Стихотворения (Колтоновский)

Стихотворения
автор Андрей Павлович Колтоновский
Опубл.: 1914. Источник: az.lib.ru • Льдины и волны ("Последние льдины нестройной грядой…)
«Вчера еще солнце улыбкою нежной…»
Сосна («В расселине черной…»
Признание («Доныне мы с тобою были…»)
В сумерках ("Обвеян печальною мглою…)
Успокоение («Когда на землю сходит ночь…»)
Спутник («Я бежал, недужный и в печали…»)
Дума («О, верю я: как сохранит природа…»)
Одуванчик и роза («Одуванчик желтолицый…»)
Плен («Овеян радугой видений…»)
«Ищу тебя весь день, на всех путях людских…»
На склоне («Ненастный день кончает скорбный путь…»)
Украинский шлях («И справа, и слева пестреют поля…»)
Сельские сонеты:
I («Весна купается в небесной синеве…»)
II («Лазурным озером, прозрачным, но бездонным…»)
III («Луна идет мечтать на мглистый небосклон…»)
IV («Пришла — стоит весна. Позеленев, с испугом…»)
V («Под солнцем утренним блестит росою двор…»)
«В моем предзимьи, мглой одетом…»
Далекой («Под утесом волны ложе стлали…»)
«Не верю я сказке о злой непреложности…»
Поэт («Днем я — средь вас…»)
«Прости мне, дитя, ослепленный порыв!..»)
Сон («Ты вновь мне снилась — во тьме безбрежной…»)
Сонет («Минувшее ушло с зарей унылой…»)
Скиталец («Я не беглец и не изгнанник…»)
«Когда на нее я гляжу…»)
«Годы бессильны стереть огневые мгновенья…»<br?"Тают жертвенно="" извивы..."<br="">«Уж осень выплакала слезы…»
Каприз лета («Пришла фантазия ненастью…»)
Зигзаг («Чем дольше скука сети будней…»)
Осеннее («Жались ели от осенней стужи…»).</br?"Тают>

«Русское богатство» № 6, 1900 г.

Андрей Колтоновский

править

Стихотворения

править

Льдины и волны

Последние льдины нестройной грядой

Уныло плывут по реке голубой.

Их теплые волны, шумя, нагоняют

И резво щекочут, и нежно ласкают.

Прощая им злобу, и плен, и позор —

За радость и волю, за свет и простор.

Но мечутся льдины в объятиях струй:

Пугает их резвость и жжет поцелуй,

Им трудно отвыкнуть от вьюги холодной

И трудно сдружиться им с жизнью свободной,

Им душно, им жутко отдаться волне;

И бьются, и плачут, и тают оне…

А солнце смеется с лазурных небес

И в воду глядится проснувшийся лес,

И в листьях истлевших трава шевелится,

И в воздухе греза и нега струится,

И ласточки вьются веселой семьей…

Все блещет, ликует, все дышит весной.

Гляжу я, как радостно плещет волна,

И грезится сердцу иная весна:

Так волны людского застывшего моря

Разрушат оковы неправды и горя,

И правда из плена любовь приведет,

И счастье цветами их путь уберет…

«Русское богатство» № 4, 1894 г.

*  *  *

Вчера еще солнце улыбкою нежной

Поблекшую зелень ласкало,

В природе струился покой безмятежный,

И кротко в ней жизнь угасала.

И клён, наклоняясь, шептался с березой,

К ногам ее листья роняя,

И грусть увяданья сливайся с грёзой

О счастье грядущего мая…

А ныне, прощаясь, над мрачной землею

Печальное небо склонилось;

И веет могилой, — и траурной мглою

Недвижная роща покрылась.

Не шепчутся клёны, поникли березы

Под бременем дум безотрадных;

И капли по веткам стекают как слезы,

Как слезы о днях невозвратных…

«Вестник Европы» № 11, 1895 г.

Сосна

В расселине черной,

В граните отвесной скалы, —

Где ветер лишь горный

Шумит, да гнездятся орлы, —

Высоко-высоко

Под сенью зубчатых вершин

Растет одиноко

И гордо сосна-исполин.

Как знамя свободы,

Она на просторе стоит;

И вихрь непогоды,

И зной ее ветви щадит.

И гром ей клянется,

Под дикую музыку гор,

Что к ней не коснется

Губительной сталью топор…

«Русское богатство» № 11, 1898 г.

Признание

Доныне мы с тобою были

Чужие сердцем и умом —

Мы не одним богам служили

И розно шли своим путем…

Но я узнал твою утрату

И безнадежную печаль, —

И мне, как любящему брату,

Тебя до боли стало жаль!

Я не принес тебе участья…

Что в вечном горе — светлый час?

Я не вернул бы этим счастья

И от несчастья бы не спас…

Но взор твой, полный скорби жгучей,

Огнем мне в душу проникал,

И лаской горестных созвучий

Тебе я втайне отвечал.

И эти отзвуки живые

Уж не умрут во мне, поверь…

Как прежде, в жизни — мы чужие.

Душой — родные мы теперь…

«Русское богатство» № 4, 1900 г.

В сумерках

Обвеян печальною мглою,

Гляжу я в потухшую даль.

В тревожной тиши за стеною,

Как женщина, плачет рояль…

И чудится мне: эти звуки

Рыдают о жизни моей…

В них — сердцу знакомые муки

И знойные бури страстей.

В них — трепет убитых желаний

И ропот загубленных сил,

И скорбные вопли прощаний,

И ужас родных мне могил…

Что время смело беспощадно, —

Встает в очарованном сне;

И больно, и сладко-отрадно

Вернуть невозвратное мне…

Но, выплакав слезы, уж стонет

Последним аккордом рояль…

Душа моя что-то хоронит,

Чего-то безумно ей жаль…

«Русское богатство» № 6, 1900 г.

Успокоение

Когда на землю сходит ночь,

На ложе счастье — сны роняя,

Когда душа моя больная

Бессильна скорби превозмочь, —

Я покидаю город сонный,

На берег сумрачный иду

И в тишине завороженной

Беседу с звездами веду.

Я улетаю в бездны мира,

Где с тьмою вечность говорит,

Где неусыпный вихрь эфира

Светила новые творит…

Тогда немеют в сердце муки,

И гаснут знойные мечты;

И мне невнятны, странны звуки

Земных страстей и суеты.

И мелки кажутся страданья,

И жалки люди с их борьбой —

Пред дивной тайной мирозданья,

Пред вечной жизнью мировой…

«Русское богатство» № 6, 1900 г.

Спутник

Я бежал, недужный и в печали,

В чудный край, где вечно ясны дали,

Где в садах

Цветы не отцветают,

Где в горах

Ручьи не умолкают.

Я молил, как бога, солнце юга,

Чтоб сожгло в груди змею недуга;

Заклинал

Прибой мятежный моря,

Чтоб умчал

В пучину призрак горя…

И проник мне в сердце луч волшебный, —

Напоил меня струей целебной;

Нежа слух,

Про волю волны пели, —

Жизни дух

Во мне мечтой согрели.

И домой принес я из скитаний

Свежесть сил и молодость желаний;

Но со мной —

Вернулся из-за моря

Роковой,

Зловещий призрак горя…

«Русское богатство» № 7, 1900 г.

Дума

О, верю я: как сохранит природа

От гибели мельчайший атом свой —

Не пропадет для счастия народа

Зерно добра, посеянное мной;

Как семена в египетской гробнице,

Переживет пустынные века

И прорастет, и даст плоды сторицей,

И их пожнет праправнука рука…

Но ждать века, когда удел мой — годы!

В мечтах парить ликующим орлом,

Весь мир сзывать на светлый пир свободы,

А дни влачить скитальцем иль рабом…

Но проклинать, бесплодно ненавидеть

Стихийных сил слепое торжество,

Лететь за грань грядущего — и видеть,

Как жизнь ползет бесцельно и мертво…

Не ускорить ее волны бесшумной:

Святой земли ей чужды берега,

Ей наш призыв — нелеп, как бред безумный,

И мы смешны или страшней врага…

Мгновенья сын, я миг живу… Быть может,

И не далек медлительный рассвет;

Но червь могил мой знойный мозг изгложет, —

И для меня — ни тьмы, ни света нет!

Да, верю я, но не согрет той верой:

Ее лучи едва дрожат во мгле;

И в сердце — мрак, и кажутся химерой

Любовь, добро и счастье на земле…

«Русское богатство» № 11, 1900 г.

Одуванчик и роза

Одуванчик желтолицый,

Гость бездомный издалёка,

У дворца среди столицы

Приютился одиноко.

И томился он от зною,

Увядал от едкой пыли;

И его живой росою

Зори щедро не поили…

А высоко на балконе,

Недоступна для пылинок,

Между пальм, в живой короне

Из сверкающих росинок,

И привольно, и покойно

Роза в неге расцветала

И дыханьем воздух знойный

Наполняла, опьяняла…

Одуванчик желтолицый

Стал молить ее с тоскою:

«О, красавица-царица!

Ты обласкана судьбою…

Рос и я в тени на воле,

Но, унесен бурей с луга,

Изнываю в тяжкой доле

Без защитника и друга.

Окропи мне влагой очи!

Дай на миг хоть освежиться!

За тебя и дни, и ночи

Буду небу я молиться…»

Не услышан стон плебея

С высоты аристократкой:

Не дождался он, старея,

От нее росинки сладкой…

И засох он; помертвелым

Смутным взором огляделся —

И по ветру пухом белым

Весь уныло разлетелся…

Но весна дыханьем чудным

Пронеслася над столицей, —

И в потомстве многолюдном

Возродился желтолицый:

Средь камней, в ковре газона,

В скверах — рать их зажелтела;

А красавица с балкона —

В грязном мусоре истлела…

«Русское богатство» № 12, 1900 г.

Плен

Овеян радугой видений,

Беспечен, радостен и смел,

Спешил я в вихре впечатлений

За неизведанный предел.

Но, сладко сердце обжигая,

Мне кто-то бег заворожил:

Меня ждала Она, земная,

На перепутье тайных сил.

Она звала, лаская взглядом, —

И я припал — блаженство пил —

И, отуманен знойным ядом,

В минуте вечность утопил.

Забыв полет мой шумнокрылый,

Забыв ликующий простор,

Я только слышал голос милый,

Я только видел милый взор…

Но мелодичные мгновенья

Распались, жалобно звеня:

Она с тоской недоуменья

Взглянула чуждо на меня;

Она в рабе не узнавала

Того, кого в цари звала,

И Ей докучливо звучала

Моя влюбленная хвала…

Уж таял день мой; свет вечерний

Дробился в темной синеве…

Был остро-жгуч венок из терний

На обреченной голове…

Сорвав его, с последней силой

Разбил я мой безвольный плен, —

И вынес взмах ширококрылый

Меня в безбрежье перемен.

Опят на ловле впечатлений,

Беспечен, радостен и смел,

Спешу я в радуге видений

За неизведанный предел…

И вижу вновь Ее, былую,

На перепутье тайных сил,

И снова сладостно тоскую,

Но не смыкаю вольных крыл.

С лазурной выси упоенья

Гляжу я гордо, как орел:

В Ней жуткий миг недоуменья

Восторгом женственным расцвел;

И вновь колдует взор волшебный,

И снова манит нежный зов, —

Но уж не Ей мой гимн хвалебный

Звучит с огнистых облаков.

«Вестник Европы» № 11, 1909 г.

*  *  *

Ищу тебя весь день, на всех путях людских;

Ищу тебя и призываю

Под шепот сумерек, под крик огней ночных…

Ты где-то здесь…. Я верю — знаю!

Но где же нить путей твоих?

Зову тебя всю ночь, в удушье темноты;

Зову тебя и заклинаю.

Молюсь и чуда жду… И чую: близко ты…

И слышу вздох, и обнимаю

Могильный ужас пустоты.

1909 г.

На склоне

Ненастный день кончает скорбный путь.

Уж близок тусклый час заката.

Скорей бы ночь! Дойти — стряхнуть

Утому —

Уснуть…

А сердце тоскует и молит возврата

К былому.

Но к юным снам дороги не найти;

Не радость — тешиться ошибкой…

Что отцвело, то вновь цвести

Не станет…

Прости!

А счастье — тут, рядом… волнует улыбкой

И манит.

Ненастный день кончает скорбный путь.

Пора! Готовься к повечерью.

Гони мечту: она лишь грудь

Терзает…

Забудь!

А сердце, как узник за кованной дверью,

Рыдает.

1909 г.

Украинский шлях

И справа, и слева пестреют поля —

До грани, где с небом сомкнулась земля.

На них, как на мутном разливе реки,

Пустынно грустят хутора-островки.

Курганы под рожью угрюмо стоят:

Тяжел и неловок им новый наряд.

А крест колокольни маячит светло

Оттуда, где в балке ютится село…

Огромной, зеленой межою в полях

Ненужный, заброшенный тянется шлях —

Из северной дали, из дымки седой,

На полдень веселый, на полдень родной.

Тесьмой полосатою две колеи

Да след лошадиный по нем пролегли

И вьются в траве, как в лугах ручейки,

Минуя размывы, бугры и пески.

Проедет телега… иль путник пройдет…

И вновь он, как гостя, кого-нибудь ждет,

Лениво, истомно, бездумно лежит

И в пламя лазури сонливо глядит.

Дохнет ветерок — и замрет… и кругом

Все снова недвижно, над ним и на нем.

И в небе не видно ни тучек, ни птиц,

И нивы, незрелые, ждут еще жниц…

А прежде — не знал он: что — поле? что — серп?

Отзначен рядами развесистых верб,

Утоптан, укатан, в степи вековой

Бежал он, чернея, сплошною тропой.

И в пестром движеньи родившийся гул

Лишь ночью устало в безмолвьи тонул.

Как вихри, носились по нем казаки…

Из Крыма товары везли чумаки…

Скрипели обозы заезжих купцов…

Катились лавины московских полков…

И шли богомольцы, стиравшие след

От панских рыдванов и царских карет

Так было… Теперь он пустынен и глух

Подобия древних, беззубых старух,

Засохшие вербы — дуплистые пни —

Покорно считают последние дни

И в очи прохожему слепо глядят,

И словно о чем-то прошамкать хотят;

Но черные рты им засыпала пыль —

Мешает поведать дремотную быль.

Убогие нивы с обеих сторон

Тревожат, теснясь, его барственный сон.

О чем они шепчут? Что ропщут? Чего

Докучные нивы хотят от него?

Праправнучки вольных-раздольных степей, —

Что год, то дробнее, что год, то бедней, —

Спеша, подходили одни за другой

И вот обступили мятежной толпой.

Уж тронут его беспризорный пустырь,

Измерена жадно вся праздная ширь,

И шепот зловещий по нивам плывет:

Зачем, для кого он добро бережет?

Но чужд ему ропот голодных забот.

Из города в город идет он, идет,

Идет мимо хат — хуторов — деревень —

Туда, где миражит синеющий день,

От скуки считает курганы в дали:

Какие не срыты еще до земли?

И ждет не дождется от ветра вестей:

Что больше не страшны кошмары полей,

Что близко, за мертвым оплотом песков,

Колышется море из трав и цветов,

Что скоро в звенящих восторгом степях

С ним братски сольется неведомый шлях,

И хлынет от встречи желанно-родной

Былое веселье гремящей волной…

Но ветер с полудня вдали пролетел:

Из жалости правду сказать не хотел.

«Вестник Европы» № 4, 1910 г.

Сельские сонеты

I

Весна купается в небесной синеве.

Играют бабочки над солнечной поляной.

Веселый ветерок, от знойной неги пьяный,

Шалит с березками и прячется в листве.

Средь милых ящериц ничком лежу в траве

И весь дышу землей — ее истомой пряной.

И мысль овеяна блаженною нирваной,

И сказки, но без слов, роятся в голове.

И, просветленная, под лаской осиянья,

Душа всезрячая к материи слепой

Припала в радости дочернего слиянья —

Пьет сон предвечности из урны голубой

И, внемля таинству святого волхвованья,

Летит sa даль веков бессмертною мечтой.

II

Лазурным озером, прозрачным, но бездонным,

Плывут два облачка к востоку на поклон.

Безбрежье зелени блестит со всех сторон,

И воздух весь сквозит стеклом озелененным.

Шуршит — растет трава. Повис дыханьем сонным

В загрезивших ветвях какой-то смутный звон.

Кого-то радуя, кукушки вещий стон

Сулит за годом год размером монотонным.

С лугов повеяло цветущим лозняком…

Защелкал соловей… Но смолк он — до заката.

И трель осыпалась серебряным дождем.

И что-то милое, что было сном когда-то

Иль радостью цвело в мгновеньи золотом,

Вновь ожило в душе, взлелеянное свято.

III

Луна идет мечтать на мглистый небосклон,

Где реют тени грез, роняя в мир мерцанье.

Спит ночь. И спит земля. В немом очарованье

Стою — и снится мне волшебный белый сон.

Весь сад — как в жемчуге. От счастья плачет он.

Приникла тишина и пьет его дыханье.

И воздух силится шепнуть свое желанье —

И бредит трепетно, луной заворожен.

На сумрачном лугу косматые виденья,

Цепляясь за кусты, блуждают у ручья

И слепо тянутся до белых стен селенья.

Им зябко — хочется погреться у жилья

И жаль покинуть луг: их сладостью томленья

Пьянят любовная молитва соловья.

IV

Пришла — стоит весна. Позеленев, с испугом

Последние снега в оврагах залегли.

Летят и празднично горланят журавли,

И утки, крякая, уже снуют над лугом.

Крестьянин весело идет за новым плугом.

Сынишка, выросший в преданиях земли,

Следя, как резвый Жук охотится вдали,

Хозяйственную речь ведет с отцом, как с другом.

Как мать-просвирница в коротком зипуне

И в сереньком платке на сгорбленной спине,

Ворона бороздой, спеша, идет с развальцем.

Вот — с боку клюнула и тащит червяка.

А мальчик, на нее указывая пальцем,

Досадливо зовет далекого Жука.

V

Под солнцем утренним блестит росою двор.

Коровы угнаны. Открыты настежь клети.

Телята чинные, как маленькие дети,

Шажками робкими выходят на простор.

Бычок, склонивши лоб, уставился в упор

На диво-дивное — на желтого цыпленка —

И вдруг, задравши хвост, подпрыгнул, рявкнул звонко

И лихо поскакал, взбивая вихрем сор.

За ним — две телочки; и поросенок бравый,

Захрюкав — тоже вскачь; и, взлаяв — с ними Жук.

И ужас обнял кур перед такой забавой:

Рассыпались — орут, и всклоченный супруг

Бежит, вопит, грозит обидчикам расправой

И жен взволнованных скликает в мирный круг.

«Вестник Европы» № 11, 1910 г.

*  *  *

В моем предзимьи, мглой одетом,

Ты солнце вешнее зажгла,

И обреченным, поздним цветом

Душа безвольно расцвела.

Развеяв трепетом желаний

Мою осеннюю печаль,

Венцом лазурных предвещаний

Ты, опьянила жизни даль.

Но в знойном вихре обольщений

Играя сердцем, как весна,

Ты на пороге достижений

Чертишь заклятий письмена.

И снова манишь к упоенью,

Как нега шепотных ночей —

И ускользаешь чуждой тенью

От жадно вспыхнувших лучей.

И сеть, опутавшую душу,

Ты мне расторгнуть не даешь…

И я не знаю: чем разрушу

Твою колдующую ложь?

Иль ненасытны утоленья,

Что пьешь ты в жертвенном дыму,

И надо в муке всесожженья

Истаять сердцу моему?

1910 г.

Далекой

Под утесом волны ложе стлали,

Песню дня устало допевая.

Над закатом облака пылали,

Как виденья сказочного края.

Помнишь? Мы, плечо к плечу, следили,

Как менялись тучек изваянья;

Те же в них намеки мы ловили

И роняли те же восклицанья.

Длилась ложь ребяческой забавы,

А слова взволнованно немели,

И всплывали вздохи, как купавы,

И сердца, как арфы, нежно пели…

Вот заря все сказки досказала, —

Сплыл, как дым, последний призрак зыбкий.

«Больше нет!» — ты тихо прошептала

Лишь одной, сбежавшей с уст, улыбкой…

И упал заботливым покровом

Знойный мрак. И ночь договорила

То, чего не выдали мы словом…

Как недавно — как давно все было!

Север. Осень. Неутешной мглою

Плачет вечер; плачет, сердцу вторя,

Оттого что нет тебя со мною —

Ни тебя, ни тучек-грез, ни моря.

1910 г.

*  *  *

Не верю я сказке о злой непреложности,

Заклявшей земные пути:

Мне светит звезда лучезарной возможности —

Я волен их круг перейти.

И смело стезею бесследно-сыпучею

Иду я к загадкам судьбы,

И радостно шлю благодатному случаю,

Как доброму богу, мольбы.

И славлю я в полдень и в полночь безлунную

Природы и жизни красу,

И в сердце открытом мечту многострунную,

Как арфу Давида, несу.

И знаю, что где-то, за скучной пустынею,

Услышу я звон родников.

И там я воздвигну священную скинию

Средь пальм и цветов.

1910 г.

Поэт

Днем я — средь вас;

Днем я — как вы:

Звук, затерявшийся в шуме молвы.

Медлит мой час —

В душной пыли

С вами свершаю обряды земли.

Ночью, один,

Внемля в тиши

Вещему гимну творящей души,

В хаос пучин

Чары я лью —

Новые звезды из грез создаю.

День ваш уснет…

Смех отзвучит…

Имя мое с ваших уст не слетит.

Вам же с высот

Звезд моих рой

Будет сиять незакатной мечтой…

Гаснет мой час…

Всходит ваш день…

Вновь я — немая, безликая тень,

Вновь я — средь вас,

В душной пыли, —

С вами свершаю обряды земли.

1910 г.

*  *  *

Прости мне, дитя, ослепленный порыв!

Прости охмелевшую страсть!

Прости, что, как розу, тебя полюбив,

Дерзнул твою ласку, как розу чужую, украсть…

Прости, что покой твой лазурный смутил —

В доверчивом сердце посеял печаль и боязнь…

Прости, не кори — не казни меня! Сам я себя осудил

На пытку и казнь.

Как схимник, под звон погребальный,

В пустынную скорбь я уйду,

Твой образ, навеки печальный,

Лелея в бессонном бреду.

Тоской неизбывной тоскуя,

Умершую грезу любя,

Греховным огнем поцелуя

И в снах не коснусь я тебя.

В скитанье дорогой унылой —

В беззвездную ночь я пойду,

Твой образ, суровый, но милый,

Лелея в бессонном бреду…

И с вечною жаждой возврата не смея вернуться с пути,

И вечно впиваясь очами в далекий, немеркнущий рай,

Я буду все дальше и все невозвратней идти…

Прости…

Прощай…

1910 г.

Сон

Ты вновь мне снилась — во тьме безбрежной

Взошла звездою.

Была ты грустной — была ты нежной —

Была родною.

Мы все сказали — мы все забыли…

Преграда пала.

И ты воскресла для новой были —

Моею стала…

Ах, знаю: сон мой не ты дала мне…

Но верю чуду,

Что станут розы цвести на камне,

И ждать их буду.

Залогом счастья в душе мятежной

Мой сон лелею:

Ко мне придешь ты и будешь нежной —

Родной — моею.

1910 г.

Сонет

Минувшее ушло с зарей унылой;

Желанное таил восток немой.

Она брела, одна в глуши ночной,

А тьма гнала на прежний путь постылый.

И, послан к ней таинственною силой,

Затерянной принес я светоч мой.

И, вверясь мне, она пошла со мной,

Прильнув к плечу своей головкой милой.

И я, как брат, ее туда веду,

Где скоро луч прорвет туман жемчужный,

А сам с тоской, как казни, утра жду…

Но свят обет: с беспечностью наружной

Ее отдам я дню и отойду —

И разобью светильник мой ненужный.

1910 г.

Скиталец

Я не беглец и не изгнанник,

Я светлой воли паладин:

Брожу весь век, беспечный странник,

Всегда с людьми — всегда один.

Как ложе долгого недуга

Иль свод тюрьмы, меня гнетут

И скука мирного досуга,

И дня размеренного труд.

И я иду. Куда? Не знаю…

Туда, где брезжит новый свет.

Несу неведомому краю

Еще несказанный привет.

Я на чужбине — как в отчизне.

Везде найдутся братья мне,

Везде я — капля в море жизни,

В ее сверкающей волне.

Везде мне солнце путь осветит,

И знанья луч блеснет уму,

И сердце женское ответит

Улыбкой сердцу моему.

И не спрошу я, угасая:

Где кончу праздник бытия?

И телу все равно: чужая

Земля схоронит, иль своя.

Так вечно в мире я, скиталец,

Черчу спираль, за кругом круг,

Среди бездушных — постоялец,

Среди сердечных — гость и друг.

Послушный баловень природы,

Ее слуга и господин,

Уж перестал считать я годы,

А все — далёко до седин!

1910 г.

*  *  *

Когда на нее я гляжу —

На иней нескрытых седин,

Когда я украдкой слежу

Игру ее скорбных морщин

И взор, убегающий вдаль,

Где бродят ушедшие сны, —

Мне хочется плакать, мне жаль

Ее лучезарной весны.

Пускай и не мне расцвела

Улыбка ее красоты,

Пускай и не мне отдала

Она свои тайны-мечты,

Пускай разделить с ней печаль

Мне право и власть не даны, —

Мне грустно, мне больно, мне жаль

Ее невозвратной весны.

«Вестник Европы» № 11, 1913 г.

*  *  *

Годы бессильны стереть огневые мгновенья:

Все между нами дрожит необрывная нить.

Сердце искало — замены, обмана, забвенья…

Сердце узнало, что нечем тебя заменить.

Где ты теперь? Если море рукой своей зыбкой

Стан твой ласкает, поет тебя в гимне прибой,

Ветер целует иль солнце встречает улыбкой, —

Знай: это я — в многоликом единый — с тобой.

Если томишься ты чуждой душе суетою,

Если ты маешься в трудной житейской борьбе

И на минуту забудешься смутной мечтою, —

Знай: это я вспоминаю, грустя, о тебе.

Если, отвергнув бесстрастный обряд Гименея,

Знойное тело отдав одинокому сну,

В сладкой истоме проснешься ты, вся пламенея, —

Знай: это я к тебе, в грезах целуя, прильну.

Если, наскучив законною лаской ревнивца,

Ржавые цепи сожжешь ты на грешном огне —

Губы отдашь поцелуям иного счастливца, —

Знай: не ему ты раскроешь объятья, а мне!

«Вестник Европы» № 11, 1913 г.

*  *  *

Тают жертвенно извивы

Бледной тучки в синем зное.

В материнском лоне нивы

Зреет таинство земное.

Чуть колышет, обнимая,

Ветер стебли золотые.

Смутно ловит ширь немая

Благовестия святые.

То звенят блаженно дали,

И плывет над томной нивой

Вздох обласканной печали,

Шепот радости стыдливой…

Но смолкают волхвованья…

Полный колос, нежась, дремлет…

И отрада упованья

Поле жаркое объемлет.

И любовно дышит зноем

Сине-пламенное небо

Над молитвенным покоем

Дозревающего хлеба.

«Вестник Европы» № 11, 1913 г.

*  *  *

Уж осень выплакала слезы…

Молчат угрюмо небеса,

И с жестких кос седой березы

Не каплет мертвая роса.

Ко сну отходит день уставший.

Поблеклый парк уныл и пуст.

Прорвав парчу листвы опавшей,

Дрожит нагой, озябший куст.

И, одинокое, пустое,

Средь веток жалостно застряв,

Чернеет гнездышко, витое

Из моха, волоса и трав…

А та, что строила — Бог знает,

В какой далекой стороне:

Грустит и смутно вспоминает

О милой северной весне…

«Вестник Европы» № 11, 1913 г.

Каприз лета

Пришла фантазия ненастью

Размазать небо в серый купол.

Зевнула даль холодной пастью,

И дождь захныкал и захлюпал.

Хожу… Сижу… Лежу… Тоскливо

Гляжу в заплаканные стекла:

Вдали — все сжалось сиротливо,

Вблизи — нахохлилось, поблекло.

Весь Божий мир насквозь простужен;

Деревья ветками чихают.

Буян-петух, — и тот сконфужен,

И куры вежливо скучают.

Стоят, повеся хвост и уши,

Недоуменные коровы:

Хандрят и их святые души,

Хоть нервы все у них здоровы.

А что же делать мне — с больными?

Дремать весь день, как эта кошка?

Но очи совами слепыми

Уныло пялятся в окошко.

А на дворе — все лужи, лужи…

И в окна сырость заползает…

И в теле сырость, как снаружи…

И даже мозг мой раскисает.

«Вестник Европы» № 4, 1914 г.

Зигзаг

Чем дольше скука сети будней

Плела в отшельничьей глуши

И чем мутней и непробудней

Был сон отравленной души, —

Тем лучезарней расцветают

Улыбки милых сердцу встреч,

Щедрее взоры обещают,

Хмельнее льется смех и речь…

И нелюдимую запруду

Смыв первой радостной волной,

Душа сама дивится чуду,

В нее пахнувшему весной.

«Вестник Европы» № 4, 1914 г.

Осеннее

Жались ели от осенней стужи.

Стекленели на полянах лужи.

Парк безвольно сыпал листья роем,

И, хватая, гнал их ветер с воем.

Гнал он листья — выгнал все живое…

Только зябли на скамейке двое:

Он, бесстрастный, с нею, скорбной, рядом —

Как чужие, врозь лицом и взглядом.

Обнажились темных слов намеки…

Были слезы и мольбы-упреки…

Залил сердце липкий мрак могилы…

Убежала б! Только встать нет силы.

Плыли мысли — как чужие тени…

Больно локти уперла в колени

И, в ладонях воск лица сжимая,

Вся застыла, уж без слез, немая…

Шел мечтатель одинокий мимо —

Заглянул ей, как сестре любимой,

В очи-чаши с голубой эмалью,

Налитые до краев печалью.

И сверкнули в них на дне зарницы,

И упали, задрожав, ресницы…

Встрепенулась… Как больная, встала…

И, поникши, побрела устало.

Губы вражьи зазмеились гнусно.

Взоры дружьи провожали грустно.

Ветер с плачем хоронил былое

И шептал ей что-то злое-злое…

«Вестник Европы» № 4, 1914 г.


Исходник здесь: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.