Владимир Саводник
Содержание
Утренняя песня
«Тих и ясен вечер мая…»
«Свежестью пахнуло с тусклого востока…»
Мадонна
«Внимая слову моему…»
«Душа моя готова каждый миг…»
Из Виктора Гюго
«Плывут, плывут волнистые туманы…»
«Умирая с каждым мигом…»
«Помню: тихим утром, светлым утром мая…»
Из И. Лорма
В осеннюю ночь
Диссонансы
Минувшее
Мгновенье
«Вешние думы — что вешние воды…»
«Есть мечты — им нет названья…»
из цикла «На берегу моря»
«Какая тишина! — Лениво и несмело…»
«Поверх гряды окрестных круч…»
"В рождественскую ночь
Утренняя песня
Aubade
Смотрится утро лазурное, чистое,
Милая, в окна твои,
Блещет алмазами поле росистое,
В роще поют соловьи.
Месяца лик в предрассветном сиянии
Призраком бледным глядит,
Тихо проносится ветра дыхание
В ветвях прибрежных ракит.
Слышно с села петушиное пение,
Гулко табун проскакал,
Миг — и за рощей, в немом отдалении,
Крест золотой просиял…
Тих и ясен вечер мая,
Мглой прозрачной полон сад,
И горит, не догорая,
Ярким полымем закат.
Над затихшею рекою
Я стою, исполнен дум…
Тих и нежен под горою
Мерных волн усталый шум.
Соловьиный рокот страстный,
Говор дрёмотный волны, —
И царят в душе безвластной
Полугрёзы, полусны…
Весь окутан синей мглою,
Дремлет мирно дальний лес,
И за первою звездою
Оживает свод небес.
Унестись в простор безбрежный
Манит звёзд алмазных даль, —
И лететь готов, мятежный,
И с землёй расстаться жаль!
Свежестью пахнуло с тусклого востока: —
Зашумели сонно волны спелой ржи,
Мягкий гул донёсся с мельницы далёкой,
Встрепенулись чутко ивы у межи…
Миг — и снова тихо. Сонное молчанье —
Потонули звуки в ровной тишине…
Но стоишь и медлишь, — словно в ожиданьи,
Что забродит снова ночь в глубоком сне…
Мадонна
Флорентинское сказание
Три года художник над ликом Мадонны трудился.
Не раз перед ним Богоматерь являлась в виденье…
И жарко художник пред образом дивным молился,
Да свыше его осенит благодать вдохновенья,
Чтоб слабою кистью он Божье величье поведал, —
Но сил ему труд свой докончить Всеведущий не дал.
И ангел предстал… И померкли глубокие очи…
И выпала кисть из руки непокорной на землю…
«Творец, не страшит меня мрак неизведанной ночи,
И свыше призыву с надеждою светлой я внемлю;
Но даруй три дня — и готова картина святая, —
И с миром на суд Твой, Создатель, предстану тогда я».
Но тщетно!.. Уж новая в склепе готова гробница,
И в церкви над телом почившего льются моленья;
Вкруг гроба — монахов суровые, строгие лица, —
И — «hodie tibi!»*) — звучит погребальное пенье…
А в гробе, весь в белом, покоится инок-художник, —
И ждёт его тщетно с картиной заветной треножник.
Окончена служба. Замолкло органа рыданье.
Чуть видно мерцают во мраке святые лампады…
Затихла обитель, во храме — покой и молчанье,
И все свершены уж по чину над телом обряды.
Читает Писанье причётник за чёрным налоем, —
И полночь бьёт с башни протяжным таинственным боем.
И — чудо! — ещё не замолкли последние звуки,
Из гроба художник почивший главу поднимает,
Горе он возводит иссохшие слабые руки
И тихо свой одр, свой торжественный одр покидает;
И в ужасе приор читает молитву заклятья,
И падает ниц перед ликом воскресшего братья.
Вдоль сводов он шествует лёгкой, неслышной стопою
И в келью, лампадой едва озарённый, вступает;
Там веет труда и молитвы отрадой святою,
Там, с кроткой улыбкой, с холста Богоматерь взирает…
И кисти берёт он, исполнен огня вдохновенья,
И пишет, и пишет — до раннего ласточек пенья.
Три ночи проводит он здесь в вдохновенных занятьях, —
И, только что третья блеснула с востока денница,
Стоит перед ним, как живая, с младенцем в объятьях,
Из рода Давида избранная Богом царица…
И молвит художник, в восторге склонясь пред святыней:
«Раба своего отпущаеши, Господи, ныне!»
Внимая слову моему,
Поймёшь ли ты его значенье,
И сердца смутное волненье
Доступно ль сердцу твоему?
Иль непонятна и мертва
Живая мысль в одежде речи, —
И в памяти от нашей встречи
Останутся — одни слова?..
Душа моя готова каждый миг
С твоей душой в одном объятье слиться,
Как с родником сверкающий родник
Струёй созвучною роднится.
Но тщетен зов! — той жажды не унять,
Хоть и в тебе она неугасима:
Мы, как друзья, не устаём страдать
И, как враги, проходим мимо.
Из Виктора Гюго
Как в тихом пруде, задремавшем в молчанье лесном,
Стихии враждебные в сердце слилися людском:
И светлое небо, в сиянье весенних лучей,
Весь мир озарившее блеском лазури своей;
И тинистый омут, бездонный, угрюмый, немой,
Где гады кишат и где царствует сумрак ночной.
Плывут, плывут волнистые туманы,
Плывут, плывут, цепляясь за тростник;
Грустят берёз седые великаны,
И старый клён задумчиво поник…
Плывут, плывут — и тают, как надежды…
Гляжу им вслед — и грустно мне глядеть!
Оделась ночь в печальные одежды, —
Томится грудь, — устала грудь скорбеть!..
Плывут, плывут волнистые туманы —
Конца им нет — и скорби нет границ…
О, если б вновь промчался вихрь нежданный!
О, если б вновь блеснул обман зарниц!
Умирая с каждым мигом,
С каждым словом, с каждым взглядом,
Мы идём пустынной степью,
Мы идём — как будто рядом…
Милый друг, пугливой тенью
Ты вечор во мгле мелькнула —
Словно в сердце на мгновенье
Взором ласковым взглянула.
Но далёк твой призрак бледный! —
Я зову тебя напрасно:
Сумрак ночи нас объемлет
Молчаливо, безучастно…
В небесах клубятся тучи,
Опалённые зарницей…
Дайте силы! дайте крылья!
Улетел бы вольной птицей!
Но бессильны сердца стоны, —
Кто поймёт их? кто услышит?..
Сторожит покой пустыня,
Полночь сонная не дышит…
Помню: тихим утром, светлым утром мая,
Садом ароматным мы с тобою шли:
Пробегали тени, по траве мелькая,
И в кустах звенели чёрные шмели.
Чистая, как утро в первый день творенья,
Ты сияла светлой вешнею красой, —
И на нас с черешен ветра дуновенье
Сыпало порою пылью золотой…
А теперь… нет солнца: осень и ненастье!
Грустный, одинокий выхожу я в сад, —
Только не найти мне там былого счастья,
Там одне берёзы жалобно шумят, —
Всё шумят, как будто что-то вспоминают
Иль твердят о прошлом сказочную быль…
А на душу снова грёзы низлетают
И воспоминаний золотая пыль.
Из И. Лорма
Два путника лесом задумчиво шли.
Уж длинные тени на землю легли,
На крыльях безмолвия вечер слетал, —
Вдруг где-то топор вдалеке зазвучал.
И молвил один — он был молод и смел:
«Там пристань, там берег, там моря предел,
Там строят могучей рукой корабли,
Чтоб по морю мчаться к окрайнам земли!»
Другой же в ответ покачал головой:
«О нет, юный друг, то не берег морской,
То дом воздвигают, покоя приют, —
И скоро цветами его уберут»…
За лесом зари погасают огни,
И вот на поляну выходят они;
И что ж? — оба правы, и тот, и другой:
То строят корабль неустанной рукой —
Для дальней дороги в неведомый край;
То строят жилище, без камней и свай,
С любовью цветами его уберут, —
И гробом корабль тот и дом тот зовут…
В осеннюю ночь
Мелкий дождик бьёт по крышам
Утомительно и скучно,
Бесконечный, безнадёжный,
Безустанный, однозвучный…
Точно кто-то тихо плачет,
Плачет тихими слезами, —
Не поднимет к небу руки,
Отягчённые цепями;
Не поднимет к небу руки
С искупительной мольбою —
И потоком льются слёзы,
Льются слёзы за стеною…
Сердце внемлет, сердце ноет:
Не избыть ему кручины!
И встают во мраке ночи
Позабытые картины…
Полумрак… лампадки трепет…
Шелест спиц в руках у няни…
Иль ты снова оживаешь,
Светлый мир воспоминаний?
Чу! — не шепчет ли старушка,
Как бывало, в час докучный? —
Нет, то дождик бьёт по крышам,
Безустанный, однозвучный…
Диссонансы
Весна, весна… Какая скука!
Опять душа болит тоской,
Опять в груди проснулась мука
Забытых дней весны былой.
Весна, весна! Волнами света
И блеском юной красоты
Ты гонишь прочь покой поэта,
Смущаешь робкие мечты;
В груди ты будишь рой желаний,
Тоску невысказанных дум, —
И трепет тайных ожиданий
Опять волнует гордый ум…
Повсюду — нега и истома,
И, сладострастия полны,
Орут коты на крыше дома
В лучах мечтательной луны.
В крови — какой-то трепет знойный,
В душе — томительные сны, —
И жалко мне зимы спокойной
На этом празднике весны!
Минувшее
В час глухой, в полночный час,
Всё, что тайно, всё, что скрыто,
Что в земле сырой зарыто,
Что в душе давно забыто,
Воскресает вновь для нас, —
В неизбежный страшный час!
Память яркими лучами,
Совесть зоркими очами
Озаряют сердца тьму, —
И с бессильными слезами
Смотрим мы в немую тьму —
Не видать их никому!
Свет дневной во тьме полночной,
Будишь ты в душе порочной
Старых дум забытый клад,
И с тоской мы в час урочный
Озираемся назад,
В час, когда надежды спят.
И растёт в душе забота,
Словно — нищий — плачет кто-то
У затворенных дверей…
Слёзы падают без счёта! —
Это призрак юных дней
Сел у запертых дверей…
И над мёртвыми мечтами,
Над несбывшимися снами
Плачем мы в ночной тиши,
И суровыми очами
Смотрит совесть в глубь души,
В глубь истерзанной души…
Мгновенье
Как бесконечной цепи звенья
В узоре жизни мировой,
Бегут пугливые мгновенья
Неудержимой чередой.
Конца им нет, им нет начала,
Но чует сердце их полёт, —
И с каждым — вечность миновала,
И с каждым — вечность настаёт…
Не вопрошай: куда? — откуда? —
Не нам их бег заворожить…
Но всё же сердце жаждет чуда, —
Ему без чуда страшно жить!
Вешние думы — что вешние воды…
Сердцу понятно смятенье природы,
Люб ему вольный простор…
Тихие зори, прозрачные, чистые,
Звёзды приветные, звёзды лучистые,
В душу глядится ваш взор!
Что-то в груди — как звезда — разгорается:
Сердце ль о прошлом, смятенное, кается?
Новые ль грёзы растут?
Вешние думы — что вешние воды, —
Жаждут они беспредельной свободы,
К радости, к счастью зовут…
Глянь, уж и вербы стоят опушённые!
Зреют и веют мечты полусонные, —
В небо невольно глядишь:
Ясная даль — как мечта необъятная, —
В сердце глядится звезда незакатная,
В сердце тревога — и тишь…
Есть мечты — им нет названья, —
И живут они во мне,
Словно как воспоминанья
О забытой стороне…
Есть слова — им нет значенья, —
Но их звук, в тиши ночной,
Пережитые мгновенья
Оживляет предо мной…
Как пугливые зарницы
Плещут крыльями во тьме,
Эти были-небылицы
Гаснут, вспыхнувши в уме.
Их мгновенного сиянья
Никому не разгадать…
Есть мечты — им нет названья,
Есть слова — их не сказать!
Из цикла «На берегу моря»
2
Какая тишина! Лениво и несмело
За валом вал идёт к уснувшим берегам,
И небо яркое над бездной онемело,
Как обезлюдевший, залитый светом храм.
Вокруг — немой простор: спокойно дышит море,
И эхо чуткое в скалах забылось сном;
Один лишь дальний чёлн маячит на просторе,
Сверкая парусом, как трепетным крылом.
И радость тихая мне душу наполняет,
Как светлый благовест, услышанный сквозь сон,
И, точно лёд весной, тоска бессильно тает, —
И с новой верою гляжу на небосклон.
Но там, во мгле души, там, в тайниках сознанья,
Она живёт ещё, печаль прошедших дней:
Так в глубине морской чуть видны очертанья
Разбитых бурею, погибших кораблей.
5
Поверх гряды окрестных круч,
Над их зубчатою каймою,
Ползут обрывки серых туч,
Сливаясь с яркой синевою.
То — прочь уходит, на простор,
Царица бурь, потупив вежды,
И только по вершинам гор
Влачится край её одежды.
Симеиз, май 1898
В рождественскую ночь
Заснула лесная поляна,
Не видно на небе луны;
Задумались сосны и ели
И грезят о ласках весны.
Им снится лазурное небо,
Им вешние снятся цветы,
И тихо качаются ели
И шепчут друг другу мечты.
Заснула лесная поляна
Под снежною ризой своей,
И вьюга, старуха седая,
И злится, и плачет над ней.
И злится седая старуха,
Но лесу она не страшна:
Столпились могучие сосны
И дружно стоят, как стена.
Одна только ель молодая
От братских объятий ушла:
Стоит впереди одиноко,
Где крутится снежная мгла.
Хохочет над нею старуха,
С ней белый срывает убор,
Любуется робким бессильем,
Натешить не может свой взор…
«Давно ль ещё братья и сёстры
Тебя обступали стеной, —
Пришли мужики с топорами,
И сделалась ты сиротой!
А завтра приедут другие,
И склонишь главу ты к земле!»
И злобно хохочет старуха
И машет руками во мгле.
Задумалась ель молодая
И грустно поникла главой,
И тихо по веткам смолистым
Стекает слеза за слезой…
И вот — словно царь сновидений
Чертог свой раскрыл перед ней —
Вдруг видит ель: чудные залы,
Залитые светом огней…
Сверкают зеркальные стены…
И дети, прекрасней цветов,
Толпятся вкруг ёлок чудесных,
Как радостный рой мотыльков.
А ёлки стоят как живые,
В венчальном уборе своём.
Глядит наша ель, и дивится,
И гордым полна торжеством:
«Замолкни, седая старуха!
Теперь не боюсь умирать:
Я знаю, чудесной красою
Я, мёртвая, буду блистать;
Я знаю, нарядные дети
Вокруг запестрят, как цветы.
Замолкни, седая старуха,
Теперь не страшна мне и ты!»
В. Ф. Саводник.
Стихотворения 1891—1898 гг. М., 1898.