Поликсена Сергеевна Соловьева
Стихотворения
-----------------------------------------------------------------------------
Русские поэтессы XIX века / Сост. Н. В Банников
М.: Сов. Россия, 1979.
Дополнение:
Русские песни и романсы. "Классики и современники"
М.: Художественная литература, 1989
-----------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
"День догорел, в изнеможенье..."
"Какой покой глубокий, безмятежный..."
"В палящий зной над жаждущею нивой..."
Колокольчик
"Колеи мягко стелятся пыльные..."
"Снежным облаком летели..."
Дождь
Белая сирень
Тайна смерти
"Мы живем и мертвеем..."
"Спит река в бреду своих туманов..."
Старый месяц
Погасший вулкан
Воскресшие долины
Мгновение
Снежок
Туманы
Февраль
Городская весна
Старые письма
ПОЛИКСЕНА СЕРГЕЕВНА СОЛОВЬЕВА
(ALLEGRO)
1867-1924
Из детей знаменитого историка России Сергея Михайловича Соловьева,
помимо Поликсены Сергеевны, проявили себя в литературе два ее старших брата:
Владимир Соловьев, окававший на сестру огромное влияние, был известным
философом и поэтом, а Всеволод Соловьев - историческим романистом. Поликсена
Сергеевна родилась в Москве, росла в интеллектуальной и строгой трудовой
атмосфере профессорской семьи, имела доступ к библиотеке отца и увлекалась
литературой и искусством. Ранние стихи ее читал бывавший в семье гостем А.
А. Фет. Несколько лет Соловьева занималась в школе живописи, ваяния и
зодчества у И. М. Прянишникова и В. Д. Поленова, училась пению. Печаталась с
семнадцати-восемнадцати лет, с переездом в 1895 году в Петербург
опубликовала, при содействии Н. К. Михайловского, стихи в журнале "Русское
богатство", затем выступала в "Вестнике Европы", "Мире божьем" и наиболее
часто в популярном "Журнале для всех". Псевдоним Allegro (музыкальный
термин, обозначающий быстрый темп исполнения), взятый ею, поэтесса
объясняла желанием как бы компенсировать сосредоточенную замкнутость своего
характера, недостававшую ей энергию. В Петербурге у Соловьевой завязываются
связи с поэтом Случевским (она бывала на его "пятницах"), с семейством
Блока, с Вяч. Ивановым, с Гиппиус и Мережковским. Семь лет, начиная с 1906
года, она вместе с писательницей Н. И. Манасеиной издает детский журнал
"Тропинка", при котором возникло и издательство. Своей работы в литературе
для детей Соловьева (Allegro) не прекращает и после закрытия журнала.
Написанные главным образом от лица мужчины, стихи Соловьевой (Allegro)
традиционны по форме, лишены резкой индивидуальности, полны печали и
меланхолии. Их, как отмечал поэт-демократ П. Якубович-Мельшин, окрашивают
"мысли, похожие на чувства, и чувства, похожие на мысли". Многие из
стихотворений Соловьевой как бы намеренно отстранены от грубой и пошлой
земной действительности - автор не хочет принять ее такой, какая она есть,
но неспособен выйти из круга отвлеченно-мистических представлений.
Лирический герой стихотворений Соловьевой бесконечно одинок, он не ведает
счастья: "Счастья нет, есть только отраженье Неземного в темноте земной".
Революционные события 1905 года поэтесса восприняла как нечто животворное,
но грозное, апокалипсически зловещее. В рецензии на сборник Соловьевой
(Allegro) "Иней", вышедший в 1905 году, Блок назвал ее поэзию "тихой",
отметив грусть и печаль как существеннейшие черты книги.
Кроме "Инея", наиболее известные сборники стихов Соловьевой (Allegro),
часто украшенные ее собственными вполне профессиональными рисунками, -
"Стихотворения" (1899), "Плакун-трава" (1909), "Вечер" (1914), "Последние
стихи" (1923).
{{***}}
День догорел, в изнеможенье
Вздыхая, ветер пролетел,
Пролепетал еще мгновенье -
И задремал и онемел.
Все обнял ночи сумрак мглистый,
И лишь блестят из темноты
Березы призрак серебристый
И липы бледные цветы.
На стол наш, ярко освещенный,
Толпы крылатые летят,
И мотылек полусожженный
Предсмертным трепетом объят.
{{***}}
Какой покой глубокий, безмятежный
В таинственной тени, среди седых стволов,
Там, в самой глубине, где папоротник нежный
Раскинул кружево причудливых листов.
На солнце мох сверкает позолотой
И яркой зеленью на поседевшем пне,
Однообразною, тоскующею нотой
Звучит кукушки крик в глубокой тишине.
Порой мгновенный ветер пронесется
И слышится в ветвях подобный морю шум,
Как будто старый лес откликнется, проснется
И от глубоких снов, и от заветных дум.
Как хорошо, забыв свои страданья,
Природы голосам внимать средь тишины
И жадно пить душой горячие лобзанья
И солнечных лучей, и ласковой весны!
{{***}}
В палящий зной над жаждущею нивой
Порою облаков появится гряда,
На землю бросив тень, их мрачные извивы,
Грозой не прогремев, исчезнут без следа.
Так иногда сомненья соберутся
С тоской бесплодною, полны немых угроз,
Заронят в душу тень и мимо пронесутся
Бесследно... песни нет и нет горячих слез.
КОЛОКОЛЬЧИК
По дороге взлетая, разносится пыль;
Даль синеет, и солнце печет;
Колокольчик лепечет мне старую быль,
Замолкает и снова поет.
Но мне слышится в лепете светлом порой
Непонятный, таинственный стон,
Прогудит и замрет, и опять под дугой
Залепечет ребяческий звон.
Пролетая, колосья задел ветерок,
И они поклонились ему...
Поскорей, поскорей бы! уж путь недалек,
И недолго мне быть одному.
Я вперед улетаю горячей мечтой,
Светлой радостью я окрылен...
Ах, зачем же опять загудел под дугой
Непонятный, таинственный стон?
{{***}}
Колеи мягко стелятся пыльные,
Тучи дождя не уронят,
По полям ходят волны обильные
И колосья колючие клонят.
Птица серая в небо вздымается
С песней восторженно смелой,
А в дали голубой улыбается
Монастырь колокольнею белой.
Предночною печалью неясною
Ветер повеял, сырея...
За тебя молитву безгласную
Приношу на вечерней заре я.
{{***}}
Снежным облаком летели
Бледноликие метели
Из полночных стран,
И вздымался, и качался,
И со стоном рассыпался
Снежный ураган.
Но довольно пела вьюга,
Весть весны на север с юга
Льется все смелей,
Дни светлы и необъятны,
И душе влюбленной внятны
Крики журавлей.
ДОЖДЬ
Серое небо и черные ели,
Шум и дыханье дождя...
Слез удержать небеса не сумели,
Сумрачный день проведя.
Вздрагивать влажные листья устали,
В тягость им капли дождя.
Вечер задумчив и полон печали,
В темную ночь уходя.
Власть полуночной тиши уступая,
Словно бойцы без вождя,
Крадутся робко, по крыше ступая,
Капли ночного дождя.
1903
БЕЛАЯ СИРЕНЬ
Умирают белые сирени.
Тихий сад молитвы им поет,
И ложатся близкой смерти тени
На цветы, как ржавчины налет.
А вокруг все дышит жизнью смелой,
Все цветы надеждами полны,
Лишь тебе, рожденной ночью белой,
Умереть с последним днем весны.
Но душой, не ведающей тленья
И земных мгновений и оков,
Буду помнить белую сирень я
И дыханье звездных лепестков.
1903
ТАЙНА СМЕРТИ
Ночь темный, тусклый взор на землю опустила,
И дремлет, и молчит, крылом не шевеля...
В тумане, как в дыму, погасли звезд кадила,
И паутиной снов окутана земля.
Жизнь умерла кругом, но тайны воскресают.
Неуловимые, как легкий вздох ночной,
Они встают, плывут, трепещут, исчезают,
И лишь одна из них всегда во мне, со мной.
То - смерти вечная, властительная тайна;
Я чувствую ее на дне глубоких снов,
И в предрассветный час, когда проснусь случайно,
Мне слышится напев ее немолчных слов:
"Я здесь, как сердца стук и как полет мгновений,
Я - страх пред вечностью; но этот страх пройдет,
И ледяной огонь моих прикосновений
Лишь ложные черты и выжжет, и сотрет..."
И ясно вижу я в те вещие мгновенья,
Что жизнь ответа ждет - и близится ответ,
Что есть - проклятье, боль, уныние, забвенье,
Разлука страшная, но смерти - нет..,
1901
{{***}}
Мы живем и мертвеем,
Наше сердце молчит.
Мы понять не умеем,
Что нам жизнь говорит.
Отчего мы стыдимся
Слов нескромной весны?
Отчего мы боимся
Видеть вещие сны?
Наша радость застыла
В темноте и пыли,
Наши мысли покрыла
Паутина земли.
Но душой неусталой
Мы должны подстеречь
Для любви небывалой
Небывалую речь.
1903
{{***}}
Спит река в бреду своих туманов,
И над ней, приплыв издалека,
Словно рати двух враждебных станов,
Разорвавшись, встали облака.
Птица вдруг проплакала ночная,
И опять все тихо и темно.
Спит земля, но спит не отдыхая...
Я иду и думаю - одно.
И, моим смущенным мыслям вторя,
Тихо бредит спящая река,
А в небесном сумрачном просторе,
Побледнев, застыли облака.
1905
СТАРЫЙ МЕСЯЦ
В небе плакал месяц старый:
- Прожил, прожил жизнь свою!
Восходя, рождал пожары,
А теперь едва встаю. -
Дымки-тучки проползали,
Утешали старика,
Тихо, ласково шептали:
- Будет смерть твоя легка. -
Не унялся круторогий,
Не утешился старик:
- Был великий, стал убогий,
В небе царствовать привык,
А теперь никто не знает
О моей ночной поре
И никто не замечает,
Как бледнею на заре. -
И взмолился старец богу:
- Жизнь мою, господь, продли.
Дай мне новую дорогу,
Загореться повели. -
Внял господь его моленьям
И на ангельских крылах
Полуночным дуновеньем
Пролетел он в небесах.
Всемогущею десницей
Старый месяц раздробил,
Зажигая вереницей
Новых, блещущих светил.
Так не умер месяц старый,
Нам о жизни говорит
И в ночи, золотожарый,
Гроздью звездною горит.
ПОГАСШИЙ ВУЛКАН
Для взоров любящих так дорого-знакомы
Твоих морщин причудливых изломы,
Чудовищ каменных навек застывший шаг.
Всех вековых загадок разрешенье
Почиет здесь в твоем окамененье,
Суровой древностью венчанный Карадаг.
Шестикрылатые прильнули серафимы
К твоим скалам и, посвященным зримы,
Оставили узор и взлет бесчетных крыл,
Лишь мудрая душа, с молитвенною дрожью
В прозренья тихий час склоняясь к их
подножью,
Провидит жизни сон и явь твоих могил.
ВОСКРЕСШИЕ ДОЛИНЫ
Семь знойных лет долины умирали.
И шумный дождь и тихая роса
Забыли их. Ненужная коса
Заржавела во прахе и печали.
Но тучи с гор в долины снег послали,
И вихрей свист вонзился в небеса.
В дыму снегов гудели и вставали,
Как призраки, погибшие леса.
И остовы забытых городов
Вздымали к небу глыбные ступени
И кружево развеянных садов.
Сплетенные ползли и гасли тени,
И в звездной тьме вдруг стихнувших ночей
Рванулся гул проснувшихся ключей.
МГНОВЕНИЕ
Коротки, неуловимы
Нам сверкнувшие мечты.
Закрепить их не могли мы,
Не могли - ни я, ни ты.
Алой искрой возникали,
Исчезали без следа
И мгновением сжигали
Пережитые года.
Точно вздох чуть дрогнул звонкий,
Точно стаял влажный снег.
Точно ящерицы тонкой
Промелькнул скользящий бег.
СНЕЖОК
На снежок умирающий
Синие тени ложатся,
Холодок его тающий
Медлит с землею расстаться.
Снежной влагой крещенная,
Там, над сырою лощинкой,
Травка остро-зеленая
Нежною встала щетинкой.
Ты, душою внимающий,
Слышал, как шорох промчался, -
То снежок умирающий
С юною травкой прощался.
ТУМАНЫ
Задымились тумана волокна
Над прохладой речной.
В их прорывы, как в темные окна,
Смотрит дед водяной.
Он скликает русалок для пляски.
Замелькал хоровод...
Это сказки, забытые сказки
Затуманенных вод.
Над полями, во мгле пропадая,
Медно рдеет луна.
То царевна идет молодая
По излучинам сна.
Вознеслись над завесой тумана
Чутких елей кресты.
В белом мраке и крепко и пряно
Задышали цветы.
Сник туман влажным облаком пыли,
А луна все светлей...
Это вещие сказки и были
Полуночных полей.
ФЕВРАЛЬ
Изменчивый месяц февраль.
Он любит весну и зимы ему жаль.
Он льдистостью дымной стекло по утрам затемняет,
А в полдень с капелей он яркие слезы роняет,
И, жмурясь, сквозь солнце глядит он в замлевшую
даль,
Улыбчиво-грустный февраль.
Лежат на снегу ярко-синие тени
От черных деревьев, и, став на колени,
Чуть слышно он шепчет пробудные сказки земле,
Над снегом колдует для тех, кто под снегом во мгле.
И радость морозную вешняя точит печаль
В обманчивый месяц февраль...
ГОРОДСКАЯ ВЕСНА
С. Соловьеву
Жарко. Пыльные бульвары.
Лимонад. Влюбленных пары.
Дети, тачки и песок.
Голубей глухие стоны,
Липы, солнце, перезвоны,
Одуванчика глазок.
Гимназистка, гимназистик.
Он кладет ей в книгу листик.
Бантик снят с его косы.
"Хронология, законы..." -
"У кузена нашей бонны
Так закручены усы!"
Вот студент. Он из "идейных",
С ним две барышни "кисейных".
По песку рисует зонт.
"Декадентов не читаю". -
"Что вы! Я предпочитаю
Старым их". - "Ах, да! Бальмонт!.."
Мамка юная с солдатом,
Страстью вешнею объятым.
"Местом я не дорожу:
Откормила - и прощайте!" -
"Феня, вы не забывайте:
Я ведь скоро отслужу".
А кругом и шум и говор.
Из окошка чей-то повар
Глянул в белом колпаке.
По камням, средь дымной пыли
С ревом мчат автомобили
Модных барынь налегке.
Душно. Где-то даль синеет,
Где-то вешний воздух млеет,
Где-то лес поет, зовет,
Обновленный и влюбленный...
Тарахтит извозчик сонный.
"Стой! Направо у ворот".
СТАРЫЕ ПИСЬМА
Бумаги бледные листы
И черные слова,
Как позабытые кресты
И мертвая трава.
Мне страшно, страшно их раскрыть,
Как земляную грудь
С истлевшим кладом вдруг разрыть
И дерзко заглянуть.
Вся боль и сладость горьких дней
Заглянет мне в лицо,
Сжимая сердце все сильней,
Как темное кольцо.
И вновь дыханьем пряных трав
И вянущих цветов
Любовь повеет мне, восстав
Из позабытых слов.
Но жизнь уводит к новым дням,
Зовет грядущий страх.
Я торжествующим огням
Отдам любимый прах.
ПРИМЕЧАНИЯ
Тексты стихотворений сборника взяты из прижизненных и посмертных
изданий произведений поэтесс, а также из различных литературных альманахов и
журналов. В тех случаях, когда это было возможно, тексты сверялись по
советским изданиям.
Стихотворения в подборках расположены не всегда в хронологической
последовательности, а часто группируются по тематическим признакам. Даты
написания стихотворений воспроизводятся только по печатным источникам; часть
стихотворений датировать не удалось. Не разысканы и не воспроизведены, к
сожалению, также портреты А. А. Волковой, А. И. Готовцовой и Н. С.
Тепловой. Чтобы показать творчество поэтесс конца XIX столетия более
целостно, в состав сборника включены и стихотворения, написанные ими в
начале XX века.
П. С. Соловьева (Allegro)
Городская весна (стр. 214). Соловьев Сергей Михайлович (1885-1942) -
племянник П. С. Соловьевой (Allegro) (сын брата), поэт, принадлежавший к
кругу младших символистов, переводчик, критик.
П. С. Соловьева
Стихотворения
----------------------------------------------------------------------------
Поэты 1880-1890-х годов.
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., "Советский писатель".
Составление, подготовка текста, биографические справки и примечания
Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой
Л., "Советский писатель", 1969
----------------------------------------------------------------------------
Содержание
Биографическая справка
287. "Победил он могучих врагов..."
288. "Нет движенья в горах, всё замолкло и спит..."
290. "В этих бледных снегах мне не видно пути..."
291. "Мы шли с тобой вдвоем... Какою душной тьмою..."
292. "Я ждал тебя с тревогой и сомненьем..."
293. "Спит чудовище в сердце моем..."
294. "Свершался Страшный суд, и, взорами сверкая..."
295. Зимнею дорогой
296. "Там далёко, в синем море.."
299. "Что-то страшно чернеет в углу..."
303. Дома
304. "Ветер коснулся кустов обнаженных..."
305. Неизбежное
306. "Еще вчера весь день под окнами в канале..."
307. К ночи
312. В дороге
313. Майское утро
315. Мертвая пляска
316. Серый волк
317. Полет
318. Шут
319. Ранняя обедня
Поликсена Сергеевна Соловьева была дочерью известного русского
историка и ректора Московского университета Сергея Михайловича Соловьева.
Она родилась в Москве 20 марта 1867 года. Ее дедом со стороны матери был
адмирал В. Романов, дважды совершивший кругосветное путешествие. В молодости
он состоял в дружбе с некоторыми из будущих декабристов, из-за чего
подвергся после 14 декабря аресту и недолгое время провел в Петропавловской
крепости. Родным братом поэтессы был известный философ и поэт Владимир
Соловьев, оказавший сильное влияние на формирование духовного облика сестры,
относившейся к нему с благоговением и преданностью.
Семейство Соловьевых было многочисленным; все его интересы
сосредоточивались главным образом вокруг напряженной работы отца над
многотомной "Историей России". Это был основной труд его жизни. Несмотря на
большую семью, в доме царил строжайший распорядок, званые вечера и сборища
были редким исключением.
Соловьева, по ее собственному признанию, росла "городским" и
"домашним" ребенком, не склонным к шумным играм, но зато расположенным к
самоанализу и сосредоточенности. Она рано научилась читать и писать. С
самого детства она, как и ее многочисленные братья и сестры, имела доступ к
библиотеке отца и прочно привязалась к книгам и литературе, а с возрастом -
и вообще к искусству. Помимо библиотеки этому способствовали домашние
спектакли, в которых Поликсена принимала активное участие. Ее воображение и
наклонности развивались также под впечатлением рассказов матери, состоявшей
некогда в знакомстве и дружбе с видными литераторами 1840-х годов, в том
числе Т. Н. Грановским, братьями Аксаковыми. Постоянным гостем в доме был А.
А. Фет, одобривший первые стихотворные опыты четырнадцатилетней поэтессы.
С семнадцати-восемнадцатилетнего возраста она печатается уже
постоянно. Кроме поэзии она увлекается и другими видами искусства: несколько
лет занимается в Школе живописи, ваяния и зодчества, где ее руководителями
были И. М. Прянишников и В. Д. Поленов; обучается пению.
В 1895 году Соловьева переезжает на жительство в Петербург. Ее стихи
попали в руки Н. К. Михайловского, который напечатал их в "Русском
богатстве". Путь в большую литературу был открыт. Вскоре последовали
публикации в "Вестнике Европы", "Мире божьем" и других журналах. Особенно
широко Соловьева печатается в популярном "Журнале для всех". В это время и
возник странный псевдоним ее - Allegro (музыкальный термин, обозначающий
быстрый темп исполнения). Его появление сама поэтесса объясняла неосознанным
желанием восполнить недостаток жизненной энергии, который она в себе
ощущала.
Однако этот "недостаток жизненной энергии" все же дает о себе знать в
стихотворениях поэтессы. Элегические, исполненные медитативной
мечтательности, они и производят на читателя впечатление прежде всего
отсутствием активного, волевого начала. В них все приглушено, краски как бы
стушеваны, и даже те произведения, в которых как будто выражена активная
волевая мысль, несут на себе следы меланхолии и печали. Возможно, что такое
впечатление усиливается еще и оттого, что в стихах Соловьевой отчетливо
видно несоответствие мысли с той поэтической формой, в которой она
выражается. Соловьева придумала себе не только псевдоним, она придумала себе
и лирического героя. Это "он", лицо мужского рода, и от его-то имени и
написаны все известные нам стихотворения поэтессы.
Может быть, поэтому интонационно-эмоциональная структура лирики
Поликсены Соловьевой несколько аморфна и на фоне сильно выраженного в поэзии
того времени личностного начала маловыразительна. В рецензии на сборник
стихотворений Соловьевой "Иней" (1905) Блок характеризует ее поэзию словами:
"печаль", "тихая поэзия", "грустные и тихие стихи" и т. д. {А. А. Блок,
Собрание сочинений в восьми томах, т. 5, М.-Л., 1962, с. 564-567.} Однако
эти же черты определили и неповторимое своеобразие лирики Соловьевой; ее
затаенная печаль, ее откровенная грусть могут рассматриваться как слабое, но
все же выражение определенной общественной позиции. Не располагая таким
сильным арсеналом поэтических средств, каким располагали ее более одаренные
современники, Соловьева все-таки выработала по отношению к буржуазной
действительности свою поэтическую позицию, которая может рассматриваться и
как определенная общественная позиция. Не приемля мира буржуазной пошлости и
наживы, поэтесса отстраняется от него, но не путем активной борьбы, а
создавая свой особый замкнутый мир, в котором царят "грусть" и "тихая
тоска".
С переездом в Петербург жизнь Соловьевой резко меняется. Завязываются
новые знакомства - с членами "пятниц" К. К. Случевского, с семейством А.
Блока, с Вяч. Ивановым, с семейством Гиппиус.
В 1906 году Соловьева вместе с детской писательницей Н. И. Манасеиной
приступает к изданию первого в России регулярного детского журнала
"Тропинка". При журнале организуется вскоре и издательство под тем же
названием. Дело было поставлено на широкую ногу и со вкусом. К участию в
журнале и издательстве привлечены были Блок, Бальмонт, Куприн, А. Толстой,
С. Городецкий, художники - М. Нестеров, Е. Кругликова. Журнал имел обширную
аудиторию и просуществовал семь лет. Он закрылся, не выдержав конкуренции с
аналогичными возникшими вслед за ним изданиями. Но и после закрытия журнала
Соловьева продолжала свою деятельность в детской литературе.
В 1908 году за сборник стихотворений "Иней" Соловьевой был присужден
почетный отзыв имени Пушкина и золотая Пушкинская медаль. Соловьева
оказалась первой, кого Академия наук удостоила этой медали, только что
учрежденной по предложению почетного академика П. И. Вейнберга.
Умерла Соловьева в Ленинграде 16 августа 1924 года. Ее стихотворения
(в том числе для детей) неоднократно издавались отдельными сборниками.
Наиболее известны: первый сборник ("Стихотворения", 1899), "Иней" (1905),
"Плакун-трава" <1909>, "Вечер" (1914), "Последние стихи" (1923).
287
Победил он могучих врагов,
Он разбил их несметную рать,
И с венком из лавровых листов
Победителя вышли встречать.
Но средь кликов и шумных похвал
В колеснице своей золотой
Он безмолвный и бледный стоял,
Весь объят непонятной тоской.
Не внимает приветствиям он,
Не понять ему радостных слов,
Ему слышатся вопли и стон,
Это стон побежденных врагов.
Вспоминается темная ночь...
Бледный месяц еще не всходил...
Он не в силах спасти и помочь,
Он, который их всех победил...
И он думает всё об одном,
И от счастья победы далек -
На челе раскаленным клеймом
Тяготеет победный венок.
<1895>
288
Нет движенья в горах, всё замолкло и спит
Под сверкающим снежным ковром,
Только горный поток, не смолкая, шумит
И рыдает и ночью, и днем.
Всюду стелет зима ледяной свой покров
И с потоком вступает в борьбу,
Но он рвется, мятежный, из тяжких оков,
Громко ропщет на жизнь и судьбу.
И несется средь скал и угрюмых камней,
Нарушая их мертвый покой,
И поет им, что нет ни преград, ни цепей
Всем бесстрашным с могучей душой.
И разносится песня во мраке долин,
Пробуждая от мертвого сна,
А навстречу потоку с лазурных вершин
Улыбаясь нисходит весна.
<1896>
290
В этих бледных снегах мне не видно пути,
Я один и не знаю, куда мне идти,
Только ворон проснулся и дрогнул крылом,
Только голые сучья чернеют кругом.
Ни единой звезды не блеснет в вышине,
Всё заснуло в холодной и злой тишине,
В мутном небе не видно далекой луны,
И бессвязно бредут позабытые сны.
Сердце бьется так больно и тяжко в груди,
Бесконечная даль замерла впереди,
И сжимает мне душу мучительный страх:
Не найду я свой путь в этих бледных снегах!
<1899>
291
Мы шли с тобой вдвоем... Какою душной тьмою
Спускалась ночь кругом,
И всё в моей душе притихло пред грозою,
Как в воздухе ночном.
Я ждал, чтоб молния, прорезав тьму ночную,
Вдруг осветила мне
На миг твое лицо, головку золотую,
Чтоб в чуткой тишине,
Не в силах сдерживать порыв негодованья,
Вдруг резко грянул гром...
Чтоб нам средь хаоса и шума и сверканья
Идти с тобой вдвоем.
<1899>
292
Я ждал тебя с тревогой и сомненьем,
Как ждет зари томительно больной...
День догорал, и ярким освещеньем
Вершины гор сияли предо мной.
Я ждал тебя... Неслышно и незримо
Вечерняя спускалась тишина,
В моей душе, тоской любви томимой,
В моей душе была лишь ты одна.
Боялся я, что день исчезнет ясный,
Что тени вновь на горы упадут...
Я ждал тебя с такой тоскою страстной,
Так ждал тебя, как только счастья ждут!..
<1899>
293
Спит чудовище в сердце моем,
И его стерегут серафимы,
Спит, как сфинкс под горячим песком,
Знойным солнцем пустыни палимый.
И, боясь, что проснется оно
И зелеными взглянет очами,
Хоры ангелов смолкли давно
И трепещут, закрывшись крылами.
<1899>
294
Свершился Страшный суд, и, взорами сверкая,
Архангел души грешные увлек,
Они неслись вослед за ним, рыдая,
И краткий путь казался им далек.
Остановился он пред черной бездной ада.
"Вы не умели душу уберечь,
Вот по делам достойная награда!" -
Промолвил он, подняв свой грозный меч.
"Идите все туда, во тьму, вас ждут страданья,
Зубовный скрежет, злоба и обман,
Мученья близких, слезы и стенанья,
И вечный стыд, и боль незримых ран!"
Но души скорбные с улыбкой отвечали:
"Чего же нам страшиться в этой мгле:
Все эти муки, все мы испытали
Среди цветов, под солнцем на земле!"
<1899>
295. ЗИМНЕЮ ДОРОГОЙ
Морозная ночь... Отлетает клубами
Дыханье усталых коней,
Далекое небо мерцает звездами,
И скрип раздается саней.
Я еду, и сны, пролетая незримо,
Меня задевают крылом;
Мне чудится кто-то далекий, любимый;
Повеяло прежним теплом.
Опять невозможное яркой зарею
Над сумраком жизни горит;
Я жадно, как прежде, внимаю душою
Всему, что оно говорит.
А звезды далёко и тускло мерцают,
Мороз всё сильней и сильней...
Седыми клубами во мрак улетает
Дыханье усталых коней.
<1900>
296
Там далёко, в синем море,
Ходят корабли,
Забывая на просторе
Смех и радость, плач и горе,
И весь плен земли.
Но и там, как голос дальний
С дальних берегов,
Тихо тает в час прощальный
Звон колоколов.
И тогда, не вняв покою
Царственных ночей,
Вдруг проносится толпою
И с улыбкой и с тоскою
Рой земных теней.
<1900>
299
Что-то страшно чернеет в углу...
Это тени легли на полу,
Но не бойся: скорей подойди
И спокойно гляди -
Никого,
Ничего...
Если ж тьма в моем сердце лежит,
И пугает тебя, и томит,
Не пытайся ее превозмочь,
И в беззвездную ночь
Не гляди,
Уходи...
<1902>
303. ДОМА
Вокруг меня неясные громады
Седых домов тяжелым сном встают,
Глядят на жизнь, как будто ей не рады,
И никого не любят и не ждут.
Но я люблю тоску их очертаний,
Порывы их к печальным небесам,
Унылый гул их тяжких содроганий,
Прощальный зов к давно угасшим дням.
Сквозь жизни стук, средь говора людского,
В дремотной мгле им снится шум лесов
И речь воды у берега родного,
Под тенью скал и мшистых валунов.
Не верю я их смерти и покою,
И рад, когда, не ведая измен,
Заря начертит огненной рукою
Слова любви на камне мрачных стен.
<1904>
304
Ветер коснулся кустов обнаженных,
Ночь привидений полна,
Слышу я лепет ветвей пробужденных!
"Где же весна?
След не чернеет от влажных тропинок,
Всё замирает во сне,
Только чуть слышится шелест снежинок
В злой тишине.
Небо мерещится мутным покровом,
Ночь привидений полна...
Кто разбудил нас ликующим словом?
Где же весна?.."
<1904>
305. НЕИЗБЕЖНОЕ
Печальной, безбрежной равниной
Я шел, утомленный,
И вздрогнул внезапно, и поднял
Я взор изумленный:
Вдали, где сливались с землею
Неясные тучи,
Мне чей-то почудился образ.
Угрюмый, могучий,
Стоял он, скрестив неподвижно
Тяжелые руки,
И солнце над ним не сияло,
И замерли звуки.
Глядел он вперед пред собою
Невидящим взором,
Молчал, и молчанье казалось
Немым приговором.
В груди моей сердце забилось
Тоскливой тревогой,
И быстро шаги я направил
Иною дорогой.
Но там, где леса поднимались
Туманной стеною,
Всё тот же неведомый образ
Стоял предо мною.
Напрасно ищу я спасенья
И Светлой свободы, -
Под тягостной властью проходят
Унылые годы.
Куда ни пойду я, усталый,
Дорогой земною,
Везде он стоит, беспощадный,
Стоит предо мною.
<1905>
306
Еще вчера весь день под окнами в канале
Дышала, как больной, тяжелая вода, -
Мороз пришел в ночи, взглянул - и воды стали,
И от движенья нет следа.
Но что творится там, под ледяным налетом?
Не смерти ль это сон в холодно-мутной мгле?
Нет, терпеливо жди, за солнцеповоротом
Ждет воскресенье на земле.
<1905>
307. К НОЧИ
Вечер сумрачен и страшен,
Ночь беззвездная близка.
Как уступы тяжких башен,
Взгромоздились облака.
Гулок моря шум усталый...
Там, над сизою горой,
Словно кровью темно-алой,
Воздух зыблется сырой.
Всё слышней во мраке зорком
Чьи-то вздохи и слова;
Дыбом встала над пригорком
В страхе черная трава.
Я иду прибрежьем голым,
Светлый отдых так далек,
Леденит стопы тяжелым,
Мертвым холодом песок.
И к померкнувшим долинам
Неотвязно вслед за мной
С тихим шорохом змеиным
Ужас крадется ночной.
<1905>
312. В ДОРОГЕ
1
Из вагона гляжу. За окном
Дымных туч протянулось руно,
И за бледно-кудрявым руном
Разлилось золотое вино.
Юг покинут, сверкнул и погас,
Ждет нерадостно север родной.
Сердце темное в сумрачный час,
Плача, бьется в тоске предночной.
Ночь, огонь моих слез утиши,
Будь безмолвней и строже, печаль!
Спор колес всё упорней в тиши.
Разгорается звездная даль.
2
"Скорей, скорей!" - твердят колеса.
Бегут леса, летят поля,
Синеет речка у откоса.
Привет, родимая земля!
Колосья тощие кивают,
Кресты дорог уходят вдаль.
Дожди слезами облегчают
Тяжелых туч твоих печаль.
Люблю песок твой, косогоры
И гроздья рыжие рябин.
Душа спешит в твои просторы
И в синеву твоих равнин.
Всегда и весь я твой, родная.
К тебе вернусь я ввечеру,
Благословлю, благословляя,
И просветлею - и умру.
<1909>
313. МАЙСКОЕ УТРО
С. Городецкому
Утро. Солнце встало ярко.
Будет пыльно, будет жарко.
Будет день и ночь светло.
Баба моет, подоткнулась,
И на солнце улыбнулось
Вновь промытое стекло.
Из подвала вышла крошка,
Выше тумбочки немножко,
В бабьем ситцевом платке.
Мать послала спозаранку:
Керосинную жестянку
Держит в маленькой руке.
Кто-то громко хлопнул дверью.
В подворотне подмастерье
Замечтал, разинув рот;
Ноет хриплая шарманка,
И гнусаво иностранка
Песню родины поет.
В кителях городовые.
Там и тут цветы живые.
Треск пролеток, окрик, звон.
Граммофон хрипит в трактире.
И квартирам харакири
Переездом учинен:
Всё, что в глуби их таилось,
Вдруг бесстыдно обнажилось
И наружу поползло:
Тюфяки, кровати, ванны,
Вот предмет какой-то странный,
Тряпки, мутное стекло.
Мужики, согнувши спины,
Носят ящики, корзины.
Приказанья отдают
Дама в шарфе и кухарка.
Все устали. Пыльно, жарко.
Мимохожие снуют.
Пахнет дегтем, потом, сеном.
"Подоткните хоть поленом.
Эй, поддай еще, Митюх!"
Дремлет лошадь ломовая,
Мордой старою кивая,
Отгоняет скучных мух.
"Стойте: узел позабыли!"
Притащили, прикрутили,
Все вспотевшие, в пыли.
"Ну, готово. Трогай с богом!"
И по улицам, дорогам
Скарб на дачу повезли.
Опустело возле дома.
Дворник с горничной знакомой
Поболтали у ворот.
Вдруг рванулся вихрь весенний
И вскрутил с листком сирени
Позабытый старый счет.
<1909>
315. МЕРТВАЯ ПЛЯСКА
День плачет, плачет в бессильной злости
День, не свершивший своих чудес.
Нагие ветви, как мертвых кости,
Стучат, шатаясь во мгле небес.
И дышат влажно-холодным дымом
Земля и небо. Просвета нет.
Дождь шепчет плеском неутомимым
На все вопросы один ответ.
Вечерний ветер, свистя крылами,
Уносит в хаос проклятье дня,
И ночь угрозной тоской и снами
Сквозь тучи смотрит и ждет меня.
<1911>
316. СЕРЫЙ ВОЛК
А. Блоку
Мы мчались с тобою, Царевна,
Двенадцать томительных лет.
И ветер гудел напевно,
И тьма заметала след.
Мы мчались на Сером Волке
По топким и тайным тропам,
И древних елей иголки
Шатер свой склоняли к нам.
Мы слушали травные были
И сказки неслыханных птиц.
Вдали, за лесом, светили
Нам взгляды кратких зарниц.
Вставали, пугая, виденья, -
Их Волк не боялся один.
Узор свой ткали мгновенья
Из бледных лунных седин.
Я ведал тогда, что свершаю
От века намеченный путь,
Что я Царевну спасаю,
Что нам нельзя отдохнуть.
Но ты всё томилась, Царевна.
"Где ж подвиг? - шептала ты
То с нежной мольбой, то гневно. -
Отдай мне мои мечты!
Гул жизни чуть слышится дальний...
Свободу мне, свет возврати!
Мне холодно, друг печальный,
С тобой на лесном пути.
Огонь твой меня не согреет.
Ты в песнях ждешь новых чудес,
Но песню и пламя развеет,
Задушит унылый лес".
И ветер в ветвях напевно
Твердил: "Отпусти, отпусти!",
Жалел тебя, свет-Царевна,
На темном лесном пути.
Жалел тебя месяц полночный,
Жемчужил волос твоих шелк.
Молчал я и ждал. Урочный
Бег свой замедлил Волк.
Редеют деревья, редеют,
Открылись просторы полей.
В пожаре весь воздух, и рдеет
Трехгранный полет журавлей.
Не чую я волчьих движений:
Он стал неподвижно и ждет,
И взором задумчивой лени
Следит журавлиный полет.
Как сердце тоскует безгневно,
Как воздух печален и ал...
Иными путями, Царевна,
Иди ты одна, - я устал.
Царевич, от леса рожденный,
Иных я не знаю путей.
Здесь буду я петь, заключенный
В сплетенья осенних ветвей.
Люблю, но не прежнею мерой,
Горю, но вечерним огнем.
Судьба моя, Волк ты мой Серый,
С тобой я останусь вдвоем.
1911
Петербург
317. ПОЛЕТ
Покинув и долы, и прах, и туманы,
Навстречу дыханью прохладных высот,
Стрекозами зыблются аэропланы,
И горд человеческий первый полет.
Летите, несомые новою силой,
Летите, свиваясь в крылатую нить,
Летите, летите, но жизни бескрылой
Холодным полетом вам к небу не взвить.
<1913>
318. ШУТ
Когда прибыла королева,
Я к ней был приставлен шутом.
Шутил я направо, налево,
И шутки мои и напевы
В стране повторяли потом.
В семье нашей все небогаты,
Нужда заставляла шутить:
Не очень любил я заплаты.
Два младшие брата солдаты,
Я хром и не в силах служить.
А шутки рождались без сева,
Я их собирал, как цветы
Репейника, львиного зева.
Довольна была королева:
На редкость такие шуты.
Она была юная, злая,
Как нежный и хищный зверек,
И часто, от гнева пылая
И скрыть раздраженье желая,
В клочки разрывала платок.
Я кружев обрывки зубами
Ловил, как играющий пес,
И лаял, и ранил словами
Разгневавших; бедные сами
Пугались: лишь бог бы унес.
Да, шутки не пресные были:
Я сыпал в них перец и соль,
Сплетал с небылицами были.
Вельможи от хохота выли,
И громко смеялся король.
Но часто и мне попадало
За слишком проворный язык.
Подачки - побои... Сначала
Меня, словно в бурю, качало,
Потом я к побоям привык.
Привык я не ведать покоя:
Заснешь - стук за дверью: "Эй, шут!"
- "Что надо? Я сплю. Что такое?"
- "Вставай-ка! Там, в спальном покое,
Король с королевою ждут".
Плелся я, дрожа и зевая,
И думал: "Спать-то когда ж?"
Горячие слезы роняя
Со свеч и мне путь освещая,
Шел маленький заспанный паж.
Король с королевою в ссоре.
Король много выпил и зол.
Шут памятлив очень, на горе.
"Была я в жемчужном уборе,
Когда здесь был польский посол?
Скажи... Ты ведь помнишь, конечно".
Затылком друг к другу лежат.
"Как память у вас скоротечна!"
- "А вы только спорите вечно".
И губы, бледнея, дрожат.
"Я спорю..." - "Убор мой хотите
Любовнице вашей отдать?"
- "За графа мне польского мстите?"
- "Вы пьяны... Не смейте, молчите!"
Вскочил он: "Не буду молчать!"
Я шут: от меня не скрывали
Ни ласк они брачных, ни ссор;
Дрались, обнимались, кричали,
И взгляды шута прикрывали
Не раз королевский позор.
С рассветом в каморку обратно
Сползал, от побоев кряхтя,
Ворчал: "Безобразный... развратный!"
Халат свой натягивал ватный
И плакал во сне, как дитя.
Бывало и так - будят ночью:
"Скорее вставай, старый шут!
Надень попестрей оболочье:
Чтоб речь твою слушать сорочью,
Король с королевой зовут".
Как злые несчастные дети,
Забились в углы. Темен взгляд.
Он шепчет: "Ложь, происки, сети...
Так всё надоело на свете!
Все чувства, все мысли болят".
Она, подобравшись в качалку,
Уселась и тихо, сквозь слез:
"Мне страшно! Кого-то мне жалко..."
Похожа была на фиалку,
Когда ее ранит мороз.
"А, шут! - поднимала ресницы. -
Спой песню, хромой соловей!
Хотели мы лечь, но не спится".
И песенка спугнутой птицей
Скользила с заснувших ветвей.
Но часто спросонок касался
Я раны сокрытой, и вот,
Темнея, король поднимался,
И звонко удар раздавался.
"Оставьте!" - "Пусть помнит вперед!"
Что там перенес я, что видел,
Теперь и припомнить нет сил.
Господь меня ими обидел:
Обоих я их ненавидел
И горькой любовью любил.
С годами обиды тягчали:
Смеялся я, пел, но как раб,
И шутки, тупея, мельчали,
И братья мои замечали,
Что я поседел и ослаб.
Всё чаще они приходили
В каморку мою вечерком,
Угрюмых друзей приводили,
И долго со мной говорили,
И зорко глядели кругом.
Я слушал их тихие речи
Про горе народа, позор,
Про то, что весна недалече,
И плакали желтые свечи,
Пятная протертый ковер.
"Сначала война разорила,
Теперь же и казни пошли.
Слабеет народная сила:
Могила встает за могилой
На пажитях скорбной земли".
- "Зачем вы пытаете брата:
Сильны вы, я - слабый урод..."
- "Ты можешь... Настанет расплата,
Гнев - божий, и мщение свято
За землю, свободу, народ!"
- "Когда бы вы были калеки..."
- "Эх, шут! Жалких песен не пой...
Мы спим, словно зимние реки,
Но льды налегли не навеки:
Мы грозно проснемся весной.
Дай волю великому гневу:
В слезах и в крови вся земля,
И негде подняться посеву...
Оставим в живых королеву,
Убьем одного короля".
Слова их о горе народа
Меня опаляли огнем,
Но вспомнились юные годы,
День светлый, соборные своды...
"Ведь миро святое на нем!"
- "Слыхали, как были моложе.
Словами ты нас не лови:
Хорош твой помазанник божий
С развратною пьяною рожей,
С руками в невинной крови!"
- "Отец наш скончался от горя...
Разрушен и дом, где ты рос..."
Теперь я их слушал не споря:
Души задрожавшее море
Темнело, рождая вопрос.
Раз в сумерках брат прибегает.
"К восстанью готовится край..."
Взгляд темно и страшно блуждает.
"Спешу я: друзья ожидают...
Брат младший повешен... Прощай!"
Я вскрикнул: "Повешен? Не верю!
Так страшно со мной не шути!"
- "Не шут я... Ключ дай мне от двери,
Чтоб эти проклятые звери
От нас не успели уйти".
Мой шаг был тяжел и неспешен,
Бесслезно глаза горячи.
К нему подошел я. "Повешен?
Да? Правда? Так будь же утешен:
Найду и укрйду ключи".
А ночью услышал я стоны
И крики: "Вставай, старый шут!
Мятеж!.. Опрокинуты троны.
Скорее! Где ключ от балкона?
Король с королевой бегут!.."
Последняя краткая встреча:
Едва я успел заглянуть
И видел - дрожащие свечи,
Его неширокие плечи,
Ее обнаженную грудь.
Король лепетал: "Что?.. Свободы?..
Изменники!.. Парком пройдем..."
И вскрикнул, и ахнули своды:
Угрюмые волны народа
Чернели в ветвях за окном.
Широкие двери зевнули,
Людской извергая поток,
И четко защелкали пули,
Ив темных волнах потонули
Затравленный зверь и зверек.
Меня подхватило толпою
И больно прижало к стене,
И с этою болью тупею
Всё то, что прошло предо мною,
Как сон вспоминается мне.
Ударом подъятые руки,
Оскалы звериные ртов,
Тупые и хлипкие звуки,
И чьи-то предсмертные муки,
И хриплое слово: "Готов!"
Молчанье. Всё стихло. Застыли.
Вдруг хохот, как визги стрижа:
Ее, королеву, схватили
И тут же пред ней умертвили
Любимого ею пажа.
Душе было жарко от гнева,
Но гнев переплавился в боль:
Исус и пречистая дева!
Лишилась ума королева,
Растерзан толпою король.
Что было потом, вспоминаю:
Разграбленный замок горел,
Кричала грачиная стая,
И парк, головами шатая,
Со свистом и рдел, и гудел.
Один я бродил по дорожке,
Вдыхая и гарь, и цветы,
И слушал с испугом, сторожко,
Как лопалось где-то окошко
И грохали с кровли листы...
Те дни навсегда миновали:
Красно, горячо впереди.
И те, что мне жизнь отравляли,
И те, что мне грех нашептали, -
Как крест на усталой груди.
Свободен народ мой несчастный,
Шумит, как весной ледоход,
А в сердце - там вечер ненастный,
И голос печальный и страстный
Там песню былого поет.
Я с песней скитаюсь по свету,
Мой путь одинок навсегда.
Отшучены шутки - их нету,
Но, выслушав песенку эту,
Подайте шуту, господа!
<1922>
319. РАННЯЯ ОБЕДНЯ
Еще не дрогнул сумрак предрассветный,
Еще душа меж бдением и сном,
А мерный звон, призывно-безответный,
Как дождик падает за дремлющим окном.
Забрезжил свет над белой колокольней,
Дрожит веревка в ангельских руках.
Всё жертвенней заря, всё богомольней
Льет алое вино в рассветных небесах.
Завеса храма таинство скрывает,
Кровь пролилась, возносится потир,
И кто-то любящий, простив, благословляет
Безумный и несчастный мир.
<1923>
ПРИМЕЧАНИЯ
Настоящий сборник преследует цель дополнить представление о массовой
поэзии 1880-1890-х годов, которой посвящены другие тома Большой серии
"Библиотеки поэта". За пределами сборника оставлены поэты того же периода,
уже изданные к настоящему времени отдельными сборниками в Большой серии
"Библиотеки поэта" (П. Ф. Якубович, А. Н. Апухтин, С. Я. Надсон, К. К.
Случевский, К. М. Фофанов, А. М. Жемчужников); не включены в сборник
произведения поэтов, вошедших в специальные тома Большой серии:
"Революционная поэзия (1890-1917)" (1954), "Поэты-демократы 1870-1880-х
годов" (1968), "Вольная русская поэзия второй половины XIX века" (1959), "И.
З. Суриков и поэты-суриковцы" (1966) и др. За пределами сборника оставлены
также поэты конца XIX века, имена которых были известны в свое время по
одному-двум произведениям, включенным в тот или иной тематический сборник
Большой серии (например, В. Мазуркевич как автор слов известного романса
"Дышала ночь восторгом сладострастья...", включенного в состав сборника
"Песни и романсы русских поэтов", 1965).
Составители настоящего сборника не стремились также ни повторять, ни
заменять имеющиеся многочисленные стихотворные антологии, интерес к которым
на рубеже XIX-XX веков был очень велик. Наиболее крупные из них: "Избранные
произведения русской поэзии" В. Бонч-Бруевича (1894; изд. 3-1908), "Русские
поэты за сто лет" А. Сальникова (1901), "Русская муза" П. Якубовича (1904;
изд. 3 - 1914), "Молодая поэзия" П. Перцова (1895) и др. Во всех этих
сборниках поэзия конца века представлена достаточно широко. Следует, однако,
заметить, что никаких конкретных целей - ни с тематической точки зрения, ни
со стороны выявления каких-либо тенденций в развитии поэзии - составители
этих и подобных изданий, как правило, перед собой не ставили. {Исключение
представляет лишь сборник, составленный П. Перцовым и ориентированный, как
видно из заглавия, на творчество поэтов начинающих. О трудностях, возникших
при отборе имен и определении критериев отбора, П. Перцов подробно рассказал
в своих "Литературных воспоминаниях" (М.-Л., 1933, с. 152-190).} Столь же
общий характер имеет и недавняя хрестоматия "Русские поэты XIX века" (сост.
Н. М. Гайденков, изд. 3, М., 1964).
В задачу составителей данного сборника входило прежде всего дать
возможно более полное представление о многообразии поэтического творчества и
поэтических исканий 1880-1890-х годов. Этим и объясняется известная пестрота
и "неоднородность" в подборе имен и стихотворных произведений.
Главная трудность заключалась в том, чтобы выбрать из большого
количества имен те, которые дали бы возможность составить характерное
представление об эпохе в ее поэтическом выражении (с учетом уже вышедших в
Большой серии сборников, перечисленных выше, из числа которых на первом
месте следует назвать сборник "Поэты-демократы 1870-1880-х годов").
Для данного издания отобраны произведения двадцати одного поэта.
{Некоторые поэты, включенные в настоящий сборник, вошли в состав книги
"Поэты 1880-1890-х годов", выпущенной в Малой; серии "Библиотеки поэта" в
1964 г. (вступительная статья Г. А. Бялого, подготовка текста,
биографические справки и примечание Л. К. Долгополова и Л. А. Николаевой).}
Творчество каждого из них составители стремились представить с возможной
полнотой и цельностью. Для этого потребовалось не ограничиваться примерами
творчества 1880-1890-х годов, но в ряде случаев привести и стихотворения,
созданные в последующие десятилетия - в 1900-1910-е годы, а иногда и в
1920-1930-е годы. В результате хронологические рамки сборника несколько
расширились, что позволило отчетливей выявить ведущие тенденции поэтического
творчества, складывавшиеся в 1880-1890-е годы, и те результаты, к которым
они в конечном итоге привели.
При отборе произведений составители старались избегать "крупных" жанров
- поэм, стихотворных циклов, драматических произведений. Несколько
отступлений от этого правила сделаны в тех случаях, когда требовалось с
большей наглядностью продемонстрировать особенности как творческой эволюции
поэта, так и его связей с эпохой. Сюда относятся: Н. М. Минский
(драматический отрывок "Последняя исповедь", поэма "Гефсиманская ночь"), П.
С. Соловьева(поэма "Шут"), С. А. Андреевский (поэма "Мрак"). В число
произведений Д. С. Мережковского включен также отрывок из поэмы "Смерть", а
в число произведений Н. М. Минского - отрывок из поэмы "Песни о родине".
В сборник включались преимущественно оригинальные произведения.
Переводы помещались лишь в тех случаях, если они были характерны для
творческой индивидуальности поэта или если появление их связано было с
какими-либо важными событиями общественно-политической жизни (см., например,
переводы Д. Л. Михаловского, С. А. Андреевского, А. М. Федорова, Д. П.
Шестакова и некоторых других).
В основу расположения материала положен хронологический принцип. При
установлении порядка следования авторов приняты во внимание время начала
творческой деятельности, период наибольшей поэтической активности и
принадлежность к тем или иным литературным течениям. Стихотворения каждого
автора расположены в соответствии с датами их написания. Немногочисленные
отступления от этого принципа продиктованы спецификой творчества того или
иного поэта. Так, в особые разделы выделены переводы Д. Л. Михаловского и Д.
П. Шестакова, сонеты П. Д. Бутурлина.
Даты стихотворений по возможности уточнены по автографам, письмам,
первым или последующим публикациям и другим источникам. Даты, указанные в
собраниях сочинений, как правило, специально не оговариваются. Даты в
угловых скобках означают год, не позднее которого, по тем или иным данным,
написано произведение (как правило, это время его первой публикации).
Разделу стихотворений каждого поэта предшествует биографическая
справка, где сообщаются основные данные о его жизни и творчестве, приводятся
сведения о важнейших изданиях его стихотворений.
Были использованы архивные материалы при подготовке произведений С. А.
Андреевского, К. Р., А. А. Коринфского, И. О. Лялечкина, М. А. Лохвицкой, К.
Н. Льдова, Д. С. Мережковского, П. С. Соловьевой, О. Н. Чюминой, Д. П.
Шестакова. В ряде случаев архивные разыскания дали возможность не только
уточнить дату написания того или иного стихотворения, но и включить в текст
сборника никогда не печатавшиеся произведения (ранние стихотворные опыты Д.
С. Мережковского, цикл стихотворений К. Н. Льдова, посвященных А. М.
Микешиной-Баумгартен). На архивных материалах построены биографические
справки об А. Н. Будищеве, А. А. Коринфском, И. О. Лялечкине, Д. М.
Ратгаузе, Д. П. Шестакове. Во всех этих случаях даются лишь самые общие
указания на архив (ПД, ГПБ, ЛБ и т. д.). {В биографической справке о Д. П.
Шестакове использованы, кроме того, материалы его личного дела, которое
хранится в Государственном архиве Татарской АССР (Казань).}
Стихотворения печатаются по тем изданиям, в которых текст впервые
окончательно установился. Если в последующих изданиях стихотворение
иередечатьшалось без изменений, эти перепечатки специально не отмечаются. В
том случае, когда произведение после первой публикации печаталось без
изменений, источником текста для настоящего издания оказывается эта первая
публикация и данное обстоятельство в каждом конкретном случае не
оговаривается. Специально отмечаются в примечаниях лишь те случаи, когда
первоначальная редакция претерпевала те или иные изменения, произведенные
автором или возникшие в результате цензурного вмешательства.
Примечания строятся следующим образом: вслед за порядковым номером идет
указание на первую публикацию произведения, {В связи с тем, что в сборник
включены представители массовой поэзии, произведения которых печатались в
большом количестве самых разных изданий, как периодических, так и
непериодических, не всегда с абсолютной достоверностью можно утверждать, что
указанная в настоящем сборнике публикация является первой. Это относится
прежде всего к произведениям, приводимым по стихотворным сборникам.} затем
следуют указания на все дальнейшие ступени изменения текста (простые
перепечатки не отмечаются), последним обозначается источник, по которому
произведение приводится в настоящем издании (он выделяется формулой: "Печ.
по..."). Далее следуют указания на разночтения по сравнению с автографом
(или авторским списком), данные, касающиеся творческой истории,
историко-литературный комментарий, пояснения малоизвестных реалий и т. п.
Разделы, посвященные А. Н. Будищеву, П. Д. Бутурлину, К. Н. Льдову, Д.
С. Мережковскому, Н. М. Минскому, Д. Л. Михаловскому, Д. М. Ратгаузу, П. С.
Соловьевой, Д. П. Шестакову, подготовил Л. К. Долгополов; разделы,
посвященные С. А. Андреевскому, А. А. Голенищеву-Кутузову, К. Р., А. А.
Коринфскому, М. А. Лохвицкой, И. О. Лялечкину, С. А. Сафонову, А. М.
Федорову, С. Г. Фругу, Д. Н. Цертелеву, Ф. А. Червинскому, подготовила Л. А.
Николаева; раздел, посвященный О. Н. Чюминой, подготовил Б. Л. Бессонов.
СОКРАЩЕНИЯ, ПРИНЯТЫЕ В ПРИМЕЧАНИЯХ
BE - "Вестник Европы".
ВИ - "Всемирная иллюстрация".
ГПБ - Рукописный отдел Государственной публичной библиотеки им. М. Е.
Салтыкова-Щедрина (Ленинград).
ЖдВ - "Журнал для всех".
ЖО - "Живописное обозрение".
КнНед - "Книжки "Недели"".
ЛБ - Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.
ЛН - "Литературное наследство".
ЛПкН - "Ежемесячные литературные приложения к "Ниве"".
МБ - "Мир божий".
Набл. - "Наблюдатель".
НВ - "Новое время".
ОЗ - "Отечественные записки".
ПД - Рукописный отдел Института русской литературы (Пушкинский дом) АН
СССР.
ПЖ - "Петербургская жизнь".
РБ - "Русское богатство".
РВ - "Русский вестник".
РМ - "Русская мысль".
РО - "Русское обозрение".
СВ - "Северный вестник".
СМ - "Современный мир".
П. С. Соловьева
Стих. 1899 - Стихотворения, СПб., 1899.
"Иней" - Иней. Рисунки и стихи, СПб., 1905.
"Последние стихи" - Последние стихи, М, 1923.
СТИХОТВОРЕНИЯ
287. РБ, 1895, № 10, с. 222.
288. РБ, 1896, № 6, с. 30.
290. Стих. 1899, с. 27.
291. Стих. 1899, с. 31.
292. Стих. 1899, с. 51.
675
293. Стих. 1899, с. 57.
294. Стих. 1899, с. 75.
295. "Денница. Альманах 1900 года", СПб., 1900, с. 111. Печ. по "Иней",
с. 47. В "Деннице" ст. 1-4:
Морозная звездная ночь... За санями
Неясные тени скользят,
Дыханье коней отлетает клубами,
Полозья так глухо скрипят.
Между ст. 8-9:
Опять твои руки мне руку сжимают,
Опять замирают слова,
И бледные розы из тьмы выступают,
И рдеют в камине дрова.
296. ЖдВ, 1900, № 4, с. 451.
299. ЖдВ, 1902, № 5, с. 547.
303. МБ, 1904, № 1, с. 28.
304. ЖдВ, 1904, № 4, с. 195.
305. "Иней", с. 31.
306. "Иней", с. 59.
307. ЖдВ, 1905, № 1, с. 2. Это стихотворение вместе с двумя
последующими было послано Соловьевой в одном письме Ф. Д. Батюшкову для
публикации в МБ (см. ПД), но они, очевидно, были им отвергнуты.
312. "Юбилейный сборник литературного фонда. 1859-1909", СПб., 1909, с.
26, с отдельными заглавиями каждого из стихотворений: "Вечер" и "Утро". Печ.
по сб.: "Вечер", Пб., 1914, с. 17. Авторский список - ПД, с заключительными
строками первого стихотворения:
Вечереет. Острее печаль.
Чуткий лес протемнел и исчез.
Загорается звездная даль.
Ночь раскрыла кошницу чудес.
313. СМ, 1909, № 5, с. 27. Городецкий Сергей Митрофанович (1884-1968)
- поэт. Харакири - вид самоубийства в Японии путем вспарывания живота
кинжалом.
315. СМ, 1911, № 10, с. 224.
316. BE, 1912, № 3, с. 97, без даты и посвящения. Печ. по сб.:
"Вечер", Пб., 1914, с. 53. Авторский список с датой: "1911. Петербург". -
ПД. Очевидно, по поводу этого стихотворения А. А. Блок, находившийся в
дружеских отношениях с Соловьевой, записал в дневнике 9 января 1913 г.:
"Поликсена Сергеевна была вечером у мамы, хочет посвятить мне стихотворение
в новой книжке" (А. Блок, Собр. соч. в восьми томах, т. 7, М.-Л., 1963, с.
205).
317. РМ, 1913, № 3, с. 89.
318. "Южный альманах", кн. 1, Симферополь, 1922, с. 7.
319. "Последние стихи", с. 21. Потир (греч.) - чаша для причастия в
православной церкви, ставилась обычно на возвышение.
---------------------------------------------------------------------------
"Sub rosa": Аделаида Герцык, София Парнок, Поликсена Соловьева,
Черубина де Габриак
М.: "Эллис Лак", 1999.
---------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
Из сборника "Стихотворения" (1899)
"Я не знаю покоя, в душе у меня..."
"Ты так мне дорога, в твоей душе так много..."
Из сборника "Иней" (1905)
В тумане
"Незаметно в окно заглянула луна..."
Из сборника "Плакун-трава" (1909)
Водоросль
Рассвет
Воскресенье
Изумруд
В горах
Страх земли
Утро
Из сборника "Вечер" (1914)
Дары
На юге
Два Содома
Несмущенный
Из сборника "Последние стихи" (1923)
Там
В ноябре
Мщение
Петербург ("Мне снятся чуткие провалы...")
Сборы.
Из стихотворений, не вошедших в сборники
Молчание
Вечер
{{***}}
Я не знаю покоя, в душе у меня
Небывалые песни дрожат
И, незримо летая, неслышно звеня,
Просят жизни и света хотят.
И, быть может, навек я страдать осужден:
Я боюсь, что цветущей весной
Эти песни в могиле встревожат мой сон,
Эти песни, не спетые мной...
{{***}}
Ты так мне дорога, в твоей душе так много
Созвучий и цветов, давно любимых мной,
И так знакома мне туманная дорога,
Которой ты идешь с сомненьем и тоской.
Я за тобой иду, тебе одной внимая,
Иду бестрепетно в неведомую тьму,
И если смолкнешь ты, как эта ночь немая,
Я и без слов тебя услышу и пойму.
Но я боюсь, мой друг, что встанет между нами
Сомненье бледное, как призрак дней былых,
И одиночество холодными руками
Меня опять сожмет в объятьях ледяных.
В ТУМАНЕ
Люди в тумане все смутно мелькают и тают.
Туман разлился над землею.
Черный кустарник унылые ветви склоняет,
Прощаясь с умершей листвою.
Люди усталые, взором к земле приникая,
Неясную ищут дорогу,
А над туманами ангелы, крылья вздымая,
С молитвой возносятся к Богу.
И в вышине, недоступной для робкого взора,
Как воины дальнего стана,
Дики пророков и стройные главы собора
Сияют над морем тумана.
{{***}}
Незаметно в окно заглянула луна
И, бросая холодный таинственный свет,
Вновь на темном полу начертила она
На забытый вопрос непонятный ответ.
Я хочу разобрать этот бледный узор,
Непонятные знаки прочесть я хочу, -
Чтоб огонь не привлек мой тоскующий взор,
Нагоревшую я задуваю свечу.
Встали тени кругом, шевельнулись толпой
Все неясные чувства, мгновения, сны,
И я вновь им невольно внимаю с тоской,
Отдаваясь таинственной власти луны.
Из сборника "Плакун-трава"
(1909)
ВОДОРОСЛЬ
Я рожден волной зеленой,
Корнем к камню прикреплен.
Влагой горькой и соленой
Этот корень напоен.
И волна меня качает,
Близок воздух, близко дно.
Смугло ржавчина пятнает
Мне кудрявое руно.
В ночь жемчужною змеею
Пляшет лунный свет в волне,
Днем - янтарной чешуею
Солнца взгляд дрожит на дне.
А когда повиснет туча,
Чернью кроя волн полет,
И валов седая круча
С гулким ревом упадет,-
Дыбом вскину я волокна,
В зернах пены изовьюсь,
Сквозь распахнутые окна
Волн разбитых надышусь,
Хмелем бури напитаюсь
И в родную глубину,
Растрепав руно, шатаясь,
Я, как пьяный змей, нырну.
В дрожи струй склонюсь я зыбко
На седую камня грудь,
Чтоб следить, как плавнем рыбка
Серебристый чертит путь,
И, покорствуя движеньям
Охлажденных бурей вод,
Мутно-лунным отраженьем
Лик медузы проплывет.
РАССВЕТ
Тихо над спящим Салимом
Бродят рассветные тени.
В храме, за жертвенным дымом,
Тускло мерцают ступени.
Узкой тропою росистой
К саду прошла Магдалина...
В дымке туманно-сквозистой
Дремлет седая долина.
В темном саду засверкали
Крылья неведомой птицы,
Воины в страхе бежали,
Молча, от белой гробницы.
Бледным, дрожащим ребенком
Кто здесь склонился?..
Не ты ли
Слышала в воздухе звонком:
- Где же Его положили?-
Веруй, дитя, и, внимая,
Жди. Задрожала ограда,
Рдеет заря огневая,
Кто-то выходит из сада...
ВОСКРЕСЕНЬЕ
Ты видишь - белая ограда,
И кипарисов темный ряд.
В прохладе утреннего сада
Они гробницу сторожат.
Туман сползает паутиной.
Как возглас острый и немой,
Деревья черною вершиной
Пронзают воздух голубой.
Так было все, и снова стало:
Рассвет, и тени от камней...
Душа, поверив, не устала
В пыли и зное долгих дней.
И вот, как встарь, опять свершилось:
Сверкнул гробницы узкий вход,
И камень пал... Все озарилось,
И Он воскрес, и Он идет.
Как драгоценной цепи звенья,
Над осиянной головой
Сверкают вещие мгновенья,
Восторг пылает заревой.
А ты, блаженный, ослепленный,
Внимаешь пенью белых крыл.
Он смерть попрал, Преображенный,
И, побеждая,- победил.
ИЗУМРУД
Склонив над вещей книгой вежды,
Я выбираю из причуд
Родной земли, как знак надежды,
Зелено-яркий изумруд.
Лучи в невиданных слияньях
Плывут ко мне со всех сторон,
И я тону в их сочетаньях,
Как древле гордый царь Нерон.
С неутоленной жаждой чуда
Встают вопросы темных лет,
И в преломленьях изумруда
Горит бесчисленный ответ.
В ГОРАХ
Незаметная тропинка
Чуть змеится по камням.
Пестрой ящерицы спинка
Вдруг мелькнет то здесь, то там.
Свесив веток град зеленый
По морщинистой скале,
Белизной осеребренной
Каперс льнет к седой земле.
А орел, забыв движенье
И вонзая в солнце взгляд,
Как полдневное виденье,
В синем воздухе распят.
СТРАХ ЗЕМЛИ
Он молился на камне, к закату лицо обратя,
И вечерние ветры, засохшей травой шелестя,
Упадали у ног.
И прозрачный поток
Вечный лепет с молитвой сливал.
Над пустынею день умирал.
Он заплакал на камне, и взгляд уходившей зари
Золотил его слезы. Поток повторял:
Говори,
Из праха земного ты созданный сам,
Говори, говори
О страхе земли-небесам.
УТРО
Где-то замирают голубые шумы
Ласкового моря в жаркой тишине.
Облака вздымались и плывут, как думы,
Золотые думы о грядущем дне.
В сердце умирают темные печали...
Что это - мгновений непрерывный звон,
Или то цикады тишину заткали
Золотым бряцаньем здесь со всех сторон?
Склон холма дымится серебром полынным,
Наклоняясь, блещут нити ковыля,
И открытым взором, страстным и невинным,
Смотрит прямо в небо знойная земля.
ДАРЫ
Тебе несу дары, печальный и убогий,
И скучен гордому весь блеск даров иных.
В душе горит огонь мой строгий
И плавится мой стих.
И я всегда один: средь пыльных сел в долине,
И на лесной тропе, и на верху горы, -
Один от века и доныне
Тебе несу дары.
Но, если б мог взлететь над облачною кручей,
Не выбрал бы и там Тебе даров светлей:
То золото моих созвучий
В огне любви моей.
НА ЮГЕ
Как дракона иссохший скелет,
Стройным остовом горы легли,
И лежат они тысячи лет
Мертвым стражем земли.
Все терзая свистящим бичом,
Мчится ветер умерших пустынь.
В одеянии скорбно-седом
Преклонилась полынь.
Ветер в море купает крыло,
Кроет чернью сапфир и опал,
И разбитое в брызги стекло
Мечет на берег вал.
Дыбом пенные волны встают,
Словно белые чайки в бреду...
Эти чайки мне сердце клюют,-
Я туда не пойду.
ДВА СОДОМА
M. Волошину
Когда над стогнами Содома
Огонь небесный засверкал,
Бродил один, вдали от дома,
Я в тишине пустынных скал.
Ночное небо разверзалось
Все искрометней, все страшней,
И тень дрожала и шаталась
Средь возрастающих огней.
И рдели скал нагие склоны,
Вершинами пронзая тьму,
И гул, и треск, и вопль, и стоны
Неслись к молчанью моему.
Но страха трепетное жало
Не обожгло души моей,
И сердце гордое шептало:
"Иди туда, иди скорей!"
Порока огненные чаши
Всю жизнь я смело пил до дна.
И смерть мне, всех сожжений краше,
В небесном пламени дана.
Я преклоняюсь духом вольным,
Мой Бог, перед Твоим судом:
Сожги, сокрой под прахом дольным
Меня и мой родной Содом.
. . . . . . . . . . . . . . .
То древний сон земной гордыни.
Всегда он жив в душе моей,
Но сон иной мне снится ныне,
Среди унынья темных дней.
Нет древних стен, нет стройных башен,
Где проходил спасенный Лот,
И дым беспламенный так страшен
Над белым призраком болот.
И нету грозного Владыки,
И мщенья огненного нет,
Но в белой тьме на скорбном Лике
Еще страшнее тихий свет.
И тихий голос громче грома:
- Поник, бледнею, трепещу,-
"Я все простил сынам Содома,
Но вам, познавшим, - не прощу".
2 августа 1913
Верино
НЕСМУЩЕННЫЙ
Вяч. Иванову
Пусть медлит Друг, пусть инеем покрылась
Его стезя над тихою рекой:
Я знаю все, что в сердце совершилось,
И я люблю мой огненный покой.
Пусть темный путь земных ущелий долог:
Неизменивших верный ждет удел.
О, погляди, как смерти белый полог
От алых роз зардел.
Из сборника "Последние стихи"
(1923)
ТАМ
Там теперь пахнет грибами и прелью
В злато-багряном затишьи низин,
Воздух осеннего полон похмелья,
Зыбок полет паутинных седин.
Только б увидеть дрожанье осины,
Только бы заяц мелькнул через гать,
Только б прохладные гроздья рябины
Жадно в горячих ладонях зажать.
Здесь я томлюсь в душных ветрах пустыни,
Страшен мне моря пророческий глас:
Он возвещает о тяжкой године,
Грозным страданьем грядущей на нас.
Только б под тихие хвойные своды,
Только бы к бледным родным небесам,
Только б средь милой убогой природы,
Только бы там!
В НОЯБРЕ
Сегодня в ночь весь сад опал,
Как будто вестью злой сраженный.
Мешая с золотом опал,
Утес ребристый ближе встал
В эмали неба обнаженной.
Мерцая бронзовой листвой,
Кусты не дышат винограда.
Щетинно-хрупкой головой
Репейник сохнет, неживой,
У обнажившейся ограды.
Еще в борьбе с морозным сном,
Кровавые роняет слезы
Шиповник колкий под окном.
С мечтою о вине ином
Молитвенно подъяты лозы.
И медлит солнце озарять
Земли предсмертные томленья
И снежную готовит рать,
Чтоб белой смерти передать
Мечту о вешнем воскресеньи.
МЩЕНИЕ
Подолгу, запершись, гляжу я на кинжал.
Он так пленительно, он так невинно мал,
Мерцая темно-синим жалом
На бархате вишнево-алом.
Как наготой преступною, украдкой
Любуюсь я чеканной рукояткой,
В сплетеньи паутинных линий
Ловя твой взор, божественный Челлини!
Да, счастие изысканно и редко
Тебя наследовать от предка:
Ты мог достаться трусам и рабам.
И осторожно, с нежным обожаньем,
Чтоб зеркало клинка не затускнить дыханьем,
Я подношу тебя к губам.
В грядущем мы с тобой одно,
И вместе нам свершить дано,
Что в душу кануло на дно.
Как час таинственен ночной
Под ущербленною луной!
Как сердце будет саднить сладко,
Когда вонжу я твой клинок,
И хрупко хрустнет позвонок
Под увлажненной рукояткой!
ПЕТЕРБУРГ
"Быть Петербурху пусту"
Евдокия
Мне снятся жуткие провалы
Зажатых камнями дворов,
И черно-дымные каналы,
И дымы низких облаков.
Молчат широкие ступени,
Молчат угрюмые дворцы,
Лишь всхлипывает дождь осенний,
Слезясь на скользкие торцы.
На площадях пустынно-гулких
Погас огней янтарный ряд,
Безмолвны щели-переулки,
Безогнен окон мертвый взгляд.
И ветер панихиду стонет
По скатам крыш, средь черных труб,
И мгла осенняя хоронит,
Омыв дождями, тяжкий труп.
О, город крови и мучений,
Преступных и великих дел!
Незабываемых видений
Твой зодчий дал тебе удел.
О, город страшный и любимый!
Мне душу пьют твой мрак и тишь.
Проклятьем женщины томимый,
Ты умер?.. Нет, не умер,- спишь.
И снится: кто-то невысокий,
В плаще, с кудрявой головой,
Проходит грустный, одинокий,
И шепчет сладостные строки
Над молчаливою Невой.
И верю я, что смерть безвластна
И нет бесславного конца,
Что Он проходит не напрасно
И что сильнее злобы страстной
Благословение певца.
1919(7)
СБОРЫ
Я долго сбирался в намеченный путь:
Мне воздухом вольным хотелось дохнуть,
Хотелось покинуть отцовский удел
Для смелых и доблестных дел.
Я думал и днями, и в тайне ночей:
Который возьму из отцовских мечей,
Какую кольчугу надену и шлем
И как я прославлюсь и чем.
Но дни проходили, и годы текли,
Бурунились зимы, и весны цвели...
Мой путь затерялся вдали.
Вдруг слышу я голос: "Царевич, пора!
Нам выехать надо с тобой до утра.
О сборах забудь, из дворца своего
Не должен ты брать ничего,
Лишь знаменьем крестным себя осени
И ключ свой на дно урони".
Вскочил я, к окошку приник головой.
"Чей голос неслыханный и неживой?"
Гляжу я во тьму нерожденного дня
И вижу, как смерть мне подводит коня.
Из стихотворений, не вошедших в сборники
МОЛЧАНИЕ
В сад, как древле, пришла Магдалина,
Но никто там не встретился ей.
Золотистым цветеньем маслина
Седину не прикрыла ветвей.
И, как черный застынувший пламень,
Мутный воздух пронзил кипарис.
Осенив отодвинутый камень,
Крылья белые к ней не взвились.
Не зияет пещера пустая,
Лишь у входа темнеет печать.
"Не раскрою вопросом уста я,
Не обрадую скорбную Мать".
И молчит, и молчит Магдалина,
И деревья, и камни молчат.
Слово можешь им дать Ты, Единый,
Ты, с креста низошедший во ад.
21 марта 1915
ВЕЧЕР
Очертания леса так четки.
Разливаясь, горя,
Меж стволами янтарные четки
Разроняла заря.
Чуть маячат последние мошки.
Тишина и покой.
Рдяным золотом блещут окошки
В темных домах за рекой.
Вот померкли. Туман постилает
Для русалок постель,
И свой хриплый призыв начинает
На меже коростель.
<1915>
ПОЛИКСЕНА СОЛОВЬЕВА (ALLEGRO)
Тексты публикуются по прижизненным сборникам П. Соловьевой, два
последних стихотворения - по рукописному альбому П. Соловьевой со стихами
примерно 1900-1910-х годов (ИРЛИ РАН, 13. 879. LXXV6. 7), далее в коммент.
принято сокращение: Альбом Соловьевой.
ИЗ СБОРНИКА "СТИХОТВОРЕНИЯ" (1899)
"Я не знаю покоя, в душе у меня...". - Небывалые песни - ср. "трава
небывалая", "любовь небывалая" (в сб. "Плакун-трава"), а также
хронологически позже у Блока: "Сны раздумий небывалых//Стерегут мой день..."
("Сны раздумий небывалых...", 1902), "Пусть без умолку смеется//Небывалый
день в окне!.." ("На весенний праздник света...", 1902), "Небывалое в думах
моих..." ("Еще бледные зори на небе...", 1902). О возможной интерпретации
этого мотива см. во вступит, статье. Вяч. Иванов так определил смысл этого
эпитета у П. Соловьевой: "Слово "небывалый" приходит поэтессе на уста всякий
раз, когда она намекает на нечто заветное и последнее... особенно же, когда
из ее души рвется и сказаться не может неизреченное благовестив о
завершительном чуде любви:
Я иду дорогой дальней и пою
Про любовь про небывалую мою..."
(Русская литература XX века (1890-1910) / Под ред. С. А. Венгерова. Т.
III. Ч. II, кн. VIII. М., 1916. С. 173.)
В тумане.- Перепечатано в альм. "Волны вечности в русской
художественной литературе" (Киев, 1914). Мотив тумана неоднократно
повторяется у Соловьевой в сб. "Иней", в настоящем издании см., напр.,
"Туманы" (с. 441). Этот же мотив часто используется А. Блоком в "Стихах о
Прекрасной Даме" (1901 -1902).
"Незаметно в окно заглянула луна...".- Ст. 4 ср. у Блока: "Вечереющий
сумрак, поверь, // Мне напомнил неясный ответ..." ("Вечереющий сумрак...",
1901).
ИЗ СБОРНИКА "ПЛАКУН-ТРАВА" (1909)
Рецензии: Городецкий С. // Известия книжного магазина М. О. Вольф.
1909, № 3. С. 80; Малахиева-Мирович В. // Русская мысль. 1909, No И. Отд.
3. С. 259260; Соловьев С. // Весы. 1909, № 3. С. 91-92. А также в статьях о
творчестве: Розанов В. В. Литературный род Соловьевых // Новое время. 1911,
14 апр.; Анненский И. Ф. О современном лиризме. Ч. 3. "Оне" // Аполлон.
1909, № 3. С. 12-16.
Сборник открывается посвящением: Тебе посвящаю и эти песни. Поскольку
предыдущий сборник "Иней" открывался посвящением Н. И. Манасеиной, то
следует понимать, что посвящение в "Плакун-траве" адресовано ей же.
Рассвет.- Перепечатано в сб. "Современные русские лирики", 1907-1912 /
Сост. Е. Штерн. СПб., 1913. Сюжет стихотворения - см. Евангелие от Матфея
(28, 1-8). Салим - Иерусалим. Следующее стихотворение ("Воскресенье")
сюжетно непосредственно связано с этим.
В горах.- Перепечатано в сб. "Радуга". Русские поэты для детей / Сост.
Саша Черный (Берлин, 1922). В письме к Вяч. Иванову вариант названия:
"Коктебель" (РГБ. Ф. 109, к. 34, ед. хр. 61, л. 9).
ИЗ СБОРНИКА "ВЕЧЕР" (1914)
Рецензия: Вентцель H. H. (Ю-н). Вечерние песни // Новое время. 1914, №
13803, 16 августа. Прилож. С. 11-12.
Название этого сборника повторяет название первого сборника А.
Ахматовой "Вечер" (1912).
Дары.- Ср. у Блока в стихотворении "Душа молчит..." (1901) (о душе):
"...Но в одиночестве двуликом // Готовит чудные дары, // Дары своим богам
готовит..."
Два Содома.- Датировка по Альбому Соловьевой, где посвящение
отсутствует. Волошин Максимилиан Александрович - о нем см. с. 580 Источник
сюжета см. Быт., 19; 24-25. Содом и Гоморра - два города, жители которых
погрязли в распутстве и за это были испепелены огнем, посланным с небес. Из
пламени Бог вывел только Лота с его семьей.
Несмущенный.- В Альбоме Соловьевой посвящение отсутствует. Здесь
вариант: ст. 8 -"От алых роз и дрогнул, и зардел".
ИЗ СБОРНИКА "ПОСЛЕДНИЕ СТИХИ" (1923)
В ноябре.- Ст. 3-ср.: "Серебро мешая с чернью..." ("Уныние", с. 447).
Мщение.- Ср. с лирическим эссе А. Герцык "Анни Виванти" (ок. 1913): "Я
выучила это стихотворение наизусть (речь идет о стихотворении А. Виванти на
тему мщения, в котором фигурирует каталанский нож.- Е. К.) и по вечерам,
запершись в спальне, надевала пеструю короткую юбку, обматывала голову ярким
шарфом и, сжимая в руке маленький костяной нож, медленно и взволнованно
произносила стихи, прислушиваясь к своему голосу, ловя в нем трагические
переливы и шепот страсти, какой я еще не знала в себе..." Челлини Бенвенуто
(1500-1571) - итальянский ювелир, скульптор, писатель.
Петербург.- Альм. "Страницы лирики" Сост. А. Дерман. Симферополь, 1920.
Варианты: ст. 3 - "дымночерные", ст. 11 - "безлюдны", ст. 34 - "Певца".
Евдокия - царица Евдокия Федоровна Лопухина (1668-1721), первая жена Петра
I, отстраненная от престола и насильственно постриженная в монахини,
согласно исторической легенде, прокляла Петербург.
В антологии "Петербург в русской поэзии" М. В. Отрадиным указано:
"1915". Поскольку нам неизвестен источник этого обозначения, то мы датируем
приблизительно по письму М. А. Волошина от 2 декабря 1919 года:
"...прекрасное стихотворение П. С. Соловьевой "Петербург", недавно ею
написанное..." (цит. по: Купченко В. "И где слагала стих Allegro..."
(Крымские годы П. С. Соловьевой // Русская мысль. 1994, № 4039. С. 12).
Сборы.- Отождествление лирической героини, скрытой под мужской маской,
с царевичем и связанные с этим "сказочные" сюжеты уже встречались у
Соловьевой (см.: Плакун-трава. СПб, 1909. С. 9, 19-22). Об интерпретации
мифа, связанного с образом царевича, см. с. 51-52, 60.
ИЗ СТИХОТВОРЕНИЙ, НЕ ВОШЕДШИХ В СБОРНИКИ
Молчание.- Публ. по Альбому Соловьевой. Ср. со стихотворением "Рассвет"
(с. 434).
Вечер.- Публ. впервые по Альбому Соловьевой. Датировка условная, с
учетом соседнего стихотворения в альбоме.Стихотворения (Соловьёва)
| Стихотворения |
| Опубл.: 1905. Источник: az.lib.ru • «День догорел, в изнеможенье…» «Какой покой глубокий, безмятежный…» «В палящий зной над жаждущею нивой…» Колокольчик «Колеи мягко стелятся пыльные…» «Снежным облаком летели…» Дождь Белая сирень Тайна смерти «Мы живем и мертвеем…» «Спит река в бреду своих туманов…» Старый месяц Погасший вулкан Воскресшие долины Мгновение Снежок Туманы Февраль Городская весна Старые письма «Победил он могучих врагов…» «Нет движенья в горах, всё замолкло и спит…» «В этих бледных снегах мне не видно пути…» «Мы шли с тобой вдвоем… Какою душной тьмою…» «Я ждал тебя с тревогой и сомненьем…» «Спит чудовище в сердце моем…» «Свершался Страшный суд, и, взорами сверкая…» Зимнею дорогой «Там далёко, в синем море…» «Что-то страшно чернеет в углу…» Дома «Ветер коснулся кустов обнаженных…» Неизбежное «Еще вчера весь день под окнами в канале…» К ночи В дороге Майское утро Мертвая пляска Серый волк Полет Шут Ранняя обедня «Я не знаю покоя, в душе у меня…» «Ты так мне дорога, в твоей душе так много…» В тумане «Незаметно в окно заглянула луна…» Водоросль Рассвет Воскресенье Изумруд В горах Страх земли Утро Дары На юге Два Содома Несмущенный Там В ноябре Мщение Петербург («Мне снятся чуткие провалы…») Сборы Молчание Вечер |