Русалка
(Из альбома Т. М. Б.)
править
Симеоном крещён, по прозванью Валёк,
И певун, и плясун, и на шутки ходок,
Залихватский ямщик в тарантасе дремал…
Вдоль речных камышей его путь убегал.
Под высокой дугой колокольчик чуть-чуть
Свою песню, ленясь, неохотно звенел.
Этой песне в ответ извивавшийся путь
Под ногами коней, осердяся, гудел.
Тихо месяц всплывал и верста за верстой
Тройка мерила путь в перевалку рысцой…
Чуя близкий покой, ржал гнедой коренник,
Но не слышал коня утомлённый ямщик.
Вдруг плеснуло в реке… к камышам пробежал
По зеркальной воде зазмеившийся вал.
Раздались камыши и, сияя красой, —
Дочь студёной реки замерла над водой.
Тройку страх обуял от русалочьих глаз,
Осадила она, подвернув тарантас,
Поджимаясь, храпя, сбила на бок дугу
И топталась, дрожа и косясь на реку.
«Аль впервой на пути, али что невдомёк».
Закричал на коней, просыпаясь, Валёк.
И вожжами тряхнул молодецкой рукой,
Но в оглоблях присел и упёрся гнедой…
«Что неволишь коней, удалой молодец!
Погоди, загубил ты немало сердец,
Но русалки речной не изведал любви:
Подойди! я зажгу тебе пламя в крови.»
На русалку взглянул, как безумный Валёк,
Бросил вожжи коням и на мокрый песок,
Подбежав, перед ней на колени упал;
И за руки русалку, за белые взял.
Притянул, обхватил и, от страсти горя,
В ее алые губы губами впился,
Жадно в очи глядел, не расслышав в тиши,
Как, ломаясь, звенят и трещат камыши.
И по пояс в воде — не заметил Валёк,
Как чешуйчатый хвост захлестнулся вкруг ног
И всё ближе к лицу подступала река…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
К берегам, разбегались, волнуясь круги,
На песке под покровом студёной реки
За русалки любовь без креста схоронён,
Разметавшись, лежит Божий раб Симеон.
Сон
(Из альбома Т. М. Б.)
править
Вижу я свою усадьбу,
Всё знакомый мне народ,
Вижу, призрачную тройку
Мёртвый Гриша подаёт.
Слышу я, скрипят полозья,
Чуть рокочат бубенцы; —
Извиваются, как змеи,
На пристяжках жеребцы.
«С Богом в путь» и сорвались —
Захлебнулись бубенцы.
Очи снегом закидали
Удалые жеребцы.
Понесли меня, как птицы,
Мимо кладбищ и церквей,
Чрез бездонные овраги
Снежной родины моей.
Занялось в груди дыханье,
Закружилась голова.
Закричал я: «Тише, Гриша!».
И в ответ его слова:
«Знай сиди, чего робеешь,
Недалече до ворот,
Не сумел живой, так мёртвый
Гришка к счастью привезёт»…