Осенью
Люблю бродить осеннею порою,
В хороший, ясный день по рощам и лугам,
Внимать природы чуткому покою,
И ласковым молиться небесам.
Тропинка узкая бежит неуловимо, —
Люблю идти по ней, куда б ни завела.
Станицы журавлей летят вдали чуть зримо,
И тянет дымкою с ближайшего села.
Осенний лес стоит, как бы уставший,
Не шелохнутся острия вершин,
А в золоте листвы полуопавшей
Алеют гроздья яркие рябин.
И так светлы задумчивые дали,
Осенний день так благостен и тих,
И веет нежною гармонией печали,
А в сердце ласковый невольно льется стих.
Октябрь 1914 г.
В бело-серебряном инее сонно поникли березы,
Сумрачно синее небо глядит сквозь ветвистый узор,
Нежно цветут, пламенеют рассвета пурпурные розы.
В дымке молочно-сиреневой дальний покоится бор.
Темные избы дымятся, и дым их так странно спокоен,
Снег голубеет, алеет, — сумерки тают, бегут. —
Вот за водой идет девушка, шаг ее звонок и строен,
Взор улыбается, смуглые щеки, как маки, цветут.
Давнее все и знакомое, кажется, видишь впервые —
Сердцу так радостно, сердце так сладко о чем-то грустит.
Вот над равниной сверкнули, метнулись огни золотые —
Лес сребротканный в лучах розовеет, цветет и горит.
Истерзано сердце когтями сомнений,
Устало от скорби, устало от муки…
Где юности светлой пленительный гений,
Где мощь дерзновенья, где гордые звуки?
Все отняли годы тоски и страданья,
Лишь ты неизменна, весна молодая,
Ты снова, в цветах, в лучезарном сияньи,
Пришла из далекого чудного рая.
И вот я опять, распростертый у ели,
Любуюсь на облачка в дали безбрежной
И снова, как в детстве, покорный и нежный,
Внимаю твоей полнозвучной свирели.
И снова я счастлив, и в сердце невольно
Стихают тяжелые муки сомненья,
А в роще зеленой так радостно, вольно
Звенит-разливается вешнее пенье.
Лунная песнь
Опять по звонкому морозу,
Спешу к тебе, родной,
Лелея ласковую грезу,
Рожденную луной.
О, чудный миг, когда неслышно
Ты выйдешь на крыльцо,
А свет луны мгновенно, пышно
Зальет твое лицо.
Чуть скрипнут ветхия ступени,
И прозвенит твой смех,
И очерк гибкий стройной тени
Падет на яркий снег.
Мечту к мечте легко притянет
Волшебница-луна,
И взорам радостно предстанет
Чудесная страна.
Вон там мерцают окна хаты,
Там белая река,
Там темный бор стеной зубчатой
Поднялся в облака.
О сладкий миг в стране родимой —
При сказочной луне
С тобою, нежной и любимой,
Мечтать наедине!
Мечты голубыя
Поют мои звонкие струны,
Весеннюю песню поют.
Так ласковы, радостно-юны,
Мечты голубыя цветут.
Раскрылись земные просторы…
Какой ослепительный мир,
Улыбки, цветы и узоры
И пенье заоблачных лир!
Я вижу волшебные рощи
Еще неизведанных стран,
Где полон восторженной мощи
Шумит голубой океан.
Я вижу сады и селенья
Красивых свободных людей;
Им чужды и злоба, и мщенье,
И звоны кровавых мечей.
Цветут огневые виденья,
Алмазные волны шумят;
Но близится миг пробужденья,
И меркнет лазоревый сад.
И светлую даль застилают
Туманы земной нищеты —
Но вот умирают, сгорают
Мечты — голубые цветы.
И грусть мое сердце сжимает,
Я снова и беден и сир,
И снова меня окружает
Холодный враждующий мир.
Звездам
О, Космоса вечно лазурныя очи,
Вы, звезды алмазныя в сумраке ночи,
О, как вы для сердца желанны и милы
Здесь в жизни нерадостной, жизни унылой.
О, трепетно-нежные стройные хоры,
Как жадно к вам тянутся смертные взоры!
Века пролетают чредой переменной,
А все вы сверкаете жизнью нетленной.
Вы те ж, что и были! В чертоге высоком
Вы так же сияли библейским пророкам.
Вчера и сегодня — вовек нерушимы,
Вы прошлаго голос волшебно-родимый.
Под вами узнал я восторги, томленья,
Любви и блаженства златыя мгновенья;
Но счастье померкло, солгавши надежде,
А вы, вы все так же прекрасны, как прежде!
На севере
Закат вечерний расцвечен розами,
В воде зеркальной их лепестки,
Плыву я в лодке, обвеян грезами,
В изломах быстрой лесной реку.
Со мной рыбак седой, но сильный,
Он смотрит с лаской на закат.
Сулят приметы улов обильный;
Доволен старый, я тоже рад.
В глухую заводь закинем сети,
Наловим много, хоть мало рук,
И станем веселы, как дети;
А там костер, уха из щук.
Поблекнет запад, сойдет молчанье,
Запляшет пламя зари сильней.
И будет сладостно мечтанье,
Под шопот воли и шум ветвей.
Песня девушки
Мой милый, взгляни в мои очи,
Помедли, останься со мной,
Уж сумрак задумчивой ночи
Сменяет закат золотой.
Не дышат фабричные трубы,
Тревожно гудки не поют…
Целуй мои алые губы,
Пей сладость волшебных минут.
Волненья оставь роковыя,
Забудь этот мир нищеты;
Пусть ярче цветут огневые
Любви и восторга цветы.
А завтра пусть злобной рукою
К нам горе стучится опять —
Сегодня мы будем с тобою
Пленительной сказке внимать.
Хорошо в широком поле,
Радостно весной —
Высоко подняло небо
Купол голубой.
Горячо целует солнце,
Веет ветерок,
Над цветами золотыми
Реет мотылек.
От весенних трав струится
Тонкий аромат,
Вся природа — безначальный
Дивный божий сад.
Друг мой бедный, друг усталый,
Если трудно жить,
Приходи — весенней, светлой
Радости вкусить.
Кто обижен, кто унижен, —
Всем природа — мать!
Хорошо в зеленой роще
Пенью птиц внимать.
Хорошо уснуть, забыться
От больных тревог —
Здесь, где правит пир зеленый
Вечной жизни бог!
7 мая. Кр. Село
У полотна железной дороги
Призывно, мечтательно, нежно
Алеют закатные дали…
В безбрежности ласково снежной
Гармония светлой печали.
Покой безначально глубокий,
Молчание сонного бора,
И странно блестит одинокий
Зеленый глазок семафора.
Но вот, преисполненный мощи,
Весь грохот, огонь и движенье,
Минуя уклоны и рощи,
Экспресс пролетел, как виденье.
Тем гулом и свистом тревожным
Взволновано сердце до боли:
Блеснули огнем невозможным
Видения счастья и воли.
Повеяло радостной былью
И светлой надежды тоскою…
Но поезд уж огненной пылью
За дальнею вспыхнул рекою.
И снова бестрепетны дали,
Равнины и снежные склоны,
И только придавленной стали
Доносятся тихие стоны.
Ни величания, ни славы…
Мечта поэта, будь чиста!
Перед лицом войны кровавой
Сомкну бессильные уста.
И в жуткий час, неотвратимый,
Сливаясь с темною толпой,
Под нож судьбы неумолимой
И я поникну головой.
Тогда, как дань звериной были,
Пусть брызнет жертвенная кровь,
Чтоб в мире слез, цепей, насилий,
Ты ярче вспыхнула, Любовь.
Действующая армия. 1915
Родине
Живую душу укачала,
Русь, на своих просторах ты.
А. Блок
Разливы рек, лесов опушки,
Равнины грустные без края,
Соломой крытые избушки,
Страна, страна моя родная!
Какою тайной непонятной,
Ты сердце это полонила —
Красой ли воли необъятной
Иль песен удалью унылой?
Твои ли звонкие метели,
Иль старины глухой преданья
Внушали мне от колыбели
Святые, гордые мечтанья?
Твоих ли песен пир широкий,
Иль взоры дев — красавиц жгучих, —
Мне напевали эти строки
Стихов размеренно-певучих?
Твоею силой хранимый,
Я не погиб во мгле скитаний,
И светоч веры нерушимой
Обрел средь тяжких испытаний.
В снегах зимы твоей холодной
Мне снился пышный день рассвета…
Прими же, Русь, привет свободный
Тобой рожденного поэта!
Встреча
Был яркий полдень. Улыбались
Вокруг весенние цветы,
И дали синие смеялись,
Когда очам явилась ты.
Среди цветов весны певучей,
Сама восторг, сама весна,
Ты мне казалась грезой жгучей,
Виденьем сказочного сна.
Уста цвели улыбкой алой,
И золотился шелк кудрей,
И утро ясное дремало
В бездонных омутах очей.
Весь трепет счастья бесконечный,
Всю жизнь разлитую в венках,
Казалось, ты несла беспечно
В девичьих маленьких руках.
И сердце жег, как яд отравы,
Безумно-страстный сладкий бред, —
И я готов был пасть на травы
И целовать твой легкий след.
Я шел по улице. Кипела жизнь в столице,
Живым потоком люди вдаль текли,
Неслись моторы, юных женщин лица
Морозной алостью невольно взор влекли.
И в этот вечер, ласково-хрустальный,
Тонули зданья в дымке голубой,
А звон церквей молитвенно-печальный
Дрожал над городом певучею волной.
И, озаренные величием заката,
Сочились золотом далекие кресты;
Все было благостно, торжественно и свято,
И звезды ласково смотрели с высоты.
И мне не верилось, что где-то недалеко
Под грохот выстрелов людская льется кровь,
Что в битве огненной, безумной и жестокой,
Людьми растоптаны и братство, и любовь.
И мне не верилось, что в этот миг прекрасный,
Что в этот вечер ясный, золотой,
Быть может, друг мой, может, брат несчастный
Засыпан наскоро холодною землей.
О, не знать бы отравленных ядом
Этих жутко-звенящих стихов,
Улыбнуться бы солнечным взглядом
И упиться дыханьем цветов!
Позабыть бы безмерные муки
Этих страшных кровавых годин
И призывные светлые звуки
Разбросать средь унылых равнин.
Чтобы, звукам тем жадно внимая,
Озарялися души людей,
И щемящая грусть вековая
Не туманила больше очей!
Улицы окраин
Улицы душные, гулко-крикливые,
Пасти зловонных дворов.
Вечно тревожные и торопливые
Шумы и звуки шагов.
Сумрачно-серые, грязные здания
В камнях ревниво таят
Вопль нищеты, бесконечность страдания,
Голод, нужду и разврат.
Темные склепы, а в них замурованы
Тысячи скорбных теней,
Что беспощадной судьбою прикованы
Вечно к работе своей.
В грязных проулках снуют беспризорные
Дети с печалью в глазах:
Нивы они не видали просторные,
Зелень лужаек в цветах.
Детство счастливое, детство прекрасное
Им не дано пережить,
Словно проклятье какое-то страшное
Темный их плен сторожит.
Улицы душные, гулко-крикливые,
Пасти зловонных дворов,
Скоро ль уйдете вы, жутко-тоскливые,
В черную бездну веков?
Зов жизни
В моей пустой каморке
Уныло и темно,
Смотрю я, как из норки,
В подвальное окно.
Карнизы, трубы, стены,
да мрачный круг двора —
Так все без перемены
Сегодня и вчера.
Все так же слух тревожит
Немолчный жизни шум,
Все так же сердце гложет
Печаль тяжелых дум.
Один я здесь, забытый
Средь злобы, нищеты,
Усталый и разбитый,
Отвергнувший мечты.
Ни ласкового взгляда,
Ни отклика кругом.
Одна, одна услада —
Шарманка за окном.
И жизнь тоскливо длится,
Как ночи мрак глухой…
Эх, лучше бы разбиться
О камни головой.
. . . . . . . . . . . . . .
Но вот, как звук приветный,
Луч солнца золотой
Легко и незаметно
Проник во двор сырой.
Оставив думы злые,
Я поднял вверх глаза —
Бездонно-голубые
Сияли небеса.
Свободные, скользили
Там тучки-острова
И словно говорили
Мне светлые слова:
«Зачем твоя тревога
И черная печаль?
Ведь радости так много,
И так лазурна даль.
Придет, что и не снилось,
Лишь веруй и борись…»
И сердце вдруг забилось
И потянулось ввысь.
И солнечные дали
Раскрылись предо мной,
И песни зазвучали
Призывом и борьбой.
И ливень весенний летучий
Промчался с короткой грозою,
Серебряно-дымные тучи
Окрасились алой зарею.
И ласковый вечер беззвучно
Повеял красою нетленной;
Но было так тягостно скучно
Здесь в жизни убогой и бренной.
Омытые камни сверкали
И сумрачно высились зданья;
И лошади грузно шагали,
Как знак векового страданья.
И люди куда-то спешили,
Заботливо-строги, угрюмы;
Тяжелые стены давили
На миг просветленные думы.
И странной казалась и дикой
Вся жизнь с вековой суетою
Пред этой красою великой
Небес, просветленных зарею.
ГОРОД
Живой поток из верениц
Коней, трамваев и моторов —
О, сколько незнакомых лиц —
И сколько непонятных взоров!
Идут, торопятся, бегут,
На души все надеты маски,
Лишь проститутки там и тут
Открыто предлагают ласки.
Куда идут, куда спешат?
Вот взор безумной мукой светит,
А тот, что так беспечно рад,
Быть может, новый день не встретит.
Торгаш, мечтатель и пророк,
Все, все в одном движеньи слиты —
И всех влечет железный рок
К черте таинственной и скрытой.
И все пройдут и без следа
Исчезнут в улицах бегущих —
О, город праздности, труда —
О, город призраков гнетущих!
ВЕСНА В СТОЛИЦЕ
Ах, и в камнях сумрачной столицы
Веет светлой радостью весны —
У прохожих ласковые лица,
Небеса улыбчиво-нежны.
Облака — причудливые стаи —
Вдаль уносят светлые мечты,
Звонко мчатся красные трамваи,
Жизнь полна веселой суеты.
И на город с буйным ликованьем
Солнце мечет золото лучей, —
И горят слепительным сияньем
Купола соборов и церквей…
Ах, как мало, мало сердцу надо,
Было зимне, — тягостно, — темно,
А теперь душа моя так рада,
Словно горя нет уже давно.
Даже старец, жизнью утомленный,
Изнуренный тяжкою нуждой,
Улыбнется тихо, умиленный
Этой сказкой вешне-голубой.
Оригинал здесь — http://proletcult.ru/?cat=3
ИЗ ДНЕВНИКА 18-го ГОДА
Посвящается Н[иколаю]. К[люеву].
Был вечер розов, город необычен
Тревожной радостью бушующих событий.
Июльским ветерком колеблемые тихо
Плескались пламенные флаги на местах,
Сочилась золотом, играла в хрусталях
Проспекта Невского роскошная аллея.
Я с другом шел, олонецким поэтом,
Струилась пестрыми излучинами речь,
Он говорил о Китеже воскресшем,
О красном боге бунта, о коммуне…
Я слушал странные, дремучие слова,
И гулко отдавались по асфальту
Его олонецкие, в сборках сапоги…
Но вот качнулась звонко тишина,
Расколотая музыкой оркестра,
Знакомый марш торжественно и бурно
Взметнулся стаей медных голосов.
Под парусами огненных знамен
В цветах и стали двигалась пехота,
За нею конница… Тяжелый чок копыт,
И пушки в зелени, и легкие двуколки,
Алели ленты в челках лошадей,
Качались розы в шелковистых гривах,
В петлицах розы, розы на штыках,
И вечер веял розовые блестки…
И друг сказал: «Багряное причастье —
Народ вкусил живую кровь Христа…»
Овеян сказкою, встревоженный мечтами,
Я для ответа не открыл уста…
Вдруг всадник красочный на жарком жеребце
Отдал поклон, и я узнал мгновенно
Вчерашнего молотобойца на седле.
Он так сидел уверенно и прочно,
Казалось — он родился на коне.
Мы обменялись краткими словами:
«Куда?» — «На фронт!..» — «Счастливого пути!»
— «Мы счастье выкуем, а ты воспой нас…»
И я сказал, что напишу стихи.
Вскипела молодость, и пенилась отвага,
Взор каждого — две пламенных свечи,
Под музыку Интернационала
Шагали непреклонные ряды…
Последняя проехала двуколка,
А мы стояли молча у стены,
И я запомнил музыку вдали,
И флаги жаркие, и в розовом сияньи
Слезу, застывшую у друга на щеке.
<1923>
ТРУДУ
Тебя не воспели поэты в одах,
Жрецы не сжигали душистых огней,
Хоть был ты в истории темных водах
Христа и Будды святей.
Славить тех, кто сталкивал лбами,
Народ с народом в безумии войн,
А твоих сыновей, заклеймив рабами,
Стадом позорным вели на убой.
Им — пепелившим поля и селы,
Блеск пантеонов, величье пирамид,
А тебе, одевшему плотью долы, —
Рубцы нагаек, бичи обид.
Ты — чьи мозолистых рук ладони
Землю подъемлют, как мальчик мяч,
Смотрел извечно в нужде, в загоне
На праздности сытой безумный скач.
Тебе ль воздвигать монументов мелочь,
А если и строить, — надо с Монблан,
Чтоб вся история мира пела
О крови и муках безмерных ран.
<1921>
НА РОДИНЕ
Тихий мир дремучих преданий,
Золотое приволье полей,
Колокольчик в вечернем тумане
И колдующий шепот ночей.
Выйдешь в поле — и взор цепенеет,
У зеленой заглохшей межи
Материнскою ласкою веет
От душистых разливов ржи.
Грезы ль детства с игрою, покосами,
Или юности сон золотой:
Вдруг пахнет ароматными росами
И звенит и поет за рекой.
Окликает знакомым голосом
Тишина перелесков глухих,
А в душе, как в высоком колосе,
Наливается солнечный стих.
Оригинал здесь — http://www.vcisch2.narod.ru/KIRILLOV/Kirillov.htm