Раритет: править
|
Обнимаю тебя кругозором Гор, гранитной короною скал. Занимаю тебя разговором — Чтобы легче дышал, крепче спал. |
Эти строки, посвященные Анатолию Сергеевичу Штейгеру (1907—1944), молодому поэту, с детства больному тяжелой формой туберкулеза, принадлежат перу Марины Цветаевой.
«Наконец-то встретила надобного мне», — сообщала она.
Если прочитать все множество писем — шедевров эпистолярного жанра ХХ века, — которые писала Цветаева Штейгеру, то вполне можно подумать, что между ними было глубокое и серьезное чувство. В посланиях Цветаева говорит о любви, об опыте жизни, подробно, пристально объясняет молодому поэту, как замечательны его стихи и что надо в них добавить. А между тем они виделись всего один раз, и то, когда весь роман в письмах уже давно сошел на нет. Цветаева выдумала его, как выдумывала многих. Но поэтический талант Штейгера Марина Ивановна разглядела очень точно, когда в 1936 году получила от совершенно незнакомого поэта книгу его стихов «Благодарность».
Анатолий Штейгер происходил из старинного швейцарского рода; его отец, барон Сергей Штейгер, одно время был адъютантом одесского генерал-губернатора, затем депутатом Государственной Думы. Благословенное детство будущего поэта в украинском имении Николаевка и в Петербурге закончилось бегством из Одессы в 1920 году, когда семья Штейгеров чудом прорвалась на английский корабль, оставив на берегу почти все, что было взято с собой.
А дальше — Европа, болезни, путешествия и… признание в мире русского литературного Парижа. Тоненькие книжечки стихов встретили поистине восторженный прием «метра» молодых поэтов Георгия Адамовича. Но все больше времени Штейгеру приходилось проводить в швейцарских горных санаториях.
Во время войны «эстет» Штейгер, так любивший строки об увядших розах и тоске одиночества, занялся составлением едких антифашистских листовок. Немецкие власти в пограничных со Швейцарией областях даже назначили награду за его голову. Уже смертельно больной, Анатолий Сергеевич продолжал работать над новым сборником стихов. Но закончить книгу ему так и не удалось.
Сборник Штейгера «Дважды два — четыре», изданный в Париже в 1950 году, явил, конечно, удивительно одаренного мастера. Вы вполне можете убедиться в этом, познакомившись с текстами из этого сборника.
зав. архивом-библиотекой Российского Фонда культуры.
Раритет:
Терпкая грусть — очень русский порок править
АНАТОЛИЙ ШТЕЙГЕР
Подумай, на руках у матерей
Все это были розовые дети.
И.Анненский
Никто, как в детстве, нас не ждет внизу,
Не переводит нас через дорогу.
Про злого муравья и стрекозу
Не говорит. Не учит верить Богу.
До нас теперь нет дела никому —
У всех довольно собственного дела.
И надо жить, как все, — но самому…
(Беспомощно, нечестно, неумело).
Глупо, смешно и тяжко
Помнить годами вздор:
Синюю эту рубашку,
Синий ее узор.
Ворот ее нараспашку.
Пояс. На поясе пряжку.
1
Стало сердце осторожным,
Утомилось, глуше бьется,
Счастья нет. Ну, что ж… С подложным,
Очевидно, жить придется.
В мире злобном и печальном
Трудно только музыкальным,
Часто очень трудно детям,
Где-то плачет вот ребенок.
Остальные терпят. Стерпим.
Слух у нас не так уж тонок.
2
Но порою слышит спящий
Будто пенье… Эти звуки
Мир не наш. Не настоящий.
Что тянуть к ним праздно руки?
Завтра в них никто не верит,
Ничего не слышат уши.
Ведь не музыкою мерит
Жизнь глухие наши души…
БЕССАРАБИЯ
1
Две барышни в высоком шарабане,
Верхом за ними двое панычей.
Все как в наивно-бытовом романе,
Минувший век до самых мелочей.
И не найти удачней декораций:
Дворянский дом на склоне у реки,
Студент с начала самого «вакаций»,
Фруктовый сад, покосы, мужики.
Но в чем-то все же скрытая подделка
И вечный страх, что двинется сейчас
По циферблату роковая стрелка…
Уж двадцать лет она щадила нас.
2
Вечером выйдем гулять по меже.
Сторож внезапно возникнет из мрака.
Спросит огня. Мы закурим. Уже
Осень вблизи дожидается знака.
Ночью иначе звучат голоса,
Глухо и даже немного тревожно.
Каждая пауза четверть часа…
Можно о многом сказать односложно.
Речь про дожди, урожай, молотьбу
(Сдержанно, чинно, ответы-вопросы),
Речь про крестьянскую боль и судьбу…
Лиц не видать. Огонек папиросы.
Красный, тревожный, ночной огонек.
Запах полыни и мокрой овчины.
Терпкая грусть — очень русский порок.
Грусть без какой-либо ясной причины.
Снова осень и сердце щемит —
Здесь сильнее дыхание грусти.
Эти дни хорошо проводить
Где-нибудь в захолустьи.
Очертания острые крыш…
В небе ратуши темные башни.
Легкий сумрак… Стоишь и стоишь,
Заглядевшись на камни и пашни.
Вдаль уходят пустые поля,
Темнота опускается ниже…
Как ни странно, но все же земля
С каждым годом нам будто все ближе.
Е. И. Демидовой
…Наутро сад уже тонул в снегу.
Откроем окна — надо выйти дыму.
Зима, зима. Без грусти не могу
Я видеть снег, сугробы, галок: зиму.
Какая власть, чудовищная власть
Дана над нами каждому предмету —
Термометру лишь стоит в ночь упасть,
Улечься ветру, позже встать рассвету…
Как беззащитен, в общем, человек,
И как себя он не считая тратит…
— На мой не хватит или хватит век, —
Гадает он. Хоть знает, что не хватит.