Бал прессы
(Фотография в рифмах)
Номера «упрощенной» программы,
Идеально раздетыя дамы,
Шибера и во фраках повесы
Из Крыжополя, Голты, Одессы…
Русско-польско-немецкие лица
И фокстротных девиц вереница,
Гардероб, лоттерея и, кстати, —
Представители местной печати:
Озабочен, как ива у речки,
Возле кассы вздыхает Оречкин.
Аттакует напитки, как флотский,
Настоящий всамделишний Троцкий.
И куда-то несется Назимов,
И тоскует в толпе Офросимов…
Там, где хор разливается дружный, —
Весь в поту надрывается Южный…
— Эх, плясать, так до самой зари!
Веселее-же, чорт вас Лери!
Жак Нуар
Берлин, 22.II.
Жак Нуар. Бал прессы (Фотография в рифмах) («Номера „упрощенной“ программы…») // Эхо. «Aidas». Иллюстрированное приложение к газете «Эхо». 1924. № 10 (30). [2 марта]. С. 6.
Поэтессы
За исключением очень немногих
Есть разновидность женщин — поэтессы.
Оне плодятся в сфере городской.
Я видел их в Берлине и в Одессе,
И разницы, поверьте, — никакой.
Скучны, претенциозны, вертихвостки…
А лица! Впрочем, им ведь нужен лик…
Немного угля, марганца, известки, —
Победной моды планетарный крик!
Одна другую сразу съесть готова
С прическою, с тетрадкою стихов:
— Ах, Лилина! Ведь с ней редактор «Слова»…
Как видите, дитя не без грехов… —
А Лилина коллегу чешет вдвое, —
Валит на стол все грязное белье!
— Она, ей Богу, тащит лишь чужое
И выдает наивным за свое… —
Но о себе: — Я… миллион зачатий…
Царица Савская… потустронний сон…
И добавляет, словно для печати:
— Меня вчера имел Тутанхамон…
Они струят божественный покой.
… Они творят. Они свершают мессы,
Я видел их в Берлине и в Одессе,
И разницы, поверьте, — ни — ка — кой.
Жак Нуар. Поэтессы. За исключением очень немногих. («Есть разновидность женщин — поэтессы…»). // Эхо. «Aidas». Иллюстрированное приложение к газете «Эхо». 1924. № 23 (43) [1 июня]. С. 14.
Подготовка текста — Лариса Лавринец, 2005.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2005.
Нечто о себе
Не спеша и планомерно
Продолжаю строки эти:
…Я родился — это верно,
А когда — держу в секрете.
Говорят — я был веселым.
И «клянусь я днем творенья»,
Что на свете пришел я голым,
Как «звезда» из «обозренья»…
Но завистливыя дамы
Вмиг меня запеленали.
В ту эпоху без пижамы
Пропустили-бы едва-ли.
Стал тогда протестовать я,
Обращаясь к «правосудью».
Но с меня не сняли платья
И заткнули рот мне грудью…
А когда я начал снова
Обличать их в речи дельной.
То меня лишили слова
Глупой песней колыбельной…
Из такого эпизода
Вывел я без напряженья.
Что желанная свобода
Есть игра воображенья.
Время шло. От вас не скрою.
Без причины и мотива,
Я капризничал порою,
Как любая кино-дива.
— Может быть, ты хочешь каши?
Раз меня спросила мама.
И ответил я мамаше:
Мама, дама, рама, драма…
И сказал отец печально.
Глубоко вздохнув при этом:
Ритм и рифмы! Колоссально!
Быть ему, увы, поэтом.
Воспевать цветочки, почки.
Кочки, щечки, уголочки.
На лирическия строчки
Можно жить и без сорочки…
Мама всхлипнула: — О, Боже.
Что-то вроде, канарейки…
Я ведь знаю: слава то же.
Что невеста без копейки…
Сбылось, сбылось предсказанье,
Сбылось грозное проклятье.
Очевидно, в наказанье
С детства стал стихи писать я.
В неразгаданном стремленьи
Жарю строчки без препона
И живу на, иждивеньи
И на средства Аполлона.
Аполлон-же повсеместно —
Шеф поэзии и солнца.
А на солнце, как известно,
Нет почтоваго оконца.
Не додумались народы
До конвенции покуда,
Оттого и переводы
Не доходят к нам оттуда.
Оттого к нам даже летом
Ветер в щели дует злобно…
…В наше время быть поэтом
Даже очень неудобно!
Жак Нуар. Нечто о себе // Гримасы пера. Рига: Литература [без даты; 1928]. С. 239—241.
Чемодан
Мой старый друг и спутник мой уютный,
Хранитель дней — увядших лепестков, —
Ты, как и я, тоскливо-безприютный
С обрывками ненужных ярлыков.
Я не смотрю на цены прейскурантов,
И до сих пор ты мной в архив не сдан.
Ты мне милей витринных модных франтов,
Мой старый друг, потертый чемодан!
Познав всю горечь жизненных элегий,
Ты видел зал, мужицкую избу.
На палубе, в теплушке и в телеге
Со мной делил полынную судьбу…
Ты легок был и беден содержимым.
Когда бурлил пылающий вулкан,
Ты пахнул родины прогорклым дымом,
Мой старый друг, потертый чемодан!
Ты, исполняя .строгое веленье,
Шагал со мной чрез долы и мосты.
Но все-ж пронес в укромном отдаленья
Весенних грез поблекшия мечты…
…Ея портрет. Она сидит за книжкой,
Коса жгутом легла на тонкий стан.
Ты был тогда совсем еще мальчишкой,
Мой старый друг, потертый чемодан.
И вот с тобой мы на чужбине оба.
Ты постарел. Я потерял уют
А там глядишь — далеко-ли до гроба..
Года и нас безжалостно сотрут…
Но прежде чем я в вечности растаю
И прежде чем уйду навек в туман, —
Тебя, как долг, хозяйке завещаю,
Мой старый друг, потертый чемодан.
Жак Нуар. Чемодан // Гримасы пера. С. 241—242.
Гравюра
Вокзал. За вокзалом аллея
Сияет накатанным глянцем.
И листья на кленах, алея,
Пылают закатным румянцем.
И падают тихо рубины.
Не слышно ни пенья, ни свиста.
Вокруг ни бугра, ни ложбины, —
Все ровно культурно и чисто.
Как в доме немецкой хозяйки.
В лесу ни соринки, ни тряпки.
Лишь тучки, как белыя чайки,
Видны сквозь сосновыя шапки.
Таблички с «перстами» на месте:
— Для конных! — Направо! — Для пеших! —
В таком образцовом поместьи.
Конечно, муть места для леших,
Скажите — какая отрада
Скучать по указке, житейской:
Аукнуть захочешь как надо. —
А рядом уже полицейский.
— Алло! Мой привет вам нижайший!
Кто ночью в лесу протестует!? —
Потащит в участок ближайший
И лешаго там оштрафует.
Чем скукой томиться мертвецкой,
Он штуку придумал иную:
В лесу этот леший немецкий
Открыл на опушке пивную.
Стоит он за стойкой степенно.
Торгует, и светлым, и темным.
Стекает тяжелая пена
По кружкам движеньем истомным.
Как немец, он пфениги прячет,
Чтоб дело расширить весною.
А ночью по веткам он скачет
Особой повадкой лесною…
И пивом прохожих с вокзала
Кропит он с нахмуренных сосен.
Прохожие смотрят устало
И вдруг резюмируют: — Осень.
Жак Нуар. Гравюра // Гримасы пера. С. 242—243.
Штаны
У меня есть тоже пара «оных»,
Пара ветхих, скучных, безфасонных.
Хоть в тылу «фактическия вставки» —
Я не принимаю их отставки.
Пусть колени вздуты пузырями,
Пусть их юность где-то за горами.
Я ношу их летом и зимою
С грязною волнистой бахромою.
Сколько мытарств, терний и терзатний.
Незаконных грубых притязаний.
И какие горестные трюки
Претерпели старенькия брюки!
Зачерствели, словно древний бублик,
Проскочили через пять республик,
А в шестой, мне помнится, в июле
Их «для масс» чуть-чуть не реквизнули.
Испытали всякие капризы,
Терли скамьи в ожиданьи визы.
И порой, как сущий пролетарий.
Ночевали даже на бульваре…
Не житье, а кислая малина!
Дотащились брюки до Берлина.
И, попав случайно к фройлейн Мицци,
Заявили — Veni, vidi, vici!
Не читала Мицци «Капитала»
И штаны безплатно залатала.
Не просила, глупая, прибавки
Вот за те «фактическая вставки».
Эти брюки для меня — эпоха.
Мне без них пришлось-бы очень плохо.
Я им верен, словно рыцарь даме,
Потому что… нет других в программе…
Жак Нуар. Штаны // Гримасы пера. С. 243—244.
Литература и жизнь
(В альбом «другу-читательнице»)
…Злое время быстро катится,
Увлекая за собой.
Я вас помню в синем платьице
С длинной шелковой косой.
Ароматней утра майскаго —
(Пусть сравненья не найду) —
Вы читали Иловайскаго
Пред экзаменом в саду.
Любопытством одурманены,
И уже в мечтах иных, —
Вы потом читали «Санина»
Потихоньку от родных…
И палимы страстью плотскою,
Зовом радужных огней, —
Вы прочли мадам Нагродскую
И Вербицкую за ней.
Находили вы сторонников
«Анархических» речей
И меняли вы поклонников
По рецепту из «Ключей»…
…Годы мчались быстрой птицею,
Прошумели, как снаряд.
Я вас встретил заграницею
Года два тому назад.
Ничего вы не читаете, —
Чтенье нынче — моветон.
Книге вы предпочитаете
Особаченный чарльстон…
«Занимаетесь» фигурою:
Спорт, гимнастика, массаж. —
Кто-ж теперь литературою
Отягчает свой багаж?!
А когда я укоризненно
Посмотрел на вас в ответ,
Вы сказали: — это жизненно,
Вы-ж — мечтатель и поэт…
Берлин
Жак Нуар. Литература и жизнь (В альбом «другу-читательнице») // Гримасы пера. Собрал В. В. Гадалин. Рига: Литература [без даты; 1928]. С. 244—245.
Подготовка текста — Лариса Лавринец, 2006.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2006.
Красный танец
Бросим, бросим танец царский
И, сознанием горя,
Затанцуем пролетарский
Красный танец Октября!
К чорту старую привычку,
Не идти-же нам к венцу!
В зале мы устроим смычку,
Бодро став лицом к лицу!
Музыканты, дуйте в трубы
Так, чтоб окна затряслись!
Если, Катя, вы мне любы,
Значит, вместе двинем в рысь.
Катя, Катя, не ломайтесь,
Катя, я вам говорю: —
Безконечно увлекайтесь
Всем, что близко к Октябрю…
Обнажайте же коленки,
Пусть любуется народ.
Вы-же вроде «выдвиженки»,
Значит, двигайтесь вперед!
Топни ножкой — левой! левой!
Катя, — правой — ни-ни-ни!
Ты товарища не гневай,
Нежно ручкой «агитни…»
Выбирай любое место —
Сзади, спереди, с боков.
Ты-же, Катя, не из теста
И товарищ не таков!
Безпартийных слов не тратя,
Мы докажем нашу прыть.
Посему желаю, Катя,
Достижения открыть…
Шибче! шибче! Больше перцу!
Не пыхти, как самовар.
И в моем конкретном сердце
Мировой зажги пожар…
Помни, Катя, превосходство
Наших парней городских.
Это танец «производство».
Но претензий никаких…
Плюнь на вальс меланхоличный,
На безсильное танго!
Затанцуем энергичный
Красный танец. Ого-го!
Жак Нуар. Красный танец // Сегодня. 1930. № 226, 17 августа.
Подготовка текста — Ольга Минайлова, 2002.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2002.
Русская стихотворная сатира 1908—1917-х годов
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., «Советский писатель», 1974
Я. ОКСНЕР править
479. КАФЕ-ПЕССИМИСТЫ править
По вечерам, в пылу азарта,
Они за столиком в кафе
Ждут не дождутся Бонапарта
И призывают Галифе.
Кричат: «Необходима спайка,
Иначе — гибель и разгром».
И утверждают, что нагайка
Порою действует, как бром.
И оттого пришла невзгода,
Что Русью правит санкюлот.
И столь хваленая «свобода»
Растлила армию и флот.
И что солдат, как вольный штатский,
Не отдает начальству честь.
Что вкусный «ростбиф по-казацки»
Им не мешало б преподнесть.
И в дымном зареве пожарищ
Стране готовят тесный гроб…
От надоевшего «товарищ»
Бросает всякого в озноб.
Увы, не будет дней веселых —
Их свет для нас навек потух:
Читали? В городах и селах
Гуляет пурпурный петух…
Как переливы бриллиантов,
Померкла радость на Руси…
Но о проделках спекулянтов —
Ни звука, боже упаси!
И страх в душе приемля велий,
Они, зовя в защиту плеть,
В кафе за вечер поправели,
Чтоб завтра больше поправеть…
<Октябрь 1917>
КОММЕНТАРИИ править
Яков Окснер подписывался псевдонимом: Жак-Нуар. Печатался в журналах 1908—1917 гг. «Бомба», «Огонек», «Сатирикон», «Эпоха» и др.
479. НС, 1917, № 38, с. 7, подпись: Жак-Нуар. Санкюлот — революционер (санкюлотами называли представителей народных низов, участвовавших во французской буржуазной революции конца XVIII в.). «Ростбиф по-казацки». Имеется в виду участие казачьих войск в подавлении революционных выступлений. Пурпурный петух — здесь: пожар (от выражения: «Пустить красного петуха»). Велий — великий.