Стихотворения (Залеский)/ДО

Стихотворения
авторъ Юзеф Богдан Залеский, переводчикъ неизвѣстенъ

Оригинал: польскій, опубл.: 1871. — Источникъ: az.lib.ru • Ледащая. — Л. Мея
Две смерти. — Л. Мея
Степь. — В. Бенедиктова
К цевнице. — Е. Шаховой
Любор. — П. Козлова

ПОЭЗІЯ СЛАВЯНЪ

СБОРНИКЪ
ЛУЧШИХЪ ПОЭТИЧЕСКИХЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СЛАВЯНСКИХЪ НАРОДОВЪ

ВЪ ПЕРЕВОДАХЪ РУССКИХЪ ПИСАТЕЛЕЙ ИЗДАННЫЙ ПОДЪ РЕДАКЦІЕЮ НИК. ВАС. ГЕРБЕЛЯ САНКТПЕТЕРБУРГЪ 1871

Ледащая. — Л. Мея

Двѣ смерти. — Л. Мея

Степь. — В. Бенедиктова

Къ цѣвницѣ. — Е. Шаховой

Люборъ. — П. Козлова

ПОЛЬСКІЕ ПОЭТЫ.

Б. ЗАЛѢСКІЙ.

Богданъ Залѣскій родился 2-го (14-го) февраля 1802 года въ деревнѣ Богатыркѣ, Кіевской губерніи. Воспитывался онъ въ городѣ Умани съ 1815 по 1819 годъ, послѣ него отправился, вмѣстѣ съ своимъ землякомъ и ровесникомъ Гощинскимъ, въ Варшаву. Затѣмъ Залѣскій былъ воспитателемъ дѣтей въ нѣсколькихъ польскихъ помѣщичьихъ домахъ, между-прочимъ въ домѣ генерала Шембека Какъ поэтъ, Залѣскій пользуется большою извѣстностью между поляками. Въ поэтической отдѣлкѣ стиха онъ не имѣетъ соперниковъ въ польской лирикѣ XIX столѣтія. Предметъ его стихотвореній — Украйна; матеріалъ — козацкая дума, малорусская пѣсня. «Нѣтъ ни одного польскаго писателя», говоритъ г. Спасовичъ, «который бы въ такой степени приближался къ идеалу объективной поэзіи, какъ Залѣскій, который бы такъ мало вносилъ въ эту поэзію своего собственнаго, личнаго: можно сказать, что онъ не господствуетъ надъ матеріаломъ, но находится въ такомъ подчиненіи этому матеріалу, какъ зеркало или эолова арфа, изъ которой каждое дуновеніе вѣтра извлекаетъ чудные звуки.» Къ сожалѣнію, недостатокъ широкаго философскаго образованія, лишалъ его всякой возможности выйдти изъ этого заколдованнаго круга чисто украинскихъ представленій, въ слѣдствіе чего онъ не создалъ ни одного великаго и цѣльнаго произведенія. Въ своей поэмѣ «Духъ Степей» Залѣскій видимо силился создать нѣчто болѣе грандіозное, хотѣлъ представить всю исторію человѣчества и даже закончилъ своё повѣствованіе предсказаніемъ будущаго, тѣмъ не менѣе поэма вышла не удачна по бѣдности содержанія, не смотря на превосходные подробности. Первое изданіе стихотвореній Залѣскаго было напечатано въ 1841 году въ Парижѣ; въ слѣдующемъ году вышли его «Думы и Думки» въ Познани, а въ 1845 году — въ Львовѣ; въ 1847 году Брокгаузъ издалъ въ Лейпцигѣ его поэму «Духъ Степей», а въ 1851 году вышло въ Петербургѣ полное собраніе его стихотвореній въ 4-хъ томахъ. Послѣднее изданіе стихотвореній Залѣскаго, подъ заглавіемъ «Вѣщій ораторіумъ въ Думахъ и Думвахъ», вышелъ въ 1866 году въ Познани.

I.

ЛЕДАЩАЯ.

Ахъ, крикунъ мой пѣтухъ, чтобъ взяло тебя лихо!

Не сидится тебѣ на насѣсточкѣ тихо.

Аль не знаешь, что бѣдной мнѣ ночь воротка,

Что мнѣ хочется спать, а постеля жестка?

Такъ-вотъ вдругъ, на зарѣ, я горошкомъ и встала!

Не за-то ль, что вчера цѣлый день работала?

Будто впрямь работать велика мнѣ нужда —

Какъ не такъ! Я сама пригожа, молода.

А вчера меня мать спозаранокъ гоняетъ:

«Шла бы жито полоть: вишь — оно поспѣваетъ!»

Не полола я жита — совсѣмъ не могла:

Хоть ушла изъ избы, да въ бороздку легла.

Тамъ мнѣ въ руки давалися сами цвѣточки,

И свивалися сами въ такіе вѣночки,

Что хотѣлося только взглянуть и надѣть,

Да подумала: долго ли такъ загорѣть?

Я вернулася. Мать всё хлопочетъ, хлопочетъ

По избѣ: накормить дочку милую хочетъ

За работу, за-то, что вернулась домой

Ужь такая усталая — Боже Ты мой —

Что лица нѣтъ на ней. Улеглась я на лавку

И кота поманила къ себѣ на забавку;

Жмурюсь, жмурюсь и вижу, что къ прялкѣ ужь мать

Три кудели несётъ — и опять работать!

Только солнышко въ низу — какъ гляну я бодро,

Какъ вскочу, какъ схвачу коромысло и вёдра,

Какъ порхну изъ избы удалѣй воробья,

Потому — ужь куда черноброва-то я!

И ужь то на душѣ моей горя-заботы,

Да охочей чужой и повольной работы,

Что не ставлю въ укоръ парнямъ я молодымъ,

Коли вёдра снесутъ мнѣ въ воротамъ самимъ.

И бранитъ меня мать съ тёмной ночки до свѣта,

За мои молодыя и глупыя лѣта;

И не знаю, за что всѣ сосѣди корятъ,

И «ледащая» прямо въ глаза говорятъ.

Пусть бранятся, на сколько имъ станетъ охоты,

А ужь встать не могу я съ вечерней работы:

Вѣдь не знаютъ, какъ бѣдной мнѣ ночь коротка,

И какъ хочется спать, а постеля жестка.

Л. Мей.

II.

ДВѢ СМЕРТИ.

Годъ они любились — на-вѣкъ разлучились,

И сердца обоихъ въ дребезги разбились.

Дѣвица томится во свѣтлицѣ новой,

А козакъ уложенъ мать-сырой-дубровой.

Дѣвица поникла къ пуху-изголовью,

А козакъ къ жупану, облитому кровью.

Дѣвичьи лѣкарства — мёды-вареницы,

А козакъ… хоть каплю бъ подали водицы!

Дѣвицу вся сёмья съ плачемъ обнимаетъ,

А козакъ… ужь воронъ каркнулъ и слетаетъ…

Оба отстрадали; грудь сожгло обоимъ —

И заснули оба вѣчнымъ сномъ-покоемъ.

Дѣвицу со звономъ, съ литіёй зароютъ,

А козакъ… надъ бѣднымъ только волки воютъ…

Дѣвичью могилку холятъ и лелѣютъ,

А козачьи кости по-вѣтру бѣлѣютъ.

Л. Мей.

III.

СТЕПЬ.

Травы, травы и бурьянъ

Зеленѣютъ, шума полны:

Это — степь. Въ дали курганъ;

За курганомъ словно волны:

Это — взрытый, многомолвный

Твой, Украйна, океанъ,

Гдѣ козакъ нырялъ, таился,

Плавалъ въ зелени и бился.

Здравствуй, славный рядъ гробовъ!

Сердце шлётъ тебѣ привѣты!

Здѣсь лилась родная кровь;

Гулъ стоялъ на всѣ повѣты…

Табунамъ твоимъ — нѣтъ смѣты,

Не сочтёшь твоихъ воловъ;

Волъ же каждый, тукомъ пронятъ,

Въ благовонномъ морѣ тонетъ.

Надъ тобой — лазурный сводъ;

Рѣетъ въ нёмъ весь міръ крылатый:

Вотъ — орёлъ-знамёнщикъ! вотъ

И соколъ, боецъ пернатый!

Тутъ и силой небогатый

Но пѣвучій родъ ведётъ

Свой напѣвъ тысяче-клирный,

Что звучитъ молитвой мирной.

Степи, степи! — мы срослись!

Мать одна у насъ вдовица —

Мы вѣдь кровные. Всмотрись:

Сходно-думны наши лица,

Да и дума — намъ сестрица:

Тѣ же ей черты дались,

Что съ таинственностью грустной

Дышутъ рѣчью неизустной.

Слухъ за музыкой слѣдитъ:

Гуслевая, разсыпная —

Не поймёшь, отколь гудитъ;

Томность, дикость въ ней степная;

Эта музыка родная

Замогильно говоритъ.

Эти ноты въ гулѣ, въ шумѣ —

Не подъ ладъ ли нашей думѣ?

Дума, дума! — ты жива!

Здѣсь такъ вольно, такъ раздольно,

Что въ разлётъ летятъ слова;

Головѣ же что-то больно…

Натерпѣлись мы довольно:

Освѣжится ль голова?

Дума! пусть бы намъ съ тобою

Степь дана была судьбою!

В. Бенедиктовъ.

IV.

КЪ ЦѢВНИЦѢ.

Товарищъ лѣтъ первоначальныхъ,

Живой повѣренный души,

Дрожащимъ звукомъ струнъ печальныхъ

Ты вздохъ и стонъ мой заглуши!

Пусть ропотъ твой съ моимъ сліянный,

Какъ сонъ, недугъ мой усыпитъ;

Пусть отголосокъ твой желанный

Мнѣ сердце бѣдное смягчитъ.

Разлейся въ слёзы, звукъ летучій,

Чаруя сердце, нѣжа слухъ,

Въ одной душѣ ищи отзвучій —

Пусть цѣлый міръ пребудетъ глухъ!

Приманка счастья не касалась,

Порой надеждъ, къ моей веснѣ;

Душа страдала, волновалась

И не надѣялась вполнѣ.

Такъ за минутой шла минута…

Такъ вянутъ лѣтніе цвѣты!

Когда жь послѣдняго пріюта

Дождёшься, праздный странникъ, ты?

Ахъ, вѣчность встрѣтить не опасно

Тому, кто жизнью запоздалъ:

Тамъ ясныхъ дней не ждутъ напрасно,

Какихъ я въ мірѣ ожидалъ!

Товарищъ лѣтъ первоначальныхъ,

Живой повѣренный души,

Дрожащимъ звукомъ струнъ печальныхъ

Ты вздохъ я стонъ мой заглуши!

Е. Шахова.

V.

ЛЮБОРЪ.

Войско на отдыхѣ. Люборъ отважный,

Вождь сѣдовласый дружинъ,

Ночью глухой, на конѣ черногривомъ

По лѣсу ѣдетъ одинъ.

Вѣтеръ хоругви вдали развиваетъ —

Гнутся онѣ и трещатъ;

Дичь разгоняя въ урочищахъ тёмныхъ,

Въ лагерѣ пѣсни звучатъ,

Ѣдетъ онъ, юность свою вспоминая;

Удаль сверкаетъ въ глазахъ;

Гордо побѣды свои онъ считаетъ,

Мыслитъ о новыхъ бояхъ.

Ѣдетъ онъ — вдругъ подлѣ стараго дуба

Конь какъ бы вкопаный стадъ:

Люборъ русалокъ, при лунномъ сіяньи,

Въ чащѣ густой увидалъ.

Вьются онѣ передъ нимъ и кружатся;

Въ очи имъ свѣтитъ луна;

И обращается съ рѣчью такою

Къ старцу-герою одна:

«Люборъ воинственный, долго ли будешь

Въ сѣчи стремиться душой?

Старецъ, пора и о смерти подумать!

Старецъ, пора на покой!

Многіе рыцари пали до срока,

Въ юныхъ погибли годахъ:

Матери стонутъ и чахнутъ невѣсты,

Вѣкъ доживая въ слезахъ.

Ты же полъ-вѣка въ бояхъ отличался;

Крови потоки текли…

Или въ кольчугу нетлѣнную боги

Любора грудь облекли?

Скоро умрёшь ты — и свѣтлыя очи

Вѣчнымъ закроются сномъ!»

Смолкла — и съ хохотомъ громкимъ русалки

Скрылись во мракѣ ночномъ.

Снова въ лѣсу воцарилось молчанье.

Вождь сѣдовласый дружинъ,

Люборъ отважный, по тёмному лѣсу

Ѣдетъ въ раздумьи одинъ;

Ѣдетъ и слышитъ — потокъ недалёко

Бурной водною шумитъ.

Люборъ юъ нему: непонятная жажда

Грудь его жжотъ и томитъ.

Вотъ и потокъ; онъ клокочетъ и злится,

Плачетъ и стонетъ вода…

Люборъ напился и лёгъ утомлённый,

Лёгъ — и уснулъ навсегда.

Конь богатырскій всё понялъ — стрѣлою

Въ лагерь назадъ поскакалъ,

Ржаньемъ унылымъ о смерти героя

Вѣрнымъ войскамъ разсказалъ.

Рыцари въ лѣсъ понеслися толпою.

Небо, блеснуло зарёй.

Рыцари ищутъ вождя дорогого,

Ищутъ съ глубокой тоской.

Долго искали они, но средь лѣса

Тѣла его не нашли;

Грустную пѣсню запѣли и скрылись,

Скрылись въ туманной дали.

Точно изваянъ изъ мраморной глыбы,

Люборъ недвижно лежитъ;

Подлѣ него заростаютъ травою

Шлемъ богатырскій и щитъ.

Но лишь послышится шумъ непогоды

Въ полночь, средь чащи лѣсной,

Люборъ отважный встаётъ; у потока

Ждётъ его вонь вороной.

Онъ на коня вороного садится,

Вождь сѣдовласый дружинъ,

И межъ деревьевъ, по тёмному лѣсу

Ѣдетъ въ раздумьи одинъ.

П. Козловъ.