Стихотворения (Николев)/Версия 3

Стихотворения
автор Николай Петрович Николев
Опубл.: 1792. Источник: az.lib.ru • Письмо к Федору Григорьевичу Карину на кончину Александра Петровича Сумарокова
<К приятелю>
Эпитафия к живому
Песня («Вечерком румяну зорю…»)
К моей лире. Рондо

Н. П. Николев
Стихотворения
Оригинал здесь — http://lib.pushkinskijdom.ru/Default.aspx?tabid=5381

Н. П. Николев (1758—1815)

Родился в дворянской семье, был в родстве с Е. Р. Дашковой, которая приняла участие в его воспитании. В конце 1770-х гг. начал военную службу, но вскоре у него ухудшилось зрение, и он вышел в отставку. Даже почти совсем ослепнув, продолжал литературную деятельность. Значителен вклад Николева в русскую драматургию XVIII в. (комическая опера «Розана и Любим», трагедия «Сорена и Замир» и целый ряд других пьес). Поэтическое творчество Николева, начавшееся с отроческих лет и продолжавшееся всю жизнь, связано с самыми разными жанрами и темами. Многочисленны его духовные оды — переложения псалмов, молитв и т. д. Не меньше внимания поэт уделял одам торжественным, преимущественно хвалебным, а также философско-нравоучительным. Особое место среди стихов Николева занимают шуточные оды («Ода российским солдатам на взятие Очакова» и др.). В обширном «Лиро-дидактическом послании Е. Р. Дашковой» Николев развивал свои литературно-эстетические взгляды, в частности, восторженно отзываясь о творчестве М. В. Ломоносова. Значительный интерес представляют стихотворные дружеские послания Николева, отражающие некоторые стороны его частной жизни (например, его слепота, деревенский быт и др.). Современники больше всего ценили песни Николева. Его «высокая поэзия» неоднократно вызывала насмешки со стороны Н. М. Карамзина и И. И. Дмитриева. Николев, в свою очередь, вел с ними полемику. В поддержку Николева выступали И. А. Крылов и А. И. Клушин. С 1792 г. Николев был членом Российской академии, позднее избран почетным членом Общества любителей словесности при Московском университете и Беседы любителей русского слова.

Основная часть произведений Николева вошла в его «Творении» (М., 1795—1798, ч. I—5).

Автор вступ. статьи и коммент. Н. Д. Кочеткова

Письмо к Федору Григорьевичу Карину на кончину Александра Петровича Сумарокова

<К приятелю>

Эпитафия к живому

Песня («Вечерком румяну зорю…»)

К моей лире. Рондо

ПИСЬМО К ФЕДОРУ ГРИГОРЬЕВИЧУ КАРИНУ НА КОНЧИНУ АЛЕКСАНДРА ПЕТРОВИЧА СУМАРОКОВА

править

Скрепись, Карин!.. Ах, нет! пролей потоки слезны;

Для благодарных душ они теперь любезны.

Стени со мной, стени! нас долг к тому влечет;

Лишились мы, увы!., кого, кого уж нет?

Карин!., наставника и друга мы лишенны,

Дражайши дни того навеки пресечениы,

Который нам прямый к Парнасу путь открыл,

Прославился и нас ко славе поощрил;

Кто, дарования с искусством съединяя,

Магнитом был сердец, к себе их привлекая.

Ах! можно ль, чтобы кто по нем не восстенал,

Когда он чувствия в бесчувственных рождал?

Какая фурия сыскалась бы меж нами,

Которая б теперь не облилась слезами?

И зависть, ждавшая его кончины злясь,

Невольно пролиет ток слезный устыдясь,

Невольно долг отдаст гонителю пороков.

Но, ах!., уже ты мертв, бессмертный Сумароков!

Неизбежимой ты сокрыт от нас судьбой;

Ах! дара своего не скрой навек с собой!

Да возродится он!.. О смерть! о люто время!

Какое чувствиям вы наложили бремя!

Любовь, обязанность… увы! все стонет в нас,

Во исступлении и Музы и Парнас!

Вторично потеряв Корнелия, Фонтена,

Рыдает Талия и рвется Мельпомена,

Неся во грудь свою кинжал, его любя…

Карин! мой страждет дух; Карин!., я вне себя.

Ужасно зрелище уму вообразилось,

Стенание твое с моим соединилось;

И сердце оного не может уж снести…

Дрожит рука… падет перо… нет сил!., прости.

КОММЕНТАРИИ

Письмо к Федору Григорьевичу Карину на кончину Александра Петровича Сумарокова. — Отд. изд.: М., 1777, под загл.: Письмо к Федору Григорьевичу Карину на преставление Александра Петровича Сумарокова, из подмосковной 5-го октября. После «Письма» помещена «Епитафия», в конце подпись: Н. Н. Печ. по кн.: Творении, ч. 4. М., 1797, с. 102.

Карин Ф. Г. (ок. 1740—1799/1800) — писатель и переводчик, возглавивший в 1770-е годы литературный кружок, куда входили Николев, Д. П. Горчаков, Д. И. Хвостов — поэты, высоко чтившие А. П. Сумарокова. На «Письмо…» Николева Карин ответил весьма пространным «Письмом к Николаю Петровичу Николеву о преобразителях российского языка на случай преставления Александра Петровича Сумарокова» (отд. изд.: М., 1778).

Вторично потеряв Корнелия, Фонтена, // Рыдает Талия и рвется Мельпомена. — Сумароков уподобляется прославленным французским авторам: П. Корнелю (1606—1684) и Ж. Лафонтену (1621—1695); имеется в виду прежде всего драматургическое творчество Сумарокова, автора комедий (Талия — муза комедии) и трагедий (Мельпомена — муза трагедии).

<К ПРИЯТЕЛЮ>

править

Держись меня, слепого друга,

Я слеп любовию, а честностию зряч,

На мир не угодишь: мир вспыльчив и горяч,

И часто истине бывает он палач:

С ним все беда и все прослуга,

Мирская голова упруга,

Ее не сломишь молотком;

Хоть сильная рука Вулкана

Сего ударит истукана,

Он не посетует о том.

На что же попусту трудиться,

Когда не может мир переродиться,

Когда в миру с ним жить нельзя?

Когда в нем Боргии, как Титы,

Богатством, титлами покрыты,

То мир не наша, знать, стезя;

Броди по нем, спесива глупость,

Таскайся, праздность, зависть, скупость;

Чтоб уберечь спокойны дни,

Средь мира будем мы одни.

КОММЕНТАРИИ

<К приятелю>. — Творении, ч. 5. М., 1798, с. 107. Помещено после стихотворения «К приятелю» («Что мною ты, а я тобой любим…») под загл.: К тому же.

Вулкан (римск. миф.) — бог огня.

Когда в нем Боргии, как Титы, Богатством, титлами покрыты… — Боргии — Борджа (Борджиа), аристократическое семейство в Италии XV—XVI вв., удерживавшее власть с помощью убийств, подкупов и т. д. В данном случае речь идет о безнравственных людях, пользующихся почестями и благами наравне с подлинными героями Добродетели, подобными Титу Флавию Веспасиану (39—81), римскому императору, славившемуся своим милосердием.

ЭПИТАФИЯ К ЖИВОМУ

править

В сем доме погребен под страстию своей

Живущий для нее, умерший для друзей.

КОММЕНТАРИИ

Эпитафия к живому. — Творении, ч. 5, с. 34.

ПЕСНЯ («Вечерком румяну зорю…»)

править

Вечерком румяну зорю

Шла я с грусти посмотреть,

А пришла все к прежню горю,

Что велит мне умереть.

Горе к речке заманило,

Села я на бережок;

Сердце пуще приуныло,

Мутен чистый стал поток.

Я, вздохнувши, тут сказала:

«Лейся, речка, как слеза!»

А сказавши, показала

Полны слез мои глаза.

Струйки чисты зашумели,

Будто сжалясь надо мной;

Но утешить не умели,

И осталась я с тоской!

О души моей веселье,

Для кого мне жизнь мила!

Я последне ожерелье

За тебя бы отдала.

А когда б была богатой

И большою госпожой,

Все алмазы были б платой

За свидание с тобой.

Как сокровищи я света

Берегу к тебе любовь;

Ею лишь во мне нагрета

Будто пламенем вся кровь.

Горячее солнца знойна

Сердце к милому горит,

А душа лишь тем покойна,

Что в себе его хранит.

Вас, струйки?? мои любезны,

Вас прошу в тоске моей!..

Донесите капли слезны

Вы до милого скорей.

Донесите!.. Пусть узнает,

Сколько рвуся я по нем…

Сколько сердце унывает

О сокровище своем!..

Так скажите: «Но с тоскою

Хоть и много видишь слез,

А не все, не все с собою

До тебя поток донес.

Их еще осталось море

Без тебя ей проливать;

А в отраду… в лютом горе,

Дорогого призывать».

Но напрасно в вас, потоки,

Погружаю голос мой;

Вам пути хотя широки,

Стон останется со мной!

Сколько чистых струй ни вьете

Быстрым бегом в берегах,

Слез моих не унесете--

Всё они в моих очах!

КОММЕНТАРИИ

Песня («Вечерком румяну зорю…»). — Московский журнал, 1792, ч. 7,с. 277, под заглавием: Русская песня, сочиненная в подмосковной, в сельце Усладе, по просьбе дворовой девушки, прозвищем Швея-Горемыка, живописцем, прозванным Сердце. Подпись: Н. Н. Печ. по кн.: Творении, ч. 5, с. 204.

К МОЕЙ ЛИРЕ (Рондо)

править

Прости, моя любезна лира,

На коей двадцать лет играл

И никогда не похвалял

Гордыни… подлости кумира.

Как в честь гремели ей трубы,

А в славу били барабаны,

Я пел, я пел: «То всё обманы,

Не славят, трусят то рабы,

Страшатся своего кумира».

Прости, моя любезна лира!

Уж больше не коснусь тебе;

Весь мир против меня в алчбе;

Я проклят от порочна мира,

Я правдой нагрубил ему,

А без нее и ты мне, лира,

Не служишь больше ни к чему;

Без правды мне и громки лады

Не могут принести отрады.

Пусть лесть берет венцы себе;

Уж больше не коснусь тебе.

Не я твои согласны тоны

В угоду лжи употреблю.

Не я тиранов восхвалю,

Чьи слухи услаждают стоны,

А звук… звук рабственных цепей

Всю гармони?ю составляет,

Чьи души зло увеселяет…

Ах! нет, не мой герой злодей.

Хвалить заставлю лжи законы

Не я твои священны тоны.

Прельстясь корыстью и тщетой,

Пускай поэты развращенны

Бесчестят лиры, посвящены

От бога истине святой;

Пусть лжец за колесом несется,

Берет и титлы и сребро, —

Всё то не есть мое добро,

Когда всё то за ложь дается;

Будь счастлив тем не я, другой,

Прельстясь корыстью и тщетой.

Коль слава льсти одной награда,

Я славы мира не хощу;

Скорей пойду на муки ада,

Скорей умру, чем злым польщу.

Что в жизни, если нет свободы

Мне ближним правдой послужить,

Когда чудовищей природы

Для счастья должен я хвалить?

Нет! слава не достойна взгляда,

Коль слава льсти одной награда.

Хотя и горестно с тобой

Расстаться мне, любезна лира!

Не петь в защиту бедна, сира,

Которых гордый и скупой

Вседневно накопляют в царствах;

Но мир оглох, и средства нет,

Чтоб слышан добрый был совет.

Всё погружение в злых коварствах!

И расстаюсь, мой милый строй,

(Хотя и горестно) с тобой.

Дух приуча к кроваву току,

Мир хощет песен в честь пороку,

Тщеславью, лютости своей;

Забыли люди в нем людей,

Одни грозят, другие давят,

А третий за то их славят,

Алкая мзды, страшася бед,

Целуют их кровавый след,

Друг другу часть дают жестоку,

Дух приуча к кроваву току.

Как может лира быть слышна,

Колико б ни была стройна,

Служаща истине, не миру?

Хоть громкий глас взнесет к эфиру,

Хоть в небесах раздаст свой строй,

Ее мелодия священна

Там примется за звук пустой,

Где ложь высоко помещенна;

Коль лирой правда почтена,

Как может тамо быть слышна?

Не видя цели благодатной

И общий потерявши путь,

Где люди надсаждают грудь,

Служа Фортуне коловратной,

Там чувства отданы сребру,

Там стали склонности страстями;

Там, древеса имев с плодами,

Друг друга режут за кору;

Там страждет знатный и незнатной,

Не видя цели благодатной.

И пение твое прерву,

Навек с тобой прощаюсь, лира!

Неправду зря царицей мира,

Не в сновиденьи, наяву,

Не буду нудить лиры милой,

Чтоб в похвалу венца ея

Звенела бы струна твоя.

Пусть царствует коварной силой;

Я правдой лжи не назову

И пение твое прерву.

На что нам спорить с сильным роком,

Коль человек прельщен пороком?

Коль хощет ложь боготворить,

На что нам правду говорить?

Она проходит слухи мимо,

Она несносна для людей;

Ложь--божество у них любимо,

А правде даже ум--злодей;

Он миру служит лжепророком

На что нам спорить с сильным роком?

Коль гнусна лесть есть средство благ,

Так лучше от меня сокройся.

Ах! нет… будь, будь в моих очах,

Лежи на сердце и покойся!

Быв звуком чувства моего,

Глася, что сердце ощущало,

Внимай биению его!

Живое слово не пропало…

Оно в груди, а не в устах,

Коль гнусна лесть есть средство благ.

Хотя порок замкнул уста,

Гласящие ему в улику,

Хоть зависть, гордость и тщета,

Имея в мире часть велику,

Сковали истине язык, —

Но чувствованье всё свободно!

Мир малый--бог, бог--мир велик;

Он в сердце… спорить с ним бесплодно.

Пой, лира, коль струна чиста,

Хотя порок замкнул уста.

КОММЕНТАРИИ

К моей лире. Рондо. — Творении, ч. 5, с. 163.

Пусть лжец за колесом несется — имеется в виду колесо Фортуны.