1. Три «Думы»
2. Двѣ «Пѣсни»
3. Къ Основьяненкѣ
4. Тарасова ночь
5. Перебенди
6. Тополь
7. Доля
8. Канунъ Рождества
9. Казацкая доля
10. Покинутая избушка
11. Бездольный
12. Завѣщаніе
1.
Охъ, мои вы думы, думы,
Тяжело мнѣ съ вами!
Что стоите на бумагѣ
Хмурыми рядами?
Что васъ въ полѣ, какъ былинку,
Вѣтромъ не умчало?
Что васъ, словно сиротинку,
Горе не заспало?
Можетъ сердце, или очи
Карія найду я,
Что заплачутъ и надъ вами —
Больше не хочу я.
Лишь одну слезинку съ карихъ —
Панъ я надъ панами!
Охъ, мои вы думы, думы,
Тяжело мнѣ съ вами!
Охъ, мои вы думы, думы,
Дорогія дѣти!
Я ростилъ васъ — на кого же
Васъ покину въ свѣтѣ?
Пробирайтеся въ Украину,
Затаивъ кручину,
Подъ плетнями, сиротами…
Я же — здѣсь загину.
Тамъ вы правду, тамъ мы сердце
Вѣрное найдёте,
А быть-можетъ и святую
Славу наживёте…
Приласкай же ихъ Украйна,
Милая сторонка,
Неразумныхъ, какъ родного
Своего ребёнка!
1869.
2.
Льётся рѣчка въ сине-море,
Да не вытекаетъ;
Ищетъ доли козачина —
Долюшки не знаетъ.
И пошолъ козакъ по свѣту…
Бьётся сине-море,
Бьётся сердце въ нёмъ, а дума
Говоритъ про горе:
"Ты куда идёшь — не спросишь?
На кого покинулъ
Мать, отца, красу-дѣвицу?
Бросилъ всё — и сгинулъ?
«Тамъ не тѣ — иные люди;
Тяжко жить межь ними:
Не съ кѣмъ будетъ подѣлиться
Думами своими.»
И сидитъ козакъ надъ моремъ:
Бьётся сине-море;
Думалъ, доля повстрѣчаетъ —
Повстрѣчало горе.
Журавли домой несутся
Цѣлыми стадами.
Зарыдалъ козакъ: дороги
Поросли тернами.
1858.
3.
Для чего мнѣ чорны-брови,
Молодые годы?
Для чего мнѣ кари-очи,
Дѣвичья свобода?
Даромъ годы молодые
Блёкнутъ, увядаютъ,
Очи плачутъ, чорны-брови
Съ вѣтромъ выпадаютъ.
Сердце пташкою въ неволѣ
Вянетъ безъ участья.
Что мнѣ въ томъ, что я пригожа,
Если нѣту счастья?
Тяжело на бѣломъ свѣтѣ
Жить мнѣ сиротою:
Межь своими, межь родными
Стала я чужою.
И никто меня не спросить,
Что такъ плачутъ очи,
Что такъ сердце молодое
Ноетъ дни и ночи —
Что такъ сердце, какъ голубка,
День и ночь воркуетъ…
Ой, никто его не спроситъ,
Сердцемъ не почуетъ.
Не поймутъ чужіе люди…
И къ чему тревожить?…
Развѣ скажутъ: пусть поплачетъ,
Если плакать можетъ!
Плачь же, сердце, плачьте, очи,
Если плакать въ силѣ,
Громче, жалобнѣй, чтобъ слышалъ
Вѣтеръ на могилѣ;
Чтобы снёсъ тѣ слезы буйный
За синёе море,
Чернобровому злодѣю
На лихое горе!
1859.
I.
На горѣ стоитъ калина,
Подъ горою козачина
И, тоскую ч и, пытаетъ:
"Гдѣ-то долюшка гуляетъ?
«Въ кабакахъ ли съ богачами,
Во степяхъ ли съ чумаками,
Али гдѣ-то въ чистомъ долѣ
Съ вѣтромъ носится по волѣ?»
Ой, не тамъ! Она въ свѣтлицѣ
У красавицы-дѣвицы
Въ сундукѣ лежитъ сосновомъ,
Въ полотенцѣ шитомъ, новомъ.
1867.
2.
Одинока я на свѣтѣ,
Какъ былинка въ полѣ!
Знать, Господь мнѣ нё далъ счастья,
Отказалъ мнѣ въ долѣ!
Только далъ Онъ мнѣ, бездолыюй,
Красоту, да очи;
Да и тѣ ужь гаснутъ что-то,
Плача дни и ночи.
Я ни матери, ни брата,
Ни сестры не знала:
Вѣкъ росла между чужими —
И ужь вянуть стала.
Милый, гдѣ ты — отзовися
Нѣтъ его со мною!
Знать, Господь судилъ мнѣ сгинуть
Круглой сиротою!
1857.
Бьютъ пороги; мѣсяцъ всходитъ,
Всходитъ, какъ бывало.
Нѣту Сѣчи, нѣтъ гетмановъ —
Всё на-вѣкъ пропало!
Нѣту Сѣчи! Днѣпръ широкій
Камыши пытаютъ:
«Гдѣ-то, гдѣ-то наши дѣти?
Гдѣ они гуляютъ?»
Стонетъ чайка, словно дѣтокъ
Ищетъ, призываетъ;
Солнце свѣтитъ; вольной степью
Вѣтеръ пробѣгаетъ.
А въ той степи длиннымъ рядомъ
Высятся могилы,
И пытаютъ буйный вѣтеръ,
Тихи и унылы:
"Гдѣ-то наши, гдѣ гуляютъ?
Время воротиться!
Воротитесь! поглядите —
Жито колосится
Гдѣ паслися наши кони,
Гдѣ трава шумѣла
И гдѣ моремъ разливаннымъ
Вражья кровь алѣла.
Воротитесь! Врагъ смѣётся:
Лишь ему забава.
Смѣйся пусть погибла воля —
Не погибнетъ слава!
Не погибнетъ, а разскажетъ,
Что творилось въ свѣтѣ,
Чья тутъ правда, чья неправда,
Скажетъ, чьи мы дѣти.
Наша дума, наша пѣсня
Не умрутъ случайно!
Вотъ гдѣ, люди, наша слава,
Слава всей Украйны!
Нѣтъ въ ней золота, каменьевъ —
Ничего таково,
А громка, свята, правдива,
Какъ Господне слово.
Такъ ли, другъ ты мой желанный?
Правду ль говорю я?
Эхъ, когда бъ! да голосъ рвётся,
Да и что скажу я?
Всё кругомъ чужіе люди —
Не спѣшатъ съ привѣтомъ.
"Не кручинься! "можетъ, скажешь;
Да что проку въ этомъ?
Осмѣютъ псаломъ тотъ люди,
Вылитый слезами —
Осмѣютъ… Орёлъ мой сизый,
Тяжко жить съ врагами!
Поборолся бы я съ ними,
Лишь была бы сила,
И запѣлъ бы — былъ и голосъ —
Да судьба сломила.
Вотъ въ чёмъ горе, другъ мой милый!
И бреду я снова
По сугробамъ, да мурлычу:
«Не шуми дуброва!»
Вотъ и всё тутъ. У тебя же
Голосъ полонъ силы;
Всѣ тебя и чтутъ, и любятъ:
Пой имъ про могилы,
Про Козацкія могилы,
Какъ ихъ насыпали,
И давно ли, и кого въ нихъ
Хоронили — клали.
Пой про старь, про то, что было —
Было, миновало.
Пой, орёлъ мой, чтобъ на свѣтѣ
Всё живое знало,
Цѣлый свѣтъ, за что Украйна
Много такъ терпѣла;
Отчего козачья слава
Свѣтъ весь облетѣла.
Пой, орёлъ мой: пусть заплачу —
Не схоронишь тайну!
Пусть хоть разъ ещё увижу
Я свою Украйну,
Пусть хоть разъ ещё услышу,
Какъ играетъ море,
Какъ поётъ душа-дѣвица
Про своё про горе!
Пусть хоть разъ ещё забьётся —
Сердце сердцу скажетъ,
И тогда въ чужую землю
Пусть на-вѣки ляжетъ!
1862.
За селомъ кобзарь на кобзѣ
Жалобно играетъ;
Вкругъ него молодки, парни
Макомъ расцвѣтаютъ.
Онъ играетъ, распѣваетъ,
Говоритъ словами,
Какъ Москва, Орда и Ляхи
Бились съ козаками;
Какъ громада собиралась
Въ воскресенье рано,
Хоронила козачину
Въ полѣ, у кургана.
И поётъ кобзарь, играетъ —
Горе съ нимъ смѣётся:
"Было время — Сѣчь стояла,
Было — не вернётся!
Встала туча изъ-за моря,
А другая съ поля:
Закручинилась Украйна: —
Знать, такая доля! —
Закручинилась Украйна,
Какъ дитя, рыдаетъ:
Не приходятъ къ ней на помощь;
Вольность погибаетъ;
Гибнетъ слава; негдѣ дѣться —
Мѣста нѣтъ на свѣтѣ;
Некрещёнными козачьи
Выростаютъ дѣти;
Неповѣнчанныя пары;
Безъ попа хоронятъ;
Вѣра куплена жидами —
Вонъ изъ церкви гонятъ.
Какъ тѣ вороны на полѣ,
Съ ляхами, станицей
Налетѣли уніаты —
Некому вступиться.
Отозвался Наливайко —
Пала съ нимъ кравчина,
Отозвался въ слѣдъ Павлюка —
Сгинулъ козачина;
Отозвался панъ Трясило
Горькими слезами:
"Ненаглядная Украйна
Стоптана врагами! "
"Отозвался на защиту
Панъ Тарасъ Трясило —
Отозвался: не забудутъ
Ляхи нашей силы!
Отозвался: «намъ Украйны
Не спасти слезами.
Такъ пойдёмте жь лучше, братцы,
Биться съ поляками!»
"Ужь не три дня, не три ночи
Бьётся панъ Трясило.
Отъ Лимана до Трубежи
Землю кровь вспоила.
Встосковался козачина —
Крѣпко истомился,
А поганый Конецепольскій
Сердцемъ взвеселился:
Вкругъ себя сбираетъ шляхту —
Пировать до свѣта.
Козаковъ Тарасъ сбираетъ —
Попросить совѣта:
«Атаманы, панибраты,
Господа-громада!
Дайте мнѣ совѣтъ хорошій,
Что намъ дѣлать надо?
Торжествуютъ вражьи ляхи
„Наше безголовье“.
Пусть пируютъ, торжествуютъ,
Пусть ихъ — на здоровье!
Пусть поютъ, покамѣстъ солнце
За горою сядетъ,
А козакъ, какъ ночь наступитъ,
Съ паномъ-ляхомъ сладитъ!»
"Сѣло солнце за горою,
Звѣзды засіяли,
А козаки, словно туча,
Ляховъ окружали.
Только мѣсяцъ сталъ средь неба,
Пушка взговорила;
Всполошились паны-ляхи,
Да ужь поздно было.
Всполошились паны-ляхи,
Да уже не встали:
Встало солнце — паны-ляхи
Мёртвые лежали.
«Альта красною змѣёю
Вѣсть несётъ повѣдать —
Манитъ вороновъ изъ степи
Падали отвѣдать.
Тучей вороны слетѣлись —
Ляховъ добудиться:
А козачество сошлося
Богу помолиться.
Громко вороны кричали,
Вырывая очи;
А козаки пѣли пѣсни
Подъ покровомъ ночи,
Той кровавой, тёмной ночи,
Что на-вѣки стала
Славой войска и Тараса,
Что враговъ заспала.
„Надъ рѣкой, въ степи, могила
Высится, чернѣетъ:
Гдѣ козачья кровь лилася —
Травка зеленѣетъ.
Воронъ каркаетъ печально
На могилѣ въ полѣ…
Вспомнитъ Сѣчь козакъ за плугомъ
И вздохнётъ о волѣ.“
Смолкъ кобзарь, горюя: руки
Что-то не играютъ.
Вкругъ него молодки, парни
Слёзы утираютъ.
Всталъ кобзарь, да какъ, съ кручины,
Грянетъ-заиграетъ —
Мигомъ молодцы въ присядку…
Онъ имъ припѣваетъ;
„Вотъ что будетъ, поглядите!
Дѣти, дома посидите;
Я жь въ кабакъ пойду, горюя,
Повстрѣчаю тамъ жену я,
Повстрѣчаю — съ ней напьюся,
Надъ врагами посмѣюся!“
1860.
Перебендя, старый, хилый —
Кто его не знаетъ?
Онъ шатается повсюду
Съ кобзой, да играетъ.
А того, кто имъ играетъ,
Люди уважаютъ:
Самъ кручинится, а людямъ
Горе разгоняетъ.
Онъ и днюетъ и почуетъ
Въ полѣ, сиротина;
Нѣтъ избы у горемыка;
Шутитъ съ нимъ судьбина,
Издѣвается надъ старымъ,
А кобзарь ни слова;
Сядетъ гдѣ-нибудь, затянетъ:
„Не шуми дуброва!“
Запоётъ, да и припомнитъ,
Что онъ сиротина:
Потоскуетъ, погорюетъ,
Сидя подъ лозиной.
Вотъ такой-то Перебендя,
Странный да бывалый!
Пѣснь про „Чалаго“ затянетъ,
Кончитъ разудалой;
Въ полѣ съ дѣвками — поётъ имъ
„Гриця“ да „Веснянку“;
Въ кабакѣ же съ молодцами —
„Сербина“, „Шинкарку“;
Съ молодицами на сватьбѣ
Гдѣ свекруха злая —
Про „Тополю“, „Злую долю“,
А потомъ — „У гаю“;
На базарѣ — „Лазарь“ -пѣсню,
Аль, чтобъ люди знали,
Запоётъ, какъ Сѣчь родную
Войски разоряли.
Вотъ такой-то Перебендя,
Старый да капризный!
Засмѣётся, а окончитъ
Плачемъ, укоризной.
Вѣтеръ вѣетъ-повѣваетъ,
По полю гуляетъ.
На могилѣ Перебендя
Пѣсни распѣваетъ.
Степь широкая, какъ море,
Вкругъ него синѣетъ;
За могилою могила,
Дальше — чуть виднѣетъ ..
Старый усъ съ сѣдой чуприной
Вѣтеръ развѣваетъ;
То приляжетъ и внимаетъ,
Какъ кобзарь играетъ,
Какъ сердце смѣётся, какъ очи рыдаютъ…
Послушаетъ, встанетъ — и вновь повѣваетъ…
Старикъ пріютился въ степи на могилѣ,
Чтобъ вихри по полю слова разносили,
Чтобъ люди не слышали слова благово,
Затѣмъ, что то слово — есть Божіе слово:
То съ Господомъ сердце бесѣду ведётъ,
То сердце Господнюю славу поётъ;
А дума на тучѣ по свѣту гуляетъ,
Орломъ сизокрылымъ летаетъ, ширяетъ
А небо лазурное крыльями бьётъ;
Подымется въ солнцу, летитъ вопрошаетъ;
Гдѣ солнце ночуетъ, какъ солнце встаётъ;
Послушаетъ моря, что думаетъ море;
На гору — и спроситъ: „чего ты нѣма?“
И снова на небо, подальше отъ горя,
Затѣмъ-что на свѣтѣ нѣтъ мѣста, угла
Тому, кто всё знаетъ, тому, кто всё чуетъ:
Что думаетъ море, гдѣ солнце ночуетъ.
Никто пріютить бѣдняка не берётъ.
Какъ солнце, межъ ними одинъ онъ, избранный.
Всѣ знаютъ его: онъ на свѣтѣ жпиётъ;
А если бъ узнали, что онъ, безталанный,
Поётъ на могилѣ, съ волной говоритъ:
Въ нёмъ Божіе слово они бъ осмѣяли,
Глупцомъ бы назвали, изъ хаты прогнали:
Пускай онъ, сказали бъ, надъ моремъ сидитъ!»
Хорошо, кобзарь мой милый,
Дѣлаешь, что ходишь
Нѣтъ и думать на могилу,
Рѣчи съ ней заводишь!
Приходи, пока, мой голубь,
Сердце не остыло;
Пой, чтобъ люди не слыхали,
Какъ поёшь уныло.
А чтобъ люди не чуждались,
Потакай имъ, барамъ!
Скачи, враже, якъ папъ:
Онъ богатъ не даромъ.
Вотъ такой-то Перебендя,
Старый да капризный!
Грянетъ «Горлицу», а кончитъ
Плачемъ, укоризной.
1859.
По дубровѣ вѣтеръ вѣетъ,
По полю гуляетъ,
У дороги стройный тополь
Долу нагибаетъ.
Станъ высокій, листъ широкій —
Что онъ зеленѣетъ?
Какъ широкое то море,
Поле вкругъ синѣетъ.
Чумаки ль проѣдутъ мимо —
Смотришь — пріуныли:
На зарѣ ль чабанъ съ свирѣлью
Сядетъ на могилѣ,
Поглядитъ — заноетъ сердце:
Возлѣ ни былины!
Одиноко — сиротою —
Вянетъ на чужбинѣ.
Кто жь ростилъ его, да холилъ
На погибель злую?
Красны дѣвицы, постойте —
Всё вамъ разскажу я!
Молодой козакъ дѣвицѣ
Крѣпко полюбился,
Полюбился онъ — уѣхалъ
И не воротился.
Если бъ знала, что покинетъ —
Лучше бъ не любила;
Если бъ знала, что онъ сгинетъ —
Лучше бъ не пустила;
Если бъ знала — не ходила бъ
Поздно за водою,
Не стояла бъ вплоть до ночи
Съ милымъ надъ рѣкою;
Если бъ знала!…
И то горе —
Знать, что повстрѣчаешь,
Знать вперёдъ, что съ нами будетъ:
Лучше, какъ не знаешь!
Не пытайте доли: сердце
Суженаго знаетъ…
Пусть болитъ, пока на-вѣки
Въ землю закопаютъ!
Вѣдь не долго вы румяны,
Пышны, бѣлолицы;
Брови — чорны, очи — кари
Не на"вѣкъ, дѣвицы!
До полудня — и завянутъ,
Брови полиняютъ…
Красны дѣвицы, любите,
Какъ сердечко знаетъ!
Чуть засвищетъ, защебечетъ
Соловей въ калинѣ —
Козачина начинаетъ
Пѣснь свою въ долинѣ.
И поётъ, пока не выйдетъ —
Не увидитъ милой,
Не увидитъ и не спроситъ:
«Мать тебя не била ль?»
Убаюканные пѣсней,
Станутъ, обоймутся,
И — довольны и счастливы —
Снова разойдутся.
И никто у ней не спроситъ,
Сердца не пытаетъ:
«Гдѣ была ты, гдѣ гуляла?»
Дѣлаетъ, какъ знаетъ.
Красна дѣвица любила,
А сердечко млѣло:
Сердце чуяло невзгоду,
А сказать не смѣло.
Не сказало — и осталась…
День и ночь воркуетъ,
Какъ безъ голубя голубка,
А никто не чуетъ.
Соловей ужь не щебечетъ
Въ полѣ надъ водою;
Не поётъ моя козачка,
Стоя надъ рѣкою;
Свѣтъ постылъ: ей не поётся;
Бродитъ сиротиной.
Безъ милого — какъ чужіе
Мать съ отцомъ родимымъ;
Безъ милого солнце ль свѣтитъ —
Ворогомъ смѣётся;
Безъ милого свѣтъ — могила…
А сердечко бьётся!
Годъ прошолъ, другой проходитъ —
Друга не приноситъ;
Вянетъ красная, какъ цвѣтикъ…
Мать её не спроситъ:
«Что ты, дочка, что ты сохнешь?»
Смотритъ — и ни слова,
А тайкомъ въ мужья ей прочитъ
Богача сѣдого.
— «Выходи же!» говоритъ ей:
«Вѣкъ не быть дѣвицей!
Онъ богатый, одинокій:
Будешь жить царицей.»
— «Не хочу я жить царицей!
Ты меня въ могилу
Опусти тѣмъ полотенцемъ,
Что я къ сватьбѣ шила.
Пусть попы поютъ, а дружки
Плачутъ надо мною:
Легче въ гробъ, чѣмъ повѣнчаться —
Быть его женою!»
Но не слушала старуха:
Дѣлала, что знала:
Дочка видѣла и сохла,
Сохла и молчала,
И пошла она къ колдуньѣ —
Допытаться слова:
Долго ли на этомъ свѣтѣ
Жить ей безъ милого?
Молвитъ: — "Бабушка, голубка,
Цвѣтикъ мой махровый!
Ты скажи, скажи всю правду:
Гдѣ мой чернобровый?
Живъ ли онъ, здоровъ и любитъ,
Аль забылъ, покинулъ?
Я пойду за нимъ повсюду…
Живъ онъ, али сгинулъ?
Молви бабушка, голубка,
Молви, если знаешь!
Выдаётъ меня родная
За сѣдого замужъ.
Полюбить его, голубка,
Сердца не научишь.
Я бъ пошла да утопилась —
Душу, жаль, погубишь.
Если умеръ чернобровый,
Сдѣлай такъ мнѣ, пташка,
Чтобъ домой я не вернулась…
Тяжко сердцу, тяжко!
Тамъ со сватами ждётъ старый…
Укажи жь мнѣ долю! "
— «Ладно; только будь послушна
И забудь про волю.
Эхъ! сама была я дѣвкой,
Это горе знаю;
Миновало — научилась:
Людямъ помогаю.
Про твою я долю, дочка,
Прошлымъ лѣтомъ знала;
Прошлымъ лѣтомъ я, про случай,
Зелье припасала.»
Встала старая и съ полки
Скляницу достала.
— «Вотъ и зелье! Выдь на рѣчку
До зари», сказала:
«Пѣтухи пока не пѣли,
Поспѣши умыться,
Выпей зелья — и всё горе
Прахомъ разлетится.
Выпей — и бѣги скорѣе;
Что бъ тамъ ни казалось,
Всё бѣги, пока не станешь
Тамъ, гдѣ съ нимъ прощалась.
Отдохнёшь… а какъ проглянетъ
Мѣсяцъ изъ-за сада,
Выпей снова; не пройдётъ онъ —
Въ третій выпить надо.
Съ разу — какъ за прошлымъ лѣтомъ —
Будешь ты такою;
Отъ другого — въ чистомъ полѣ
Топнетъ конь ногою…
Если живъ козакъ, то мигомъ
Онъ къ тебѣ прибудетъ…
А отъ третьяго… ахъ, дочка,
Не пытай, что. будетъ!
Только помни, не креститься —
Всё снесётъ водою…
Ну, иди же — полюбуйся
Прежней красотою!»
Взявши зелье, поклонилась:
«Ну, прощай, бабуся!»
Вышла вонъ: «Идти ли, нѣтъ ли,
Нѣтъ, не ворочуся!»
Вмигъ умылась, напилася —
И повеселѣла;
Вотъ ещё, ещё — и, словно
Сонная, запѣла:
«Ты плыви, плыви же, лебедь,
По морю синёму!
Ты рости, рости же, тополь,
Къ небу голубому!
Дорости, высокъ и тонокъ,
Вплоть до самой тучи,
Свѣдай тамъ — дождусь ли друга,
Аль загину, ждучи?
Посмотри, какъ доросгёшь ты
За синёе море:
Тамъ за моремъ моя доля,
Здѣсь надъ моремъ — горе.
Тамъ мой милый, чернобровый
По полю гуляетъ;
А я плачу, годы трачу,
Друга поджидаю.
Разскажи ему ты, сердце,
Что смѣются люди;
Ты скажи ему, что сгину,
Если позабудетъ.
М въ сама меня хоронить —
Въ землю зарываетъ…
Безъ меня её, родную,
Кто-то приласкаетъ?
Кто присмотритъ, кто разспроситъ,
Въ старости поможетъ?
Мать моя! моя ты доля!
Боже Ты мой, Боже!
Посмотри за море, тополь,
Если нѣтъ — не будетъ —
Ты заплачь передъ зарёю —
Не видали бъ люди!
Ты рости, рости же, тополь,
Къ небу голубому!
Ты плыви, плыви же, лебедь,
По морю синёму!»
И едва замолкла пѣсня —
Чудо совершилось:
Чернобровая козачка
Въ тополь превратилась.
Не вернулася къ родимой,
Въ полѣ друга ждучи;
Доросла — тонка, высока —
Вплоть до самой тучи.
По дубровѣ вѣтеръ вѣетъ.
По полю гуляетъ.
У дороги стройный тополь
Долу нагибаетъ.
1860.
Ты не лукавила со мною:
Ты другомъ, братомъ и сестрою
Была бѣднягѣ. Ты взяла —
Ещё дитёй меня за руку
И въ школу сираго свела
Къ дьячку разгульному въ науку.
"Учись: со временемъ, дитя.
Людьми мы будемъ ", ты сказала.
Я сталъ учиться — вѣрилъ я —
И научился; ты жь солгала:
Что мы за люди? Нужды нѣтъ!
Мы не лукавили съ тобою;
Мы прямо шли — и за собою
У насъ зерна неправды нѣтъ.
О, доля — да, ты не лукава:
Тебѣ, какъ другу, вѣрю я.
Идёмъ же дальше — дальше слава.
А слава — заповѣдь моя!
1860.
Не домой идя въ полуночь
Изъ знакомой хаты
И не спать ложась, мой милый,
Вспомяни меня ты,
А когда придётъ невзгода,
Просидитъ до свѣта —
Вотъ тогда меня ты вспомни,
Попроси совѣта!
Вотъ тогда про друга вспомни —
Далеко, надъ моремъ,
Какъ, онъ мается въ неволѣ,
Какъ онъ бьётся съ горемъ,
Какъ свои онъ злыя думы
И души тревогу
Схоронивъ, въ пустынѣ бродитъ,
Молится лишь Богу,
Объ Украйнѣ вспоминаетъ,
О тебѣ, сердечный,
И груститъ порой… не сильно
И безъ слёзъ, конечно,
А такъ только. На дворѣ, вѣдь,
Праздникъ наступаетъ.
Тяжело тому, кто праздникъ
Безъ родныхъ встрѣчаетъ
На чужбинѣ! Завтра рано
Благовѣстъ раздастся
По Украйнѣ. Завтра рано
Станутъ собираться
Люди въ церковь. Завтра рано
Заревётъ голодный
Звѣрь въ пустынѣ, да подуетъ
Ураганъ холодный
И завѣетъ бѣлымъ снѣгомъ
Мой курень печальный…
Вотъ какъ встрѣчу я нашъ праздникъ
На чужбинѣ дальной!
1860.
Для чего бы мнѣ жениться?
Для чего вѣнчаться?
Станутъ только надо мною
Козаки смѣяться.
«Вишь, женился», скажутъ люди,
«Голый да голодный:
Только волю молодую
Загубилъ, безродный!»
Ваша правда. Что жь мнѣ дѣлать?
Къ вамъ я за совѣтомъ.
Аль въ наймы закабалиться?
Да что проку въ этомъ?
Не заѣмъ, не загоняю
Я чужую долю;
Не сгублю между чужими
Молодую волю.
Лучше буду красоваться
Въ голубомъ жупанѣ,
На конѣ лихомъ носиться
Передъ козаками.
Пріищу себѣ невѣсту
Въ полѣ при долинѣ —
Одинокую могилу
Въ нашей Украинѣ.
Къ молодому сослуживцы
Прйдутъ на пирушку,
Принесутъ съ собой мушкеты,
Выкатятъ и пушку.
Какъ меня на новоселье
Понесутъ родные —
Загрохочутъ самопалы,
Ружья боевыя.
Какъ положатъ атамана
Въ новую избушку —
Словно мать, завопитъ громко
Заревая пушка.
Долго будетъ раздаваться
Голосъ величавый —
И тотъ голосъ по Украйнѣ
Разнесётся славой.
1860.
Рано утромъ новобранцы
Выходили изъ села,
А за ними, молодыми,
Красна дѣвица брела.
Мать-старуха не пускала —
Дочку съ милымъ разлучала…
Разлучила — и корила
До-тѣхъ-поръ, пока землей
Дочь засыпала, зарыла,
А сама пошла съ сумой.
Всё попрежнему въ деревнѣ —
Не перемѣнилось,
Только крайняя избушка
На бокъ наклонилась.
Вкругъ избы служивый бродитъ,
Чуть переступаетъ:
Онъ заглядываетъ въ окна,
Садикъ озираетъ.
Но не выглянетъ красотка
Изъ пустой избушки;
Не услышитъ онъ привѣта
Матери-старушки.
А когда-то былъ онъ званый,
Полотенцы ткались
И платки цвѣтнымъ узоромъ,
Шолкомъ вышивались.
Думалъ вѣкъ прожить счастливо,
Съ милой веселиться,
А пришлось, мой голубь сизый,
Плакавъ и томиться!
У избы сидитъ служивый.
На дворѣ темнѣетъ,
А въ окно сова ночная
Пристально глазѣетъ.
1860.
«Горько, тяжко жить на свѣтѣ
Сиротѣ безъ роду:
Негдѣ дѣться, пріютиться —
Хоть съ горы да въ воду.
Утопился бъ горемычный,
Чтобы не томиться;
Утопился бъ… тяжко сердцу.
Негдѣ схорониться.
У иного доля въ полѣ
Колоски сбираетъ;
А моя далёко гдѣ-то
3а моремъ гуляетъ.
Кто богатъ, того на свѣтѣ
Люди уважаютъ;
А меня, какъ повстрѣчаютъ,
Словно и не знаютъ.
Предъ богатымъ, тароватымъ
Дѣвки такъ и вьются;
Надо мною, сиротою,
Красныя смѣются.
Аль пришолся не по сердцу,
Какъ съ тобой спознался?
Аль люблю тебя некрѣпко?
Али насмѣялся?
Ты люби, моя голубка,
Какъ умѣешь-знаешь.
Да не смѣйся надо мною,
Ежели вспомянешь.
Я жь пойду бродить но свѣту…
Исхожу чужбину —
Аль найду тебя пригожѣй,
Аль, какъ листъ, загину.»
И пошолъ козакъ, горюя —
Никого не кинулъ;
Думалъ — долю въ чуждомъ полѣ
Сыщетъ — да и сгинулъ.
Умирая, всё на солнце
Онъ глядѣлъ, печальный…
Тяжко съ свѣтомъ разставаться
На чужбинѣ дальней!
1860.
Какъ умру — пусть степь родная
Будетъ мнѣ могилой:
Вы меня похороните
На Украйнѣ милой;
Чтобъ поля и Днѣпръ, и берегъ,
Дальній и зыбучій,
Были видны, было слышно,
Какъ ревётъ могучій…
1860.
СИРОТКА.
Въ День великій Пасхи дѣти
На дворѣ играли —
И обновками своими
Похваляться стали.
Одному сапожки сшили,
Этому — сорочку,
Этой ленту подарили,
Этимъ — по платочку.
Лишь одна въ кругу ихъ тѣсномъ
Сирота сидѣла
Безъ обновы и уныло
На дѣтей глядѣла.
— «Это все мнѣ батько справилъ!»
— «Мать мнѣ подарила!»
— «Это крестная мнѣ нынче
Къ празднику, купила!»
— «Я обѣдала сегодня
У попа съ гостями!»
Проронила сиротинка,
Поводя глазами.
Н. Гербель.