Стихотворения (Столица)

Стихотворения
автор Любовь Никитична Столица
Опубл.: 1915. Источник: az.lib.ru • Весенняя муза
«Дышит медом травяная глубина…». (Из цикла «Лето»)
«Холодно… Кутаюсь в белый пуховый платок…». (Из цикла «Осень»)
Вихрь
Лада
К солнцу
К земле
К звездам
К ночи
К листьям
К снегу
«Здравствуй, ты погибель моя девья, неминучая»
Знахарка
К росам
К тучам
Осень
Пасхальная
Птицелет
Река
«Я стала старше, зорче…»
Князь Иоанн III
Царь Алексей Михайлович
Благодатный богомаз
Поминание

 Л. Н. Столица

 Стихотворения

----------------------------------------------------------------------------
 Царицы муз: Русские поэтессы XIX - начала XX вв. / Сост., автор вступ.
статьи и коммент. В. В. Ученова. - М.: Современник, 1989.
 Дополнение по:
 Русская поэзия XX века. Антология русской лирики первой четверти века.
----------------------------------------------------------------------------

 Содержание

 Весенняя муза
 "Дышит медом травяная глубина...". (Из цикла "Лето")
 "Холодно... Кутаюсь в белый пуховый платок...". (Из цикла "Осень")
 Вихрь
 Лада
 К солнцу
 К земле
 К звездам
 К ночи
 К листьям
 К снегу

 Дополнение

 "Здравствуй, ты погибель моя девья, неминучая". (Лада. 1912)
 Знахарка. (Русь. 1915)
 К росам. (Лада. 1912)
 К тучам. (Там же)
 Осень. (Русь. 1915)
 Пасхальная. (Также)
 Птицелет. (Раиня. 1908)
 Река. (Русь. 1915)

 Весенняя муза

 Когда мне жизнь стокрылая вручила тайны нить,
 Во храм к жрецам вступила я - должна была вступить.

 Там совершалось верное служение векам -
 Бряцали лиры мерные, пел синий фимиам...

 То длился культ таинственный, великий, но былой:
 Был мертвым бог единственный, воспетый их хвалой!

 Вот - статуи, вот - мумии, вот - пышный саркофаг...
 Стояла я в раздумий, не в силах сделать шаг.

 И здесь казалась ложною та мысль, что, кроме сна,
 Есть где-нибудь тревожная, зеленая весна.

 Но ты мне, о Весенняя, на мир раскрыла дверь -
 Живу в душистой сени я с тобой сам-друг теперь.

 Как дети - беззаботны мы, как дикари - наги
 И плясками налетными чертим в лугах круги.

 Иль, сев на холм развлаженный под голубую ель,
 Перебирая скважины, возьму в уста свирель.

 Прильнув своим запястием к перстам неверных рук,
 Ты учишь с гордым счастием рождать великий звук.

 Твоим весельем душу я да напою навек!
 И пусть ликует, слушая те песни, человек!

 ИЗ ЦИКЛА "ЛЕТО"

{{***}}

 Дышит медом травяная глубина,
 Увиваются над ней туманы тюлевые...
 Вновь напевен воздух! Вновь жива весна!
 Улыбаюсь я, просторами разгуливая.

 Бытие мое смутили города,
 Думу девственную злобою укалывая.
 И вернулась, уж навек, я к вам сюда -
 Шири солнечные, влажности опаловые!

 Поступь трепетна. Испуган бледный лик.
 И дыханье холодно, как лето северное...
 А земной зеленый мир блажен, велик
 Мне объятья полонил охапкой клеверного.

 И не знаю, сплету ль себе венок?
 И сумею ль?.. И посмею ли?.. Оканчивая,
 Я свиваю жизнь свою с цветком цветок
 Из тебя и для тебя, о земь приманчивая!

 ИЗ ЦИКЛА "ОСЕНЬ"

{{***}}

 Холодно... Кутаюсь в белый пуховый платок...

 В мрачном саду скорбно никнет беседка нагая,
 Пурпурный плющ ее бросил одну, увядая.
 Зябнет. Тоскует. Шлет красному другу упрек.

 Холодно... Кутаюсь в белый пуховый платок...

 Печь веселится, искрит пересветом обои.
 В мрачном саду умирают покорно левкои.
 Грустный паук вьет последний лучистый моток.

 Холодно... Кутаюсь в белый пуховый платок...

 Нет его... Нет. Согревал, но огня не дождался.
 Красным устал быть... Ушел... Побледнев, оторвался.
 Сердце тоскует. Шлет дальнему другу упрек...

 Холодно... Кутаюсь в белый пуховый платок...

 Вихрь

 Как колюч, как могуч этот вихрь, о снегур!
 О, не мучь... Пожалей... И не бей... Чур же, чур!

 Злобой жжет синий лед глаз твоих. Как ты мог!
 Оглянись - постыдись: это люди. Ты - бог.

 Что мне взор, разговор смуглоликих мужчин!
 Среди них ты любим, витязь зим, ты один...

 Если б ты только знал, как устал их порыв! -
 Ты, что юн, как бурун, ты бы не был ревнив,

 Перестал б настигать и стегать белый жгут.
 Но люблю - муки длю: муки счастием жгут.

 Лада

 В роще березовой
 Лада родится -
 Юная, сонная
 В люльке лежит.
 Лик у ней - розовый,
 Как поднебесье,
 Очи - зеленые,
 Как чернолесье.
 Лень пробудиться...
 Глянуть ей - стыд...

 Смотрит и застится
 Вся золотая,
 Вся потаенная
 В русой косе.
 К солнышку ластятся
 Смуглые пальцы.
 С шеи червонные
 Блещут бряцальцы.
 Плоть - молодая,
 Губы - в росе.

 Все улыбается,
 Спит да играет -
 Дивной улыбою
 В чаще растет.
 Зверь к ней ласкается,
 Цвет ее тешит,
 Птица же с рыбою
 Моет и чешет,
 Пчелка питает:
 Мед свой дает.

 Станет красавицей
 Дитятко Лада,
 Тонкие пелены
 Скинет она:
 Сразу объявится
 Девичье тело
 В листьях, что зелены,
 Красно и бело...
 Все ему радо.
 Это - весна.

 К солнцу

 Солнышко, солнышко, дайся мне, дайся!
 Вниз на девичьи колени склоняйся
 Юной главою,
 Вкруг увитою
 Дремою алой
 И вялой.
 Желтые кудри твои расчешу я,
 Лишь на персты свои нежные дуя.

 Солнышко красное, дайся мне, дайся!
 В мягких ладонях моих улыбайся,
 Облик пригожий,
 С отроком схожий,
 Радостный, круглый
 И смуглый.
 Губы приближу к тебе, как цветы, я
 И поцелую в уста золотые.

 Солнышко, солнышко, станем любиться!
 Будешь ты литься, сиять и лучиться,
 Взор светозарный,
 Карий, янтарный
 С утра до ночи
 Мне в очи.
 Я лишь зажмурю пернатые веки
 И, застыдясь, орумянюсь навеки.

 Солнышко красное, станем любиться!
 Будешь ко мне прижиматься и биться
 Ты, огневое
 Сердце живое,
 Счастьем согрето
 Все лето.
 Долго таюсь я и скоро исчезну,
 Дайся мне, солнышко, друг мой любезный!

 К земле

 Здорово, бабка старая,
 Земля сырая, черная!
 Златая от загара я,
 Пригожая, проворная...
 Росла себе, росла -
 И вот какой пришла.

 Порадуй внуку колосом,
 Повесели травиною
 И добрым, грубым голосом
 Скажи ей сказку длинную,
 Она ж тебе споет
 И молодость вернет.

 Зальется девье горлышко,
 Девичьи косы свесятся...
 Про ласковое солнышко,
 Про молодого месяца -
 Про все вспомянешь ты
 И зародишь цветы.

 Мудра ты, бабка старая,
 Глупа я, Лада юная,
 Да знаю тоже чары я:
 Шепну лишь, гляну, дуну я -
 Весь свет в моих руках,
 Вся тварь лежит в ногах.

 Ох, роженица трудная!
 Все сбудется, уладится.
 Гляди: здесь внука чудная.
 Твои морщины сгладятся...
 Она ведь вся в тебя:
 Дела творит, любя.

 К звездам

 Звезды, красивые звезды,
 Огненных сиринов гнезда,
 Вишен серебряных грозды!

 Я искони вас любила,
 Глупая, слезы точила:
 Ах, далеко то, что мило!

 Ах, если б к звездам добраться,
 На земь со звезд улыбаться:
 Вот - где я, сестры и братцы!

 Спать в колыбелях навесных,
 Кушать с деревьев небесных,
 Сиринов слушать чудесных...

 Видно, вам ведома жалость,
 Ныне сбылось, что желалось:
 Лада вас, звезды, касалась.

 В зарной постели лежала,
 Сладость лобзаний вкушала,
 Голос влюбленный слыхала...

 Вы - полюбовников гнезда,
 Вы - поцелуйные грозды,
 Звезды, прекрасные звезды!

 К ночи

 Ночь голубая!
 Вот - я нагая,
 Смуглая, дремная
 Дочерь твоя.
 Сладкоголосая,
 Простоволосая,
 Мать моя темная,
 Пестуй меня!

 Передала ты
 В косы мне злато,
 В тело прекрасное
 Темную кровь, -
 И зародилась я
 С радостью, с милостью
 Вешняя, красная
 Всем на любовь.

 В Ладину зыбку
 С томной улыбкой,
 Синеочитая,
 Ты погляди!
 Млеко сребристое,
 Пьяное, чистое
 В губы несытые
 Лей из груди...

 Чтоб вырастала я
 Буйная, шалая,
 Чтоб затаила я
 Женскую мочь,
 Пой и корми меня,
 Въявь и по имени
 Матушка милая,
 Темная ночь!

 К листьям

 Куда, куда вы, листики,
 Желты и золоты?
 Все кустики, как хлыстики,
 Без вас стоят пусты.

 Могла бы - догнала бы я
 И вешала в ветвях...
 Да стала Лада слабая,
 Нет резвости в ногах.

 На Ладу, знать, напущено
 Мораною лихой -
 И бродит возле пущ она
 Печальной и больной.

 Куда вы, пряди длинные,
 Русы и золоты,
 Как нити паутинные,
 Несетесь развиты?

 Вас заплела бы в косу я,
 Да не хватает сил...
 Хожу простоволосая,
 И синий взор остыл.

 Порхают златоусые
 Листы, что мотыльки,
 До них не дотянуся я
 Концом худой руки.

 Прости же, лес березовый!
 Не знаю я, как быть:
 Одной улыбкой розовой
 Тебе не пособить.

 Ах, погостите, милые,
 Крылатые листы!
 Не вас ли приносила я
 В деревья и кусты?

 Куда, куда вы, глупые?
 На мох моей тропы...
 Вас собираю скупо я
 Концом босой стопы.

 К снегу

 Бабочки, бабочки белые
 К нам с поднебесья летят!
 Пять их поймать уж успела я.
 Вот - на ладони сидят.

 Тихие, легкие, вольные...
 Меньше не видано крыл!
 Верно, им сделала больно я:
 Вот уж и след их простыл...

 Руки расставивши, снова я
 Их стерегу над собой.
 Вьются все новые, новые
 В кудрях, у плеч, над губой!

 Что ж их поймать не успела я?
 Что ж я упала без сил?
 Бьют меня бабочки белые -
 Сотни серебряных крыл...

 ПРИМЕЧАНИЯ

 СТ_О_ЛИЦА Любовь Никитична (1884-1934). Родилась в купеческой семье
Ершовых. Начала печататься в 1906 г. Первая книга стихотворений "Раиня"
вышла в 1908 г. и обратила на себя широкое внимание читателей и критики. И.
Анненский отмечал в своем обзоре современной поэзии (Аполлон, 1909, № 3)
яркую изобразительность этих стихов. В 1912 г. вышла книга песен в
древнерусском стиле "Лада", в 1915 г. третий стихотворный сборник "Русь". В
1916 г. Л. Н. Столица издает роман в стихах "Елена Деева". Не приняв
революционных преобразований, поэтесса эмигрировала в 1920 г.
 "Весенняя муза", "Вихрь", стихотворения из циклов "Лето" и "Осень"
печатаются по изд.: Столица Л. Раиня. М., 1908. Остальные тексты печатаются
по изд.: Столица Л. Лада. Песенник, М., 1912.

 Лада (с. 249). Лада - в славянской мифологии - олицетворение весны и
девичества.
 К звездам (с. 253). Огненных сиринов гнезда... - Имеется в виду
сказочная птица сирин - один из образов славянской мифологии.

 ЛЮБОВЬ СТОЛИЦА.

 ПТИЦЕЛЕТ.

 В лазури - спешный птицелет,
 В лесах - соборованье золотом.
 Мой дух земной страшится-ждет
 Под вскинутым осенним молотом.

 Печалясь вянут тополя,
 Но птицам облачность раздвинута!
 Больная, нищая земля
 Для гнезд лазоревых покинута...

 Над головой шуршанье крыл -
 Летят и ловкие и валкие...
 - А ты, мой разум, много ль сил -
 В тебе, чтоб сторгнуть страхи жалкие?

 Ужель тебя своей судьбой
 Скитальцы воздуха не радуют?...-
 Птенец жемчужноголубой
 К моим ногам внезапно падает.

 Застыл агатовый глазок
 В тоске мертвеющей усталости,
 А птичий рой далек, высок
 Над ним пронесся чуждый жалости.

 Застыть и мне средь нив-пустынь?
 Иль гласом осени приказано,
 Дерзнуть - взлететь в Святую Синь,
 С которой древле сердце связано?!

 Увы! Мой дух страшится, ждет...
 Как жажду, жажду детской веры я!
 Над головой эфиромет
 Вздымают крылья желтосерые.

 К ТУЧАМ.

 Матери.

 Тучи белые и черные мои.
 Вы идите, тучи вешние, домой,
 Лягте, тучи, в дали теплые свои
 Пред студеною серебряной зимой.

 Сжат мой колос, скошен красный мой цветок.
 Полно Ладе вас, небесные, доить!
 Нежным пальцем дождевой молочный ток
 Из тяжелых ваших выменей давить...

 Я озябла в красоте нагой своей,
 Вся закуталася в рыжих волосах,
 Заломила хворостинку подлинней
 И гоню вас, словно стадо, в небесах.

 Под ногами - золотые дерева.
 Под босыми - пустыри да журавли...
 Уводи своей дорогой, синева,
 Стадо Ладино далече от земли!

 Вы идите же, коровушки мои,
 За далекий, огневой, осенний лес,
 Киньте пастбища привольные свои
 Средь лазоревых и розовых небес.

 К РОСАМ.

 Росы, росинки,
 Жемчужинки,
 Девичьи слезки,
 Сыпьтесь на березки,
 Сыпьтесь на осинки,
 Росы, росинки!

 Это - я, Лада,
 Звездам рада:
 От радости плачу,
 Слезы свои прячу
 Не в ларцы резные
 В травы луговые.

 Плакать дольше -
 Жемчуга больше.
 Коль от веселья,
 Будет ожерелье,
 Коли же от счастья,
 Будут и запястья.

 Слезы, слезинки,
 Жемчужинки,
 Росы ночные,
 Вас кладу в цветы я.
 Вас кладу в былинки,
 Росы, росинки!

{{***}}

 Здравствуй, ты погибель моя девья, неминучая!
 Льнет ко мне громовник, огневой любовью мучая.
 Злая, безответная в руках его лежу,
 Маленькая, белая от жарких рук дрожу.

 Понапрасну руки те слезами я окапала,
 Понапрасну тонкими ногтями исцарапала,
 Я ль не хоронилась, не таилась, не блюлась?
 Я ли, Лада красная, добром ему далась?

 Выдали, нет, выдали глаза меня зеленые...
 Засияли в логове, как месяцы влюбленные.
 Засияли радостно - а ныне не глядят...
 Видно, ослепил он их, златой склонивши взгляд.

 Предали, ах, предали меня уста румяные...
 Улыбнулись в зелени, как розаны духмяные.
 Улыбнулись сладостно - теперь же веют вздох...
 Видно, поцелуями настиг он их врасплох.

 Изменили руки мне, об'ятия раскинувши,
 Изменили волосы, покров свой разодвинувши,
 Изменила сила вся, веселость, стыд и страх,
 И кругом измена мне: в лесах, лугах, зверях.

 Так и погибаю я средь грохота и золота,
 Бородою ласковой плечо мое исколото,
 В теле нежном девичьем разымчивая боль...
 От палючей молоньи, от ярых ласк его ль?

 Здравствуй, полюбовник мой, безжалостный и пламенный!
 Все на белом свете сотворил ты новым для меня.
 Преданная, мудрая в глаза твои гляжу.
 Розовая, слабая от счастия дрожу.

 ПАСХАЛЬНАЯ.

 С. Т. Коненкову.

 Голубые - в поднебесье - купола
 Зачинают всеми звездами блестеть.
 Золотые - в тишине - колокола
 Зачинают с перезвонами гудеть.
 И расходятся по зелени лугов
 Бирюзовая студеная вода,
 Песни девичьих высоких голосов
 И овечьи, и гусиные стада.
 Зачинаю в хороводе я ходить,
 Плат мой - белый, синий, синий - сарафан,
 Зачинает меня юныш мой любить,
 Ликом светел, духом буев, силой пьян.
 На лице моем святая красота
 Рассветает жарким розовым лучем,
 А по телу молодая могота
 Разливается лазоревым ручьем!

 ОСЕНЬ.

 Идут дожди серебряные, рясные.
 Быть урожаям богатым!
 Пашни рудые, златые и красные
 Скатерти стелют по скатам.

 Нет соловьев уже, тут еще - чижики,
 Машут крылами ветрянки.
 Пахнут разымчиво яркие рыжики,
 Боровики и поганки.

 В алых повойниках бабы веселые
 Все запасаются слетьем:
 Рубят кочны голубые, тяжелые,
 Прячут орехи по клетям.

 Девки румяные треплют на солнышке
 Льна золотистые мочки,
 Сладко грызут на засидках подсолнушки
 В долгие, черные ночки.

 А на задах мужиками матерыми
 Режутся жирные свиньи.
 Огненный хмель заплелся над просторами
 Вязью сусальной над синью.

 РЕКА.

 Мчат облаков белобокие челны
 Вольной, гулливой, рыбачьей ватагой.
 В розовых отмелях бурые волны
 Бродят, как в липовых ковшиках брага.

 В волнах ныряют под парусом лодки,
 В волнах на веслах ползут плоскодонки.
 Идут беляны, стройны и неходки,
 Идут буксиры, проворны и звонки.

 И проплывают баржи смоляные,
 Полные тягостным тысячным грузом:
 Есть дровяные тут, есть нефтяные,
 С хлебом и рыбой, с углем и арбузом.

 А с берегов на речные просторы
 Пристани смотрят, махая флажками,
 Нагромоздив под навесом заторы
 Кожи с кулями, рогожи с мешками.

 С оползней смотрят туда же лачужки,
 Ярко - червонные в свете захода,
 Древяне, древние смотрят старушки
 Вниз за бурлящей кормой парохода.

 Светятся звезд фонари голубые
 С мачт на небесных невидимых барках.
 В ярах песчанистых волны рябые
 Бродят, как мед в позолоченных чарках.

 ЗНАХАРКА.

 Погост. Пролетают пугливо
 Златистые крылья зарниц.
 Кресты и дуплистые ивы...
 Унылое уханье птиц...

 Не зная ночами покою,
 Она из села приплелась,
 Горбатая, с толстой клюкою,
 С огнями зелеными глаз.

 Ее голова уж трясется,
 В лице - бородавок не счесть.
 Она корешком запасется
 И будет давать его есть.

 От грыж, огневиц и трясавиц,
 Для чар, приворотов и ков,
 Испортит румяных красавиц,
 Отравит седых стариков.

 Сбирает. К ней старая кошка
 Прижалася острым ребром,
 И скрылась Жар - птица сторожко,
 Махнув золотистым пером.

 Столица Любовь. - Отдельные издания: 1) Лада. Песенник. Изд.
"Альциона". М. 1912. 2) Раиня. М. 1908. 3) Русь. 3-я книга стихов. Изд.
"Новая Жизнь". М., 1915.

 Столица Любовь Никитична. - 1884-12.2.1934. Эмигрировала в 1920 г.,
умерла в Софии.
 В сб.: "Царицы муз. Русские поэтессы XIX - нач. XX веков." М., 1989.

----------------------------------------------------------------------------
 Первопрестольная: далекая и близкая: Москва и москвичи в поэзии рус.
эмиграции
 М., "Русскiи Мiръ", 2005. (Большая Московская Библиотека)
----------------------------------------------------------------------------

 Содержание

 "Я стала старше, зорче..."
 Князь Иоанн III
 Царь Алексей Михайлович
 Благодатный богомаз
 Поминание

{{***}}

 Я стала старше, зорче,
 Но стала ли мудрей?
 Все мил мне щебет скворчий
 И запах моря горче
 Весенних пустырей.

 Крыла мои связали,
 И все же мыслю я
 Достичь чрез год, года ли,
 Твоей заветной дали
 Московская земля.

 Увидеть вновь церковки,
 Любимые с пелен,
 В резьбе и разрисовке,
 Чьи главки златоковки,
 Чей златочуден звон.

 Ах! Слышать с башни Спасской
 Хоть бы последний час!..
 Дохнуть святою сказкой,
 Возликовать, как в Пасху,
 Простив и повинясь...

 Затем к усадьбе отчей
 Под вечер подойти,
 Купая в зорях очи,
 Цветы, всех проще, кротче,
 Срывая по пути.

 А там... Все, что знакомо,
 Узнать... всплакнуть, запеть,
 Припасть меж алой дремы
 К родному чернозему...
 И все. И умереть.

 <1922>

 Князь Иоанн III

 Во палате, пришлым фрязином воздвигнутой,
 Стройно-сводчатой, искуснейше расписанной,
 Что просторна по-заморски и светла
 От сквозного венецейского стекла.
 В кресле стольном, что из красна древа выгнуто,
 На лазоревой подушке изунизанной
 Князь московский с нарочитым торжеством
 Пред ордынским появляется послом.

 Жемчужин индейских - княжее огорлие,
 Из персидских бирюзин - его оплечие,
 Шапка бархатная с греческим крестом,
 За спиною византийский герб орлом.
 Очи исчерна-блистучи, тоже орлий,
 Сам надменен, с молвью, полной велеречия, -
 Всяк спознает - и не токмо что вблизи:
 Это князь и государь всея Руси!

 Позади, на плитах пола ало-застланных, -
 Ряд бояр ему послушных, им приблизенных,
 Дьяки думные с гусиным со пером,
 Рынды рослые с секирой-серебром.
 Дороги-духи в кудрях златистых масляных,
 Соболь тысячный на розоватых лысинах,
 А парчам, от коих ферязи пышны, -
 Винным, вишневым, червчатым - нет цены!

 Посреди ж - посольство дикое Ахматово:
 Неподобье лиц скуластых, ртов оскаленных,
 Узких глазок и приплюснутых носов -
 Сам баскак среди даругов и писцов -
 В малахаях меха волчьего лохматого
 Иль в халатах полосатых да засаленных...
 И такие-то дерзают, вишь, опять
 Дани требовать с Руси и угрожать!

 Дрогнул-вспыхнул Иоанн от гнева ярого,
 Встал и вырвал золотую басму ханскую
 Да как кинет ее наземь!.. А потом
 Как растопчет узким красным сапожком:
 - Не бывать-де по-бывалому, татарове!
 Не владети уж вам Русью христианскою! -
 Под одним ей осударем быти днесь -
 Во одно соединившим край наш весь!

 И... как не было орды и ига срамного.
 Вновь стройна, светла Палата Грановитая,
 Благовоньем стран чужих напоена,
 Ярким солнцем святорусским пронзена...
 А из тайного оконца круглорамного
 Наблюдает византийка, в шелк увитая,
 И гордится мужем царственным своим,
 Возрождающим в Московье Третий Рим!

 <1927>

 Царь Алексей Михайлович

 Во светлице дворца обособленной,
 Им для роздыхов царских излюбленной,
 В свете розово-долгой свечи
 Близ изращатой жаркой печи,
 Что сегодня вдругорядь натоплена,
 По-над грудой у греков закупленной
 Рукописных и редкостных книг
 Алексей - царь Тишайший - поник.

 На персте - изумруда миндшшна,
 Стан изнеженно-полный - в бугайчике
 Из тафты выписной голубой,
 Горностаево-снежный подбой...
 Благолепно, добро-запечаленно,
 Что икона- лицо... И угадчики
 Не поймут всех раздумий чела,
 Где уж проседь сквозь чернь пролегла!

 Подле самой руки государевой
 Мед ухает, гвоздикою сдобренный, -
 Но не тронут им жбан золотой...
 В щелку дверцы, невплоть припертой,
 Льется запах стерляжьего варева -
 Все для ужина в стольной, чай, собрано, -
 Царь не тронется... Тишь и теплынь.
 Иней в окнах, что пальмы пустынь.

 Взгляд прикован старинною книжицей,
 Где столь складно и сладко рассказано
 От Аркадского царства житье,
 Где змеею и павой в листье
 Буквы вьются иль бисером нижутся...
 Зачитался и... вспомнил вдруг Разина,
 Что в его государство внес смерть,
 Лепоту всю порушил в нем, смерд!

 Что-то там по-над Волгой разбойничьей,
 У злосчастного града Царицына?..
 И, под временным лихом склонен,
 Царь не видит уж вечных письмен.
 Вдруг - белеет, плечо его тронучи,
 Златокольцая ручка царицына.
 И сама она - тут, позади,
 С сыном любым его у груди.

 Грудь та - яблок янтарный анисовый!
 И головкой - что кисть виноградная -
 Крутокудрый прижался к ней Петр.
 Встал Тишайший, вновь ясен и бодр,
 И взглянул на киот кипарисовый:
 - Царь и Бог мой! Нескверное, ладное
 Житие на Руси сотвори
 И Крепчайшего дай ей в цари!

 <1927>

 Благодатный богомаз
 (Иконописец Андрей Рублев)

 Как под городом Москвою богомольной
 В роще-пуще заповедной златоствольной,
 Где ни филин не водился, ни упырь,
 Но где жил скворец-чернец и Бога славил,
 А отшельник-ельник свечи в небо ставил, -
 Древле славился Андроньев монастырь.

 Над горою яркотравной, плавносклонной
 Встал он, крепкий, крестоверхий, побеленный,
 Что корабль для неземного уж пути...
 А в янтарнодонной Яузе-речушке
 Отражались, как соты, лепясь друг к дружке,
 Кельи утлые - приют святых житий.

 И живал в одной из них во время оно,
 Послушание приняв писать иконы,
 Вельми чудный молодой монах Андрей -
 Ряса радужным мазком перепелёса,
 Сам невзрачный - худ и ряб, жидковолосый, -
 Но сияющие пламена очей!

 Он, бывало, на духу очистит совесть
 И, к труду постом-молитвою готовясь,
 Заключится, став для братии чужим...
 И разводит на меду, желтках и сусле
 Краски новые... И страх, унынье ль, грусть ли -
 Лишь Господь знал, что тогда владело им!

 Но потом, когда ступал он по подмосткам
 В храме троицком, соборе ли московском,
 Как бы все его менялось естество:
 Леп и легок. Весь лучился! Даже - куколь...
 И - ты мыслишь - сверху голубь реял-гукал?
 Нет, сам Дух Святой спускался на него!

 И сквозили стены воздухом-лазорем,
 И росли-цвели смарагдовым узором
 Кущи райских иль Сионских мощных древ,
 И лилось-вилось вдоль вый кудрей обилье,
 Никли веки, пели губы, стлались крылья
 Серафимски-взрачных юношей и дев...

 И сокровищем нам стала стенороспись,
 По игуменским веленьям, княжьей просьбе
 Сотворенная Андроньевским бельцом,
 Тихим, трепетным, в веснушинках и оспе,
 С дивным даром воплотившим в эту роспись
 Мир, желанный им и зримый за письмом.

 Мир небесный, что всей грезе русской близок,
 Где - криницы, крины... венчик, бела риза...
 Где Архангельский и лепет Девьих слов...
 Мир, где несть ни мужеска, ни женска пола
 И где духом пребывал, трудясь, как пчелы,
 Благодатный богомаз - Андрей Рублев.

 1929

 Поминание

 Между нами - им и мною - не было
 Никогда и ничего.
 Но вчера - запело звоном небо ли,
 Запорхал ли снег наш - не нелепо ли?
 Вспомнила его.

 Под фуражкой узкой ученической -
 Лик нежданно-дорогой
 Прелести иконной и девической
 В кудрях светлых, взвеянных вакхической
 Русскою пургой...

 Смутно помню там, в его училище,
 Бал-концерт и выход мой.
 Помню мчащийся автомобиль еще,
 Где в какой-то радости бессилящей
 Ехала домой...

 Вся Москва, по-зимнему затейная,
 Там, за стеклами неслась, -
 Инейная, бисерно-кисейная,
 Милая, узывная, увейная,
 Закружила нас!

 Слишком пахло, видно, розой чайною
 От букета и от меня,
 Слишком встреча не была случайною,
 Но пронзала нас с ним нежность тайная,
 Дивно единя.

 А потом, в дни, дышащие скверною,
 Вдруг - письмо, как цветик лип,
 Грустное, Руси и мне столь верное...
 Ах! с тоски, от пули револьверной ли -
 Знаю - он погиб.

 Слишком чист он был в наш век разнузданный,
 Мог ли зла он не робеть?
 Жить бы ему послушником в пустыни,
 Ельничком-березничком похрустывать
 Да стихиры петь...

 Но не знаю, взявши поминание,
 Даже имени его.
 Не было ж ни слова! ни лобзания! -
 На земле двух бедных душ свидание...
 Больше ничего.

 <1929>

 Примечания

 Условные сокращения

 Б - Берлин
 НЖ - Новый журнал
 НИ - Нью-Йорк
 П - Париж
 ПН - газ. Последние новости
 РМ - ж. Русская мысль

 Любовь Столица

 Столица Любовь - урожд. Ершова Любовь Никитична, в замуж. Столица
(1884-1934) - поэт, драматург; родилась в Москве, с 1920 г. в эмиграции,
жила в Софии (Болгария).

 "Я стала старше, зорче..."- РМ. 1922. № 6-7.

 Князь Иоанн III. - Перезвоны. 1927. № 28. Ферязи - здесь: мужское
длинное одеяние с длинными рукавами без воротника. Посольство дикое
Ахматова; Ахмат - хан Большой орды (1465-1481); эпизод посольства основан на
сообщении "Казанской летописи": "Царь же Ахмат... посла к великому князю
Ивану в Москве послы своя... с басмою, просити дани и оброков за прошлые
лета..." Даруги - доверенные лица хана по сбору дани.

 Царь Алексей Михайлович. - Там же. № 35. Алексей Михайлович
(1629-1676) - русский царь с 1645 г. Бугайчик - уменьшит. от бугай -
великокняжеская верхняя одежда.

 Благодатный богомаз. - Там же. 1929. № 43. Андроньев монастырь -
Андроников Спаса Нерукотворного мужской монастырь, в котором Андрей Рублев
провел последние годы жизни и был похоронен. Белец - человек, живущий в
монастыре, но еще не постриженный в монахи.

 Поминание. - Там же. № 42.