НА СТАРОМЪ ПЕПЕЛИЩѢ.
правитьІ.
Дулъ вѣтеръ съ утра… Какъ свинцомъ налита,
Сердито вздувалась рѣка за кормою:
Еще разъ провѣдать хотѣлъ я мѣста,
Любимыя нѣкогда мною.
Вдоль стройныхъ, одѣтыхъ въ гранитъ, береговъ
Я плылъ съ затуманеннымъ сердцемъ и взоромъ;
И тускло свѣтилась фаланга дворцовъ
За воднымъ широкимъ просторомъ.
Застыли гиганты въ таинственномъ снѣ
Среди величавой, унылой пустыни…
Вонъ, сѣрой змѣею въ другой сторонѣ
Стѣна притаилась твердыни.
И долго туда я, и жадно глядѣлъ…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
О, годы проклятые, мимо!
Лѣниво тянулся холодный гранитъ, —
И слезы въ груди закипали невольно:
Отъ старыхъ страданій и старыхъ обидъ
Такъ было и сладко, и больно!..
Чу, свистъ… Пароходъ меня дальше понесъ.
Угрюмые своды изъ камня и стали,
Съ рокочущимъ гуломъ копытъ и колесъ,
Не разъ надо мной пролетали,
И грозно въ пролетахъ шипѣла волна.
Исакія шлемъ замелькалъ золоченый…
Вотъ узкая красная лента видна
Средь липовой рощи зеленой.
Какъ дрогнуло сердце опять! — Я узналъ:
Здѣсь, въ этихъ стѣнахъ незабвенныхъ, когда-то
Я воздухъ познанья такъ жадно вдыхалъ,
Такъ въ Истину вѣровалъ свято.
Но съ гордыхъ, заоблачно-льдистыхъ высотъ
Она, какъ царица, на землю глядѣла;
До боли вседневныхъ скорбей и заботъ
Владычицѣ не было дѣла.
А мы… Мы любили отчизну, какъ мать,
Всѣмъ пыломъ сердецъ беззавѣтно-влюбленныхъ;
За братьевъ всю душу хотѣли отдать,
За братьевъ, судьбой обойденныхъ!
И душенъ намъ сталъ величавый чертогъ…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Но вотъ ужъ и сфинксы… Пришельцы изъ Ѳивъ
Загадочнымъ взоромъ глядятъ другъ на друга;
Все снится имъ желтаго Нила разливъ
Подъ солнцемъ сверкающимъ юга.
Въ чужбинѣ холодной ужъ семьдесятъ зимъ
Вкругъ нихъ отшумѣло… Все длится изгнанье!
О, бѣдные сфинксы! Я боленъ другимъ,
Но ваше цѣню я страданье.
Мы старые съ вами знакомцы… Не разъ
Ввѣрялъ я вамъ тайну святого обѣта, —
И долго бродилъ здѣсь, и спрашивалъ васъ
О часѣ, минутѣ разсвѣта.
Свинцовое небо грозило дождемъ;
Мнѣ горькое въ душу сомнѣнье закралось:
Здѣсь камни повсюду твердятъ о быломъ,
Но люди… Что въ людяхъ осталось?!
II.
Въ огромной столицѣ одинъ уголокъ
Я вспомнилъ, — душѣ дорогой и завѣтный.
Безшумно катился тамъ жзни потокъ
Тѣснился въ нуждѣ безпросвѣтной
Рабочій народъ. Тамъ и мы, молодежь,
Ютились по скромнымъ мансардамъ и кельямъ,
Враждою встрѣчая лишь трусость и ложь,
А муки лишеній — весельемъ.
Въ средину бесѣды тамъ блѣдный разсвѣтъ
Врывался нерѣдко холодной волною;
Тамъ зрѣли герои, дивившіе свѣтъ
Душевной своей красотою…
Все сразу узналъ я, — ту улицу, домъ,
Въ которомъ окошко до свѣта мелькало,
Какъ звѣздочкой ясной, маня огонькомъ
Въ укромный пріютъ идеала.
Но каменный выросъ гигантъ впереди,
Исчезло окно за стѣною огромной…
Съ безумно забившимся сердцемъ въ груди
Бѣгу я по лѣстницѣ темной!
Минута — и юность вернется назадъ:
Отворится дверь — ярко солнце засвѣтитъ —
Съ серебрянымъ смѣхомъ, съ косою до пятъ
Меня моя милая встрѣтитъ!..
Я долго звонилъ… Въ нетерпѣньи рванулъ
Завѣтную дверь — и во тьмѣ корридора
Одинъ очутился… Несдержанный гулъ
Услышалъ я жаркаго спора.
Звенѣла толпа молодыхъ голосовъ.
Обрывки рѣчей до меня долетали…
Спадала завѣса, изъ мрака годовъ
Знакомыя тѣни вставали!
Я кашлянулъ. Выглянулъ стройный брюнетъ:
Глаза удивленно и строго глядѣли…
Мелькнула головка кудрявая вслѣдъ
Съ глазами пугливой газели.
Еще и еще, точно въ полѣ цвѣты…
Въ смущеньи стоялъ я, слова подбирая,
А въ сердцѣ побѣдныя пѣли мечты:
Да здравствуетъ жизнь молодая!
П. Я.
СОНЪ.
Въ небѣ странно-высокомъ, зловѣще-нѣмомъ
Гасъ кровавый вечерній закатъ.
Умиралъ я отъ ранъ, — въ гаолянѣ густомъ
Позабытый своими солдатъ.
Какъ ребенокъ, затеряяный въ чащѣ лѣсной,
Я кричалъ, я отчаянно звалъ —
И на помощь ни свой не пришелъ, ни чужой,
Гаолянъ только глухо шуршалъ!
Да орелъ цѣлый день надъ горою парилъ, —
Хищный клёкотъ носился кругомъ…
Все на сѣверъ, въ безвѣстную даль уходилъ
Затихающихъ выстрѣловъ громъ.
И скользилъ угасающій взоръ мой, въ тоскѣ,
По мѣнявшимъ нарядъ облакамъ:
Что тамъ парусомъ бѣлымъ стоитъ вдалекѣ--
Не села ли родимаго храмъ?
Вонъ старуха съ клюкой… Не моя-ль это мать
«По кусочки» съ сумой побрела?
Горе-горькая! Сына тебѣ не дождать —
Ты на муку его родила!
Злобно лязгаютъ цѣпи… Въ дыму и въ огнѣ,
Будто стая всполошенныхъ птицъ,
Вьется лента вагоновъ, — и въ каждомъ окнѣ
Сколько блѣдныхъ, измученныхъ лицъ!
Безконеченъ вашъ путь, и тяжелъ, и суровъ:
Мертвой степи пустынная гладь,
Выси грозныя горъ, темень дикихъ лѣсовъ…
Васъ въ чужбину везутъ умирать!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Умиралъ я отъ ранъ на чужой сторонѣ…
Такъ хотѣлось мучительно жить, —
О проклятой, безумно-кровавой войнѣ,
Какъ о грёзѣ больной позабыть!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ночь сошла. Или смерть? Сѣть тумановъ сырыхъ
Поползла надъ ущельями горъ;
Въ черномъ небѣ невиданно-яркихъ, большихъ,
Странныхъ звѣздъ засвѣтился узоръ.
И въ зловѣщей тиши, мнѣ казалось, не я —
Кто-то чуждый безсильно стоналъ…
И отъ жалости въ сердцѣ больномъ у меня
Слезъ кипучихъ родникъ клокоталъ!
П. Я.
Богъ благости щедрой, Богъ правды великой!
Мечъ силы въ десницѣ ль твоей?
Считалъ ли Ты слезы, кровавыя слезы
Смиренной отчизны моей?
Что-жъ медлишь сойти Ты съ грозою и гнѣвомъ
Изъ вѣчныхъ чертоговъ своихъ?
Даровъ ли свободной и радостной доли
Она недостойнѣй другихъ?
Иль мало она безотвѣтно страдала,
Томилась, какъ въ кельѣ глухой?
О цѣпи все тѣло свое истерзала,
Ослѣпла отъ тьмы вѣковой!
Не хватитъ ужъ скоро отваги орлиной,
Могучія крылья въ крови…
Пощады!.. Пощады!.. Дай лучъ хоть единый,
Дай каплю живую любви!
Мнѣ чудится кругомъ какой-то шорохъ странный,
Тревожно-радостный, какъ вѣянье весны:
Такъ узникъ сторожитъ свиданья часъ желанный,
Проснувшись до зари, средь чуткой тишины…
Я жду, кого-то жду со страхомъ и любовью,
Кого-то, чья рука чудесное свершить,
Кто образумитъ насъ, залитыхъ братской кровью,
Залѣчитъ раны всѣ и скорби облегчитъ.
«Пора! --я слышу стонъ въ безмолвьи тяжкомъ ночи, —
Довольно злыхъ угрозъ! Раскройся, міръ — тюрьма!»
Во мракъ вперяю я расширенныя очи:
Вотъ дрогнетъ, наконецъ, испуганная тьма!
Мигъ — и разсвѣтъ блеснетъ, и защебечутъ птицы,
И развернется даль, заманчиво-пестра…
И крылья распахнетъ проснувшейся орлицы,
Быть можетъ, пѣснь моя…
— Скорѣй! Пора, пора!
П. Я.
На чужбинѣ далекой тоскуя вдвоемъ,
Мы, какъ дѣти, однажды тихонько болтали
Въ полумракѣ вечернемъ о горькомъ быломъ
(Нашей старой, но все еще свѣжей печали!).
"Нѣтъ, тѣхъ дней я забытъ не могу никогда,
Никогда не прощу! — ты, блѣднѣя, шептала:
Ни одна впереди не мерцала звѣзда,
Умъ мѣшался, душа замирала.
"Днемъ и ночью шумѣла рѣка подъ окномъ
Шевелясь, точно лапы чудовищъ враждебныхъ.
Рѣкъ такихъ мы въ краю не видали родномъ--
Развѣ въ грезахъ иль сказкахъ волшебныхъ.
"Величавый, холодный, безлюдный просторъ…
Наша лодка, да влажныя, черныя бездны,
Да по берегу стѣны отвѣсныя горъ…
О возвратѣ мечты безполезны!
"За утесомъ-громадой вздымался утесъ,
Все безмолвнѣй, угрюмѣй, печальнѣй…
Все на сѣверъ потокъ насъ безжалостный несъ
Дальше, дальше отъ родины дальней!
"Разъ, я помню, подъ гнетомъ безумной тоски,
Вся пропитана влагой холодной,
Я заснула, подъ мѣрные всплески рѣки;
И приснилось мнѣ: вновь я свободна…
"Я лечу, будто птица, — мелькаютъ вокругъ
Занесенныя снѣгомъ равнины…
Я лечу на желанный сверкающій югъ
Изъ холоднаго мрака чужбины.
"Ближе, ближе родная схрана--
Небо блещетъ лазурью и свѣтомъ…
Сердце чуетъ: весна, золотая весна!
Пахнетъ бѣлой акаціи цвѣтомъ.
"Вотъ и Днѣпръ, утонувшій въ вишневыхъ садахъ,
Засверкалъ бирюзою… Я вся задрожала
И, на берегъ родимый упавши въ слезахъ,
Долго, жадно его цѣловала!..
"Я очнулась на мрачной, холодной рѣкѣ —
Волны съ грознымъ нахлынули плескомъ.
Сердце билось въ груди, точно птица въ силкѣ,
Еще полное радостнымъ блескомъ.
«И казалось въ тотъ мигъ: если бъ родину я
Не во снѣ — на яву увидала,
Я упала-бъ на землю и, слезъ не тая,
Цѣловала ее, цѣловала!..»
Милый голосъ во тьмѣ, какъ струна зазвенѣлъ —
Ты внезапно замолкла угрюмо.
И утѣшить тебя я, мой другъ, не умѣлъ,
Полонъ той же мучительной думой!..
П. Я.
1899.
НОВАЯ ВЕСНА.
Съ цвѣтущихъ береговъ, залйтыхъ солнцемъ отравъ,
Соскучась по землѣ родимой,
Несется вновь гостей веселыхъ караванъ
На сѣверъ грустный, но любимый.
Вблизи лѣсныхъ озеръ опять и звонъ, и гамъ!
И, прерывая сонъ глубокій,
Дивится мертвый лѣсъ: по старческимъ корнямъ
Текутъ живительные соки…
Обласканы тепломъ полуденныхъ лучей,
Глядятъ былинки изъ-подъ снѣга…
Все новой жизни ждетъ, — приволья ясныхъ дней,
Веселыхъ, шумныхъ бурь набѣга!
Тяжелъ и дологъ былъ природы мрачный совъ:
Казалось, сномъ онъ смерти будетъ.
Казалось, дряхлый міръ ни новой жертвы стонъ,
Ни громъ побѣды не разбудитъ.
Надъ степью голою лишь воронъ каркалъ злой,
Да мерзлый листъ шуршалъ уныло:
«И я когда-то жилъ… давно-давно, весной…
Всесильна смерть! Крѣпка могила!»
И первый вольный звукъ стряхнулъ унынья гнетъ:
Мелькнулъ цвѣтокъ на таломъ снѣгѣ…
Кричатъ ватаги птицъ, гремятъ потоки водъ.
Поютъ зеленые побѣги!
И мой усталый духъ поетъ веснѣ привѣтъ, —
Забыты дни тоски мертвящей…
— Цвѣти, «младая жизнь»! И пусть не меркнетъ свѣтъ
Твоей звѣзды путеводящей!
П. Я.
Средь мукъ и стенаній на свѣтъ
Живая душа прилетаетъ.
Въ грозѣ испытаній поэтъ,
Даръ пѣсенъ въ себѣ открываетъ, —
Тѣхъ пѣсенъ, что ледъ разбиваютъ сердецъ.
Страданье — искусный, умѣлый кузнецъ.
Подъ небомъ холоднымъ, чужимъ,
Во мракѣ бездомныхъ скитаній,
Въ разлукѣ со всѣмъ дорогимъ,
Въ крушеніи всѣхъ упованій, —
Въ дни черные бѣдъ познается боецъ:
Изгнанье — искусный, умѣлый кузнецъ.
Но славы достоинъ лишь тотъ,
Кто, гордый своей правотою,
На вѣрную гибель идетъ
Съ спокойной и ясной душою.
Прекрасенъ и проченъ героя вѣнецъ:
Ты, смерть, — для безсмертья кующій кузнецъ!
П. Я.
Дитя! ты вѣришь въ близкій рай?
Еще порывъ свирѣпой бури —
И въ блескѣ солнца и лазури,
Въ цвѣтахъ, сойдетъ къ намъ вѣчный май?
Конецъ угрозамъ темнымъ ада,
Забвенье мукамъ и слезамъ, —
И велика бойцовъ награда,
И сладокъ ранамъ ихъ бальзамъ!..
Дитя, дитя! Въ дали безбрежной
Эдема свѣтлаго маякъ.
Еще не разъ подъ вьюгой снѣжной
Пловцовъ зальетъ холодный мракъ!
Не разъ промчится грозный шквалъ
Вражды, насилья, скорби, страха,
Какихъ, быть можетъ, міръ не зналъ, —
И обагрятся мечъ и плаха!
Я вижу рядъ великихъ бѣдъ,
Позоръ и ужасъ пораженій…
Но вновь и вновь вернется Геній
Любви и правды: «Дѣти! Свѣтъ!..»
И, возвышаясь надъ костями
Борцовъ погибшихъ, каждый разъ
Бѣднѣй все будетъ міръ цѣпями
И къ раю счастья ближе насъ!
П. Я.
Друзья! въ тяжелый мигъ сомнѣнья
Взгляните пристальнѣй назадъ;
Какія блѣдныя видѣнья
Оттуда съ ужасомъ глядятъ!
И молятъ, и, какъ-будто, плачутъ,
Грозятъ кистями рукъ худыхъ…
Что ихъ мольбы нѣмыя значатъ?
Кому, за что упреки ихъ?
То — наши братья… Жизнь, свободу,
Всѣ блага лучшія земли
Они родимому народу
Съ любовью въ жертву принесли.
Они погибли, вѣря страстно,
Что мы пойдемъ по ихъ стопамъ
И не дадимъ пропасть напрасно
Ихъ жертвамъ, ранамъ и скорбямъ!
Когда въ постыдный часъ паденья
Страдальца-брата тѣнь мелькнетъ,
Какая буря возмущенья
Внезапно сердце потрясетъ!
Святыя слезы покаянья
Подступятъ къ горлу… И опять
Горитъ душа огнемъ желанья —
Идти на крестныя страданья,
Всю душу родинѣ отдать!
П. Я.
Памяти Г. И. Успенскаго.
правитьСъ горькой думой въ очахъ,
Съ слѣдомъ мукъ на челѣ,
Онъ прошелъ тяжкій путь,
Крестный путь на землѣ.
Будто горечь и боль
Всѣхъ мученій людскихъ
Въ чуткомъ сердцѣ собравъ,
Онъ твердилъ намъ о нихъ.
Отъ улыбки его,
Полной скорбной вины,
Исчезали, какъ дымъ,
Счастья мирные сны.
Звалъ онъ къ жертвѣ, къ любви,
Весь любовью дыша…
Онъ горѣлъ, какъ маякъ…
И — сгорѣла душа!
Не забудешь его
Ты, родная страна!
Задрожавшая разъ,
Все рыдаетъ струна, —
О великой винѣ
Съ гнѣвомъ, скорбью поетъ
И на подвигъ святой,
Подвигъ правды зоветъ!..
П. Я.
ДУМЫ И ОТКЛИКИ.
правитьI.
Есть ужасныя мгновенья! —
Робкій умъ пугая,
Демонъ скорби и сомнѣнья
Шепчетъ, не смолкая:
Правда, солнышко сквозь слезы
Глянетъ послѣ ночи,
Но, пока-то стихнутъ грозы,
Роса выѣстъ очи…
II.
Смолкъ честный голосъ убѣжденья,
Забылась муза мрачнымъ сномъ;
Позоръ и мерзость запустѣнья
На мѣстѣ нѣкогда святомъ!
Все, все, что свѣтлаго кипѣло
На утрѣ жизни въ ихъ крови,
Исканье правды, жажда дѣла,
Порывы чистые любви,
Живыя слезы о народѣ,
Стремленій лучшихъ гордый пылъ.
Мечты о братствѣ, о свободѣ, —
Все ледъ ироніи покрылъ!
Пророкамъ чести — укоризны,
Хвалы предательству звучатъ;
Уноситъ смерть врага отчизны —
Цвѣты на гробъ ему дарятъ…
Разгулъ и пляска карнавала!..
Затерты славныя стези,
Потушенъ факелъ идеала,
И знамя свѣтлое въ грязи!
П. Я.
ИЗЪ ПРИЗНАНІЙ.
правитьI.
правитьНѣтъ, еще мало страдалъ я во имя свободы и свѣта,
Я недостоинъ, о братья, святаго названья поэта!
Истинно-божій пѣвецъ, одаренный любовью,
Скорбью рожденный людской и крещенный изгнаньемъ,
Каждую пѣснь покупаетъ страданьемъ,
Славу же — кровью!..
II.
правитьНѣтъ, мой другъ дорогой, не проси у меня
Больше пѣсенъ! На нихъ, будто, клятва лежитъ:
Скучны будутъ ихъ звуки въ сіяніи дня,
А теперь, въ эту ночь, буря ихъ заглушитъ.
Ахъ! не яснаго утра румяной зарей
Вышелъ съ музой моей я на жизненный путь:
Громъ надъ нами гремѣлъ, и во тьмѣ гробовой
Было жутко глядѣть, было трудно вздохнуть!
Рано душу зажегъ безпокойный недугъ,
Рано въ бурный потокъ насъ волна увлекла,
И лишь раненыхъ стонъ да оружія звукъ
Воспѣвать наша лира могла…
Но хотѣлось бы мнѣ, чтобы стихъ мой упалъ
Въ души чуткія, струны живыя задѣвъ.
И когда бы гнетущій кошмаръ миновалъ,
И веселаго утра раздался напѣвъ,.
И невзгоды бы всѣ этой мрачной грозы
Захотѣли грядущимъ вѣкамъ разсказать, —
Чтобы въ книгу печалей и нашей слезы
Не забыли вписать!..
П. Я.
ПОѢЗДКА ВОКРУГЪ БАЙКАЛА.
правитьЗеленѣлъ Байкалъ сердитый,
Клокоталъ гремучій валъ;
По бокамъ вздымались грозно.
Цѣпи горъ и кручи скалъ.
Утопая въ вихряхъ снѣжныхъ.
Тройка мчалась день и ночь,
Вдаль отъ родины желанной
И отъ счастья съ милой прочь!
Пурга злилась, бушевала,
И рыдала, и кляла, —
Заметая слѣдъ дорожный,
Все назадъ меня звала.
Чѣмъ темнѣй и безотраднѣй
На душѣ росла печаль,
Тѣмъ яснѣе и привѣтнѣй
Прошлыхъ дней свѣтлѣла даль.
И свѣтлѣла, и смѣялась
И вернуть сулила вновь
Неудавшуюся юность
И убитую любовь…
Но, съ стихіей буйной споря,
Тройка мчалась день и ночь.
Вдаль отъ молодости свѣтлой
И отъ счастья съ милой прочь!
Грохоталъ Байкалъ сердитый,
Зеленѣлъ гремучій валъ…
Впереди громадой темной
Возвышались груды скалъ.
П. Я.
СОНЪ КОЛОДНИКА.
правитьСегодня весь рудникъ вновь потонулъ въ цвѣтахъ!
Толпа колодниковъ, обритыхъ и въ цѣпяхъ,
Вперивъ еще разъ въ даль тоскующіе взоры,
Вздыхая и кряхтя, въ свои вползаетъ норы…
О, неразсвѣтный міръ неволи и труда!
Съ обледенѣлыхъ стѣнъ ручьемъ бѣжитъ вода;
Спускаясь въ полутьмѣ, о мокрыя ступени
Скользитъ нога… Склонись по рабски на колѣни
И въ каменную грудь безсмысленно стучи!
И не боли душа, и сердца крикъ молчи!..
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
На вольный божій свѣтъ онъ вышелъ изъ могилы,
Отъ холода дрожа, озлобленный, унылый,
И ненавистнымъ все нашелъ теперь вокругъ —
Всей этой красоты бездушной ликованье,
Природы наглый блескъ передъ лицомъ страданья,
И ароматный лѣсъ, и горъ зеленыхъ кругъ!..
Но вдругъ, тамъ, въ вышинѣ, въ лазури чистой утра,
Невольно взоръ маня причудливой игрой,
Съ каймой изъ золота обломокъ перламутра,
Отъ юга облачко промчалось съ быстротой.
И въ душу брызнулъ свѣтъ поэзіи забытой,
И сердце мертвое мгновенно расцвѣло!..
— О, что тебя въ нашъ край печальный занесло,
Чудесный гость весны? Порывъ ли бурь сердитый,
Или бродячій нравъ? Изъ Ганга ль свѣтлыхъ водъ,
Изъ темныхъ ли пучинъ ты вышло океана?
Отчизну знойную, гдѣ рай земной цвѣтете,
Окажи, успѣло ль ты забыть въ странѣ тумана?
Но вотъ нахмурился твой лучезарный ливъ,
Ты дрогнуло — и въ высь испуганно вспорхнуло!
Огонь цвѣтовъ померкъ… Еще блаженный мигъ —
И утра дивное видѣнье потонуло…
Не ужаснулось ли ты вида нашихъ мукъ,
Свирѣпости людской, безумья и позора?
Въ мысль не пришло ль тебѣ, что отъ бездушныхъ рукъ
Не скроешься и ты, любимица простора?
Прости жъ, краса небесъ! Минутный гость, прости!
Спасибо и за то… Волшебный сонъ свободы
Ты оживилъ во мнѣ… Лети жъ теперь, лети
Въ счастливую страну, гдѣ ясенъ пиръ природы!
О, побывай и тамъ, въ краю весны моей,
Гдѣ милая моя печально увядаетъ,
Цвѣтокъ прекрасный мой…
Шепни ей съ вѣтеркомъ, который мчитъ тебя,
Что прошлое отнять у насъ безсильны годы,
Что все я вѣренъ ей, что все я жду, любя, —
Затворы упадутъ — и грянетъ вѣсть свободы!..
П. Я.
Въ чужбину мнѣ пишутъ друзья: «Не мечтай,
Что родина нѣжно любимая — рай,
Что въ нашей лазури не бродитъ туманъ,
Что сердце у насъ не изныло отъ ранъ».
Такъ дружба мою утѣшаетъ печаль;
Но сердце все рвется въ завѣтную даль,
Все вѣритъ: тамъ воздухъ струится иной,
Тамъ люди добрѣе и лучше душой!
Тамъ юность, крылатая юность цвѣтетъ,
О правдѣ мечтаетъ, на жертву идетъ…
И если не видѣть ей краснаго дня,
Пусть общая чаша отравитъ меня!..
П. Я.
1899 г.
ГАСИТЕ СВѢЧИ!
правитьОконченъ пышный, шумный балъ,
Умолкнулъ вальса отзвукъ дальный,
И на пустой, угрюмый залъ
Въ окно глядитъ разсвѣтъ печальный.
Хозяинъ дома утомленъ,
Халатъ накинутъ имъ на плечи,
И говоритъ лакеямъ онъ:
«Гасите свѣчи!…»
Какъ-будто споря со свѣчой,
Въ окно разсвѣта лучъ ворвался…
Въ каморкѣ душно, и больной
Въ постели бѣдной разметался.
Онъ здѣсь одинъ лежитъ въ бреду,
И слышно, какъ въ безсвязной рѣчи
Твердитъ: «Довольно… я иду…
Гасите свѣчи!…»
П. Я. Б.
ИЗЪ ВЕСЕННИХЪ МЕЛОДІЙ.
правитьТихо спустились вечернія тѣни,
Полныя чаръ и беззвучныхъ видѣній,
На засыпающій міръ.
Сладко вечерняя дремлетъ прохлада,
Дремлютъ аллеи заглохшаго сада,
Дремлетъ зефиръ…
Только порой изъ глуши отдаленной
Тихо доносится плескъ полусонный,
Ропотъ немолчной волны,
Да соловей свою пѣснь напѣваетъ…
Съ темнаго купола неба сіяетъ
Дискъ серебристой луны.
П. Я. Б.
МОРЯКЪ.
правитьНа равнинѣ бурной моря
По гребнямъ вспѣненныхъ волнъ,
Съ ихъ громадой грозной споря,
Пусть плыветъ мой утлый челнъ!
Я-ль отвагою не полнъ?…
Буря близко… Воздухъ душенъ,
И окуталъ море мракъ…
Парусъ крѣпокъ, руль послушенъ,
А вдали блеститъ маякъ, —
Не боится бурь морякъ!
П. Я. Б.
УЧИТЕЛЮ.
правитьВдали сиротѣя, подъ гнетомъ страданій
Ты рукъ не слагаешь, учитель родной,
Въ тяжелые годы измѣнъ, колебаній
Одинъ не поникнувъ могучей душой.
Какіе столпы вкругъ тебя упадали,
Какіе герои бросали свой щитъ!
Какія картины стыда и печали
Твое наболѣвшее сердце хранитъ!
Но бодро ты свѣточъ держалъ идеала,
И путь нашъ, окутанный въ холодъ и мракъ,
Твоя величавая мысль озаряла,
Ученій твоихъ путеводный маякъ.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
И сколько отважныхъ бойцовъ безъ упрека
Въ слезахъ проводилъ ты, какъ нѣжная мать,
Въ тотъ путь, неизвѣстный, далеко, далеко, —
И многихъ ли принялъ въ объятья опять?
Какъ старое дерево, вѣтви теряя,
Стоишь ты недвижно, титанъ-инвалидъ,
Послѣдній изъ славныхъ, о комъ помышляя,
Душа молодая восторгомъ дрожитъ.
Подъ небомъ отчизны, во мракѣ чужбины
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Намъ свѣтятъ твои дорогія сѣдины
Надежды и вѣры отраднымъ лучемъ!
П. Я.
ВЪ СТРАНѢ СОПОКЪ.
править1.
правитьСемьею крестовъ дорогихъ заселенная,
Знакомая сопочка ярко блеститъ,
Волшебной луной озаренная, —
И къ ней моя дума летитъ.
Здѣсь черствые люди живутъ, безучастные!
Не знаетъ, не спроситъ никто —
Какія сердца тамъ зарыты прекрасныя,
Убитыя кѣмъ и за что…
— О, другъ мой, уйдемъ! Въ этомъ краѣ забвенія
И мертвымъ вѣдь холодно спать.
Богъ правды ужель намъ не дастъ утѣшенія
Въ родимой землѣ почивать?
2.
правитьГоремыкой покинутымъ,
Далеко отъ друзей,
Въ мірѣ, Богомъ отринутомъ,
Въ краѣ тьмы и цѣпей,
Подъ снѣгами холодными
Ты лежишь, какъ живой,
Лишь волками голодными
Навѣщаемъ порой.
Въ эту полночь студеную
Грезишь ты, бѣдный другъ,
Про отчизну зеленую,
Про горячій свой югъ!
П. Я.
ПЛОВЦЫ.
править«Братья-писатели, въ нашей судьбѣ
Что-то лежитъ роковое…»
Н. Некрасовъ.
«Не пора ли отдохнуть, о братья?
Мракъ глубокъ, не видно маяка;
Шевелятся на душѣ проклятья,
Замерла усталая рука.
Нѣтъ ни силъ, ни бодрости, ни воли…
Бросимъ весла! Руль — игрушка волнъ!
Тщетны вопли, тщетны крики боли,
Гибни, гибни, беззащитный челнъ!»
Такъ въ борьбѣ, подвигнутой любовью,
Сколько разъ стонали мы — и вновь
Въ пылкомъ сердцѣ, истекавшемъ кровью,
Воскресали силы и любовь.
Сколько разъ мы опускали руки,
Сколько разъ бросали буйный споръ —
И опять съ отвагой шли на муки,
На борьбу, на жертву, на позоръ!
Поднимали снова правды знамя,
И на немъ горѣли тѣ слова,
Отъ которихъ ярче въ сердцѣ пламя,
Даль свѣтлѣй и выше голова!
П. Я.
Есть эпохи печалей, вѣка есть и годы,
О которыхъ историкъ, скорбя, говоритъ.
Мракъ угрюмѣй, душнѣй въ эти ночи невзгоды,
Но терновый вѣнецъ величавѣй горитъ!
Не о васъ я скорблю, зову чести послушныхъ,
Въ битвѣ съ ложью рѣшившихся жизнь положить:
Я печалюсь о насъ, о друзьяхъ малодушныхъ,
На руинахъ святыхъ остающихся жить.
Ахъ! все помнить, все видѣть… такъ явственно видѣть
Все, что, гордые, вы не хотѣли снести,
Безконечно любить, горячо ненавидѣть
И не чувствовать силы за вами идти —
Есть ли пытка страшнѣе?..
П. Я.