Юрий Зубовский править
Стихотворения править
Нечисть
Нечисть лесная пугает меня,
Тени страшат непонятной игрою…
Сяду у темного, мшистого пня,
Изнеможённые веки закрою.
Дик и болотист глубокий овраг,
А за оврагом развесистый ельник…
Ждет меня леший — старинный мой враг,
Кутаясь в мягкий, сырой можжевельник.
Странные тени пугливо дрожат,
Сумрак тоскливый пугающе-черен,
Темные силы меня сторожат,
Я перед ними бессильно-покорен.
Крепко рукой обниму я сосну
И притаюсь, терпеливо-молчащий,
Изнеможённый испугом усну
В жуткой, развесистой чаще.
«Пробуждение» № 1, 1913 г.
За деньги все — веселие, любовь ли
Тебе нужны — найдется продавец.
На рынке мировой, разнузданной торговли
Торгует раб, властитель и отец.
На улицах, в домах и на дорогах шумных,
В чертогах царственных, на площади большой
Толпа людей продажных и безумных
Торгует мыслями, телами и душой.
Терзает душу боль, что вся земля готова
Продать себя за гулкий звон грошей
И ждешь, когда Христос придет на землю снова
Изгнать разнузданных и лживых торгашей.
«Пробуждение» № 24, 1913 г.
Я сжег стихи…
Кто за дверью стучит?.. Там не Парка ли
Мне вещает надгробную сень?..
Злые вороны горестно каркали
Над унылой дорогой весь день.
Я готов выпить чашу последнюю —
Сжег сегодня я, плача, стихи,
Я сегодня за ранней обеднею
Исповедовал Богу грехи.
Бог простит — он увидел отчаянье,
Видел он, как горели листки,
Как отверг я мечтанья и чаянья
И поверил в безумье тоски.
Кто за дверью стучит?.. Да, войдите же —
Мои мысли бесплодно пусты…
Жил я светлой мечтою о Китеже,
О неведомом граде мечты.
В этом граде вы были царицею,
Ярким светом святого огня…
Вы забыли, ушли и темницею
Стали мир и мечты для меня.
Но сегодня великою жертвою
Искупил я безумье грехов:
Вам я, женщина, с радостью жертвую
Груду пепла любимых стихов!
«Пробуждение» № 2, 1914 г.
Паxарь
Он в летний день работал, как всегда,
В глубокой тишине уже созревших пашен,
Плодами долгого, упорного труда
Безмолвный дол был радостно украшен.
Прекрасен мир в полдневный знойный час:
Цветут поля, взлетает птичек стая
И ветерков задумчивый рассказ
Звучит, как музыка — простая и святая.
Прекрасен мир и если труд тяжел,
Сияет солнце, нежно утешая,
Вознаградит трудящегося дол
Восторгом, роскошью и благом урожая.
Он в летний день работал, как всегда,
И вдруг услышал зов — волнующий и смелый:
То родина его от мирного труда
Звала на грозное, но радостное дело.
И он оставил плуг, услыша этот зов,
Безропотно пошел на поле грозной сечи,
Затем, что родина звала своих сынов,
Чтоб защитить ее от вражеской картечи.
И кровью ей купить покой и благодать,
Купить ей долгий мир страдальческою кровью,
И подвигом своим смиренно доказать
Великой матери свою любовь сыновью!
«Пробуждение» № 20, 1914 г.
Молитва ангелов
Когда умолкнет гул безумной, грозной битвы
И ночь окутает безмолвием просторы,
С небес слетают ангельские хоры
И над усопшими поют свои молитвы.
О, дай им, Господи, ушедшим от юдоли
Житейских, страшных мук, познать покой безгрешный,
Так молится печальный Ангел в поле,
Склонясь над трупами и плача неутешно.
Им — павшим воинам, героям грозной битвы —
Дай благость тишины! Была горька их доля!
И ангелов печальные молитвы
Взлетают к небесам от мертвенного поля!
«Пробуждение» № 22, 1914 г.
Ты, юноша, любишь так жгуче, так много,
Как чудо приемлешь дыханье мечты,
Легла широко пред тобою дорога,
И нет ей предела и нет ей черты.
Мечта исчезает, приходит другая,
Манит и пьянит: загорись и сгорай!
И новую радость, едва постигая,
Стремишься ты снова в неведомый край.
Любовные взоры, намеков узоры,
Восторженных ласк и молений пора,
Влюбленных велений, свершений просторы
И чувств беспредельно-иная игра.
Как дорог тебе этот сладкий и нежный
Рассвет твоей жизни, твоей красоты,
Как любишь ты девушек — чуткий, мятежный,
Горишь молодыми надеждами ты.
Но верю и знаю — скажи я, спроси я.
Что в жизни желанней тебе и нужней,
Ты гордо и твердо ответишь: «Россия,
Ее я люблю горячей и нежней!».
И в этих словах, в убежденности жгучей,
В сыновьей любви к нашей бедной стране
Душа твоя — чистой, могучей и лучшей —
Прекрасно и ясно откроется мне.
«Пробуждение» № 4, 1915 г.
Хлопотала осень, быстро стаскивая
С веток золотые кружева.
Опустела наша роща ласковая
И стоит — жива и не жива.
Ветер снял с лугов пахучих скатерти —
Летних дней любовные труды,
И дрожат, как нищие на паперти,
Из березок зябкие ряды.
Паутина золотая тянется,
Солнце бледно на небе горит,
И душа — измученная странница —
С осенью о смерти говорит.
«Новый журнал для всех». № 9, 1915 г.
Осень
Мечта осенняя печальнее и строже
Наивных грез ликующей весны…
Из листьев мертвых траурное ложе,
Воспоминания, несбывшиеся сны…
Напевы осени задумчиво-грустны,
И сердцу бедному своей тоской дороже
Наивных грез ликующей весны.
Так старость тихая весельем не богата.
Полна раздумием, покорною тоской…
Уходят дни печально, без возврата,
И ближе смерть… Безмолвие… Покой…
Но радостно душе печальной и больной
Благодарить Творца за тишину заката.
«Пробуждение» № 14, 1915 г.
Видение
Я в этот день бежал от площадей и зданий,
От городских, обманчивых небес,
От шумных улиц, криков и страданий…
Я ждал чудес!
Душа пылала жуткою тревогой,
Душа звала в чертоги красоты
От жизни пестрой, страшной и убогой,
От гула суеты.
Остались позади трамваи и кокотки
И улицы безумия и слез…
Я — у реки… Среди тумана в лодке
Плывет Христос!
Он с горестью глядит на городские тени,
Из глаз его струятся капли слез,
И я упал, тоскуя, на колени:
«Куда грядешь, Христос?
Людей поработил порочный грозный Колосс,
Гранитный Бог обял безумьем их…»
Мне прозвучал в ответ печальный голос:
«Иду страдать за них!
Умолкнут навсегда стенанья и проклятья
И будет мир святою правдой нов…
Я вновь приму позорное распятье,
Тоску и боль Голгоф!
Моя душа тоскует все безмерней.
Моя душа страданием горит:
За то, что я приму тоску и боль от терний,
Отец людей простит!»
1915
Женщина
Он был похож на сказочного принца,
Когда протяжный свист его бича
Тревожил тишину огромного зверинца,
И львы вставали яростно рыча.
Всегда покойный, элегантно-гибкий,
Он в каждом жесте был прекрасно нов,
И силою своей презрительной улыбки
Он укрощал свирепо-гордых львов.
Но помню день, тяжелый день разлуки…
Шепча несвязная и жалкие слова,
Он плакал, как дитя, мои целуя руки…
О, неужели я была сильнее льва?..
1915
Сумерки
Облака полетом бурным вспенив,
Ветер стих и благостен закат…
Может быть, когда-нибудь Тургенев
Здесь грустил в тиши глухих оград.
Странно-чутки, радостны и кротки,
Вечера задумчиво грустят…
Кто скользит средь белых лилий в лодке,
Тишиною нежною обят.
И о чем грустит он в час заката?..
Может быть, о сказочно-былом,
Что ушло навеки без возврата,
Стало давним, лучезарным сном.
Злой туман поднялся у купален.
Пеленою белою ползет…
Вечер тих, задумчив и печален,
Над земной долиною плывет.
1915
Пой самовар!.. Январь суровый
Угрюм и зол, Ветра поют.
Мне дорог маленькой столовой
Простой задумчивый уют.
Пой самовар! Ворчливо, тонко,
Не умолкая, долго пой,
Как дед, баюкая ребенка…
Мне хорошо, легко с тобой.
Я иного знал, я много видел…
Скитаясь много жутких лет,
Бродяжий путь возненавидел
И полюбил тепло и свет.
Мне — хорошо. В душе — безбрежный
Покой. Теперь я — мудр и стар,
Так пой же ласковый и нежный,
Старинный друг мой, самовар!
«Огонек» № 2, 1916 г.
Любовь ушла… Печаль осталась —
Воспоминания и боль.
И вновь страдания, усталость —
Земная, тяжкая юдоль.
Любовь ушла… Холодный пепел…
В душе — безмолвье пустоты,
И словно я с тобою не пил
Из кубка счастья и мечты.
«Огонек» № 9, 1916 г.
Рай — на земле! В цветеньи луга.
В полете ветра, в пеньи вьюг!
Равно прекрасны — зной и вьюга,
Хмельной буран и летний луг.
Великолепьем одинаков
Неумолимый, вьюжный хлад
С расцветом пряных летних злаков
И звонок яркий листопад.
Прекрасен мир и в день осенний,
Когда он тонет в жуткой мгле…
Прекрасен мир и мудр, как гений,
И верю я — рай на земле!
«Огонек» № 10, 1916 г.
Сеанс
Пестро и нелепо, как на экране
Кинематографа, жизнь промелькнула —
Святость мечтаний, разгул в ресторане,
Жгучие ночи хмельного разгула.
Так же за драмой тяжелой и жуткой
Фарс безобразный мелькал на экране,
Так же кончались обидною шуткой
Долгие годы пытливых исканий.
Так же мечты зачарованный терем
Горько сменялся дешевым притоном.
Юная девушка — женщиной-зверем,
Чуткая лирика — злым фельетоном.
В смене веселой неслись панорамы…
Ужас, потом безразличие транса…
Быстро сменялись Глупышкиным драмы…
Близится и окончанье сеанса.
«Огонек» № 13, 1916 г.
Войны
Идете вы по жутким мёртвым селам
(В них злобно тешил враг неистовство свое),
И заунывно с криком невеселым
Над вами жадное летает воронье.
От мирных сел войною грозной взяты,
Услышав горький стон своей родной страны,
Идете вы — могучие солдаты, —
России верные и храбрые сыны.
Своею кровью нивы орошая,
Собою жертвуя покорно вновь и вновь,
Идете вы, и вас ведет большая
К родной стране великая любовь.
Вам счастье родины дороже вашей жизни,
Но знайте, что и вы — отважны и сильны —
Неизмеримо-дороги отчизне,
Как матери её достойные сыны.
«Пробуждение» № 22, 1916 г.
Арлекин
Последняя свеча на елке догорела,
Из-за окна вошла ночная мгла…
Ты подошла к роялю и несмело
По клавишам рукою провела.
В пустынной комнате отчетливо и ясно
Лилась гармония, как греза о весне,
Лилась с тоской, надменно и прекрасно,
И умирала радостно во мне.
Под елкой Арлекин измятый, несуразный,
Гримасничал усталостью больной.
И мне казался он насмешкой безобразной
Над нашей верою, над нашею мечтой…
Прошли года! Исканья умирали,
Жизнь шла знакомой лентою картин,
Но не было любви, мы гордые устали, —
И понял я тогда, что прав был Арлекин.
«Пробуждение» № 24, 1916 г.
Молитва
Много их — сынов святой Руси
Пало на полях родного края…
Души их на небо вознеси,
Даруй мир им в горних кущах рая.
За ряды безвременных могил,
Мы за них — за убиенных молим…
Из метельных, снеговых кадил
Белый ладан поплывет над полем.
Похоронно запоют ветра,
Будет стон их неизбывно-долог,
И раскинуть вьюги до утра
Над усопшими холодный полог.
Мир тому, кто за страну свою
Отдал жизнь безропотно и просто,
Кто уснул в неведомом краю
На просторах снежного погоста.
«Пробуждение» № 24, 1916 г.
Собирала осень первенцы
В помертвелых просторах рощ
И, сверкая, падал на землю
Золотой, звонко-плещущий дождь.
Из шуршащих, багряных листьев
Зажигала осень костры,
Принимала с грустной улыбкой
Побежденного лета дары.
И в полях, пустых, одиноких,
Где с песнями май проходил.
Плыл не тая — унылый, белый
Дым печальных, туманных кадил.
«Огонек» № 38, 1916 г.
Осенние дни
За окнами листвы последняя тесьма…
Поют ветра о вьюгах и буране…
Она в тоске тревожно ждёт письма,
Заветных строк оттуда — с поля брани.
Измучена душа… Не нужен жизни гам…
Ах, были только с ним они влюбленно-близки…
И пробегает жадно по утрам
В газете раненых и павших в битве списки.
Однообразны дни, а ночью тяжек сон,
Тревога жгучая терзает сердце чаще,
И молится подолгу у икон:
О, сохрани его, Заступник всех скорбящих!
В безмолвии ночном протяжен ветра крик.
Тоска подходит злобно к изголовью,
И сердца стон — безмерен и велик,
Оно горит большой, страдальческой любовью
1916.
Ивашкин путь
Старушка Русь, тоскую я безвольно,
Что тяжко жить, тебя, как мать, любя.
Ты так добра, богата, сердобольна,
Но горько мне и больно от тебя.
Не я один. Нас много, очень много,
В сердцах у нас — любовь и злая жуть.
У нас одна тернистая дорога,
У нас один тяжелый крестный путь.
Идти, упасть и вновь идти упрямо
И видеть сны, волнующие сны,
Искать алтарь неведомого храма
Обетованной солнечной страны.
Идти и знать — тебя одну мы ищем
И по твоим просторам мы идем…
До гроба быть бездомным, жалким, нищим
И не найти родимый отчий дом!
Родимый дом… Исполнив волю злую.
До смерти пить из чаши злых отрав,
И много раз, родимый дом минуя,
Его пройти, ни разу не узнав.
«Донская волна» № 5, 8 июля 1918 г.
Большинство текстов заимствовано отсюда: Фонарь. Иллюстрированный художественно-литературный журнал.
Русская стихотворная сатира 1908—1917-х годов
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., «Советский писатель», 1974
Ю. ЗУБОВСКИЙ править
352. КРЕПОСТНИК править
Я — либерал с душой крепостника.
Душа — от предков горькое наследство.
Ее томила неустанно с детства
Тяжелая, упорная тоска.
В селе мне старец древний рассказал
О том, как, вымещая гнев неправый
И совершая жуткие расправы,
Мой пьяный дед дворовых истязал.
Со сладострастной, смутною тоской
Я думаю, как, злобе дед послушен,
Сек мужиков нещадно у конюшен
И девок бил нагайкою в людской.
Почувствовав необъяснимый страх
И проклиная буйные попойки,
Стаканов звон и бешеные тройки,
Постился дед и каялся в грехах,
Чтобы потом в безумии хмельном
Оставить вдруг наскучившую келью,
Предаться исступленному веселью,
Залить тоску разгулом и вином.
Я — либерал с душой крепостника,
Я говорю о праве, о народе,
О равенстве, о братстве, о свободе,
Но сердце гложет лютая тоска.
И трудно мне словами рассказать,
Как этот мир мне нестерпимо скучен.
Баб хочется пороть мне у конюшен
И мужиков до смерти истязать!
<1916>
КОММЕНТАРИИ править
Юрий Николаевич Зубовский (р. 1890), выступавший в периодике также под инициалами «Ю. З.», — журналист и поэт. Родился в Тобольске, печататься начал в 1909 г. В 1911 г. выпустил в Киеве сборник стихов «Из городского окна». В 1915—1916 гг. сотрудничал в журналах «Весь мир» и «Новый сатириком».
352. НС, 1916, № 36, с. 2.