Валентин Кривич
правитьСтихотворения
правитьI. Из сборника «Цветотравы»
правитьОбреченные
Так долго ждали мы утра…
В тоске, бессильные молиться.
И кто-то нам сказал — пора…
Взглянув в испуганные лица.
И день вставал, пустой, больной,
Открыв дымящиеся дали
Над той усталой стороной,
Где лишь молились и страдали.
И кто-то шепотом спросил…
Спросил — и не было ответа…
Лишь серый дождик моросил
В дрожащем умираньи лета.
Дома
Здесь в низких окнах ряд герани,
Здесь тишина и старина.
И жутким снам воспоминаний
Моя душа обручена.
И манят белые дороги,
В осенних днях так много сил…
Но дом, нахмуренный и строгий,
Свои обиды не простил…
И словно навек тени пали,
Где жизнь цвела и отцвела…
Мне ль разгадать его печали,
Печали старого угла…
В осеннем саду
В низких полях меня встречала
Душа смятенная твоя…
Наш путь начертан изначала
На ветхой карте бытия.
Ты ждешь ли ярких вдохновений,
Иль будем вместе с этих пор
Топтать истертые ступени
И жизни выцвевший ковер…
Но если тайну разгадали —
В ней нет предчувствий волшебства…
Сквозят осенние эмали,
Шуршит осенняя листва…
И трезвый день грозит расплатой,
А ночь придет — простит опять…
В пустом саду, меж белых статуй,
Так странно сердцу вспоминать,
Что где-то там, за гранью были,
Лучи неведомой звезды
Для новой жизни оживили
Захолодевшие следы.
Оттуда
Поднимают… несут… наклонили…
Так неловко толкают шаги,
Из холодной ноябрьской пыли
Одинокие смотрят стоги.
Темной вере, безрадостной вере
Стало страшно в забытом углу…
Кто-то запер балконные двери,
Кто-то с плачем прижался к стеклу…
Потянулись поля и облоги,
Скрип обозов и встречных телег…
Каждый кустик знакомой дороги
Я ловлю из-за каменных век.
Это было, все было, все было,
Это будет, я верю опять…
В темной церкви, сырой и остылой,
Мне мешали всю ночь вспоминать.
Утром стало все дальше и тише,
А на тонкой руке — два кольца…
Я не верю… я плачу… — ты слышишь —
Подо льдом костяного лица…
(Стихотворение посвящено памяти отца —
И. Ф. Анненского — К.Ф.)
Вечером
Стали окна голубыми,
Дума вечера кротка…
Расплываясь в светлом дыме,
Вдаль уходят облака.
В белом доме кто-то белый,
Тот, кого так нежно жаль,
В полутьме рукой несмелой
Старый трогает рояль…
Здесь страдали, здесь любили,
Здесь, средь этих мшистых плит,
Вспоминает сердце были,
Вспомннает--и грустит.
Так светло щебечут птицы,
Голубое ждет окно…
Но захлопнуты страницы
Старой повести давно.
И, как призрак темной силы,
Здесь глядят из пустоты
Безымянные могилы
И забытые кресты.
Праздник
Нераздуманною думой,
Молча в вечность уходя,
Был закутан день угрюмый
Паутиною дождя.
Трубы фабрик были строги,
И ползла тоскливая мгла
На размытые дороги
И на серые дома.
У заборов, на панели,
В глине желтых площадей,
Целый день, шумя, чернели
Кучи вымокших людей.
И, зажегши за туманом
Глаз слепого фонаря,
Умирал, больным и пьяным
Красный День календаря.
Велся скучно и невнятно
Скучный спор дождя и крыш,
И зловещи были пятна
Синих вымокших афиш.
И, казалось, злой и чуткий,
Где-то близко спрятан враг…
И торчал обидной шуткой
На воротах мокрый флаг…
В сером доме
Всё то же, и так же, как было.
И так же опять, как вчера.
Шарманка фальшивая ныла
В туманном колодце двора.
Вы чуждые… вам незнакома, —
Иль, может быть, тоже близка, —
Высокого серого дома
Гнетущая душу тоска…
Здесь жизни ненужные вянут,
И в запертых окнах темно…
Но узел мой крепко затянут,
И узел затянут давно.
Коридоры улиц пусты и туманны.
Грешен сон безжизненных домов.
Пятна фонарей во мгле желты и странны,
И так странно-гулок стук шагов.
Лица бледных женщин смотрят вслед,
И больной тоской пропитан сумрак зыбкий,
И сквозь мглу, с болезненной улыбкой,
Крадется заплаканный рассвет.
Ночное
Зажгли фонарь под мертвым флагом…
Одна из моего угла
Ты уходила ровным шагом.
В метели жуткие ушла…
Ты утонула в сказках белых
Для новых слов, для новых встреч,
На улицах обледенелых
Намеки жаркие зажечь…
Кто знаетъ сны потухших зданий?
Кто разгадает до утра,
В часы метельных волхвований,
Мечту чугунного Петра?..
Быть может, правда только в этом…
Быть может, тем ты дорога,
Что чертишь смутным силуэтом
Ночного города снега…
Быть может, счастье только в зыбких
Кострах безлюдных площадей…
Да в бледных, утренних улыбках
Двух, ночью скованных, людей…
Рассвет
За плачущим окном редеет флер теней,
И серых улиц сон бледнеет, мутно-зыбок…
О, как мне жаль мечты погашенных огней,
И побледневших лиц, и замолчавших скрипок..
Уходят призраки в пустые зеркала,
Чтоб новый мог бы день часы угрюмо мерить,
А скрипка в эту ночь так сладостно лгала,
Так сладостно лгала и заставляла верить…
Но в мутном сумраке развеянной мечты,
Как в пыльном зеркале чужия отраженья,
Так стали далеки поблекшие черты,
Покорные глаза, неверные движения…
О, исторгни ржавую душу…
Ал. Блок.
Мне даны слова и правила
И, послушный, я живу…
Но душа моя заржавела
В тусклой дреме наяву.
Чинно шахматы раздвинуты,
Строгий царствует покой,
И пылится жребий, вынутый
Равнодушною рукой.
Дремлет сила неизжитая,
А из мрака на нее
Тупо смотрит сонно-сытое
И немое Забытье.
II. Из литературно-художественного сборника студентов С.П.б. университета
правитьЗаснули прибрежные ивы
В объятьях тумана седого
И сонной реки переливы
Под дымкой сиянья ночного.
Плакучие ветви забылись,
Недвижны росистые травы,
И в сон тростники погрузились,
И белые дремлют купавы.
И тихо в одеждах туманных
Над берегом грезы витают,
Где звуков, неясных и странных
Аккорды невнятные тают
В бессонницу
Комнаты низкие дома старинного,
Рощи заветные, нивы родимые,
Дни безмятежные детства невинного,
Невозвратимые…
Локоны русые, очи печальные,
Детские слезы, в разлуке пролитые, —
Образы милые, образы дальные,
Полузабытые…
В вас хоть ищу я себе оправдания,
Чистых восторгов немые волнения,
В вас я ищу для больного сознания
Якорь спасения!
Образы милые, образы дальные,
Думы, глубоко в душе затаенные,
Вечно со мною вы, тихо-печальные,
В ночи бессонные…
III. Из периодической печати
правитьВ белом поле
С утра метет. В полях бескрайных
Шуршат зыбучие снега.
Для нас, забытых и случайных,
Ночь так свинцова и долга.
Но мы покорны сказкам снежным,
И снег шуршит и даль пуста,
И чем-то смутным, неизбежным
Душа тревожно занята.
И вновь о том, что невозможно,
Осуждена тоскливо петь,
Так безотзывно, безнадежно
Поет и жалуется медь,
Она поет о вольной-воле,
А нам с тобою суждены —
Глухие ночи в белом поле
Да кем-то виденные сны.
Журнал «Пробуждение» № 19, 1909 г.
Пережито отчаяние дня,
Вновь скользят мои легкие сани,
Мутный вечер глядит на меня
Тихой грустью далеких мерцаний.
Чья-то жизнь догорает вдали,
За снегами далекой отчизны…
Но давно и навеки сплели
Мы с тобой наши разные жизни.
Жутко. Смутная цель далека,
В белом поле развеяна сила…
А в недвижной спине ямщика
Вековая обида застыла.
1911
Старые портреты
І.
Седой тупей над гордым белым лбом,
Упрямые глаза и стиснутые губы…
Меж двух колонн, на ярко-голубом
Крутые облака безжизненны и грубы.
Платок в сухой руке, и беличий халат
Распахнут широко на шелковом жилете.
Упрямые глаза так жутко ловят взгляд,
Так жутко светятся на крепостном портрете…
О, тайна, что хранят надменные черты…
Там воля дикая, и кровь, и смех, и стоны,
И плети, и Руссо, и нежные мечты,
И покаянные в глухую ночь поклоны…
Давно ушедшего, судить его не мне,
Потомку хилому железных поколений…
И близок мне старик, застывший на стене,
И тянется душа к забытой, грешной тени…
II.
Глаза печальные и синие,
И в косах белые цветы…
Так строги девственные линии,
Лица старинного черты…
Шаль на пол спущенная, длинная,
И на коленях, у платка,
Такая тонкая, старинная,
Такая милая рука…
И, мнится, взор ее потупленный
Подняться хочет, — чтоб глазам
Печальным о душе загубленной
Молиться старым образам…
III.
Палевый чепчик, и круто, узлом,
Черная прядь завита.
Нежны глаза, но так жесток излом
Тонкого алого рта…
Крестик на низко открытой груди,
Тонок откинутый стан,
Сложены руки, а там, позади
Вазы, цветы и фонтан.
Жмется левретка, под правой рукой…
Плющ балюстраду увил…
О, как ты страшен, замшенный покой
Этих забытых могил!..
Журнал «Вестник Европы» № 3, 1913 г.
Оригинал здесь, кроме трех последних: http://kfinkelshteyn.narod.ru/Tzarskoye_Selo/Uch_zav/Nik_Gimn/NGU_krivich_st.htm
Три последние: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.