Стихотворения (Ефименко)/ДО

Стихотворения
авторъ Татьяна Петровна Ефименко
Опубл.: 1917. Источникъ: az.lib.ru • «Бесплотного воскресения я не хочу…»
«Веселый фавн, изваянный убого…»
«Вечер пришел в голубых и лиловых покровах…»
«Вот мы друзья. Любви отдались. Почему ж…»
Любви
«Дом убрала я, гирлянды привесила к ларам…»
«Живи со мной на тихом берегу…»
«Из моря вечности — бежали…»
«К могилам радостей на острове забвенья…»
«Как нежность ваших слов — острей и глубже зла…»
«Как цветок росла я в отчем доме…»
«Мы можем быть вдвоём, смотреть с балкона в поле…»
«Нельзя минуть, нельзя сберечь…»
«От камней дышит сыростью…»
«Родные мертвецы из гроба говорят…»
«Сперва словами мы друг друга испытали…»
«Шаги прошелестели за дверью невысокой…»
«Мы можем быть вдвоем, смотреть с балкона в поле…»
«Я не могу роптать на тебя, Боже…»
«За поредевшей рощей, что вечер, ярче пламя…»
«К воротам путь короткий…»
Золушка
«Родные мертвецы из гроба говорят…»
«Моя душа дрожит у перепутья…»
Город
«Шаги прошелестели за дверью невысокой…»
«Ни суеты, ни безразличья…»
«Нельзя минуть, нельзя сберечь…»"Из моря вечности — бежали…"
Розы
«Покуда дом к порядку я налажу…»
«Ты охранял себя постом…»
«Как мне кажется пусто в доме, полном людьми…»

Татьяна Петровна Ефименко (1890—1918) править

*  *  *

Бесплотного воскресения я не хочу.

Даже в раю

Мне бы домик, открывший навстречу лучу

Дверь свою,

Мне бы садик маленький для меня одной,

Малый сад,

Где, смуглые, осенью над стеной

Плоды висят.

Мне бы травы теплые и теплый песок

Для голых ступней

И солнце весеннее для рук и ног

И души моей.

Не страшно Вечности. Я буду дремать

Под милый гам,

Весной и осенью глаза приподымать,

Смотреть по сторонам

На шершавую телку у входа в сарай,

Которой три дня,

На то, как дымится земля сырая,

Цветя и звеня,

На синий луг там вверху Господний,

На облачные межи,

На лес, где, шурша листвой прошлогодней,

Бродят ежи,

На август, золотой и гулкий от пчелок

И спелых полей,

На октябрь, когда вечер уже долог

И утренники белеют.

И стать всему чужой, стать тенью

В невидимой стороне.

Лучше небытие, но бесплотного воскресенья

Не надо мне.

1917

*  *  *

Веселый фавн, изваянный убого

Пастушеским ножом,

Меж двух олив у моего порога

Ты охраняешь дом.

Когда заря потонет в синем мраке

Гирляндой желтых роз, —

Несу тебе я хлеб, вино и маки,

И сыр домашних коз.

Храни мой дом, храни меня и друга:

Жилище — от огня,

Его — от ран, страданий и недуга,

От ревности — меня.

*  *  *

Вечер пришел в голубых и лиловых покровах.

Месяц медовый замедлил у самой земли.

Поле, как бездна, и горы вдали, как кремли.

Мне неспокойно от мыслей ночных, нездоровых.

Все, что казалось значительным, милым, своим,

Не охранит меня в час одинокой печали,

Не возвратит тех страстей, что горели вначале, —

Жизнью одной не прожить и душою двоим.

Вечером синим, грустя, подвожу я итоги.

Было так много стремлений, а скорбный итог —

Поле, как бездна, и месяц, как мертвый цветок,

Скучны все дали, и все утомили дороги.

*  *  *

Вот мы друзья. Любви отдались. Почему ж

Наши сердца в крови?

Единоборство навеки враждующих душ

Сильней и глубже любви.

Кольцами мы обменялись. Ты ревность прогнал.

Ты мне себя подарил.

Все же когда раздается по полю ночному сигнал,

Мы слышим его — дикари.

Нежностью лжем мы. Желанье одно: побороть,

Омочит губы в крови.

Пальцы сжимаются в ласках — и ранена плоть.

Это сильней любви.

Любви править

Я видела тебя мельком в лугах в апреле,

Ты шла за мной вдали,

Но смеха твоего серебряные трели

Меня не увлекли.

Я видела тебя сидящей в летнем парке,

Где день уже потух.

Твой взгляд искал меня, и губы были ярки,

И низкий шепот глух.

И в третий раз теперь мы встретились: ты в доме,

Твой сладкий запах тут

В измятой простыне, в духах, в раскрытом томе,

В мечтах, что тайно жгут.

Ты здесь… Осенний дождь шумит….Тебя я вижу…

В кругу от лампы лик

Бледней, чем смерть сама, измученней и тише,

И вот следы вериг.

Хочу, хочу тебя. Целую маску злую,

Скорей глаза зажмурь.

И синее пятно и шрамы ног целую —

Следы дорог и бурь, —

И пальцы гибких рук, привлекших к изголовью,

К лицу, лицо мое,

И рот, смешавший вкус плодов душистых с кровью

В любовное питье.

*  *  *

Дом убрала я, гирлянды привесила к ларам.

В чистом источнике вымыла ноги нагие.

В новом жилище меня охраняйте, как в старом,

Боги огня и рождения, боги благие.

Радостным взглядом на мужа смотрю я с порога:

Ветки срезая, он прячет улыбку порою.

Только лишь осень подует из гулкого рога,

В домике нашем нас будет не двое, а трое.

Над колыбелью, сплетенной из веток, мы оба

Ставим цветы и чужих отстраняем сурово,

Чтобы ребенок здоров и красив был и чтобы

Боги за первым послать не забыли второго.

Нынче с утра хлопочу я: милых гостей ожидаем.

Руки, как белые птицы, быстро мелькают весь день.

Вишни уже отцветают, горы обласканы маем,

Выйди с ребенком на солнце, вымой его и одень.

Сени травой ароматной надо посыпать не скупо,

Надо и веток душистых в светлые спальни внести,

Сбегай — ты быстрый, — за садом глянь-ка в долину с уступа,

Слышно ли путников милых, вьется ли пыль по пути?

Встань на пороге с водою в широкогорлом кувшине,

Да полотенце льняное с яркой каймой не сомни.

Здравствуйте, милые гости, благословенье богини

На приносящих нам радость в светлые майские дни.

Вёсны бывали душисты, лета беспокойны и жарки.

Память об этом, как эхо в далеком своем повторенье.

Осени мудрой я вижу везде золотые подарки:

В доме моем изобилье, в сердце моем примиренье.

Старости ласковой голос, ее указанья я слышу.

Меньший ли смысл в моей жизни нынче, чем дальней весною?

Сад полон фруктов, а лозы покрыли и стены и крышу,

Выросли дети и внуки — жизни, зажженные мною.

Ропотом дней не встревожу; пускай появляются разом

Смерть и зима; разукрасьте кедром костер мой и елкой.

Если весь круг нашей жизни исполнен по Божьим указам,

Смерть будет тихой и сладкой, память же светлой и долгой.

*  *  *

Живи со мной на тихом берегу,

Где я одна добычу стерегу,

Где я ловлю жемчужниц, в час ночной,

Подкинутых капризною волной.

Живи со мной в пещере под горой,

Со мной вдвоем, как нежный брат с сестрой.

Из козьих шкур постель в углу мягка,

В руке твоей уснет моя рука.

Живи со мной под кедрами в тени,

Где я одна с зарей встречаю дни,

Где сладок труд и отдых. И куда

Роняет луч вечерняя звезда.

Свой челн в залив к моим пескам причаль,

Где шелест волн баюкает печаль,

Где роща слив под цветом, как в снегу —

Люби меня на тихом берегу…

*  *  *

Из моря вечности — бежали,

Как волны, длинные года,

Стирая медленно скрижали

И разрушая города.

В отливе мерном и негромком

Не всё ль с песков волна сотрёт?

Не так ли, жизнь моя, обломком

И ты мелькнешь в водоворот?

Но всё же дом мой я готовлю,

Сады взращаю, стерегу

И пашню тучную, и ловлю,

И козье стадо на лугу.

Как будто силы отдавая —

Через преемственность плода, —

Я жизнь мою переливаю

В иные формы навсегда.

7-8 января 1913

*  *  *

К могилам радостей на острове забвенья

Ладью свою причаль.

И слушай голоса и чувствуй откровенья

Сквозь трепет и печаль.

Но если вновь зацвесть душа уже не в силах,

Взрастив печаль свою,

Ты бытия венок оставь на тех могилах

И утопи ладью.

*  *  *

Как нежность ваших слов — острей и глубже зла —

Меня затрагивает больно.

Мы вечер проведем у этого стола,

И этого уже довольно.

К чему иллюзией минутною дразнить

Насторожившуюся душу.

Я не порву меня опутавшую нить

И свой покой я не нарушу.

Часы прилежные размеренного дня

Благоразумию — награда.

Так жизнь течет моя, и так влечет меня

Туда, где выбора не надо.

Так свой сама себе я выбрала удел

Давно, всегда желанный тайно.

И если взгляд мой Вас и Ваше проглядел,

То ведь и это не случайно.

*  *  *

Как цветок росла я в отчем доме,

Расцветала краше ото дня,

Всё вокруг сулило счастье, кроме

Злого рока, ждавшего меня.

Для других цвёл мирт, приятный девам,

С кипарисом шли ко мне от них,

Плач родных был свадебным напевом,

Смерть моя — нежданный мой жених.

*  *  *

Мы можем быть вдвоём, смотреть с балкона в поле

За белою стеной.

Мы можем отворить сундук с семьею моли

И с старой стариной.

Мы можем взять сервиз с гирляндою лиловой,

Опаловый на свет,

Или гулять в саду, или дремать в столовой,

Уставши от бесед.

И если это всё вам нравится немного,

Теченье тихих дней, —

Ни слова о любви, ни взгляда, ни намёка,

Ни помысла о ней.

Я только снов хочу. Любви объятья грубы,

Назойливы слова.

И лишь прощаясь, вас я поцелую в губы,

И то едва-едва.

1912

*  *  *

Нельзя минуть, нельзя сберечь.

О, как возможности убоги.

У наших взглядов, наших встреч

Такие древние дороги.

Погаснет жертвенный огонь,

Потянет ветер из пустыни.

Моя горячая ладонь

От жадных губ твоих остынет.

…И вот опять, как в первый раз,

Стыдом и страхом мы объяты.

Земля, проклятая за нас,

Взгорбила каменные скаты.

Ты никнешь к ней лицом, плечом,

И я раскаяньем сгораю,

А ангел с огненным мечом

Уж пересёк дорогу к раю.

25.06.1915

*  *  *

От камней дышит сыростью,

Их солнце не прогрело.

Цветы смешные выросли

У темного предела.

Плетусь я за прохожими,

И дня так пыльно пламя,

А над церквами Божьими

Леса стоят углами.

И лестница привешена

От купола сквозная.

Душа моя утешена,

А чем — сама не знаю.

Наш двор, колодец вычищен,

Там цветик и прохлада.

На зов никто не выскочит,

И звать совсем не надо.

1915

*  *  *

Родные мертвецы из гроба говорят,

Неодолимые, живые.

Любимых дней и лиц, вещей заветный ряд

С забвеньем борется впервые.

Но роковая связь событий такова:

Пред нами лента жизни свита,

Другая вечность ждёт и вечно в нас жива,

А вечность прошлого забыта.

Из дорогих гробниц нас манят и грозят,

Но вот уж их мертво значенье —

И если я порой киваю им назад,

То в знак прощанья и прощенья.

*  *  *

Сперва словами мы друг друга испытали,

Потом подметили тончайшие детали

Движений вкрадчивых, лица, одежд и книг,

Но образ явственный из линий не возник.

Потом молчанием, как лучшим реактивом,

И взглядом длительным, глубоким и пытливым,

Себя проверили — и показалось нам,

Что разделявшее легло по сторонам,

Что одиночество уступит нежной силе.

Мы руки сблизили — и вновь разъединили.

Прошло пожатье их в нас огненной волной,

И то был не огонь, а холод ледяной.

*  *  *

Шаги прошелестели за дверью невысокой.

Я снова посмотрела, как убран тихий дом.

Посыпан пол полынью и яркою осокой,

Гардины на окошке, от солнца золотом.

В столовой пахнет сладко нарезанная дыня,

В гостиной розы в блюде привянули давно.

Гремит сияньем запад, но словно стало сине

И затянуло дымкой восточное окно.

Я прислонилась к двери и слушаю без грусти

Тот лёгкий-лёгкий шелест шагов и нежных рук.

Как быстры реки жизни. И вот я в тихом устье,

А завтра я не буду. Ни лиц, ни дней, ни мук.

Как сладко это было: любить. И сладко кинуть…

По дому тянет запах от дыни, роз и трав.

И вот спешу на вечер окно своё задвинуть,

Зовущий нежный голос за дверью услыхав.

7.03.1917

Оригинал здесь.


*  *  *

Мы можем быть вдвоем, смотреть с балкона в поле

За белою стеной.

Мы можем отворить сундук с семьею моли

И с старой стариной.

Мы можем взять сервиз с гирляндою лиловой,

Опаловый на свет,

Или гулять в саду, или дремать в столовой,

Уставши от бесед.

И если это все вам нравится немного,

Теченье тихих дней, —

Ни слова о любви, ни взгляда, ни намека,

Ни помысла о ней.

Я только снов хочу. Любви объятья грубы,

Назойливы слова.

И лишь прощаясь, вас я поцелую в губы,

И то едва-едва.

1912.

*  *  *

Я не могу роптать на тебя, Боже,

Ты дал мне так много.

Ясна моя дорога.

Ты посадил весной барвинки

на моей тропинке,

а осенью рябины.

В школе меня не бранил учитель,

любовь моя была не мучительная,

ясна моя дорога,

Ты дал мне многое.

А между тем мне чего-то недостает.

Плачет сердце мое —

какое-то к нему прикоснулось острие.

Утренние золотые зори, вечерние кровавые,

облака в голубых оправах,

березы в зеленых шарфах,

жилистые дубы, легкие цветы —

этого достаточно для святых,

или больных, или усталых,

а для меня мало.

1915.

*  *  *

За поредевшей рощей, что вечер, ярче пламя

Осеннее зари.

Зажги камин, чтоб отблеск качался над нолями,

И двери затвори.

Тепло. И пахнет сладко с окна лежалой грушей.

Позволь мне рядом сесть,

Сюда, на край дивана. Лежи, болтай и слушай,

Когда желанье есть.

Но лучше будем молча — чтоб не сказаться в тоне —

Смотреть на ту межу,

И если ты позволишь, ладонь к твоей ладони

Я крепко приложу.

Заря в квадратах окон минутно вспыхнет шире,

И в сумраке сплошном

Останемся мы скоро, мы двое, в этом мире

Осеннем и ночном.

Когда, сжимая пальцы, к тебе склонюсь я ниже

И с запахом плода

Смешавшееся сладко дыхание услышу,

Уйдешь ли ты тогда?

1912.

*  *  *

К воротам путь короткий,

Обнесен сад стеной.

Калеки за решеткой —

Печальный рай земной.

Пускай переиначит

Судьба полет часов,

Осенний ветер плачет,

Печальный слышу зов.

И Данте в путь знакомый

Опять ведет меня,

За серых скал изломы,

Сквозь страшный лес огня.

В поту, упав на землю,

На острую межу,

Далеким крикам внемлю,

Далекий вихрь слежу.

Гудящей цепи звенья

Распались надо мной,

И тень летит за тенью,

Белея, в мрак ночной.

Земля дрожит от воя,

Меж скал блуждает чад.

Кто те, что сзади, двое

Прекрасные молчат?

Глазам, лишенным блеска,

Ваш отдан тусклый взгляд,

И что для Вас, Франческа,

Круги замкнувший ад.

А я должна вернуться

В мой тихий рай земной,

Где розы сонно гнутся

За пыльною стеной.

1915.

ЗОЛУШКА

Я как книжка в красном переплете,

Где такая крупная печать.

Никогда из шкафа не возьмете —

В тридцать лет не сказки же начать!

Но храню печально и упрямо

Золотистый пепел лепестков.

На страницах почернели шрамы

От загнутых вами уголков.

И за красно-синим кавалером

Стертый замок смотрит как слепой.

Правда, время ведь должно быть серым,

А мечта о принце — голубой.

В темной кухне Золушка босая,

На объедки жадно смотрит кот;

Но ведь с детства я наверно знаю:

Белый принц за Золушкой придет.

1915.

*  *  *

Этот длинный путь позади: он тянется целую вечность,

А этот длинный путь впереди — другая вечность.

Ницше.

Родные мертвецы из гроба говорят,

Неодолимые, живые.

Любимых дней и лиц, вещей заветных ряд

С забвеньем борется впервые.

Но роковая связь событий такова:

Пред нами лента жизни свита,

Другая вечность ждет и вечно в нас жива,

А вечность прошлого забыта.

Из дорогих гробниц нас манят и грозят,

Но вот уж их мертво значенье —

И если я порой киваю им назад,

То в знак прощанья и прощенья.

6. VIII. 1912.

*  *  *

Моя душа дрожит у перепутья

И медлит без конца.

В песках кусты сухие тянут прутья

До самого лица.

И здесь и там все так же дали серы

И к цели не ведут.

Мне все равно; без смысла и без веры

Пути и там, и тут.

Пески, кусты; в кустах седые жабы, —

Другого не видать.

Желать и ждать… Желала бы, ждала бы,

Да нечего мне ждать.

23.IV. 1912, Писаревка.

ГОРОД править

I править

От собак и нищих стало тесно,

Громко славит улица беду.

Может быть, весна в полях окрестных —

Но до них отсюда не дойду.

Не твои ль торжественные были

Этот мост и этот темный храм?

Пышный город горделивый, ты ли,

Пресмыкаясь, воешь по ночам?

Но давно тебя уже не слышат…

Прокаженный, кто к тебе придет?

На прогнивших, потускневших крышах

Ржавчина кровавая цветет.

А вверху, на западе, над ними —

Четко видно с улиц и дорог —

Три креста распластанные в дыме

И на среднем мертвый Бог.

II править

Когда Господь к земле не благ,

Не будет радости с востока,

И даже время — словно враг

С мечом, занесенным высоко.

Лучи рассвета не спасут,

Не отогреют наши души

И ржаво-красную росу

С перил железных не осушат.

Пустой проклятый день уйдет,

Чтоб возвратиться слишком скоро.

Лишь чрево черное болот

Затянет глубже мертвый город,

Лишь мутно-желтая река

Повыше завтра волны вспенит

Да в небе розовом слегка

Луна свой облик переменит.

III править

Мутнеет поверхность забытых каналов,

Линяют слепые дома.

Я улицы этой как будто не знала,

И там не стояла тюрьма…

А где же широкие вязы у дома,

В который влекли меня сны?

Известкой запачкана дверь и солома,

Гниющая возле стены.

Напрасно кресты потускневшие к Богу

Соборы возносят с мольбой…

Глаза ль мои видеть иного не могут,

Иль жизнь стала вправду такой?

И после, когда мы свое отстрадаем,

Неведомый долг отдадим,

Земля станет снова приветливым маем,

И жизнь — станет даром благим…

И снова я дом свой узнаю и площадь,

Чьи стены канал отразил,

И вязы, с которых свежительный дождик

Известку и копоть обмыл.

IV править

Нашедшие дом свой увидят, рыдая,

Что сумрак зловещий повсюду залег,

И тощих собак одичавшая стая

Всю ночь будет лаять и нюхать порог.

И в пыли оконной появятся лица,

И пятна паркета — как будто следы;

И сердце сожмется и будет томиться,

Считая шаги уходящей беды.

Уж небо спускается светлым и синим

На темя простертой прощенной земли,

И ангел безумья умолк на равнине,

И капли с меча его наземь стекли.

Но кто нашу память печальную вынет

Из сердца и кинет в колодец без дна?

Кто образы сгладит забытые — в дыме,

И в облаке быстром, и в пыли окна?

1916- 1917.

*  *  *

А. Л.-Л.

Шаги прошелестели за дверью невысокой,

Я снова посмотрела, как убран тихий дом.

Посыпан пол полынью и яркою осокой,

Гардины на окошке, от солнца золотом.

В столовой пахнет сладко нарезанная дыня,

В гостиной розы в блюде привянули давно.

Гремит сияньем запад, но словно стало сине

И затянуло дымкой восточное окно.

Я прислонилась к двери и слушаю без грусти

Тот легкий, легкий шелест шагов и нежных рук.

Как быстры реки жизни. И вот я в тихом устье,

А завтра я не буду. Ни лиц, ни дней, ни мук.

Как сладко это было: любить. И сладко кинуть…

По дому тянет запах от дыни, роз и трав.

И вот спешу на вечер окно свое задвинуть,

Зовущий нежный голос за дверью услыхав.

7. ІII. 1917.

*  *  *

Ни суеты, ни безразличья,

Ни безобразия, ни зла

Не испугалась Беатриче

И в город северный сошла.

Когда зима настлала ложе

И ночь над городом легла,

Она мне сделалась дороже

Дыханья, солнца и тепла.

Но слишком много зла и сора,

И глаз в слезах, и душ в тоске,

И проклял Бог холодный город

Гранитноликий на реке.

Рука, карающая строго,

Безумья слала на людей,

О жизни все молили Бога,

А я молила лишь о ней:

«Спаси ее от ран и крови,

Да идут мимо грязь и боль,

Безмернейшую из любови

В душе моей укрыть позволь».

Вот рев реки и крики птичьи,

Толпы смятение и страх,

Но не видала Беатриче

Я ни в церквах, ни во дворах.

Мне не мелькнуло покрывало

И не приветила рука,

Над улицей ее вставала

Заря, от утра далека.

Пожар, как Божия немилость,

Уже венчал дома вдали.

А тень за мною волочилась

По окровавленной пыли.

6. ХI. 1917. Белорецк.

*  *  *

Нельзя минуть, нельзя сберечь.

О, как возможности убоги.

У наших взглядов, наших встреч

Такие древние дороги.

Погаснет жертвенный огонь,

Потянет ветер из пустыни.

Моя горячая ладонь

От жадных губ твоих остынет.

…И вот опять, как в первый раз,

Стыдом и страхом мы объяты,

Земля, проклятая за нас,

Взгорбила каменные скаты.

Ты никнешь к ней лицом, плечом,

И я раскаяньем сгораю,

А ангел с огненным мечом

Уж пересек дорогу к раю.

25. VI. 1915.

*  *  *

Из моря вечности — бежали,

Как волны, длинные года,

Стирая медленно скрижали

И разрушая города.

В отливе мерном и негромком

Не все ль с песков волна сотрет?

Не так ли, жизнь моя, обломком

И ты мелькнешь в водоворот?

Но все же дом мой я готовлю,

Сады взращаю, стерегу

И пашню тучную, и ловлю,

И козье стадо на лугу.

Как будто силы отдавая —

Через преемственность плода, —

Я жизнь мою переливаю

В иные формы навсегда.

7-8. I. 1913.

Из книги: Гаспаров М. Л. Русский стих начала XX века в комментариях. М. 2001 править

ГЕКСАМЕТР И ДЕРИВАТ ГЕКСАМЕТРА
№ 139.

РОЗЫ править

Жди, за спиною старух другу подарок я брошу.

Страстью обостренный слух ловит «спасибо» твое.

Прячешь под плащ на груди легкую нежную ношу.

Милый, теперь уходи, близко вражды острие.

Смотрят служанки за мной: розы я кинула дома,

В путь не взяла ни одной, запах их мне нездоров.

Это от ярких лучей глаз потемневших истома,

Щеки горят горячей только от жарких ветров.

Т. Ефименко, 1912

Из книги: Восемьдесят восемь современных стихотворений, избранных З. Н. Гиппиус. Петроград. 1917 править

*  *  *

Покуда домъ къ порядку я налажу,

Проходитъ день. А смолкнетъ крикъ и стукъ,

Ужъ я беру неконченную пряжу,

И нить, жужжа, бѣжитъ изъ ловкихъ рукъ.

Къ роднымъ въ село, на праздникъ, неохотно

Я выхожу, трудамъ своимъ вѣрна:

Зато, какъ шелкъ, тонки мои полотна

И ломятся амбары отъ зерна.

Испечь хлѣба, сбить масло, снять сметану…

Горятъ дѣла, но и часы горятъ,

И скоро ужъ для дочки я достану

Мой свадебный, припрятанный, нарядъ.

*  *  *

Ты охранялъ себя постомъ

Отъ злыхъ тревогъ.

Пришла любовь и звонокъ домъ

Отъ пыльныхъ ногъ.

Она легла, тебя закрывъ

Струями крылъ.

Ты смялъ ихъ трепетный порывъ

И усмирилъ.

О нерасчетливый! убить

Любовь ты могъ.

Но въ домѣ, гдѣ мертвецъ, не жить

Безъ злыхъ тревогъ.

*  *  *

Какъ мнѣ кажется пусто въ домѣ, полномъ людьми,

Какъ зловѣще и тихо безъ дѣтскаго плача.

Колыбельку нѣмую поскорѣе возьми,

Пусть и въ домѣ, какъ въ сердцѣ, все станетъ иначе.

Самый маленькій умеръ, сынъ, не жившій почти,

Съ голубыми глазами и личикомъ бѣлымъ.

Я игрушки поставлю, ты молитву прочти

Надъ зарытымъ глубоко, надъ маленькимъ тѣломъ.

Это все, что осталось отъ веселья и мукъ:

Черный холмикъ, гдѣ куклы лежатъ, выгорая,

И для нѣжныхъ, для жадныхъ, для невѣрящихъ рукъ

Колыбелька пустая въ холодномъ сараѣ.

Оригинал здесь.