было опасности, но, находясь один, ночью, в этом драе и имея перед собой, быть может, целые сотни озлобленных осаждающих, решительно шедших на страшную опасность и, по всей вероятности, больших любителей поджаренного на вертеле человеческого мяса, он невольно вздрогнул.

Тем не менее он быстро покинул вышку, забрав с собой ружья, и стал позади митральезы, решив дорого продать свою жизнь. Ужасное орудие должно было свалить много осаждающих, прежде чем позволить им приблизиться!

Вскоре после этого он увидел какие-то черные, блестящие, издававшие острый звериный запах фигуры, тихо подползавшие к драю, скользя в траве, словно змеи. Доктор не мог знать, сколько их, но их должно было быть очень много, так как ими была уже покрыта большая часть луга, а из леса начинали выползать еще новые.

— Значит, настал мой последний час, — сказал доктор. — А что же произошло с Диего и с моим храбрым Кардосо? Постараюсь, по крайней мере, отомстить за них.

Между тем осаждающие были уже не дальше чем в шестидесяти шагах от драя, они начинали уже подниматься на колени, держа в руках копья, бумеранги и каменные топоры.

Вдруг на лугу раздался призывный клич:

— Кооо-мооо-хооо-э-э-э!

Туземцы вскочили на ноги дружно, словно один человек, и бросились на укрепление, осыпая его своими копьями и бумерангами и оглашая окрестности дикими завываниями и криками.

Доктор ждал именно этой минуты, он нагнулся над митральезой, и ужасное орудие сразу покрыло своим громким ревом воинственные завывания дикарей. Заряды со свистом вылетали, сметая все на пространстве в тридцать метров, одним пронзив грудь, другим разбив головы, руки или ноги.

Нападающие, намеревавшиеся проникнуть в отверстие, оставленное в палисаде перед драем, и не подумавшие о том, что можно перелезть через палисад или повалить его, падали целыми кучами; митральеза поражала их почти в упор. Все пространство, обстреливаемое целым дождем зарядов, покрылось трупами и умирающими и оросилось их кровью.

Воинственный клич дикарей превратился в злобные крики, в раздирающие душу вопли, стоны и предсмертный хрип.

Изумленные таким сильным отпором, испуганные градом зарядов, который, как им казалось, никогда не прекратится, и все громче и громче раздававшимися пушечными выстрелами, дикари остановились в нерешимости и рассыпались по лугу, но взамен их из леса выбежала другая толпа и с новой энергией бросилась на драй, ободряя себя страшными криками.

Доктор, которому первый успех придал еще больше смелости, осыпал и эту толпу нападающих своими смертоносными зарядами. Митральеза снова сразила множество людей; ряды дикарей редели со страшной быстротой, и перед драем образовалось широкое пространство, покрытое новыми трупами и ранеными.

Но вдруг доктор услышал позади себя страшный вой и крики торжества. Первая колонна нападающих снова собралась за лесом, но на этот раз она переменила способ нападения. Поняв, что взять драй спереди невозможно, так как он защищен с той стороны митральезой, она бросилась на задние колья палисада и открыла себе проход ударами топоров.

Доктор почувствовал, что он погиб. Он был один и, следовательно, не мог отражать атаку с двух сторон. Если бы с ним были его храбрые матросы, победа наверно бы осталась за ним, но они находились в это время далеко, и им невозможно было прибежать к нему на помощь.

Туземцы в несколько минут разнесли заднюю часть палисада, опрокинув и вырвав несколько кольев, и устремились на драй, словно неудержимый поток.

Доктор бросил митральезу и выстрелил в первых двух осаждающих из «снайдеров», а затем разрядил также свой шестиствольный револьвер, причем убил семь человек, но остальные бросились на него, сжали его со всех сторон, свалили на пол и начали душить.

Брошенный кем-то бумеранг ошеломил его, ударив по голове, и над ним поднялось двадцать топоров сразу; доктор смутно услыхал голос, закричавший: «Этот человек мой!» — и затем потерял сознание и неподвижно повалился на дно драя.

Когда он пришел в себя, солнце стояло уже высоко.

Удивившись, что он еще жив, доктор приподнялся и с изумлением оглядел окружавшие его предметы.

Он находился в хижине, построенной из крепко сколоченных кольев и покрытой циновками из тонких ветвей и молодых побегов, едва защищавших ее от солнечных лучей; казалось, что хижина эта была выстроена всего несколько часов тому назад. Какой-то человек, склонившись над ним, внимательно разглядывал его ярко горевшими глазами. Это был туземец.

При виде его кровь бросилась доктору в лицо.

— Это ты, мерзавец!.. — воскликнул он с ненавистью.

— Да, это я, Ниро Варанга, господин, — спокойно ответил ему изменник. — Я очень рад, что вы еще живы, я боялся, чтобы мои подданные вас не укокошили.

— Подлец!..

— Успокойтесь, господин, а то у вас снова откроется рана на голове. Я немало потрудился, чтобы остановить кровь.

Доктор поднес руки ко лбу и только тогда заметил, что голова его перевязана. Удивление его было очень велико.

— Ты меня лечил, вместо того чтобы убить? — воскликнул доктор.

— Я надеюсь извлечь из вас громадные выгоды, поэтому-то я и пощадил вас, господин. Да к тому же у меня не было никакого повода вас ненавидеть. Если бы речь шла о другом, о Диего, так это было бы совсем иное дело, но я еще не успел захватить его.

— Значит, ты не взял в плен моих моряков?

— Нет еще.

— Так где же они? Ты это должен знать.

— Мои подданные нашли их в дупле одного пустого дерева, но эти трусы испугались и убежали, не забрав их в плен.

— В дупле дерева!.. Что ты такое рассказываешь?

— Сущую правду, господин. Я не знаю, вследствие какого несчастного или, скорее, счастливого случая попали они в дупло громадного дерева, но надеюсь найти их все еще сидящими в этой тюрьме.

— Ты надеешься?.. Каналья! —

— Здесь есть один человек, желающий свести старые счеты с Диего.

— Кто же этот человек?

— Вьередан.

— Значит, Диего не ошибся!..

— Нет, не ошибся, хозяин; старый моряк очень хитер, и подозрения его были совершенно справедливы. После неудачного нападения на драй, произведенного им на берегах Финка, вьередан перешел впереди нас через пустыню и пришел сюда с целью дать знать моему племени о моем возвращении и подготовить новое нападение на драй.

— Значит, ты привел нас сюда, чтобы на нас напасть.

— Да, господин, я хотел стать вождем своего племени и сделаться непобедимым, а для этого мне необходимо было приобрести ваше оружие. Да, планы мои велики! Белые пробудили во мне честолюбие; я хочу быть великим вождем, хочу покорить все живущие в центре Австралии племена и, быть может, совершить когда-нибудь набег на юг и ограбить богатые береговые города. Я ненавижу ваше племя. Эта земля принадлежала коренным жителям, и она снова будет им принадлежать!

— Но что же ты хочешь сделать со мной?

— Вы стоите больших денег, господин.

— А на что же ты употребил бы эти деньги?

— Я куплю себе оружия. Вы подпишете мне чек на предъявителя в четыре тысячи фунтов стерлингов; я пошлю вьередана в Мельбурн, в Сидней или в Аделаиду, где вам удобнее будет выплатить мне эту сумму, и он возвратится с драем, нагруженным различным оружием для моих новых подданных.

— А, так ты сделался вождем недавно?

— Вьередан отравил прежнего вождя, а я занял его место.

— Вот так шайка разбойников!

— Делаешь то, что можешь.

— А если я откажусь подписать чек?

— Я отдам вас на съедение моим подданным вместе с тем, другим.

— Кто же этот другой?

— Вы сейчас узнаете, идите за мной…

— Куда же ты меня ведешь?

— Я вам приготовлю сюрприз, который доставит вам большое удовольствие.

— Объяснись.

— Идите за мной, — повторил Ниро Варанга.

Он помог доктору встать, ввел его в палисад, окружавший другую хижину, подобную первой, и вступил во вторую хижину, говоря:

— Он тут. Убедите и его тоже подписать чек на четыре тысячи фунтов стерлингов, иначе через три дня я велю моим подданным посадить вас на вертел, и они вас съедят. Поняли вы меня, господин? Вы или подпишете чек или умрете. Войдите!..

XXIII. Белый пленник

Движимый непреодолимым любопытством, доктор поторопился переступить порог этого жилища, но сначала он ровно ничего там не увидел, так как в хижине было почти темно. Когда глаза мало-помалу привыкли к темноте, он различил в углу фигуру человека, растянувшегося на куче сухих листьев; человек этот, казалось, спал.

Доктор быстро подошел к незнакомцу и взглянул на него поближе. Он был покрыт каким-то тряпьем, смутно напоминавшим форму куртки и панталон. Альваро вскрикнул от изумления, увидев, что человек этот был белый.

Ему могло быть лет сорок, он был высок ростом, широкоплеч, с выпуклой грудью, с мускулистыми руками и со слегка загоревшим лицом, покрытым густой черной бородой; черты его лица были очень энергичны.

Он спал так же спокойно, как если бы находился на удобной кровати в комфортабельной комнате за тысячи верст от этого ужасного племени дикарей, которые, быть может, скоро посадят его на вертел, как какую-нибудь четверть быка.

«Кто бы это был?» — с живейшим любопытством спросил сам себя доктор. — «Верно, какой-нибудь несчастный путешественник, попавший в руки этих мошенников, или же погонщик драя».

Он подошел еще ближе и осторожно дотронулся до его плеча. Неизвестный протер глаза, приподнялся, потом сел и не мог удержаться от движения, выражавшего крайнее удивление при виде нового пленника.

— Вы мой товарищ по несчастью? — спросил он по-английски, пристально глядя на доктора своими черными, чрезвычайно умными глазами.

— К сожалению, вы угадали, сеньор, — ответил Альваро.

— Вы попали в руки очень дурной компании, сеньор! Каррамба!..

— Каррамба! — воскликнул доктор. — Разве вы испанец, милостивый государь?

— Почти что да, а вы?

— Я американский испанец.

— Неужели! — воскликнул в высшей степени удивленный пленник. — Каким образом встречаю я здесь, в центре австралийского континента, американского испанца? Клянусь честью, это очень странно!

Доктор ничего на это не ответил, он внимательно вглядывался в незнакомца, словно желая прочесть в его сердце. У него мелькнуло подозрение, но оно показалось ему столь нелепым, что он тотчас же его отбросил; тем не менее он больше не мог сдерживаться и сказал голосом, дрожавшим от волнения:

— Неужели вы"

— Бенито Эррера, к вашим услугам, сеньор.

Доктор вскрикнул от радости и бросился с раскрытыми объятиями к знаменитому ученому, смотревшему на него с изумлением и, без сомнения, старавшемуся угадать причину этого крика.

— Так это вы! — вскричал вне себя от восторга доктор. — Это вы, тот знаменитый ученый и храбрый исследователь, которого оплакивал Парагвай, думая, что он уже умер! Вы сеньор Эррера!..

— О! — воскликнул исследователь, все больше изумлявшийся. — Да вы, кажется, меня знали, сеньор?..

— Альваро Кристобаль из Асунсьона, доктор парагвайского военного флота.

— Вы мой соотечественник! — вскрикнул Эррера, в свою очередь открывая объятия доктору. — Сюда, сюда, дайте вас обнять, сеньор Альваро Кристобаль!

Пленники бросились друг другу в объятия; оба они были сильно взволнованы этой, можно сказать, чудесной встречей.

— Наконец-то я нашел вас! — сказал доктор, прижимая Эрреру к своей груди.

— Вы нашли меня!.. Да разве вы меня искали?..

— Да, сеньор Эррера, вот уже четыре месяца, как я ищу вас во внутренних землях этого континента.

— Вы меня искали?.. А кто же послал вас меня искать?

— Наше правительство; оно сильно обеспокоено вашим исчезновением.

— Значит, знали, что я в плену?

— Это подозревали, так как вы не подавали о себе никаких вестей в продолжение целых пяти месяцев. Английское правительство собирало о вас сведения, но розыски его не увенчались успехом; тем не менее несколько дикарей, живущих во внутренней Австралии, сказали, что встретили белого близ гор Девенпорт, а другие говорили, что видели вас близ этого озера. Я решил отправиться вас отыскивать и благодарю Бога, что наконец нашел вас.

— Благодарю вас, мой великодушный друг, — проговорил сильно тронутый исследователь.

— Расскажите мне что-нибудь о вашем путешествии, сеньор Эррера.

— Боже правый! Это было чрезвычайно неудачное путешествие, доктор: меня преследовал целый ряд несчастий и лишений, а окончилось все полной гибелью моего предприятия. Можно сказать, что и люди и природа составили против меня заговор, задавшись целью не дать мне исследовать этот таинственный материк, эту страну чудес.

Я выдержал с полдюжины нападений со стороны дикарей, потеряв при этом половину моих проводников и бирманцев, привезенных мной из Азии. Затем со мной произошло сто тысяч несчастий: я потерял четырех верблюдов, должен был покинуть один из моих драев вследствие падежа тащивших его быков, страдал от голода и от жажды в этой ужасной каменной пустыне и, наконец, пробыв в пути целых четыре месяца, добрался до этого озера в сопровождении трех австралийцев и одного бирманца и с четырьмя околевающими быками.

Это произошло два месяца тому назад. Затем в один прескверный день на меня напала орда отвратительнейших людоедов. Они убили у меня четырех людей, зарезали быков, ошеломили меня самого ударом топора и, разграбив драй, разбросали мои путевые заметки и бесценные коллекции, отняли даже мое платье и притащили меня сюда.

Сначала я думал, что они приберегают меня для какого-нибудь пиршества, но, к моему величайшему изумлению, они оставили меня в живых. Впрочем, я боюсь, что они меня откармливают, чтобы получилось более нежное жаркое, так как они приносят мне всегда очень много пищи и подчас заставляют меня есть так много, что я рискую лопнуть.

Но кажется, что теперь судьба моя несколько изменилась. Два дня тому назад ко мне в хижину вошел дикарь, которого я прежде никогда не видел, за ним следовал полуобщипанный страус; австралиец спросил меня, нет ли у меня где-нибудь на белом свете богатых родных и знает ли меня английское правительство города Аделаиды, и когда я ответил ему утвердительно, он ушел от меня очень довольный, сказав мне: «Вы стоите денег, надейтесь». Понимаете вы тут что-либо? Я так ровно ничего не понимаю, уверяю вас.

— К сожалению, я отлично понимаю, — сказал доктор, — этот дикарь был вьередан.

— Какой такой вьередан? Пожалуйста, дорогой мой друг, объяснитесь.

Доктор не заставил просить себя два раза, он объяснил Эррере адский план злодея Ниро Варанга и колдуна.

— Значит, ваш проводник хочет, чтобы нас выкупили? Сколько смелости и хитрости в этом дикаре!.. Каррамба! А еще говорят, что австралийцы глупы!..

— Да, Эррера, именно так, и этот самый Ниро Варанга сказал мне, что если мы откажемся подписать ему два чека, по четыре тысячи фунтов стерлингов каждый, то он отдаст нас на съедение своим подданным.

— Они на это способны, доктор. Они съели четырех сопровождавших меня человек.

— Но мы пока не подпишем чеков.

— Разве вы надеетесь на чью-либо помощь?

— Я надеюсь на моих матросов. Они люди решительные и смелые до дерзости, я уверен, что в настоящее время они отыскивают средство, чтобы подать нам помощь.

— Но ведь их только двое, а аборигенов человек триста.

— Вот увидите, что они непременно придут нам на помощь и убьют этого злодея Ниро Варанга.

— Но где же они в настоящее время?

— Этого я не знаю. Вчера вечером они были пленниками в дупле дерева, но это не такие люди, чтобы так там и остаться.

— Они хорошо вооружены?

— У них есть ружья, револьверы и топоры.

— Будем надеяться, дорогой друг.

— Тише!..

Послышались приближавшиеся к хижине легкие шаги. Доктор поглядел в щель и увидел, что по огороженному пространству, образовывавшему нечто вроде коридора между обеими хижинами, подходил Ниро Варанга.

Новый вождь племени людоедов был в парадном костюме. Он надел длинную рубашку из красной фланели, найденную им в одном из ящиков драя, на голове его красовалась форменная шапочка доктора, обшитая галунами (дикарь украсил ее еще двумя перьями орла-смельчака), а за поясом заткнуто было четыре револьвера!.. Быть может, он хотел испугать этим внушительным видом своих пленников или подданных?

— Вот нарядилась-то обезьяна! — воскликнул доктор.

Ниро Варанга вошел, стараясь казаться важным и гордым, но все его старания приводили лишь к тому, что он был смешон. Иронически поклонившись своему же патрону, он спросил:

— Готов ответ?

— Какой ответ? — удивился доктор.

— Ваш товарищ согласен?

— Я бы охотно согласился, господин предводитель людоедов, — сказал исследователь, — но, к несчастью, моя подпись неизвестна в австралийских банках, и вместо того, чтобы дать вам денег, вас посадят в тюрьму.

Губы Ниро Варанга искривились усмешкой.

— Если ваша подпись неизвестна в австралийских банках, так ее узнает ваш друг, аделаидский миллионер сэр Хантер.

— Кто этот сэр Хантер? — спросил Эррера, представляясь удивленным, тогда как доктор делал над собой страшные усилия, чтобы не броситься и не схватить за горло Ниро Варанга.

— Это человек, отдавший свою яхту в распоряжение моего бывшего господина, теперь эта яхта уже должна крейсировать в заливе

Карпентария; он истратил также немало фунтов стерлингов на ваши розыски.

— Каналья! — воскликнул Альваро. — Так ты знаешь и это?

— Разве вы думаете, что Ниро Варанга не слыхал вашего разговора с матросами на берегу озера Торренс?

— Я велю тебя повесить!..

— Но кто же меня повесит, мой добрейший господин?

— Английские власти.

— О, до них очень далеко.

— Да, но Диего и Кардосо еще на свободе.

— Это правда, — сказал австралиец, и при этом в его глазах сверкнул злобный огонек, — но рано или поздно они будут в моей власти, и старый волк не уйдет живым из рук вьередана.

— Подлец! — воскликнул доктор.

— Как вам будет угодно, а теперь покончим с этим. Собираетесь вы подписать чеки и написать два письма богатому англичанину, чтобы он по ним уплатил?.. Мне необходимо оружие, я тороплюсь исполнить мои грандиозные планы.

— Мы дадим тебе чеки, а потом ты нас убьешь, не так ли, сеньор предводитель антропофагов? — иронически спросил Эррера.

— Ниро Варанга велит отвести вас на берега залива Карпентария, даю вам мое слово.

— Слово вора и изменника! — воскликнул доктор. — Доверьтесь-ка такой каналье!..

— Вы отказываетесь?

— Отказываемся.

Ниро Варанга сказал с угрожающим видом:

— Отлично! Через три дня мы вас съедим.

XXIV. Моряки в поисках

В то время, когда в лагере Ниро Варанга происходила вышеописанная сцена, Диего и Кардосо шли форсированным маршем за похитителями вдоль по берегу озера. Храбрые моряки готовы были подвергнуться любым опасностям, лишь бы освободить доктора и наказать двух подлых изменников. Австралиец, тотчас же отыскавший их следы, шел со своей семьей впереди и безошибочно указывал дорогу. Кажется, что у австралийских дикарей чутье развито столь же прекрасно, как у охотничьих собак. Они далеко превосходят в этом отношении даже североамериканских краснокожих.

Одной какой-нибудь согнутой травинки, сдвинутого с места камешка или сломанной ветки уже достаточно, чтобы направить их путь, причем они никогда не боятся ошибиться.

Постоянно прячась в лесах, засыпая днем и идя лишь по ночам, чтобы их как-нибудь не поймали или не увидели подданные Ниро Варанга, моряки и их новые друзья пришли два дня спустя, как раз на заре, на берег реки Ферпоссон и остановились почти у устья.

Австралиец чрезвычайно внимательно осмотрел землю, влез на высокое дерево и затем объяснил двум матросам, что они находятся очень недалеко от лагеря похитителей.

— Наконец-то! — воскликнул Диего. — Клянусь тысячей трапов, что теперь мы заставим поплясать этих уродливых обезьян!..

— Давай держать совет, старина, — сказал Кардосо.

— Я не желаю ничего лучшего. Это дело будет немножко трудновато, но я готов на все, согласен даже ворваться в середину их деревни, хотя бы они раздробили мне голову двадцатью бумерангами сразу.

— Есть у тебя какой-нибудь план?

— Да, Кардосо. Мы дождемся ночи, подожжем лес, окружающий стан дикарей, и, воспользовавшись их испугом и сумятицей, освободим доктора.

— Но знаешь ли ты, где находится сеньор Альваро?

— Черт возьми, — пробормотал Диего, яростно почесывая себе голову, — а ведь это необходимо знать, а то мы, пожалуй, сожжем пленника, вместо того чтобы его спасти.

— Давай подойдем поближе к их лагерю и спрячемся в его окрестностях. Я вижу по ту сторону большой лес, в нем нас ни за что не отыщут.

— Прекрасная мысль, друг мой! А теперь пойдем к нашему приятелю дикарю.

Австралиец занимался в это время охотой на птиц и уже успел убить несколько штук своим бумерангом. Услыхав о проекте белых людей, он одобрил его, но дал им понять, что голоден и прежде всего хочет набить себе живот.

Зная, что он ни за что на свете не сдвинется с места, не изжарив добычи, они решили ждать, пока этот обжора не насытится; Кардосо даже увеличил его добычу вдвое, присоединив к ней найденный им выводок очень молодых страусов; он хотел убить и их мать, замеченную им недалеко от детей, но выстрел мог перепугать находившихся в лагере дикарей и привлечь их к месту стоянки матросов.

Съев завтрак, австралиец приказал своей семье спрятаться посреди густых зарослей малы и затем, перейдя вместе с обоими матросами пересохшую реку, тотчас же остановился и начал внимательно прислушиваться, затем лег на землю и пополз по направлению к озеру, не производя при этом ни малейшего шума. Диего и Кардосо молча последовали его примеру, держа ружья наготове.

По мере того как они продвигались вперед по лесу, состоявшему из больших, почти иссохших каучуковых деревьев и громадных сухих или почти сухих кустарников, до их ушей все яснее и яснее доносился какой-то отдаленный шум, производимый, как казалось, шагами довольно большого сборища людей. Время от времени слышался также человеческий голос.

Вдруг раздался выстрел, да так близко, что Диего и Кардосо вскочили на ноги и подозрительно поглядели вокруг себя.

— Это выстрел! — воскликнул Диего.

— Вот и другой! — сказал Кардосо. — А, да вот и еще!

— Не доктор ли это стреляет?

— Это невозможно, старина, выстрелы эти слышатся каждый отдельно и притом с разных сторон.

— Неужели Коко натаскивает своих воинов в стрельбе по цели? А где же дикарь?

Кардосо обернулся и увидел, что австралиец делает широкие и глубокие надрезы на стволе гигантского эвкалипта карри, имевшего более ста пятидесяти футов высоты.

«Неужели он хочет на него влезть?» — подумали матросы.

Они не ошиблись: дикарь, зная, что лагерь очень близок и что, подойдя еще ближе, они рискуют быть открытыми, готовился влезть на эту природную обсерваторию, с вершины которой можно было видеть все, что делали враги, оставаясь при этом незамеченным.

Сделав первую зарубку, дикарь срезал две лианы марра толщиной в большой палец и длиной метров в тридцать каждая, крепко связал их вместе, привязал конец к своему поясу и начал влезать на колоссальный ствол эвкалипта, делая своим каменным топором глубокие надрезы на коре дерева на расстоянии одного метра один над другим, чтобы опираться на них руками и ногами.

Этот трудный маневр, требующий необычайной быстроты, замечательной верности взгляда и величайшей уверенности во всех движениях и возможный только для австралийца, был выполнен в несколько секунд. Добравшись до ветвей, дикарь спрятался в листве, затем отвязал от пояса длинную лиану и привязал ее к стволу дерева.

— Молодец дикарь! — воскликнул Кардосо. — Он бросает лестницу, отлично зная, что нам бы никогда не удалось взобраться на дерево по способу австралийцев.

— Вот хитрец-то! — сказал Диего, весело потирая руки. — Вот тут и проповедуйте, что австралийцы идиоты!..

— Да ведь ты и сам прежде говорил, что они идиоты, — смеясь ответил Кардосо.

— А теперь я отдаю им справедливость и нахожу, что они умнее нас. Ну, наверх!..

Сказав это, он схватился за лиану и начал по ней подниматься, что ему и удалось сделать очень быстро, несмотря на его уже немолодые годы. Когда он добрался до дикаря, чрезвычайно довольного своим изобретением, к ним тотчас же присоединился и Кардосо.

Бросив беглый взгляд на окрестности, наши моряки никак не могли удержаться, чтобы не вскрикнуть от радости и изумления.

Приблизительно в четырехстах шагах от дерева на берегах озера расположился большой лагерь, состоявший из сотни лачуг, построенных из коры каучуковых деревьев, набросанной на несколько кольев, и из трех более высоких хижин, сделанных несколько тщательнее.

Сотни две австралийцев, мужчин, женщин и детей, копошились в лагере: одни готовили обед, другие упражнялись в метании бумеранга, третьи чинили свои жалкие жилища. Немного подальше, возле одной из трех хижин, группа мужчин окружила одного дикаря, одетого в красную рубашку и державшего в руках ружье. Казалось, он объяснял им механизм этого оружия.

Диего вгляделся в этого человека и испустил глухое проклятье.

— Это он! — воскликнул старый моряк с ненавистью. — О, если бы я мог его захватить!

— Это Ниро Варанга, — сказал Кардосо. — Мошенник учит стрелять своих людей.

— Но где бы мог быть доктор?

— Без сомнения, в одной из двух хижин, окруженных палисадом. Посмотри-ка, старина, посмотри", кто-то оттуда выходит.

— Тысяча миллионов молний!.. Это вьередан!..

— Да, это действительно он, приятель!..

— Он здесь!.. Да, верно, этот проклятый колдун сам Вельзевул, своей собственной персоной! Отлично!« Теперь-то я непременно сверну тебе шею!.. Клянусь, что сверну, во что бы то ни стало!..

— Значит, доктор не ошибся, Диего.

— Да, не ошибся, но я непременно рассчитаюсь за все с этими двумя канальями. Посмотри-ка, мой проект оказывается очень подходящим: лес окружает три четверти всего лагеря и состоит из каучуковых деревьев. Какой можно устроить превосходный пожар!..

— А что же потом?

— Мы подползем к тем двум хижинам и спрячемся посреди кустов, а наш австралиец и его жена подожгут лес, и когда внезапно разбуженные дикари выбегут из своих лачуг, мы выскочим на середину лагеря, выстрелим в них из наших ружей и из револьверов и бросимся к трем большим хижинам; в одной из них мы наверняка найдем доктора и…

Старый моряк внезапно остановился, глядя на Ниро Варанга и его дикарей глазами, сверкающими гневом; дело в том, что они вытащили из одной из трех больших хижин какую-то тяжелую, ярко блестевшую на солнце вещь.

— Митральеза! — воскликнул Диего глухим голосом.

— Видно, эта хижина служит арсеналом для Ниро Варанга? — заметил молодой матрос.

— Кардосо!.. Дружище!..

— Что с тобой, старина?

— Гром и молния! О, какой великолепный сюрприз приготовим мы этим обезьянам!..

— Объяснись, Диего, мне кажется, что ты сходишь с ума.

— Мы завладеем митральезой!

— Каким же это образом?

— Хижина эта возле леса. Сегодня ночью мы в нее проберемся, зарядим митральезу, и когда дикарь подожжет лес, мы, со своей стороны, начнем чертовскую музыку.

— А если хижину сторожат?

— Мы это узнаем; а теперь молчи и будем смотреть, что делают эти канальи.

Ниро Варанга велел отнести митральезу на середину лагеря и начал ею маневрировать, как человек, знающий в этом толк. Он заряжал ее, показывая своим изумленным подданным, как надо вкладывать в нее патроны, которые они, быть может, сначала приняли за игрушки белых людей; потом он стрелял из нее по деревьям соседнего леса. Тем не менее его подданные проявляли сильный страх при каждом выстреле и с большим недоверием лишь дотрагивались до этого разрушительного орудия, действие которого они уже наблюдали во время осады драя.

Как видно, изменнику было не так-то легко добыть себе хороших артиллеристов; без сомнения, его солдаты предпочли бы свои бумеранги и копья ружьям и митральезе.

Перед солнечным закатом грозное оружие было снова отнесено в хижину, затем дикари разбрелись по лагерю.

Моряки видели со своего наблюдательного поста все происходившее в лагере Ниро Варанга, но оставались на нем до тех пор, пока в лагере не погасли огни; впрочем, это время прошло для них не без пользы, так как они убедились, что план их легко выполнить.

Австралийцы, уверенные в том, что не будут атакованы, не взяли на себя труда выставить вокруг лагеря, а тем более возле хижины, служившей им арсеналом, хотя бы» нескольких часовых. Только перед выходом из палисада, окружавшего две другие хижины, растянулись на земле несколько дикарей.

— Все идет отлично, — сказал Диего, — в тех двух хижинах находится пленник. Теперь спустимся, Кардосо, и не будем терять времени.

Моряки один за другим схватились за лиану и соскользнули по ней до земли, затем, продолжая действовать с большой осторожностью, они вышли из лесу и перешли Ферпоссон, на берегах которого и нашли двух детей австралийца и их мать. Диего и Кардосо объяснили дикарю свой проект, пообещав ему в случае удачи револьвер и одежду для всей его семьи.

Дикарь, уже ознакомившийся с могуществом оружия белых, выказал громадную радость, услыхав это обещание. С подобным боевым оружием он станет непобедим и будет иметь полную возможность занять высокое положение в своем племени.

Он дал понять морякам, что и он, и его семья готовы им помогать, но требовал, чтобы ему дали револьвер тотчас же, чтобы быть в состоянии защищаться в случае, если на него нападут во время пожара.

Кардосо, рассчитывавший дополнительно вооружиться в арсенале племени Ниро Варанга, отдал ему револьвер и запас зарядов, предварительно показав, как ими нужно пользоваться; дикарь научился этому очень легко, всего за несколько минут.

Около одиннадцати часов ночи маленький отряд двинулся вперед. Дикарь, гордившийся тем, что теперь и он также обладает оружием, производящим гром и убивающим на расстоянии пятидесяти шагов, не колеблясь указывал путь. Через полчаса они дошли до громадного эвкалипта, заменившего им наблюдательный пункт, а несколько минут спустя остановились в тридцати шагах от хижины, служившей арсеналом их врагам.

XXV. Лесной пожар

В лагере людоедов царила абсолютная тишина; слышался лишь тихий шелест листьев, производимый дувшим с озера легким ветерком, да по временам в дальних лесах раздавался вой динго. Казалось, что неприятели спали крепким сном в своих жалких лачужках, построенных из древесной коры; они, без сомнения, были уверены, что никто не осмелится напасть на них, в особенности теперь, когда они владели страшным оружием белых и их вождь так хорошо умел им пользоваться.

— Они спят, как сурки, — сказал Кардосо старому моряку, внимательно прислушивавшемуся к тому, что происходит в лагере.

— Эти мошенники думают, что они находятся в полной безопасности, — ответил Диего. — Постой, злодей Коко, я разбужу тебя, да еще как разбужу… Теперь настал твой последний час!..

— Не будем терять времени, старина.

— Вперед.

Они поползли к арсеналу; впереди полз австралиец, тогда как его жена и дети спрятались позади ствола колоссального дерева, окруженного густой группой кустов малы, и зажгли несколько веток банксии. Добравшись до этого карточного домика, они проделали двумя или тремя ударами ножа дыру в его задней стенке, так как она была просто сплетена из листьев и ветвей, и беспрепятственно вошли в него.

Внутри было так темно, что сначала они ничего не видели, но тем не менее не осмелились зажечь огонь. Они прислушивались, боясь, не спит ли там какой-нибудь австралиец, но скоро убедились, что там никого нет.

Тогда они пошли дальше, протянув руки вперед, и нащупали таким образом митральезу, затем несколько ружей, ящики с зарядами, топоры и копья.

— Это все наше оружие, — прошептал Диего, голос его дрожал от волнения, — вот разбойники!..

— Молчи, старина; может быть, кто-нибудь сторожит снаружи.

— Сейчас мы это узнаем.

Диего подошел к противоположной стене и посмотрел в щель. Только один костер горел перед двумя хижинами, окруженными палисадом, и возле него сторожили двое дикарей, вероятно для того, чтобы помешать бегству доктора, тогда как возле арсенала не видно было ни одного сторожевого.

— Счастье нам сопутствует, — прошептал Диего.

Он вытянулся во весь рост и сказал австралийцу, указывая на недавно проделанное отверстие:

— Ступай и подожги лес!..

Затем, в то время как дикарь пролезал в отверстие, Диего подошел к ящикам, заключавшим в себе заряды, и с помощью Кардосо открыл два из них: в одном находились заряды для митральезы, а в другом — ружейные патроны.

— Отлично, — пробормотал он. — Помоги мне, друг мой.

Они схватились за митральезу и притащили ее к двери, направив так, чтобы заряды летели в середину лагеря, и затем тщательно ее зарядили; потом собрали все ружья, зарядили также и их и приставили к стене.

— Теперь выслушай меня внимательно, Кардосо, — сказал Диего.

— Когда испуганные лесным пожаром дикари выскочат из своих хижин, тогда ты выруби топором вот эту стенку, чтобы дать возможность митральезе искрошить как можно больше этих нехристей. Ты можешь повалить ее несколькими ударами, так как она совсем непрочна.

— Думаю, что так, старина. А потом что я должен делать?

— Потом тебе нужно будет выстрелить в дикарей из всех ружей, а затем мы бросимся к тем хижинам, где сидит доктор, прежде чем дикари успеют сбежаться и напасть на нас. Если они все-таки начнут нас осаждать, тогда мы будем продолжать стрелять в них из митральезы.

— Понимаю.

— Еще одно слово.

— Ну, говори скорее.

— Не забудь взять с собой пару ружей, чтобы вооружить доктора и иметь возможность лучше защищаться впоследствии. А покуда наполни-ка свои карманы зарядами, мои уже полны ими.

— Ты подумал обо всем и…

Кардосо внезапно замолк. В стане людоедов раздался крик. Кардосо поспешно подошел к стене и посмотрел в щель. На лачугах дикарей отражался красный отблеск, увеличивавшийся с неимоверной быстротой, слышен был также громкий треск, а по временам и какие-то глухие взрывы.

Дикари, дремавшие перед теми хижинами, где находился доктор, увидали вспыхнувший в лесу пожар и разбудили остальных.

— Кооо-мооо-хооо-э-э-э! — раздалось в ночной тишине.

При этом крике, в котором явно слышался испуг, людоеды повыскакивали из своих лачуг, думая, что на них напало какое-нибудь враждебное племя.

Между тем пламя окружило лагерь почти со всех сторон, деревья горели, словно какие-нибудь колоссальные факелы, шипя, трескаясь и съеживаясь в объятиях пламени; трава и кусты вспыхивали так быстро, что можно было подумать, будто они облиты керосином или смолой, из пламени вылетали тысячи искр, кружившихся над лагерем и уносившихся по ветру к озеру вместе с клубами густого черного дыма.

Весь окрестный лес горел сверху и снизу, справа и слева, угрожая истребить все селение людоедов, обдавая его с каждой минутой увеличивающимся жаром и целым дождем горящих головешек.

Дикари, испуганные громадным пожаром, грозившим окружить их со всех сторон, бегали как безумные взад и вперед по лагерю, натыкаясь друг на друга, сбивая друг друга с ног и топча упавших.

— Руби стену!.. — заревел Диего.

Кардосо, уже заранее схвативший топор, сбил четырьмя ударами колья, поддерживавшие переднюю стену хижины, и затем свалил ее одним сильным толчком.

— Стреляй! — заревел Диего.

Из дула митральезы вылетело пламя; грянул выстрел, и целый град картечи осыпал уже и без того до безумия испуганную толпу; в то же время Кардосо стрелял по дикарям из ружей. Через несколько секунд на земле лежало уже человек пятнадцать или двадцать, корчась в предсмертной агонии и испуская раздирающие душу стоны.

Это было уже слишком для трусливых дикарей, они ринулись целой толпой к озеру и бросились в воду, увлекая в своем безумном беге женщин и детей.

Впрочем, несколько более смелых воинов схватили свои топоры и копья и бросились к той хижине, откуда их громила митральеза. Среди них Диего увидел Ниро Варанга, державшего в руках два револьвера.

— А, собака, наконец-то ты мне попался! — заревел он и тотчас же выстрелил из митральезы в окружавшую его толпу.

Человек десять или двенадцать свалилось на землю, остальные повернули назад и скрылись за быстро заволакивавшим лагерь дымом.

Диего заметил, что посреди дыма мелькнула еще раза два красная рубашка Ниро Варанга и затем окончательно исчезла. Он быстро схватил ружье, намереваясь броситься вслед за беглецом, но тотчас же остановился.

— Хижина уже загорается! Давай спасать доктора! — закричал ему Кардосо.

Оба они бегом направились к тем двум хижинам, где думали найти Альваро; возле них свалилось громадное полуобгорелое дерево, и его горящие ветви подожгли ограду.

— Скорее!.. Скорее!.. — кричал Кардосо.

В ту минуту, когда они уже подбегали к ограде, оттуда выскочил австралиец, и оба моряка вскрикнули разом:

— Вьередан!..

Это был действительно колдун; увидев перед собой матросов, он отскочил в сторону и замахнулся бывшим у него в руке топором, но Диего был уже возле него.

— Вот же тебе, изменник! — заревел он прерывающимся голосом, и тяжелое ложе его ружья опустилось с глухим шумом на череп колдуна, который треснул, словно тыква, от его могучего удара. Изменник еще два раза перевернулся вокруг своей оси и свалился на землю: он был мертв.

— Суд свершился! — воскликнул голос, заставивший вздрогнуть обоих моряков.

Они обернулись и увидели перед собой доктора, державшего за руку другого белого.

— Сеньор доктор! — вскрикнули матросы, бросаясь к Альваро.

— Благодарю вас, мои храбрые товарищи, — сказал доктор. — Я знал, что вы придете меня освободить.

— И я также благодарю вас, — проговорил незнакомец.

— Но кто же вы такой? — спросили в высшей степени изумленные моряки.

— Это тот самый путешественник, которого мы искали, сеньор Бенито Эррера, — ответил доктор.

— Ур-ра!.. Ур-pa! — заревел Диего.

— Бежим! — закричал Кардосо, подавая доктору и сеньору Эррере ружья. — Австралийцы возвращаются.

— Скорее! — вскричал Альваро.

Они бросились в клубы дыма, пробежали как можно скорее полувыгоревшее пространство, находившееся за хижинами, и исчезли в лесу, тогда как окружающие лагерь деревья с оглушающим шумом валились позади них, причем к небу летели мириады искр, а вокруг сыпался целый дождь пылающих головней.

XXVI. Обширные восточные равнины

Австралийцы, не решившись противиться нападающим, так как думали, что их очень много, бросились к озеру и спрятались на болоте, но увидев, что они имеют дело лишь с двумя моряками, снова возвратились в лагерь, взбешенные нанесенным им поражением. Их вел Ниро Варанга, каким-то чудом уцелевший после выстрела Диего.

Но в это время, к счастью для беглецов, пожар уже успел окончательно окружить весь лагерь людоедов, образовав таким образом непреодолимую преграду между дикарями и белыми. Пламя соединилось и с удвоенной силой пожирало громадные деревья, образовывавшие полукруг возле лагеря, примыкавшего обоими концами к берегу озера.

Перейти через это море огня босыми ногами и ничем не предохранив свое тело от огня было бы безумием, так что погоня австралийцев остановилась при встрече с летевшими головнями и с первыми языками пламени.

Тем не менее Ниро Варанга увидел, что пламя еще оставило проход к той хижине, где находилось оружие. Он тотчас же направил туда людей, чтобы спасти митральезу, опрокинутую и затем брошенную старым моряком. Хитрый туземец чрезвычайно высоко ценил это грозное орудие, рассчитывая использовать его для покорения или истребления всех диких племен, живущих в Центральной Австралии, но, к его несчастью, в служившую ему арсеналом хижину попало несколько горящих головней; огонь охватил ящики, заключавшие в себе заряды, произошел оглушительный взрыв, и вся хижина взлетела на воздух, причем было искрошено несколько добежавших до нее дикарей, изломано в мельчайшие куски все находившееся в хижине оружие и страшно искорежены дула митральезы.

Решительно судьба благоприятствовала белым.

Австралийцы окончательно пришли в ужас, они вообразили, что сейчас взлетит на воздух весь их лагерь, и вторично бросились к озеру, дав таким образом беглецам возможность выиграть время.

Доктор, путешественник и оба моряка услышали взрыв и видели, как взлетела на воздух хижина вместе с дикарями. Они отдохнули несколько минут на берегу впадавшего в озеро ручейка, затем снова пустились бегом и спрятались в лесу, тянущемся к северу.

Диего, рвавший на себе волосы с досады, что не убил изменника Коко, поминутно останавливался, надеясь увидеть его позади себя, но доктор каждый раз призывал его бежать дальше. Необходимо было воспользоваться пожаром, чтобы выиграть как можно больше времени, потому что, как только он потухнет, дикари не колеблясь бросятся по их следам, чтобы отомстить за страшное поражение, отнять у них оружие и насадить их на вертел. Ниро Варанга не оставит их в покое.

В час ночи, пробежав почти два часа, они остановились на берегу громадного болота, покрытого густым тростником и окруженного большими лесами.

— Где это мы находимся? — спросил Кардосо.

— В Ньюкаслских болотах, — ответил доктор.

— Остановимся тут, — сказал Эррера, казалось, совсем выбившийся из сил. — Мошенники-людоеды испортили мне ноги, держа меня постоянно взаперти в этой хижине.

— Нет, друг мой, — сказал Альваро. — Мы находимся еще слишком близко к озеру Вудс, а следовательно, и к разбойнику Ниро Варанга. Нам необходимо бежать дальше, выиграть время и удалиться от этих мест.

— Но пожар все еще продолжается, сеньор доктор, — сказал Кардосо. — На юге весь горизонт объят пламенем, и дикари пока еще не в состоянии нас преследовать.

— Я это знаю, но когда пожар погаснет, они пойдут по нашим следам, а так как они превосходные ходоки, то легко могут нас нагнать

— Как вы думаете, долго будет продолжаться пожар?

— Быть может, один, два, три дня и даже больше; пожар не прекратится до тех пор, пока пламя будет находить перед собой деревья, но дикари могут достигнуть вплавь какого-нибудь ближайшего места на берегу, обойти пожарище и напасть на наши следы. Ведь ты уже знаешь, какие они на это мастера.

— Да, черт возьми! Наш австралиец вел нас по вашим следам и ни разу не обманулся, но… Как же так, ведь мы покинули нашего друга и его семью, Диего.

— Ба, да он и не дожидался нас, Кардосо, — сказал Диего. — После поджога леса он, наверно, поторопился удрать и вернуться к своему племени.

— Вы нашли здесь друга? — спросил удивленный доктор. — Надеюсь, что вы расскажете мне о ваших приключениях и объясните, каким образом вы добрались до лагеря людоедов, овладели митральезой и ружьями. Да, друзья мои, вы замечательно храбры, вы двое стоите двух матросских рот. Я не ошибся, выбрав вас в спутники.

— Мы вам все расскажем на первой же остановке, и вы увидите, что мы не Бог весть что сделали, — сказал Диего. — Ах, если бы я только успел пришибить этого Коко!. Я был бы теперь очень доволен, если бы мне даже пришлось оставить на поле битвы одно или оба уха. Впрочем, чутье подсказывает мне, что между ним и нами еще не все кончено, и я все же надеюсь отправить его на тот свет, чтобы он составил компанию своему другу колдуну.

— Мы еще встретим его, Диего, — сказал доктор. — Он непременно последует за нами и испробует все средства догнать нас прежде, нежели мы достигнем берегов океана.

— Разве он знает, куда мы идем? — спросил Кардосо.

— Да, он знает, что мы направляемся к заливу Карпентария и что нас там ждет яхта сэра Хантера.

— А что, это судно теперь уже там? — спросил Диего.

— Да, оно должно быть там уже две или три недели тому назад.

— А далеко мы от залива?

— По крайней мере за триста или за триста пятьдесят миль, — сказал Эррера.

— Черт возьми! Вот так прогулка! —

— Давайте-ка посоветуемся, каким путем нам туда идти, — сказал доктор. — Что вы на это скажете, Эррера?

— Я посоветовал бы вам теперь подняться к северу до рек Эльсен или Странгуэвс, чтобы не идти по бесплодным восточным равнинам, потом отклониться вдоль по шестнадцатой параллели и постараться добраться до рек Кенгуру или Стеркл, впадающих в залив Карпентария напротив островов Эдуарда Пелью, то есть на том месте, где нас будет ждать яхта.

— Я вполне одобряю ваш план, Эррера, — сказал доктор. — Мне кажется, что это кратчайший путь, ведущий к заливу Карпентария.

А теперь в путь, иначе дня через два на нас нападет вся шайка этих мерзавцев.

И действительно, осторожность советовала удалиться как можно скорее от этих мест. Хотя леса и продолжали еще гореть в той стороне, где находилось озеро, окрашивая небо в кровавый цвет, но людоеды Ниро Варанга могли построить плоты и высадиться на противоположном берегу. Правда, в таком случае они должны были бы сделать громадный круг, но, будучи все до единого прекрасными ходоками, они все-таки не замедлили бы догнать беглецов.

Итак, маленький отряд снова поспешно пустился в путь вдоль по берегу обширных Ньюкаслских болот и направился к болотам Ховер, тянущимся по обе стороны семнадцатой параллели на расстояние приблизительно тридцати пяти или сорока миль.

В продолжение шести часов беглецы продолжали идти на север, углубляясь в бесплодные песчаные равнины, где едва росло несколько жалких кустов nardi да немножко полуиссохших горных деревьев.

На этих сожженных солнцем равнинах не видно было никакой дичи; впрочем, Диего был счастлив, что ему удалось убить пару perameles obesula — род белобрысых белок, прятавшихся в листве дикого банана, а Эррере посчастливилось найти три или четыре больших клубневидных сочных корня, называемых варрамсом.

Наконец они остановились на южном берегу больших болот Ховер, чтобы дать себе несколько часов отдыха; все четверо страшно измучились от такой быстрой ходьбы и были очень голодны. Они прошли в эту ночь по крайней мере сорок миль и были не в состоянии больше сделать ни одного шага.

Чтобы австралийцы как-нибудь не захватили их врасплох в том случае, если им удалось обойти лесной пожар, наши путники спрятались в густой тростник, покрывавший косу грязной, топкой земли, вдающуюся в болото, величиной в несколько сот метров, и там развели огонь и приготовили завтрак.

Во время их стоянки на бесплодной южной равнине не появился ни один австралиец, не слышно было также никакого отдаленного крика, который бы дал им знать о приближении преследователей. Диего начал успокаиваться и надеяться, что людоеды отказались от мести; напротив, доктор начинал беспокоиться: он боялся Ниро Варанга, зная, что этот злодей способен решительно на все.

— Он будет дожидаться нас где-нибудь на берегу океана, — сказал доктор своим товарищам. — Ведь он знает, где назначено место свидания с капитаном яхты сэра Хантера, и я боюсь, как бы он не приготовил нам там какого-нибудь скверного сюрприза.

— Неужели он обгонит нас и придет первым на место встречи? — спросил Кардосо.

— Да, друг мой, — ответил доктор. — Несмотря на все наши усилия и на то, что мы выиграли несколько часов, мы все-таки не можем тягаться в быстроте ходьбы с его дикарями.

— Это настоящие лошади, — сказал Эррера. — Они за несколько дней проходят невероятные пространства.

— Если Коко приготовит нам засаду, тем лучше, — проворчал Диего. — Я не хочу уехать с этого материка, не заставив его расплатиться за все его подлости.

Они отдыхали, спрятавшись таким образом, три часа; затем, не видя ничего подозрительного, отправились дальше, свернув на северо-восток. Все они торопились добраться до берегов залива Карпентария, так как цель их была достигнута и им больше нечего было делать в центре континента.

К вечеру они дошли до берега Дали-Уотерса, реки, о которой ничего не известно: ни где ее истоки, ни где она оканчивается. К сожалению, наши путники не нашли в ней воды.

На другой день они снова пустились в путь, поставив себе целью дойти до реки Странгуэвс, надеясь, что она, быть может, не совсем пересохла. Места, по которым они проходили, были ужасающе бесплодны; казалось, они составляли продолжение пройденной ими с таким трудом страшной каменной пустыни. Бесконечные равнины, покрытые песком и камнями, в которых не было не только дичи, но даже ни дерева, ни кустика, ни травинки, тянулись одна за другой, путая путников своей дикой бесплодностью. Равнины эти были совершенно неизвестны, и, быть может, ни один белый еще не попирал их своими ногами до той минуты, когда туда пришли наши путники, так что все они, не исключая старого моряка, были сильно взволнованы, не зная, что их ждет впереди. Несчастные чувствовали себя как бы заблудившимися посреди этих сожженных солнцем пустынь. У них не было ни съестных припасов, ни единой капли воды, и их страшно мучили голод и жажда.

В течение трех дней они продолжали идти, или, скорее, кое-как тащиться, к северу, так как ноги их, ослабшие от усиленной ходьбы и от голода, положительно отказывались их поддерживать, и несчастные путники делали нечеловеческие усилия, чтобы не упасть, зная, что если упадут, то уже более не встанут. На четвертый день Кардосо, шедший впереди, увидал вершины нескольких деревьев.

— Виден лес! — закричал он. — Там есть и река.

Это восклицание оживило всех; они сделали последнее отчаянное усилие и, кое-как таща один другого, поплелись к лесу. Два часа спустя они соскочили, или, вернее, скатились, с берега Странгуэвса, в ложе которого между камышами сверкало еще небольшое количество воды.

XXVII. Наказание изменника

Истоки реки Странгуэвс еще неизвестны, так как на ее берегах побывало очень мало исследователей; тем не менее, предполагают, что они находятся близ шестнадцатой параллели. Странгуэвс является притоком Ропера, значительной реки, впадающей в залив Карпентария, предварительно описывающей большой крут и принимающей с запада большой приток Эльсен.

Хотя большие дожди еще не начались, тем не менее в ложе Странгуэвса оставалось еще немного воды, несмотря на летнюю жару и на жаркие ветры, дующие в продолжение ноября, декабря, января, февраля и марта и полностью иссушающие все реки внутренней Австралии.

Небольшое количество найденной воды было спасением для наших беглецов. Они были так утомлены, что если бы и эта река была совершенно пересохшей, то они не могли бы дойти до Эльсена или до Ропера и, наверно, закончили бы существование на берегах Странгуэвса.

Так как тут была вода, то не должно было быть недостатка и в дичи, поэтому лишь только наши матросы утолили жажду, как тотчас же начали обшаривать берега реки. Поиски их не были бесплодны, они нашли громадного кенгуру и послали в него две пули.

Этой крупной дичи могло хватить им на несколько дней. Часть ее они изжарили, а остальное разрезали на тонкие полоски и повесили сушиться на солнце, чтобы предохранить от порчи.

Их остановка на берегу реки длилась двое суток, на третьи они нагрузили на себя провизию, наполнили водой мешки, сшитые старым матросом из кожи кенгуру (причем иголка и нитки, конечно, нашлись в одном из четырнадцати карманов, заключавших в себе неисчислимое количество предметов, необходимых для жизни путешественника), и отправились дальше, держа путь к реке Стеркул, впадающей в залив почти напротив островов Эдуарда Пелью.

Область, которую им теперь следовало пройти, была совершенно неизвестна; карта, спасенная доктором от ненасытной жадности австралийцев, не давала ровно никаких указаний, — видимый признак того, что до сих пор еще ни один европеец не отваживался проникнуть в необозримые равнины, простирающиеся к востоку по направлению к заливу Карпентария.

Но эти четверо смелых людей, затерявшиеся посреди необозримой пустыни, не испугались лежавшей перед ними неведомой страны; они знали, что находятся всего лишь в ста шестидесяти или в ста восьмидесяти милях от океана, и бодро пустились в путь, надеясь добраться до него прежде изменника Ниро Варанга, если бы ему удалось привести своих подданных на этот столь отдаленный от озера Вудс берег.

Так как инструменты, необходимые для географических измерений, были украдены дикарями во время разграбления драя, то обязанность указывать путь была возложена на Диего, имевшего маленький компас, привешенный к часовой цепочке.

Казалось, что вся эта часть континента была не чем иным как громадной равниной, потому что ни в каком направлении не было видно ни малейшего возвышения. То была пустыня, покрытая песком и камнями и лишь изредка прерываемая иссохшими кустарниками да несколькими полуувядшими деревьями; в ней не было ни источников, ни четвероногих, ни даже птиц. Можно было подумать, что страна эта проклята самим Богом.

Тем не менее беглецы продолжали продвигаться вперед; они останавливались лишь тогда, когда ноги совершенно отказывались их поддерживать, отдыхали в продолжение нескольких часов, затем снова шли вперед. Они боялись истратить захваченный ими с собой запас мяса, не достигнув берега океана, боялись остаться навеки в этих пустынных, спаленных солнцем равнинах.

Маленький отряд шел таким образом в продолжение шести дней по нескончаемым песчаным равнинам, но на седьмой день он вынужден был остановиться. Последний кусок мяса был ими съеден еще вчера, а последняя капля воды выпита за целые сутки до остановки.

— Да, — грустно проговорил Диего. — Кажется, уже самим Богом так положено, что в этой стране люди должны страдать от голода. Если бы я прожил на этом материке еще хоть один месяц, то вернулся бы в Парагвай суше сухаря и худее копченой селедки. Будь я австралийцем, я бы предоставил жить тут кенгуру и попугаям, а сам бы уехал и никогда больше не возвращался. Что ты говоришь, друг мой?

— Говорю, что отдал бы мое ружье за кружку пива.

— А я бы отдал свою бороду за стакан холодной воды. Черт возьми… до какого жалкого состояния мы дошли!..

— Наши несчастья окончились бы, если бы мы дошли до берегов Стеркула. Там мы нашли бы и воду, и дичь, — сказал доктор.

— Да, клянусь тысячей разбитых кораблей, хотел бы я знать, где находится эта река. Вот уже четыре дня, как мы идем, или, скорее, бежим, как лошади, нанятые за один пиастр в час, прямо на восток, а ее все еще не видать. А ведь поверьте, сеньор доктор, мы делали не менее тридцати миль в день.

— Значит, мы сделали круг.

— Да нет же, сеньор доктор, мы шли постоянно по прямой линии на восток, и мой компас не испорчен.

— Если мы шли по прямой линии, то должны бы быть на берегу залива или очень недалеко от него, а мы еще не нашли ни реки Кенгуру, ни Стеркула.

— А все-таки мой компас верен, вы можете поверить старому моряку. Еще вчера вечером юг, указываемый стрелкой, совпадал совершенно точно с Южным Крестом.

— Не знаю, что и сказать, Диего. Знаю только, что мы заблудились в этих равнинах и что у нас нет ни сил, ни съестных припасов, ни воды, ни возможности отдохнуть и чем-либо подкрепиться.

— Будущность непривлекательная.

— Какая тут привлекательность! Я не знаю, как нам выйти из этого тяжелого положения.

— Хоть бы, по крайней мере, найти змею, — проворчал Диего, — я, право бы, съел ее без отвращения.

— Не будем отчаиваться, — сказал Кардосо. — Может быть, река и недалеко; я видел в той стороне черную точку, летевшую к востоку, быть может, это птица летела пить.

— Да, но у птиц есть крылья, а наши ноги совсем отказываются нам служить, — грустно проговорил Диего.

В эту минуту в отдалении раздался глухой гул, это мог быть или взрыв мины, или пушечный выстрел.

Все четверо путников, несмотря на свою страшную слабость, вскочили на ноги, как один человек. Звук этот показался им столь странным, что они с изумлением смотрели друг на друга, и каждый думал, что он ошибся.

— Это выстрел! — воскликнул наконец Эррера, бледнея от волнения. — Выстрел… здесь… в этой пустыне!..

— Может быть, это наша митральеза! — воскликнул доктор.

— Нет, нет!.. — поспешно ответил Диего. — Я испортил митральезу, унеся с собой обтюратор… это… это… пушечный выстрел! Сеньор доктор… сеньор Эррера… Кардосо… там океан!.. Бежим скорее!..

И эти люди, за несколько минут до того бывшие почти не в состоянии держаться на ногах, словно подогретые надеждой, вновь почувствовали себя сильными, бодрыми, и все четверо, поддерживая, подталкивая и ободряя один другого отрывистыми словами и энергичными жестами, бросились бежать по направлению к востоку.

Теперь они уже не чувствовали ни голода, ни жажды, ни усталости и бежали, задыхаясь, обливаясь потом и делая неимоверные усилия, чтобы не упасть, зная, что если упадут, то уже не встанут.

После первого выстрела послышался второй и затем третий. Они раздавались где-то очень далеко, но что за беда? Там ждало их спасение, и они хотели во что бы то ни стало живыми или умирающими достичь берегов океана.

Они не знали, где они находятся, но это их и не интересовало. Что это был за корабль, выстрелы которого раздавались в пустыне? Была ли то яхта сэра Хантера или какой-нибудь военный корабль? Это было для них вовсе не важно: как тот, так и другой одинаково примет их к себе на борт.

Они бежали уже с четверть часа, когда Кардосо, опередивший их на несколько сот шагов, остановился и закричал им:

— Река, река!..

— Урра-а, мы спасены! — заревел Диего.

Немного погодя доктор, Эррера и оба матроса подбежали не к одной, а к двум рекам сразу: они соединялись, образуя довольно широкую реку, направлявшуюся на восток. Теперь ошибка была невозможна: та, что текла с северо-запада, была Кенгуру, а та, что текла с юго-запада, — Стеркул.

Не имея инструментов для точного определения географического положения тех местностей, где они проходили, они очутились как раз между двух рек, вовсе не подозревая об их близости.

Теперь они могли считать себя спасенными; океан, или, точнее говоря, залив Карпентария, находился всего лишь в нескольких милях от них.

Путники бросились в реку, перешли через оба потока и, освеженные этим купанием, направились вдоль по правому берегу. Они прошли с полмили, когда вновь услышали пушечный выстрел, затем частую ружейную стрельбу и резкий вой, как казалось, испускаемый многочисленной толпой людей.

— Гром и молния! — воскликнул Диего, бледнея. — Да что же там такое происходит?

— Это крики австралийцев, — сказал Эррера, — и если я не ошибаюсь, это боевой клич.

— А стреляют белые, — подхватил доктор.

— Неужели они осаждают яхту сэра Хантера? — спросил Кардосо.

— Это людоеды Ниро Варанга! — закричал Диего. — Злодей, вероятно, ждет нас на берегу залива.

— И старается завладеть яхтой, — сказал Кардосо. — Поспешим скорее к нашим на помощь!

— Вперед, вперед! — закричали они все разом и пустились бежать к берегу, которого еще, впрочем, не было видно, хотя он должен был находиться на расстоянии не более одной мили.

Пушка и ружья продолжали стрелять все с большим и большим ожесточением, а крики австралийцев становились все пронзительнее. Без сомнения, отвратительные людоеды старались завладеть судном, которое должно было принять на свой борт четверых беглецов. Как же они очутились у берега? Какой еще новый заговор осмелился составить злодей Ниро Варанга?

Наконец оба матроса, Эррера и доктор, поочередно друг друга ободряя и один другому помогая, добежали до небольшого прибрежного холма, взбежали на него не останавливаясь и, оказавшись на его вершине, увидели ужасающее зрелище.

Возле самого берега стояло небольшое парусное судно, сидевшее на мели, и экипаж его отчаянно защищался от нападения отвратительной толпы дикарей, старавшихся на него влезть.

На корме судна развевался английский флаг, а на рее главной мачты был виден зловещий трофей, а именно повешенный человек!.

Весь берег был покрыт убитыми и умирающими, но дикари, несмотря на оглушительный рев пушки, изрыгавшей, как казалось, картечь, и на ружейный огонь, все-таки не оставляли своего намерения завладеть судном и продолжали карабкаться на его палубу.

— Вперед! — загремел старый моряк.

И четверо путников сбежали с холма и напали на осаждающих, выстрелив почти в упор в ближайших дикарей.

Австралийцы, уже и без того начинавшие колебаться, не выдержали, увидев, что на них напали с тыла, и быть может, вообразив, что к белым пришло подкрепление, бросились бежать и рассыпались по берегу, напутствуемые картечью, свалившей на землю еще человек двенадцать или пятнадцать.

— Ур-ра! — заревел Диего.

— Друзья! — закричал чей-то голос с палубы. — Слава Богу!.. В ответ на это Эррера и доктор разом вскрикнули:

— Сэр Хантер, вы здесь?!

— Своей собственной персоной!..

— Тысяча молний!.. — воскликнул в эту минуту Диего, внезапно остановившись и вглядевшись в человека, висевшего на рее главной мачты.

— Что с тобой, старина? — спросил Кардосо.

— Посмотри-ка на повешенного!..

Кардосо взглянул на него и испустил крик изумления: на мачте висел Ниро Варанга!..

— Ну, теперь мы с ним в расчете, — сказал Диего.

Заключение

Cэр Хантер, великодушный владелец яхты, принял своих друзей Эрреру и доктора, а также и двух храбрых моряков с распростертыми объятиями; правду говоря, он думал, что никогда уже больше с ними не свидится.

Он уже целый месяц крейсировал у берегов залива Карпентария в ожидании смелых путешественников, наводил справки в различных местах этой пустынной страны, надеясь получить какие-либо сведения о их приближении от немногих дикарей, живущих в той местности.

Прошло три дня, как он остановился у среднего из островов Эдуарда Пелью (это и было местом назначенного свидания), близ этого-то острова он и принял к себе на борт Ниро Варанга, без сомнения, подстерегавшего белых. Зная, что именно здесь ожидают путешественников, злодей явился на это место свидания, предварительно спрятав своих воинов за береговыми дюнами, и объявил сэру Хантеру, что его господа должны скоро прибыть и просят его подвести судно к берегу и ждать их в известной ему бухте. Англичанин, знавший Ниро Варанга и вовсе не подозревавший, что он изменник, попался в ловушку, отойдя от острова и велев Ниро Варанга направить яхту в вышеозначенную бухту. Австралиец, задумавший захватить в свои руки судно, подвел его к тому месту берега, где были спрятаны его подданные, и посадил на находившуюся в расстоянии трех метров от берега песчаную отмель.

Два часа спустя дикари набросились на яхту как раз в тот момент время, когда экипаж сошел на берег и всячески старался стащить судно с отмели. Сэр Хантер и его люди едва успели подняться на палубу, где и застали Ниро Варанга, старавшегося заклепать маленькую пушку, чтобы лишить сэра Хантера его лучшего средства защиты.

Только тогда последний понял, с каким злодеем он имел дело, и весь экипаж, взбешенный тем, что они попались в ловушку, не долго думая повесил злодея на мачте.

Так окончил свое существование этот смелый разбойник, мечтавший покорить всю Центральную Австралию, чтобы затем грабить богатые города английских колоний.

Сэр Хантер и его экипаж чрезвычайно радушно приняли выбившихся из сил путников, появившихся как раз кстати, чтобы помочь им отбить нападение австралийцев. Наконец-то Диего мог съесть прекраснейший обед, а столь сильно страдавший от жажды Кардосо осушил несколько бутылок превосходного пива. Без сомнения, они имели полное право вознаградить себя за перенесенные ими лишения, голод и жажду.

На другой день судно, попавшее на мель во время отлива, снялось с нее без особого труда во время полного прилива и вечером того же дня оставило берег и поплыло по водам залива, унося с собой героев этого трудного путешествия.

Двадцать шесть дней спустя яхта бросила якорь в порту Аделаиды. В это время туда уже пришла телеграмма из Брисбана, сообщавшая о прибытии храбрых парагвайцев, так что на берегу их ожидала громадная толпа публики, растроганной и заинтересованной их невероятными приключениями.

В их честь были даны великолепнейшие празднества, а газеты всех австралийских городов поместили их портреты и дали подробнейшие описания всех приключений этого чудесного путешествия, подобное которому удалось совершить только одному несчастному Бурке.

Мельбурнское географическое общество заказало выбить четыре большие золотые медали, которые и были розданы четырем путешественникам, а несколько богатых англичан и американцев прислали Диего и Кардосо толстую пачку кредитных билетов.

Месяц спустя четверо путешественников отплыли в Америку, а через сорок шесть дней высадились в Асунсьоне. Затем сеньор Эррера снова принялся за исследование малоизвестных стран; доктор Альваро опять поступил на службу на один из лучших крейсеров парагвайского флота, а Диего и Кардосо купили на полученные ими деньги прекрасный бриг, плавают на нем и зарабатывают себе деньги. Оба они навсегда отказались от всяких исследований, найдя, что с них совершенно достаточно знакомства с Ниро Варанга и с людоедами.